Логово тьмы

Максим Владимирович Виноградов, 2020

Слишком много загадок, слишком серьезные вызовы. Но они вмиг становятся разрешимыми, стоит лишь принять на веру один факт: все не то, чем кажется. Любовь или имитация, дружба или служба, случайность или точный расчет? Все не то, чем кажется. Отправляясь в логово тьмы, принимая на себя главный удар зла, героям книги остается ответить на последний вопрос: а те ли они, за кого себя выдают? Содержит нецензурную брань.

Глава №2. Революция

Я в пятый раз прихожу получать документ,

У меня все время чего-нибудь нет.

Ксерокопии, справки — накаляются нервы.

Я пришел пораньше, но снова не первый.

— Нет-нет-нет! Это уже ни в каких ворота не лезет! — яростно возопил профессор Успенский, — Убийства! Избиения! Похищения! И где? Ладно бы на задворках, в глуши, в лесу на худой конец. Так нет же — на виду у всех, в центре, можно сказать, цивилизованного мира!

Я молча выслушал гневную тираду, сочувственно кивая головой. Признаюсь, у профессора имелись веские причины для столь категоричных высказываний, но, в то же самое время, я бы не стал называть крохотный городок посреди Диких Земель центром цивилизации. У нас, в Республике, всех, кто проживает за Великой Стеной, считали никем иными, как варварами. Ну и относились соответственно.

— Послушайте, профессор, я ведь уже объяснил вам, — терпеливо завожу всю ту же песню по десятому кругу, — У меня просто не было выбора!

— Как это? Как это? — Успенский аж подпрыгнул на диване и стал похож при этом на кудахчущую несушку, — Конечно же был! Например — не избивать и не похищать меня! Уж не знаю, что вы не поделили со своим… любовничком, но…

— Да никакой это не любовничек! — вспылил я, поглядывая краем глаза на веселящуюся Анжелу, — Глупый эльф пытался меня убить!

— Попрошу! — возмущению ученого не было предела, — Расовая принадлежность не является поводом для дискриминации, ровно как и ваши сексуальные предпочтения! Запомните, молодой человек, и намотайте себе на ус — никогда, я подчеркиваю — никогда! — не стоит доводить сцены ревности до смертоубийства! И тем более втягивать в них других… почтенных мужей. Тоже мне, Отелло доморощенный!

Я устало прикрыл лицо ладонями, руки заметно подрагивали, левый глаз принялся нервно подергиваться. Признаться, я был близок к тому, чтобы открыть люк"Расторопного"и отправить Успенского в свободный полет. Заметив мое состояние, Анжела перестала хихикать, я почувствовал, как в кресло рядом опускается теплое девичье бедро, нежная ладонь сочувственно погладила волосы.

— Спокойно, профессор, — послышался голос Григория, — Вот возьмите, выпейте чая, подкрепитесь. Это совершенно необходимо после столь существенных потрясений.

Ученый с благодарностью принял в руки сосуд с дымящейся жидкостью, второй стакан Химик передал мне. Я печально кивнул, пригубив напиток, по горлу протекла струя расслабляющего огня. Через минуту я растекся по креслу, мышцы будто взяли выходной, мощный релаксант заставил почувствовать себя слабой тряпкой.

— Ммм… интересный вкус, — уже совершенно спокойным тоном проговорил Успенский, — Что за состав? Чувствую следы мандрагоры и гидраргурума, но это ведь далеко не все?

— Да уж, — усмехнулся Химик, — Другие ингредиенты гораздо более редкие и… действенные.

— Вижу, — развеселился профессор, — То-то молодого человека так развезло!

— Глеб? Да… У него, похоже, повышенная чувствительность к некоторым нейротоксинам. Ничего, через пару минут пройдет.

Я расплылся в блаженной неге, не в силах двинуть даже языком. Подумаешь, повышенная чувствительность! Не очень-то и хотелось… Приятная слабость и абсолютное равнодушие заполнили тело, я полностью растворился в общемировой гармонии.

Первым звоночком, нарушившим нирвану, оказался неожиданный укол в желудке. Я поморщился, досадуя на неприятность, мешающую погружению в астрал. Второй укол не заставил себя ждать, я терпеливо снес и его. Вскоре все тело было атаковано чередой болезненных прикосновений, больше всего похожих на укус пчелы. О расслаблении речь уже не шла, я выгнулся дугой, ища наименее раздражающую позу, а потом с криком вскочил на ноги.

Раз! — и все неприятные ощущения как ветром сдуло. Мышцы налились силой и упругостью, разум очистился от наносных эмоций, я ощущал небывалый подъем и бодрость.

— Очень познавательный эффект, — констатировал пожилой историк, — Не подскажете название поразительного снадобья?

— Да, Химик! — с вызовом поддержал я, — Что это за ядреный коктейль?

Григорий загадочно улыбнулся, старательно нарезая вяленое мясо тонкими ломтиками.

— О! Это экспериментальный состав, — мечтательно ответил он, — Название еще не придумал. Может,"Глебовал"подойдет?

— Или"Глебосон", — поддержала Анжела.

— Не-не-не, — включился в игру Успенский, — Пусть будет по-научному…"Глебус Релаксиус".

— А может, хватит… ставить на мне эксперименты!? — возмутился я, — Я тебе что, мышка подопытная?

— Конечно же нет, Глеб, — сконфузился Григорий, — Конечно, ты не мышка.

Грянул взрыв смеха, невольная улыбка коснулась и моих губ. Вот ведь! А насчет подопытного ничего не сказал… Ладно, главное напряжение на борту спало, по крайней мере никто никого не хочет убить… прямо сейчас. Мирная трапеза, совместное преломление хлеба, есть все-таки что-то в этом допотопном ритуале.

— Давайте так, профессор, — пробубнил я с набитым ртом, — Вы ведь все равно направлялись в Пари, не правда ли? Мы просто доставим вас туда несколько быстрее, за… — я глянул на Григория, — …за десять часов. Там, если желаете, мы расстанемся без лишних обид и споров.

— Хм… доставите… и заплатите! — Успенский строго посмотрел на меня.

— Заплатим?

— А как же? Из-за вашей выходки я пропущу две лекции в промежуточных пунктах! Кто, по-вашему, возместит убытки? Мне, знаете ли, нужно на что-то жить.

— Мы компенсируем вероятный доход от несостоявшихся выступлений, — подумав, согласился я, — Но… тогда вам придется поделиться знаниями с нами. Провести, так сказать, ликбез в походных условиях.

Профессор тщательно пережевывал пищу, налегая, в основном, на мясные блюда.

— Справедливо… — нехотя согласился он после продолжительных раздумий.

— Отлично! Доедим и начинаем!

Дальнейшая трапеза прошла за малозначительной болтовней. Пожилой ученый успокоился, навеянное большим жизненным опытом умиротворение коснулось его лица. Он больше не сыпал сарказмом, злая ирония ушла из голоса, Успенский, видимо, свыкся с приключившимися неприятностями.

После еды, едва успели убрать со стола, Григорий расстелил карту, профессор бросил на бумагу благосклонный взгляд, взявшись за разъяснения.

— Насколько я понимаю, вас интересует география так называемых Диких Земель… — начал Успенский.

Он рассказывал, Химик слушал очень внимательно, Доусон ушел дежурить в рубку, Анжела практически не следила за повествованием, задумавшись о чем-то своем. Я, как мог, воспринимал информацию, хотя после бессонной ночи сохранять сосредоточенность становилось все труднее.

Со слов профессора выходило, что территория, известная в Республике как"Дикая", на самом деле не только не является таковой, но и наоборот, представляет из себя чуть ли не образец цивилизованности, населенный исключительно прогрессивной частью человечества.

— Весь север, включая огромный Скандинавский полуостров — крайне безопасные и комфортный для жизни станы, — вещал Успенский, водя пальцем по карте, — Острова, называемые Британскими, заселены слабо, ввиду сурового климата, там в основном обитают отсталые варварские племена, вполне, впрочем, безобидные. Центральную часть континента занимают обширные Мертвые Пустоши, это очень плохое место.

— А что такое? — заинтересовался Григорий.

— Хм… Хороший вопрос. Скажу честно — я недостаточно компетентен, чтобы осветить все детали… Знаю лишь то, что оказавшись там, человек может быстро и тяжело заболеть. Причем, болезнь не связна ни с вирусами, ни с магией, лекарство не удалось обнаружить даже лучшим алхимикам. Тело заболевшего начинает гнить, разлагаться, пока пациент не умирает от внутреннего кровотечения или отказа жизненно важных органов.

— И что, никто не знает, как бороться с немочью?

— Говорят, некромантам удалось что-то нащупать, — нехотя признал профессор, — Но, сами понимаете, некроманты…

— Вы же сами не так давно читали мне лекцию про толерантность и взаимную терпимость, — устало поддел я, — А теперь с неприкрытым скепсисом отзываетесь о чужих наработках.

— Ну знаете, терпимость — это одно, а некромантия — совершенно другое…

— Хорошо, философский диспут устроим позже, — оборвал рассуждения Григорий, — Пока расскажите, что дальше, за Пустошами?

— Дальше, вплоть до самой окраины молодой Мадридской Республики тянутся буквально райские сады: плодородные земли, засаженные зерновыми и плодовыми культурами. Восточнее Мадрида, находится Рим, город меритократии…

— Чего-чего? — сонно уточнил я.

— Э-э-э… Меритократия. То бишь — власть достойных. На руководящие должности там назначаются люди, социальная значимость которых определена сложной системой специальных коэффициентов, а не их родословной или богатством.

— Э-м… А разве в других местах не так? Избирают достойнейших…

— Ой… Не смеши, выборы — это вообще самая большая фикция, придуманная человечеством… Но сейчас не об этом.

Профессор раздухарился, его речь стала живой, тон повысился, голос обрел силу и мощь, затронутые темы задевали ученого за живое.

— А вот южнее… Громадная Средиземная Соляная Пустыня, плавно переходящая в Черный Континент. Именно там, воистину, вотчина дикарей и варваров. Одичалые массы быстро плодящихся орков; бессчетные полчища злобных гоблинов; людские кочевые племена берберов — исконных охотников за головами и головорезов… Именно оттуда прут неприкаянные орды искателей легкой наживы. Большую часть набегов удается отражать объединенными дружинами Княжеств, но, порой, особо крупные атаки докатываются и до Пруссии.

— Вы хотите сказать…

— Да-да, мой друг, — снисходительно покивал Успенский, — То, что у вас, в зажиточной Пруссии, почитается за несметные армии дикарей, по сути — лишь малые отголоски по-настоящему крупных атак, что отражают Княжества, невольно служащие своеобразным щитом для вашей Республики.

— Ну и ну, — недоверчиво покачал головой Григорий.

Я слушал и двойственное чувство появлялось в голове. С одной стороны, я не мог не верить искренним словам ученого, настолько убедительно и достоверно они звучали. Однако, его утверждения противоречили всему, что я знал до сих пор. Не только примитивным школьным знаниям, но и данным, полученным позднее, из гораздо более авторитетных источников. Таким образом, я не мог слепо довериться профессору, но и отбросить его слова, как никчемный вздор, означало бы совершить огромную глупость.

Григорий склонился над картой. Он принялся расспрашивать профессора о каждом мало-мальски крупном населенном пункте, выяснял особенности той или иной местности, какие там можно встретить опасности, к чему следует быть готовым, какие нравы и законы царят в том или ином Княжестве. Успенский отвечал подробно, развернуто, порой даже слишком. Помимо географии, он зачастую опускался в исторические дебри, повествуя о далеком прошлом и исторических предпосылках, приведших к образованию того или иного образования.

По уму, мне бы тоже следовало внимательно слушать и запоминать. Но… беспокойная ночь дала о себе знать. Под успокаивающий аккомпанемент мерной речи, я стал мало-помалу клевать носом, глаза сами собой закрывались, разум помимо воли погружался в царство сна. В какой-то момент я просто выключился, хорошо, если хотя бы не начал храпеть.

Меня разбудила внезапно наступившая тишина и ощущение, что я пропускаю нечто значительное. Приподнялся в кресле, затекшее тело слушалось с трудом, шея едва ворочалась. Я встал на ноги, проделал несколько махов, чтобы разогреться. Попутно внимательно осматривался, стараясь понять, что же происходит.

В открытой двери рубки виднелось столпотворение — в тесное помещение с трудом вместилась вся команда вместе с профессором. И, что удивительно, я не слышал голосов, люди просто стояли и смотрели на что-то невидимое мне.

— Эй, что там? — я протиснулся в рубку, и тут же оказался зажатым между Анжелой и пожилым ученым.

Девушка бросила на меня странный взгляд, ее рука приобняла за шею, заставив повернуться и посмотреть в окно.

Зрелище и впрямь завораживало, я застыл, от удивления забыв про тесноту и неудобство.

Вечерняя полутьма только-только начала сгущаться, небо заалело далеко на западе. Света как раз хватало, чтобы подробно рассмотреть то, что находилось прямо под нами, на земле.

Мы медленно пролетали над окраиной чего-то, начинавшегося как небольшая деревушка. Широкая дорога петляла между появлявшимися то тут, то там деревянными одноэтажными домами. Постепенно их становилось все больше, формировались улицы и переулки, появлялись поперечные проспекты, виднелись двух и трехэтажные здания. Ничего удивительного, если бы селение на этом и заканчивалось, но… Не было видно ему ни конца, ни края.

Дома, улицы, здания, становившиеся все больше и выше, тянулись бесконечной чередой, продолжаясь до самого горизонта, и, по всей видимости, далеко за него. Город разрастался во всех направлениях — вдаль, вширь, в высоту. Я видел бесчисленное количество мехмобилей, петляющих по магистралям; толпы прохожих, снующих туда и обратно, словно муравьи в гигантском, невообразимом муравейнике. Дома, улицы, дома, улицы — всевозможных размеров, форм, сочетаний и комбинаций. Я видел лишь малую часть, начало чего-то невообразимого, нескончаемого, по-настоящему громадного.

И вся эта монументальность светилась. В каждом доме, почти в каждом окне горел огонек; мехмобили мигали фарами; уличные фонари разгоняли тьму над широкими мостовыми. Громадная россыпь огней, заполняющая, казалось, весь мир отсель и далее, заставила почувствовать себя крошечным и незначительным. Никогда прежде я не видел настолько величественного и завораживающего зрелища! На этом фоне потерялся бы не только любой человек, дирижабль казался крошечной песчинкой. Даже, страшно подумать, крупнейший город Республики — Берлин — сошел бы за пригород, муниципальный округ этого бесконечного мегаполиса.

— Что… это? — хрипло выдавил я.

— Это — Пари! — с благоговейным придохом вымолвил Успенский.

— Но как… Не может быть настолько громадного города! Здесь же миллионы жителей… Что все они едят? Пьют? Где работают? На что живут?

— Эх, Глеб… Похоже ты не совсем понимаешь значение таких слов, как логистика, снабжение, плановая экономика, свободный рынок… В Пари так или иначе, прямо или опосредовано, вливаются денежные потоки со всех Княжеств. Мегаполис — сам, как отдельное княжество, страна в стране. Здесь, именно здесь центр мира! Трудно представить, какими суммами оперирует правительство Пари. Поверь, там сидят отнюдь не дураки…

Только теперь я стал замечать видимые невооруженным взглядом признаки зажиточности, можно даже сказать богатства. Дома, все как один, даже те, что деревянные, одноэтажные — красивой, нестандартной архитектуры, украшены великолепной окантовкой, с большими витражными окнами и высокими потолками. Просторные улицы, с идеально ровной поверхностью проезжей части; широкие тротуары; выложенные геометрическими узорами площади; просторные перекрестки; зеленые насаждения, переходящие местами в обширные парки; повсюду золото храмов и серебро крыш, многочисленные вышки, башни, дворцы. И везде свет, свет — бесчисленное число фонарей, трудно представить сколько энергии требуется для освещения таких пространств!

— Нас встречают, — спокойно заметил Григорий, кивнув за окно.

На фоне городского пейзажа по небу плавно плыли два суровых боевых дирижабля, дула орудий, как бы невзначай, направлены в нашу сторону. Они не делали никаких попыток остановить или направить полет"Расторопного", не передавали никаких команд и сигналов. Просто наблюдали, в голове само собой рождалось понимание: за вами следят, не делайте глупостей.

Уже давно скрылась из виду окраина города, бесконечные населенные пространства раздались во все стороны, насколько хватало глаз. Мы продолжали полет над жилыми массивами, и не было этому ни конца, ни края.

Вдалеке показался огромный стальной остов, торчащий над окружающими домами высоко вверх. Громадный шпиль треугольной башни взлетал к небесам, ее верхушка царапала облака, возле основания проезжали мехмобили, сновали люди, казавшиеся отсюда мелкими букашками.

— Башня Эйфеля… — выдохнул профессор.

— А нам, похоже, туда, — Григорий плавно повернул штурвал.

Вначале я подумал, что Пари, наконец-то, показал свой противоположный край, но нет — взору открылось широченное пространство гигантского воздушного порта. Взлетно-посадочная площадь по размерам превосходила иной городок средней руки, тысячи дирижаблей стояли у пристани, сотни швартовались или отправлялись в полет прямо сейчас. Мощные прожектора разгоняли ночную тьму, над полем было светло, как днем. Сновали служебные мехмобили, швартовочные мачты стояли ровными рядами, белая разметка с непонятными мне указателями предписывала место для посадки и траектории подлета.

Я бы растерялся, слишком много было суеты, непонятных движений по незнакомым правилам. Страх напортачить, помешать кому-то или, не приведи Единый, врезаться, сковал с головы до ног. Но Григорий вел"Расторопного"уверенно, ориентируясь по одному ему понятным знакам, как будто был тут не первый раз.

Дирижабль прошел по пологой траектории над дальней частью порта, Химик не без труда отыскал свободное место в череде пришвартованных судов, на минуту мы зависли, ожидая появления внизу швартовочной команды. Встречать прилет вышло всего несколько человек, Григорий заставил"Расторопного"снижаться, упали гайдропы, их тут же растащили в разные стороны, закрепив каждый в собственный особый механизм. Заработали лебедки, сматывая провисание тросов, дирижабль ровно и плавно притянули практически к самой поверхности. Меньше, чем через полминуты к борту уже подкатили небольшой раскладной трап.

Химик вздохнул с облегчением, вытер выступивший пот.

— Предлагаю всем отдыхать, — сказал он, — Поиски начнем завтра. Глеб, ты, раз уж хорошенько выспался в полете, будь добр, реши формальности с встречающими.

Я кивнул, хоть и не очень-то горел желанием разбираться с порядками в новом месте в одиночку. Но, действительно, пока другие бодрствовали, я дремал, теперь можно и поработать.

Город встретил освежающей прохладой, ледяные порывы ветра заставили запахнуть полы плаща. Возле трапа с усталым видом дожидался лысоватый мужичок, держа в руках увесистую бумажную папку.

— Добро пожаловать в Пари, — даже не стараясь имитировать радушие, явно заученной фразой проговорил он, — Вот ваш парковочный талон. Квитанция за швартовку, счет за обслуживание, такса на недельный простой…

— А если мы улетим раньше?

— Напишите заявление, остаток средств вам вернут, — не моргнув глазом тараторил клерк, — Идите вон в то здание, на первом этаже найдете кассу, с оплаченными счетами шагайте на второй, там канцелярия номер… — он сверился с бумагой, — … двести пятнадцать, там оформите допуск к полетам, после чего можете быть свободны, как ветер.

Он стоял, уставившись на меня, я отвечал ему тем же, не понимая, что от меня требуется.

— Вам нужна помощь в оформлении? — спросил мужчина.

— Э-э-э… я думаю, справлюсь сам.

— Первый раз у нас? — на губах клерка появилась нехорошая усмешка.

— Да… — с сомнением подтвердил я.

— Ну… удачи! — он развернулся и быстрым шагом пошел прочь.

Я растеряно смотрел вслед, вертя в руках кипу выданных бумажек.

Административное здание встретило меня многолюдным столпотворением. Несмотря на просторные холлы и широкие двери, протиснуться сквозь толпу оказалось куда как непросто. Многочисленные очереди петляли по залу, начинаясь где-то в недрах человеческой массы, а заканчиваясь далеко в коридорах или даже на улице.

Стоял гвалт голосов, на первый взгляд трудно было разобраться в царящем тут хаосе. Некоторые люди стояли, как вкопанные, терпеливо ожидая очереди. Другие суетливо вертелись, переходя из потока в поток, где, как им казалось, дело движется быстрее. Находились и те, кто лез в самое начало, игнорируя гневные оклики и призывы соблюдать строй.

Тем удивительнее для меня оказалась скорость, с которой я достиг кассы. Все-таки что-что, а изъем денег из граждан всегда и везде стремятся сделать как можно более необременительным.

Очередь двигалась практически без задержек, я даже не обращал особого внимания на хитрожопых, лезущих"только спросить". Примерно через полчаса толкучка донесла меня до окошка кассы, где восседала хмурая уставшая женщина. В других обстоятельствах она могла бы показаться красивой, но царивший вокруг канцеляризм накладывал какой-то неживой отпечаток на природное обаяние.

Не говоря ни слова, женщина выхватила бумаги, глаза быстро пробежали по строчкам, писчее перо бодро заполняло бланк. Она глянула вопросительно и требовательно, я понял, что пришла пора раскошеливаться.

Так же молча кассирша приняла Прусские марки, не выказав ни тени удивления. Сноровисто отсчитала сдачу, печать ловко проштамповала кипу квитанций, я стал обладателем разрастающейся горы бумаг, что норовили вывалиться из рук.

— Это все? — ошарашено спросил я.

Но женщина уже забыла про меня, ее руки мелькали над документами следующего посетителя. Невежливыми толчками я был оттеснен прочь, толчея возобновилась с новой силой. Кое-как я продирался к лестнице на второй этаж.

Там пришлось долго шляться в поисках нужной канцелярии. Во все стороны сновали такие же неприкаянные, с напряженными и испуганными лицами. Мне все меньше и меньше нравилось происходящее.

Кабинет двести пятнадцать был отнюдь не последним, я с нарастающим ужасом глянул в коридор, казавшийся бесконечным. Двери, двери, двери… Количество приемных не поддавалось осмыслению, а ведь за каждой работают чиновники… Сколько же человек занимается только учетом новоприбывших?

Очередь у канцелярии оказалась не столь большой, гораздо более цивилизованной и устаканившейся, зато и продвигалась она значительно медленнее. Каждый входящий отсутствовал минут десять, появлялся обратно с кислой физиономией и невнятными ругательствами. За время, проведенное перед дверью, я не увидел никого, кто покинул бы приемную с довольным видом.

Через час ожидания подошла и моя очередь. Вся эта волокита уже заставила изрядно понервничать, я открывал дверь слегка на взводе.

В небольшом кабинете стоял широкий стол, занимающий большую часть свободного пространства. Мягкое кресло предназначалось для хозяина офиса, посетителю полагалось довольствоваться простым деревянным стулом. В кресле восседал человек обычной, стандартной наружности. Я бы сказал, что это был среднестатистический чиновник.

Среднего роста, наполовину лысый, с абсолютно равнодушным выражением на пресном, начинающем заплывать жирком, лице. Из-под второго подбородка вылезал третий; небрежно завязанный галстук перетягивал толстую шею; руки, сцепившись пальцами, лежали на столе. Безразличный взгляд остановился на мне, он заговорил безэмоциональным голосом.

— Документы.

Я положил на стол кипу квитанций и номерков, чиновник брезгливо пошебуршил бумаги, раздался недовольный вздох.

— Паспорт на техническое средство, документы о владении, удостоверение пилота, разрешение на вылеты, сертификат соответствия… — начал перечислять он, — … данные технического осмотра, страховка от несчастных случаев, маршрутный лист, список пассажиров, таможенный бюллетень…

Чиновник все говорил и говорил, я давно перестал воспринимать новые названия.

— Это что, какая-то шутка? — тупо спросил я, когда перечисление прекратилось.

Хозяин кабинета лишь снисходительно фыркнул, рука протянула мне два объемистых списка.

— Смотрите, здесь список документов и обходной лист. Там указаны кабинеты, где вы можете оформить все необходимое. Когда соберете все бумаги, приходите, я сразу же выпишу вам свидетельство…

Я вышел из кабинета со столь кислой миной, что следующий в очереди невольно отшатнулся. Посмотрев на лист, я завертел головой, ноги понесли меня вглубь бюрократического ада.

Несколько часов я блуждал по коридорам, переходя из кабинета в кабинет. Повсюду встречало одно и то же: толпы, очереди, ожидание, вежливое равнодушие, кипы бумаг, списки недостающих документов. Оказалось, чтобы получить сертификат соответствия, нужно сначала заиметь страховку; ее выдают только по техническому паспорту; для добычи оного требуется еще две бумаги, которые, в свою очередь, обменяют только на…

В какой-то момент я с горечью ощутил, что хожу по кругу. Уже второй или третий раз я посещал одни и те же комнаты, стопка бумаг в руках неумолимо росла, не приближая, однако, миг завершения оформления ни на йоту.

Я уговаривал, объяснял, умолял, грозился жалобами, яростно ругался.

Мне отвечали спокойно, безразлично, равнодушно.

"Такова процедура… Ничего нельзя сделать… Так уж заведено, порядок превыше всего… Получите вначале это, а потом уж приходите ко мне… Конечно, можете жаловаться… Заполняйте бланк… Будет рассмотрена в установленные сроки… Ничего не знаю… Это не ко мне… Сам ты козел…"

Во мне поднималась разбуженная злость, священная ярость клокотала в голове, выдавливая остатки разума. Я понял, что если пробуду здесь еще чуть-чуть, то либо начну убивать, либо убьют меня — не зря, вон, охрана на каждом углу стоит.

Я почти бегом вырвался на улицу, зажимая подмышками две внушительные папки с канцелярией. Холодный воздух прочистил мысли, приятно освежил. Стало очень грустно, боевой задор схлынул вместе с остатками сил, накатила безысходность, на глазах чуть слезы не навернулись.

У трапа"Расторопного"прохаживался Доусон, с отрешенным видом разглядывая окрестности. Завидев меня, он сразу оценил масштабы проблем.

— Не удалось? — сочувственно спросил он.

Я обессиленно уселся на ступеньки, грохнув макулатуру прямо на асфальт.

— Эх, Глеб, что ж ты, — засокрушался Джон, — К людям-то подход надо иметь… Давай-ка я попробую.

Он легко подхватил бумаги, на меня уставилась протянутая рука.

— Что? — не понял я.

— Деньги.

Я слишком обессилел, чтобы спорить. Кошель перекочевал из моего кармана в ладонь Доусона. Он взвесил его, что-то прикидывая в уме, удовлетворенно кивнул, уверенной походкой высокая фигура скрылась вдали.

Отдохнув некоторое время, я поднялся по трапу. Внутри дирижабля царила тишина и покой. Каюты закрыты, из-за одной двери доносился приглушенный храп, машинное отделение задраено, дверь рубки, напротив, распахнута настежь. За столом в кают-компании сидел Григорий, тихо перебирая что-то в своей сумке. Столешница перед ним пестрела склянками, мешочками, порошками, тарелками и прочей алхимической приблудой.

— Да вот, выдалась наконец минутка заняться наукой, — тихо пояснил он, — А как твои успехи?

Я уселся в кресло, с печальным видом пересказывая историю неудачных похождений. Химик слушал рассеянно, кивал невпопад, не отрывая взор от реагентов. Его руки порхали над столом, смешивая неизвестные мне порошки, отмеряя точные пропорции зелий, проводя некие непонятные опыты.

— Ну а что ты хотел, Глеб? — недоуменно пожурил он, когда я закончил рассказ, — Это же бюрократизм в его абсолютной форме. Чиновники, как особая, высшая каста общества. Процветающее взяточничество, казнокрадство, канцеляризм, бумагомарание, волокита и панибратство, вкупе с синдромом вахтера и непомерным чувством собственной важности…

— Но как… Как они тут вообще хоть что-то делают? Там же невозможно… ничего! Чтобы поставить сраную печать придется несколько дней обивать пороги десятков кабинетов… А чиновники? Их же тут сотни, тысячи! И ведь они, по сути, ничего не производят, просто сидят и… создают препятствия нормальным людям!

— Так и есть, но дело в том, что это система, наработанная десятилетиями. Неэффективная, кривая, нелогичная, безответственная, отчужденная — но система. Разрушить ее можно только сравняв с землей целый пласт гражданского общества, а на это никто не пойдет.

— Как же они живут?

— Очень просто. Чтобы пройти через препоны бюрократии, существует много путей — взятки, связи, встречные услуги"ты мне — я тебе". Каждый отдельно взятый чиновник, пусть самый мелкий, в своей вотчине — царь. В кабинете он чувствует себя великаном, пусть и решает вопросы на самом нижнем уровне. Тем не менее, ты вынужден кланяться, так как, волею судеб, именно в его руках решение твоего вопроса. Как говорится: жалует царь, да не жалует псарь.

Я устало помотал головой.

— Все равно не понимаю…

— Да ладно, тебе просто опыта не хватает. Вспомни, наверняка ведь была возможность сократить волокиту. Тебе намекали? Делали подсказки? Знаки?

— Э-э-э?

— Жесты, подмигивания, неловкие покашливания?

— Подожди… Да, что-то такое было! Еще в самом первом кабинете, этот козел демонстративно покашлял и сделал вот так…

Я показал Григорию жест, как будто рука похлопывает по воротнику.

— Ну! Так он почти прямым текстом сказал! Четыре пальца, значит четыре сотни и вопрос решен!

— Тьфу! Не привык я к подобным выкрутасам. Не понимаю, почему бы им прямо не ввести ценники… Чтобы люди себе голову не ломали.

— Эх, так не принято. У этой игры свои законы и правила. Не их проблема, что ты такой честный и наивный, не понимаешь элементарных сигналов.

Я потер виски, голова разболелась от полученной информации.

— Шел бы ты спать, — посоветовал Григорий.

— Теперь не усну, — буркнул я в ответ, — Мозги плавятся.

Химик вздохнул, порывшись в сумке.

— Держи. Снотворное, — он протянул малюсенькую склянку, — Только прошу, будь осторожнее!

Критический взгляд Григория прошелся по мне, оценивая, можно ли доверять такому лоботрясу нечто опасное.

— Очень концентрированная штука, — пояснил он, — Капля на стакан воды, не больше! Две капли — проспишь несколько суток. Три капли — блаженная смерть, уснешь да так и останешься в мире сновидений.

Я благодарно кивнул, отправившись в каюту. На моей кровати смотрела сны Анжела, я не стал ее будить. Соблазнительной показалась мысль улечься под бок девушке, насладиться ее близостью, теплом… Я помотал головой — хотелось спать, отдыхать, а не забавляться.

Самая дальняя каюта обеспечила нужным одиночеством. Стакан воды, тщательно выверенная капля снотворного. Выпил залпом, не ощутив никакого вкуса. Сон пришел еще прежде, чем голова коснулась подушки.

На следующее утро все собрались в кают-компании, за завтраком. Отдохнувшие, выспавшиеся, даже я чувствовал себя великолепно, видимо сказалось принятое накануне зелье.

Я посмотрел на Доусона, приглашающе махнул рукой.

— Джон, мне кажется, пришло время поведать нам свою историю.

Он нехотя кивнул, досадливо поморщившись.

— История, в общем-то, довольно короткая и не особо интересная. Я пришел в себя здесь, в Пари, в одном печально известном заведении. Мулен Руж — величайшее кабаре города, а, возможно и всего света.

— Кабаре это…

— Все в одном. И кабак с выпивкой, и танцы, и музыка. Стриптиз различной степени откровенности. Ну и проституция, что уж скрывать. Посетителей готовы обслужить представители любой расы, любого пола и в любом количестве. Главное плати.

— А ты там?..

— Меня, скажем так, использовали, как рабскую силу.

— Ты был рабом?

— Ну, не в прямом смысле, но по идее, да, — видно было, что Доусон не очень-то рвется рассказывать о том периоде, — Учитывая то, что в то время я представлял из себя бессловесное, но вполне пригодное к работе тело…

— А как ты туда попал?

— Не спрашивал, — быстро ответил Джон, — Как только ко мне вернулось осознание себя, я тут же сбежал. Не мог больше оставаться там ни единого лишнего мига.

— Понятно… — протянул я, — Что ж, скатаемся туда, порасспросим хозяина заведения.

— Боюсь, это будет не так-то просто, — Доусон с большим сомнением хмыкнул.

Не знаю, откуда взялось это чувство, но мне показалось, что Джон недоговаривает нечто существенное. Что-то ему известно, но неприятно или стыдно в этом сознаться. Не так-то прост наш двойник, как, впрочем, и его прототип.

— И не забудьте отвезти меня в отель! — недовольным тоном напомнил Успенский, — Я и так подзадержался в гостях!

— Сначала дело, профессор, — холодно заметил я, — Потом доставим вас куда угодно.

Он возмущенно засопел, но, в конце концов, вынужденно согласился.

Закончив трапезу, засобирались. Григорий придержал меня на выходе, отведя взгляд в сторону.

— Я, наверное, останусь на дирижабле, — негромко сказал он, — Нужно… кое-что доделать… Да и прослежу, чтобы ничего не украли.

"Боишься пропустить сеанс связи?" — чуть не брякнул я, но вовремя сдержался.

— Как скажешь, — изобразить разочарование было не сложно, — Хотя твоя помощь была бы весьма кстати…

— Да что уж… Делов-то. Скатаетесь, поговорите.

На том и порешили. Отправились вчетвером, долго шли по специальной дорожке мимо гигантской посадочной площадки. Проезжающий мимо мини-омнибус сжалился, подбросив нас до здания воздушного порта.

Я испугался было, что сейчас с нас затребуют справки, пропуска, квитанции и прочие разрешения, но за дело взялся Доусон. Он заговорщицки поболтал с охранником, время от времени кивая в нашу сторону. Только внимательно присмотревшись, я успел заметить момент, когда в руках Джона мелькнули банкноты, тут же скрывшись за пропускной стойкой. Охранник благосклонно кивнул, Доусон махнул рукой, мы все беспрепятственно миновали контрольно-пропускной пункт.

— Надеюсь, вернуться обратно будет так же легко, — с сомнением пробормотал я.

— Не беспокойся, Антуан нас пропустит, — беспечно отмахнулся Джон, — Или Вальтер, его сменщик… Смотря кто будет на вахте.

Вот так, уже не просто познакомился, узнал имена, нашел подходы. Таланты Ханса дают о себе знать. А если бы не только таланты, но и знания, опыт… Охранник сам бы доплатил, лишь бы мы только прошли именно через его проходную. Если бы, если бы.

Поймав такси, уселись. Доусон занял переднее место, меня стиснули с двух сторон ворчливый профессор и прекрасная заклинательница. Водитель восхищенно причмокнул, узнав, куда мы направляемся, выразив, однако, удивление столь раннему часу для визита. Джон отговорился обстоятельствами.

Пока ехали, я, по мере сил, вглядывался в окно, рассматривая новый незнакомый город. И чем больше я смотрел, тем больше замечал, что не все так радужно, как казалось вчера с высоты птичьего полета.

На идеально ровной дороге нет-нет, да и встречались ухабы; брусчатка пешеходных площадей местами вздулась и повылазила; бордюры помяты, кое-где не дошли руки выкрасить все в один цвет; встречались дома с грязными фасадами, один даже подмигивал битым стеклом. Часть старинных домов, идущих то ли под снос, то ли под капитальный ремонт, просто завесили красивой тканью, рисунок которой изображал счастливый облик новопостроенных улиц. Великолепные благоустроенные парки соседствовали с трущобами, огороженными покосившимися заборами. Даже храмы, казавшиеся вчера столь величественными, при ближайшем рассмотрении теряли значительную часть блеска. Под облупившейся позолотой виднелась серая штукатурка, купола церквей уже не навевали мыслей о сказочном богатстве.

Конечно, я понимал, что подсознание специально выискивает недостатки, видит неряшливость и ошибки даже там, где их, может, и нет. Таков уж защитный механизм — чтобы возвыситься самому, нередко нужно принизить достижения других.

И все-таки — все не то, чем кажется. Даже здесь, в Пари, в центре мира.

Внешне Мулен Руж не впечатлял. С виду — обычная забегаловка, коих тысячи по всему свету. Лишь сверху, на крыше, можно было узреть хоть что-то отличительное — большая ветряная мельница с красными крыльями, неведомо какими путями примостившаяся на верхотуре.

Мы прошли внутрь, оставив верхнюю одежду в полутемном гардеробе. Доусон угрюмо насупился, потащив за собой через череду залов. В одних пили, в других пели, в третьих танцевали. Отдельное помещение отводилось под азартные игры, огромный зал занимали столики с танцовщицами. Мы же прошли в самый дальний, вход куда был почти незаметен для праздношатающихся.

Здесь царило бирюзовое освещение. Центр громадного зала занимала круглая сцена, похожая одновременно на подиум и на цирковой манеж. Остальную часть пространства занимали стоящие на внушительном расстоянии друг от друга столики, утопающие в полумраке. Свет струился сверху, покрывая лишь сцену, оставляя лица зрителей невидимыми.

Усевшись за пустующий столик, все, кроме Доусона, принялись усиленно озираться.

Больше всего меня удивило количество представителей различных рас, присутствующих в кабаре. Банальные эльфы и гномы тут казались обыденностью. Целый отряд зеленокожих расположился неподалеку от своих исконных врагов. Я видел милых, тонких как спички, дриад; над чем-то громко и противно хохотали гоблины; невысокие крепыши, похожие на взрослых детей, скучившись, шептались у барной стойки. Я не поверил глазам — даже парочка вампиров, как ни в чем не бывало, сидели за столиком, потягивая нечто темное-красное из глубоких фужеров.

— Здесь что, и вампирами не брезгают? — мрачно поинтересовался я.

— Рады любому, — кивнув, подтвердил Джон, — Пока ты платишь и не доставляешь другим неприятностей.

К столику подошла официантка, раздав каждому по меню. Взглянув на девушку, я чуть не ахнул. Кожа розовато-бледного цвета выдавала нечеловеческое происхождение, волосы неимоверной длины доставали чуть не до пола. Глаза, как синие озера, небольшой милый ротик, изогнутый в веселой улыбке. Полупрозрачная блузка, едва скрывающая женские прелести, без всякого намека на бра. Белоснежный фартук прикрывал то, что не могла скрыть миниатюрная юбочка.

— Скажите, — робко заговорил я, — А вы…

— Русалка, — весело подтвердила она, — Не доводилось встречать?

— Да… То есть нет! — запутался я, — А почему…

— Хорошо платят, — девушка опять предугадала мой вопрос, — Очень хорошо.

— А как… Ну то есть, я думал… — из-за неловкости пришлось немного покраснеть, — Что у русалок хвост?

— О, это дурацкая легенда, ничего общего не имеющая с действительностью, — официантка задорно встряхнула головой, отчего великолепные густые волосы водопадом переметнулись с одного плеча на другое, — На самом деле, у нас все как у людей. Очень даже сопряжимо. Если господин пожелает, — она глянула чуть испытующе, — Можно убедиться лично…

— Господин не желает, — ледяным тоном отрезала Анжела.

Температура за столом разом упала градусов на десять, русалка мигом растеряла веселость, вытянувшись едва не по стойке смирно. Записав наши заказы, она с облегчением удалилась. Как я ни старался отвести взор, он каким-то иррациональным образом вновь фокусировался на ее аппетитных ножках и выпуклых бедрах, лишь для приличия прикрытых тонкой тканью. Магия, не иначе.

Конец ознакомительного фрагмента.