Мешочек

Максим Гринкевич

Что такое четыре года в масштабах истории? Мелочи, о которых не стоит и говорить. Но только если не уточнять, что это период с 2018 по 2022 годы. Тогда всё сразу меняется. Это книга о людях, о мире и о том, что я почувствовал за эти четыре года. Про вас там тоже что-нибудь наверняка найдётся.

Сараи, которых уже нет

Засыпая уже, внезапно вспомнил детство и свой двор, затерянный в трущобах Мехпоселка. И картинка такая реальная, живая перед глазами. А на ней то, чего давно уже нет в реальности. Я помню, кто-то ещё наверняка помнит, а остальным вот как рассказать?

Ну вот, спускаешься ты по лестнице с третьего этажа, выходишь из подъезда. Прямо перед тобой раскалённая асфальтовая спина двора, дальше забор детского сада «Дюймовочка», где и мне пришлось отбывать свой детский срок. Справа ничего интересного — вытянутый пустой двор. Ну, может, бабушки на лавочке сидят. Одна из них моя. А слева — сначала большая электробудка, рядом помойка, а за помойкой уже неизведанное. Туда надо проскочить, пока бабушки не видят. Особенно моя.

Неизведанное состояло из трёх ржавых гаражей и глубокого лога, поросшего высокой травой, за ними. По дну лога бежала вонючая речка, берущая своё начало из очистительных сооружений ТЭЦ-1. На одном берегу лога, том, который нам не был доступен, были огороды домов, выходивших на соседнюю улицу. Мостик к ним был, но ходить туда было незачем — там было обжито и закрыто. Кроме того там жила злая бабка, которая на нас всё время орала.

А вот на нашем берегу всё было необитаемым и поэтому нашим, детским. Здесь высилась двухэтажная громада потемневших от времени деревянных сараев. Не знаю, кто и когда их построил, но были такие в нашем районе и в других местах. Шаткие лесенки, выпавшие из переходов доски, большие амбарные замки на дверях: там мы обожали лазить. Тем более, что хозяева, если они ещё были живы, этими сараями пользовались редко. Помню только, что в один из них изредка загоняли мотоцикл с коляской, а что было в остальных — нам было неизвестно. Всё было закрыто и никогда на моей памяти не открывалось. Сквозь это сарайное сооружение проходила посыпанная гравием дорожка — она выходила аккурат к речке, там и было место наших игр и секретных совещаний. Трава летом доходила нам до шеи, снег зимой — до колена, а что было под травой и снегом, каким хламом всё было завалено, этого мы никогда толком не знали. Но найти там можно было что угодно.

В сами сараи мы проникли всего пару раз, когда два из них оказались открытыми. Однажды мы пытались делать там себе какой-то импровизированный тренажерный зал. И нам очень повезло, что деревянный пол не провалился под тяжестью гантелей. Помню, что обклеили стены портретами Арнольда Шварценеггера, а вот как занимались — не помню. В другой раз мы нашли где-то противогаз и втроём с пацанами сидели в погребе одного из сараев. Почему-то нам казалось это интересным занятием — сидеть в пыльной темноте. Было страшно, но у нас был противогаз, поэтому мы были уверены, что не задохнемся. И не задохнулись.

Между сараями и гаражами был зажат небольшой кусок земли, который тоже вызывал наш большой интерес. Там стоял целый заброшенный дом. Ну как дом — маленькая хибарка на пару комнат, внутри застеленный грязной клеёнкой стол, хромоногие стулья, заваленный старыми газетами и бумагами пол, тряпки какие-то, лежанка, сахарница без крышки. Понятно, что всё ценное оттуда было вынесено задолго до нас, но для нас важней была атмосфера. Говорили, что когда-то в доме жила одинокая безумная старуха, а после её смерти он стал никому не нужен. Остались только выбитые двери, несколько маленьких террасок бывшего огорода, где даже можно было увидеть случайно вылезшую петрушку, да окна без стёкол. В доме этом никогда не было никаких коммуникаций — ни воды, ни электричества, ни канализации. Как в нём можно было жить, об этом остается только гадать. Но мы тогда на такие темы не думали. Нам было очень страшно заходить в этот дом, пробираясь сквозь заросли огромной конопли, но всегда очень хотелось. Хотя родители, конечно, запрещали. Ох, сколько легенд было придумано про это таинственное место. Мы осматривали вещи, воображали себе бывшую хозяйку дома и страшно боялись, что её неупокоившийся дух бродит где-то здесь — на берегу нашей цветной от мазутных пятен речки.

Вот в этих местах мы устраивали свои штабы, играли в войнушку, стреляли из самодельных луков, швыряли самодельные копья, жгли костерки, строили шалаши и обсуждали всё самое важное. А тогда было очень много важного. Сейчас столько важного нет.

Закончилось всё это тем, что наши сараи кто-то поджёг, как и все подобные сооружения в нашем районе. Старое дерево горело радостно, ярко и быстро, а мы потом долго собирали на развалинах какие-то старые журналы. Вместе с сараями сгорел и дом, превратившись в историю, о которой теперь можно только рассказывать. Не осталось ни фотографий, ни артефактов. Как и не было. Всё это сгорело вместе с моим счастливым детством, вместе с моими дворовыми друзьями Васькой, Маратом и Денисом, один из которых плотно обосновался в тюрьме, второй перестал меня узнавать на улице, а третий пропал в неизвестном направлении. Были ещё Берик и Сашка — про них и вовсе теперь ничего не знаю. Остались только ржавые гаражи и заросли травы, которые заботливо обнесли забором. За этим забором я не был уже лет 25, даже не знаю, что там теперь. И речка осталась, и огороды за ней, которые она регулярно затапливает, забивая свои коллекторы. И электробудка — тоже стоит. А больше ничего. Ни скрипучей нашей качели, ни детского сада, ни смысла в этом всём. Там теперь красивая детская площадка, аккуратные горки и чужие мне яркие цвета.

Но ещё остался я, который помнит, как всё это было — достаточно только закрыть глаза. Помнит, что в переходе на втором этаже сараев не хватало двух досок и надо было перепрыгивать, что было очень страшно. Помнит места, где было удобно прятаться во время игр в войнушку, помнит даже, как скрипел гравий, которым была посыпана дорожка, когда на него наступали. А главное — помнит это вязкое ощущение лета, каникул, свободы и ничегонеделанья. Когда выходишь в залитый беспощадным солнцем двор, встаешь в тенёк под дерево и ждёшь, скоро ли выйдет кто-нибудь из пацанов. Потому что одному скучно. Надо же кому-то показать свой новый фонарик. Или садишься на раскалённую качелю, раскачиваешься сильно-сильно и представляешь, как ты сейчас взлетишь и залетишь вон на тот балкон на третьем этаже. То-то баба Катя удивится. А потом резко спрыгиваешь с летящей качели прямо в песок, как можно дальше. Падаешь и чувствуешь, что разбитая коленка саднит до сих пор.

Конец ознакомительного фрагмента.