Как быть нормальным

Максим Кутис, 2022

Борис Грайворонский – практикующий московский психотерапевт, который пытается сохранить равновесие между профессиональными обязанностями и личной жизнью. Однако процесс погружения в душевные механизмы и мысли другого человека может быть невероятно трудным и даже – опасным. Ведь никогда нельзя предугадать, к каким последствиям способны привести неожиданные откровения, казалось бы, рядовых клиентов… Роман «Как быть нормальным» – про современную моду на психотерапию, понятие психического здоровья и вопросы о том, кто действительно заслуживает ярлыка «нормальный» и как найти смысл там, где его быть не может. Комментарий Редакции: В мире, где психотерапия стала уже практически абсолютной нормой и доступной услугой, специфическими откровениями уже никого не удивить. Или все-таки можно? Современный роман Максима Кутиса вскрывает подноготную человеческой души и помогает обнаружить там нечто ошеломительное.

II

Алексей Игнатьевич стремительно покинул кабинет, от души хлопнув дверью на прощание. Из-за этого со стены упал диплом Грайворонского о высшем образовании в области психологии. Борис встал с кресла и поднял его ― от удара сломалась рамка и треснуло стекло.

«Символично», ― подумал Грайворонский. Но сразу осекся: «Что в этом символичного-то? Просто упал от удара дверью». Он уже давно старался останавливать свою мысль ровно в тот момент, когда она только-только цеплялась за какое-либо ничтожно малое наблюдение. Потому что прекрасно знал, что если не сделать этого вовремя, то мысль укоренится, начнет развиваться, и повлечет за этим долгий и изнурительный поиск всех возможных смыслов и значений для этого наблюдения.

Разумеется, данное самоограничение применялось им только в свободное от пациентов время. На сеансах все-таки эта черта является неотъемлемой частью арсенала любого уважающего себя доктора, потому что только с ее помощью можно разгадать уловки психики и увидеть причину проблемы обратившегося за помощью человека.

Это фундаментальные заветы классической школы психотерапии — наблюдать пристально и терпеливо, дожидаясь, пока легкое, ничем не примечательное на первый взгляд движение руки, нервное покашливание или неуместный словесный оборот себя проявят; зацепиться за них и, если повезет, вытянуть на поверхность куда более массивную материю забытой травмы или подавляемого чувства. Конечно, не все направления современной психотерапии используют эту технику для лечения. Но сам Грайворонский применял ее в практике, зачастую довольно успешно, поскольку именно примечание и раскрытие подобных мелких деталей становились отправной точкой в изменении самоощущения пациента.

В профессиональной практике эта техника, несомненно, приносила реальную пользу, а вот в обыденной жизни ― зачастую лишь головную боль. Все потому, что эти проявляющие себя символы требуют трактования, а это занятие в крайней степени неблагодарное, и даже вредное. Не из-за того, что Грайворонский постоянно ошибался — это можно было бы списать на теорию непостижимости хаоса и собственную самонадеянность. Тогда все было бы проще, и эти мыслительные упражнения были бы просто бессмысленной забавой, жевательной резинкой для мозга. Куда хуже получалось, когда он оказывался прав, но его правда отличалась от правды окружающих. А когда сталкиваются две правды, то никакого общего согласия найти не получится. Это касается как людского мира, так и всей Вселенной в целом. Только Вселенная ничего не станет истерически оспаривать ― она просто спокойно и без самодовольной улыбки покажет свою правду, а вот людской мир обязательно устроит скандал, да еще и сопроводит это нелицеприятными высказываниями и общим настроением испорченного вечера.

Поэтому, как только пациент выходил из двери его приемного кабинета, Грайворонский натренированным усилием воли заставлял замолкать свою детективную часть сознания, как нарекла эти мыслительные процессы его бывшая жена, и старался не придавать смысл отдельным проявлениям и всему хаосу в целом, насколько бы он ни был детерминирован по некоторым теориям. Пытаться понять каждое событие — это надо быть сродни Богу, а таковым он точно не являлся. Опять же по словам его бывшей жены.

Держа в руках разбитую рамку, Грайворонский задумчиво огляделся по сторонам. Разъяренный пациент все-таки был в чем-то прав ― действительно не самый выдающийся у него кабинет. Достаточно маленький. У окна стоял массивный деревянный стол, за которым он практически никогда не сидел. Стол перешел ему по наследству из кабинета отца, поэтому чувство, что это место не его, и что, как только он за него сядет, его тут же выгонят, как зарвавшегося мальчишку, до конца никогда не отпускало. Но он не мог и помыслить, чтобы избавиться от стола. Во-первых, это настоящая реликвия, ставшая свидетелем множества свершений и открытий в области советской психологии. А во-вторых, он просто выглядел внушающим доверие. В те моменты, когда Борис чувствовал, что его высокого роста и очков недостаточно, чтобы убедить пациента в своей точке зрения, он вставал и как бы невзначай облокачивался на стол. У пациента сразу же складывалось впечатление, что человек, у которого есть такой внушительный предмет интерьера, точно знает, о чем говорит. По всем заветам жанра в центре помещения располагались кресло и кушетка из черной кожи, специально подобранные из одного комплекта мебели. Они были повернуты лицом друг к другу, так чтобы пациент в любой момент мог посмотреть в глаза своему доктору. Согласно учебникам, это способствует налаживанию терапевтической связи. У стены разместился книжный стеллаж, заполненный армадой медицинской литературы. Рядом висели несколько дипломов в рамке. В дальнем углу стояла пара монстер в кадках бирюзового цвета, которые в свое время принесла в кабинет его бывшая жена со словами, что эти растения должны добавлять уюта и располагать на доверительную беседу. Он никогда не понимал, почему именно монстеры являлись символом диалога, но послушно оставил их в кабинете и не трогал даже после развода.

Грайворонский положил свой диплом на стол, подошел к зеркалу, поправил очки, ладонью пригладил волосы, задумчиво вздохнул и неохотно вышел из кабинета, прекрасно понимая, какой разговор его сейчас ожидает. За дверью располагалась зона ресепшена, где обычно сидели пациенты в ожидании, когда их пригласят на прием. В этом же помещении было рабочее место Марфы Ивановны, его верного секретаря, которая еще работала при практике его родителей. Это была женщина, чей облик не менялся последние лет тридцать: она была крепкого телосложения, с твердой осанкой и всегда одинаково безукоризненно уложенными в пучок медными волосами. Марфа Ивановна была равнодушна к косметике, но для своего возраста выглядела очень достойно. В гардеробе она предпочитала деловые костюмы, впрочем, иногда могла разбавить их каким-нибудь аляповатым аксессуаром. Грайворонский знал ее, сколько себя помнил. В детстве он провел с ней чуть ли не столько же времени, сколько со своими родителями, дожидаясь, пока те закончат свои рабочие дела. На протяжении тридцати лет она наблюдала, как он превращается из непоседливого мальчишки, который с трудом мог усидеть несколько минут на одном месте, в сутулого уставшего взрослого мужчину, который был готов сидеть часами в кресле за деньги. С другой стороны, Борис также стал свидетелем превращения молодой студентки с огромным сердцем, жаждущим помогать всем несчастным, в женщину предпенсионного возраста, которая все еще была не чужда сострадания, однако круг тех, к кому оно проявлялось, сократился со всего мира до количества пальцев на одной руке.

— Это уже третья хлопающая дверь за месяц. Борис, ты хочешь, чтобы я осталась без работы? — вращаясь в кругу психотерапевтов почти всю свою сознательную жизнь, она так и не переняла их манеру уклончивой обходительности, всегда отдавая предпочтение прямым вопросам.

— Всего лишь вторая, Марфа Ивановна. И меньше всего в жизни я хочу, чтобы Вы остались без работы.

— Тогда почему после первого приема клиенты хлопают дверьми?

— Гнев — это естественный признак сильного отрицания, явления достаточно частого в психотерапии, и иногда необходимо…

— Борис, я все это прекрасно понимаю, все-таки в этом бизнесе побольше твоего. И по моему личному опыту, лишь в очень редких случаях после хлопнувшей двери случается следующий раз с кротко открываемой дверью. А если нет кротко открываемой двери — нет и денег за прием. А если нет денег за прием — нет и зарплаты для Марфы Ивановны. Понимаешь, Боря, к чему я веду?

— Кристально ясно, Марфа Ивановна.

— Я же сидела в приемной у твоих родителей, упокой Господь их душу. У них было гораздо меньше хлопающих дверей.

— Да, я помню, тоже достаточно времени там провел. Хлопающих дверей было действительно меньше.

— Вот и я об этом. И благодаря этому, я достойно жила, купила квартиру, оплатила операцию и похороны мужа, согласна нерентабельная была инвестиция, но все же, а сейчас оплачиваю обучение детей за границей. А если хлопающие двери продолжатся, то голландские университеты я точно не потяну.

— Я прекрасно Вас понял, Марфа Ивановна. Но сейчас другое время. Раньше люди не позволяли себе такого. Во времена работы моих родителей люди кротко открывали двери по умолчанию. А сейчас каждый мнит себя специалистом и приходит лишь бы убедиться в своей правоте. Вы же видели его анкету?

— Да видела, очевидно, что хочет трахнуть свою мать. Тут не надо заканчивать университеты, чтобы это понять.

— Ну да.

— Ну что «ну да»? Зачем ему это было озвучивать?

— Я ничего не озвучивал. Он начитался книг по психологии, и любое поползновение в сторону персоны его матушки сразу воспринимает в штыки. Горячится, выбегает и хлопает дверью.

— Понятно. Но может стоило растянуть на пару сеансов, прежде чем совершать поползновения? Дать ему рассказать все, предоставить свою точку зрения?

— Может быть и стоило.

— Но теперь уже поздно. Ты в курсе сколько у тебя на сегодня еще приемов назначено?

— Вроде бы два.

— Ноль, Борис, ноль. Был один, но и тот отменили. А знаешь сколько на завтра?

— Точно два.

— Нет, Борис. Ноль.

— Вроде же был кто-то… Ладно, значит, я свободен до послезавтра.

— Скоро все мы будем свободны с такими тенденциями на очень долгое время.

— Марфа Ивановна, хотя это и противоречит врачебной этике, я обещаю, что впредь буду куда более учтивым и, даже если случаи будут простецкими и пустячными, приложу все усилия, чтобы растянуть их проработку на как можно большее количество сеансов. Ровно на такое, чтобы Ваши дети успели закончить университет и найти себе высокооплачиваемую работу.

— Спасибо. Осталось найти клиентов.

— Уважаемый Алексей Игнатьевич не преминул упомянуть, что моя практика не самая популярная в городе.

— Борис, я тут подумала, с такой статистикой нам нужна дополнительная реклама.

— Какая еще реклама, Марфа Ивановна? Сайт у нас есть, телефон тоже доступен.

— Да, правда я уже забыла, когда по нему кто-то записывался. Может какие маркетинговые фишки придумать?

— Маркетинговые фишки? Серьезно?

— Да. Я же тут вообще-то, когда мне нечего делать, не кроссворды разгадываю, я изучаю рынок и тенденции.

— Я в этом совершенно ничего не понимаю.

— Да тебе и не надо. Я займусь этим. А ты помни, что ты именно психотерапевт, и перед тобой живые люди, а не ходячие головоломки. Не надо выпаливать свои догадки сразу же, какими бы блестящими они тебе не казались. Просто постарайся, чтобы клиенты со своими проблемами оставались на то время, которое потребуется, и решали их по итогу. Последнее очень полезно для отзывов и привлечения новых клиентов.

— Хорошо, Марфа Ивановна. Вы не могли бы в перерыве между изучением рынка и его тенденций найти мне рамку для диплома?

— А что случилось?

— Упала и разбилась от удара дверью.

— От, паразит! В наших текущих условиях тебе понадобится самая крепкая рамка.

— Само собой. Спасибо, тогда я пойду, надо дочь забрать.

— Конечно, иди, иди. Алисоньке привет передавай. А стой!

— Да?

— Как думаешь, трахнет ее или нет?

— Кто? Кого?

— Ну этот мать свою.

— Господи Боже, Марфа Ивановна!

— Ну что? Я за тридцать лет на своем месте столько всякого наслушалась, что такие заскоки для меня как детские шалости. Так что?

— Нет, он боготворит ее настолько, что никогда не сможет даже прикоснуться, не то, что осквернить.

— Ну и хорошо. А после того, как та отдаст Богу душу?

— Марфа Ивановна, ну честное слово!

— Что? Я знала и такие случаи. Ладно, все, молчу.