Джон Кипящий Котелок

Макс Брэнд

Пять лет банда Красного Коршуна вела разгульную жизнь в Великой Западной Прерии и орудовала бы в тех краях до скончания века, но покончил с Красным Коршуном отчаянный парень из Техаса – Джон по прозвищу Кипящий Котелок, случайно оказавшийся в тех краях.

Глава 4

Питер Грешам

Увидев, как мой конь, держа нос по ветру, удирает, я понял, что он чувствует запах воды, или, по крайней мере, ему так кажется. Поэтому решил поспешить за ним. Вам, наверное, интересно, почему он не мог отыскать воду будучи в седле? Любой, кто хоть немного знает мустангов, ответит — доколе у них в зубах удила, эти создания думать самостоятельно совершенно не способны.

Поначалу я боялся, что бедняга вот-вот опрокинется на бок, но, окончательно уверовав во вновь приобретенную свободу, он мало-помалу стал набирать ход и наконец скрылся из виду за нагромождением каменных глыб, упавших с отвесной скалы, окаймляющей долину.

К тому времени, когда я добрался до этих камней, его и след простыл. На твердой почве, по которой он пронесся, копыта оставили отпечатки не лучше, чем пальцы, постучавшие по броне. Увы, мустанг не стал моим поводырем.

В последний раз взвесив свои шансы на выживание, я понял, что их не осталось. Вместе с конем исчезла и последняя надежда. Теперь проще всего было бы вытащить кольт из кобуры и пустить себе пулю в висок. Спасти меня мог лишь источник, чудом оказавшийся посреди пустыни, или же, что еще более невероятно, появление человека. Но кто мог оказаться на этой непроторенной дороге? Разве что какой-нибудь индеец, отбившийся от племени во время охоты за скальпами.

И все же я не застрелился по той простой причине, что подобный выход казался мне постыдным малодушием, — нельзя сдаваться, пока еще остаются силы. Чувствуя полную безысходность, я отправился по долине, понуро свесив голову.

Не знаю, почему мне вдруг захотелось посмотреть направо, этого не объяснить, но только взору моему неожиданно открылась неправдоподобная картина: у самой скалы я увидел всадника, который сворачивал за угол! На миг грустно подумал, что это конечно же мираж или призрак. Но почему-то от того, как поблескивало серебро на уздечке, все же уверился, что наездник и лошадь — отнюдь не плод моего воспаленного воображения. Я заковылял вслед за ними, размахивая руками, пытаясь закричать.

В тот момент от них меня отделяло не больше двух сотен ярдов. Но вот беда — моя пересохшая глотка смогла издать лишь жалкое сипение. Напрягаясь, я попробовал завопить еще раз, но тут меня сковал новый приступ паники. Всадник скрылся за большущей грудой камней, которой хватило бы на постройку не одного города, оставив меня наедине с неописуемыми страданиями.

От горя у меня подкосились ноги. Если бы я упал, то уже вряд ли смог бы подняться — так и остался бы лежать, намертво придавленный к земле грузом отчаяния. Но каким-то чудом устоял и поплелся к тому месту, где пропало волшебное видение. Лошадь незнакомца огибала завал мелкой рысью, поэтому я смекнул, что, может быть, сумею докричаться до седока, если он ее не пришпорит.

Однако, свернув наконец за нагромождение камней, увидел, как лошадка удаляется резвым галопом. Возможно, я еще был бы услышан всадником, если б завопил во всю мочь, но мне это было не по силам. Все-таки попытался, только не откликнулось даже эхо, потому что разреженный горный воздух приглушает все звуки. К тому же мой голос сорвался, как у четырнадцатилетнего мальчишки.

Стало быть, конец, подумал я, глядя в спину всаднику. Но вдруг по какой-то немыслимой причине он обернулся, а в следующее мгновение, когда я, не веря своему счастью, подпрыгивал на месте и размахивал руками, развернул лошадь и прямиком помчался ко мне!

Он казался мне ангелом, сошедшим с небес! Ни один поэт не сочинил ни строчки, которая хоть отдаленно могла бы передать мои чувства в ту минуту, — чтобы их выразить, не хватит ни стихов, ни музыки!

Что заставило его оглянуться? Думайте что хотите, а я так скажу: телепатия! Волна моего страдания пронеслась через пространство и ударила ему в спину, вот он и посмотрел!

Переполнявшая меня благодарность была так велика, что я забыл про жажду. Опустившись на камень, встретил подъехавшего незнакомца безмолвно и с идиотской улыбкой.

Вопросов он не задавал. Достаточно было одного взгляда на мои растрескавшиеся губы, чтобы все понять. У меня перед носом тут же очутилось горлышко фляги.

Уже от первых глотков голова моя немного прояснилась, но в себя я еще не пришел. Только скрутив цигарку, выдув первое облако дыма и разогнав его рукой, почувствовал, что могу более-менее трезво воспринимать окружающую действительность, включая моего спасителя.

Он был похож… даже не знаю на кого! На девичий идеал мужчины, нереальный, как все идеалы! Это была одушевленная копия одного из тех молодых героев, которых обычно изображают в иллюстрациях к любовным романам. Свеж, чист, так же безупречен, как воротничок на рекламе мужских сорочек. Можно было сразу сказать, что он принадлежит к той породе людей, на которых любая одежда всегда выглядит так, будто ее выгладили десять минут назад.

Лет ему можно было дать от двадцати пяти до тридцати пяти. На лице еще не появилось ни одной морщинки, но что это было за лицо! Красивое, как на картинке, однако и мужественное. Это был красавчик, побеждающий женщин «с пол-оборота», с квадратным подбородком — верным признаком силы воли, если верить книжкам. За впалыми щеками обозначались крепкие желваки, нос был абсолютно прямым, а взгляд из-под густых бровей — твердым, спокойным и холодным. Окажись этот парень на субботних танцульках в незнакомом городе, запросто заткнет за пояс первых женихов округи.

Надеюсь, вы уже представили, что это был за молодец? Но скажу честно, меня-то не особенно поразила его красота, хотя, оглядев незнакомца с головы до пят, я обнаружил, что и сложен он тоже идеально — имеется в виду, для героя-любовника. Ростом был, наверное, в шесть футов, а весом фунтов в сто восемьдесят — или сколько там положено по правилам? На вид сильный, подвижный и конечно же отлично тренированный. Невозможно и представить, что такой будет засиживаться допоздна, или наливаться по уши виски, или целый день курить одну за другой цигарки. Этот человек был таким совершенным, что казалось, каждый день после бритья ополаскивается первосортным ромом.

А вот теперь объясню, почему все это меня не очень уж впечатлило. На своем веку я встречал не одну дюжину таких «героев нашего колледжа», но, когда дело доходило до настоящей драки, большинство из них не стоило и гроша. И боксировать они вроде могли неплохо, и задора им хватало, но не было в них той матерости, без которой ты — не боец. «Ну а когда же, по-вашему, мальчик из колледжа начнет подавать надежды как будущий чемпион ринга?» — может спросить меня с нетерпением репортер спортивной газеты. Что ж, отвечу. После того как получит диплом за то, что день-деньской кидал на жаре сено в Канзасе, или поднимал на лебедке уголь из шахты с трехтысячефутовой глубины, или размахивал молотом на заводе, где делают паровые котлы. После того как хорошенько узнает, что такое изнурительный физический труд.

Вот тогда колледжи будут выпускать чемпионов бокса. То же самое касается и других видов драки. Для того, кто познал труд, жизнь имеет меньшую цену. Если ты по шестнадцать часов в сутки загоняешь железо под пресс и получаешь за это три-четыре доллара, то со временем начинаешь понимать, что жизнь не такая уж и дорогая штука! Приходишь к выводу, что учителя из воскресной школы и авторы книжек для домашнего чтения раскрывают ее только с одной стороны, будто вся она состоит из легких заработков и удовольствий. Но что знают они про тот ад на земле, от которого рукой подать до рая на небесах? Ни черта не знают!

А я как раз знал немало, потому как приобрел эти знания еще смолоду. И открыл одну довольно интересную вещь: нужно только привыкнуть, и человек может за день довольствоваться всего десятью секундами счастья, припадая к бутылке виски. И наплевать, чем он за это заплатит: пусть его разденут догола, когда он будет беспробудно пьян, пусть потом месяц не встает с кровати, поджидая, когда срастутся кости, — все равно! Разве десять секунд райского блаженства не стоят пяти тысяч дней работы в пекле? Я считал, что стоят, и поэтому смотрел на жизнь проще. Иногда мою собственную не ценил вовсе, не говоря уже о чужой.

Так что, смерив спасителя взглядом, я готов был дать ему большую фору. У него мог быть увесистый удар, он мог лучше меня владеть премудростями кулачного боя, но, если бы нам пришлось драться насмерть, мне он был не противник. Вполне мог оказаться метким стрелком, но и в срельбе по живой мишени я был рангом выше.

Может, скажете, что думать таким образом о своем благодетеле низко и неблагородно? Но ведь я не стремлюсь показаться лучше, чем есть на самом деле. Естественно, я далеко не безгрешен, зато честен. А если уж на то пошло, у честности всегда такое неприглядное лицо, что в высшем обществе неизбежно вызывает отвращение. И когда я смотрел на этого чистенького, ухоженного красавца, то не мог не чувствовать своего превосходства.

Он заговорил так, как я и ожидал, — с безукоризненным аристократическим акцентом.

— Вижу, дела ваши плохи. Не пойму, как вы очутились здесь без лошади?

— Просто когда пролетал над долиной, у меня оторвались крылья. А можно мне еще раз заглянуть в ту фляжечку?

Он вручил мне ее без слов, а затем сказал:

— Ну что ж, выходит, нам теперь вместе в Эмити возвращаться?

— В Эмити?! — воскликнул я. — В Эмити… Значит, вы там обретаетесь?

— Я там живу, — ответил он.

— Вот как? В этом змеином гнезде? Можете не спорить, я там был. Из всех гнилых городишек, которые видел, этот — самый гнилой. Ну а вам-то что в нем делать?

Он слушал меня терпеливо, без улыбки, отчего еще больше был похож на книжного героя. Мне же никак не верилось, что он из Эмити, поэтому я спешил разобраться, что к чему.

— У меня там собственное дело, — пояснил он.

Мне показалось, что я нашел объяснение. Многие состоятельные люди посылали своих сыновей за хорошим образованием в восточные штаты, а затем ненадолго возвращали в родные края на практику, чтобы дать им возможность пообтереться, набраться жизненного опыта.

— Так вы, наверное, юрист? — попытался я догадаться.

Тут он наконец улыбнулся:

— Нет, к несчастью, у меня нет определенной профессии.

— Тогда вообще ничего не понимаю, — озадаченно мотнув головой, признался я.

— Давайте-ка двинемся в Эмити, — игнорировал он мои слова.

— Только не в Эмити! Без роты пехотинцев я туда больше не сунусь!

— Если там у вас с кем-то возникло недоразумение, думаю, что смогу все уладить.

— Да ну? — заорал я. — Кто же вы такой, черт возьми?

— Меня зовут Питер Гретам, — прозвучал ответ.