Зона свободы. (Дневники мотоциклистки)

Майя Новик

Это книга о свободе. О свободе передвижения и о той свободе, которая находится внутри каждого из нас. Солнце, ветер, нагретый асфальт и двадцать литров бензина в баке! Что может быть прекрасней этого? «Ничего!» – считают герои «Зоны свободы». Главное – не изменять своим принципам, любимым людям и тому, во что веришь. И тогда все обязательно закончится хорошо!

Кочевники

(1998 год, июль)

….Странное это было лето. Днем я строчила репортажи и интервью для газеты, вечером неслась на курсы водителей или к «Ангаре». Вся редакция с интересом следила за развитием событий. Я перестала тратить деньги, умудрялась откладывать на покупку мотоцикла почти всю зарплату, перебиваясь редиской с родительской дачи и чаем. Дни летели, слово стрижи по небу крылом чиркали. И однажды Алексей осторожно спросил:

— В следующие выходные возле турбазы Култушная на Байкале улан-удэнцы проводят мотослет. Наши тоже поедут. А ты как? С кем поедешь?

И только тут я поняла, о чем он спрашивал. Наши отношения за это время никак не продвинулись.

— Ты едешь… с Антоном?

— Ну нет! Антон едет с Ириной.

— Я думал, его жену зовут Марина.

— Ну жену-то, может быть, и зовут Марина, только едет он с другой.

Я удивленно смотрела на Алексея. А я-то даже и не сообразила, почему он держится на таком расстоянии! А что он, собственно говоря, должен был про меня подумать? А? Вот, то-то и оно!

— Поедешь со мной? — нерешительно предложил он.

— Поеду, — просто ответила я.

Странно, но в тот момент у меня не возникло ни тени сомнения по поводу предстоящей поездки. Отчего-то казалось, что с этим невысоким пареньком можно ехать куда угодно и ничего не бояться.

— Вот только теперь мне тоже нужно будет «шифроваться» от родителей. А то у меня мама в обморок упадет, если узнает, что я еду куда-то на мотоцикле. Хорошо?

Он только глянул на меня своими синими глазищами и кивнул.

Я даже не знала, чего именно я ждала от поездки. Но что-то, несомненно, ждала. Новых ощущений? Да, и этого тоже. Я долгое время жила в некотором замкнутом пространстве, и даже удачно найденная профессия не так уж и сильно раздвинула мой мир.

Я никогда не могла ездить на машине, меня укачивало, и даже самая недолгая поездка вызывала мучительные приступы тошноты.

Когда меня звали куда-нибудь съездить, я сразу же с содроганием вспоминала удушливый запах несгоревшей солярки в раскачивающихся, неуютных «Икарусах», спертый воздух, жару или холод в зависимости от времени года.

И то, что все форточки в салоне автобусов летом невозможно открыть, и что печки в них не отключаются до середины июня, пока в этом адовом пекле дети не начинают падать в обморок, а женщины — хвататься за сердце.

И что в самую лютую стужу, когда над дорогой от мороза молочным киселем стоит туман, через десять минут поездки в автобусе появляется ощущение, что ты стоишь босыми ногами на голом листе железа. Что в электричках все то же самое, плюс к этому все они отходят на Байкал в пять — шесть часов утра, а это означает, что вставать надо как минимум в четыре, потом ломиться в переполненный автобус, который идет до вокзала, или, опаздывая на электричку, бежать через черную, тревожную тишину лесополосы. Толкаться на перроне локтями и коленями, стараясь влезть в двери и занять место. Объяснять попутчикам, почему нужно закрыть окно, когда за окном осень…

В общем, я не герой и подвергать себя всем этим испытаниям никогда не хотела. С мотоциклом все было проще: сел и поехал. Так, по крайней мере, мне казалось тогда.

Оставшиеся до поездки дни я с тревогой следила за погодой. Синоптики говорили о надвигающемся циклоне. Мама была на даче, а отцу я сказала, что еду на турбазу.

Я понимала, что ложь быстро раскроется, но пусть родители узнают о путешествии потом, когда поездка будет позади, чем волнуются все выходные.

Палатку и спальник я выпросила у Зиновия. Выдавая мне хитрый инвентарь, его жена Вера объяснила, как ставить палатку. В свернутом состоянии она была не длиннее пятидесяти сантиметров и не толще пятнадцати.

— Она, собственно говоря, одноместная и очень маленькая, — сказала Вера. — Не промокает абсолютно. Вдвоем тесновато, но жить можно. Плохо только то, что она совсем низенькая, но вам ведь там не месяц жить, на пару дней хватит. В принципе, в ней тепло, а если будет холодно и станет совсем невмоготу, зажги буквально на десять минут свечу, воздух в палатке быстро нагреется. А это спальник.

Спальник странного коричневого цвета был каким-то очень тоненьким.

— Не смотри на него так, он синтепоновый и теплый. У тебя «пенка» есть? — спросила меня Вера.

— Что?..

— «Пенка». Ну коврик такой, чтобы спать и не замерзнуть. На улице-то вон что творится. А Байкал всегда Байкал, даже летом.

— Нет, нету! — испуганно ответила я, косясь на окно, за которым ливмя лил дождь, а температура упала до тринадцати градусов.

— Целый я тебе не дам, мы сами едем в выходные на Олху. Но у меня есть обрезок, — Вера вытащила из-за шкафа что-то розовое. — Держи. Вот досюда хватит, — она выразительно показала, докуда именно хватит коврика, — ногами придется пожертвовать, но ноги, в общем, в отношении простуды не так уж и важны… Почки намного серьезнее.

Шлепая домой по лужам, я с ужасом думала о предстоящей поездке и не понимала, что же мне нужно надеть, чтобы не замерзнуть.

«Надену свитер, нет, два и еще рубашку! И футболку! Нет, две футболки. И трико! И шерстяные носки. А еще придется взять шарф и вязаную шапочку! Сверху надену кожаную парку, она длинная. Надо бы еще резиновые сапоги… А вдруг станет тепло? Я буду странно выглядеть в резиновых сапогах. Значит, надену мамины болоневые ботинки. Они вроде бы не промокают… И перчатки! А еще надо обязательно взять денег, мало ли что…»

В таких «оптимистических» мыслях я провела всю ночь перед поездкой.

— И куда мы все это будем привязывать? — с юмором спросил Алексей, когда увидел меня с сумками.

Упрек был справедлив, нужно было куда-то разместить палатку, спальник, сумку с вещами, сумку с продуктами, обрезок коврика и меня.

Впрочем, с некоторым злорадством я увидела, что вещей у него никак не меньше. К мотоциклу, вернее, к самодельной спинке, которую Алексей прикрутил только вчера, уже были привязаны сумка, солдатский вещмешок и какой-то пакет.

В пакете оказалось шерстяное одеяло. Одет Алексей был явно не для Байкала. Косуха, джинсы и туфли. Вместе мы представляли собой довольно комичное зрелище.

Возились мы долго, но к мотоциклу приторочили все. «Соло» стал похож на этажерку. Вещмешок привязали на бак. Остался пакет с одеялом. Одеяло вытащили, прикрутили к спинке, сверху натянули пакет — от дождя.

— Поехали? — спросил Алексей, когда я кое-как втиснулась между ним и одеялом.

— Поехали! — пискнула я.

И мы поехали. Пока только до «Ангары», где был назначен общий сбор.

Нас встретила пустая площадка.

— Вообще-то, уже одиннадцать, — недоуменно протянул Алексей. — Где остальные?

Я рвалась в бой, то есть в дорогу, но Алексей был неумолим.

— Надо ждать, а то неудобно получится.

— Но в двенадцать нас ждут иркутяне!

Через десять минут вдали показался свет, значит, это ехал кто-то из наших. И точно, возле нас притормозил Денис. Он тоже хотел ехать, но его «Соло» был не зарегистрирован, без номеров.

— Здравствуйте! — сказал он, заглушив мотоцикл. — А где Мотороллер?

Мотороллером ребята между собой называли Антона. Как оказалось, тот раньше долго ездил на японском мопеде и даже ремонтировал их. Сам себя Белецкий гордо именовал Полковником.

— Не знаю, ждем.

— Я не могу ехать на этом, — Денис кивнул на «Соло», — а он мне обещал свой второй мотоцикл — «Кавасаки». Ты не знаешь, у него есть телефон? Нет? Я тогда с вами подожду, ладно?

–

Я снова стояла под тополями и посматривала на небо. Низкие, мутноватые облака резво бежали по небу и не обещали ничего хорошего. Надо бы ехать сейчас, пока не пошел дождь…

Антон появился только без двадцати двенадцать.

— Я еще не завтракал даже, — не терпящим возражения тоном сказал он. — Почему опоздал? Проспал. Сейчас поеду, поем, заеду за Иришкой. Денис, ты со мной?

Они укатили, а мы остались. Алексей укоризненно покачал головой.

— Там ведь ребята ждут, а он спит… Не понимаю.

— Поехали? — с надеждой спросила я.

— Поехали… — он пнул кикстартер, сел на довольно забормотавший мотоцикл, подождал, пока я устроилась сзади, и — дубль два! — мы поехали!

Он остановился, как только мы выехали на Московский тракт⁴.

— Я тебя очень прошу, не дергайся, когда я маневрирую, сиди спокойно. Ты сползаешь вперед? Отодвигайся, когда я еду прямо, хорошо? Специально наклоняться в поворотах не надо. Сиди, как сидишь, и ничего не делай! И я прошу, держись вот здесь, да хоть за сумку, хоть за спинку, когда я торможу. Ясно?

— Хорошо, — я не знала, куда деваться от стыда, но я и в самом деле сползала вперед, и мне все время приходилось отодвигаться от Алексея.

Не то чтобы мне было неприятно прижиматься к нему, скорее, наоборот, но все же было как-то неудобно… Если бы тогда я знала, что за рулем «Соло» он только вторую неделю и что до этого он никогда раньше не водил мотоцикл-одиночку, я бы, наверное, смотрела на все иначе. Но я этого не знала. И слава Богу!

Ветер выхлестывал слезы из глаз, черный, крашенный нитрокраской «черпак» то и дело приходилось поправлять, но все это было ерундой по сравнению с предстоящим путешествием. Разлохмаченные ветром березы проносились мимо, мокрый асфальт блестел, как намазанный маслом, а проходящие мимо машины обдавали нас брызгами воды и грязи.

— Где вас черти носят? Леха, ты почему один? А остальные где? — так встретили нас иркутяне. Их было всего четверо на трех мотоциклах.

— А, Белецкий проспал, так что они позже поедут. Белецкого дожидаться не надо, сказал, догонят. Будет два мотоцикла: он и еще Денис.

— Тогда по коням? По ко-о-оням!

— По ступам! — крикнул кто-то, и все засмеялись.

….Итак, нас было шестеро на четырех мотоциклах. Мы как-то очень быстро выбрались из Иркутска, и наша маленькая колонна выстроилась следующим образом: первым ехал Руслан, у него был холеный, крашеный в сервисе серый «Урал». Двигатель, отполированный до зеркального блеска, сиденье «ступенькой» приводили в трепет знатоков. Руслан был почти брюнетом, с маслянистыми, темными, как у мексиканца, красивыми глазами и большим ртом. Он был влюблен в свой мотоцикл и имел на это полное право. А еще он был обладателем «модного» итальянского закрытого шлема-интеграла⁵ ярко-красного цвета и кожаной коричневой куртки.

Вторым ехал Виктор Макаров. С ним я уже была знакома. Он приезжал в Ангарск и показывал, как можно на «Урале» крутить «восьмерку», которая рассчитана на «Восход». Он был совсем молод, только что отслужил. Высокий, по юношески стройный, длинноногий. К плечам его тело вдруг разворачивалось накачанной мускулатурой. У него были светлые, рыжеватые волосы, вытянутое лицо. В косухе, в военных штанах и берцах он был похож на классического «киношного» немецкого солдата, а когда он сидел на мотоцикле, сходство увеличивалось. Не хватало только автомата и немецкой каски. Наверное, он знал об этом и «Урал» построил себе под стать, — серое громадье было похожим на мастодонта. «Рогатый» руль он рассчитал и выгнул сам, сзади мотоцикл зрительно увеличивали большие квадратные кофры. Вместе со своим «Уралом» он казался выходцем из какого-то фантастического фильма, вроде «Безумного Макса».

Потом ехали мы.

Четвертый мотоцикл оказался старенькой, чахоточной «Явой» синего цвета, на которой ехали двое: некто Эдик, владелец мотоцикла, и некто Илья. Пару они составили только потому, что у одного был мотоцикл, а у второго — «права».

Я глядела вокруг во все глаза, потому что понимала: такого я больше никогда не увижу. Даже если проеду здесь еще сотни раз, это будут другие поездки, и время будет другое, и я, я — тоже буду другой. Так что нужно смотреть и запоминать.

Махины фур вдруг, в последний момент резко уходили в сторону, автомобили, сигналя, проносились мимо так быстро, что я даже не успевала их рассмотреть, мельчайшие капли воды висели над дорогой, оседая на мотоцикле, на одежде, на очках, сама дорога, окутанная завесой влаги, с ее обочинами, с бесцветными, словно забытыми, безлюдными деревеньками, мелькавшими по обе стороны, неслась нам навстречу. А потом начался Култукский серпантин, и я вцепилась что есть силы в ремешок сиденья, потому что одно дело ехать по этой дороге на неторопливом автобусе и совсем другое — нестись на заднем сидении мотоцикла в компании молодых, отчаянных байкеров. Я боролась с приступами головокружения, и дело было не в страхе. Мир вдруг обрушился на меня всеми своими запахами, всеми ощущениями, мне было очень холодно, но нужно было терпеть, мне было страшно, и одновременно, я испытывала самый бешеный восторг, холодный воздух набивался в легкие, но хотелось кричать и петь. Тогда я еще не знала, что все это — вкус самого прекрасного напитка, в состав которого входят запахи дождя и нескошенной травы, бензина и кожи, мокрого асфальта и влажного песка на узкой обочине. Сюда входят звуки клаксонов маленьких спортивных машин и мощный рев груженых КАМАЗов, выхлоп мотоцикла и звук, с которым на скорости врезается в шлем бабочка, хруст гравия под колесами и камень, отлетающий из-под колеса встречной машины. Сюда входил скупой на краски лес, который тянулся вдоль дороги: и редкие мрачные ели, и ясные, высокие сосны, и белый, костистый березняк. Сюда входили сопки, реки и овраги, отчаянные виражи и крутые спуски, на которых закладывало уши, затяжные подъемы, которые «Урал» преодолевал с трудом. Сюда входили обгоны по встречной, гулкие мосты, от перил которых отражался звук мотоцикла, шлейфы грязи, тянущиеся за грузовиками, и туман, холод от которого проникал до самого сердца.

Мы летели вперед, не оглядываясь, не останавливаясь и ни о чем не думая. Мы были похожи на кочевников, которые отправились искать для своего племени земли новые, никем не открытые.

Дорога оборвалась внезапно. Она просто срезала с одной стороны последнюю сопку перед Байкалом, небеса распахнулись, и дальше было только небо, вода и облака. Внизу, под сопкой, на узкой полосе между горами и Байкалом, тянулся Култук.

— А где Эдик? — спросила я, когда мы остановились на смотровой площадке.

Дорога над обрывом разворачивалась на сто восемьдесят градусов, посередине поворота был единственный разутюженный фурами пятачок, на котором можно было без опаски остановиться. Слева уходил вверх поросший молодым березняком склон горы.

— Сейчас будет, «Ява» у него не тянет ни фига, — ответил Виктор, сплевывая под ноги. — Слазьте, будет обед и будет ремонт, а то мы с этой «Явой» никуда не уедем.

Мы успели сгоношить костерок и поставить на него котелок с водой, когда подъехала «Ява». Уставший Эдик стащил с себя шлем, сдернул с лица бандану, светлые волосы сосульками падали на лоб.

— Не могу, совсем не едет, — пожаловался он.

— Будем смотреть, — спокойно сказал Виктор. — Ключи у тебя есть?

— Не—а…

— Ну ты даешь…

Парни полезли по бардачкам и багажникам, зазвякали инструменты. Я грелась у костра, от влажных джинсов шел пар.

Внимательно осмотрев зажигание и погоняв мотоцикл на всех оборотах, Виктор вынес вердикт:

— Глушак забит, прожигать надо, снимай глушак.

Пока возились с мотоциклом, вода в котелке закипела. Я вытащила заварку, Алексей ножом открыл тушенку, достали кружки, сахар, хлеб. Парни закатили в костер глушитель, чтобы выжечь нагар, так мне объяснил Алексей.

Вскоре пятачок на смотровой площадке стал напоминать маленький Ноев ковчег. Рядом с нами остановились два «Ленд Ровера» цвета сафари. Прикрепленный на крыше груз говорил о том, что владельцы собрались далеко. Подъехали два «Мерседеса». Оказалось, что на «Ленд Роверах» едут поляк, австралиец и француз, а «Мерседесы» перегоняют монголы. Мотоциклы у всех вызвали интерес. Бородатый австралиец подскочил к нам с видеокамерой, француз стал фотографировать мрачные наклейки с черепами на баке у Виктора. Монголы, оживленно переговариваясь, окружили обездвиженную «Яву». Тут же появились и наши автотуристы, они стали расспрашивать, куда и откуда мы едем, и какого, собственно говоря, черта мы тащимся на Байкал в такую погоду. Мы с удивлением наблюдали за происходящим. Обжигаясь горячим чаем, я судорожно пыталась вспомнить хоть одну фразу на английском, но поняла, что ничего не помню. Иностранцы с любопытством наблюдали, как Эдик и Илья ветками выталкивали покрытый слоем копоти глушитель из костра и катили его под горку к «Яве».

— Рашн техник! — засмеялся один из них, бородатый мужчина в коротких шортах, футболке и жилетке со множеством карманов и поднял вверх большой палец.

— Не русская, а чехословацкая! — зло пробурчал в ответ Эдик, но вряд ли иностранец его понял.

А дальше снова была дорога. Свивающееся кольцами шоссе шло по сопкам рядом с Байкалом. Безразличное ко всему стальное зеркало озера то и дело блестело сквозь негустую листву тополей, мелькали полосатые отбойники, желтые скальники нависали над дорогой, и куда-то по сопкам шагала-торопилась громадная линия электропередачи.

После Байкальска мы попали в полосу плотного, липкого тумана, одежда стала влажной. Ноги у меня замерзли еще до Култука, теперь холод проник до костей, он сковывал мышцы и суставы. У меня затекла спина, устали руки и одеревенели ноги. Иногда я старалась размяться: выпрямляла ноги, поднимала вверх руки и чуточку, так, чтобы Алексей не почувствовал, поворачивалась, но это помогало ненадолго.

Холодно! Ой, как холодно! Теперь я понимала жаргонное байкерское слово «нажопник», — так мотоциклисты называют пассажира. Алексею не так холодно, я его грею сзади. У меня у самой сзади все уже отмерзло…

Я как-то и не заметила, что день кончился, и дорога с размаху въехала в сумерки. Они обхватили нас плотным кольцом и стали быстро сжимать свою хватку. Полотно дороги становилось все чернее, все сложнее было рассмотреть лес, который скрывался за пеленой тумана, горные реки, впадающие в Байкал, стали просто бездонными провалами под звучным железом мостов. Но еще можно было рассмотреть, что мосты выкрашены кроваво-коричневой краской, и было видно сжатую в кулак руку Виктора, когда он шел на обгон, показывая нам: держитесь!

А потом на землю опустилась тьма и скрыла все от моего взора, и я потеряла счет времени…

В Бабушкине нас остановила полосатая палочка гаишника. Он был бурятом, в свете желтоватого уличного фонаря было невозможно понять выражение лица. На круглой физиономии шевелились только губы, да чуточку — брови.

— Документы!

Он мельком посмотрел документы у всех и остановился, когда дошел до Эдика. Вся его фигура радостно дрогнула.

— Та-ак, а где права? Почему без прав?

— Так вот, права у него есть, — Эдик тыкал пальцем в сторону Ильи, Илья усиленно кивал черным шлемом.

— А паспорт есть? Нет? А откуда я знаю, что ты — это ты? И что это — твой мотоцикл? Стойте! — он вдруг пристально осмотрел всех нас. — А почему без колясок? Где коляски? Оставайтесь здесь! — скомандовал он. — Пошли со мной! — приказал он Эдику, и они скрылись в помещении поста ДПС.

— Ну все, влипли! — процедил Виктор, глядя вслед инспектору.

Со всех сторон нас обступала темнота. Меня сотрясала дрожь — от усталости, от холода, от тревоги. Стал накрапывать дождь. Если у нас заберут мотоциклы, мы окажемся в очень интересном положении…

— Но у нас-то «Соло»? — спросила я Алексея. — На «Соло» можно без коляски?

— Можно-то можно, — постукивая зубами, ответил Алексей, — вот только он у меня зарегистрирован, как обычный, когда я его на учет ставил, инспектор, который номера сверял, мне вписал номер модели с коляской. Дело в том, что это один из первых мотоциклов без коляски, на раме указана колясочная модель, а в документах — одиночка. Ну гаишник посмотрел шильдик на раме и исправил. Я не отследил вовремя, так в документах и осталось…

— Замерз? — я почувствовала прилив жалости к своему хрупкому водителю.

— Да нет, нормально…

Ждать пришлось минут десять. Эдик вернулся с поста, на ходу пряча в карман бумажник.

— Сколько? — тихо спросил его Виктор.

— Как обычно, пятьдесят.

— На бензин хватит?

— Должно.

— Тогда вперед! — вдруг рявкнул Макаров, лягнул стартер и открутил ручку газа.

Его чудовищный мотоцикл, приподнявшись на заднем колесе, скакнул вперед. Мы рванули следом.

После Бабушкина опустевшая дорога выстрелила в темноту по прямой. Мы ехали, ехали, ехали… Дождь то прекращался, то припускал с новой силой, каждые тридцать секунд я без особого результата вытирала очки, кожаные теплые перчатки можно было выжимать. Фары встречных машин расплывались в неясные радужные пятна. Слабая фара мотоцикла почти не освещала дорогу. Хорошо, что асфальт был ровный, почти без выбоин.

Виктор, которому надоела наша размеренная езда, когда ничего не происходит и нет никакой возможности увидеть, где ты, собственно говоря, едешь, забавляясь, выходил на встречную полосу узкой дороги и ехал рядом с нами. В две фары можно было хоть что-то рассмотреть впереди. Когда вдалеке появлялась встречная машина, он пристраивался за нами, а потом снова с яростным воплем выезжал на встречную полосу. Его черный согнутый силуэт выделялся на фоне темного неба. Руслан и Эдик ехали сзади. Прошло немало времени, прежде чем синий дорожный знак поведал нам о том, что справа от дороги находится турбаза Култушная. Ребята по очереди притормозили у него и поехали дальше. Наконец это всем надоело, и Виктор включил поворотник. Маленький караван остановился на обочине. Все сгрудились возле Алексея.

— Леха, теперь уже понятно, что Белецкий нас не догонит, да и поехал ли он, неизвестно, — сказал Макаров. — Схема проезда у тебя?

— Нет, осталась у Белецкого. Да я ее помню, там река, то ли Большая, то ли Белая, кажется, все же Большая. А улан-удэнцы обещали нас ждать на дороге, мы не должны проехать мимо них.

Несмотря на собачий холод и усталость, которую я не испытывала со времен лыжных походов далекого детства, я мысленно рассмеялась. Мы ехали в неизвестность! Класс! Нет, в самом деле! Мне это даже понравилось. Почему бы и нет? В конце концов, я ведь хотела сильных ощущений, значит, я их получу.

На размышление у Виктора ушло не более десяти секунд.

— Култушную мы уже проехали. Едем еще пять километров, если никого не встречаем, ищем съезд и ставим палатку. Все согласны? Вперед!

Но не успели мы проехать и километра, как с обочины нам замахали, закричали и замигали фарами. Нас ждали. На левом отвороте стоял светлый «Москвич», а на обочине — пара мотоциклов. Кто-то, размахивая руками, бросился к нам, парней хлопали по спинам, им жали руки, рассматривали друг друга при свете фар и слабенькой лампочки в салоне машины.

— Ой, там девушка? Дайте девушке чаю! — кричал очень громкий женский голос. — Пусть она идет в машину, она замерзла!

И меня уже кто-то обнимал за плечи, заглядывал в прорезь шлема, увлекал к такому теплому, такому заманчивому салону машины.

Я проявила стойкость. Ведь это предательство — сесть в нагретое нутро «Москвича», когда мой водитель остается под дождем? Ведь предательство, правда? И я осталась. Где-то впереди светились окна, там была деревня. Наконец кто-то крикнул:

— Эй, Андрюха, проводи их до места!

На обочине затрещал двухтактник.

Мы быстро попрыгали на мотоциклы и понеслись куда-то во тьму. В первый раз мне стало не по себе. Мы неслись с устрашающей скоростью по гравийной дороге. Какие ямы и выбоины нас могли ждать впереди, неизвестно. Стоп-сигнал мотоцикла нашего «сусанина» угольком горел далеко впереди. Деревня быстро осталась в стороне, мелькнули фонари над крыльцом черного домика, чьи-то тени. Мы снова оказались в темноте. И тут я в первый раз взмолилась.

— Леш, потише, пожалуйста! Потише…

Алексей притормозил, нас тряхнуло на мосту, потом он снова добавил газу и вдруг заозирался, заоборачивался, затормозил, остановил «Урал» прямо на дороге и, бросив мне:

— Руслан упал! Я сейчас! — убежал. Потом вернулся, включил габариты и снова исчез в темноте.

Я безрезультатно вглядывалась в ночь. Как он понял, что Руслан упал? Я ничего не слышала. Сейчас, напрягая слух, я слышала вскрики далеко позади. Я хотела было бежать назад, но впереди показалась машина, и оставить мотоцикл с вещами я не решилась. Я сильно устала. Так устала, что не могла стоять на ногах. Я села на мотоцикл и, слизывая с губ капли дождя, стала терпеливо дожидаться Алексея. Потом я легла вперед, на холодный бак и уперлась шлемом в стойки руля.

— Нормально, с ним все нормально, — сказал Алексей, вернувшись.

Оказалось, Руслана подвела тяжелая палатка, сшитая из камазовского тента. Она была привязана к багажнику обычной веревкой. От тряски палатка свесилась на одну сторону, на ухабах деревенского моста, на раскисшей глине мотоцикл занесло. Не ожидавший от дороги такого подвоха Руслан не смог удержать «Урал» и упал. Эдик, шедший следом, не успел затормозить, и переднее колесо «Явы» ударило Руслана в голову. Его спас шлем. Хорошие шлемы делают итальянцы. Наш полиэтиленовый «черпак» раздавило бы. Мотоцикл пострадал незначительно: сорвало крепление крышки головки цилиндра, да из двигателя разлилось немного масла. Долго искали болт, потом долго ехали куда-то вниз по глине и траве… Потом мы оказались в центре поляны, кругом стояли палатки, кто-то совал нам тарелки с теплыми макаронами… Когда шум мотоциклов, снующих в темноте, и музыка, доносящаяся из автомобилей, затихали, недалеко за палатками было слышно тяжелое дыхание Байкала. А потом дождь, который все время накрапывал, плавно перешел в ливень, и мы с Алексеем стали ставить палатку.

Окоченевшие пальцы не гнулись, резинки, стягивающие алюминиевые стойки, рвались. Алексей подсвечивал фарой. Когда крохотная, вся в маскировочных пятнах палатка была установлена, я поняла, что жить в ней нельзя. Чтобы в нее залезть, мало было встать на колени, в нее нужно было заползать змеей. Развернуться в ней тоже было невозможно, выходить надо было только вперед ногами. Я втиснулась внутрь, почти лежа расстелила себе коврик и спальник, Алексею одеяло, в ногах втиснула по бокам мокрые сумки. Скинула тяжелую от воды парку, мокрые джинсы, напялила сухое трико и позвала Алексея. Он пробрался на свое место, переоделся в темноте в сухое. Я вспомнила о совете, который давала мне Вера, что-то там про свечу и рассмеялась в темноте. По палатке гулял ветер.

Я лежала, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи. Меня беспокоило, как стояла палатка, — дорога к лагерю проходила совсем рядом, как бы на нас в прямом смысле слова не наехал Белецкий. В темноте можно и не заметить крохотный тент защитного цвета.

Шум снаружи постепенно затихал, все реже хлопали дверцы машин, стала тише музыка, и в конце концов остался только один звук — неторопливый шелест дождя.

Я натянула шапку до носа и с головой накрылась спальником. Я постаралась сжаться в комочек, чтобы зря не терять драгоценное тепло. Когда же я согреюсь? Через полчаса мои зубы стали выбивать чечетку, и стало ясно, что уснуть в такой холод невозможно. В такой холод можно ехать, можно идти, можно даже работать, спать — нельзя…

— Тебе холодно? — я не выдержала первой.

— Уг-м, — Алексей слабо шевельнулся, я явственно различила стук его зубов.

— Надо греться.

— Как? Свечку зажжем? — Алексей невесело рассмеялся, он уже знал про совет Веры.

— Нет, старым индейским способом.

— Это как?.. — он застеснялся.

— А так, — я расстегнула спальник. — Иди сюда.

— Зачем?..

— А затем, что вдвоем теплее. Так что давай греться.

Долго уговаривать не пришлось. Он придвинулся, затолкал в спальник ледяные ноги.

— Поворачивайся, я тебя греть буду, — сказала я, он послушно повернулся, и я обхватила его замерзшие плечи, прижимая к себе.

Вскоре мы и в самом деле согрелись и заснули. Нас разбудил рев моторов и крики. Это приехал Белецкий. Алексей на минуту выглянул наружу, а потом снова заполз в тепло. На этот раз он обнял меня, и мы снова уснули.

Проснулась я от того, что лежала в луже. Спальник снизу был совершенно мокрый, в ногах плескалась вода. Да уж, палатка не промокала, чего там говорить… Расстегнув молнию, я увидела, что на улице рассвело. Мне ничего не оставалось, как разбудить Алексея. Он вылез из палатки, куда-то ушел и быстро вернулся.

— Пойдем к иркутянам. Брось спальник, куда ты его тащишь…

В огромной палатке иркутян было тепло и уютно. Кто-то подвинулся, я юркнула между двух горячих тел, Алексей накинул на меня влажное одеяло, от которого остро пахло шерстью, сам притулился в ногах, накрывшись косухой и натянув поглубже шапочку.

Во второй раз я проснулась, когда уже было одиннадцать часов. В палатку заглянул Виктор.

— Кто хочет жрать, идите, там кормят!

Алексея рядом не было, в углу неподвижно лежал, натянув на голову спальник, Руслан.

— Горячее? — с надеждой спросила я.

— Ну там суп с тушенкой сварили, и чай горячий есть.

Я накинула парку и вылезла наружу. Наконец у меня появилась возможность рассмотреть, где же я провела ночь. Песчаный, покрытый куцей травкой плоский берег уходил вдаль, разноцветные палатки были выстроены полукругом, ряд мотоциклов стоял возле невысоких густых кустов, тянущихся вдоль берега. Грязноватые тучи спустились так низко, что казалось, все мы находимся внутри них. Все было серым: дорога, палатки, стволы берез, даже тополя за дорогой. Рядом с палаткой начиналась тропинка к воде. Ветер пригнал воду к южному берегу Байкала, камыши и высокая трава на берегу оказались затопленными. Тропинка уходила в воду. Кто-то в одних джинсах, голый по пояс брел прочь от берега. Он не оглядывался и уходил, как Христос по воде, все дальше и дальше. И серое безмолвие заполняло все пространство от берега до горизонта, где смыкались с водой облака…

Я забеспокоилась. Выглядело все это как-то нереально и походило на попытку самоубийства. Я добежала до самой воды, оглянулась, увидела Алексея.

— Послушай, с ним все нормально? Вон, товарищ, кажется, топиться пошел.

— Да это Денис. Дени-и-ис!

Уходящий по волнам обернулся. Выражение лица было бессмысленным.

— Ой, Алина, здравствуй, — сказал Денис своим очень интеллигентным, негромким голосом. Он был смертельно пьян. Наверное, он пил всю ночь.

— Ты не топиться пошел? — спросила я.

— Нет, Алина, со мной все в порядке, — он очень правильно выговаривал слова, и по говору нельзя было понять, что он так сильно пьян. — Я просто ополоснусь немного, мне нужно придти в себя.

Как мы узнали позже, ему было с чего напиться. Антон Белецкий нагрузил мотоцикл Дениса всеми вещами, отведя ему, таким образом, роль оруженосца. Сам Антон вез только свою прекрасную возлюбленную — томную, тоненькую, темноволосую красавицу с ярко-синими глазами. Она несколько недоуменно смотрела на всех нас, словно бы не понимая, как она могла опуститься до общения с теми, у кого даже машины нет. Роль оруженосца Денису не понравилась. Не понравилась ему и безалаберность Белецкого. Где-то на перевале, когда у Антона спустило переднее колесо, выяснилось, что он «воткнул» в японскую шину камеру от «ИЖа». Камера была значительно шире, ее «зажевало», и она протерлась. Антон снял колесо, оставил свою красотку с Денисом на дороге, сел на «Кавасаки», на котором ехал Денис, и уехал в ближайший сервис в пятидесяти километрах. Там он заклеил камеру, вернулся, поставил колесо, и все поехали дальше. Через сто километров камера снова протерлась, и все повторилось. Еще через сто километров произошло то же самое…

— Я так замерз!.. — Денис качал головой. — Вы даже представить себе не можете… И так мне это надоело!.. Сидеть на дороге с этой цацой… Я думал, я никогда не доеду!

— Во сколько вы приехали?

— Не знаю, часа в три ночи.

Дождь шел весь день. Делать было особенно нечего. Можно было или сидеть в палатке, или стоять у костра, — намокавшая одежда быстро подсыхала у горячего очага, чтобы тут же снова промокнуть. Мы с Алексеем постарались разобрать вещи. Все, что осталось сухого, перетащили в палатку иркутян, моим мокрым спальником непонятно зачем накрыли мотоцикл, высушить его было уже невозможно. Влажное одеяло подсушили у костра. Палатку переставили на другое место. Алексей раздобыл примус, и мы ее даже подсушили, но ночевать в ней больше не решились.

Байкеры развлекались, кто чем мог. Здесь не было иномарок, все приехали на изделиях отечественного мотопрома — на «Уралах», «ИЖах» и «Восходах». Это были простые, бесхитростные ребята, которых объединяла любовь к мотоциклам и желание найти себе подобных, тех, кто мог бы понять увлечение, а не тыкал бы пальцем, приговаривая: смотрите, он не может заработать на машину!

Одни травили байки и анекдоты у костра, другие тихо пили водку в палатках, третьи просто спали. Ни о каких соревнованиях и речи быть не могло, — кругом было мерзко, сыро и холодно.

Эдик и Илья оказались настоящими пьяницами. Не раз и не два гоняли они до магазина. Виктор укоризненно качал головой.

— Ты подумай, у тебя же бензина почти нет, как поедешь? — спрашивал он Эдика, но тот только отмахивался.

Руслан пролежал неподвижно в углу палатки весь день.

— Мужики, с ним все в порядке? Он все же головой ударился, мало ли что? — спросила я уже после обеда. Виктор посмотрел на меня, подумал и пошел поговорить с Русланом.

— Да все с ним нормально, — сказал он, вернувшись, — переживает просто. Шлем сильно поцарапал, да и мотоцикл тоже. Он же его вылизывал полгода, а тут такое… Так что у него «психологическая травма». Даже пить не хочет. Брось переживать, очухается. Ехать-то ему все равно придется. Если с утра не будет солнца, завтра стартуем домой.

Вечером у костра председатель улан-удэнского байк-клуба Андрей Зверев под всеобщие вопли торжественно повязал мне бандану с надписью «Металлика», — как «самому дальнему пассажиру». Тут не обошлось без Антона Белецкого, но я все равно была довольна.

— Ну вот, один раз надела, будешь носить до старости, — у Зверева был чуть заметный «улановский» акцент, смуглая кожа и узкий разрез глаз говорили о том, что в крови его есть азиатская примесь.

В болоневых ботинках хлюпало, по лицу текли капли дождя, с озера дул стылый ветер, но я улыбалась. А что еще мне оставалось делать?

К вечеру мы расстелили все имеющиеся в наличии коврики, по-братски поделились одеялами и спальниками, и я, наконец, немного поспала в тепле.

….Утро было таким же хмурым, как и два предыдущих. Мы напялили на себя все сухое и теплое, что еще оставалось в сумках, сфотографировались на память и выехали на шоссе по раскисшей глине.

Ветер лупил по шлему чугунными кулаками и переставлял тяжелый «Урал» по дороге, как шахматную фигурку. От холода тело быстро занемело, и весь день до самого вечера я уже больше ничего не чувствовала. К Култуку одежда почти просохла, но на серпантине мы попали в ливень.

— Да что же это такое! — возмутился даже терпеливый Алексей.

— А-а-а-а! — орал Виктор, обгоняя нас в крутом вираже. Вывести его из равновесия было сложно, но дождь довел даже его.

В Иркутск мы приехали в темноте, сверху лило, не переставая. Город превратился в Венецию, то там, то здесь в лужах стояли заглохшие автомобили. Нас обдавало потоками воды из-под колес проходящих мимо машин. Странно, дождь был ледяным, но вода была такой теплой… Посередине одной из луж заглохли и мы. Сзади раздался нетерпеливый сигнал клаксона, и я подняла вверх обе руки, показывая автомобилистам, что мы, похоже, приехали. Алексей, ругаясь, слез с мотоцикла. Но «Соло» не подвел и на этот раз, — он послушно завелся с первого же толчка стартера.

Я ничего не видела впереди и могла только догадываться, куда нужно ехать, но Алексей, по-видимому, ориентировался в Иркутске. Он неотступно следовал за Макаровым до самого Ново-Ленино. На выезде из города мы остановились.

— Леха, Алина, счастливо, — Виктор устало кивнул шлемом и махнул рукой в перчатке. — Пока!

И они с Русланом свернули в сторону. Эдик отстал еще в центре города.

Последние двадцать километров я не помню. Только белая полоса боковой разметки, слепящие фары встречных машин, холод и дождь. Когда мы подъехали к моему подъезду, то не смогли отвязать вещи. Я вытащила нож, и мы обрезали все веревки и жгуты. Я шаталась под тяжестью багажа, пальцы не хотели держать тяжелые сумки. Ноги были ватными и почему-то подкашивались.

— Давай, езжай, — говорила я Алексею, а он в свою очередь ждал, когда я зайду в подъезд.

У меня не было сил упрямиться. Я зашла в темный подъезд и обнаружила, что в нем не горит ни одна лампочка. За запотевшими окнами шумел дождь, кажется, он стал еще сильнее. Я остановилась на втором этаже, прислушалась, убедилась, что Алексей сумел завести мотоцикл, и поплелась по лестнице выше, на пятый. Ступеньки показались мне крутыми, а лестничные пролеты — бесконечными. Не было такого случая, чтобы я не могла попасть ключом в замок, но, видать, в любом деле бывают исключения. Потыкав в твердое ключом, я отчаялась и позвонила.

Мне открыл отец.

— О, приехала, заходи. А дождюка-то какая на улице! А?

Почувствовав тепло родного дома, я без сил опустилась на пол прихожей и долго собиралась с силами, чтобы встать и снять куртку.

— Ты чего сидишь? Устала?

— Ой, пап, ты не поверишь. Замерзла… Я ездила на Байкал на мотоцикле.

— Что?..

Я повторила.

— Ты… Ты просто сумасшедшая!.. — отец возмущенно посмотрел на меня и ушел в свою комнату, где громко работал телевизор.

Я не могла с ним не согласиться. Кое-как стянула куртку, развязала мокрые шнурки. Пока я сидела на полу, с меня натекла лужа. Я стаскивала с себя мокрые вещи, одну за другой, вещи почему-то сниматься не хотели, словно прилипнув или примерзнув к моей коже, но я брыкалась из последних сил, воюя со свитерами и кофтами, пока не осталась в футболке и трико, потом прошлепала в ванную, открыла воду и стала набирать ванну. Я долго отогревала руки под струей воды. Вода была теплая, наверное, ее давно не спускали. Не вытерпев, я разделась и полезла в ванну, когда там было всего сантиметров пятнадцать воды. И еле сдержала крик, — вода показалась мне горячей! Я опустила руку и убедилась, что она еле тепленькая. Как же нужно было замерзнуть, чтобы она казалась голым кипятком!

В дверь постучал отец. Я выключила воду, чтобы было лучше слышно.

— Что?

— А куда ты ездила?

Ага, зацепило, значит! Как же называется та деревня? Алимасово!

— В Алимасово!

— А это далеко?

— Не знаю, километров, наверное, четыреста. Или больше.

— Ну ты даешь!..

Я убедилась, что отец ушел, включила воду и стала нетерпеливо ждать, когда ванна наполнится. Как хорошо дома! Как хорошо, что существует горячая вода! И свет! И белые простыни! И мягкая тахта…

Все тело горело, словно его натерли наждачной бумагой, меня неудержимо клонило в сон, а шум воды из крана был почему-то так похож на шум дождя…

Примечания

4

Московский тракт — трассы М55 и М53

5

Шлем-интеграл — шлем с подбородочной дугой и закрывающимся стеклом.