И краткое как йод

Майя дель Соле

Многочисленные человеческие судьбы складываются в повести «И краткое как йод» в одну проникновенную историю любви представителей разных национальностей – об их мытарствах в эмиграции, об их честных мыслях относительно уклада жизни на чужбине и о мистике, которая и в 21 веке продолжает влиять на нашу жизнь.

1900. На Амазонке

Голые мужские ноги ступают по джунглям. Черт, это же мои ноги, и это же я в мужском обличье пробираюсь сквозь заросли у берегов Амазонки. Судя по чернющей растительности, которая покрывает мое тело, меня легко можно принять за обезьяну.

Господи, что только ни творит потерявший любовь человек! Я вот аж до погружения в прошлую жизнь дошла. И она (или мое воспаленное воображение?) водит меня на лоне реальной природы под носом у крокодилов, а мимо моего собственного носа шныряют попугаи. Какие же они яркие, а как забавно перешептываются!

По размеру попугаи-говоруны раз в пять больше Кеши, который живет у моей нетолерантной подруги и знает одну только фразу: «Ты мне нравишься». Смотри-ка, этим я точно нравлюсь: совсем не боятся, а один — зеленый с синим лбом и желтой грудкой — примостился совсем рядом и прямо-таки в глаза заглядывает. Можете себе представить улыбающуюся птицу? Речь сейчас именно о такой.

Птицу точно такого же окраса, но грустную, я видела минувшим летом в отпуске в парке живой природы в Коста-Бланке в Испании. Попугаище сидел в клетке неподвижно и смотрел в одну точку, а я с трудом сдерживала слезы от его вида, хотя особой нежности к птицам никогда не питала. Подруга тогда засняла этот эпизод на видео и теперь грозится выложить его на YouTube под заголовком «Маша и дергающаяся нижняя губа, или Птичку жалко».

Эту же амазонскую птичку жалеть точно не стоило: казалось, она была счастливее любого известного мне человека, и когда я отвечал на ее пристальный взгляд, она застенчиво прикрывала «личико» крылышком — показалось, или она правда хихикает?

И тут проводник по прошлой жизни, как назло, отвлекает меня своими расспросами о происходящем вокруг и вынуждает оставить попугаев, погружая еще глубже в прошлое, чтобы получить ответы на вопросы, за которыми я, собственно сюда и пришла.

Какими они могут быть у 30-летней свободной (читайте: одинокой) женщины? Дело, конечно, сердечное. А если точнее, то дело не идет. Сколько времени мне еще будут мерещиться эти карие глаза, и сколько еще ночей, чтобы уснуть, я буду представлять, как мою щеку нежно поглаживает жгуче-черная борода с просветами седины не по годам?

Ответ на этот вопрос я ищу сейчас здесь… вот уже на рынке, где держащая меня под руку женщина интересуется ценой одеяла из альпака. У моей спутницы смуглая, прямо как у Него, кожа, длинные черные косы, большие темные глаза и пухлые губы. Как же мне не хватает похожих губ, которые по утрам целовали, рассказывая, что на завтрак приготовлен лимонный пирог, а вечером сводили с ума жаркими прикосновениями под ритмы Реггетона.

На женщине белая рубаха, через которую видно соблазнительное очертание упругой груди. Другая часть одеяния — несколько разноцветных юбок разной длины, они совсем не полнят ее: женщина невероятно стройна, что здесь, похоже, редкость, потому как мужчины на нее сейчас так и смотрят, а во взгляде продавщицы читается зависть. Или, может, это все мне просто кажется, потому что… я влюблена… то есть влюблен в нее по уши.

Проводник спрашивает, кем мне приходится эта красотка. И я отвечаю, что женой, а находящийся рядом со мной ангел-хранитель — это же мой покойный дед Иван — объясняет мне, что ее душа впоследствии переселилась в того, кого я не могу выкинуть из головы в этой далекой от Латинской Америки жизни.

Последняя забавно закрутила нашу историю, дав Ему родиной тот же солнечный континент, меня же явив на свет на окраине бывшего Советского Союза. Ну, по крайней мере, теперь понятно, откуда во мне любовь ко всему, о чем в оригинале говорят на испанском.

Сознание погружает меня еще глубже — в момент встречи с Джиной в речном трамвайчике на Икитос, расположенный в джунглях город, хижина в джунглях поодаль от которого теперь уже была моим и ее домом.

Вот я вижу отца Джины, который велит держаться от нее подальше: чернорабочий с каучуковой плантации не пара выдающемуся орнитологу. Сама орнитолог так, кажется, не думала: сначала было уступила отцу, выйдя замуж за какого-то богача, а потом сбежала от него, и краски в нашей истории были такие же яркие, как крылья амазонских попугаев.

Фу, не думала, что могу быть настолько романтиком.

Они снова здесь: птицы смотрят на меня прямо-таки как люди, наклоняя голову то на одну сторону, то на другую. Джина тем временем лечит их товарищу лапку и командует мне, что подать. Я осматриваюсь: тут есть птицы с обрезанными крыльями и с покореженными клювами. Жена рассказывает:

— Представляешь, они нашли новый способ увозить попугаев за моря: усыпляют их и засовывают в пластиковые бутылки. Конечно, это снотворное и для человека-то опасно, так что многие из птичек так и не просыпаются. Вот нашему новому постояльцу повезло: ему только крыло отрезали. Парнишка с рынка нашел его в мусорном баке и принес мне. Это все тот же парнишка, который ворует еще живых животных у шаманов и в лес возвращает… И долго еще эта страна будет живодерские традиции воспевать? Слушай, ну а новая мода вырывать клювы туканам, чтобы амулет из них потом сделать…

Джина продолжает возмущаться, а я смотрю на ее заботливые руки, и мое тело наполняется нежностью, а глаза — слезами: в последний раз я так остро чувствовала любовь много лет назад, когда мы с Ним показывали его сестренке мультик «Чебурашка и крокодил Гена», и он беззвучно произнес губами, что любит — Te amo.

Он звал меня Чебурашкой, а я его — Геной, и позже, забываясь в чужих объятиях, мне не раз приходилось врать, отчего на моей спине вытатуирован крокодил с гармошкой. Его спину тем временем украсил неведомый в Боливии зверь с большими ушами. Хочется верить, что никому из засыпавших на его груди он не рассказал, что для него значил Чебурашка.

Неясно отчего, но вдруг все обрывается, и я остаюсь один под крышей какой-то хижины в джунглях. Идет дождь, но он не приносит истинной влаги, голова идет кругом от духоты и непонятно откуда взявшейся и разлившейся разом по всем венам боли. Тысячами тромбов она подступает к сердцу, которое готово сдаться без боя.

Джины больше нет.

Я начинаю буквально захлебываться в рыданиях, и проводник спешно выводит меня из состояния регрессивного гипноза.