Долг из прошлого

Макар Файтцев

Вот так встреча: она бывший следователь, а он- бывший подследственный. Встреча через.... даже трудно представить себе, через сколько лет. Как плюс и минус, как белое и черное. Она все прежняя: уверенная, знающая себе цену. Он: ну почти исправился, уважаемый человек. Они, как дети, продолжают играть в догонялки, только поменялись ролями. Раньше она догоняла, теперь он.

Глава 1. Суд

Светлана стояла около пыльного куста отцветшей сирени, вцепившись пальцами в старенькую сумку. Бледная, без косметики, в лёгкой летней юбке и светлой блузке. Казалось, что ей хотелось исчезнуть, стать невидимой. Она то и дело поглядывала на парня в новых джинсах и накрахмаленной рубашке. Парень сидел на заборчике, отделявшем газон от нагретого асфальта. В зубах ковырял соломинкой. Ему очень хотелось казаться безразличным, но каждый раз он вздрагивал, когда его окликали:

— Эй, ты думай–думай!

— Оставьте ребёнка в покое. — тихо, но отважно выкрикнула женщина.

Суд. Её мальчика обвиняют в убийстве. Да понятно, и того мажора, убиенного, тоже жалко. Хоть и был он, что ни на есть, мажор, но всё равно жалко. И своего жалко.

Сын хоть и говорит, что не виноват, оттолкнул, а тот неудачно упал и умер. Родственники мажора сделали бизнес на смерти. Она отписала им квартиру, которая осталась по наследству от бабушки. Сейчас требуют деньги, иначе обещают засудить по самое не хочу. И сыну её прохода не дают. Зачем он только пошёл в тот ресторан? Ленке своей хотел показать, что крутой. Знал ведь, что мажор на его Ленку глаз положил. Ну вот и сходили. Показал Ленке. Где теперь Ленка? Дома сидит, прячется от родственников мажора.

— Здрасте, Наталья Кузьминьша! — это судья пошла. Здороваются с ней, как будто у них всё куплено. Хоть и утверждает адвокат, что дело будет рассматриваться по статье за причинение смерти по неосторожности, но давят, говорят, что суд всё равно переквалифицирует на умышленное убийство. Хоть адвокат и утверждает, что невозможно это. Но мамаша мажора обещает дойти до Верховного суда. У них полный ресторан свидетелей. А у Светы: сын да Ленка. Был ещё Мишка, да и тот куда–то скрылся. Испугался. Честно сам признался, что боится этой семейки.

— Здрасте, здрасте, Коровкин! — знает его по имени–отчеству. Все их знают. Весь город держат: кого в страхе, кого на подкупе. Говорят, что хорошая это судья, справедливая. Так ведь и ей своя жизнь дорога.

И где эту Марину черти носят? Обещала ведь помочь, поддержать морально. Стыдно, конечно, Маринка не успела приехать в город, как Светлана тут же со своими проблемами. Впрочем, Марина–то в курсе давно была, по телефону созванивались.

А тут возьми Марина, да и приедь. Почти двадцать лет прошло, как уехала отсюда. И вдруг, нарисовалась у Светланы на пороге: «Здрасьте, не ждали? А вот она я!» Аккурат вчера вечером и объявилась.

Светлана–то поначалу держалась. А когда пропустили по маленькой, напряжение и стало выходить. Не выдержала Светлана, расплакалась. Откуда ей ещё три миллиона взять. А эти требуют. Даже если квартиру продаст, не будет такой суммы. Мажорова семейка давит: «Нет денег? Бери кредит, коли сына хочешь сберечь!» Ну понятно, что придётся квартиру продать… А самим где жить? Как быть? Марина–то по телефону обещала помочь. А вчера ни слова про деньги не сказала. Просто слушала да молчала. Светлане совестно тоже про деньги–то спрашивать было.

Утром Марина собралась куда–то ни свет ни заря. Сказала, что хочет побродить по знакомым местам, детство вспомнить, и ушла. На суд–то Светлана с сыном вдвоём пошли. Совестно, наверно, Марине стало: денег нет, а чем ещё поможет? Хоть бы морально поддержала. Хотя кому приятно связываться с подсудимыми?

— Здрасте, Кирилл Кириллович! — прокурор пошёл. Сердитый, молчаливый. Буркнул что–то и пошёл.

А мамаша–то убиенного как давай причитать. А ведь только что ругалась да так, что уши в трубочку сворачивались. Да что это, мать ведь всё–таки.

— Светлана Николаевна, успокойтесь вы. Всё будет хорошо. Не нервничайте. — успокаивает обвиняемых адвокат. Самый дешёвый в городе. Вчерашний студент. Никто другой не рискнул против мажоров пойти.

Ленка–то, Ленка, на суд сегодня тоже не пришла. Сидит дома и трясётся как осенний лист. Пообещала мать убиенного её крутым отдать, в наказание за смерть сына. Вот и побоялась. Бедная девчонка влипла по самое «не хочу». И уехать ей некуда, нет нигде родных. Из простых она. Отец Лены попытался заступиться за сына Светланы, да в больнице сейчас. Сказал, что на лестнице оступился. Оступился ли?

— Герыч, привет! В сборе уже всё! — это ихний адвокат. Самый дорогой в городе. Говорят, что он когда–то вместе с судьёй и прокурором в одном отделе следаком работал. Конечно, куплено у них тут всё.

А чего это Коровкин рот–то открыл? Да и Герыч тоже? Аж сигарета выпала изо рта.

— Марина Вячеславовна, наше почтение! Какими судьбами вы здесь? — если бы не позвоночник, голова Коровкина давно бы уже в штаны упала от усердия.

— Колчак, вот встреча так встреча. Не гадала, не ведала.

Наконец–то Марина пришла. Не подходит к Светлане. К той компании подошла. Вся сияет. Пропал Кешка вместе со своей матерью. Думала Светлана, хоть кто–то поддержит их, а тут оказывается. И Марина туда же…

— Вячеславовна! Славненько, что и ты здесь. Рад–с, очень рад–с. — Герыч прям из туфель выпрыгивает.

— Что за клуб по интересам? — Марина само очарование. Длинное полупрозрачное платье–разлетайка, а под ним трикотажный футляр. Светлана видела такое в журнале мод. Такие модели советуют тем, кому за пятьдесят: чтобы скрыть недостатки фигуры. Неужели у Марины есть недостатки. Платье мягкими складками спадает, под лёгким ветерком волнуется. Причёска, неброский макияж. Красавица. От неё веет уверенностью. Зря ей Света о беде рассказала. Марина скажет теперь: «Меньше лопастями надо крутить». Это её выражение. Она так про драки всегда говорила.

— Так вот, у уважаемого человека тот прыщ сына убил. К правосудию взываем. А, Кириллович, правосудие должно свершиться? — обратился Коровкин–Колчак к прокурору, который вышел на крыльцо покурить.

Тот не обратил внимание на говорящего. Уставился на Марину, как будто она с того света возникла:

— Мариша! Откуда ты? Сколько лет, сколько зим! Где пропадала–то?

— Ну, где была, меня там нет. — улыбнулась. — Ты, что ли, в процессе будешь обвинителем? А судьи кто?

— Судьи, так Наталья Кузьминична, ну Кузьминых которая.

— Кузя? Судья? Ну, растут люди, растут! Ладно, вечером встретимся, пообщаемся. — улыбнулась. Посмотрела, как дверь за прокурором закрылась. — Ну что, Колчак, ты–то чего здесь делаешь? Говорят, ты моего племяша прессуешь, так смотри. Я же и тебя прессануть по старой памяти могу. — и опять улыбнулась. Повернулась гордо и пошла к Свете. — Кеша, не трусь, прорвёмся. — повернула голову назад, подняла руку, щёлкнула пальцами, как бы призывая к вниманию: — Герыч, ты там сильно–то не лютуй. Сегодня я у тебя экзамен буду принимать. А меня ты помнишь, ой противная да дотошная. Ты долго у меня в учениках ходил…

— Мариночка, ордер–то есть? — Герыч нервно сглотнул слюну. Напором собирался брать.

— Не ссы, мне ордер не нужен. У Светланки хороший адвокат. Десятерых за пояс заткнёт. Не смотри, что молод, смотри, что умён и коварен, как… адвокат.

Светлане стало легче на душе. Это было не первое заседание. Все откладывали да откладывали. И судьи менялись, и атмосфера давила. А сегодня как будто форточку открыли, и свежий воздух ворвался.

Само заседание много времени не заняло. Встал было Герыч, поднял руку, словно великий оратор, начал было говорить. Да как сглазили его. Как рыба рот открывает, а вылетает невесть знает что. Марина сидит: нога на ногу закинула, спиной на стул опирается, руки на груди скрестила, губы в полуулыбке сложила, глаза сощурила, не отрываясь, на Герыча смотрит.

Приговор: зачли отсиженное под домашним арестом. Свободен. Оставили статью: убийство по неосторожности.

— Я хочу моральный ущерб получить… — взвизгнула мамаша убиенного мажора.

— Будет тебе моральный, сама не захочешь взять. — тихо, но всё–таки слышно, проговорила Марина. Мамаша вздрогнула, обернулась, как будто змея её ужалила. — Тебе квартиры, что ли, мало? Ты же даже из смерти сына пытаешься выгоду поиметь. Смотри, бог–то не Антошка, видит немножко.

Жалко Светлане парнишку, хоть и мажор, а жалко, человек же. Хоть и гнилой, но кто знает, может и исправился бы.

Кешка с Леной в ресторан пришли. Говорили им, мажоры там гуляют, не ходите. А Кешка деньги специально копил, чтобы в этом ресторане Лене предложение сделать. Красивая девчонка. Мажор–то, убиенный, так и нарезал месяцами круги на своей крутой машине около Ленкиного дома. Первая красавица в городе. Лена отказала ему, пообещал отомстить. Как в ресторане увидел, так дружки его Лену и схватили, будто бы потащили, а он сам Кешку держал. Кешка как увидел испуганные размером в два блюдца глаза Лены, так и рванул на помощь. Мажора, не глядя, толкнул, ну тот и упал. Только Кешка–то спортсменом был, весь из мышц состоял.

— Слышь, ты, гамма до минор, успокойся уже. — Марина повернулась к мажоровой матери. — Не ваше б… был бы жив сын твой. Сами вы его и убили.

На улицу из зала суда выходили в тишине. Мажоровы родственники первыми убежали.

— Марина, не знаю, что бы делала без тебя. — Света сжала руку Марины.

— Что бы делала? Да ничего. Эти из моей бригады, — и она кивнула на судью и прокурора, — Я им, как себе доверяла. Спину всегда прикроют. Они не продаются.

А сама промолчала, что с первого дня знала, чем дело закончится. Света же пересылала ей копии документов. Не было доказательства на умысел.

Герыч тоже грамотный мужик. Дело своё знает. На ошибках играет. И он с первого дня знал, нет там умышленного убийства. Да только мажоры слышать не хотели. Знала и про то, как следователя гоняли да пинали из–за мажоровых жалоб. Не испугался. Мундир не замарал.

Завидно Марине вдруг стало, что уже не у дел. Работа хобби была. Кайф ловила от расследования.

— Света, а пошли–ка сегодня в мажоровый ресторан. Пора им покинуть свой престол. — Марина улыбнулась широко, как умела.

Глава 2. Коровкин–Колчак

До вечера время ещё было. Свету ноги не держали, и она вместе с Кешкой домой ушла. Договорились, что с Мариной позже встретятся.

А Коровкин? Не он бы, не дёрнулась мажорова мать. Света подумала, жаль, что Марина раньше не объявилась. Не знала она, что нельзя было раньше. Говорила же Марина, не отстёгивай квартиру. Да за сына боялась. Марина всё–таки не у дел сейчас. Да и далеко. А эти рядом, в городе.

Коровкин–Колчак сидел на берегу реки. Он любил приходить сюда: никто не мешает, можно подумать, помечтать, повспоминать. Когда ещё мальчонкой был, бегал сюда. Никто и предположить не мог, что из этого не по годам развитого мальчугана вырастет авторитет уголовного мира, головная боль оперов. Но жизнь крутанула так, что мама не горюй! А все старшие братья. Родители пили, братья сами себе искали пропитание. Младшего, не от мира сего, они любили, баловали. А потом вдруг поняли, что он у них самый головастый. Стали постепенно привлекать. Первый раз он разработал им план ограбления магазина в достаточно юном возрасте. Сам на шухере стоял. Тогда первый раз страшно было за решётку идти. Потом, ничего, привык. Диковинно было, что к нему, к уголовнику, девчонки как мухи на мёд липли. Вся эта тюремная романтика и вера женщины в возможность исправить заблудшего сыграла только на руку Василию Коровкину. Почему Колчаком прозвали? Да, говорят, внешне похож. Он уже и не помнит, откуда кликуха.

Ветер погнал барашки по реке. Посвежело. Птицы расшумелись. Вот букашка малая на листик карабкается. Упала, снова полезла. Упёртая. Василий, как в детстве, до сих пор любил смотреть на всю эту живность. Иногда он думал, а как бы сложилась эта жизнь, если бы не тюрьма. Наверно, пошёл бы в науку. Усмехнулся. Почему–то ему иногда хотелось отмотать назад время и пойти в науку, чтобы вот так сидеть на берегу и наблюдать за всяческою живностью и вести дневник. Братья смеялись над ним. Глупые. Он же свои операции разрабатывал, подсматривая за многоногими тварями.

Встреча с Мариной Вячеславовной произошла, когда у него уже был определённый вес в криминальных кругах. Он на все сто был уверен, встреться по–настоящему он с ней раньше, до первой отсидки, и пошёл бы в науку. В душе потеплело, и он позволил себе окунуться в воспоминания.

Следователь у него была эта самая судья, которая сегодня оглашала приговор. Она тогда только пришла тогда в следствие, совсем девочка ещё, робкая. А он мужик нахальный был уже. То матом кроет, то пугает. Девчонке на допрос, а она как осенний лист дрожит. Додумались тоже желающего в авторитеты вчерашней выпускнице дать. Сменили на другого следователя. Следствие тогда в основном женское было, мужчин мало оставалось. Лихие девяностые. Мужику семью кормить надо, а кого можно было тогда накормить на ту зарплату?

Колчак — мужик опытный. На одну обольщением, на другую наглостью, третью вообще посылает. Перебрав весь женский следственный состав, перешли к немногочисленному мужскому. Он и их выводил из себя так, что те готовы были морду ему набить. А нельзя. Это Колчак, не кто–либо. Потом так морду в подворотне набьют, что вряд ли способен будешь сам до дома дойти. Город маленький: здесь чихни, там здоровья пожелают. В общем, за две недели следствия со всем составом познакомился. Дело–то не государственной важности, так, обычный разбой….

Разбой, Колчак усмехнулся. С пугалкой зашёл в магазин. Душа горела, выпить хотелось. Пугалка не пугалка, а продавец за настоящую приняла. Да ещё беременная была. Как не родила на месте, не знает. Потом–то, уже на следствии, эта же продавец ему сигареты передавала. Таким галантным он предстал перед ней на очной ставке. Но это будет позже. А пока… первые десять дней.

Он уже с сокамерниками попрощался. Если обвинение сегодня не предъявят, то отпустить должны. А какое обвинение, если толком и подозреваемым не допросили. И так по подозрению максимальный срок за решёткой продержали, завтра десятый день будет.

А тут она вышла с отпуска. Её уже ждали дела особо важные, только он об этом не знал. Плюс есть один, когда ты «важняк» — количество дел в разы меньше, правда, спрос строже, а дела серьёзнее. Да и помощи больше, целая бригада оперов на тебя пашет, твои запросы в первую очередь. Правда и ходишь по острию ножа, как под микроскопом: шаг влево, шаг вправо — равносильно расстрелу.

Вот дали ей это дело. Почитала, решила познакомиться. Привели в кабинет. Она не любила допрашивать в кабинетах в ИВС [Изолятор временного содержания], предпочитала у себя в кабинете. Зашёл. А там сидит Наталья, та, что судья сейчас, и по делу даёт пояснения.

Марина представилась: имя–отчество, стала допрос вести. Маленькая, худенькая, стрижка под мальчика. Наталья сидит, слушает, записывает. Колчак и решил: очередная практикантка. Конвой тут же, в кабинете. Вот и решил он позабавиться. Стал байки травить. А она всё старательно пишет, все сказки его записывает.

Наталья молчит, только глаза большие делает. Знает, что врёт он. А он старается, второй час сочиняет. Эта записывала, не удивлялась. Подписался. Потом только глянул, что за бумага–то: а это был протокол допроса в качестве подозреваемого. «Ладно, — подумал: — прокурор бред почитает и не станет арестовывать. А этой ещё и выпишет!» Но зацепила чем–то. Не хотелось так быстро прощаться со следачкой. «Ладно, выйду, цветов ей притащу. Пусть девка сильно не расстраивается.» Пошёл в камеру. Заходит и говорит: «Выпустят меня скоро. Дали дело детсадовке. Я ей такого набрехал, самому смешно. А она серьёзно записала, сказала, что проверит всё».

— Кто следак–то? — спросил сокамерник.

— Да Марина какая–то. Не разобрал.

— Важнячка, что ли? Так ты зря сказочки рассказывал. Так красиво повернёт, что суд тебе за сказочки годик припишет. С ней лучше либо молчи, либо колись. А вообще, договориться всегда можно. Она невредная, если с ней по–хорошему.

— Да какая важнячка? Детсадовка, говорю же. Жаль девчонку. Не раскусить им меня, вот и отдали ей, чтобы потом отпустить с богом. Жалостливая. Говорю: «Свиданку можно?», а она: «Можно.» «А передачу?». Она опять: «Можно». Сокамерник опять: «Говорю тебе, важнячка».

Вызывает на завтра. Адвокат сидит. Значит, всё–таки обвинение будут предъявлять, опять–таки, на арест повезут. Решил на мате. Как с Наталкой. А она, пока он матерился, какие–то вопросы с адвокатом под шумок решала, на него внимания не обращала. Минут пятнадцать отборного мата, такие выражения, что записывать можно было. Замолчал, выдохся. Он молчит, и она молчит. А адвокат… Адвокат у него самый крутой был, и тот молчит. А Вячеславовна улыбается так, хитренько–хитренько. Не выдержал Колчак, спрашивает: «А чего вы молчите?». Следователь отвечает: «Жду, когда вы выговоритесь.» Тут в кабинет сожительница заглядывает, спрашивает, можно ли подписать заявление на передачу. Марина встала, дошла до двери, взяла заявление и попросила подождать за дверью. Прошла на место, подписала не глядя и отдала. «А чего вы ничего не вычеркнули?» — Колчак недоумевал. Только что крыл её почем зря, а она передачку подписывает. «Так не моё это дело, посылки трясти. Если внутренние правила. Что нельзя, то сами вычеркнут. Я только решаю: можно или нет.»

— Так зачем передачу, я же сейчас домой пойду. — сам офигел от своей наглости.

А она так спокойно: «Да, сейчас, разбежались. Обвинение, к прокурору и обратно к себе. Я вас так просто не отпущу», — и опять хитрая улыбка. А у него аж душа перевернулась от этой улыбки.

Положила обвинение на стол. Адвокат попросил оставить вдвоём. Вышла. «Послушайте меня, Коровкин. Поверьте моему опыту. Не надо с ней так. Это важняк, если вы ещё не поняли. Вы себе сейчас срок наматываете. Про неё слышали, как говорят? Мягко стелет, да жёстко спать. Лучше откажитесь от дачи показаний, чем сказки ей рассказывать. Она не поленится, всё перепроверит. И напишет такую петицию…

Вот эта шмакодявка важняк? Она ещё школу–то не окончила. Какой из неё важняк? Внутри всё сопротивлялось, не хотелось верить… а вышло, как она сказала. Прокурор посмотрел материалы, почитал, и… арестовал. Откуда же ему было знать, что она доказательственную базу уже проанализировала.

Ну а дальше, не нытьём так катаньем. Что только он не делал: и голодовку объявлял, и больным сказывался, и даже пытался поломать себе руку. Вот однажды приводят его к ней. А у него по телу мурашки, и нижний товарищ как охотничья собака в стойку встал. Понял, что снесёт крышняк. Хотя от чего? Одета в классику: чёрная юбка прямая до колен, блузка розовая, сверху пиджак в мелкую клетку. Сапоги гармошкой, как модно. Руки ухожены, с аккуратными ноготками. Косметики минимум. Спокойная, деловая, с лёгкой полуулыбкой.

— Ну что, Василий Петрович, дурку хотите? Так я могу вам устроить. — Всегда по имени–отчеству обращалась.

— Какую дурку? Зачем? За кого меня держите, за психа, что ли? — «Дурка» — это психолого–психиатрическая экспертиза. Ему «дурку», так его вся тюрьма на смех поднимет. Это как удар под дых.

— Ну а что мне с вами делать? — поставила руки на стол, сцепила кисти, оперлась на них подбородком, посмотрела искоса на него. Помолчала. Потом откинулась на спинку стула, руки, не расцепляя, выпрямила на столе. — Что мне с вами делать? Я вас допрашивать не могу, на место вывозить тоже, а то ещё в голодный обморок упадёте. Ну? У вас есть предложение получше? А мне вам ещё один эпизод надо предъявить…

— Какой эпизод? — сердце Колчака опустилось. Знал грешки за собой, но был уверен, не раскопают.

— Так сорока на хвосте принесла. Я с нужными людьми пообщалась, мне и рассказали. Хотите, зачитаю показания. — открыла папку и прочитала несколько страниц. Вернее, сочиняла на ходу. Только Колчак этого не знал. Предположение у неё было, интуиция вопила, что это он, а доказательств ноль. Но Колчак повёлся, подсел на крючок, чистосердечно рассказал.

Надо было отдать должное, из пяти эпизодов только три вменила. По двум другим прекратила, доказательств не было. Только его слова. Но зато первых три… Хоть десять тысяч раз показания поменяй, доказательства железные.

Из воспоминаний Колчака дождик вывел. Встал, потянулся, пошёл не спеша. А кровь вновь, как двадцать пять лет назад забурлила. Срок ему тогда солидный дали, хоть следачка и не поленилась, честно искала смягчающие. Какие там смягчающие при таком рецидиве. Адвокат тогда сильно ругался. Сказал, если бы не сказочки, не накопала бы эти дополнительные два эпизода.

Уже под конец следствия спросил, почему ни разу передачку не запретила, ни свиданку.

— Что зачем? За мной сидите. Я вам и папа, и мама, и Господь Бог.

Потом, уже на этапе, много про неё слышал. Спорили мужики, начиная: умеет ли кричать, и заканчивая, хоть кому–то хоть раз отказала в передачке? Хорошо за ней числиться было как за каменной стеной. Только потом точно знал, что по этапу погонят, да ещё и получишь по самое не хочу. Одно слово, профессионал.

Глава 3. Мажорный ресторан

Мажорный ресторан шумел, гудел. Света зашла и остолбенела. Страшно стало. Спряталась за спиной Марины. Тут же подлетели официанты.

— У нас столик заказан. — Марина в брюках, свободной блузе, кроссовках–туфлях. Через плечо небольшая сумочка. Украшений не много, не броско. По сравнению с публикой: скромница.

— Э, гляди, бабульки пришли пенсию прогулять. — гоготнул один из мажорчиков: хорошенькая мордашка с пошлым взглядом. Рядом девчушка сидит. За мажоровыми деньгами охотница. Затянулась сигареткой. Не смешно, но хихикает. Надо быть в теме.

— Подружка, здесь вроде как курить нельзя. — улыбнулась Марина. И, не глядя на девицу, двинулась за официантом. Сели за столик на две персоны: — Молодой человек, передайте вон тем молодым людям, что надо бы соблюдать правила.

— Слышь, ты, сухофрукт, ещё вякнешь против моей Ляльки, дымом перекусишь. — мажорчик встал.

— Ой, гамма до минор, вы, случайно, в Сахаре не заплутали? — Марина смерила мальчика надменным взглядом сверху донизу и обратно. — Понимаешь ли, у меня аллергия на табак. Ты в травмпункт давно не обращался? Ты знаешь, на кого сейчас нарываешься? А то ведь посмотрим ещё, кто дымом перекусывать будет. — и брезгливо так пальчиками стряхнула. Будто что–то непотребное задела.

Светка только смотрела, как Марина лихо отбивала словесные удары. И не боится ведь. Мажорчик отступил, струхнул. Деваха сигарету убрала.

— Мариш, а Мариш, а кто за тобой сейчас стоит? — вдруг спросила Света.

— Никто. — так же тихо ответила Марина. — Нет давно уже никого. Да это и неважно. На таких главное — нахрапом брать. Они перепроверять не будут. Вдруг ненароком не на того попадут. Что им потом будет. Оба на, а вот и компашка утрешняя сидит. — Марина показала глазами на угол.

Света повернула голову. Мажорнина мамашка что–то оживлённо рассказывала. Она была уже под градусом. На поминки это явно не было похоже.

— Может, уйдём? — прошептала Света.

— Не боись, прорвёмся. — и Марина сделала заказ подошедшему официанту. Парнишка молодой, не испорченный. Улыбается радушно.

И вдруг на весь зал раздалось:

— Добрый вечер, Василий Петрович! Как ваше ничего? — мажорчик чуть не приседает, в глазки заглядывает.

Коровкин–Колчак идёт, не спеша, по залу, по–хозяйски осматривает посетителей. Он и вправду как босс здесь. Вдруг глаза встречаются с Мариной. А за его спиной Герыч скачет, у виска крутит, мол: «Марина, испарись!» Герыч хоть и при Колчаке, но следак не умер в его душе. Знала Марина, что Герыч закон не переступает. Дело своё делает на чужих ошибках, в рамках кодекса. Не прикопаешься. Впрочем, это и есть хлеб адвоката. А он хороший адвокат, сильный. Он и следаком сильным был, и честным.

— Умри, шкет. — бросает Колчак мажорчику. Подходит к Марине. — Ты каким ветром сюда, Марин…? — задумался: по имени–отчеству или же по ласковому, Мариночка.

— Ну не ты, а вы. — Марина голову склонила. Вроде бы и снизу вверх смотрит, а всё кажется, что свысока. До сих пор корона на голове, и ведь не давит и не падает.

— Да шас. Вы. Вы — это когда ты важнячкой была. А теперь ты. — Светлана сглатывает слюну. Потянуло же Маринку сюда. Адреналина ей в задницу не хватало. — Ей, Марат! — к Колчаку подбегает официант. — Обслужи этот столик по высшему разряду за мой счет.

— Спасибо, Колчак, но если уж я пришла сюда, то сама за себя могу заплатить. — Марина прищуривает глаза. Дразнит? Или утверждается? Кто она? Какая сила за ней? Слишком наглая, эта бывшая важнячка.

— А я сказал: «Угощаю». Или западло? — Светлана не привыкла к такому жаргону. Да и Марина с ней общается вполне литературно. А тут прям речь истинных аристократов подворотни.

— Не западло. Не люблю быть обязанной.

— Эти мой должок. — Колчак взял стул от соседнего стола, уселся на него, как на коня. — Я и до тебя и после со следаками общался, но такой безбашенной не встречал. Ты какая–то дурная была: я её матом крою, а она мне передачи подписывает, свиданки даёт. Скажи почему? Ты же могла меня сгнобить. Один со мной в камере сидел. Он, знаешь, что мне сказал, когда я тебя заказал, что если хоть волос упадёт с твоей головы, он меня на лоскутки порежет.

— Это Белый, что ли? — Марина смеётся. — Белый мог на лоскутки порезать. А знаешь, почему он так говорил? Потому что и свиданки были, и передачки, и душу мог мне часами изливать. Мужик–то неплохой был, только не той дорогой топал. Да и вы, Василий Петрович, в вашими–то мозгами в науку надо было идти, а не в криминал. — как по больному резанула. Но проглотил. Столько лет жил с этой болью. Сына–то своего учиться послал подальше от этого городка, чтобы никто не мог в парнишку пальцем ткнуть.

Помнит Василий, как жену выбирал: в деревню уехал, нашёл красивую да скромную, чем–то на Марину похожую. Свадебку быстро сыграли. Привёз к себе и держал как собачонку на привязи. Поначалу молодая жена побаивалась. Но Колчаку семья нужна была, надёжная баба, хорошие дети. Не желал, чтобы они его путь повторили. Воспитал жену под себя. Выучил на учительницу. Хоть и не сильно денежная работа, зато интеллигентная. А деньги он и сам добывать умеет. А когда пришло время сыну в школу идти привёз в областной город, квартиру купил. Там и оставил. Жена хорошая, работящая, сын тоже не дурак. А сам обратно вернулся. Бизнес у него здесь был. Не любил жену–то. Понимал, что не Марина. Да и выполнила она свою миссию, сына родила и воспитала. Когда развод попросила, дал при одном условии, что с сыном будет видеться и сам за его судьбой следить, расходы сына на себя взвалил. Мечтал, что сын учёным станет.

— Мариш, а Мариш, а выходи–ка ты за меня замуж. — вдруг выдал. — А чего? Столько лет прошло. Ты уже не у дел, теперь и с судимым можно связать судьбу.

Марина вдруг засмеялась: «Ты чего, Петрович? Я вроде как замужем, да и не хочу я за тебя. Смотри, сколько девочек с тебя глаз не сводят, а ты бабку в жены зовёшь. Ну ты артист. Кстати, ты теперь за племяша моего и его девочку персональную ответственность несёшь. Передай этой гамме до минор, пусть уже успокоиться.»

Молодые мажорчики молчали. Не подходили. Деваха, что курила, встала, взяла сигаретку, показала Марине, мол: «Я воспитанная…» и пошла на выход. И тут же взгляд на Колчака перевела, ну красивый мужик. Нет, не столько красивый, сколько знатный. Возраст ему только шарм предал.

Сколько Колчаку? Он ведь старше Марины лет на десять был? Значит, уже под, а может, и за шестьдесят. Но не скажешь. Подтянутый, без солидного брюшка. Видно, следит за собой. Седину не скрывает. Она красиво лежит на его густых волосах. На лице несколько шрамов. На руках наколки. Впрочем, это сейчас все исколотые, как уголовники с пожизненным сроком, а тогда это были знаки отличия.

— Слышь, Марина Вячеславовна, а и за тобой должок есть… — улыбнулся, как змей–искуситель, взял ручку, поцеловал. Позволила, не оттянула. Как кошка, которая до поры до времени даёт лапки гладить, искусно скрывая коготки.

— Интересно, откуда он взяться мог? — промурлыкала.

— Я тогда себе ещё пообещал, когда выйду, ты моей женщиной станешь. Каждое утро с этим вставал, каждый вечер с этой мыслью ложился. Вышел, а ты уже уехала. Я даже университет закончил, вот ведь как. Как видишь, я теперь не тот уголовник, руководитель фонда, свой бизнес. — замолчал, ожидая редакции. — Я себе пообещал, что стану твоим мужем.

— Василий Петрович, мо–ло–дец! Только понять не могу, такой белый и пушистый, а город в ежовых рукавицах держишь, как так? — Светлана смотрела с ужасом на сумасбродную подругу. Все знали Колчака — Коровкина, он долго не разбирался. Он не бил, он на счётчик ставил. Жёстко ставил.

— Авторитет у меня, такой. Так вот, Мариша, — Колчак понизил голос до полушёпота. — Должок выплатить надо бы… А? Может к нам за стол. — и он показал на мажоровый угол.

— Я плохо поняла, почему я–то торчу? И ты хочешь, чтобы гамма до минор лопастями до очередной уголовки домахала? Не пойдёт так. Давайте, Василий Петрович, — опять на «вы» перешла — вы в свой нотный стан пойдёте, а мы тут тихонечко посидим. На сим и распрощаемся.

Колчак встал, провёл рукой по волосам. Нет, не отпускала. Он уже и женат был, и любовниц менял, а Марина так и стояла перед глазами. И не готов был сейчас отпустить её. Будет его. А может хватит одной ночи понять, что нет у них будущего, что любил он свою мечту. Даже если так, благодаря этой мечте сегодня он уважаемый человек. Коровкин Василий Петрович: и меценат, и спонсор, и в совет малого и среднего бизнеса входит. Уважают его, ну и бояться. Знают про криминальное прошлое. А он и не скрывает. Зачем? Как–то дед подошёл и сказал: «Я тебя, сынок, уважаю, что ты честный. Не купил себе новую биографию…»

— В общем так, Мариночка, я пообещал, что ты моя будешь. А обещанное всегда исполнять надо.

— Ну ты сам себе пообещал, сам себе и исполняй, а меня уволь. Я тебе ничего не обещала.

— Я серьёзно, Марина. Не торопись из ресторана убегать, сегодня ко мне в гости прокатимся. Там и обоснуешься, пока не надоест. — и пошёл к мажорному углу.

— Слышь! — обернулся, замерло дыхание. Улыбка Марины пробрала так, что хотелось сейчас схватить и прижать к себе. А она продолжает. — Слышь, будем считать, что мне уже надоело! Прощайте, Василий Петрович!

Света едва дышала. Увидела, как сверкнули его глаза, как пальцы в кулаки стали сжиматься. Помнит она Марину по молодости, ещё со школьной скамьи. Сколько тогда у неё подруга пряталась от кавалеров. Пофлиртует, пофлиртует, доведёт парней до столбняка, а сама в кусты. Так и ходила нетронутой, зато слава последней с… шлейфом стелилась. А как важняком стала, так сразу изменилась: перестала над мужиками потешаться. Сразу отворот–поворот давала. Всё говорила, что ждёт принца на белом коне. И проблема не в принцах, а кони перевелись…

Трапеза постепенно переходила в танцы. Ансамбль играл музыку, публика расслаблялась. Стали появляться первые танцующие. На медленный танец подошёл Герыч, пригласил Марину. Смешно они смотрелись вместе. Марина хоть и не двухметровая красавица, но Герыч всё равно меньше ростом был.

— Марина, вали тихонько отсюда. Колчак планы на тебя имеет. Наталья будет ждать на перекрёстке улиц Голубичной и Брусничной. Утром с ней ко мне на дачу приедете. Там Колчак не найдёт тебя. Сегодня из города уже никак. Сама знаешь, он у нас тупик.

— Да поняла уже, Герыч. Отвлечёшь его, чтобы не видел.

На стол принесли бутылку шампанского. Подарок от Колчака. Мужчина улыбнулся своей обаятельной улыбкой. Марина увидела, как по ней снова заскользили острые взгляды девчонок. Завидуют. Не понимают, как такой мужчина мог впечатлиться старой курицей.

Марина открыла сумочку, достала лист бумаги, что–то написала, вложила деньги, сложила вчетверо, положила под тарелку.

— Света, давай потихоньку двигать отсюда. Такси подошло.

— Ты когда вызвать успела? — Света немного опьянела от шампанского. Тревога стала уходить. Хотелось ещё остаться, танцевать, пить.

Но Марина быстро подхватила Свету под руку, потащила к выходу. Герыч не давал Колчаку обернуться. Что–то рассказывал и жестикулировал. Народ танцевал, толкался. Разноцветные огоньки прыгали по танцполу. Света пыталась задержаться, но Марина упорно пробивалась вперёд. Вышли, увидели машину. Марина оглянулась. Около двери стояли амбалы, точно из бригады Колчака. Охранники. Они не обратили на неё никакого внимания.

Вечер подходил к концу. Народ стал рассасываться. Колчак посмотрел на счёт:

— А где за тот столик? — спросил он, а нехорошее предчувствие зашевелилось в душе.

— А дамы расплатились и уехали. — официант отошёл на пару шагов, видя, как наливается шея Колчака.

— Я же сказал, что я плачу. Почему мне не сказал, когда собрались уходить. Я тебе говорил… — когда Колчак был в гневе, его голос понижался.

— Я… Они… Я… не знаю… когда… ушли… Я… пришёл… в деньги… в листочке… с подсчётом… под тарелочкой… — конечно же, парнишка видел спешный отход дам. Слышал и перепалку Колчака с незнакомкой возраста его бабушки. Он и сам не понимал, как Василий Петрович мог запасть на даму в возрасте. Пусть даже шикарную даму, но ведь рядом столько стильных девочек.

Вот всегда она так. Нет, не уйдёт Мариночка в этот раз, не на того напала. Да, Коровкин нынче не в криминале, но связи остались, да и бояться его по–прежнему. Колчак вышел на улицу, спросил у охраны кабака, на чём уехали эти дамы: он успел их сфотографировать. Хорошо, что есть влиятельные друзья. Он разослал фотографию и велел доставить её к нему в любом виде. Своих друзей направил к Светлане, так, для проформы. Понимал, что не настолько глупа Марина, чтобы к Светлане ехать. Но к кому? Бывших коллег в городе осталось немного, одноклассников ещё меньше. Завтра же он установит все её связи. Нет, не выпустит её из своего города.

Глава 4. На даче

— Наташа, вы зря так вскипишились. Не сделает мне ничего Коровкин. — Марина стояла около окна и смотрела на ночной город. Наташа расстилала диван в гостиной. Домочадцы уже спали.

Звонок Герыча напугал Наталью. Герыч буквально шептал в трубку. Из сказанного она лишь поняла, что Марину на эту ночь надо куда–то спрятать. Ничего умнее, как привезти к себе она не додумалась. Нет, Коровкин к судье домой не заявится. Но никто ему не запретит поджидать свою добычу около подъезда. И не предъявишь, не угрожает в открытую. Всё на уровне интуиции. Может, поджидает опасность, а может, и сами себе накрутили.

Договорились, что эту ночь у Натальи, а завтра днём Герыч соберёт всех своих на даче и решат, что делать. Только… Нет, Марина не из тех людей, чтобы опасность в уголке пересидела. Ей же приключений на пятую точку искать захочется. Вон как глаза заблестели, когда опасность почуяла. Словно охотник на след волка вышел. А Коровкин ещё тот жук. Знает, чем её завести можно. Да… Тюрьма — это устный справочник про следователей: у кого какие сильные и слабые стороны.

Наталья пожелала спокойной ночи и вышла. Марина так и осталась у окна.

Комната утопала во мраке, лишь по потолку ползли тени. Проехала машина с мигалкой. Сердце бывшей важнячки сжалось от какой–то грусти. Вот и она когда–то давно, будто было это в прошлой жизни, также спешила на вызов, туда где боль и страх. Было ли ей страшно?

Она всю жизнь боялась смотреть фильмы про трупы, от вида крови ей плохо было. А тогда на труп отправили. Только–только начинала она. Мороз на улице. Во дворе девяностые рулят. Милиция по минимуму финансировалась. Из дома нёс кто что мог: бумагу, ручки. Фотоаппараты без плёнок, эксперты с пустыми чемоданчиками. А преступность росла с немыслимой скоростью. Зарплату платили, только за то, чтобы на работу человек пришёл. Старые кадры уходили, набирали молодняк: брали всех, у кого был хотя бы техникум. Вот и набрался костяк из ветеринаров да актёров.

Марина — одна из немногих, кто с юридическим в милицию пришёл. На гражданке можно было в разы больше юристу заработать. Азарта захотелось. Спасибо родителям, могла себе позволить работать в удовольствие, не думать о деньгах. В те времена заступал на сутки, а сдать дежурство мог через тридцать шесть часов. Работы много — народу мало.

В ту ночь дежурный решил, особо не мудрствуя, направить молодого милицейского следователя на труп. Вообще–то, прокурорские должны были ехать. А вдруг не криминал, а вдруг не убийство, а тяжкие со смертельным исходом. Да чего там гадать, нет лишнего бензина гонять машину туда–сюда.

Марина не упиралась. Труп так труп. Правда волновалась, чтобы не выдать, что крови боится, что трупов раньше не видела. Приехали. Зашли в комнату в общежитии. За столом сидят два мужичка, оба пьяненькие, один плачет, говорит: «Я жену убил, приревновал вот к нему…» — показывает на собутыльника. Сам убил, сам и милицию вызвал. И такое бывает.

В комнатке аккуратно, чистенько. Тогда многие спивались: работы не было, денег не было, просвета не было. Многих девяностые подкосили.

Смотрит Марина, лежит на кровати женщина. Будто спит. Серый свитер, синие спортивки. Лицо спокойное. Нож торчит, прямо в сердце. Прямой удар, поэтому и крови нет. Марина даже засомневалась, умерла ли. А трогать нож нельзя, кровотечение может открыться. А вдруг и в самом деле живая, а вытащишь нож и этим убьёшь.

Осмотр сделала, пошла по этажу, свидетелей искала. Возвращается, а в дверях здоровый мужик стоит. Марина–то маленькая, щупленькая, стрижка под мальчика, шубейка коротенькая. Она под руку мужику и нырнула, чтобы в комнату прийти. А он своей огромной ладонью ей в лоб упёрся и назад выталкивает со словами:

— Детей уберите отсюда.

Марина и пискнет:

— Я не ребёнок, я следователь. — и лезет под его рукой, а он не пускает. Потом повернулся, посмотрел и спрашивает:

— У нас что, теперь детсадовки в следствие идут? Ты школу–то закончила, а?

— Я университет заканчиваю. Я недавно работаю…

В это время прокурорский следователь появился. Посмотрел на ту работу, которую сделала Марина, вздохнул: «Мда, если так и дальше продолжишь, долго не продержишься.»

— Так плохо всё? — покраснела девушка.

— Да нет, слишком скрупулёзно. Я тоже по первости таким был…

Ранее–ранее утро. Ещё роса лежит на траве. Лёгкая утренняя прохлада. Речка отливает жидким золотом. Герыч уже на даче. Постарался из города уехать, пока Коровкин его за жабры не схватил. А что? От того всё можно ожидать, некоронованный король. Не знает, что такое «нет». Ему всё дозволено. И терпят. А почему терпят? Богатый он, и город часто к нему за помощью обращается. Вот и смотрят сквозь пальцы. Беспредела нет, и на том спасибо.

Герыч уже и воды натаскал воды баню. Начал колоть дрова.

Ближе к обеду стала собираться компания: бывшие следователи, следователи девяностых. Те, выстоял в то непростое время, кому угрожали и кто не раз под охраной ходил. Кого пытались подкупить, но кто не продавался. Идейные подобрались. Прям как герои из книжки.

Не говорил он им, что Марина приехала, пусть сюрпризом будет. Но… Не успел приехать первый, как сразу вопрос:

— Ну и где наша красота неземная? Показывай гостью. Только не говори, что не ради неё нас собрал.

— О ком ты? — да, мастерски Герыч научился играть. Адвокат должен быть актёром в жанре соло.

— Да ладно, с шести утра Коровкин телефон обрывает. Смотри, — и показывает СМС сообщение. Ну Герыч даже читать не стал, сам такое получил. Требовал Коровкин сдать немедленно ему Марину.

Наталья с Мариной приехали, когда уже шашлык жарился, а банька протопиться успела. Запах жареного мяса и банного духа переплетались косичкой и уносились далеко на соседние участки. Хорошая была банька у Герыча, знатная. Одно волновало хозяина, чтобы Колчак собственной персоной не заявился.

— Мариша, тебе бы замереть здесь пару тройку деньков. Колчак вчера официанта чуть на фарш не перемолотил. Охране своей выписал. Сегодня всю ночь около дома Светланы его люди спали. Лютует он. Он своих расставит на всех дорогах, вокзале. Сама знаешь, из города только лесами незаметно можно выйти. Он пока не сообразил, что мы с тобой в одной упряжке. Хорошо ты меня перед судом выставила. Я потом исходился гневом праведным. Но предупреждение всё равно прислал. Все наши получили.

Марина только хвостом махнула, улыбнулась.

— Ладно, Герыч. Ну, найдёт так найдёт. Убить не убьёт. Изнасиловать не изнасилует… Ну, зацелует до смерти, так ведь не страшно. — На Марине длинный сарафан, до земли. На плечи курточка накинута.

— А чего так уверена, что не изнасилует. — Кирилл помнил, как они начинали вместе служить. Ох, и остра на язычок была Марина. Ни бога, ни черта не боялась. Огрызалась со всеми. Никакой субординации не соблюдала. Все прощали ей. Прощали за дар её, за интуицию. Следаком была от бога. Взять того же Колчака, ведь всё рассказал, сам. А сколько бились с ним до этого.

— Так сама отдамся. А чего? — и захохотали все дружно. — Нет, ну что я, девочка, что ли? Убудет? А так, может, и неинтересно станет ему.

— А чего скрываешься тогда? — это Коля, то же из бывших. На пенсии сидит. Как выслужил положенное, сразу вышел на пенсию. В охрану банка подался. Так и служит сутки через трое. Работа непыльная. — Мариш, поделись секретом. Ты замуж девочкой выходила? — всё тот же Коля. Они ещё тогда в перепалку вступали. Ходили слухи, даже предложение её когда–то делал. Так или нет, не знает никто. Коля молчит на эту тему, а Марина и подавно.

— Ну уж точно не мальчиком. — в этом она вся. Поговаривали, что был у неё дядечка серьёзный, который и сделал ей протекцию. Только не верили в это следаки. Видели, как пахала она без выходных и проходных. Жила на работе. Любой мог подойти за советом. Ходячая энциклопедия.

То ли запах шашлыка дополз до города, то ли банный дух, но так или иначе, остановился около дачи Крузер. А оттуда красивый, такой весь холеный, молодой мужчина вышел. Огляделся, провёл рукой по волосам. Сверкнул на солнце болт.

— Эй, народ, а где хозяин. — голос приятный.

Позвали Герыча. Вышел. Улыбка натянулась на лицо. Но глаза остались настороженные.

— Макс, — Герыч улыбается, под локоток берёт и от компании в сторону уводит. Будто дело у них важное. Но гость головой вертит, явно уходить не хочет. — Ну чего тебе, Макс? Выходной у меня. Видишь, с друзьями собрались. Давай завтра приезжай, решу твою проблему.

— Ну и я вам не помешаю. В баньке приехал попариться. Я буду тихий как мышка. — Наглый товарищ. А глаза так и бегают. Не хочет уезжать.

— Герыч, сын, что ли, твой? — откуда она появилась? И главное, зачем? Наталья сразу, как Крузак увидела, увела Марину на речку.

— Да нет, клиент мой. По делу приехал… Вот… — Герыч развёл руками. — Да уже уезжать собирается…

— С чего бы это? — Марина подошла поближе. Заглянула в лицо. Улыбка хитрая–хитрая. Лиса лисой. — Малец, давай знакомиться. — И подаёт руку. Пальчики тонкие, на пальчиках колечки. Ровно семь. Она всегда семь колец носила. Маленькие, аккуратные, с бриллиантиками, но мелкими. Не любила крупные. Вроде и украшение, но в то же время скромненько. Только на указательном левой руки малахит в серебре.

Следователи устроились поудобнее, как в зрительном зале. «Марина на охоту вышла. Посмотрим, не потеряла ли сноровку наша богиня–Диана», — пересмешками переговаривали. Затаили дыхание.

Макс, как заколдованный, руку подал, пошёл за ней. А она идёт, одной рукой сарафан приподнимает, чтобы не наступить на подол. Другой — руку Макса держит, большим пальцем поглаживает. Голова вполоборота. Нижняя губа слегка прикушена. Ещё стона не хватает и самая что ни на есть сексуальная картинка. Подвела к бревну, которое скамейкой служило. Язычком губы облизала. Коллеги смотрят, пытаясь смешки скрыть. А Макс будто не замечает. Только глаза Марины видит. Она прямо не смотрит, всегда слегка наискось.

— А ты что за перец будешь? — усмехнулась.

— Метленко Максим, бизнесмен средней руки. — не сразу ответил.

— Я так понимаю, эта рука правая, та левая, а где средняя? Не вижу, покажи. Надеюсь, не там же, где бомбоубежище для мозга находится, в мешочке между ног? — засмеялась, отошла. Парень засмущался. Полез в карман, достал телефон.

Марина изящным движением руки телефон забрала: «У нас тут правило, без средств связи отдыхаем. Правильно, товарищи? Я его на приступочку положу. Поедешь домой, заберёшь! За знакомство выпить надо». — И пошла, покачивая бёдрами, к Герычу.

А Герыч уже шипит: «С ума сошла. Он же от Колчака за тобой.»

— Герыч, ты мне его помоги напоить, а потом мы Колчаку его вернём, тёпленького.

У Марины слава провокатора. По молодости спаивала только так. По приколу было. Сама не пила. Вот и сейчас, себе воду в рюмку, а ему водку. Подошла, ноготками по плечику мужчины пробежалась. Да ещё на брудершафт, за знакомство. Парень на пустой желудок как хряпнет… В общем, пошло — поехало. Пока Герыч баней занимался, Максим уже готовенький стал. Еле сидит. В баню пошёл. Парни его одного не оставили. Там бедняжку развезло по полной. Еле отдышался.

День остывать начал. Надо бы разъезжаться, а этого куда. А Марина сидит с телефоном и хохочет.

Василий разослал своих Марину поискать. Максима направил к Герычу, на всякий случай. У того дело было к адвокату. Вот заодно пусть и проверит, с кем тот время коротает. Все отзвонились, только Макс молчит. Вдруг под вечер приходит сообщение, слишком борзое для скромного начинающего бизнесмена:

«Я в деревне Брусничка, брусничку пью.»

На звонок не отвечает, только СМС очередное шлёт: «А твоя ничего баба, пьёт как лошадь, ржёт тоже. Сегодня не жди, у неё заночую.»

Коровкину будто кровь в мозги ударила. «Немедленно обратно. Посмей только тронуть её! Пожалеешь, что на свет родился!» А тот в ответ: «Я не трогаю её, она меня трогает.»

Герыч, как увидел переписку, так выхватил телефон из рук.

— Слышь, Марин, зря ты так с ним. Его же Коровкин теперь уничтожит.

— У вас тут средневековье какое–то, чес слово. Управы, что ли, нет на Коровкина?

— Вот ты живёшь в своей Тили–мили–трямдии и не знаешь ничего. Он его как бизнесмена уничтожит. Максик только на ноги вставать стал, и не без помощи Петровича. Он ему и так отработать должен за контракты да поставки, а ты так нагнула мужика. Так что теперь тебе ещё и от Максика бегать придётся. — Герыч затянул: — Усталость забыта, колышется чад…

— А она привычная бегать — гоготнул Кирилл. — Марина, помнишь, как мы тебя с трёх сторон окружили, а четвёртой — берёза была.

— Ага, помню. Только никак не могли решить, кто же целовать будет. — Марина вздрогнула от удовольствия. Возбуждение по венам пробежалось. Эх, пощекотала она тогда себе нервишки. Пригласила трёх следаков на свиданку одновременно, трёх неразлучных друзей. Хотелось посмотреть, как вести себя будут. А они возьми да объединись. Один ещё наручники притащил, мол, сейчас, руки за стволом сцепим и отомстим за всё. Струхнула в тот момент, но виду не показала. Пока они подходили да спорили, кто первый, рванула, ударив того, кто на дороге стоял, промеж ног. И побежала, как раз напевая эту песню. Вот видок был у всей компашки. Их потом долго в следствии называли Миледи и три мушкетёра.

— Ага, только Колчак делиться не будет. — икнул Макс. — Ты бы пошла к нему на повинную. А то ведь отымеет, да так, что мало не покажется. Ой, — и Макс прислонился лбом к стеночке, так плохо было.

— Прикольно! У нас тут судья, прокурор, адвокат и начальник следственной части, а также прочие специалисты, и мне при всех этих персонажей в открытую угрожают. Люди, я чего не понимаю?

— А того, Мариночка, ты не понимаешь, — Герыч развёл руками, — что Колчак так сделает, что не докажешь ему ничего. И ведь заметь, не он угрожает, а от его имени. Но я согласен с Максиком. Ты бы встретилась на нейтральной территории. Даже могу подсказать, где обедает Петрович. Даже рядом могу посидеть…

— И канделябры подержать…. Нет уж, увольте меня от вашей милости. Разберусь сама как–нибудь. Не из пугливых, ты же помнишь.

Коровкин, уже и народ в этот посёлок направил. Да только нет там никого. Машина через пост не проходила. И вдруг пьяная рожа Метленко на экране. А рядом голос Маринкин, да такой звонкий. Вот шалава, бесит ведь, специально бесит! Где набрался–то помощничек? Василий Петрович из угла в угол прошёлся. Пожалел, что не в Средней Азии живём, где женщина слово сказать не может. Давно бы привёз сюда, сразу после суда. Не дёрнулась.

В город въезжали вереницей. Крузаком Марина управляла. Рядом Герыч, как безлошадный, сидел. Максим спал на заднем сидении. Открывали процессию Кирилл и Николай, замыкала Наталья. Подъехали к воротам, закрывающим въезд на территорию элитной многоэтажки. Охранник увидел знакомую машину, открыл шлагбаум. Из машины вышел Герыч, подошёл к охраннику, передал ключи от машины и попросил хозяина доставить по месту жительства. Марина в это время нырнула в машину Николая.

Коровкину быстро доложили, что машина Макса прибыла к дому. Хозяин приехал на трёх джипах. Поднялся, звонил долго в дверь, пока Максим её открывал.

— Где она? — спросил с ходу и как врежет под дых.

Макса тут же скрутило, будто внутренности разорвались. Руку выставил вперёд, будто защищаясь.

— Стой, — это права рука Коровкина, верный Сальник. — Стой, Петрович, не трогай его. Смотри, он никакой. Охранник сказал, что Герыч его в таком виде сдал. Вряд ли он что тебе сегодня скажет.

— Марина твоя бл… — прошептал Макс, вытирая кровь с губы. — Напоила как первокурсника… Ничего не помню… — и помотал головой.

— Где она? — проревел Коровкин.

— У Герыча ищи…

Глава 5. Страх

Герыч забыл, настолько это может быть страшно и больно. Вообще–то, он не из пугливых был. Бывший военный, прошедший горячие точки. И всё–таки… Коровкин пригласил его в ресторанчик перекусить. О том, что в ресторанчике есть подвальчик, куда Коровкин для беседы приглашает, знает весь город. Ничего страшного в этом подвальчике нет: просто закрытая от любопытных территория. Именно здесь заключаются все значимые контракты. Именно здесь происходят и разборки. Вот и Герыч сейчас сидит за одним столом с Коровкиным. Пока не больно, но уже страшно. Страшно, когда ты один, а по периметру стоят поджарые крепкие ребята — верные апостолы Колчака.

— Ну что, Герыч. — Коровкин откинулся на спинку дивана. Взгляд серых глаз замер на лице адвоката. — Ты же мне служить верой и правдой обещал. Или как?

— Василий Петрович, — юлит Герыч, — что значит верой и правдой. Вы меня на дело нанимаете, договор заключаете, и я работаю на вас, так же как и на любого другого. У меня свободная профессия. — старается не выдать волнение. И в то же время за бывших коллег переживает. Только трое могут считаться спасёнными: Кирилл, тот, что прокурор, Наталья, потому что судья, и Надежда, она же начальник следственной части. Остальные все на вольных хлебах, а значит, в клан неприкосновенных не входят. Взять ту же Марину: на кого она трудится? В каких рядах? Ведь о ней только–то ничего не известно, кроме, что замужем (а замужем ли?) и живёт в Тили–Мили–Трямдии (в самом деле там ли или в страну Лилипутию переехала, или на недельку до второго поселилась в Комарово?).

— Герыч, ты меня не нервируй. Кто врёт из вас двоих: ты или Макс? — и глянул на дверь.

Тут же послышался какой–то шум, топот, потом, как будто что–то тащили. Дверь распахнулась. В комнату, пошатываясь, вошёл Максим. Лицо его явно встретилось неоднократно или с чьим–то кулаком, или со стенкой. Но костюмчик чистенький.

— Так что, Максик, где ты так набрался, что лицо от асфальта не смог оторвать? — усмехнулся Коровкин. Максим попытался улыбнуться. Что тот ему пообещал? Сохранить бизнес или жизнь? Наверно бизнес. Вроде как Колчак по мокрому не значился никогда. Может и были за ним делишки, но о них можно было только догадываться.

— Герыч, знает он, что Марина вчера у тебя гостевалась. Что вы мне намешали? Помню только до третьей рюмки… Вы позволите? — и, не дожидаясь разрешения, плюхнулся на сидение.

— Да, была у меня. Все наши были. За встречу отмечали. А ты чего припёрся? Я тебя не приглашал. — Герыч умеет наезжать.

— Где она сейчас? — Коровкин так спросил, что у обоих душа оторвалась и в пятки спустилась. — Вот что, голубки, Максим, ты мне выручку за месяц в фонд благотворительности перечислишь за каждый день отсутствия Марины. Понял? Ты вчера должен был сразу сообщить, как её увидел, а не водку глушить. Свободен.

Максим попробовал возразить, но многообещающий взгляд Коровкина быстро пресёк попытку.

— Теперь ты, Герман Романович… Кстати, а почему Герыч? Давно хотел тебя спросить. Ты кушай, кушай, а то остынет. Тебе, непонятно когда, теперь кушать придётся.

— Так Марина когда–то назвала, так и прикипело. Все зовут Герычом. Петрович, не знаю я, где Марина. Мы вчера Максима доставили до дома. Я пока с охранниками разговаривал, она и сбежала…

— Сбежала, говоришь… В общем, посидишь у меня под охраной. С телефончика сними блокировку.

— Не могу, там же вся моя клиентская база… — Герычу кусок в горло не лезет. Знает, что такое у Коровкина сидеть. Клиенты были, кого Коровкин держал. Бить не бил, но от одних намёков становилось страшно. Неизвестно, осуществил бы обещанное или нет, но никто судьбу до конца не испытывал.

— Слушай, ты хочешь, я тебе покажу, что такое свободная профессия? Как насчёт баньки с горячими мужичками? А? Герыч? Или телефончик в обмен на… — Коровкин довольно растянулся. Он же недоговорил в обмен на что. Каждый волен думать в меру своей распущенности. Герыч не был распущен, но предположить худший финал мог.

— Василий Петрович, я же не сдаю контакты твоих людей. И другие этого не хотят. — попытался защититься Герыч…

— Значит, всё–таки банька… — в этот момент дзинькнул телефон. Коровкин прочитал сообщение, улыбнулся. — Герыч, ты в рубашке родился. — Набрал номер. — Не трогайте её, установите охрану. — махнул рукой адвокату, мол, пока «свободен».

Приближалось обеденное время. Солнце стояло в зените. Торговый люд присматривался к немногочисленным покупателям.

— Марина, мне всё кажется, что за нами ходят. — худощавая женщина выбирала помидоры. Это Софья, одноклассница Марины. — Дома тебе надо было остаться.

— Софья, а ты помнишь, как мы с тобой по пиву с осетриной страдали? — ответила на предложение остаться дома Марина. — Давай, вспомним молодость. Наберёмся пива и пойдём Колчаку Гражданскую войну объявлять? — Марина оглянулась. Нет, Софье не казалось. За ними уже с получаса два товарища, не скрываясь, следуют. — Понимаешь, мы сейчас можем всё что угодно себе позволить. У нас охрана из двух амбалов, — нарочито громко проговорила она. А, потом обернувшись, спросила: — Правда, мальчики? Какие молоденькие, прям в сыночки годятся. — хихикнула. — Соня, кушать хочется, аж под ложечкой сосёт. Пошли с тобой в хинкальную. — и, обернувшись к охране, — Сыночки, за мной. — руку подняла, пальцами щёлкнула.

В хинкальной пахло так, что слюнки начинали течь прямо с порога. Официант в национальной одежде горцев встретил гостей.

— Нам бы столик на четверых. — заказала Марина и обратилась к паренькам: — Мальчики, вы же покушаете с нами, или рядом слюной давиться будете?

— Марина, ты чего творишь? — прошипела Софья.

Она не была столь решительно настроена. То время, когда они бегали по дискотекам, а потом, пообещав и одной и другой компании прокатиться, быстренько сбегали вообще с третьей, уже прошло. Выйдя замуж, Софья остепенилась. И теперь её, в отличие от Марины, на приключения не тянуло, от слова «совсем». Она уже на пенсии, но продолжала трудиться. Быт затянул, стало привычным расписание: дом работа дом. Дети выросли, учились в университете. Спокойная, так сказать, ещё не старость, но уже и не молодость. Это Марину вечно что–то в зад тычет.

Марина не скромничала, за фигурой явно не следила. Набрала чебуреков. Парни, что присели рядом, решили, что и им бы надо перекусить.

— Ну что, пареньки, папашка–то ваш хорошо за охрану платит? Вроде большие и умные, а вынуждены за тёткой таскаться. Тоска смертная. Я бы не выдержала. — засмеялась.

Марина ела быстро. Не любила времени на трапезу тратить. Она ела, чтобы жить, чтобы летать. Сидеть над тарелкой и смаковать, это явно было не по ней. Софья держалась скованно. Мужчины ели не спеша, с чувством. Они сидели с краю. На все сто были уверены, что женщинам некуда деваться.

— Мальчики, мы в туалет. — Марина взяла Софью за руку.

Один из охранников встал, направился за ними.

— Мальчики, может, вы нам ещё и бумажку подадите подтереться? Дурью не майтесь. — парень покраснел, отстал, вернулся к столу.

Но до туалета женщины не дошли. Марина быстро вытащила Софья на улицу: — Пошли, пока не очухались.

— А заплатить? — Соня понимала, что Марина уедет, а ей здесь жить. Город маленький. Вряд ли ей простят «бесплатное» угощение.

— Ну вот они и заплатят. Не боись. Я их не приглашала к себе в телохранители. Давай, прокатимся куда–нибудь.

— А сумка с помидорами?

— Телохранители захватят. Ну или… куплю я тебе другие помидоры. Поехали.

Коровкин смотрел на фотографию Софьи. Эта женщина никогда не попадала в его поле зрения. Кто она, чем занималась? Не знали о ней и его люди. Да мало ли в городе таких, незаметных, которые не гуляют по ресторанам, не имеют дел с шумными компаниями. «Найти, узнать! Герыча сюда, быстро!» — гремел разгневанный глас. Опять эта женщина ушла, прямо из–под носа. Охрана хренова. Требовалось от них мягко направить её туда, где ждала его машина. Понятно, что не силой же вести по базару. Не средневековье. Подняла бы Марина шум, ничего хорошего из этого не вышло бы. Покушать они пошли… Неужели мозгов не хватило, что туалет — это возможность скрыться. Сумку, видите ли, с помидорами оставили. Вот теперь сидят и давятся этими помидорами. Эти съедят, другие принесут, чтобы на всю жизнь запомнили. Сказал же русским языком: с Марины глаз не спускать. Ага, вот и Герыч, второй раз за день приволокли. Показал фотографию Софьи. Герыч клянётся, что понятия не имеет, кто это такая. Дал время подумать, иначе обещал в баньку сводить. Лично попарит.

Марина с удивлением посмотрела на многоэтажки, которые выросли на месте барачного посёлка. Вспомнилось ей, как однажды, давным–давно, когда она была только начинающим следователем, её направили на «семейный» сюда, в один из бараков. Перед этим для усмирения «буяна» была направлена группа Патрульно–постовой службы. Это та самая, тогда ещё милиция, которая смотрит за порядком на улице.

Простому гражданину и в голову не придет, как, порой, рискуют патрульные своими жизнями. Они не следователи и не опера, и зарплата у них была значительно ниже «милицейской элиты». ППС в то время формировали из вчерашних солдатиков, которые в условиях массовой безработицы найти себе применение на гражданке не смогли. Главный бонус в этой неблагодарной службе топать по улице и в холод и в жару, под дождём и снегом, что платили зарплату, пусть небольшими, но деньгами, а не рельсами, шпалами или ваннами [В 90ые годы многие предприятия расплачивались с работниками вместо денег нереализованной продукцией: кто что выпускал.].

В общем, отправил её дежурный, предупредив, что ППС в помощь. Прибыв на место, Марина увидела две лопаты, рыдающего мужика, бабу с лицом цвета свёклы. А также… рослую девушку в форме ППС и небольшого щуплого паренька. Одновременно прибыла бригада скорой помощи.

— Значит–с так, дежурный нас направил сюда, когда мы уже сдали смену. Другая группа занята на других разборках. Никто не сказал, что мужик за бабой с ружьём бегал. Мы оружие сдать успели. Вот, лопатами пришлось от пуль отбиваться… — улыбнулась девушка–ППС. Она сегодня спасла жизнь и бабе, и коллеге да и себе. Каратистка. Не она бы, труп один был бы точно, а может и весь патронаж выпустил бы мужик. Только… это её работа. Никто за это не то что медаль на шею не повесит, даже премии не выпишет. Так, рутина, как будто каждый день лопатами от пуль отмахиваются.

Задача Марины как следователя: дело возбудить, осмотр сделать, мужика задержать, а главное — правильно ружьё изъять, вернее, протокол составить… Оружие и наркота: два проблемных состава. Сколько дел валилось только потому–то или подписи не хватает, или понятые не видели, или отпечатки смазанные… А какие понятые, если существовала реальная угроза для жизни посторонних? Наш законодатель того времени вообще приколист. То есть, вы на улице встречаете случайного человека и говорите: «Сейчас мы пойдём на изъятие наркоты или оружия. Вы должны быть рядом, чтобы всё видеть. Имейте в виду, что подозреваемый просто так сдаваться не будет, но мы будем искать, а вы должны все видеть…» Бред, да и только.

Вообще–то, Марина не любила «семейные». К счастью, они ей доставались редко. В основном, когда муж жену так приголубит, что ту в больнице с того света вытаскивают. И вот ведь что, никак не могла понять Марина, почему бабы такие дуры. По–другому не скажешь. Благоверный на х… таскает, об стенку головой бьёт: она сегодня в милицию звонит, а завтра мужа вытащить пытается. Да ещё детьми закрывается. Дура, одно слово. Не о детях думает, а вообще не понять о чём. Дети–то как раз и страдают.

С ППС–ницей, Ольгой её звали, Марина после того случая дружбу вести стала. Ольга рослая, красивая. Мужики на неё смотрели, а подойти боялись.

Вспомнилось Марине, как однажды услышала плач в дежурной части. Мужик рыдал. Подходит Марина к дежурному и спрашивает, что случилось. Дежурный и отвечает:

— Так подружайка твоя на семейный поехала. Этот герой, — показал он на мужика, — клиент наш постоянный. Его баба каждые пятнадцать дней сдаёт, четырнадцать из них пороги обивает, чтобы выпустили. В общем, он сначала своей бабе оплеух навесил, а потом решил на Ольге продолжить. Табуретом её встретил. Вот Ольга с табуретом этим самым в угол его и нокаутировала. Вот и причитает: «Ладно бы мужик, а то ведь баба. Понимаете, баба!»

Народ в КПЗ, такая же алкашня, как и он сам, ржут над ним.

Марина вздохнула, улыбнулась своим воспоминаниям. Много чего было, мемуары писать можно. Звонок Герыча вернул в действительность.

Два амбала подошли к Герычу, взяли под руки, молча кивнули. Понял, дёргаться бесполезно. Посадили в машину. Привезли на его же дачу. Сердце сжалось от страха. Кто сказал, что бояться стыдно? Стыдно показывать страх, а бояться не стыдно, это нормально, это инстинкт самосохранения.

— Ну что, Герыч, топи баньку. — говорит один. А второй из багажника достаёт сумку, а оттуда: — Смотри, какой тебе подарок Колчак приготовил. — и разворачивает длинную пышную юбку.

— Вы… чего… это? — дыхание сбилось. Страшно, очень страшно. Что собираются делать?

— Ну как чего: на выбор. Хочешь, евнухом станешь, хочешь, девочкой, ну или просто по яйцам пройдёмся. В любом случае, в штаны не влезешь. Так как? Что выбираешь? — подходят. — Иди, топи баньку… — пауза. Наблюдают. — Или говори, что за подружка, у которой Марина остановилась.

Умереть, прямо сейчас, чтобы не знать, что над телом твоим глумятся. Герыч наверно поседел тут же. Лицо точно состарилось. Жить хотелось, и не сойти с ума. Что выживет, не сомневался. А вот что выдержит боль, не съедет с катушек… Достал телефон, набрал номер:

— Прости меня, Марина…

Глава 6. Сим–карта

— Прости меня, Марина… — повторил Герыч. Голос дрожал. Он слушал тишину. Самому было противно от предательства, но очень хотелось жить. Он понимал, что встреча Марины с Коровкиным — идеальный вариант для всех. Он не беспредельщик. Тем более что сейчас слишком много людей знало о том, что он её ищет. Значит, она не рискует ничем. Ну или почти ничем.

–Герман, ты в порядке? — вдруг раздался её обеспокоенный голос. — Ты не один? Рядом сам или шестёрки?

— Второе, — с трудом выдавил из себя Герыч. Во рту от страха пересохло.

— Сделай громкую связь. Я хочу с ними поговорить. Не боись, Герыч, хуже тебе точно не будет. Сделал? — Тон Марины тут же поменялся. — Слушайте, товарищи потомки! Герыча отпустите, а своему шефу передайте, что если хочет общаться со мной, так пусть и общается напрямую, без посредников… Пока я в зоне доступа. Адвоката не калечьте. Он ещё пригодится многоуважаемому Василию Петровичу, когда тот за решётку за преследование пойдёт. А статья тяжкая, на пожизненное тянет… — Герыч слушал этот бред, и его взгляд упирался в братков, у которых лица вытягивались все больше и больше. — А сейчас, ребятки, пылинки с адвоката стряхнули, кругом и шагом марш. Вопросы есть?

Они переглянулись. Потом один взял телефон из рук Герыча:

— Марина Вячеславовна, Василий Петрович просит вас к нему приехать.

— Ну это, конечно, замечательно, только когда, куда и во сколько мне не говорили. Давайте так, сейчас перешлёте мой номер Коровкину, и если он успеет связаться со мной в течение пяти минут, будем считать, что ему повезло. Ну а если не успеет, я буду вне доступа. И Герыча бесполезно будет пытать. Он всё равно не найдёт… Время пошло, ребятки…

Марина отключилась.

Коровкин сидел на совещании, когда увидел сообщение с пометкой «срочно». Но отлучится никак не было возможности. Быстро глянул, что переслали ему контакт Марины. Что ещё было написано, не успел прочитать. Теперь мысли убежали далеко из этого кабинета, туда, за сопки, в то время, когда ему было… В общем, больше сорока пяти лет назад. Ему было пятнадцать и всё ещё можно было исправить. Наверно можно было, но кто мог тогда сказать это колючему подростку. Но ведь тогда он ещё и представить не мог, что однажды встретит Марину. И… ну, сложись его судьба по–другому, так разве встретил бы он её?

Совещание закончил на автомате. Потом пришлось ещё пару сотрудников послушать. А сам думал лишь о том, скорей бы все ушли. Наконец остался один. Не спеша, как бы боясь спугнуть мгновение или обмануться в ожиданиях, наконец разблокировал экран. Прочитал сообщение, посмотрел на часы. Прошло почти два часа. Набрал телефон, но механический голос сообщил, что абонент находится вне зоны обслуживания. Запустил руки в волосы, пытаясь успокоиться. Опять ускользнула.

— Привет, — набрал он другой номер. — Виталий, можешь мне по номеру установить, где находится абонент? — продиктовал номер. Замер в ожидании.

Ответ пришёл неожиданный. Абонент находился… у него в здании. Огляделся. Вышел. Позвонил на пункт охраны. Нет, не было никого. Что за чертовщина?

— Василий Петрович, вам просили передать письмо. — секретарша Любочка, красивая как все секретарши, обаятельная и сексуальная, невероятно сексуальная, подала запечатанный белый конверт без адреса, с одной только надписью: «Коровкину В.П.» и подпись. Эту подпись он знал наизусть. У него сохранились все постановления, вынесенные ею. Эту закорючку он когда–то разрисовывал. Сейчас все его внимание было сосредоточено на этом белом конверте. — Ещё что–нибудь? — Любочка призывно качнула бёдрами. Вот уже третий год она секретарша и любовница по совместительству. Коровкин — щедрый мужик. Пользовался ею по полной, но под венец не звал, беременеть не давал. Такое положение нельзя сказать, чтобы устраивало молодую красивую женщину. Но она терпела. Не устраивала истерик. Нет, устраивала. Только после первой же истерики ей указали на дверь. Проглотила свою гордость и осталась, ибо поняла, что на её место десять кандидаток, не меньше.

Коровкин зашёл в кабинет. Сердце билось, как бешеное. Что в конверте? Ему вдруг стало смешно от того, что у него дрожат поджилки как у пацана перед первым свиданием. Открыл… Вытряхнул. На ладонь упала сим–карта. Вот и всё. Оборвала все нити. Прошёл к столу. Хотелось от гнева смести всё разом. Досчитал до десяти, успокоился.

Рука потянулась к телефону. Ответил верный Сальник. Без него Коровкин как без рук. Именно Сальник охранял его бизнес, именно благодаря советам Сальника сегодня его имя произносят с благоговейным трепетом, его уважают и бояться. А эта важнячка… Не уважает, не боится. И ведь зацепила! Чем? Наверно своей непокорностью. С ней он почувствовал себя мальчишкой, который пытается привлечь внимание понравившейся ему девочки. А эта девочка упорно не хочет его замечать, да ещё и издевается над ним.

— Сальник, Марина опять ушла из–под носа. Прислала мне сим–карту. Теперь даже номера нет. Что с Герычем делать?

— Герыча оставь в покое. Марина же тебе правду сказала, такими темпами, и он тебе как адвокат понадобится. А она… Смотри, сегодня она ни на чем не могла уехать. Направь своих людей на вокзал, пока не сядет в поезд, не трогай. Слишком много народу знает, что ты охотишься за ней. Исчезнет сейчас, к тебе сразу придут искать. Не трогай пока…

Марина активировала вторую симку. Как хорошо, что она не выбросила её когда–то и поддерживала в рабочем состоянии. Вот и пригодилась.

Летний воздух приятно обнимал. Софья пошла домой, готовить ужин. А Марина решила прогуляться по городу. Ноги сами привели её к тому дому, где она жила когда–то. Дом стоял на середине подъёма. Перед домом на выровненной площадке стояли гаражи. А над гаражами заросший травами склон. Выше шла дорога. Она поднялась на склон, уселась на корточки и не видела чёрный джип, который проехал по дороге.

— Василий Петрович, важнячка около своего бывшего дома сидит на траве. Брать? — Джип затормозил на площадке, скрытой лиственницами.

— Не надо. Только наблюдение.

Из дома выходили и заходили люди. Дом белый как снег с голубыми вставками. Снег и небо. Два чистых цвета. Вот окна квартиры, где она жила когда–то. И ей вспомнился почему–то тот вечер, когда она мерила свою комнату шагами, металась как дикий зверь в клетке. Ей хотелось вырваться наружу. Она сжимала кулаки, зажимала голову руками, подходила к окну, снова отходила, а тот стоял и ждал… Стоял и ждал… А она… Она запретила себе выйти. Ибо знала, что разреши себе сейчас, и снова будет его игрушкой.

Ей было двадцать, когда первая любовь накрыла с головой как волна. Она задыхалась от счастья. Но скоро, очень скоро волна схлынула. «Прости прощай, так получилось!» И всё. Казалось, что выкачали воздух из лёгких, хотелось умереть, чтобы он страдал… Хорошо, что были друзья. Настоящие друзья, которые и день и ночь находились рядом тогда. Она не думала, не беспокоилась об их самочувствии, она купалась в собственном горе. Когда слова стали до неё доходить, друг сказал: «Ну, умрёшь. А ты уверена, что он узнает? Ну узнает, а будет ли он страдать от этого? Пусть лучше страдает, когда узнает, кого упустил!» Уцепилась за эту мысль. Именно тогда некрасивая робкая неказистая девчонка решила отомстить мужскому полу за разбитую первую любовь. Но не сразу пришло осознание собственной значимости. А тогда… тогда она пыталась вырваться из плена собственного горя. Мозг придумывал сценарии. И ничего лучше, как нарисовать красивого умного богатого взрослого мужчину не придумал.

И она встретила его, Рафика. Рафик на пятнадцать лет был старше. Он знал, что и как надо говорить, как надо вести себя с наивными девочками без опыта отношений с противоположным полом. У него была крутая по тем временам красная семёрка [автомашина ВАЗ 2107]. Высокий, красивый, властный. Он не оставлял ей времени думать, сам решал: куда идти, чем заниматься. Встречал с занятий, отвозил к подругам. Если сам не мог забрать, давал на такси деньги. Однажды она поздно возвращалась домой от подруги. На такси не поехала. Шла и о чём–то думала. Вздрогнула, когда услышала затихающий шорох шин. Раздался голос Рафика: «Быстро в машину!» Села. Оказалось, что он не один. Его друзья с ней поздоровались. О чём–то переговорили на чужом языке. Они приехали в незнакомое ей место. Друзья уже вышли из машины и зашли в дом.

— Выходи, приехали. — голос Рафика звучал холодно.

— Не пойду. — зуб на зуб не попадал от страха. — Куда привёз? Что делать будешь? — всё–таки она знала его ещё не очень хорошо, а друзей вообще впервые видела. Кто знает этих кавказцев, что у них на уме.

— Я тебе сказал на такси ехать, ты не послушалась. Посидишь, подумаешь, пока я освобожусь. Заходи в дом.

Всё оказалось не так страшно. Относились с уважением. Она — девушка Рафика. Ни взгляда косого, ни слова худого. Домой привёз и предупредил, что если ещё раз ослушается, накажет. Она чувствовала себя двояко: и страшно, и волнительно. Чувствовала себя с ним как за каменной стеной. Но побаивалась его. Он медленно, шаг за шагом, день за днём привязывал её своей властью. И наступил тот день, когда она сдалась и подарила ему свою девственность. Было радостно и стыдно одновременно. Она мечтала, чтобы муж был первым и единственным. С этого момента она начала мечтать о свадьбе. Представляла, как ей буду завидовать: он идеал мужчины, мечта женщины. А он продолжал ткать свой кокон, обволакивая её, приучая к своему вниманию и заботе, к своим деньгам и своей власти. И вдруг хрустальный шар рассыпался, когда ей сказали, что он женат, и она не единственная его любовница. Не верила. Как такое может быть, ведь фактически он занимал все её свободное время? Спросила, про жену спросила. Про любовницу не стала. Оказалось, что женат. Не стал врать. Не стал оправдываться. Просто констатировал: «Да, женат, но тебя это не должно волновать. Ты моя женщина.»

— Круто! А я замуж хочу. Я детей хочу. — заявила она. А в голове пульсировало: «Бежать от него, бежать…»

— Непослушание? — голос прозвучал тихо и жёстко. От него побежали мурашки по телу и возбуждение одновременно. А он прижал её голову к своей груди, губами касался мочки уха: — Если ты меня не будешь слушать, я тебя накажу. Ты хочешь этого? — И поцеловал. Его мелкие нежные поцелуи заставляли звенеть тело.

Марина улыбнулась, вздрогнула, как будто волна воспоминаний пробудила сладострастный момент. Сердце сладко ёкнуло. Никогда больше она не испытывала такого коктейля из страха и возбуждения. Ей и в голову не приходило спросить, как он мог её наказать. Но чувство опасности пьянило. Никто так её не возбуждал, как Рафик. Было в нём что–то магическое. А может потому что первый. Нет, она не была в обиде на него за тот обман. Но в тот момент чувство горечи наполнило рот: она не станет его женой.

Девушка Марина понимала, что должна вырваться из этой сладкой паутины. А если забеременеет, что тогда? Мать–одиночка от кавказца. Слава пойдёт: и ей достанется и родителям. Нет, любви не было к Рафику. Была привязанность. Сильная привязанность противиться которой не было сил.

Рафик уехал в командировку. Это позволило вздохнуть Марине. «Я вернусь и заберу тебя на всю ночь. Я подарю тебе целую ночь удовольствия… — шептал он в тот последний вечер. В их последний вечер. Они лежали на белых простынях в чужой квартире. Его смуглая рука лежала на её белоснежном животе. — ты подаришь мне сына. Или дочку. Я отвезу тебя на Кавказ. Там ты будешь под опекой моих братьев…»

— А ты? — Марина плавилась под его ласками.

— А я вернусь сюда. У меня работа. Я буду туда приезжать… — страстный умелый поцелуй пронзил конвульсиями тело девушки.

— Ты разведёшься? — спросила она.

— Нет, и это не обсуждается. Я просил тебя уже не раз, чтобы ты не трогала тему моей жены. Или ты хочешь с ней познакомиться? — и он больно сжал запястья у неё над головой. Предупредил: табу, не трогай, иначе будет больно.

Она всё решила для себя. Она вырвется из этого круга. Она не хочет быть любовницей. Она не хочет быть содержанкой. Игра слишком затянулась.

Он вернулся, как и обещал:

— Я жду тебя в машине. Спускайся. Я хочу тебя… — его голос выползал из телефонной трубки и заполнял собой пространство.

Дышать становилось тяжело. Как под гипнозом, она взяла куртку, ключи… холодный металл вернул в действительность. Она решила бросить его, значит, надо бросать сейчас, пока нет никакой беременности. Потом будет поздно. Закрыла дверь на ключ изнутри, повесила куртку, включила в комнате фонарики, и стала мерить комнату шагами… Металась как дикий зверь в клетке. Ей хотелось вырваться наружу. Она сжимала кулаки, зажимала голову руками, подходила к окну, снова отходила, а он стоял и ждал… Стоял и ждал…И она это видела через стекло. А она… Она запретила себе выйти. Ибо знала, что разреши себе сейчас и снова будет его игрушкой.

Излечение было болезненным. Она раньше уходила, раньше приходила домой, изменила привычки. Делала всё, чтобы не попадаться на глаза.

Конец ознакомительного фрагмента.