Художник войны

Максим Бутченко, 2015

«Художник войны» – это история современной Украины, показанная через призму судеб маленьких людей, участвующих в военном противостоянии на Донбассе. В центре романа реальная история двух братьев: Антона – несостоявшегося художника, который вынужден зарабатывать деньги в шахте. В сердце – нереализованный талант, вокруг – нищета и тяжелый быт. И когда приходит война, главный герой находит себя в «ополчении». Второй брат, Сергей, – полная противоположность Антона, он материально обеспечен, живет за границей и поддерживает официальную украинскую власть. Смогут ли они понять друг друга в мире, где сталкиваются ненависть и любовь, справедливость и жестокость, жизнь и смерть?…

Книга основана на реальных событиях, ее герои — настоящие люди, до сих пор проживающие на Донбассе.

Посвящается моему другу Даниилу Ваховскому, ставшему вдохновителем этой книги, и жене Татьяне Бутченко, которая верила в меня с первого дня знакомства.

Глава 1

В Луганске сепаратисты штурмом захватили СБУ, выбив в здании двери и окна.

Издание «Восточный вариант», 6.04.2014 г.

Луганские сепаратисты с оружием в руках выставили ультиматум и заявили, что если их требования не выполнят, они начнут открытое противостояние. Об этом говорится в распространенном видео захватчиков здания СБУ Луганской области. «Мы, объединенный штаб армии Юго-Востока, обращаемся к народу наших областей: “Если не будут выполнены наши требования, мы вступим в открытое противостояние. Здание областного СБУ полностью под нашим контролем. Наша армия увеличилась, мы готовы отправить резервный отряд в Донецк, если будет необходимость”», — заявили сепаратисты.

Сайт УНН, 7.04.2014 г.

Мужчина средних лет, в простонародье — Петрович, а по паспорту — Коля Чернышев, смачно сплюнул на тротуар и нажал на мобильном кнопку «отбой». Его грубое, словно топором тесанное лицо скривила мина недоумения. Коля-Петрович стоял на узенькой улочке с традиционным для Донбасса названием Московская. Частные дома с серым, местами потрескавшимся шифером выглядели, будто старые черепахи, которые почему-то сползались в одно место ровными длинными рядами. Ряд «черепах» уходил куда-то вбок, и, казалось, там они и умирали. Вдоль домов тянулся деревянный забор, в прорези которого был виден весь двор — окраина города Ровеньки, провинциального шахтерского поселения. Местный люд тут в основном работает на нескольких шахтах, рынке и паре-тройке мелких предприятий. Вот и Петрович возвращался домой после смены в шахте, когда ему внезапно позвонили. Звонок этот так его растревожил, что спустя минуту после окончания разговора он снова сплюнул — теперь уже на забор собственного дома. В сердцах громко выругавшись, Чернышев испугал пару дворовых собак, которые, словно поняв, о чем говорит хозяин, глухо залаяли в пустоту. Потоптавшись на месте, Коля собрался было войти во двор, когда навстречу из соседнего дома вышел его сосед Антон Неделков — тридцатилетний худой мужчина с большим носом с горбинкой. Антон деловито направлялся в ближайший киоск за сигаретами.

— Эй, сосед, слыхал: «бандеровцы» отправили колонну украинских националистов в город, хотят мужчин вырезать, а женщин заставить работать в полях? Сейчас на перекрестке митинг, поехали, — активно жестикулируя, выпалил Чернышев. В ответ он конечно же ожидал от соседа, как минимум — отборный степной мат, как максимум — состояние, приближенное к обмороку.

После того как экс-президент Виктор Янукович сбежал из Украины, а парламент стал единственным легитимным органом власти в стране, на Донбассе прокатилась волна митингов. Вначале они носили мирный характер, и зачастую их организовывали «регионалы», чтобы доказать Киеву: их еще рано снимать со счетов. Но в Донецке и Луганске многотысячные толпы захватили здания СБУ, милиции, прокуратуры. Впрочем, как стало известно потом, силовые структуры штурмовали разведывательно-диверсионные группы российского ГРУ. Тогда же началась АТО — антитеррористическая операция украинских военных сил. И если основные действия разыгрались в Донецкой области, то в маленьких городках на Луганщине запуганные жители со дня на день ожидали прихода Национальной гвардии. Слухи об этом будоражили всю округу больше, чем если бы по степи поползла чума, косящая все живое.

Вот и Петрович с уверенностью дятла долбал соседа страшными прогнозами. Только вот Антон в истерику не впал и «Спасайся, кто может!» тоже почему-то не закричал.

— Иди, проспись, Коляша, — понимающе сказал Неделков, поворачиваясь к собеседнику спиной.

Слово «проспись» внесло во внутренний мир Петровича колебания, подобные вибрации отбойного молотка. Пять минут он убеждал соседа в том, что Киев направил в Ровеньки войска для захвата города, а на место ровенчан завезут жителей из Прикарпатья. Под конец своего грозного спича о темном будущем Ровенек взбудораженный Чернышев стукнул по своему забору так, что часть дерева отвалилась и полетела в окно дома…

— Вот видишь, как все плохо, видишь? — почти закричал Петрович и вытаращил глаза, как жареная мойва на сковородке. Антон медленно переводил взгляд с больших глаз соседа то на забор, то на разбитое стекло.

«Наверное, это знак», — подумал он.

Антон верил в символы: в скучной провинциальной жизни он находил следы, кляксы, которые всегда приводили его к чему-то новому. На дороге жизни, лежавшей через светло-желтую степь, покрытую сухой травой, он старался находить зеленое пятно луга.

Поэтому и сейчас согласно кивнул Петровичу: пошли, мол, на митинг. Спустя двадцать минут они уже были на Дьяковском перекрестке, ведущем в город. Перекрыв дорожную часть, на нем стояло несколько десятков митингующих. Среди них — пара дедов, бабушки в цветастых платках, подвыпившие мужики и полная женщина, почему-то притащившая с собой сковородку с зеленым дном. Еще с утра по местному телевидению Ника-ТВ крутили объявление о том, что ожидается приход украинских войск и всех неравнодушных просят приехать на выезд из города. Кто-то организовал автобусы, кто-то добрался сам, и теперь все толпились чуть сбоку от трассы. И только самые отчаянные стояли посреди дороги, вглядываясь вперед, будто былинные богатыри, ожидающие прихода татаро-монгольской орды.

Один из таких богатырей — сильно поддатый мужик, давно не бритый, с темными тенями шахтной пыли вокруг глаз, махал руками, словно руководя движением на трассе. «Богатырь» звался вовсе не по-былинному — Митька Захаров, и в свои под шестьдесят уже был на пенсии, хотя все равно работал — по привычке. Таких как он в городе — десять в четвертой степени. Работают в «забое» — на проходке или добычном участке, а после двадцати лет стажа идут на пенсию по «первому списку» — перечню профессий с особо опасными условиями труда. Но не покидают шахту, а устраиваются на более легкую работу горнорабочими. И вот сейчас, стоя на дороге, Митька чувствовал себя «первосписочником» — боролся с кашлем, похмельем и непрекращающимся движением автомобилей. А «бандеровцы», как назло, упорно не хотели ехать в захудалый городок. Погрозив неведомо кому вдали кулаком, покрытым кривыми полосками въевшейся угольной пыли, глубоко расстроенный Захаров покинул свой пост и, подойдя к толпе, сразу подскочил к микрофону.

— Товарищи, я хочу сказать… — хрипло начал он. Но окончить фразу не успел — женщина со сковородкой выхватила микрофон и с отчаянием домохозяйки, у которой подгорело жаркое, закричала, что ровенчане должны немедленно остановить «надвигающуюся на город “коричневую чуму”». Поддатый Митька хотел было продолжить свое решительное обращение к товарищам, и попытался вырвать микрофон у сковородочного оратора. Но, почуяв неладное, толстая женщина с тонким чутьем моментально совершила маневр: размахивая кухонной утварью, «ненароком» зацепила ею поддатого мужика. А если быть до конца откровенным, просто со всей силы дала ему в подбородок так, что тот рухнул на асфальт.

— Люди добрые, вот смотрите: в обморок упал, не выдержал напряжения! — буквально в процессе падения поддатого сформулировала женщина со сковородкой. — «Бандеровцы» с нами такое же хотят сделать, чтобы мы с ног попадали!

Антон криво усмехнулся. Это действие придало войне с мифическим врагом, якобы двигающимся в сторону провинциального городка, комичный оттенок. Большая часть людей на митинге — неработающие или пенсионеры. Казалось, ангел тех, «кому за 50», от нечего делать вдруг решил собрать подопечных в одном месте — в «группу по интересам». Одни вот в домино у подъезда режутся, другие опрокидывают по «чинарику» у подъезда, а эти, самые отчаянные, идут грудью под танки врага.

Когда он уже собирался уходить, к микрофону подскочил здоровенный парень с георгиевской ленточкой в петлице черной куртки и битой в руке. При этом волосы у него были собраны в японскую косичку.

— Когда они подъедут, давайте поступим с ними так, как они поступали с бойцами «Беркута» на Майдане! — кричал «японец».

Толпа загудела, как растревоженный улей.

— Просто берем элементарно коктейль Молотова и закидываем их точно так же, как они поступали, блин, с нашими «беркутовцами»! — продолжал вещать детина с битой. — Я вам говорю: берем бутылки, топливо и тупо палим их, палим и палим! Выпалим их нахер отсюда с нашей родины и все! О чем еще можно говорить? Сколько можно? Давайте действовать!

Речь «имени Молотова» толпу взволновала. Кто-то кричал, что нужно строить баррикады, бабушки вопили, что необходимо идти крестным ходом против «нечисти майдановской», и «изгонять сотану водою святаю». Митяня, наконец-то пришедший в себя, вырвал микрофон у очередного вопящего дедушки, вспоминавшего, «как пахнут немецкие сапоги, топтавшие ровеньковскую землю».

— Товарищи, я хочу сказать… — хрипло сказал Митька, озираясь по сторонам.

На секунду он запнулся и продолжил уже более задушевным голосом:

— Товарищи… Товарищи!.. А пойдемте лучше опохмелимся!

Народ загудел, как трансформаторная будка в вечерние часы. Смеркалось, и митинг тихо сдувался, подобно воздушному шарику, который вместо того чтобы устремиться в небо, лежал на земле и больше напоминал известное резиновое изделие.

Антон попытался отыскать глазами Петровича, но тот как назло куда-то запропастился. Нужно было возвращаться. Мгла мягкой макияжной кисточкой постепенно размазывала лица, деревья, указатель «Ровеньки». Фигуры оставшихся блуждали вдоль трассы, как тени их предков, которые семьдесят три года назад так же выходили на борьбу с фашизмом. Только теперь эти тени мелькали в густом весеннем воздухе, не находя покоя и пристанища.