Детектив в белом халате. У каждой болезни есть причина, но не каждому под силу ее найти

Макс Скиттл, 2020

«Ответственность за здоровье другого человека – это одновременно привилегия и проклятье», – замечает автор, принимающий и консультирующий по 50 человек ежедневно. Терапевт, как детектив, выясняет, что произошло (в чем проблема), затем отправляется на поиски доказательств и улик (собирает анамнез и проводит обследование), концентрируется на числе потенциальных преступников (определяет возможную причину симптомов), создает список подозреваемых (проводит дифференциальный диагноз). Эта книга приоткрывает дверь в кабинет доктора во время приема пациентов, а также когда он остается наедине со своими мыслями. Вы удивитесь, но будни терапевта не назовешь рутиной, ведь это целый калейдоскоп человеческих историй – забавных, страшных, нелепых, печальных, трогательных, странных. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Июнь 2018 года

Понедельник, 4 июня

Должен признаться, я никогда раньше не слышал об анальных дубинках, но благодаря Ли и удивительно яркому описанию его ночных приключений со Стивеном, парнем из Grindr^[3], ментальный образ обрел форму. Неплохое начало недели. Сейчас только 08:30, и все мои мысли о том, чтобы быстренько сходить по-большому, испаряются, поскольку мой анус туго сжимается. Делая записи в карте Ли, я изо всех сил стараюсь выглядеть погруженным в диагностический процесс. Пациента интересует, может ли энергичная стимуляция заднего прохода дубинкой привести к разрыву кишки. Я же в это время пытаюсь догадаться, официальное ли это название для данного предмета (делая записи в карте, нужно быть максимально точным, ведь ты никогда не знаешь, когда на тебя подадут в суд). Разумеется, мне неловко спрашивать об этом Ли, хотя я уверен, что он знает точно, ведь, в конце концов, он наверняка сам ее и заказывал. Сделав записи, я перехожу к ответу на его вопрос: да, гипотетически разрыв мог произойти. Любое инородное тело в вашей заднице может порвать сильную, но тонкую кишечную стенку толщиной два миллиметра. Но, поскольку единственный симптом Ли — это расстройство желудка, у меня возникают большие сомнения, что дубинка смогла пройти девять метров по желудочно-кишечному тракту, от ануса до шейки желудка, даже если Стивен проявлял большой энтузиазм. Я наблюдаю за тем, как беспокойство исчезает с лица пациента, пока я объясняю ему все это (к тому же у него нет других симптомов, и осмотр ничего не выявил). Меня не может не впечатлить полное отсутствие у него смущения. Молодец, наслаждается жизнью! Обычно я завершаю подобные консультации, делая набросок желудочно-кишечного тракта, чтобы проиллюстрировать свои слова, но, поскольку я точно не знаю, как нарисовать анальную дубинку, не сделав ее похожей на орудие викингов, я решаю этого не делать и не признаваться в полном отсутствии у себя мирских знаний.

Вторник, 5 июня

Я понимаю, что дежурный врач конкретно подставил меня, когда оказываюсь в квартире Антона на первом этаже. «Просто быстрый визит на дом», — говорили мне. Пошло все на хрен. Обычно мы приходим домой к престарелым пациентам, которые не могут приехать в клинику сами. Антона нужно было проведать на дому, потому что психиатрам не удавалось с ним связаться. Делать это пришлось мне. Он впустил меня, но выпускать отказался. Он говорит, что защищает меня. Меня защищает ремень безопасности, парень, а не ты. Еще хуже, он размером с танк, что во многом связано с коктейлем из антипсихотических препаратов (но сейчас они явно не действуют) и цунами из пустых коробок фастфуда, среди которых я стою. К сожалению, у моего нового друга Антона, который разгуливает без рубашки, произошел острый психотический эпизод.

Стоя там, я а) думаю, пригодилась бы мне в такой ситуации анальная дубинка (в качестве оружия, уверяю вас); и б) пытаюсь переварить его слова о том, что он защищает меня от трех орков (да, тех самых уродов из «Властелина колец»), которые якобы ждут за дверью и хотят нас убить. Еще я гадаю, как он смог позволить себе 82-дюймовый телевизор и почему все пациенты, к которым я прихожу в обеденное время, смотрят «Свободных женщин»? Пока Антон удивляется, как мне вообще удалось пройти мимо орков (а я замечаю, что скромно киваю в ответ на его слова), решаю воспользоваться возможностью вразумить его.

Итак, после 20 минут разговоров о том, что ему нехорошо, что орков на самом деле не существует и что ему требуется дополнительная поддержка (я внушал ему это, стараясь не обращать внимания на дебаты «Свободных женщин»), Антон позволяет мне вызвать бригаду скорой психиатрической помощи. Психиатры должны приехать сегодня. У меня поднимается настроение. Я уже не боюсь, что останусь у Антона в заложниках и буду вынужден смотреть с ним ужасные телешоу. И еще я очень хочу есть. Наконец Антон делает шаг в сторону, и я вижу дверь, а за ней солнечный свет. Когда я собираюсь уходить, Антон по-медвежьи обнимает меня и благодарит за то, что я выслушал и поверил ему. Когда он обхватывает меня руками и в мой рот попадают потные волосы с его груди, я понимаю, что каждому из нас нужно немного любви.

Четверг, 7 июня

У Антона я чуть не умер, поэтому испытал огромное облегчение, узнав, что сегодня у меня нет вызовов на дом. Они могут как украсить, так и разрушить весь день. Если предстоит вызов на дом, обед превращается в упражнение по частичному пережевыванию пищи и вливанию в себя кофе, которое я выполняю в перерывах между звонками пациентам. Обычно я проглатываю еду за секунду до того, как сказать: «Здравствуйте! Это доктор Макс Скиттл». Когда вызовов на дом нет, я могу сесть (а перед этим даже вымыть руки) и пообедать как нормальный человек. У меня появляется возможность зарядить батарейки перед началом дневного приема.

На третьей минуте приема я обычно уже знаю, как выставить пациента из кабинета.

Не понимаю, как я умудрился поправиться за последние три года, ведь я редко обедаю. Когда я только начал работать терапевтом, мне не нужно было «подзаряжаться», поскольку я был жизнерадостным щенком, кусавшим пациентов за пятки в попытке загнать их в свой кабинет и вылечить. Однако всего три года спустя мои шины начали немного изнашиваться. Так как сегодня миссис Талли первая в списке тех, кому я должен позвонить, мне понадобится перерыв. Она хуже персонажа из ночного кошмара. Эта 73-летняя женщина, не покидающая свой дом, за последние два года сменила больше сиделок, чем можно себе представить. Никто не хочет с ней работать. Такой подвиг заслуживал бы медали, если бы поведение миссис Талли не было настолько раздражающим. Я имею в виду, что для этой работы требуются серьезные навыки, поскольку трудолюбивые, низкооплачиваемые и обычно недооцененные сиделки часто сталкиваются со злоупотреблениями со стороны пациентов. Миссис Талли отличается уникальным сочетанием снисходительности, покровительственности и невежества. Телефонные консультации должны длиться семь минут, но мои разговоры с миссис Талли никогда не бывают короче пятнадцати. Я мечтаю, чтобы однажды мне хватило смелости просто повесить трубку, но глубоко внутри я мягкий человек, и этого никогда не произойдет.

Сегодняшний звонок проходит точно так же, как и все остальные еженедельные телефонные консультации: сиделки абсолютно некомпетентны, и никто из них не говорит по-английски должным образом. Во время телефонного разговора с ней мне обычно удается ответить на несколько электронных писем, потому что я ее терапевт, а не социальный работник. Социальный работник у нее есть. На самом деле их было очень много, потому что каждый из них в итоге отказывался с ней работать. Она неприступна, как Эверест до Хиллари и Тенцинга^[4]. Как всегда, я завершаю разговор вопросом о том, есть ли у нее реальные жалобы на здоровье (их никогда нет, и сегодня тоже), а потом говорю ей и дальше держаться молодцом (над этим она всегда хихикает). Затем я, как всегда, пишу социальному работнику, что миссис Талли все еще не удовлетворена работой социальной службы и что эту проблему нужно решить.

Моя работа на этом окончена.

Пятница, 8 июня

Я безумно радуюсь пятнице. Сейчас 13:00, и я работаю только до обеда. Мне осталось принять последнего пациента, а потом я смогу поехать домой к своей жене Элис и ее животу. Я сегодня в ударе. Бумажная работа сделана, электронные письма прочитаны (и выборочно проигнорированы), результаты анализов крови изучены. Я смотрю на список дел и понимаю, что справился со всеми. Я чувствую себя прекрасным терапевтом. Закрываю глаза, чтобы насладиться несколькими золотыми секундами и сохранить их в своей памяти на черный день.

Обед в рабочее время для меня роскошь и редкость, но я как-то умудрился поправиться.

Ветер дует в мои клинические паруса, и я встречаю Дункана, гнусавого 23-летнего молодого человека. Когда он кладет спичечный коробок рядом с клавиатурой, у меня в голове звучит сигнал (примерно как у Питера Паркера, но врачебная разновидность) о том, что все это немного странно.

С этого момента все происходит словно в замедленной съемке. Я сижу и слушаю Дункана (хотя в мыслях уже ушел с работы и еду домой, чтобы посмотреть «Остров любви» с Элис), который говорит, что у него в квартире, вероятно, завелись клопы, но он не уверен. Я киваю (это опять происходит в замедленной съемке) и продолжаю слушать, но не могу осознать весь тот кошмар, что разворачивается у меня перед глазами. Дункан объясняет, что, поскольку он не был уверен, клопы ли это, то принес одного жучка в спичечном коробке. Прежде чем мой мозг успевает обработать его слова, он открывает коробок. Если бы я сделал быстрый вдох, оказавшийся на свободе клоп за мгновение оказался бы у меня в носу.

Хотя я всеми фибрами души хочу крикнуть Дункану, что он идиот, я закрываю коробок, быстро достаю буклет о способах избавления от клопов, а затем деликатно прошу Дункана сжечь коробок вместе с его содержимым и больше никогда не приносить в мой кабинет подозрительных жуков. Мне кажется, что я расстроил Дункана, поэтому напоследок хвалю его за пойманного жучка. Сомневаюсь, стоит ли мне рассказывать об этом происшествии Элис, ведь она может отправить меня спать в другую комнату…

Суббота, 9 июня

Проснулся от зуда (не в другой комнате). Спасибо, Дункан!

Понедельник, 11 июня

Неделя должна была начаться хорошо. Я знал об этом с момента, когда в прошлый вторник мне на электронную почту пришло письмо о том, что сегодня весь медицинский персонал обязан присутствовать на тренинге по оказанию неотложной помощи. Клиники проводят такие тренинги для терапевтов на протяжении всего года, и они прекрасно помогают нам почувствовать себя единой командой (это очень важно для пациентов, которым предстоит пройти долгое лечение), отточить уже имеющиеся навыки и приобрести новые.

Я сажусь на стул в углу рядом с остальными работниками нашей клиники, среди которых три медсестры, фармацевт, 10 врачей, шесть работников регистратуры, менеджер и четыре администратора (все эти люди необходимы, чтобы помогать 14 000 зарегистрированным пациентам), и готовлюсь к трем расслабленным часам. К сожалению, Кев, наш инструктор по неотложной помощи, встает перед нами. Расставив ноги на метр (явно для того, чтобы освободить место для своих предположительно огромных яичек) и скрестив мускулистые руки с татуировкой «Не утрать веру», он топает своими огромными походными ботинками, чтобы привлечь наше внимание. Это красный флаг! Мы в городе, и в таких ботинках нет необходимости. Я не хочу показаться неблагодарным: этот парень выполняет важную работу, и каждый из нас должен уметь оказать неотложную помощь члену семьи, другу или даже незнакомцу (это действительно спасает жизни). Однако меня убивает тот факт, что наш инструктор — по-настоящему крепкий орешек. Он сразу просит врачей поднять руку (я пытаюсь спрятаться за спиной нашего администратора Салли, но меня замечают). Кев задает мне школьный вопрос о сердце и кровообращении, и я, к счастью, отвечаю верно (хотя меня бесит то, что мне очень хотелось ответить правильно!). Неужели я подсознательно стремлюсь его впечатлить? Надо подумать об этом вечером, когда буду принимать ванну. Когда блиц-опрос завершается, наш парень продолжает войну с моим желанием жить, рассказывая нам героические истории о том, как он спасал жизни. Это уже слишком. Сейчас я бы предпочел оказаться в клинике, полной самых вредных пациентов (тех, от общения с которыми мне хочется вырвать свое сердце и положить его в микроволновку на металлической тарелке), в том числе миссис Талли. Элис всегда говорит, что мне плохо удается скрывать свои истинные эмоции (интересно, житель ее живота унаследует мое выражение лица, которое говорит «отвали»?). По этой причине я решаю сосредоточиться на жестикулирующих руках Кева, не смотреть ему в глаза и не показывать свои истинные чувства. Проблема в том, что его руки двигаются прямо перед его предположительно огромными яйцами. Я задерживаю дыхание. «Ты должен это выдержать, — думаю я. — Должен». Удивительно, но каждый раз, когда я думаю, что Кев уже не сможет вести себя хуже, он умудряется это сделать. Последней каплей (в этот момент я был готов потянуться за ножницами) стали его слова о том, как мы должны вести себя на гражданке (опять же, приятель, мы не на военной службе!), если мы станем свидетелями происшествия, по его мнению, мы должны подойти к полицейскому или парамедику и тихо прошептать: «Я врач, товарищ». Пожалуйста, вызовите этому парню такси!

Это были самые долгие три часа в моей жизни.

Вторник, 12 июня

Неделя началась не очень хорошо. Я сижу на работе, пытаясь понять, как успокоить Элис, после того как через дорогу от нашего дома произошло очередное ограбление. После этого мы опять начали обсуждать, сможем ли мы переехать в более безопасную и большую квартиру, чем наша клетушка. А еще я узнал, что у миссис Коллинс рак груди.

Черт!

Она пришла ко мне пять месяцев назад, после того как обнаружила уплотнение в груди, пока мылась в душе. Я осмотрел ее и сказал, что через две недели ей нужно показаться местному маммологу (при подозрении на рак пациента записывают к узкому специалисту в течение двух недель). К сожалению, она решила, что работа гораздо важнее, чем поход к врачу. Подозреваю, это стало результатом ее прилежности и нежелания начальства предоставлять ей часы за свой счет.

Три раза.

Три раза она пропускала прием.

Каждый раз, когда я перезаписывал ее к специалисту, я умолял ее сходить и подчеркивал, как важно исключить рак. На четвертый раз она все же пошла к врачу, и оказалось, что у нее рак. Я рассердился на нее. Понимаю, ей казалось, что она поступает правильно, не пропуская работу, однако вы не сможете работать, если будете мертвы, миссис Коллинс! Теперь, когда мы сидим с ней в одном кабинете, меня переполняет чувство солидарности. Она очень приятный человек (в отличие от многих моих пациентов) с очаровательным мягким шотландским акцентом. Она не заслуживает этого (конечно, никто этого не заслуживает, ведь рак очень жесток).

Если все будет хорошо, на следующей неделе она поедет на университетский выпускной ее сына.

После слез и обсуждения плана химиотерапии, составленного онкологом, мы обнимаемся на прощание. Я не обнимаю всех своих пациентов и не знаю, что об этом сказано в официальном руководстве для терапевтов, но мне показалось это правильным. По дороге домой я размышляю о том, что моя работа — это гораздо больше, чем просто выписывать таблетки направо и налево. Смотреть в жизненные окна других людей — это настоящая привилегия. К сожалению, иногда мне приходится брать молоток, разбивать окно и наполнять их дом дерьмовыми новостями вроде этой. Но, как мне кажется, это все же лучше, чем скрывать подобные новости до тех пор, пока не станет слишком поздно.

Я надеюсь, что у миссис Коллинс все будет хорошо, несмотря на то, что диагноз поставили поздно. Я уверен, теперь, когда ее система ценностей изменилась (рак всегда этому способствует), она увидит выпускной своего сына в самых ярких оттенках.

Может, мне стоит купить Элис перцовый баллончик? Он дешевле новой квартиры.

Четверг, 14 июня

Я не совсем уверен, как сформулировать ответ. Бенни сидит и смотрит на меня.

Молча.

Он просто ждет, когда я дам фантастический медицинский ответ на его откровенно странный вопрос. Я делаю паузу и смотрю в окно. У меня есть 10 минут, чтобы помочь Бенни понять, в чем смысл жизни. Да, он пришел ко мне с этой проблемой. Он выглядит нормально, из-за чего его вопрос звучит еще более странно. Сегодня практически невозможно попасть на прием к терапевту, но ему как-то удалось это сделать. И все ради этого?

Моя работа — это гораздо больше, чем просто выписывать таблетки направо и налево.

Я пытаюсь понять, что скрывается под его маской невозмутимости. Это шутка? Может, я участвую в тупом телешоу, где подкалывают терапевтов? Может, «Свободные женщины» решили начать мстить? Я ничего не понимаю. У него нет проблем с психическим здоровьем. Никаких странных религиозных взглядов. Он в порядке. Я начинаю подозревать, что дело в наркотиках. Парню 17 лет, и он вполне мог покурить травку. Других вариантов у меня не осталось.

Я облажался.

Понимаете, проблема медицинского образования (особенно подготовки терапевтов) в том, что никто не учит вас справляться со странными ситуациями, в которых вы оказываетесь изо дня в день, а без них никогда не обходится. Эти странности прячутся среди привычных жалоб на простуду, кашель, проблемы с глазами и растяжение голени. Я снова на секунду смотрю в окно, чтобы выиграть немного времени и скрыть улыбку. Представляю, как позднее расскажу об этом Элис. В конце концов я решаю дать ответ, который может показаться неожиданным. Я распрямляю спину и сообщаю Бенни, что ответа на его вопрос нет и что жизнь означает разные вещи в разное время в разных местах и для разных людей. Затем я наношу ему удар еще одним клише (слегка наклонив при этом голову, как это любят делать терапевты): «Жизнь — это путешествие, дружок». Уходя, он выглядит еще более сконфуженным, чем когда вошел в кабинет.

Что ж, Бенни, такова жизнь.

Пятница, 15 июня

В данный момент шестилетняя Чарли крутится на моем стуле с моим стетоскопом на шее и прекрасно проводит время, несмотря на то что она вот-вот выколет своему четырехлетнему брату глаз острым концом моего неврологического молотка (он похож на колышек для палатки, но предназначен для проверки сухожильных рефлексов). Она одна из моих любимых пациенток. Отчасти это связано с тем, что с ней я никогда не чувствую себя бесполезным, а отчасти с тем, что она сама просит свою маму привести ее ко мне (да, мне стыдно, что я говорю все это, чтобы предстать перед вами классным врачом, хотя и являюсь таким только в глазах шестилетки).

Жаль, что студентов никто не учит справляться со странными ситуациями, в которых врачи оказываются каждый день.

Сегодня она пришла ко мне со своей мамой, потому что у малышки болит горло. Благодаря своей магической врачебной силе (а я не стану разубеждать в этом Чарли) я диагностирую у нее острый бактериальный тонзиллит, инфекцию, поражающую миндалины. Ее случай соответствует всем критериям, применяемым для оценки вероятности стрептококковой инфекции горла: нет кашля, повышенная температура, гной на гигантских миндалинах и лимфатические узлы на передней стороне шеи размером с мячи для гольфа. В таком случае поставить диагноз проще простого. Ее приз? 10 дней антибиотиков и гора мороженого (я всегда прописываю его, потому что дети сходят с ума от предложения о принудительном потреблении мороженого).

Чарли крутится на стуле все быстрее и быстрее, пока я объясняю ее маме план лечения. Мне всегда очень приятно видеть детей в клинике. Дело не только в том, что они часто представляют собой медицинское чудо, будучи больными, но выглядя при этом вполне бодро, но и в том, что они позволяют мне самому стать ребенком на 10 минут. Из 32-летнего я превращаюсь в 19-летнего, хотя Элис сказала бы, что в 5-летнего. Чарли вскрикивает от восторга, когда дает мне пять в прыжке и в очередной раз получает наклейку с «Миньонами» за то, что она снова стала мини-легендой. Только когда они уходят, я понимаю, какой беспорядок теперь в моем кабинете. Неужели обитатель живота Элис когда-то станет таким же? Что касается беспорядка, то мне все равно. Эта консультация принесла мне много радости. Хотя дети бывают у меня редко, когда они все же приходят, я чувствую себя великолепно.

Воскресенье, 17 июня

Сегодня мы с Элис и ее животом ходили на прогулку в парк. Всегда забавно проходить мимо пациента. Для примера возьмем мистера Стоуна, который был сегодня на воскресной пробежке. Только в прошлый четверг я вводил свой смазанный указательный палец ему в задний проход, чтобы проверить простату. Мы встретились взглядами и кивнули друг другу, когда он, запыхавшись, пробежал мимо меня.

Общая травма объединяет.

Понедельник, 18 июня

Он умирает. Мы с его женой это знаем, но мистер Клайн, к сожалению, нет. Стоя у его постели в их красивом доме, с любовью украшенном фотографиями семьи и друзей с различных праздников и торжеств, я чувствую сильное желание помчаться домой, чтобы поцеловать Элис и ее живот. Сочувственно улыбаюсь его жене, но на ее лице вижу только боль и страдания.

До сегодняшнего дня мы с мистером Клайном не встречались. Я не знал, что он идет по дороге смерти из-за запущенного рака простаты, распространившегося на кости в этом году. Однако его близкие, конечно, знали, и я нисколько не сомневаюсь, что это причиняет боль каждому из них. Как мне кажется, многие семьи столкнутся с подобным в той или иной форме. Теперь, сидя у его постели, я стараюсь направить мистера Клайна к той же странице, где уже находятся все остальные. Там говорится, что конец его жизни близок. Я делаю намек за намеком. Я мечтаю, чтобы он понял и признал, что знает о близости смерти, и мне не пришлось бы самому говорить об этом. Его жена теперь тихо плачет в углу, жадно хватая ртом воздух. На меня накатывает волна вины за жалость к себе, когда я смотрю на часы и понимаю, что из-за этого вызова на дом я не успею начать вечерний прием вовремя. Я ненавижу себя в моменты, когда мне в голову прокрадываются такие эгоистичные мысли.

Мы сидим в тишине минут пять — поверьте, это нелегко. Мы слишком часто стремимся заполнить паузы. Тишина порождает чувство неуверенности, а неуверенность порождает страх. Таковы особенности человеческой натуры, если, конечно, вы не психопат. В таком случае вам, возможно, нравится тишина.

Пора. Я прошу мистера Клайна позволить мне высказаться по поводу его состояния и прогноза. Он соглашается, после чего я делаю предупредительный выстрел и говорю, что новости плохие. Выражение его лица свидетельствует о том, что он все знает. Конечно, знает, просто он не может принять эти мысли. Поэтому я сообщаю ему свои соображения, отражающие реальность: я говорю ему, что он умирает и нам всем необходимо к этому подготовиться. Причем подготовиться нужно раньше, а не позже. Его жена, которая до этого была для него каменной стеной, рассыпается, рыдая. Мысли снова возвращаются к моей семье, но я не даю им воли. Какими бы дерьмовыми ни делала эта работа некоторые дни, она всегда предоставляет возможность задуматься и о своей собственной жизни. Я благодарен ей за это. Совершенно неожиданная награда за работу, о которой не говорят, когда вы подаете заявление на курс терапевта, хотя о ней действительно следует предупреждать.

Молчание порождает чувство неуверенности, а неуверенность порождает страх.

Тишина устанавливается во второй раз. Я еще раз сообщаю новость и объясняю мистеру Клайну, что хочу направить его в местный хоспис, чтобы все его потребности в конце жизни были удовлетворены. Он кивает как человек, который знает, что его время подходит к концу. Из-за этого кивка мне хочется плакать, но я сдерживаюсь. В конце концов, мои слезы будут совершенно бесполезными, поскольку сейчас ему и его семье нужно спокойствие, самообладание и контроль со стороны тех, кто пытается помочь. Я возвращаюсь в клинику и начинаю вечерний прием на 40 минут позже. Сегодня, когда смерть стоит на пороге, это не имеет значения.

Вторник, 19 июня

Сегодня я случайно нажал в своем кабинете тревожную кнопку. Это было странно, ведь нужно нажать дважды, чтобы она сработала. У бедной миссис Чаттерджи чуть не случился инфаркт, когда пять моих коллег ворвались в мой кабинет, словно произошла перестрелка у корраля О-Кей^[5]. Она всего лишь пришла проверить родинку.

Четверг, 21 июня

Ну, это уже совсем другая ситуация. Сиара сидит передо мной со своей подругой, чье имя я уже забыл. Ей всего 16, но она выглядит так, словно ей уже многое известно о жизни. В ее ушах и носу множество проколов со всевозможными сережками, а на шее татуировка. Ее лицо, кажется, эм… враждебным. Сиара говорит, что она, вероятно, беременна. У меня сердце уходит в пятки. Затем она говорит, что на прошлой неделе делала тест и он оказался отрицательным. Надежда есть, особенно если учесть точность современных тестов даже на раннем сроке.

В течение секунды мы смотрим друг на друга так, словно каждый из нас говорит: «И что?» Мы замерли, при этом она тупо уставилась на меня. А у меня нет времени на небеременную девочку, считающую что она беременна, поэтому мне тяжело «перезагрузить» столь странную консультацию. Я начинаю сначала и спрашиваю Сиару, чем я могу ей помочь, если она уже сделала тест. Уверенность, вот что ей нужно. Эта девочка прикидывается взрослой женщиной перед своими друзьями, но на самом деле она тихо боится. Я не хочу судить людей, но, зная район, который мы обслуживаем, предполагаю, что она может быть членом банды. Я спрашиваю о парне, который стал виновником этой небеременности. Слава богу! Он ее ровесник. Я радостно думаю о том, что мне не придется обращаться в полицию. Однако девочка признается, что этот парень сейчас в тюрьме. Просто прекрасно. Вероятность ее принадлежности к банде взлетает и прорывается через крышу клиники.

После более подробного рассказа у меня наконец формируется представление о ситуации. Она состоит в отношениях с этим, эм, заключенным, и месяц назад у них был незащищенный секс, вскоре после чего его арестовали. Потом у нее были месячные, и тест на беременность оказался отрицательным. Даже два теста, поскольку я попросил ее сделать еще один во время консультации. Если она не Дева Мария, то она точно не беременна. Я читаю ей простейшую лекцию о зачатии детей в надежде, что: а) это поможет ей избежать незапланированной беременности в будущем; и б) ей будет проще сдать школьный экзамен по биологии. Она выходит из кабинета с приятным осознанием того, что пока она не беременна, и с огромной стопкой буклетов о контрацепции, которая еле поместилась в ее детских руках. После этого я отправляю письмо в социальную службу, чтобы предупредить ее сотрудников о девочке в зоне риска.

Ее подруга ни разу не оторвала взгляд от телефона. Классика.

Пятница, 22 июня

Согласно результатам недавнего опроса, проведенного Национальной службой здравоохранения, 10 % из 2417 моих пациентов, прошедших опрос, НИКОГДА не порекомендовали бы меня как терапевта. НИКОГДА. Это 241 с половиной пациент! Вы шутите? Конечно я не настолько плох! И, кстати, я проверял результаты не только в надежде потешить свое самолюбие. На самом деле я с волнением думал о том, что в конце года будет ежегодная аттестация, и мне нужно было убедиться, что пациенты не слишком поливают меня грязью.

Я начал мысленно составлять список тех, кто мог меня так оценить. Миссис Талли точно среди них, потому что для нее я никогда ничего не делаю. Бенни, возможно, тоже, ведь я не сомневаюсь, что, придя домой, он понял, что я дал ему дерьмовый ответ о смысле жизни. Мистер Стоун тоже. Вы вряд ли оцените своего терапевта как образцового после ректального осмотра, не так ли? Да, мистер Стоун? Думаю, я начну маленькую психологическую войну и повешу на двери плакат с благодарностью остальным двум тысячам пациентов за положительную оценку. Пусть виновным будет стыдно.

Понедельник, 25 июня

Очевидно, мне не позволят пристыдить виновных с помощью плаката. Менеджер Джаспер сказал, что это будет пассивно-агрессивно. Это, несомненно, будут иметь в виду во время аттестации. Тяжело слышать такие слова от взрослого мужчины, который в конце каждого электронного письма ставит улыбающийся смайлик.

Вторник, 26 июня

Мистер Тоска — 62-летний рок-н-рольщик. Когда он, окутанный запахом дорогого лосьона после бритья, секса и сигар, заходит ко мне в кабинет, я сразу понимаю, почему он мне нравится. Он напоминает мне парня из телевизионной рекламы лосьона после бритья. Он пришел за результатами ежегодного медосмотра и надеется не услышать от меня, что в скором времени рискует умереть от обширного инфаркта. Прости, приятель, тебя ждут неутешительные новости! Мистер Тоска много курит и пьет, имеет повышенное артериальное давление и считает, что спорт нужен только поколению подснежников^[6] (думаю, он имеет в виду поколение снежинок). Если добавить к этому высокий уровень холестерина (мистер Тоска утверждает, что питается правильно, но мне сложно в это поверить, учитывая его первичное ожирение), то риск сердечно-сосудистых заболеваний, например инфаркта или инсульта, просто запределен.

Я объясняю ему все это и говорю, что ему следует подумать об изменении образа жизни и начать принимать статины, снижающие уровень холестерина (думаю, именно этот совет мог бы все изменить в последующие 10 лет), если он хочет пожить подольше. Мистер Тоска смотрит на меня так, будто я его оскорбил, и говорит, что он не собирается делать все это, ведь у него прекрасная жизнь. Да, кстати, еще он хочет купить «Виагру», потому что у него новая 43-летняя подруга с «большими сексуальными потребностями». Я не посмел расспрашивать подробнее, несмотря на свое болезненное любопытство (у представителей нашей профессии оно развивается против воли). Теперь ему точно светит сердечный приступ. Несмотря на мое беспокойство и настойчивые советы, он ушел в том же настроении, в каком пришел. Видимо, он собирается рано лечь в могилу. Я же говорил, что он настоящий рок-н-рольщик.

Среда, 27 июня

Сегодня опять моя очередь дежурить по клинике. Все терапевты дежурят три или четыре раза в месяц, и, честно говоря, это довольно приятный отдых от монотонности, которая сопровождает мою работу. Если в обычные дни, когда я веду утренний и вечерний приемы, пациенты записываются ко мне заранее, то во время дежурства мой день с 08:00 до 18:30 никак не распланирован. Я просто сажусь за стол и, затаив дыхание, жду. К 08:01 у меня появляется длиннющий список дел. Я должен оказывать помощь пациентам, которым требуется срочная консультация, но они недостаточно больны, чтобы сразу ехать в отделение неотложной помощи, где им придется прождать в очереди семь часов. Еще мне нужно связываться с пациентами, у которых очень плохие результаты анализов крови (чтобы убедиться, что они еще живы).

Мне также приходится сталкиваться с социальными проблемами. Как ни странно, они занимают значительную часть моего дня на дежурстве. Мне звонят отчаявшиеся люди, они беспокоятся о своих престарелых родителях, но не могут связаться с социальными службами, потому что социальные службы заняты тем, что звонят нам для получения медицинской информации о других семьях в кризисной ситуации.

Мистер и миссис Пател входят в мой кабинет около 11 утра и предоставляют мне долгожданную возможность передохнуть от этого очаровательного хаоса. Они пришли в клинику впервые. Им немного за 60, они все еще полны жизни и обратились ко мне лишь потому, что у мистера Патела кончились лекарства от повышенного давления. Это довольно слабая причина для обращения к дежурному врачу, но мне все равно, потому что они мне уже нравятся. Как ни странно, во время моих консультаций часто прослеживается обратная корреляция: неприятные для меня пациенты мешают мне мыслить как врач, поскольку я слишком занят размышлениями о том, какие они противные. Однако, когда ко мне приходит симпатичный мне пациент, я, независимо от серьезности его проблемы, всегда стараюсь углубиться в нее как можно сильнее. Не поймите меня неправильно, я понимаю, что люди могут, так скажем, обращаться со мной плохо по многим причинам, главными из которых являются страх, беспокойство и разочарование. Я знаю это и потому всегда стараюсь понять причину их гадкого поведения (иногда, однако, они ведут себя так и по жизни).

У терапевтов болезненное любопытство развивается против их воли.

Я провожу обследование сердечно-сосудистой системы мистера Патела, которое включает прослушивание четырех камер его сердца стетоскопом, измерение артериального давления и подсчет частоты сердечных сокращений. Все идеально. Я выписываю новый рецепт на 10 миллиграммов «Амлодипина», его препарата от повышенного давления, и назначаю следующий прием. Мы заканчиваем консультацию пятиминутной беседой об их недавней поездке в Ирландию. Я рассказываю им об Элис и ее животе и напоследок говорю, что в случае, если у них возникнут какие-либо опасения, они могут обратиться ко мне в любое время.

Хотя мистер и миссис Пател впервые пришли в нашу клинику, они уже попали в топ пять моих любимых пациентов. Не переживай, Бенни, благодаря твоим вопросам о смысле жизни я очень сомневаюсь, что ты когда-либо покинешь первое место. Поскольку у меня больше нет причин их задерживать, я неохотно провожаю пару до двери. Они уходят смеясь. Какие чудесные люди!

Четверг, 28 июня

Думаю, что теперь я связан с бандой. Сегодня на прогулке с Элис и жителем ее живота мы увидели подозрительных молодых людей, толпившихся у дверей магазина, куда я собирался зайти. Элис хотела, чтобы я купил нам два леденца. Леденца… Проще сразу прилепить мне на лоб огромную мишень. Крутые парни не сосут леденцы, Элис! Я выпрямил спину, стараясь выглядеть как можно крупнее (я прекрасно понимал, что это не поможет, если меня пырнут ножом), и прошел мимо них в магазин. Я выбрал два самых брутальных леденца, оплатил их и пошел к выходу, готовясь к предстоящему конфликту. А затем произошло нечто странное. Парни расступились, и один из них повернулся ко мне, протянув кулак (вероятно, для того чтобы поздороваться со мной?), и сказал: «Привет, доктор Скит! Как день проходит, нормалек?» Доктор Скит. Да, мне это нравится. Я прикоснулся кулаком к его кулаку (надеюсь, я все сделал правильно) и своим самым «уличным» голосом, звучащим так, словно я накануне выпил бутылку скотча и выкурил пачку сигар, непринужденно ответил: «Привет, парни! У вас, вижу, тоже все нормас». А потом добавил: «Берегите себя, хорошо?»

Я никогда не пойму, откуда взялась эта дурацкая последняя реплика. Возможно, во мне заговорил будущий отец? Неужели я теперь чувствую отцовскую ответственность не только за обитателя живота Элис, но и за всех остальных детей? Я напряг мозги и вспомнил, что этот подросток из банды — один из моих пациентов, который приходил ко мне несколько месяцев назад, и я ему помог. Элис наблюдала за этой сценой с открытым ртом, а потом назвала меня занудой за то, что я вел себя как директор школы. А я было подумал, что мне удалось ее впечатлить. Вероятно, до мистера Тоски мне еще далеко.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Приложение, обеспечивающее доступ к геосоциальной сети для геев и бисексуальных мужчин.

4

Тенцинг Норгей — непальский шерпа, альпинист. Один из двух людей, первыми покоривших высочайшую вершину мира — Эверест.

5

Gunfight at the O.K. Corral — одна из самых известных перестрелок в истории Дикого Запада. Произошла в три часа пополудни 26 октября 1881 года в городе Тумстоун на Аризонской территории.

6

Миллениалы, или Поколение Y, — поколение людей, родившихся с 1981 по 1996 год (к дате начала поколения причисляют 1977–1985 года, к дате конца — 1994–2004 года).