Ангелы забыли обо мне

Максим Медвецкий, 2021

Тяжёлое восхождение в гору не столь обременительно, как свободный полёт вниз. Потерять социальное положение и материальные атрибуты не так страшно – сложнее потерять самого себя. Как найти источник силы, чтобы вырваться из пучины неприглядных обстоятельств и прервать путь внутренней деградации? Затяжное депрессивное состояние, управление транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения, трагическая авария, два тела распростёртых на асфальте, отсутствие свидетелей. Черта невозврата пройдена, остаётся сделать последний нравственный выбор. Принять груз собственной вины и оказать жертвам несчастного случая посильную помощь, или совершить подлый побег, опасаясь заслуженного наказания.

24 сентября

Снова утро. Я стал его ненавидеть. Провалявшись несколько последних дней на диване, не выходя никуда дальше неуютного туалета, я чувствовал себя совершенно разбитым, всё более склоняясь к мысли о спиртном. Пытаясь найти себе достойное применение, и не зная, куда себя потратить, я стал ощущать себя лишним в этом мире, думая о том, что лучше бы было мне самому стать жертвой смертельной аварии. Как просто было бы сложить с себя роль убийцы и принять образ мученика, идеальное решение.

Лениво потянувшись, я через силу заставил себя покинуть постель. Умывшись и поставив на плиту чайник, я вышел во двор.

— Долго же ты спишь, дружок, — во дворе сидел Кудинов и мусолил во рту какую-то соломинку.

От неожиданности я дёрнулся и недобро глянул на старика.

— Доброе утро, Прохор Митрич. Ты чего ж так пугаешь?

— Да какое ж это утро, — Кудинов посмотрел на редкие облака, — день уже. Долго-то ты спишь.

— А мне спешить некуда, Прохор Митрич, — я равнодушно посмотрел за забор и присел рядом.

— Ну, это как посмотреть. Это тебе сейчас кажется, что некуда торопиться, а может дел-то у тебя и горы, да не знаешь ты этого.

— И как такое может быть? — я удивлённо, с лёгким недоверием посмотрел на соседа, решив, что он несёт какой-то старческий бред.

— Может, Игнат, — Кудинов выплюнул соломинку и почесал щёку. — Вот у нас был случай на лесопилке. Начальник участка, ох и пропащий был мужик, с бутылки не вылезал, а всё почему? С бабами ему не везло, ну никак не клеилось. Вроде и с головой, и работящий, а никак, потому и пил. Крест он уже на себе поставил, мол, никому не нужен, землю зря топчу, просыпаться тошно. — Прохор замолчал и впал в какие-то раздумья.

— Ну и что он?

— Хто? — Кудинов встрепенулся.

— Начальник участка, — напомнил я.

— А, — сосед махнул рукой. — Весовщицу к нам новую прислали. Баба такая в теле, разведённая. Ну и любовь у них значит-то случилась. Детей родили, дом построили, зажил Гришка как человек, а то ведь совсем руки опустил-то. Видишь, а когда пьяный ходил, и не догадывался какие у него дела-то ещё впереди. Вот оно как получается.

— Ты к чему клонишь, Прохор Митрич?

— Беда у тебя вижу, Игнат. Ты не подумай, я с расспросами не полезу, и без меня тебе, поди, тошно. Просто не могу я смотреть, как ты тут один сидишь безвылазно, ей Богу, Игнат.

Ещё одно упоминание Бога. Однако это не вызвало у меня никакой реакции. Быть может, я потихоньку отдалялся от него, да и как я мог находиться рядом, когда нарушил его священную заповедь. Скорее теперь я принадлежал к лагерю его противников.

— Понимаешь, Прохор Митрич, — я закусил нижнюю губу, не зная как продолжить.

— Понимаю, Игнат, — помог мне Кудинов. — У самого всяко в жизни бывало. Но надо ж как-то жить, так что ли?

— Так, — я кивнул головой, мысленно благодаря доброго старика за его заботу.

— Ну, ты давай тогда покумекай, как что, и… — Кудинов махнул рукой и поднялся. — Завтра жду в баню. Для тебя буду топить.

— Спасибо, Прохор Митрич, — я проводил соседа взглядом и остался сидеть на месте.

Прохор, конечно, был прав, хотя если бы он знал степень моей вины, возможно, повёл себя и иначе, не знаю. Но в целом, да. На мне висит смертный грех и его не смыть ничем. Поэтому остаётся только два варианта. Первый — покончить жизнь самоубийством. Проблема. Во-первых, на это я вряд ли решусь, из-за своей внутренней слабости. Во-вторых, это тоже грех. Остаётся жить. Жить с тяжким грузом, надеясь, что возможно моя жизнь ещё кому-нибудь понадобиться.

Я начал с уборки двора. Тщательно вымел осыпавшиеся листья, расставил по местам садовый инвентарь, привёл в порядок колодец. Сев на лавку я закурил. Теперь это был настоящий перекур, поскольку впереди была уборка дома.

К вечеру моё тело налилось свинцовой тяжестью, но эта усталость была приятной. Я проделал большую работу. Пройдя в зал, чтобы взять с полки какую-нибудь книгу, мой взгляд приковала икона. Взирающая на меня Божья матерь. Взяв первую попавшуюся книгу, я направился в свою комнату. «Мастер и Маргарита». Булгаков. Книга, признанная шедевром мировой классики, прочтение которой я всегда откладывал на неопределённый срок. Я читал, аккуратно переворачивая листы, чтобы случайно не помять их, бережное отношение к книгам привитое бабушкой. Уже с первых страниц книга вызвало двоякое ощущение. Глаза закрывались сами собой, и я, отложив произведение на подоконник, выключил торшер.