Записки бывшего афериста, или Витязь в еврейской шкуре. Том 1

Максим Камерер

Автор долго тужился в бесплодных попытках как-то кратко описать понаписанное им безобразие, но потом решил привести определение жанра из википедии. Там ни прибавить, ни убавить.«Плутовской роман picaresca, от pícaro, что означает „плут“ или „негодяй“ – жанр художественной прозы. В нем рассказывается о приключениях плутоватого, героя который живет своим умом в коррумпированном обществе. Плутовские романы обычно выдержаны в реалистическом стиле. В нем часто присутствуют элементы комедии и сатиры» Книга содержит нецензурную брань.

ИДИОТИЗМ СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ

Намедни виделся с Гордеем. Из «Манго-Манго» Тот опять поразил оригинальностью наряда. Какие-то комбинезоны, береты a-la Че Гевара, шейные платки и прочее.

— Интеллектом надо выделяться, Эндрю, а не попугайностью расцветки.

— Это сценический образ.

— Ты так вжился в него, что не различить, где он, а где-ты.

— Ты не первый, кто мне это говорит.

— А кто был первый?

— О! Это были такие люди. Народ, можно сказать. Соль земли. Поселяне. Колхозные мужики.

— Где это ты с ними пересекся?

— А на практике. Я ж Сельскохозяйственную Академию украшал своей персоной. Ну, нас и окунали в атмосфэру, тэк сказать.

— «Хорошо, в краю родном, пахнет сеном и говном?».

— В точку! Я о говне, собственно, и рассказ начал.

— Ну, где село, там и…

— Ну вот. Позвали нас на практику. А во мне ж росту-с сидячую собаку, и черный пояс по Кама-Сутре. Ну, думаю, будут бить. Надо, стал быть, в такой образ вжиться-что бы не били. Побегать пришлось-но усилия того стоили: шелковая красная рубаха до колен подпоясана золотым шнуром, синие галифе с лампасами заправлены в смазные хромовые сапоги «гармонью». Со шпорами. Венчает все это великолепие картуз, из-под которого торчит буйный чуб. Остальной череп под ноль острижен. И серьга золотая в ухе блестит

.-М-да. Сильный дизайн. Первый парень в таборе. «Кто раньше встал, тот красивей всех оделся».

— Во-во. Приехали мы, и все село на меня вылупилось.

— Их можно понять. Бить не стали?

— Не. Мужики как посмотрели на меня и говорят-«цЫган»: С ударением на первом слоге. Потом помолчали малеха и добавили:

— «За Буянкой приехал».

А больше ничего не сказали.

— Буянка-это конь?

— Угадал.

— А что за…

— Тебе название никаких ассоциаций не навевает?

— Самые мрачные.

— Вот-вот. А меня сразу в конюшню повели. Всем селом. Как Саню Македонского к Букефалу. Приходим-коня, четверо конюхов еле держат. Тот рвется, башкой мотает, пена во все стороны летит, глаза кровью налиты, а эти на уздцах повисли — тут Буянка меня увидел. И замер. Мужики обрадовались, говорят, торжествуя:

— Аааа, Буянка, зассал? Попил ты нашей кровушки, хоре! Вот цЫган по твою душу пришел!

— А ты что-жокей?

— Ага. Диск-жокей. А про лошадь я знаю то, что к ней ни спереди, ни сзади подходить не стоит. С какой то стороны она кусается, а с другой лягается. То есть вообще к ней подходить не надо.

— А что пошел?

— Noblesse oblige. Вжился в образ-все, как ты сказал. Ну, подошел я к застывшему в ужасе Буянке-в нем, видать, жеребячьи страхи перед цЫганами проснулись. Похлопал его эдак хозяйски по шее-и в седло залез. Село ахнуло доселе Буянка никому таких вольностей не позволял.

Тут конюхи его и отпустили.

Буянка пробно шевельнул жопой слегка-и я вороной с него полетел через полдвора. Прямо в кучу навоза. Чвакнул в полной тишине-одни — шпоры и кепарь наружу торчат. И безмолвие. Мужики постояли, помолчали и сказали:

— О как!

А больше ничего не сказали.

— Эпично. И все?

— Нет. Обчество Буянку на мясокомбинат решило отдать. А мне его жалко стало. Я поутру к нему с морковкой бегал. Пока село решало его судьбу-мы с ним подружились. Ему, видать, неловко было за порушенную легенду. Так что через неделю я на нем уже шагом ездил, как детишки на пони. А через две его спиздили.

— Кто?

— Цыгане, вероятно.

— Какие, цыгане?

— Настоящие. Неряженые. Табор рядом встал ночью. Потом свалил. Я решил, что и мне пора. А то после такого бить будут точно. Как конокрада-всем обчеством-ногами, хекая и крякая. Согласно традиции. Свалил в тот же день в Москву. Наши рассказывали, что мужики не в обиде были. Философски отнеслись. Пожали плечами и сказали —

— Хитрый цЫган. Таки Буянку увел.

А больше ничего не сказали.

Война с клошарами.

Сидел недавно и предавался любимой медитации. Кормил голубей вымоченным в водке хлебом. Люблю я, знаете ли, акты управляемого коллективного помешательства. Есть в этом что то демиургическое-сводить с ума народы. Да и зрелище незабываемое. Бухие голуби в массе своей сильно напоминают крылатую пехоту 2 августа. Такие же пьяные братания, купания в бассейнах, попытки поиметь все вокруг, (не исключая ворон и воробьев), драки, непредсказуемая траектория движения. Часты расслабления везде и всюду. Ополоумевшие птицы мира врезаются в прохожих, не замечают стекол, бьются репами в проезжающие автомобили. Одна бутылка водки, два батона — и улица превращается в карнавал. Редко, когда получишь столько радости за столь малые деньги. Глядя на беснующуюся стаю распоясавшихся пернатых, я вдруг припомнил былое. А ведь нечто подобное я уже с приматами отчебучивал когда-то.

Как-то в 90е, чреслобесием влекомый, я оказался в распростертых объятьях одной подруги. Ничего о ней не помню. Печали особой не было, но запомнить детали мешал план по валу. Я тогда расстался с очередной «единственной, на всю жизнь» и наступила пора «тяжелых дум и безудержного блядства». Я бы и эту подругу не запомнил, если бы не ее подъезд.

Помню, поехали к ней на площадь Трех Вокзалов, двор в доме напротив Ярославского, мои плоские пророческие шуточки о локации на тему местного бомжовника, легкий смех, скрип двери подъезда и полное ощущение погружения в вокзальный сортир. Вонь буквально сшибала с ног. Я зажал нос и замычал. Mon dieu, аж глаза режет. Еле добежали до лифта. Там еще хуже. В полуобморочном состоянии на одних «морально-волевых» доползли до ее двери. Фффффу. Света (Маша, Маша, Катя, Оля-помню)

— ЧТО ЭТО БЫЛО?!

— Вокзальные бомжи. Они тут ночуют, ну и срут-ссут, заодно

.-А. замок на двери?

— Это без толку. Пробовали сто раз.

— Менты. понятное дело, не подмога?

— Спрашиваешь!

— А по телесные наказания?

— А некому. Да и свяжешься с ними-они, тебе под дверь класть начнут. Уборщицы у нас нет, все отказались. Вот и будешь прыгать через кучи.

— Жесть.

— Не говори. Они тут хозяева. Звонят по ночам, денег клянчат. А не дашь-подгадят. У соседки собачку съели. Кошек душат, стоит им из квартиры высунуться. Днем их нет, а каждую ночь тут толпы.

— И давно так?

— Как переехали. М-да. Ночью вышел в коридор. Ебанись. Все даже хуже, чем я думал. На каждом пролете — вповалку храпела и воняла вольная бичева.

Зашел на кухню, закурил. Можно, конечно, плюнуть и свалить-но. «Noblesse oblige».

Положение записного пихаря обязывало. Репутация в этом деле-главное. Ты можешь быть вероломной, гнусной, циничной, неверной скотиной, ничего святого, совратившей у зазнобы сестру, маму, лучшую подругу, мамину сестру и сестрину подругу-но, должен быть классным. Сел, наморщил мозг. Со стены на меня таращилась Балийская маска Рангды.

— Ну. Что делать будем, коряга трухлявая? — обратился я к демону.-Отмудохать, говоришь? Без толку. Бомжова всегда находится в разной степени опиздюленности. Им это как почесаться. Да и не сдюжу я против такой толпы. И уж во всяком случае, пиздюлями их не отвадить. В итоге бичи останутся при своих, а я еще и чесотку с педикулезом подхвачу, к бабке не ходи.-Химоружие? Ближе. Засыпать этажи хлоркой? Временная мера. Жильцы сами не выдержат, а как хлорка выдохнется или смоют ее-шобла, припрется заново. Нет, тут надо действовать тоньше. Хотя, о химии забывать не надо.

— Напугать? Чем их напугаешь? Они и так существуют, что дитю их жизнь покажи, потом от заикания не вылечишь.

Хотя. Стоп. Знаю я такие социумы, у них там легенды и мифы почище Гомеровских ходят. Надо им новую страшилку придумать. Что-нибудь хтоническое. Бомжового Кхултху. Такого, что б поколения бродяг, шепотом, озираясь, о нем баяли. Мелко крестясь. Главное-без излишней кровожадности. 10 бутылок метилового спирта, конечно, кардинально решили бы проблему, но вряд ли в народе прозвали меня милосердным, узнав, что я превратил притон в братскую могилу. К утру решение было готово. Рангда подсказала и даже взялась помочь. Маша (Света, Оля, Катя) одобрила мое проживание у нее на ближайшее время. Но к обещанию извести бомжей отнеслась скептически. Мол, и не таких гусей обламывала местная бичева.

Осталось дело за малым. Малого звали Цыган, и он славился среди московских алхимиков самой поганой кислотой. «Тщательнее надо, ребята» — это, про него. С Цыгановой ЛСД народ то дружно заезжал на дурку, то постригался в монахи. Феноменальное говно. Приезжаю и интересуюсь успехами в науке. К счастью, прогресса нет. За последнюю варку клиенты чуть не убили. Говорят, будит все самые сокровенные страхи. И держит часов до 12ти на жуткой измене. Эдакий «Bad trip Иоанна Богослова».

Забираю всю акву тофану оптом. В первую ночь я оставил в подъезде ящик водки. Поганой, дешевой, но вполне съедобной. Возле мусоропровода. Бомжи гуляли всю ночь, не давая спать подъезду. Прекрасно. Наживка заглочена. Вторая ночь-опять ящик. Благая весть облетела широкие бомжовые массы. К животворному источнику повалили с трех вокзалов алчущие народы. Днем я съездил за инвентарем, после чего старательно зарядил Цыгановой отравой два ящика водяры. Одного явно было мало. Прошлой ночью их тут до роты собралось. Ночью толпа калик перехожих дружно ушла в астрал. Веселья не вышло. Кто-то зычно орал на одной ноте битый час, какая-то марамойка жутко хохотала болотной выпью. Кого-то гулко били головой о мусоропровод. Многие выли на луну.

Пора. Мой выход. Спустился вниз, рванул рубильник освещения. Подъезд погрузился во тьму. Поднялся наверх, одел сценический костюм, взял реквизит и вышел на сцену. Первый же зритель, увидев меня, перекрестился, икнул и упал лицом вперед. Я его понимаю. На голове у меня красовалась настенная маска Рангды. В бороду маски для подсветки был вставлен фонарь. В руке визжала бензопила. В довершение образа я плясал доселе неведомый мне балийский танец изгнания демонов. Ну как мог. Природа обделила меня пластикой. Надо признаться, что я одинаково омерзителен что в тустепе, что в чарьстоне, что в леньке-еньке. Я бы и сам по трезвяне, увидев себя, кирпичей бы навалил. А с учетом цыганова зелья…

Тоскующая на пролете компания калик перехожих оказалась куда проворней первого. Увидев пляшушую Рагну с бензопилой, толпа дико заорала и ломанулась вниз, сметая все на своем пути. Дальше началось самое веселое. Я сам такого эффекта не ожидал. Подъезд орал, выл, визжал на все голоса, перекрывая звук бензопилы. Страшно блажили придавленные, по ним галопом пронеслись первые, узревшие чудо. Парочка ухнула в пролет-к счастью, не с верхних этажей. Повезло. Пара переломов не в счет. Я же раскрывался в танце, неторопливо продвигаясь вниз. Некоторые «па» даже пытался запомнить. Наверху бил степ, посредине кружился в вальсе, внизу пошел вприсядку, высоко вскидывая ладные ножки. Пару раз провел пилой по перилам-для пущего эффекту. Разогнавшееся сверху вонючее коллективное бессознательное вынесло дверь вместе с петлями и с ревом выломилось на улицу. На проезжей части ополоумевшие бомжи перепугали водителей. Я сам видел, как пара клошаров перепрыгнула через Жигули (без касания) и скрылись в подворотне. Особый шарм этой картине придавали развевающиеся за спиной бороды. Я понял, что при таком раскладе без ментов не обойдется. Пора было валить. Мне слава ни к чему, я скромный. Еще пристрелят, не ровен час. Зашел к Милой и обнаружил ее в корчах возле окна. Забытая девушка хрипела, икала, похрюкивала и даже пукнула от избытка чувств. За разбегом гостей она наблюдала из окна-возле него и полегла в истерике.

— Ааааа. Мааакс! Ты видел, как там две бомжовки на троллейбус залезли? Это пиздеееец! А как половина раком скакала? Ааааааа!

М-да. Под окнами засверкали огни «Скорых». Я им не завидую. Отлавливать обжабанных бомжей, да с такого перепугу-это — вам не фунт изюму. В приемном покое Ганушкина покой нынче нескоро наступит. Одно хорошо, уголовного дела не будет. Я себе представляю, что они там понарассказывают. На пару диссертаций по психиатрии для каждого врача хватит. Как я и предполагал, подъезд был навсегда избавлен от духовитых людей. Бомжи старались обходить «проклятое место» десятой дорогой. Баллада о «подъездном Кхултху» передавалась у них из уст в уста.

К девице этой я потом заезжал пару раз на дозу перепихнина. Подъезд ничем не напоминал былое стойло. Через полгода там даже пальмы на лестничных площадках завелись. Кто бы мог подумать.