Врата Кавказа

Максим Алексашин, 2018

XIX век, Кавказ. Жидкая цепочка русских войск, растянувшаяся вдоль огромной территории от Каспия до Чёрного моря, прикрывает братьев по вере из Грузии и Армении от кровожадных персидских войск, рвущихся устроить поголовную резню христиан. Стержнем обороны является 17-й Егерский полк, прообраз армейского спецназа, под командованием полковника Павла Карягина. Против них – стотысячное войско, за ними – только мирные жители. Это их, русских егерей, прославившихся безумной храбростью, самоотверженностью и стойкостью, современники назовут «спартанцами», а потомки будут изучать тактику полковника в военных школах и академиях. Но думал ли Павел Карягин, что кроме войны найдет на Кавказе и любовь?

Глава 4

Дербент

Повсюду стук, и пули свищут;

Повсюду слышен пушек вой;

Повсюду смерть и ужас мещет

В горах, и в долах, и в лесах;

Во граде жители трепещут;

И гул несётся в небесах.

М. Ю. Лермонтов, «Черкесы»

Гудович с нетерпением ожидал реакции Петербурга на его идею овладения всем Закавказьем посредством военной операции, направленной против вероломной Персии. Наконец-то 16 ноября 1795 года курьер доставил ему ответ от самой императрицы Екатерины II: «Донесение ваше, о выходе войск Ага-Мохаммед-хана из Тифлиса в Ганжу, об отзывах к вам царя Ираклия Теймузаровича и хана Аварского, о приготовлениях, чинимых вами для перехода войск чрез горы Кавказские, и о посылке в Кахетию двух батальонов пехоты и 6 орудий в первых числах ноября, мы получили в 15-й день сего месяца, и потому учиненные вами распоряжения одобряя в полной мере, возобновляем вам войска обращать лучшим усмотрением вашим по обстоятельствам». Далее императрица, прекрасно разбиравшаяся в военном деле, рекомендовала, какими силами и где наносить удары по войскам Ага-Мохаммед-хана. Она разрешила послать на выручку царю Ираклию пехотные батальоны, и Гудович особо порадовался своей прозорливости и дальновидности, так как два батальона егерей ещё до получения высокого рескрипта из столицы уже преодолели перевалы и вступили в пределы Кахетии. Но больше всего радовало то, что императрица развязала ему руки, и он мог действовать самостоятельно. План Персидского похода, разработанный им, перешёл в фазу реализации.

Незамедлительно Гудович отдал приказ готовить отдельный отряд для отправки в Дагестан. В последних числах ноября 1795 года 3-й и 4-й батальоны Кавказского егерского корпуса, 2 батальона Московского и Кавказского мушкетёрских полков при шести орудиях, 100 моздокских, 100 гребенских, 200 терских казаков; 160 человек легионной команды во главе с генерал-майором Савельевым получили приказ Гудовича выступить из Кизляра в поход на Дербент. По дороге с отрядом Савельева должны были соединиться несколько сотен калмыков. Время, выбранное для похода, было наименее удачным, но при имеющихся у Гудовича сведениях медлить было нельзя. Разрозненные обстоятельства, как ему казалось, сложились в единую картину, и нынешнее выступление никто не посмеет рассматривать как агрессию. Дербентский Шейх Али-хан ещё два года назад отправлял Екатерине II посланника с письмом-просьбой о принятии Дагестана в состав России. И вот сейчас, когда с юга Дагестану угрожает опасность в лице Ага-Мохаммед-хана, но при этом нанести удар он не может, так как зима надёжно закупорила кавказские перевалы, а дербентский правитель сам выявил желание присягнуть России, снимая угрозу со стороны Каспия, Гудович принял, как ему казалось, единственно правильное решение. К весне, согласно его плану, русские батальоны, укрепившиеся в городе, сумеют организовать оборону. Да и само присутствие егерей в Дербенте должно если не отпугнуть, то, по крайней мере, посеять сомнения в душе Ага-Мохаммед-хана в правильности его намерений. Кроме того, было и ещё одно соображение. Дербент должен был стать опорным пунктом для егерей, которых можно быстро перебросить через кавказские перевалы. Присутствие русского гарнизона в Дербенте являлось бы сдерживающим фактором для всего каспийского региона. Под контролем России оказывались бы Бакинское, Шушинское, Шамаханское, Кубинское и Гянджинское княжества. А в случае надобности всегда можно было успеть отправить сильное армейское подразделение в Грузию в подкрепление двум батальонам Сырохнева, которые, по сведениям Гудовича, уже добрались до Тифлиса.

Исходя из этих соображений, отряд генерал-майора Савельева пришлось отправить немедля. Стоявшие на Кавказской линии небывалые морозы задержали переправу Савельева через Терек, и он смог выступить из Кизляра только 19 декабря 1795 года, имея при себе продовольствия всего на два месяца.

Несмотря на то, что Гудович заранее рассчитал силы и начал подготовку, не дожидаясь распоряжений из столицы, запас дров, заготовленных для дальнего похода, закончился уже на середине пути. На редкость многоснежная и холодная зима не позволила отряду Савельева выдержать темп, и вскоре русские войска испытали на себе все сложности зимнего похода. Офицеры, видя бедственное состояние солдат, решили разделить свой рацион с подчинёнными. В одну из холодных ночей Савельев приказал раздать всё вино из офицерских запасов. И хотя вышло не более 50 граммов на душу, солдаты были благодарны своим отцам-командирам за проявленную заботу. На следующий день в отряде узнали, что прошлой ночью были сожжены последние дрова, и фуражиры не смогли найти в окрестностях и единой хворостинки.

На помощь пришёл новый проводник отряда — армянин Вани. Он рассказал Карягину, как согреваются зимой местные жители, указав на смёрзшийся навоз, который здесь называли кизяком. К удивлению русских солдат, кизяк хорошо и долго горел. К вечеру в лагере вырос настоящий террикон нового горючего. Благодаря смекалке армянского мальчика русский отряд был спасён от холода. У одного из таких костров, рядом с палаткой традиционно радушного Карягина, собрались молодые офицеры и старые солдаты. К костру подсел и Вани, которого Карягин продолжил учить русской грамоте. Долго сидели молча. Немного согревшись, Карягин стал вслух размышлять, вызывая на разговор армянского мальчика:

— Скажи, Вани, а почему вы, армяне, так тянетесь к России?

— У нас одна вера.

— Только поэтому?

— Нет. Когда вы приходите, наступает мир. Солдаты всех армий мира приходят на чужие земли за добычей. А вы, русские, не просто ничего не берёте, а ещё и заботитесь о нас.

Карягин минуту подумал и, взглянув на звёздное небо, ответил:

— Русские — это не просто народ, это мировоззрение. Здесь на Кавказе всё подчинено грубой силе. Оно и понятно: суровые условия выживания заставляют здешних людей быть жёсткими и с детства отстаивать право на жизнь. Россия другая. Она необъятная, и там не надо биться с соседом за клок земли. С соседом нужно уметь поладить и извлечь выгоду из доброго отношения друг к другу. Русским человеком правит любовь, он научился покорять сердца окружающих его людей добротой и уважением, любовью и вниманием. На Кавказе же выгоду можно извлечь только тогда, когда разрушаешь окружающий тебя мир. Сосед живёт лучше — значит, его нужно ограбить! Здесь правит закон: всё лучшее должно стать моим, даже если мы станем врагами. В России другой закон: всё лучшее я готов отдать тебе, главное, чтобы мы остались друзьями. Русские люди сделали любовь инструментом развития нации. Более того, мы, как можем, учим любви окружающие народы, показывая на деле, что не братоубийством, а добрыми помыслами за одно и то же время — одну человеческую жизнь — можно добиться большего. А любовь порождает совесть. Начинаешь сомневаться иной раз, а правильно ли ты поступил, не обидел ли кого своим словом и делом? А вот совесть имеет такое свойство: она не направлена выборочно на кого-то, она всеобъемлющая. Я не могу поступать со своим соплеменником по совести, а с инородцем бессовестно. Если сердце моё открыто — оно открыто для всех: женщин и мужчин, стариков и детей, к простому солдату и к государыне-императрице в равной степени. Я не могу, любя русскую женщину, поднять руку на женщину армянскую или грузинскую. Я не смею убить чужое дитя, ибо не я ему жизнь даровал, так вправе ли отбирать её? И персидский ребёнок, и русский, и армянский — равно как дети других незнакомых нам земель — рождаются одинаково голыми, признающими лишь один язык — голос матери, верящими не в Господа и не в Аллаха, а в ту, что подарила им жизнь. И эту первородную любовь важно не утратить на протяжении жизни, а нести её под сердцем и раздавать тем, кому она нужна. Россией правит любовь.

— Кавказом правит слово!

— Давший слово и сдержавший его — человек честный! Значит, Кавказом правит честь!

— Если бы было так! Здесь человек может сказать слово, ты поверишь ему, но на следующий день он говорит другое слово, утверждая законность этого последнего слова. Вам, русским, будет тяжело! Вы ещё услышите много клятв в верности и любви, которые будут подкреплены выстрелами в спину.

— Мы пришли, чтобы объединить Кавказ и открыть дорогу ремёслам, торговле. Мы пришли не для того, чтобы убивать вас, а чтобы убить ваш страх друг перед другом. Чтобы предложить нечто иное, большее, чем просто желание обустроить свой быт дикими, зверскими методами, который в итоге никогда не будет находиться в безопасности. Ваш уют всегда будет оставаться предметом зависти соседа, а значит, вы, ваши жёны, ваши дети всегда будут находиться под прицелом ружей. Ваше спокойствие будет блистать лишь на кончиках ваших сабель.

— Да, это так! Чтобы жить, мы должны ненавидеть.

— Господин майор прав! — вмешался в разговор Ермолов. — Чтобы жить, нужно любить, а не ненавидеть. Зло ничего, кроме зла, породить не способно, а добро порождает любовь, дружбу, веру в справедливость. Вот я, например, артиллерийский офицер, по приказу стреляю картечью в мчащихся на меня людей. Батарея производит залп, но я не чувствую ненависти к врагу. Мне их даже где-то жалко. Безумцы! Вместо того чтобы научить своих детей ремеслу гончара, мельника, портного, их отцы, которые после моего выстрела никогда уже их не увидят, отцы, не умеющие понять другого, не слышащие слов, не умеющие вникнуть в ситуацию, на всём скаку мчатся навстречу своей смерти. А может, так и должно быть? Может быть, именно эти дикие и непокорные разуму люди должны умереть, чтобы расчистить путь оставшимся в живых, которые ценили бы жизнь и учились красоте, любви, пониманию. Может, я и не людей картечью расстреливаю вовсе, а людскую гордыню.

За такими разговорами коротались вечера. Слова сближали людей, а огонь согревал тела. К Дербенту рота Карягина подошла не серой безликой массой, а боеспособным подразделением со своим внутренним стержнем.

Трёхмесячный переход, начавшийся в середине декабря 1795 года, закончился сосредоточением казачьих, пехотных и артиллерийских подразделений в феврале следующего, 1796 года у берегов Каспия. Перед русским солдатом раскинулась крепость Дербент.

Самое раннее упоминание о Каспийском проходе — естественном узком понижении Кавказских гор вдоль морского побережья, который и перекрывала крепость, — Карягин, прочитавший множество книг, встречал в трудах Геродота. В ранних письменных источниках I века н. э. город упоминался под названием Чола. Он был крупным административным центром Переднего Кавказа и являлся центром Албанского государства. Город Чола был перестроен и ещё более укреплён при сасанидском шахе Хосрове I Ануширване и переименован в Дербент, название которого переводилось как «узкие ворота». Тогда же было построено первое каменное укрепление — башня Нарын-Кале. Исходя из географического положения города, название своё он вполне оправдывал.

Дальнейшая история этого города-крепости перенесёт нас с вами, уважаемый читатель, в те далёкие времена, когда на Переднем Кавказе господствовали аланы — предки нынешних осетин. Воинственные и властные аланы держали под контролем горные перевалы и использовали проходы у морских побережий для вторжения в Персию и Анатолию. Ещё одним врагом Персии, угрожавшим стране с севера, был Хазарский каганат. Хазары совершали свои набеги на Иберию и Шемаху, подвластные Персии, и вдоль Каспийского моря доходили до центральных провинций ослабленного постоянными войнами государства. Персидские правители понимали, что противостоять многочисленным угрозам с разных направлений они не смогут. Тогда в начале VI века персидский правитель Кобад-шах из династии Сасанидов отправил хазарскому правителю посольство с прошением руки дочери кагана. Дербент-наме описывает эти события так: «Чтобы положить конец непрерывным столкновениям и войнам, Кобад-шах вознамерился жениться на дочери своего противника и с этой целью написал и отправил с особым посольством надлежащие письма, которые были доставлены хазарскому царю с подобающими почестями. Узнав содержание писем и выслушав послов, хазарский Каган-шах благосклонно принял предложение, изъявил согласие породниться с бывшим своим противником и изменил прежнее к нему отношение на дружественное. Удовлетворённые этим успехом, послы вернулись к своему государю с радостною вестью. Спустя некоторое время Кобад-шах приготовился к свадебным празднествам и отправил Каган-шаху 3000 людей с подарками, заключавшимися в 100 верблюжьих вьюках с серебром, в 50 таких же вьюках золота и в 300 вьюках с золотой парчой, с шёлковыми и другими тканями. Узнав об этом, каган выслал навстречу конницу в 5000 своих почётных людей, которые торжественно доставили прибывших к своему государю. После этого Каган-шах заготовил приданое и отправил свою дочь на верблюде, под драгоценным балдахином, с 500 вьюками драгоценностей, парчи, шёлковых и других тканей, с 50 прислужницами и с таким же количеством невольников. Когда, совершая переход за переходом, свадебный поезд этот достиг пределов Кобад-шаха, последний в свою очередь выслал навстречу 2000 конных людей из числа своих приближённых и почётных людей. Торжественно и с большими почестями дочь Каган-шаха была доставлена таким образом в столицу Медаин и водворена здесь во дворце и в гарем Кобад-шаха. Событие это совершилось к общей радости обеих сторон. По истечении некоторого времени Кобад-шах отправил к кагану новое посольство, доставившее ему письмо такого содержания: «Благодарение Господу миров за установление между нами дружбы и родства, которые поставили нас в отношения отца и сына! Надеюсь, что после этого ничто не вселит между нами недоразумения и вражды. Тем не менее, просьба моя заключается в том, чтобы вы изъявили согласие на постройку крепости на берегу моря, у оконечности стены, возведённой Искандером Зулькарнаином, которая бы служила пограничным пунктом между нашими государствами, и затем чтобы подданным моим было предоставлено право беспрепятственного посещения ваших владений, равно как и вашим относительно моих пределов». Обрадованный этим письмом каган ответил: «О, мой сын, Кобад-шах! Согласен, чтобы рядом со стеною Искандера была возведена крепость, которая, будучи заселена вашими людьми, и принадлежа вам, служила бы пограничным пунктом между нами и государями Ирана». С этим письмом послы вернулись к Кобад-шаху, который, будучи обрадован им, приказал визирям собрать всех инженеров и архитекторов. Их оказалось 300. Собрав сверх того 6000 искусных мастеров и рабочих из своих подданных, он отправил их с 10000 воинов в сторону стены Искандера с приказом возвести там значительный город, а по окончании донести ему. Рассказывают, что желание возвести город и именно в этом пункте зародилось у Кобад-шаха вследствие того, что ему было известно предание, по которому Искандер Зюлькарнаин провел там стену по указанию явившегося ему Джебраила. Вельможи после больших приготовлений прибыли к указанному месту и, приступив к рытью фундамента, наткнулись в древнюю каменную стену, которая начиналась в Хазарском^[28] море на расстоянии фарсаха^[29] от берега и тянулась затем до нынешних османских владений у Чёрного моря. Стена эта, занесённая песком и мусором, была, по повелению Кобад-шаха, в течение долгого времени раскопана и исправлена в повреждённых местах многочисленными воинами и рабочими. Она же в пределах Табасарана была снабжена в необходимых местах железными воротами. Когда стена эта была приведена в надлежащее состояние, последовало приказание, чтобы южнее её была сооружена и другая. В течение 7 месяцев город был окончен и снабжён железными воротами и назван Баб-уль-Абваб-Дербентом^[30]. Об этом событии главнокомандующий вместе с главным строителем нового города донесли Кобаду. По повелению Кобад-шаха в Дербенте были водворены 3000 семейств, переселённых из Ирана и принадлежащих племени самого государя, и, сверх того, туда же были отправлены 3000 всадников для постоянного несения караульной службы. Завоевав Ширван, Кобад I велел поставить на северных пределах этой области от моря до врат Аланских огромный вал, в котором было 300 фортификационных узлов. Но не только постройкой крепости прославился Кобад I. Во времена его правления возникла коммунистическая секта маздакитов, проповедовавшая полное равенство людей, общность имущества и женщин. Кобад сначала оказывал поддержку секте, чтобы с помощью низших классов ослабить аристократию и духовенство. Впоследствии он был вынужден принять сторону господствующих сословий, и движение маздакитов захлебнулось в потоках собственной крови».

Окончил постройку Дербентской крепости и окончательно придал ей облик сын Кобад-шаха — Хазрой I Ануширван. Он построил вокруг Дербента целый ряд укреплений, в том числе Шемаху, и поселил здесь выходцев из Персии. Таким образом, Дербент стал самым северным форпостом Персии, наглухо заперев Каспийский проход и всё Закавказье от посягательств северных народов. Однако крепость возникла не на пустом месте. До того, как на преддверье Кавказа бросили взгляд персидские правители, на протяжении почти двух веков город Диауна с башней-цитаделью Нарын-Кале, на месте которых и была возведена крепость, являлся оплотом христианства.

На протяжении следующего после постройки крепости тысячелетия город покорялся арабам, туркам-сельджукам, золотоордынским кочевникам, пока вновь не попал под власть персидских правителей. Произошла исламизация региона. Халифы, эмиры, князья… Расположенный на перекрёстке торговых путей, Дербент часто переходил из рук в руки. Город с его многовековой историей помнил, как в 1395 году через Каспийский проход Тамерлан вышел в долину Терека и на его берегах нанёс сокрушительное поражение войскам Золотой Орды. Помнил он и Персидский поход Петра I в результате которого 22 августа 1722 года русская армия впервые вступила в город. Целых тринадцать лет русский гарнизон находился в Дербенте, пока по Гянджинскому договору город не был возращён Персии. И вот русская армия вновь подступила под стены твердыни.

Глядя на город, Карягин думал об одном: там, за крепостными укреплениями, можно укрыться от холода. Нет, не его самого, много повидавшего, закалённого невзгодами офицера, беспокоила промозглость ногайских степей и Дагестана. Солдаты, особенно молодые, и младшие офицеры стали заболевать лихорадкой задолго до подхода к крепости. Недалеко от города Тарку произошёл случай, который впоследствии сыграл немаловажную роль для подразделения Карягина. Подходя к любому крупному населённому пункту, егеря и мушкетёры перестраивались из походных колонн в боевые порядки. Егерские батальоны смыкались в непробиваемое каре, защищая конно-артиллерийскую бригаду, которой командовал Ермолов, мушкетёры в боевых колоннах защищали фланги, а казаки и калмыки, охватывая глубокими обходами города и посёлки, выясняли обстановку. Если их гарцевание на виду у местных жителей вызывало желание оказать русским войскам помощь, подполковник Баранов, командовавший казаками, докладывал генералу Савельеву о намерениях горожан, и войска становились на постой. У Тарку же вышел конфуз.

Правитель этой земли шахмал Тарковский Мехти, увидев эволюции русского воинства, молниеносные перестроения и развёртывание сил, пришёл в неописуемый восторг от увиденного. Подполковник Баранов въехал на окраину Тарку и потребовал к себе шахмала. Мехти лично встретил казаков и убедил их в верности присяге, которую десять лет назад дал его отец. Вернувшийся с доброй вестью Баранов успокоил Савельева, и в Тарку решено было входить при развёрнутых знамёнах походными колоннами. С террасы своего дома, стоящего на возвышенности, Мехти восторженно наблюдал за перестроением массы русских войск. Воодушевлённый увиденным, Мехти приказал также собрать отряд из трёхсот юношей, который должен был выступить навстречу отряду Савельева.

Едва джигиты Мехти выехали за околицу Тарку, как шахмал уже в третий раз имел возможность лицезреть очередные манёвры русской армии. Правда, правитель не понял, что на этот раз причиной движения русских войск стали его опрометчивые действия. Не разбираясь в ситуации, Савельев, заметив скачущий навстречу отряд горожан, отдал приказ сомкнуть батальонные каре. Спустя полчаса Мехти объяснял генералу, въехавшему с обнажённой саблей к нему во двор, что он, правитель Тарковский, не имел злого умысла, а лишь хотел с почётом встретить русские войска. Недоразумение уладилось, а Савельев, приказавший отражать атаку, как ему показалось, вероломных тарковцев, перевёл дух. Мехти же не просто оказал всяческие знаки внимания, но и велел освободить несколько домов, чтобы разместить в них простуженных русских солдат. Всё это происходило в январе, в самый разгар зимы, выдавшейся в этом году на удивление снежной и холодной. Карягин с теплом вспоминал Тарку и его добрых обитателей и, между прочим, отметил, что горские народы могут быть вполне дружелюбны и гостеприимны, а кроме того, обладают достоинством и храбростью. Савельев в благодарность за добродушие тарковцев сгрузил Мехти подводу хлеба и подарил кинжал, полученный из рук Потёмкина за героическую оборону станицы Наурской моздокскими казаками под его, казачьего полковника, началом.

Оставив больных и обмороженных солдат в Тарку, отряд Савельева выдвинулся дальше на юг, и к вечеру дорогу русским солдатам перегородила многокилометровая стена, тянувшаяся от взгорий Кавказа до самого побережья Каспия и терявшаяся далеко в море.

— Это просто восьмое чудо света какое-то! Кто всё это построил — неужто древние гиганты? — услышал Карягин позади себя знакомый восторженный голос.

Обернувшись, егерь увидел Ермолова.

— Вот они, «Золотые ворота» Кавказа… — Тот хотел добавить ещё что-то, но громкий приказ Савельева остановил артиллериста.

— Мушкетёрским командам приступить к постановке вагенбурга. Егерям — с фронту против крепости рыть окопы в две линии с ходами и норами, а ты, Баранов, бери сотню и проедься вдоль стен крепостных. Погляди, как встретят. Ежели вышлют чиновников здешних, с почестями препроводи в наш лагерь. Полковник Лазарев, майор Карягин и вы, господин Верёвкин, через три четверти часа явитесь ко мне в палатку.

Организовав работы по обустройству оборонительных сооружений и выставив охранение, командиры егерей вошли в палатку Савельева.

— Для вас не секрет, господа, — начал генерал без лишних экивоков, — что дела с продовольствием у нас обстоят плохо. Запасы еды и фуража израсходованы ещё в пути, посему крайне важно в ближайшее время, заручившись поддержкой дербентцев, войти в город и обосноваться там. Зима была лютая, у нас много помороженных и больных. Генерал-аншеф Гудович отдал распоряжение занять город любыми средствами, кроме штурма. Мы не знаем количество войск в крепости и не можем рисковать уставшими, голодными и обессиленными людьми. Я надеюсь, что юный Шейх Али-хан затем и посылал письма и своего посланника в столицу, чтобы с нашей помощью встать против Ага-Мохаммед-хана. Для демонстрации намерений третий батальон егерей под командованием полковника Мансурова и четвёртый батальон полковника Лазарева подойдёт под стены крепости у главных её ворот. Вам же, господин Карягин, поручено передать послание Али-хану с нижайшей просьбой пустить нас вовнутрь крепости и помочь укрепить её от злобного евнуха. Ежели дело обернётся худо, батальонам, построившись в каре, отходить в направлении вагенбурга, в окопы под прикрытие батареи, которую уже начал строить Ермолов.

Только сейчас, привыкнув к полутьме, царившей в палатке Савельева, офицеры-егеря заметили майора Ахвердова, сидящего в дальнем углу на барабане. Генерал Савельев попросил майора приблизиться к столу и рассказать о результатах переговоров с Али-ханом. Ещё утром, когда егерские и мушкетёрские команды подтягивались к месту дислокации, штаб-офицер Ахвердов был отправлен в город с требованием впустить в его пределы русские войска.

— На наше требование прислать довереннейших чиновников для заключения оборонительного союза против Ага-Мохаммед-хана Али-хан, отвечая отказом, уверил, что не знает и не видит повеления императрицы, разрешающего вступление русских войск в его владения. Хотя он и просил прежде о присылке ему денег для найма войск против Ага-Мохаммед-хана, но тогда он не знал могущества персидского властителя, — начал свой рассказ Ахвердов. — Теперь же он не решается впустить в город столь малый отряд русских из опасения, что не только его владения около Кубы будут разорены персиянами, но и отряд русских войск может также пострадать. На требование впустить отряд в город хан ответил отказом: «Я не могу этого сделать, потому что, впустив русские войска в город, должен расположить их по квартирам, а по нашему закону иметь иноверца на постое строго запрещается. Наши жены, по обычаю, не должны встречаться с неверными, отчего произойдёт жителям больше стеснение». Таков был его ответ. Со мною же обращались в городе весьма дурно. Али-хан намеревался даже послать меня в качестве экзотического подарка Ага-Мохаммед-хану. Лишь заступничество уцмия^[31] позволило мне вернуться в отряд.

— Что ж, повеление государыни нашей Екатерины в город отвезёт майор Карягин, — резюмировал генерал Савельев. — В случае повторного отказа вынуждены будем силой войти в пределы Дербента. Зимовать в голодной и холодной степи нет ни возможности, ни желания.

На следующий день две колонны егерей двинулись в сторону городских ворот. Карягин быстро нашёл взглядом Котляревского и Лисаневича. Юноши шли спокойно и уверенно, как на параде. Справа от майора Карягина семенил Вани. На полпути к городским воротам егеря повстречались со старым муллой, который сказал, что лично передаст послание Али-хану, но Карягин, памятуя приказ начальства, настоял, чтобы самому в сопровождении Вани попасть в крепость. Мулла показал знаком, чтобы русский парламентёр и его сопровождающий следовали за ним.

Через полчаса перед Карягиным и Вани открылись ворота, и они попали в город. Его улицы оказались очень узкими. Дома были высокими, с толстыми стенами, выстроенные из тёсаного камня, с крошечными окнами, рамы которых заменяли решетки, что придавало домам мрачный облик тюрем. Перед главною мечетью города располагалась красивая площадь в форме правильного квадрата. Обширная и чистая, она была обрамлена ровными рядами домов. Лишь с одной стороны улица была выше уровня площади, и поэтому больше напоминала террасу, окаймлённую несколькими деревьями. Подниматься на эту улицу местным жителям приходилось по двум лестницам из тёсаного камня. Между лестниц журчал источник весьма чистой и прозрачной воды, наполняющей бассейн, также сделанный из тёсаного камня. Однако более всего поразил Карягина вход на глухой квадрат площади. Единственный проём, грубо проделанный прямо в стене, в который можно было поместиться, лишь согнувшись пополам, служил входом на площадь. И Карягина, и Вани этот способ попадания к мечети очень повеселил. Они не знали, что уже скоро им придётся вновь воспользоваться спасительным лазом.

Дворец правителя, к которому их привёл мулла, располагался на горе, названной местными жителями Нарын-Кале, и отличался от соседних построек. Он был довольно красив внешне. Внутреннее убранство дворца, построенного отцом нынешнего правителя Фатх Али-ханом, поражало красотой комнат и обширными галереями, а стены и полы покоев были украшены фресками и мозаиками.

При входе в комнату правителя Дербента Карягина обезоружили.

На полу, вымощенном камнями и покрытом лишь козьими шкурами и тростниковыми циновками, удобно устроившись на небольшом диване, восседал семнадцатилетний владыка Дербента — Шейх Али-хан. Глядя на этого юношу, Карягин невольно сравнил его со своими сержантами Лисаневичем и Котляревским. Все они были примерно одного возраста, но насколько различны были их судьбы. Мальчишкам-егерям приходилось кровью и потом доказывать обоснованность своего существования на Земле, шаг за шагом, с кровавыми мозолями на руках и ногах преодолевать очередную ступеньку социальной значимости. Иное дело — дербентский правитель Али-хан. Мать этого златокудрого мальчика, которая, по слухам, была то ли еврейка, то ли некогда украденная отцом в набеге армянка, — кроме внешности, подарила Али-хану отменный ум.

Несмотря на юный возраст, Али-хан вёл себя со свойственным Востоку высокомерием и гордостью. Он указал жестом гостям на циновки, расстеленные у его ног.

— Вани, переведи этому молокососу, что я не то чтобы не уважаю его, но раны мои не позволяют преклонять колени. Из уважения к своим ранам, а не из презрения к дербентскому правителю, я постою, — произнёс егерь, обращаясь к Вани.

Вани в точности повторил слова Карягина на армянском языке. Али-хан скривился. «Значит, понял!» — отметил про себя Павел Михайлович. Юноша встал и, сдвинув брови, произнёс грозную речь, разбившуюся о непонимающий взгляд Карягина и его снисходительную улыбку. Эта улыбка окончательно вывела из себя Али-хана, и, вытащив наполовину из ножен клинок своей богато инкрустированной шашки, он произнёс ещё несколько резких фраз.

— Чего он хочет, Вани? — не меняя выражения лица, спросил у своего армянского друга Карягин.

— Только что он рассказал все сведения о гарнизоне крепости и его укреплениях. А ещё приказал бросить нас в яму. Последними же словами он вызвал одного из своих военачальников и приказал атаковать.

— Кого? — раскланявшись, но всё с той же улыбкой спросил Карягин.

— Наших егерей, что у ворот.

— Предупредить мы их уже не успеем.

— Нет, не успеем.

— Тогда противника надо задержать!

Карягин привычным внимательным взглядом оглядел веера сабельных и шашечных клинков, развешенных по стенам. Холодным оружием он владел в равной степени обеими руками. План вызрел в голове мгновенно. Если успеть сорвать со стены несколько сабель и направить на грудь этого мальца, который, Карягин был просто уверен, от страха потеряет самообладание, ситуацию можно будет изменить.

Русский майор уже успел сделать шаг в сторону ближайшей стены с клинками, как вдруг сзади раздался женский мелодичный, но повелительный оклик на русском языке:

— Не надо!

Карягин оглянулся. В дверях, за которыми скрылся кавалерийский командир дербентцев, посланный Алиханом против егерей, стояла прекрасная белокурая девушка. Невысокого роста, с красивыми чертами лица и правильными, слегка вздёрнутыми к носику губами, вошедшая в зал прелестница приковала взгляд тридцатисемилетнего Карягина к себе. На вид ей было не больше девятнадцати лет, и её небольшой рост делал девушку более похожей на ребёнка. На какой-то миг их взгляды встретились, и девичье сердце, не знавшее сладостных мук любви, впервые затрепетало. Она не могла отвести взгляд от этого статного, уверенного в себе русского офицера, единственного на её памяти, что не пал ниц перед грозным и могущественным правителем города-крепости. Девушку сопровождали двое мужчин: старец-мулла и среднего возраста армянин. Этот эскорт придавал солидности молодой прелестнице, а её сопровождающие казались мудрой опорой легкомысленной молодости.

Али-хан выругался и что-то грозно приказал вошедшей девушке. Не обращая внимание на угрозы, юная красавица приблизилась к дивану сзади и обняла за шею юношу. Прошептав ему что-то на ухо, она вновь вернулась к гостям. После слов девушки лицо Али-хана потеряло прежнюю злобу, и он, заулыбавшись и раскланявшись гостям, прежним повелительным жестом дал понять, что аудиенция окончена.

— А ведь мы даже не успели сообщить ему, зачем пришли! — с иронией в голосе произнёс Карягин.

— Мой брат отлично знает о цели вашего визита, — произнесла в ответ девушка. — Не подумайте, что Алихан настолько невежлив, что приказал запереть ворота перед носом русских без всяких причин! Наоборот, он прекрасно понимает, что ваш отряд слишком незначителен, чтобы оказать ему поддержку против Ага-Мохаммед-хана. Боясь возбудить гнев Каджара, если мы примем русских, Али-хан велел в знак полной покорности Персии запереть городские ворота.

— Мы же на его призыв о помощи так спешили под стены Дербента! Выходит, стоит опасаться измены со стороны тех, кого императрица взяла под свою монаршую опеку?

Проводник-армянин покачал головой и вполголоса произнёс по-армянски, вплотную подступив к Вани:

— Не верьте Али-хану. Несмотря на молодость, он лицемерен и коварен. В конце 1793 года турецкий султан прислал в Дагестан фирман, побуждая его владельцев поднять оружие против России. Шейх Али-хан, не столько из преданности Порте, сколько из жадности, желая получить дары, в августе 1794 года отправил верного слугу Мамет-бека в Константинополь, прося у Порты даров, после чего обещал действовать против России. Просьба его осталась без ответа, но в это же самое время он клялся в преданности России и даже целовал Коран.

Пока Али-хан с типичным для жителей Кавказа, желающих проявить своё гостеприимство, многословием изъявлял свои добрые намерения, Вани перевёл услышанное Карягину, на что майор недовольно фыркнул:

— Какое двуличие! Впрочем, это столь типично для Кавказа, что мне и удивляться здешнему вероломству не приходится. Выходит, наши войска очутились благодаря действиям Али-хана в весьма жалком положении, находясь зимою возле теперь уже неприятельского города, без приюта и провианта.

Карягин знал о том, что несколько раз в течение года в Дербент ездил майор Ахвердов, посланный Гудовичем к хану с требованием присягнуть на верность России. В обмен Гудович обещал прислать войска для совместного отражения персидского вторжения. Молодой, но хитрый Али-хан в ответ на это заявил, что войск не нужно, а нужны деньги для найма большего числа вооружённых горцев для защиты Дербента.

— Спроси этого человека, кто он? — обратился к своему верному Вани егерь, указывая на армянина, сопровождавшего девушку.

После обмена несколькими фразами Вани сообщил майору:

— Это Дадаш Степан, советник ханской сестры и её любимец. Слывёт первым на всю округу мудрецом. Конечно же, после уважаемого мурзы.

Вани кивнул в сторону старца-муллы, который, если судить по возрасту, казалось, был знаком с самим пророком Мухаммедом. Несмотря на свою глубокую старость и даже древность, старик был в ясном уме и твёрдой памяти. Жителями Дербента мулла особенно почитался не только за то, что каждый из них был младше старца, и большинство жителей сохранились в его памяти ещё младенцами, но и за его живой ум, весёлый характер и бесхитростность рассуждений, в своей простоте скрывавших жизненные истины.

Неожиданно созерцание Карягиным ханских покоев было прервано девушкой, смело взявшей его за руку. Тонкий пальчик второй руки она, таинственно улыбаясь, поднесла к своим очаровательным губам.

— Кто вы? — не скрывая своего удивления, выпалил Карягин, как только дверь в покои Али-хана захлопнулась за их спиной.

— Сестра правителя Дербента Пери Джахан-ханум, — ответила юная прелестница, не отрывая глаз от Карягина.

— Кубанского егерского полка майор Карягин Павел Михайлович, — в свою очередь представился егерь. — А это мой помощник, армянин Юзбаши Вани Атабекян, сын джрабердского мелика. Разрешите полюбопытствовать, а что означает ваше имя?

— Госпожа Прекрасная фея света. Восточные имена очень поэтичны и красивы. Но для иностранцев слишком сложны. Близкие меня зовут просто «Вике». Мне хочется, чтобы и вы меня так звали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

28

Каспийском

29

Персидская мера длины, равная 5549 м.

30

Буквально Баб-аль-Абваб (аль-Баб) означало «Главные (Большие) ворота», «Ворота ворот». Фигурировал под этим названием в арабской историко-географической литературе.

31

Уцмий — наследственный титул правителя Кайтага (область в Дагестане).