Жизнь огня

Максим Воробьев, 2018

Рассказы, вошедшие в эту книгу, очень различны в жанровом отношении. Впечатляет диапазон – от почти документальной прозы до сказки, от фантастики и до притчи. Почетный гость, приглашенный на вечеринку, вдруг меняет обличие и растворяется в воздухе. Цветущей планете угрожает превращение в сырьевую колонию, а в пламени, вырывающемся из жерла вулкана, проступают черты огненного исполина. Объединяет эти истории одно – пристальное и вдумчивое отношение к жизни, попытка проникнуть в самую суть описываемых событий и душевных переживаний персонажей.

Картина в подарок

— А я, вот что скажу, — Всеволод поставил бокал на стол. — Художественное произведение, оно завсегда уникально, но его оценка, и в художественном, и в прямом смысле, напрямую зависит от окружения. От критиков и, так сказать, рекламы. Я в этом на личном опыте убедился.

— Ну, давай, рассказывай! — наперебой загалдели гости, предвкушая интересную историю, зная, что Сева мастер рассказывать заковыристые случаи из жизни.

— Было это, значит, лет двадцать пять назад. Я, тогда еще студент Строгановки, жил в общаге, но вдобавок имел еще и свой уголок в кладовке, который гордо именовал мастерской. Да и не только я, друзья ко мне приходили, писали, работали. Спорили, бывало, до хрипоты, новости рассказывали — общались, словом. Ну, конечно, без выпивки не обходилось. Всякое бывало…

Особенно я сдружился с Игорем и Лехой. Нас даже тремя мушкетерами прозвали. Все — студенты второкурсники, Игорь только на год старше. Но зато выглядел солиднее на все десять. Такой степенный, упитанный, рассудительный, с бородкой.

Как водится, мы и с девчонками дружили, и любовь крутили — все как полагается. Вот как-то мы и познакомились с одной интересной молодой особой. Настя ее звали. Училась она на подготовительных курсах, летом в нашу Строгановку поступать собиралась. Лехе она сильно нравилась, ну, мы друзья — так рядом, для поддержки. Однажды Леха нам и говорит: «Ребята, нас Настя на свой день рождения приглашает. Я куплю цветы, торт, какие-нибудь сережки, но нужен подарок, так сказать, художественный. Ты, Сева, будь другом, изобрази что-нибудь, у тебя и мастерская, и, вообще, ты быстро пишешь, я так не могу.

— Ну ладно, — отвечаю, — попробую. Когда день рождения-то?

— А, послезавтра.

— Чего ж ты раньше-то молчал!?

— Да сам сегодня только узнал.

Что делать? Время уже к вечеру. Я сразу в мастерскую, сделал набросок, все наметил, распланировал. Помню, сюжет какой-то накрутил: что-то и про время, часы, девушка, пещера, море. Ну ладно, думаю, завтра на занятия не пойду, буду писать. Писать надо маслом, а ведь до послезавтра может и не высохнуть. Даже если скипидаром разводить. Ну да ничего, в этюдник положу, принесу, так сказать, свежее произведение искусства, с пылу, с жару.

Уже и краски достал, и первые мазки положил. Но тут стучатся ко мне в дверь друзья-приятели с параллельного потока. Разумеется, с бутылкой и спорами об искусстве. И пошло-поехало. Не хватило, конечно. Сбегали в магазин, продолжили. На занятия я на утро не попал. Просто банально проспал. Проснулся — голова гудит, во рту сухо и мерзко. Пришлось сразу идти в магазин — лечиться. А там опять друзей встретил. И все по новой. Уже где-то часов в пять вечера заходят ко мне Игорь с Лехой.

Посмотрели: на картине еще конь не валялся, я — никакой, а завтра уже дарить надо. Леха было запаниковал, но Игорь все взял в свои руки. Всех других гостей выгнал: «Работать человеку не даете!»

Остались мы втроем, он и говорит: «Давай, Севка, до ночи постарайся успеть». Они с Лехой просидели со мной часа три, видят, я честно пытаюсь, но мало что выходит. Тогда Игорь опять все берет на себя:

— Вот что, ты уж, Севка, сделай, что можешь, а нам пора. В любом случае бери, что получится, и завтра в три мы у Насти встречаемся. Адрес помнишь?

— Угу.

— Ну, вот и хорошо. А ты, Леха, не расстраивайся, все нормально будет. Я тебе обещаю.

С тем они и ушли. Я честно старался что-то изобразить, но голова была мутная, руки не слушались. Мазал, мазал — всю поверхность холста заляпал. Уже во втором часу ночи плюнул на все и завалился спать. Прямо здесь же, в мастерской. Спать до смерти хотелось.

Проснулся около одиннадцати. Хоть человеком себя почувствовал. Глянул на холст — ужас! Мазня мазней. Тогда сотовых телефонов не было, а то бы сразу кинулся Игорю звонить, что ничего не вышло, и на день рождения я не поеду. Но делать было нечего, уговор дороже денег. Умылся, намарафетился, мазню свою засунул в этюдник, и — в метро. Через всю Москву еду в гости — картину дарить. Еду, а совесть прямо заедает. Злюсь на себя, на приятелей, с которыми выпивал, на Леху, что поздно узнал про день рождения. Но наконец, доехал, звоню в дверь.

Настя открывает, вся нарядная, радостная. А за спиной у нее Леха с Игорем маячат. Мне ободряюще кивают и подмигивают. «Ну, — думаю, — сейчас перестанете, как мою мазню увидите. Пропадать, так с музыкой!»

— Настя, — говорю, — с днем рождения тебя! — и даже в щечку поцеловал. — А вот и мой подарок — специально для тебя картину писал, правда, не высохла еще.

И достаю свою мазню из этюдника. Думал, сквозь землю провалюсь. Но ничего, выдержал. Как рак, красный стою, холст в руке, показать не решаюсь. Все гости сбежались — человек десять — парни, девчонки.

Тут Игорь ко мне подходит и так по-хозяйски:

— Ну-ка, ну-ка дай посмотреть, что ты там ночами вымучивал, какой шедевр.

Забирает у меня холст и ставит на стул посередине комнаты на всеобщее обозрение. А у меня в голове: «Вот моя настоящая минута позора!» Если бы гости вход не загораживали, то убежал бы — только меня и видели. Зубы стиснул, весь потом покрылся, но стою.

А все молчат. Смотрят то на картину, то на Игоря. Он ведь среди всех самый авторитетный и понимающий. А тот тоже молчит. Многозначительно бороду мнет и разглядывает мою мазню, будто никогда не видел. Долгую такую паузу держал, я уже потихоньку стал к двери пробираться. Но тут Игорь изрек:

— Ну, ты, Сева, просто ошарашил! Это же настоящий шедевр! Посмотрите, какая глубина мысли, какая экспрессия! А мазок, какой уверенный! Поздравляю! А тебе-то, Настя, как повезло! Такие вещи обычно не дарят. Это же можно сразу в частную коллекцию или музей, м-да!

И Леха тут же рядом головой кивает и поддакивает. Тут все наперебой давай мою картину хвалить; я уже немного приободрился. Настя за молотком кого-то послала, чтобы тут же над кроватью мой шедевр водрузить. Прибили, повесили. Ну а потом, конечно, все в большую комнату, за стол. Торт, вино — все своим чередом. Я даже в роль непризнанного начинающего гения вошел.

Перед уходом я еще раз в Настину комнату зашел. Весь вечер моей картиной восхищались, может, думаю, я чего-то не понимаю? Надо свежим непредвзятым взглядом свое творение оценить. Зашел, глянул — мазня мазнёй. Но все довольны, а именинница больше всех. Может, до сих пор моя картина у нее в комнате висит. Вот вам истинная история одного шедевра.

Все помолчали.

— А что дальше было? Ну, у вашего друга с Настей, — спросила молоденькая Лиза и смутилась.

— А ничего. Что-то у них не заладилось. Не знаю. А потом я институт закончил и уехал из Москвы. 90-е годы, перестройка, тут ни до чего было, каждый выживал как мог.

— С друзьями отношения поддерживаешь? — поинтересовался солидный и вдумчивый Владимир.

— Да так… Как придется. Изредка перезваниваемся. Леха тоже после института к себе в Воронеж уехал. Сейчас, кажется, в художественной школе преподает. Игорь долго перебивался. То без работы, то в торговлю кинулся, одно время менеджером в какой-то зарубежной компании работал. Но, где-то года два как устроился помощником одного известного галериста, — Всеволод назвал фамилию, — вроде доволен.

— Ой! — воскликнула Лиза. — Я как раз недавно передачу по телевизору смотрела, про одного известного художника N. Вот этот владелец галереи там выступал. Расхваливал художника, его творчество. Картины его показывали. По всему миру они продаются. Но мне они почему-то не понравились. Всё как-то намазано, не знаю. Я, наверное, не разбираюсь.

— Вот, именно! — усмехнулся Всеволод, — я про то и говорю. Реклама — это вещь! Игорь сейчас на своем месте. Предлагаю выпить за творчество и его популяризацию и продвижение, — он налил бокал. — В общем, чтобы у нас, как у художника N, все удачно совпало!

И все выпили.