Авиатор

Макс Мах, 2016

Два разных мира, две судьбы. Инструктор по выживанию спецназа ГРУ и пилот-ас, капитан-лейтенант 2-го ранга воздушного флота. Теперь они в одном теле, только сознание пилота погибло. А выжить надо любой ценой. И это работа для спецназа. Тут память и навыки пилота постепенно возвращаются. Очень кстати. Пора снова вставать на крыло.

Серия «Попаданец»

Выпуск 9

© Макс Мах, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

* * *

Пролог

1

— Что за спешка? — Лиза посмотрела через плечо на Линева и подняла бровь. Предполагалось, что выйдет завлекательно, но Линев не клюнул.

— Сказали, аврал, — пожал он плечами и пошел рядом.

— А у нас всегда аврал, — вклинился в разговор Куприянов. — Или пожар, или наводнение…

— Еще революции случаются, — подсказала Лиза.

— Случаются, — согласился Линев, бросив беспокойный взгляд через плечо. — И не все они социальные.

— НТР тоже революция, — сказал, проходя мимо них, Коган. — Научно-техническая. — И он скрылся в зале для заседаний.

«Да, их всех что — опилками накормили?» — подумала Лиза, входя вслед за Коганом.

Народу вокруг длинного стола собралось немного. Максимум на половину сидячих мест.

«Чрезвычайка? — удивилась Лиза, занимая место на дальней стороне стола. — А я тут при чем?»

Между тем закрыли дверь.

Во главе стола встал Кашемиров, обвел всех усталым взглядом и тихо сказал:

— У нас окно и захват.

— Окно? — подался вперед Линев. — Сколько? Когда?

— Семьдесят три процента… — Кашемиров взял со стола пустой стакан и поднес ко рту, словно собирался пить. — Первый раз за полгода… И такая удача!

На боковом столике зазвонил телефон.

— Да! — Кашемиров подхватил трубку нервным движением, прижал к уху, послушал, поднял взгляд. — Уже семьдесят девять.

— Быстро растет! — кивнул Коган. — Похоже, пробой.

— Пробой и есть, — подтвердил Кашемиров. — Если пузырь не сдуется, к ночи откроем портал и…

— Вот черт! — вскинулся Линев. — Глеб Иванович, вы сказали захват? Локализованный или стохастический?

— Удача! — Улыбнулся Кашемиров, растягивая толстые губы каким-то техническим движением. — Я же сказал, удача! Локализуется там, где Полынин видел вывеску «Русская книга».

— Я готов, — встал Полынин.

— Женщина, — остановил его Кашемиров. — Биологический возраст от двадцати пяти до тридцати. Так что пойдет Елизавета Борисовна.

— Боитесь, не совмещусь? — сжал зубы Полынин.

— Боюсь, что понравится, — отбрил Кашемиров. — А Елизавета Борисовна, — добавил через мгновение, не дожидаясь реакции Полынина, — если вы забыли, Дмитрий Кириллович, в спецназе ГРУ службу проходила. Не вам чета.

«В спецназе ГРУ? — удивилась Лиза. — Ну, можно сказать и так…»

Вообще-то она там действительно служила. Инструктором по выживанию… Но спецназ ГРУ? Звучит впечатляюще, однако не про нее.

— Готовы попробовать? — спросил Кашемиров, начиная хмуриться.

— Попробовать? — оторопела Лиза, не зная, что и сказать.

— Такой шанс! — вздохнул Линев, а Лиза подумала, что быть инженером-электриком ничуть не менее почетно, чем долбаным разведчиком.

— Я готова!

— Вот и чудесно! — с видимым облегчением улыбнулся Кашемиров. — Приступаем!

* * *

Качнуло. Резко и сильно. Слева направо, и еще раз, но уже в обратную сторону. Лиза открыла глаза, и навстречу ей ударило солнце. Ошеломило внезапностью, оглушило мощью и рвануло вдруг, убегая куда-то вниз.

«Продольное вращение… Что?»

Земля встала дыбом. Нечеткая, невнятная картина. То ли снег и черный лес, то ли просто негатив. Черное и белое. Монохром…

И снова солнце. Клок голубого неба, стремительно проваливающегося вниз, и взлетающая над головой земля.

«Русские горки? Двойной луп?»

Лиза ощутила волну вибрации, мощный толчок вдоль осевой линии, как если бы тормознула со всей дури на полном ходу. Земля ушла вниз, уступая место небу и солнцу, и… Перед ней открылся вид на какую-то огромную и напрочь незнакомую конструкцию. Нечто вроде тримарана — вид из-под воды, — покрытого белыми и голубыми пятнами, а в следующее мгновение откуда-то оттуда, сверху вниз, на нее обрушился шквал огня…

* * *

Жаркая тьма. Холодный мрак. Боль. Багровые всполохи и тяжкий гул. Вспышки звезд. Вопли сирен. И снова боль, жар и душный мрак…

* * *

Она проснулась от боли. То ли неловко повернулась во сне, то ли еще что, но правое плечо пронзило такой болью, что Лиза даже вскрикнула. Словно раскаленная спица прошла насквозь, через мышцы и кости… через всё!

— Ох! — выдохнула Лиза и открыла глаза.

— Леопольд Карлович, скорее! — крикнул кто-то испуганным голосом. — Она очнулась!

«Очнулась? Кто?» — Лиза хотела повернуть голову, но добилась только приступа тошноты. Сжало виски, потолок поплыл, и горькая волна желчи подступила к горлу.

— Тэкс! — в поле зрения появилось лицо, не узнать которое было просто невозможно. Профессорская бородка клинышком, седые волосы, прищуренные светлые глаза за круглыми стеклами очков…

«Доктор Айболит…»

У него даже шапочка медицинская — насквозь старорежимная — на голове имелась.

— Тэкс, — сказал неведомый Леопольд Карлович, вглядываясь в Лизу. — Ну, и как оно Там?

— Там? — голос звучал хрипло и тихо, но, судя по ощущениям, это был ее собственный голос.

— А где? — усмехнулся «доктор Айболит». — Или не помните? Вы вообще, что последнее помните?

— Небо…

— Уже хорошо! — похвалил доктор. — А как вас звать, помните?

— Ли… Лизой.

— Лиза! Неплохо. А по батюшке?

— Борисовна…

— Не говори глупостей, Лизка! — встрял откуда-то слева раздраженный женский голос. — Елизавета Борисовна это бабка твоя, царствие ей небесное! А ты Аркадиевна! Ар…

— Надежда Федоровна! — укоризненно покачал головой Леопольд Карлович, глядя куда-то поверх головы Лизы.

— Молчу!

— Вот и помолчите, пожалуйста! Итак! — посмотрел он на Лизу. — Борисовна или Аркадиевна?

— Не знаю… — растерялась Лиза. Она, и в самом деле, вдруг засомневалась: Аркадиевна? Борисовна?

«Бог весть!» — Голова была тяжелая, мысли — неповоротливые, медленные, неловкие.

— Ладно, — не стал настаивать добрый доктор. — Не помните, и бог с ним! А что у нас с фамилией?

— Берг.

— Это по матери! — снова влез давешний голос.

— Вот видите, госпожа капитан-лейтенант! — улыбнулся Леопольд Карлович. — Можете, если хотите! Теперь давайте вспомним вашу настоящую фамилию!

«Капитан-лейтенант?! Он что, издевается?»

— Вы издеваетесь? — спросила прямо.

— Отнюдь! — улыбнулся доктор. — Всего лишь проверяю вашу память. После таких травм, знаете ли…

— Я что, упала? — попробовала вспомнить подоплеку событий Лиза.

— Можно сказать и так! — кивнул доктор. — Какой нынче год, помните?

Лиза хотела было ответить, но осеклась. Она точно знала, что год на дворе девяносто первый, если считать от Революции, как принято в СССР, ну, или две тысячи восьмой от Рождества Христова, но неожиданно почувствовала — говорить об этом не стоит.

— Не помню, — сказала вслух, надеясь, что доктор не сочтет ее полной дурой. — Сколько времени я?..

— Долго, — вздохнул Айболит.

— Можно точнее?

— Семь месяцев…

— Сколько, сколько? — не поверила Лиза.

— Семь месяцев, — грустно улыбнулся доктор. — Но давайте будем оптимистами! Все-таки не семь лет!

«Это уж точно! — согласилась с ним Лиза, стремительно проваливаясь в сон. — Но отчего мы все время говорим по-польски?»

* * *

Проснулась уже вечером, хотя и не знала, в тот же день или в какой-то другой. Однако же факт — освещение изменилось. В комнате, вернее, в больничной палате — ведь она наверняка находилась на лечении, — сгустились сумерки. Свет исходил откуда-то слева. Теплый. Электрический. Похоже, настольная лампа… Лиза повернула голову, борясь со слабостью и болью, посмотрела.

В кресле рядом с кроватью, забравшись в него с ногами, сидела молодая светловолосая женщина, читала книжку. И лампа нашлась. Стояла на тумбочке. Массивная, незнакомой конструкции, под персиковым абажуром.

— Проснулась? — женщина спросила, даже не повернув головы.

Голос показался Лизе знакомым, но прошло несколько секунда, пока она не вспомнила. Судя по всему, это была та самая женщина, которая взялась ее давеча поправлять.

— Надя?

— Значит, меня все-таки помнишь… — женщина отложила книгу и посмотрела на Лизу. — Это ничего, если я не буду устраивать истерику?

— А ты умеешь? — Лиза уже поняла, что, как это ни странно, их — ее и эту совершенно незнакомую ей Надежду Федоровну, — связывали давние и весьма близкие отношения. Родственница? Подруга? Сослуживица?

«Сослуживица!»

Воспоминания упали на нее, как обвал, и едва не раздавили своей тяжестью. Лиза вспомнила, кто она и откуда, как вспомнила и то, как «пошла» на задание. У них был прорыв и захват, и локализованная женщина лет двадцати пяти — тридцати, в подсознание которой Лиза должна была нырнуть, чтобы увидеть чужими глазами один из миров, лежащих «за стеной». Термин дурацкий, разумеется. Тем не менее как-то прижился, и даже перекочевал из рабочего жаргона в документы.

«За стеной!»

До Лизы на «ту сторону» — еще один идиотский эвфемизм — ходили всего несколько человек, но самым успешным оказалось хождение Полынина. Он минут двадцать боролся с подсознанием на редкость негостеприимного реципиента, но все-таки «прорвался» к зрительному каналу и увидел городскую улицу, людей, одетых по европейской моде двадцатых годов, какие-то незнакомые машины. Полынин утверждал, что навстречу ему ехал по проезжей части огромный локомобиль, — многоэтажные каменные дома, магазины, рестораны… К сожалению, он ничего так и не услышал, и поэтому не мог сказать, на каком языке говорили окружающие его люди, но утверждал, что все вывески были написаны латиницей, хотя и на каком-то явно славянском языке. Все-таки, прежде чем подсознание реципиента обнаружило и выдавило «подселенца», — а так, в конце концов, случалось до сих пор со всеми «разведчиками», — Полынин успел увидеть одну вывеску на кириллице. «Русская книга». И окно закрылось.

Вообще, технология «внедрения» оставляла желать лучшего. Новое дело, недостаточно исследованная область, да и техническая база в Институте была так себе. Тем не менее группа профессора Константинова свой хлеб ела не зря. Энтузиасты! Работали день и ночь, и лабораторными методами выяснили немало интересного по поводу взаимоотношений реципиента и «трансплантата». Так что, когда Лиза «нырнула в никуда», она твердо рассчитывала на окно длительностью от получаса до часа. Предполагалось, что, в отличие от Полынина, ей удастся «совместиться» и не только увидеть, но и прочувствовать чужой мир. Может быть даже, взять контроль над телом. Пусть ненадолго, но все-таки взять. На минуту, две… Но семь месяцев?! И еще эти слабость и боль?!

«Я что, застряла?!»

— Лиза? — встревоженно спросила Надежда, вставая из кресла и наклоняясь над кроватью.

— Ох, да! — «очнулась» Лиза. — Извини! Я долго спала?

— Четыре часа, — бросив взгляд на часы, ответила женщина.

— Надя, я… — несмотря на слабость, соображала Лиза на редкость быстро. Не то чтобы на нее «снизошла божественная ясность», но и туман, застилавший сознание, умалился и растаял. — Я…

— Ты! — подсказала женщина.

— Я ничего не помню! — решилась Лиза, словно бросилась в полынью.

— Но меня-то ты помнишь? — нахмурилась женщина.

— И тебя не помню, — призналась Лиза. — Твое имя назвал врач, вот и все.

— Совсем ничего?

— Совсем!

— Адрес? Звание? Имя мамы? — начала перечислять Надежда. Держалась она, на удивление, хорошо. Не растерялась. Не запаниковала. Не впала в истерику. — Петра помнишь?

— Не помню! Звание доктор назвал… Леопольд Карлович.

— Профессор.

— Что?

— Леопольд Карлович Ахо — профессор военно-медицинской академии.

— Не знала… А где я служила?

— Значит, совсем ничего?

— Ничего!

— Это плохо! — покачала головой женщина. — На флот, конечно, в любом случае не вернут. Но если признают невменяемой, о личной свободе и правах собственности забудь!

— Что же делать? — почти искренно растерялась Лиза.

— А я на что? — подняла бровь Надежда. — Ты вон семь месяцев в коме пролежала, пришла в себя и с ходу запомнила и меня, и профессора, и звание. Значит, голова-то работает!

— Ну, возможно… — неуверенно признала Лиза.

— Хорошо! — кивнула женщина. — Тогда не станем терять времени! Пить хочешь?

— Хочу!

— На вот! — протянула Надежда поильник. — Клюквенный морс, сама знаешь! Или нет? Ну, все равно пей, и за дело!

— Значит, так, — сказала Надежда, когда поильник вернулся на свое место на прикроватной тумбочке. — Ты Елизавета Аркадиевна Браге. Баронесса и капитан-лейтенант флота, чем обычно и гордилась немерено. Званием, а не титулом, хоть ты и родственница, пусть даже дальняя, датским Браге, а значит, и самому Тихо. Мать — Антонина Павловна, урожденная Берг, отец…

* * *

Учились, сколько хватило сил. Но и то правда, утомляемость зашкаливала, и Лиза то и дело вынуждена была прерываться на отдых или вовсе задремывала. Но когда утром рядом с ее кроватью объявился средних лет подтянутый «доктор», Лиза была уже готова и в грязь лицом не ударила.

— Итак, — сказал доктор, назвавшийся Иваном Христофоровичем, и раскрыл блокнот, — давайте, Елизавета Аркадиевна, проверим немного вашу память.

— Давайте, — согласилась Лиза. — Только недолго. Я быстро устаю.

Голос все еще не восстановился. Звучал тускло и сухо, слабый и прерывистый, так что на самом деле Лиза и не говорила вовсе, а как бы нашептывала, то и дело теряя при этом дыхание.

— Вы, простите, с какого года? — спросил тогда подтянутый доктор.

Ох, знала Лиза таких почетных чекистов из Первого отдела, и голос такой — вкрадчивый, — пару раз в жизни слышала. С этими не ошибешься. Что там, что здесь, из одного полена струганы!

— С девяносто девятого, — сказала она вслух, хорошо усвоив с вечера «основные вехи».

— То есть вам сейчас двадцать девять лет?

— Нет, Иван Христофорович, — не согласилась Лиза. — Мне сказали, я в коме семь месяцев пролежала. Стало быть, мне сейчас тридцать. День рождения как раз в январе был.

— А в армии с какого года? — ничуть не смутившись, продолжил расспрашивать «доктор».

— На службе с четырнадцатого, но не в армии, а на флоте. Есть разница.

— Считаете флотских круче? — прищурился Иван Христофорович.

— А тут и считать нечего! — отрезала Лиза, вживаясь в образ. — Это все признают.

— Допустим, — кивнул «доктор». — Вы где живете?

«Интересный вопрос…»

— Когда где! — если бы могла, пожала бы плечами, но правое плечо ломило не по-детски, да и голову лучше было оставить в покое. — Иногда на базе, иногда на борту. Но вы, верно, имеете в виду мой официальный адрес. Тогда Шлиссельбург, Смолянка, дом Корзухина, двенадцатый этаж.

— Вам принадлежит весь этаж?

— Да, — подтвердила Лиза, — но мои апартаменты именные. Просто «Браге», без номера.

— Дорогая собственность.

— По наследству досталась.

— От родителей?

— Нет, от дяди — брата отца.

— От Андрея Николаевича?

— Нет, — возразила Лиза, — от адмирала Дмитрия Николаевича Браге. И вот что, доктор. Хочу сразу же прояснить. Я знаю, чем отличается опросник психиатра от допроса контрразведчика. А вы даже не флотский, а кирза паршивая! И звание у вас наверняка невысокое. Что за притча? Я только из комы вышла, а вы ко мне с допросом? Я старший офицер, между прочим, и по званию равна армейскому штаб-майору. К тому же, как мне сообщили, награждена «Полярной звездой»! Хотите, напишу жалобу адмиралу Георгиевскому?

— Э! — опешил «доктор». — Я…

— Пошел вон, гаденыш! — прошипела по-змеиному Лиза, благо что на ор сил все равно не нашлось. — И чтобы духу твоего здесь больше не было! Выблядок!

«Кто? — не поверила Лиза своим ушам. — Выблядок? Я и слова такого…»

Но нет! Знала, разумеется. Вот только не употребляла никогда. Но это полдела. А дело в том, что все здесь отчего-то говорили по-польски.

* * *

— Вот же тварь! — вспылила Надежда, когда Лиза рассказала ей о визите подтянутого «доктора».

У Нади были дела в городе, но ближе к вечеру она появилась в палате и, продемонстрировав Лизе огромную сумку, сообщила:

— Апельсины, клюквенный морс, шоколад и все твои семейные альбомы!

— Мне твердую пищу нельзя… — вздохнула Лиза. — Пока…

— А мы понемножку! — возразила Надя. — Шоколад из Антверпена! Хороший! Я тебе его сейчас растоплю, попьешь горячим!

Вот тут Лиза ей все и рассказала.

— Вот же тварь!

— Ну, я ему так и сказала.

— Что, тварью назвала? — улыбнулась Надя.

— Нет, — попробовала усмехнуться в ответ Лиза, — выблядком!

— Ох, Лизка! — рассмеялась Надежда. — Узнаю любимого пилота!

И как-то так она произнесла слово «любимый», что Лизу даже озноб пробил.

— Мы?.. — спросила осторожно, сама еще не твердо зная, о чем спрашивает.

— Было дело! — улыбнулась Надежда. — Но давно и неправда. Ты Петра встретила. На этом все и закончилось.

Не то чтобы Лиза не знала, что некоторые женщины любят других женщин, но в СССР об этом как-то не говорили никогда. О педерастах — да. А о таких — нет.

— А теперь?

— Лиза, мы с тобой кузины и самые близкие подруги. Ты мне, а я тебе. И все эти «глупости» ничего изменить не могут. Ты вышла замуж, я в другую влюбилась… Все путем!

— Так я замужем? — ужаснулась Лиза.

— Уже нет! — покачала головой Надежда. — Ты же видишь, ни он, ни Гринька — сукин сын, и носа не кажут.

— А ведь это Гринька, ублюдок, на тебя контрразведку натравил! — сказала через мгновение. — И как я сразу не сообразила?! Ведь, если ты не дееспособна, титул и все прочее к нему перейдут. Вот же урод!

— А кто он мне? — спросила Лиза, начиная понимать, что просто ей здесь не будет.

— Хороший вопрос! — кивнула Надежда. — Сейчас я тебе его покажу, незаконнорожденного! Дай только сварю шоколад…

* * *

Григорий Берг — Лизин единоутробный брат — объявился уже на следующий день.

— Помяни черта! — Едва не сплюнула Надежда и демонстративно отошла к окну.

— Может быть, оставишь нас наедине? — холодно поинтересовался высокий статный военный, провожая ее взглядом.

— Обойдешься! — огрызнулась, не оборачиваясь, Надежда.

— Я могу позвать санитаров! — сообщил подполковник, голос его звучал сухо, почти равнодушно.

«Подполковник Берг!»

О звании своего братца Лиза знала только от Надежды. Погон Григория ей было не рассмотреть, да если бы и смогла! Знаки различия здесь, верно, были не такими, как в ее СССР.

— Прекрати говорить глупости, Гриня! — вмешалась она в бессмысленную перепалку, отметив мимоходом, что, войдя в палату, Григорий на нее даже не посмотрел. — Переходи к делу, если тебе есть, что сказать, и выметайся!

— О! — обернулся к ней Берг. — Значит, ты и в самом деле очнулась! Мило.

— И не надейся! — Сейчас Лиза видела, все, что рассказала ей об этом говнюке Надежда, истинная правда. Такие вещи открываются в интонациях, во взгляде, в манере держаться, в мимике и жестах. Такое ни с чем другим не спутаешь!

— Тем не менее я хотел бы обсудить вопрос твоей дееспособности… — сказано спокойно, без ажитации, как если бы смертный приговор зачитывал.

— Опекуном хочешь стать?

— Ну, я в любом случае твой ближайший родственник, — пожал плечами Григорий.

— Уже нет! — зло усмехнулась Лиза, хотя, казалось бы, ей-то какое дело?! Он ей не родня, она вообще здесь чужая. Но и ее, что интересно, взяло за живое.

— Ох, милая Лиза! — казалось, торжество зажжет, наконец, улыбку на этих красиво очерченных губах, но нет! Не дано. — Любое твое нынешнее распоряжение может быть оспорено в суде…

— Поэтому я сделала все распоряжения заранее.

— Что ты имеешь в виду? — поднял бровь Григорий.

— Гриня, милый! — через силу улыбнулась Лиза. — Я оставила завещание, и в нем ясно оговорено, что ты мне не родственник, а обычный ублюдок. Мать моя, царство ей небесное, женщина была в целом неплохая. И меня любила. По-своему. Но шлюха, — прости господи, — и этих слов из песни не выкинешь. А отец твой, Гриня, и того хуже. Это ж надо быть таким уродом, чтобы прижить ребенка от собственной сестры?! Так что, милый, — подчеркнула она обращение, возвращая его Григорию, как фальшивую монету, — ты не только ублюдок, но еще и выродок!

— Это грязные сплетни! — поморщился Григорий. — Мой отец…

— Гриня, — остановила его Лиза, — к моему завещанию приложены письма нашей общей матушки, и они недвусмысленны. Так что утрись! Ты мне никто и никогда никем не станешь, и не потому, что мать тебя отцу в приданое принесла, а потому что ты всю жизнь ведешь себя, как поганец. И сейчас тоже! А опекун, если понадобится, у меня уже есть. Надежду Федоровну ты ведь знаешь? Вот с ней и будешь иметь дело, если до этого дойдет!

* * *

Проснулась ночью. Лежала без сна, слушая, как заполошно колотится сердце. Лежала, уставившись в залитый лунным светом потолок, и ощущала, как захватывает душу тоска. Холодная, безысходная, словно стылая бесплодная земля, на которой не выжить. Да и не надо, потому что, чем так жить, лучше умереть.

К ней, наконец, пришло осознание случившегося. Сейчас, ночью, на этой больничной койке, Лиза вдруг с предельной ясностью поняла, что напрочь и надолго — а скорее всего, навсегда — отрезана от своего мира. Вырезана из него. Вычеркнута, потеряв и себя, Елизавету Борисовну Берг, какой саму себя знала и ощущала, — и какой знали, видели и ощущали ее все вокруг, — и сам тот мир, в котором родилась и до сих пор жила. Ничего не осталось. Ни облика, ни места, ни друзей, ни близких. Никого и ничего, кроме испуганного сознания инженера-электрика Елизаветы Борисовны Берг, запертого в чужом немощном теле, в чужом незнакомом мире, среди чужих незнакомых ей людей.

Что с ней случилось? Как такое могло произойти? Все это казалось безумием, бредом, ночным кошмаром, но, увы, не привиделось, не пригрезилось, а происходило с Лизой на самом деле. Похоже — и это была пока единственная рабочая гипотеза, — она «подселилась» к реципиенту не в самый подходящий момент.

«Оказалась в неудачном месте в неудачное время…»

Со слов Нади — и из принесенной подругой статьи в газете «Шлиссельбургский курьер» — Лиза уже знала, что капитан-лейтенант Браге была пилотом штурмового коча — чем бы эта штука ни была на самом деле, — и во время вооруженной провокации поляков в районе Опочки атаковала их крейсер-тримаран. Поступок героический, разумеется, но одновременно самоубийственный, поскольку не оставляет пилоту одиночного штурмовика никаких шансов на выживание. Так и случилось. Лиза смутно помнила вид на тримаран снизу, и ощущение полета, и ленты трассеров, стремительно развертывающиеся ей прямо в лицо… И это не сон, а жизнь. Объективная реальность, данная нам в ощущениях. По факту Елизавета Браге прорвалась сквозь заградительный огонь, поразила — из пушки или пулемета — правый корпус тримарана, вызвав детонацию боезапаса на нижней артиллерийской палубе, но и сама была буквально расстреляна в упор кинжальным пулеметным огнем. Как все это выглядело на самом деле, Лиза представляла себе в самых общих чертах, так как не знала, ни что такое этот чертов крейсер-тримаран, ни как выглядит этот ее штурмовой коч. В голову приходили лишь образы из фильмов про войну с немецкими фашистами. Одинокий истребитель с красными звездами на крыльях, атакующий идущие строем немецкие бомбовозы. Что-то такое. Но реальность наверняка была куда причудливее.

Однако, так или иначе, штурмовик капитан-лейтенанта Браге был сбит и, разваливаясь на части, упал на окраине села Орлово. Там ее и нашли. Надя сказала, сначала подумали — мертвая. Но она неожиданно ожила и начала дышать. Остальное в сжатом пересказе из вторых уст выглядело знакомо и оттого, наверное, понятно. Эвакуационный транспорт, госпиталь в Пскове, затем еще один, в Ниене — где бы ни находился этот неизвестный Лизе город, — и, наконец, Шлиссельбург, где она — но уже не та, что прежде, а нынешняя — очнулась от комы и открыла глаза всего лишь несколько дней назад.

Когда же произошел обмен? Лиза полагала, что именно тогда, когда одна женщина умерла, а другая начала дышать. Одна умерла, другая воскресла. Такой поворот многое объяснял. Хотя вполне мог оказаться пустой идеей, высосанным из пальца пустяком…

* * *

В следующие несколько дней никто Лизу не тревожил: ни Гриня — сукин сын, ни Петр, которому, слава богу, было нынче не до своей бывшей жены. Со службы, правда, через лечащего врача вежливо поинтересовались, когда и в каком составе ее можно будет навестить, но Лиза эту робкую попытку убила на корню.

— Виктор Павлович, — сказала она доктору Егоршину, — вы же не только мой лечащий врач, вы еще и молодой мужчина. А теперь посмотрите на меня и скажите, только честно, стоит мне нынче принимать гостей, или ну их?

Доктор посмотрел, кивнул и, ничего к этому не добавив, ушел.

Лизу оставили в покое. Даже Надя исчезла, сославшись на форс-мажор в ателье, а с персоналом — со всеми этими нянечками, милосердными сестрами, докторами и фельдшерами — Лиза старалась вести себя предельно сдержанно. Лишнего не говорила, предпочитая молчать везде, где это было возможно. Зато слушала внимательно — людей и радио, — смотрела по сторонам, читала газеты и журналы, старалась понять увиденное и услышанное, систематизировать, запомнить. В общем, училась, и при этом изо всех сил старалась себя не жалеть. Получалось, впрочем, плохо. Особенно ночью, когда слезы не только подступали к глазам, но и текли из них потоком, стоило лишь вспомнить, кто она на самом деле и что с ней произошло.

Себя было жалко до безумия, местную Лизу, впрочем, тоже. Судя по фотографиям, Елизавета Браге была высокой стройной женщиной. Не красавица, но скорее симпатичная, чем наоборот. Вернее, не так. «Симпатичная» — это не про нее. Эта женщина-пилот была интересная. Умная и с характером. Авиатор, герой… И все, что от нее осталось, это тело, в котором жила теперь другая женщина, от собственного тела которой не осталось ничего. Это Лиза поняла не сразу, но со временем разобралась. Разумеется, физика процесса была ей известна лишь в самом общем виде, но и этого достаточно. При «захвате» происходит синхронизация двух временных потоков, и значит, пролежав в коме семь месяцев здесь, там она, скорее всего, просто умерла.

«Или нет…»

* * *

В понедельник разрешили вставать с кровати, и целых пять минут выгуливали по палате. Теснота не мешала, наоборот — пугали расстояния. Ноги были слабые, с трудом выдерживали вес исхудавшего тела и никак не желали идти. Однако не зря говорится, что упорство и труд все перетрут. Лиза старалась изо всех сил. Потела, сходила с ума от тоски и боли, но все равно шла. Шаг за шагом — ведь капля камень точит, — вздох — выдох, усилие, и еще одно. Прошла метр, осилила другой. Добралась до двери и упала в объятия Надежды.

— Молодец! — похвалила та, волоча Лизу обратно на кровать. — Пять минут отдыха, и вперед!

Напоила морсом — брусника с морошкой, — рассказала, как сдавала вечернее платье кинодиве Анни Кингисепп, и снова подняла на ноги. На этот раз удалось выйти в коридор и добраться до сестринского поста. Там отдохнули немного и пошли обратно. Когда добрались до кровати, ноги дрожали и горели огнем.

— Лиха беда начало! — рассмеялась Надежда, чмокнула Лизу в щеку и принялась хлопотать над своими сумками.

В термосе нашелся куриный бульон, в судках — осетрина холодного копчения, паюсная икра и салат из яблок с апельсинами и клубникой.

— Ешь, Лизка! — приговаривала Надежда. — Ешь, а то никто замуж не возьмет!

— Надя, — спросила Лиза, прожевав очередной золотистый ломтик безумно вкусной осетрины, — мне кажется, или у рыбки вкус изменился?

Спросила и тут же спохватилась, уж вкус-то осетрины Елизавета забыть никак не могла. Но Надежда не удивилась. Напротив — обрадовалась.

— Точно! Это потому что я тебе у Исайченко каспийского осетра купила, а не балтийского, как ты любишь! Он сказал, этот жирнее, я и повелась. А память-то, выходит, Лизка, к тебе возвращается!

Лиза промолчала, но про себя отметила, что при всем сходстве между двумя мирами — ее родным и этим новым — различий у них никак не меньше. В ее мире осетров нигде, кроме Волги и Каспия не осталось. Повывелись.

«Кажется, еще есть в реке Урал и где-то в Сибири», — припомнила Лиза, однако совершенно очевидно, что на Балтике осетров нет. Во всяком случае, на памяти последних трех поколений…

* * *

Через десять дней Лиза самостоятельно дошла до киоска и купила у артельщика горячий бублик с маком. Деньги ей оставила Надежда, так как бухгалтерия Адмиралтейства все никак не могла отменить ранее выданное поручение о переводе оклада содержания капитана Браге прямиком на ее закрытый — иди его теперь открывай — банковский счет. Они же не знали, что она очнется, вот бюрократия и показала себя, какая она есть «на этом свете»! А в результате, если бы не Надежда, осталась бы Лиза на неопределенное время без копейки в кармане. Однако Надежда о такой мелочи, как деньги, не забыла, и Лиза отправилась к артельщику.

Это был первый раз, когда Лиза решилась что-то купить самостоятельно. Порядка цен она не знала, но на ее счастье в ходу здесь оказались рубли и гроши. Про гроши Лиза знала не понаслышке. В детстве она жила с родителями в Гданьске, ходила там в обычную польскую школу, дружила с местными девочками, что означало, между прочим, покупку мороженого и прочие девчачьи радости. С тех пор она знала — сто грошей равны одному злотому. Но здесь вместо злотых были рубли.

Надежда оставила ей две «трешки» и «десятку» ассигнациями — это слово было отпечатано на бумажных деньгах латинскими буквами, как, впрочем, и слово «рубль», — пять металлических рублей и несколько монет достоинством в десять, двадцать и пятьдесят грошей. Поразмыслив, Лиза расплатилась с артельщиком — еще одно смешное слово, — серебряным рублем, который, похоже, и в самом деле был отчеканен из серебра. Во всяком случае, Лиза нашла на нем пробу. Клеймо — «скрещенные мечи» — ничего ей не говорило, как и число «900». Однако словосочетание «девятисотая проба» показалось знакомым. А бублик, как выяснилось, стоил пять грошей, так что, получалось, гроши здесь, как и в Польше ее времени, соответствовали копейкам. Сто грошей — один рубль.

Купив бублик и, отщипнув от него крошечный кусочек, Лиза отправилась искать библиотеку. Доктор Егоршин сказал, что библиотека находится на третьем этаже, и Лиза впервые после пробуждения вступила на лестницу. Что сказать! Лучше бы она занялась чем-нибудь другим. Когда добралась до следующего этажа, в глазах уже было темно, дыхание сорвано, и сердце заполошно билось, пытаясь прорваться сквозь решетку ребер.

«Твою ж мать!»

Могла запросто грохнуться в обморок или еще что, но какая-то сердобольная девушка довела до скамейки, усадила и принесла воды. Лиза сделала маленький глоток, постукивая зубами о стекло стакана, и ее чуть не вывернуло. Горечь подступила к горлу, но второй глоток явно пошел на пользу, а после третьего начало проясняться в глазах.

«Ох, ты ж!..»

Но поблагодарить вслух свою спасительницу Лиза смогла лишь после пятого или шестого глотка.

Потом долго сидела одна. Собиралась с силами. Вдыхала носом, выдыхала ртом. Дождалась, пока выровняется дыхание и успокоится сердце, осторожно встала на ноги и медленно, по-стариковски пошла по коридору.

До библиотечной комнаты дошла минут за десять.

— Хотите что-нибудь почитать? — спросила пожилая библиотекарша, одетая, как и все прочие работники госпиталя, в белый халат.

— Да, — с трудом улыбнулась Лиза. — Можно я полистаю энциклопедию?

Энциклопедия — большие толстые тома в тесненной золотом коже стояли на полках прямо за спиной библиотекаря. И на корешках, что характерно, золотыми латинскими буквами так прямо и написано — «Большая Русская Энциклопедия».

Вообще, если уж придется здесь жить, то со всем этим следовало разобраться, и как можно скорее. Лиза все еще не знала, в каком времени и в какой стране она оказалась. Если судить по одежде и приборам — телефонам и радио, термометрам и прочим тонометрам, — это было похоже на двадцатые — тридцатые годы двадцатого века. Да и в газетах датой выпуска значился двадцать девятый год. Однако в небе над госпиталем пару раз проплывали воздушные корабли необычной конструкции, да и в самом госпитале Лиза видела уже телевизоры и самодвижущиеся устройства на голенастых лапах, сделанных из бронзы и стали. Роботы? Скорее всего. Но роботы какие-то не такие, какими они должны были быть, исходя из довольно обширных знаний в электротехнике и устройстве ЭВМ, которыми располагала Лиза. Что же касается страны, то тут все обстояло куда сложнее, чем хотелось бы. И спросить не у кого, потому что о таких вещах Лиза боялась спрашивать даже Надежду, которая в каждый свой визит проводила с Лизой «уроки прошлого». Но одно дело забыть свою жизнь, и совсем другое — не знать основополагающих вещей!

Окружающие Лизу люди говорили на языке, удивительно напоминающем польский, но польским тем не менее не являющемся и называвшемся, как это ни смешно, русским. Лиза польский язык знала неплохо. Умела говорить и читать, вполне грамотно писала, но вот какое дело. Она понимала этот их «русский» не слишком хорошо. В нем было много незнакомых слов, да и некоторые грамматические обороты ставили Лизу в тупик, не говоря уже о черт знает каком произношении. Однако, когда она говорила сама, ее произношение ничем существенно не отличалось от того, как говорили другие люди. Вернее, отличалось немного, но совсем не в том смысле, в каком стала бы думать Лиза. Доктор Егорычев сказал ей как-то, что ему очень нравится то, как она говорит.

— Все-таки, — сказал он ей с улыбкой, — у вас, пскобетян, язык куда лучше, чем у нас, на севере.

«Мы скобские? — вспомнила Лиза старый советский фильм «Мы из Кронштадта». — Пскобское произношение? Умереть, не встать!»

Получалось, что говорит и пишет Елизавета Браге, а понимает и читает Елизавета Берг. Стоило Лизе задуматься, и фразы выходили так себе, корявые и неправильные, да и произношение «проседало», что свидетели ее очередного фиаско относили обычно на счет ее плохого самочувствия. Все-таки Лиза семь месяцев пролежала в коме, ей можно.

Однако если не задумываться, а говорить «автоматом», не переводя с «русского» на «русский», Лизина речь лилась свободно и звучала правильно, хотя иногда она и сама не понимала, «что несет». То есть по смыслу это, судя по всему, было именно то, что она хотела сказать, но таких грамматических оборотов, поговорок и прочих фразеологизмов она никогда раньше не знала и знать не могла.

Ну и еще, писали здесь, как и в Польше, не кириллицей, а латиницей.

— Хотите что-нибудь почитать? — спросила библиотекарша.

— Да, — с трудом улыбнулась Лиза. — Можно я полистаю энциклопедию?

— Какой вам дать том? — ничуть не удивившись, спросила женщина.

— «Эн», — ответила Лиза. — «Ни».

— «Ник-Нис», — добавила, рассмотрев маркировку томов.

— Садитесь за стол, сударыня! — кивнула библиотекарь на ближайший стол. — Вы едва стоите на ногах, и лица на вас нет. Хотите, позову врача? Нет? Как знаете. Я сейчас принесу вам этот том.

И она принесла.

«Ник-нис, Ниен, — прочла Лиза. — Ниен — столица Ижорского княжества. Расположен на северо-западе республики Себерия, на побережье Финского залива и в устье реки Невы… Город основан в 1193 году шведами… Крепость Ландскрона… стена… захвачен Новгородом в 1351 году……важнейший экономический, научный и культурный центр Себерии, крупный транспортный узел… Население… 3 785 190…»

2

Когда пришло время выписываться из госпиталя, Надя пригласила пожить у нее — «поживешь, осмотришься, то да се!» — но Лиза настояла на том, чтобы «вернуться домой». Домой, как бы двусмысленно это ни звучало в ее случае.

«Домой… Кто бы мог подумать!»

В конце концов, Надежда согласилась и даже подготовила апартаменты на Смоляной улице к возвращению хозяйки.

— У вас там, на Смолянке, артель уборщиков работает, — рассказывала Надежда в вечер перед выпиской. — Дом Корзухина убирают и два соседних. Я им заплатила, так они тебе и окна вымыли, и полы, и все шкафчики на кухне. В общем, все, что надо, то и вымыли, — хохотнула в своем обычном, несколько фривольном стиле. — Ледник я включила, продукты на первый случай завезла… Что еще? Электричество есть, телефонная линия в порядке, радиоскоп работает…

— Спасибо, Надя! — улыбнулась Лиза, совершенно очарованная тем, как к ней относилась эта молодая красивая женщина. Один из лучших и невероятно востребованных модельеров столицы — так о Надежде Вербицкой писали газеты, — она находила время, чтобы навещать увечную подругу, сидеть с ней долгие часы, воссоздавая по крупицам «утерянное» прошлое, едва ли не с ложечки кормить вкусностями и разностями и рассказывать со смехом новости светской жизни. Однако Лиза понимала, когда-нибудь ей все равно придется «встать на крыло» и начать жить своей головой, и лучше сделать это раньше, чем позже. Потому что она здесь, похоже, навсегда. Ей здесь жить! Оттого и отказалась погостить у Надежды, хотя чем дальше, тем больше воспринимала ее как свою собственную — Лизы Берг — самую близкую подругу.

И был вечер, и было утро… день второй… Таксист — их называли здесь извозчиками — остановил свой тяжелый локомобиль у парадного подъезда дома Корзухина и помог внести дорожную сумку Лизы в вестибюль. Управляющий Федор Емельянович вызвал звонком мальчика и приказал ему сопроводить госпожу Браге в ее апартаменты на двенадцатом этаже. Потом был лифт — монументальный и роскошный, — коридор, устланный ковровой дорожкой, и дубовая дверь, на которой значилось новое имя Лизы.

«Капитан 2-го ранга баронесса Е. А. Браге».

Капитаном 2-го ранга Елизавета стала практически посмертно. Никто ведь всерьез не ожидал, что она выживет. За «подвиг самопожертвования, совершенный во время боевых действий» князь Новгородский — это был, как выяснилось, отнюдь не титул, а должность, наподобие президента, — наградил ее орденом «Полярной звезды», что предусматривало — среди прочего, — внеочередное производство. Так что в отставку Лиза вышла не капитан-лейтенантом, а полновесным капитаном, поскольку в обыденной жизни — на службе и вне ее — капитаны рангом не меряются.

Лиза вошла. Закрыла за собой дверь, уронила на пол кожаный баул.

«Ну, вот я и дома…»

Она неторопливо осмотрелась. Просторная прихожая, три украшенные резьбой двери с бронзовыми ручками, венецианское ростовое зеркало, мебель из дуба — шкаф, обувная тумба, вешалка для шляп, — оленьи рога по обе стороны от центральной двери, маленькая люстра. Красиво, недешево, незнакомо…

За дверью слева оказался короткий темный коридор. Кладовка, уборная и вход на кухню. Лиза долго не могла найти выключатель, но потом смирилась и «отпустила» мысли гулять самих по себе. Получилось хорошо. Ноги привели, куда надо. Левая рука поднялась и коснулась плоской эбонитовой коробочки с рычажком. Вниз — свет выключен, вверх — включен.

«Забавно…»

В кладовке нашлось несколько пар лыж, шипованные ботинки для горных восхождений, коньки, клюшка для игры в русский хоккей, солдатская каска, противогаз, несколько чемоданов и баулов и много всего прочего, что предстояло еще разобрать и изучить.

«Дело номер раз, — отметила Лиза, — кладовка».

Кухня была просторная и совершенно замечательная. Таких кухонь Лиза никогда не видела. Разве что в американских фильмах. Газовая плита с двумя духовками, большой и маленькой, огромный, едва ли не ее роста холодильник, который здесь называли ледником, шкафы и стол светлого дерева и еще один стол, но уже со столешницей из белого мрамора, чайник, посуда, кастрюли и чугунки, сковородки и, бог знает, что еще.

«Кухня! — записала мысленно Лиза. — Не забыть. Посмотреть, где что, разобраться и запомнить!»

«Кофе! — вспомнила она вдруг. — Я чертовски хочу крепкий кофе!»

Теоретически она была здорова, — во всяком случае, так сказал доктор, а она его не стала переубеждать, поэтому технически ей можно было пить хоть водку, хоть кофе с чаем, но практически в госпитале кофе не варили. Чай был, а кофе — увы!

«Ничего, наверстаем!» — весело подумала Лиза, вскрывая банку консервированного кофе. Такие упаковки делали специально для армии и флота. Двести граммов молотого бразильского кофе, запечатанные в пакет из алюминиевой фольги и закатанные в жестяную консервную банку. Срок хранения — три года…

Лиза понюхала, кофе пах, как свежемолотый.

«Великолепно!» — И в этот момент она сообразила, что не могла знать про армейский консервированный кофе, как не знала и того, где стоит эта банка и как ее открыть. Получалось, что тело Елизаветы Браге, вернее, ее мозг хранит не только моторную информацию — всякие там рефлексы и навыки, типа походки и пскобского произношения, но и обрывки знаний о разных неизвестных Лизе вещах. Она не знала, правда, как много таких обрывков сохранила память и каким способом их оттуда извлечь. Тем не менее кофе она нашла. Кофейник тоже. Это оказался весьма замысловатый агрегат из литого алюминия, являвший собой вариацию на вечную тему гейзерной кофеварки.

«Ну, не бином Ньютона!» — решила Лиза, разобравшись с конструкцией, и решительно взялась за газовую плиту. Но тут все оказалось еще проще. Клапаны и краны, серная спичка, как источник возгорания, и газовые конфорки с распределителем.

«Детский сад!»

Пока варился кофе, Лиза нашла колотый сахар в хрустальной сахарнице с серебряной крышкой и такими же щипчиками, пачку турецких папирос «Эрос» и бутылку французского коньяка «Бисквит».

«Бисквит? — удивилась Лиза, но бутылку все-таки открыла. — В самом деле?»

Запах показался знакомым, хотя в прошлой жизни Лиза французский коньяк никогда не пробовала. Однако отчего не предположить, что и это знание принадлежит капитану Браге?

Итак, глоток коньяка, раскуренная папироса и чашка кофе. Вкус коньяка оказался необычным, но приятным, что, скорее всего, тоже было не совсем Лизиным мнением. Дым папиросы… В прошлой жизни Лиза курила спорадически, но никогда запоем. А вот сейчас курение ей неожиданно понравилось, даже несмотря на то, что от первых же затяжек закружилась голова.

Она отхлебнула из чашки и несколько мгновений просто наслаждалась вкусом горячего, чуть сладкого кофе. Глотнула коньяка и подумала, что ходить по квартире с бутылкой некрасиво, даже если она дома одна, да и неудобно, если честно.

«Но мы не боимся трудностей!»

Казалось, рука сама — без вмешательства воли и разума — поднялась и открыла один из кухонных шкафчиков. На полке перед Лизой выстроились в ряд с полдюжины серебряных фляжек.

«Граммов сто пятьдесят…» — определила Лиза на глаз, взяв в руки самую маленькую из них. Плоскую, низенькую и кругленькую. И в самом деле, на дне фляжки было выгравировано — «пять унций».

«А пять унций — это и есть сто пятьдесят граммов, если, конечно, унции американские. Если английские, то чуть меньше…»

Лиза наполнила фляжку коньяком и, допив кофе, продолжила рекогносцировку.

Дверь из кухни вела в столовую. То есть сначала Лиза подумала, что это гостиная. Но потом решила, что у богатых свои причуды, и это все-таки столовая, там и стол, бог знает, на сколько персон имел место быть. А гостиная, стало быть, это комната параллельная столовой, просторная, светлая, красиво обставленная и декорированная, — куда можно пройти и прямо из прихожей через ту центральную дверь, по обе стороны от которой висели оленьи рога.

«Хорошо, понятно! — кивнула мысленно Лиза, рисуя в уме план квартиры. — А тут у нас что?»

Она вернулась в прихожую и открыла дверь справа. Здесь тоже был короткий коридор, симметричный кухонному, и вел он в «личное пространство» хозяйки дома, в ее спальню, кабинет и библиотеку, не считая еще двух полупустых помещений непонятного назначения.

«Красиво жить не запретишь…» — Лиза окинула долгим взглядом спальню, вздохнула, заглянув в прилегающую к ней огромную ванную комнату, и открыла платяной шкаф, занимавший всю стену.

Одежды в нем, однако, оказалось немного. По всей видимости, капитан Браге платья и юбки носила редко, штаны гражданского покроя, впрочем, тоже. Зато мундиров — и юбочных, и брючных — здесь было довольно много и, что называется, на все случаи жизни.

— Красота! — Лиза сняла с перекладины вешалку с черным брючным мундиром. — Наверное, какой-нибудь парадно-выходной…

Кители морских офицеров отчего-то везде красивые. В СССР они Лизе тоже нравились, но этот… Черное хорошего качества сукно, золотое шитье по стоячему воротнику и обшлагам, погоны, знаки различия, орденские планки…

«Черт! — сообразила вдруг Лиза. — Я же во всем этом ни бельмеса не смыслю!»

Она с сожалением вернула мундир на место, тронула рукой темно-коричневый кожаный реглан, тяжело вздохнула, увидев несколько вполне стимпанковских костюмов из желтой и коричневой кожи, и задвинула дверь шкафа.

«Делу время, потехе — час! Еще успею примерить! А сейчас в библиотеку и… работать, работать, работать!» — хихикнула она мысленно, вспомнив старый анекдот про Ленина.

«Учиться…» — Кабинет ей понравился. Массивный письменный стол со столешницей, обтянутой зеленым сукном, несколько застекленных книжных шкафов красного дерева, оружейная витрина с пятью поставленными в стойку ружьями, политическая карта мира в резной раме, старинный напольный глобус, гравюры и картины на темы моря и неба — сплошные парусники, дирижабли и, черт знает, что еще.

— Так! — сказала она вслух. — Весьма занимательно, но чем это мне поможет?

«Придется, наверное, просматривать шкаф за шкафом…» — Лиза пересекла кабинет и, открыв следующую дверь, заглянула в соседнее помещение, которое после беглого осмотра решила считать библиотекой.

Вдоль стен здесь плечом к плечу стояли высокие книжные шкафы, в единственном разрыве был устроен крошечный бар и стойка для киев. И, разумеется, посередине комнаты стоял большой бильярдный стол.

— Занимательно, но не актуально! — сказала Лиза вслух, запомнив, тем не менее, что ей также придется научиться играть в бильярд.

Она вернулась в кабинет, закурила и пошла изучать содержимое книжных шкафов. Первый из них оказался заполнен книгами и справочниками по физике и математике, а также по теории и практике проектирования и строительства машин и механизмов. Впрочем, нашлись в нем книги и по электротехнике, что было любопытно, но, увы, несвоевременно.

Во втором шкафу стояли большеформатные книги: атласы и альбомы. Лиза достала с полки один из атласов — он назывался «Политическая и экономическая география Нового времени» — и перенесла его на стол. Вернулась к шкафу и хотела было закрыть, но взгляд упал на солидных размеров том, переплетенный в тисненую кожу — зеленую с золотом.

«Русский эрос? — удивилась Лиза. — С картинками? Серьезно?»

Она достала альбом и раскрыла наугад. Ну, что сказать? Бывала она в музеях, и ее не удивляло изображение обнаженной натуры. Слыхала кое-что и о порнографии, хотя сама никогда ничего подобного не видела, если не считать, разумеется, фотографий в стиле «ню» из журнала «Чешское фото». Однако «Русский эрос» потряс ее до глубины души. Это было собрание великолепно выполненных цветных гравюр, иллюстрирующих все разнообразие половых отношений, возникающих между мужчиной и женщиной. Со всеми возможными и невозможными подробностями, и в таких ракурсах, что Лизе даже стыдно стало, хотя она и была здесь одна, и видеть ее никто не мог.

«Вот ведь, прости господи!»

Вернула альбом на место, подумав мимоходом, что она уже взрослая девочка и может себе позволить пролистать его как-нибудь на сон грядущий.

«Почему бы нет?»

В третьем шкафу стояли две энциклопедии: уже известная Лизе «Большая Русская Энциклопедия» и другая — на немецком языке. Немецкий Лиза знала сносно, но в любом случае энциклопедию стоило оставить на крайний случай. Лучше было все-таки найти профильную литературу. И она нашлась. Разумеется, в последнем — четвертом шкафу.

«И.А.Р. ван дер Хоффен. Титулы, чины, награды», — Лиза пролистала книгу и поняла, что это самое то. Как говорится, то, что доктор прописал.

«М. Викторов. Награды Себерии. 1693–1927».

«Ну, ни фига себе!» — Лиза глазам своим не верила, этот шкаф был просто сокровищницей какой-то, никак не менее.

«О порядке пожалования орденами, и об актах пожалования, по Своду учреждений орденов и других знаков отличия, изд. 1918 года», «Л. Н. Дигерт, «Справочная книжка для офицеров. Части I и II». Устав корабельной службы Вооруженных Сил Республики Себерия»… Шесть полок самых актуальных на данный момент книг!

* * *

Читала весь день. Пару раз сварила кофе. Выпила полбутылки коньяка и скурила пачку папирос. Съела сковороду жаренной на сале картошки с грибами — подберезовики в основном — и плитку горького швейцарского шоколада. Примерила парадную форму капитана Браге, отметив в уме, что необходимо поменять погоны капитан-лейтенанта на погоны капитана 2-го ранга. Выяснила между делом, что кожаный реглан и черная фуражка с низкой тульей, «крабом» и коротким козырьком ей к лицу, и в начале двенадцатого ощутила усталость, какой и не помнила. Давно, со времен подготовки к экзаменам в Политехе, никак не позже.

«Ну что ж, — Лиза посмотрела на разбросанные по столу книги, встала и потянулась, — кажется, я заслужила отдых!»

Она приняла душ, надела пижаму и халат, налила в хрустальный стакан коньяка на четверть, закурила и вышла на балкон. Наступила ночь, и на чистом небе ярко светили звезды севера. А перед Лизой открывался невероятный по красоте вид на тихую в этот день Ладогу от Старого города и крепости Орешек на западе до Кобоны на востоке. И, разумеется, на освещенные лунным светом острова Малый и Большой Зеленец…