Ловцы книг

Макс Фрай, 2023

Что мы знаем об этой книге? Что когда казалось, писать книги стало бессмысленно, потому что ни в каких человеческих делах смысла явственно больше нет, мне захотелось написать идеальный (с моей точки зрения) роман. И он станет первым из цикла книг, которые я написала просто так, в подарок себе. О том, что мне интересно и нравится. Вот, к примеру, о Вильнюсе и Лейне, о Грае-Кане и бескрайних степях Улим-хайя, о Тёнси, в конце концов. О себе и своих друзьях, как мы с ними отлично проводим время, когда встречаемся или снимся, или заново придумываем друг друга, потому что забыли, но не можем перестать вспоминать. И о том, насколько мы вместе даже в разлуке, когда между нами не просто тысячи километров, а реки текущего в разные стороны времени, не случившиеся события и недосягаемые миры. И о том, какие мы у нашего неизъяснимого Автора получились отличные. Как круто в любых обстоятельствах нами быть.

Вильнюс,

Ноябрь 2020

В полночь, натурально в ноль часов, ноль минут, под колокольный звон, доносящийся от Иакова и Филиппа^[4], и дальним эхом вторящий ему с Кафедрала, я захожу в «Крепость», открыв дверь ногой. Но не потому, что подражаю персонажам художественных кинофильмов про вооружённых дурно воспитанных говнюков, просто у меня сейчас до нелепости мало рук, всего две, обе заняты, в них я несу просекко, в правой обычное, в левой — розе. Я желаю кутить. Это так редко со мной случается, что можно сказать, вообще никогда. Но нынче всё так удачно совпало: полнолуние, старики-невидимки, отличная новая группа, Зосенька молодец. И кстати, Хэллоуин же! Буквально только что был. Последний день октября секунду назад закончился. И как нельзя более вовремя начался День Всех Святых.

— Поздравляю с профессиональным праздником, — говорю я, размахивая бутылками.

— С профессиональным? — переспрашивает Данка.

Она обычно с лёту меня понимает, но в конце дня иногда тупит.

— Естественно, — киваю, откупоривая розе. — Давай бокалы, отметим. Других знакомых святых у меня в этом городе нет.

— Приносить и распивать спиртные напитки! — восхищённо декламирует Данка. — Настоятельно рекомендуется! Строго разрешено! Глазам не верю: ты — и с бутылкой. Вот это поворот!

— С двумя бутылками, — встревает Артур.

Раусфомштранд, лежащий у него на коленях, в подтверждение мяукает дважды: «Мя-мя!»

Педанты хреновы. Оба, — думаю я. А вслух говорю: «И кто такой самый прекрасный в мире пришёл со мной поздороваться?» — потому что мне в штанину вцепился Артемий, встал столбиком, смотрит умильно. Перед Артемием я устоять не могу. Он и сам перед собой устоять не может, всякий раз, когда видит своё отражение в зеркале, останавливается, любуется, поворачивается, разглядывая себя со всех сторон, и даже урчит призывно, как куницам, по идее, положено только в брачный сезон. Повторил бы судьбу Нарцисса, но для этого Артемий чересчур неусидчив и любопытен. А в мире кроме его отражений полно других интересных вещей. Особенно с точки зрения куницы Артемия, которого регулярно привозят из дома, милого дома в ужасный человечий притон. В смысле, прекрасный. Но я-то сейчас не куница, мне легко притоны хвалить.

Куница Артемий глядит на меня оценивающе, пытаясь определить, достаточно ли сильно я обрадуюсь, если залезть на меня, как на дерево, цепляясь когтями за мой костюм. Быстро приходит к выводу (верному), что я обрадуюсь недостаточно сильно, запрыгивает на стол, а уже оттуда — мне на плечо.

— У тебя, дорогой, — говорю я, касаясь пальцем макушки Артемия, — выдающийся стратегический ум. — И Данке: — Давай же скорее бокалы! Сколько нас тут?

Вопрос риторический. И так вижу, что со мной всего шестеро: Данка с Артуром, Борджиа, молчаливый Поэт и Труп. Плюс кот и куница. Но звери просекко не пьют.

Данка ставит на стол бокалы, а Борджиа говорит:

— Я не буду. Спасибо! И так голова тяжёлая. Я вообще собирался идти.

Наш Борджиа, если что, не Чезаре, тем более не Лукреция и не папа Александр Шестой, мы тут не настолько продвинутые некроманты (может быть, кстати, зря). Он просто Данкин бывший сокурсник, Йонас Каралис, Борджиа — его прозвище с тех самых институтских времён. Данка говорит, он носился с идеей подсыпать слабительное кому-то из преподов в чай, то ли просто для смеху, то ли чтобы зачёт не сдавать. Дальше болтовни дело, понятно, не двинулось, но прозвище Борджиа прилипло к Каралису навсегда.

— Ничего не поделаешь, надо, — говорю я, вручая ему бокал. — Придётся, раз так влип. Оказался в инфернальном притоне в ночь с Хэллоуина на День Всех Святых! Роковое стечение обстоятельств, злодейка судьба. И я тоже злодейка. От меня не сбежишь.

— Эй, не серди нам Юратичку! — хохочет Данка. — Делай, как она говорит.

Всё правильно она понимает. Не надо меня сердить.

— Да слушай, когда я был против выпить, — вздыхает Борджиа. — Просто сегодня — никак! В последнее время давление скачет…

–…как зайчик, — подхватываю. — Заинька серенький, заинька беленький, некуда заиньке выскочить, некуда серому выпрыгнуть.

— Чего?! — переспрашивает Борджиа. И одновременно хватается за сердце. Чисто на всякий случай. Смешной.

— А ничего, — говорю. — Уже — ничего. Но в хорошем смысле. Некуда заиньке прыгать, сам слышал. Нормально всё теперь будет. Пей давай.

Борджиа смотрит на меня, как смотрел Арвидас с улицы на наше отсутствие в зале. Наконец улыбается, берёт бокал, говорит:

— Из твоих рук — что угодно. Спасибо. Прости, я сперва как-то не сообразил.

— Это счастье! — резюмирует Труп.

У него, как всегда, вместо «счастье» получается «шайзе». Могу спорить, он уже давным-давно научился выговаривать правильно и теперь нарочно так произносит, чтобы нас насмешить.

Примечания

4

Костёл Святых апостолов Филиппа и Иакова — католический доминиканский костёл в Вильнюсе на Лукишской площади, то есть неподалёку от места действия.