Штамм «Андромеда»

Майкл Крайтон

Спутник-зонд падает на землю и приземляется в пустынном районе на северо-востоке Аризоны. Ближайший к этому месту город полностью вымирает: груды тел лежат на земле, на лицах застыло удивление. Из всех жителей уцелели только двое: старик и ребёнок. Но кошмар только начинается… Захватывающий триллер от автора «Парка Юрского периода» и «Сферы» о смертоносном внеземном микроорганизме, который угрожает уничтожить человечество.

День 1

Контакт

1. Земля без конца и края

Мужчина с биноклем. Так все и началось одним зимним вечером: с мужчины, стоявшего у пригорка на обочине дороги, которая вела к маленькому аризонскому городку.

Лейтенант Роджер Шон с трудом держал бинокль в руках. Металл морозил кожу, а плотная куртка и теплые перчатки только замедляли движения. Шон со свистом выдыхал в залитый лунным светом воздух клубы пара, от которых запотевали линзы. Время от времени он протирал их большим пальцем.

Он даже не подозревал, насколько тщетны были его действия. Для изучения тайн этого города бинокли были бесполезны. Он был бы удивлен, узнав, что люди, которые в итоге раскрыли его секреты, использовали инструменты в миллион раз мощнее обычного бинокля.

В образе опершегося о валун Шона с биноклем в руках было одновременно что-то грустное, глупое и такое человеческое! Несмотря на неудобства, он хотя бы ощущал в своих руках привычную и приятную тяжесть. Это будет одно из последних его знакомых ощущений перед смертью.

Мы можем только представить и попытаться воссоздать дальнейшие события.

Лейтенант Шон медленно и методично обводил местность взглядом. Городок был небольшой, всего с полдесятка деревянных зданий, возведенных вдоль главной улицы. Кругом было тихо: ни огонька, ни движения, ни звука, разносимого легким ветерком.

Затем он переключил свое внимание на окружающие поселение холмы. Невысокие, пыльные и плоские возвышения были покрыты жухлой растительностью и редкими островками сухих деревьев юкки, слегка припорошенных снегом. За холмами виднелись другие холмы, а за ними простиралась бескрайняя пустыня Мохаве. Индейцы называли ее «Землей без конца и края».

Шон вдруг ощутил, как продрог на пронизывающем февральском ветру. Время уже перевалило за десять вечера. Он направился обратно по дороге к фургону «Форд» с большой вращающейся антенной на крыше. Мотор тихо работал вхолостую, его урчание заглушало все остальные звуки. Шон открыл машину и забрался в кузов, захлопнув за собой дверцу.

Его сразу же окутал темно-красный свет: внутри работал ночник, чтобы работнику было проще адаптироваться к уличному мраку. В красном свете электронные панели подсвечивались зеленым.

Рядовой Льюис Крейн, радиомеханик, тоже сидел в куртке. Он склонился над картой, полностью погрузившись в расчеты, и время от времени сверялся с приборами.

— А не ошиблись ли мы, часом? — уточнил Шон у Крейна.

Тот подтвердил, что они на нужном месте. Солдаты сильно вымотались: они выехали из Ванденберга еще утром и провели в поисках спутника «Скуп» целый день. Ни тот ни другой в «Скупах» ничего не смыслили, кроме того, что эти засекреченные капсулы были предназначены для анализа верхних слоев атмосферы и последующего возвращения на Землю. А Шону и Крейну было приказано найти эти капсулы после их приземления.

Для облегчения поиска спутники были оснащены электронными звуковыми устройствами, которые начинали передавать сигнал на высоте восьми километров.

Поэтому фургон был под завязку набит различным радионавигационным оборудованием. По сути, он сам по себе являлся полноценной триангуляционной станцией. Иными словами, в основе его действия использовали однокорпусную триангуляцию, и это был весьма эффективный, хоть и крайне медленный процесс. Процедура была достаточно простой: фургон останавливался и фиксировал свое положение, принимая направление радиолуча со спутника. На основании этих данных он показывал наиболее вероятное расположение спутника на расстоянии до тридцати двух километров, затем вновь останавливался и высчитывал новые координаты. Таким образом, можно было нанести серию точек триангуляции, и фургон двигался к спутнику по зигзагообразной траектории, останавливаясь каждые тридцать два километра, чтобы исключить возможные закравшиеся в расчеты ошибки. Этот метод занимал бы куда меньше времени при использовании двух фургонов, зато так было безопаснее — руководство посчитало, что две одинаковые машины в одном районе могут вызвать подозрения.

Фургон искал «Скуп» уже шесть часов — и вот они почти достигли цели.

Крейн нервно постучал по карте карандашом и прочитал название города у подножия холма: Пидмонт, Аризона. Население: сорок восемь человек. Эта цифра слегка позабавила мужчин, хотя у обоих было тревожно на душе. По данным базы Ванденберг, на основе радиолокационных наблюдений и 1,410 компьютерных проекций траекторий, расчетная точка посадки (РТП) находилась в двадцати километрах к северу от Пидмонта. Обычно отклонение составляло не более нескольких сотен метров.

Однако сейчас ошибки быть не могло: спутниковый оператор-наводчик находился прямо в центре города. Шон предположил, что кто-то из местных заметил его падение (ведь спутник наверняка раскалился добела от жары), подобрал и привез в Пидмонт.

Подобное развитие событий еще куда ни шло. И все же этот самый житель Пидмонта мог рассказать о своей находке кому угодно: репортерам, полиции, НАСА, армии.

Но пока тишина.

Шон с Крейном вылезли из фургона, дрожа на холодном воздухе, и уставились на раскинувшийся перед ними город.

Кругом стояла тишина, было темно. На заправочной станции и в мотеле не горел свет — а ведь на многие километры вокруг не было ни единой заправки или мотеля.

Тут Шон заметил птиц.

Он увидел, как крупные птицы черными тенями медленно кружат над зданиями на фоне луны. Он удивился, что не заметил их раньше, и спросил Крейна, что тот думает по этому поводу.

Тот по этому поводу ничего не думал и в шутку добавил:

— Может, это стервятники?

— Так вот как они выглядят. Теперь буду знать, — сказал Шон.

Крейн нервно рассмеялся, выпустив в ночь клуб пара:

— Но что им тут делать? Они ведь только на падаль и слетаются.

Шон прикрыл зажигалку ладонями, защищая пламя от ветра, и молча закурил, окинув взглядом очертания городка. Затем еще раз всмотрелся в бинокль, но не увидел никаких признаков жизни или движения.

Наконец он опустил бинокль и уронил сигарету, которая зашипела и погасла на хрустящем снегу.

— Давай уже спустимся вниз и осмотримся.

2. Ванденберг

Почти в пятистах километрах от Пидмонта в огромном, квадратном помещении без окон, в котором размещался Центр управления полетами проекта «Скуп», изнывал от скуки лейтенант Эдгар Комро. Он сидел, закинув ноги на стол, на котором лежала целая стопка научных журналов. Сегодняшнюю ночь Комро предстояло провести на дежурстве в должности офицера пункта наведения. В его обязанности вменялось заступать на ночное дежурство раз в месяц и руководить минимальным составом команды из двенадцати человек. Этим вечером команда курировала передвижения фургона с позывным «Капер-один», пересекающего Аризонскую пустыню.

Комро не любил дежурить. И без того мрачная комната освещалась только люминесцентными лампами, придавая ей чересчур утилитарный вид, что крайне раздражало Комро. Он заглядывал в Центр управления полетами только во время запуска, когда атмосфера внутри менялась до неузнаваемости: помещение заполнялось техниками, корпящими над своими задачами, и все полны своеобразного спокойного предвкушения, которое предшествует запуску космического корабля.

Но по ночам тут было скучно. Ночью никогда ничего не происходило. Обычно Комро тратил свободное время на чтение научной литературы. По профессии он был физиологом, специализировавшимся на сердечно-сосудистой системе, а особенно его интересовал вопрос перегрузок, возникающих при больших ускорениях.

Сегодня Комро листал статью под названием «Стехиометрия кислородно-переносящей способности и градиенты диффузии при повышенном давлении газа в артериальной крови». Статья не представляла особого интереса, и он с трудом продирался сквозь строчки. Поэтому он едва ли не обрадовался, когда из потолочного громкоговорителя донеслась передача от Шона и Крейна.

— Капер-один на связи. Вандал-Дека, прием. Как слышно? Конец связи.

Слегка взбодрившийся Комро подтвердил, что связь в порядке.

— Въезжаем в Пидмонт за спутником.

— Хорошо, Капер-один. Связь не отключать.

— Так точно.

Все согласно регламенту возврата техники, который был прописан в «Руководстве по системным правилам проекта «Скуп». Руководство это представляло собой толстую серую книгу в мягкой обложке, лежащую под рукой у Комро — на краешке стола. Он знал, что разговор между фургоном и базой записывается на пленку, чтобы позже стать частью долговременного архива проекта, но никогда не находил для этого веских причин. Ему всегда казалось, что все проще некуда: фургон выехал, забрал капсулу и вернулся обратно.

Он пожал плечами и вернулся к чтению статьи о повышении давления, вполуха прислушиваясь к голосу Шона:

— Въехали в город. Только что миновали заправочную станцию и мотель. Тихо. Признаков жизни нет. Сигнал со спутника все сильнее. Впереди, через полквартала от нас, церковь. Свет нигде не горит. Никакого движения.

Комро отложил журнал. Он безошибочно уловил какое-то напряжение в голосе Шона. При других обстоятельствах его позабавила бы мысль о двух взрослых мужчинах, которые перепугались маленького сонного городка посреди пустыни. Но Комро давно знал Шона и знал, что, несмотря на все его достоинства, воображения ему совершенно не хватало. Он мог заснуть во время просмотра фильма ужасов — таким он был человеком.

Комро прислушался.

За потрескивающим шумом статического электричества он разобрал урчание двигателя фургона, а затем тихие голоса.

Шон: Как-то тихо.

Крейн: Да, сэр.

Пауза.

Крейн: Сэр?

Шон: Да?

Крейн: Вы это видели?

Шон: Что именно?

Крейн: Там, на тротуаре. Похоже на тело.

Шон: Показалось.

Еще одна пауза, затем Комро услышал, как фургон остановился под взвизг тормозов.

Шон: Черт.

Крейн: Вон еще один, сэр.

Шон: Вроде мертвый.

Крейн: Может быть…

Шон: Нет. Оставайся в фургоне.

Затем он громким и деловым голосом вызвал базу:

— Капер-один вызывает Вандал-Дека. Прием.

Комро взял микрофон:

— Прием. Что там происходит?

Шон напряженно ответил:

— Сэр, тут тела. Много тел. Кажется, все мертвы.

— Капер-один, вы уверены?

— Ради всего святого, — сказал Шон. — Конечно, уверены.

Комро мягко произнес:

— Капер-один, идите к капсуле.

Он обвел кабинет взглядом. Двенадцать мужчин из неполной дежурной команды смотрели на него пустыми, невидящими глазами. Все до единого слушали передачу.

Фургон снова ожил.

Комро скинул ноги со стола и нажал красную тревожную кнопку на консоли. Это действие автоматически изолировало комнату управления полетами и запрещало входить и выходить из нее без разрешения Комро.

Затем он поднял трубку:

— Соедините с майором Менчиком. Менчик. Это очень важно. Я подожду.

Главным ответственным дежурным в феврале назначили Менчика, который отвечал за деятельность программы «Скуп».

В ожидании ответа Комро прижал трубку телефона к плечу и закурил. Тем временем из громкоговорителя донесся голос Шона:

— Они точно мертвы, Крейн?

Крейн: Да, сэр. Они умерли, но, кажется, без мучений.

Шон: Не знаю, и на мертвецов-то они не очень похожи. Чего-то не хватает. Чудно… Но они точно мертвы. Их тут несколько десятков.

Крейн: Как будто они бросили свои грузовики и упали замертво.

Шон: На улицах, на тротуарах…

Вновь тишина, которую вдруг резко прервал голос Крейна:

— Сэр!

Шон: Боже.

Крейн: Вы его видите? Человек в белом, вот он идет…

Шон: Вижу.

Крейн: Он просто переступает через них, словно…

Шон: Он движется к нам.

Крейн: Сэр, если вы не против, мне кажется, нам стоит убираться отсюда…

Затем раздался пронзительный крик, а за ним — потрескивание помех. Тут передача прервалась, и восстановить связь с солдатами так и не удалось.

3. Кризис

Говорят, когда Гладстону сообщили о гибели Гордона Хартунского в Египте, тот только раздраженно пробормотал, что генерал мог бы выбрать и более благоприятное время для своей смерти: его кончина вызвала беспорядки и привела правительство Гладстона к кризису. Однако когда помощник премьер-министра указал на уникальность и непредсказуемость данных обстоятельств, Гладстон как отрезал: «Все кризисы одинаковы».

Разумеется, он имел в виду только политические кризисы. В 1885 году, да и в последующие сорок лет, ни о каких научных кризисах даже вопрос не вставал. Но с тех пор произошло целых восемь крупных и важных происшествий, только два из которых получили широкую огласку. Любопытно, что вышеупомянутые кризисы — открытие атомной энергии и возможность полета в космос — основывались на развитии химии и физики, а не биологии.

Но этого следовало ожидать. Физика стала первой из естественных математических наук, которая всегда шагала в ногу со временем. За развитием физики последовал расцвет химии, но биология, словно умственно отсталый ребенок, вечно плелась где-то позади. Даже во времена Ньютона и Галилея люди знали о Луне и иных небесных телах больше, чем о собственном организме.

Ситуация изменилась только в конце 1940-х годов. Новая эпоха биологических исследований началась в послевоенный период, чему весьма способствовало открытие антибиотиков. Неожиданно на развитие биологии с большим энтузиазмом начали выделять средства, и результат не заставил долго ждать: именно в те времена изобрели транквилизаторы и стероидные гормоны, начали осваивать химическую иммунологию и изучать генетический код. К 1953 году разрабатывали методы трансплантации почки, а в 1958 году уже создали первые противозачаточные таблетки. Вскоре биология удостоилась звания самой быстроразвивающейся отрасли науки; наши познания в данной области за прошедшее десятилетие удвоились. Дальновидные исследователи на полном серьезе говорили о редактировании генома, контроле эволюции, управлении разумом — еще десять лет назад подобные идеи называли не более чем безумными спекуляциями.

И все же о биологическом кризисе не шло и речи. До появления штамма «Андромеда».

Согласно определению Льюиса Борнхайма, кризис — это ситуация, в которой ранее приемлемая совокупность неких обстоятельств в результате включения нового фактора внезапно становится совершенно недопустимой. И не имеет никакого значения, какого характера этот фактор: политического, экономического или научного. Ход событий могут запустить как кончина национального героя, так и рыночная нестабильность или некое технологическое открытие. С этой точки зрения Гладстон был прав: все кризисы действительно одинаковы.

Известный ученый Альфред Покран в своем научном труде по исследованию кризисов («Культура, кризисы и перемены») выделил несколько интересных моментов. Во-первых, каждый кризис начинается задолго до его начала. Например, Эйнштейн опубликовал свои положения о теории относительности еще в 1905–1915 годах — за сорок лет до того, как его работа ознаменовала конец войны, начало новой эпохи и развитие кризиса.

Точно так же в начале двадцатого века американские, немецкие и российские ученые проявляли интерес к космическим путешествиям, но только немцы осознали военный потенциал данной отрасли. А после Второй мировой войны, когда Советы и американцы разобрали и изучили немецкую ракетную установку в Пенернфинде, именно русские энергично взялись за развитие космического потенциала. США же не уделили много внимания этому вопросу, что десять лет спустя привело к американскому научному кризису, связанному с запуском советского «Спутника», американским образованием, межконтинентальными баллистическими ракетами и отставанием в развитии ракетной промышленности.

Покран также обращает внимание, что развитие кризисных ситуаций зависит от действий уникальных индивидуумов и личностей:

«Сложно представить Александра Великого у Рубикона и Эйзенхауэра на Ватерлоо, или Дарвина, который пишет Рузвельту о создании атомной бомбы. Кризис формируют люди своими собственными предубеждениями, приверженностью и предрасположенностями. Кризис — совокупность интуиции и необъективности, понимания и игнорирования фактов.

Однако в основе уникальности всех до единого кризисов все же лежит тревожное сходство. В ретроспективе характерной чертой всех кризисов является их предсказуемость. В них прослеживается некоторая неизбежность и предопределенность. Подобная характеристика верна не для всех кризисов, но большинство происшествий все-таки следует этому принципу, что превращает даже самого закаленного историка в циника и человеконенавистника».

В свете доводов Покрана будет довольно занятно изучить характер личностей, вовлеченных в события, связанные со штаммом «Андромеда». В те времена о кризисе биологической науки никто даже не задумывался, и первые американцы, которые с ним столкнулись, попросту не мыслили правильными категориями. Шон и Крейн были способными, но далеко не глубоко мыслящими людьми, а Эдгар Комро, дежурный офицер на базе Ванденберг, даром что ученый, всего лишь разозлился из-за испорченного спокойного вечера.

Согласно протоколу, Комро позвонил своему начальнику, майору Артуру Менчику, и история приняла совсем другой оборот. Менчик мог разобраться с кризисом даже самых крупных масштабов.

Но даже он не был готов сразу распознать этот самый кризис.

* * *

Майор Менчик с заспанным лицом сидел на краю стола Комро и слушал запись из фургона. После ее окончания он произнес:

— Черт, в жизни ничего страннее не слышал.

Затем вновь прослушал запись, при этом осторожно набил трубку табаком, закурил и утрамбовал.

Инженер Артур Менчик был спокойным крупным мужчиной, страдающим гипертонической болезнью, которая угрожала поставить крест на его дальнейшей карьере военного. Ему неоднократно советовали сбросить вес, но он никак не мог взяться за свое здоровье. Поэтому он уже подумывал о том, чтобы бросить службу и сделать карьеру ученого в частном бизнесе, где начальству плевать на вес или показатели артериального давления своих работников.

Менчик попал в Ванденберг из авиабазы Райт-Паттерсон в Огайо, где он курировал экспериментальную программу по методам посадки космических кораблей. Его работа заключалась в разработке капсулы, которая могла бы с одинаковым успехом безопасно приземляться как на суше, так и на воде. Менчик разработал три многообещающих варианта, благодаря чему его повысили по службе и перевели в Ванденберг.

Но здесь его поставили на административную должность, которую он сразу же возненавидел. Менчик скучал в окружении людей; управление персоналом и капризы подчиненных его совсем не привлекали. Он частенько мечтал вновь поработать в аэродинамической трубе Райта — Паттерсона.

Особенно по ночам, когда его поднимали из постели из-за всякой ерунды.

Сейчас его переполняло раздражение из-за стресса. А на стресс он реагировал единственным доступным ему образом — становился медлительным: двигался и думал медленно, принимал и взвешивал решения осторожно и не спеша. В этом таился секрет его успеха. Пока люди вокруг него от волнения места себе не находили, Менчик, казалось, все больше терял интерес ко всему, пока окружающим не начинало казаться, что он вот-вот заснет. Но это была не более чем уловка, позволяющая ему сохранять ясность ума.

Он вздохнул и затянулся, когда запись пошла по второму кругу.

— Насколько я понял, связь не прерывалась?

Комро покачал головой.

— Мы проверили все системы и все еще отслеживаем частоту.

Он включил передатчик, и комнату заполнили шипящие статические помехи.

— Вы же в курсе механизма работы звукового экрана?

— В общих чертах, — ответил майор, подавляя зевок. Собственно говоря, именно Менчик разработал эту систему три года назад. Говоря простым языком, это автоматизированный способ найти иголку в стоге сена — машинная программа изучает искаженный случайный звук и выявляет определенные отклонения. Например, благодаря этой программе можно выделить голос конкретного человека из шума разговоров на коктейльной вечеринке в посольстве.

А полученные данные использовать в самых различных целях.

— После завершения передачи мы принимали одни статические помехи, которые вы сейчас слышите. Мы пропустили их через программу, чтобы посмотреть, выявит ли машина какую-нибудь особенность. Также мы пропустили данные через осциллограф.

Аппарат стоял в дальнем углу. На зеленом экране подрагивала зазубренная белая линия — суммарный звук статики.

— Затем, — продолжил Комро, — мы включили ЭВМ. Смотрите.

Он нажал кнопку на панели, и строка осциллографа резко изменилась: она приняла спокойный, регулярный характер с четким ритмом.

— Понятно, — сказал Менчик. Он уже догадался, к чему ведет Комро. Его мысли к этому времени уже блуждали в другом месте, размышляя над возможными последствиями.

— Вот аудиозапись, — Комро нажал другую кнопку, и комнату заполнила аудиоверсия сигнала: равномерный механический скрежет с повторяющимся металлическим щелчком.

Менчик кивнул.

— Двигатель. Это он постукивает.

— Да, сэр. Мы считаем, что передатчик в фургоне все еще работает, как и двигатель. Мы очистили статические помехи и сейчас слышим работу двигателя.

— Хорошо, — выдохнул Менчик.

Его трубка погасла. Он пожевал ее еще пару мгновений, затем снова зажег, вынул изо рта и сплюнул немного табака с языка.

— Нам нужны доказательства, — сказал он почти самому себе. Он прокручивал в голове сведения, разведданные, возможные выводы и непредвиденные обстоятельства…

— Доказательства чего? — спросил Комро.

Менчик оставил его вопрос без ответа.

— На базе есть «Скавенджер»?

— Точно не уверен, сэр. Но в случае необходимости можем запросить из базы Эдвардс.

— Уточните, — Менчик встал. Он принял решение и почувствовал, как на него вновь нахлынула усталость. Ему предстояло провести всю ночь за телефонными разговорами, беседами с раздраженными операторами, проклинать плохую связь и ругаться с озадаченными голосами на другом конце провода.

— Нужно пролететь над городом, — сказал он. — Полное сканирование. Доставить все канистры напрямую. Оповестить лаборатории.

Он также приказал Комро вызвать техников, особенно Джаггерса. Менчик недолюбливал неженку Джаггерса, но понимал, что тот хороший специалист — а этой ночью ему позарез нужны были хорошие специалисты.

* * *

В 23:07 Сэмюел «Стрелок» Уилсон летел над пустыней Мохаве со скоростью более одной тысячи километров в час. Прямо по курсу виднелись два реактивных самолета, сопла их форсажных камер грозно полыхали в ночном небе. Самолеты эти были тяжелыми и пузатыми на вид: под крыльями и брюхом прятались фосфорные бомбы.

Истребитель Уилсона, напротив, выглядел по-другому: гладкий, продолговатый и черный. Он назывался «Скавенджер», и в мире таких насчитывалось всего семь штук.

«Скавенджер» был боевой версией истребителя X‑18. Этот реактивный разведывательный корабль среднего радиуса действия был спроектирован для дневной и ночной разведки и оснащен двумя 16-миллиметровыми камерами, установленными по бокам: одна для видимой части спектра, а вторая — для низкочастотного излучения. Кроме того, он был оборудован инфракрасной радиоуправляемой камерой, а также напичкан стандартной электронной техникой и средством для радиолокации. Все пленки и пластины автоматически обрабатывались во время полета и обычно были готовы к изучению сразу по возвращении на базу.

Из-за вышеописанных технологий существование такого невероятного истребителя держалось под строжайшим секретом. Он мог создавать карту города в ночное время, отслеживать движение определенных автомобилей с высоты в две с половиной тысячи километров, обнаружить подводную лодку на глубине до полукилометра или мины в гавани по деформациям движения волн и получать точные снимки заводов по остаточному теплу здания даже спустя четыре часа после его закрытия.

Иными словами, «Скавенджер» по всем параметрам идеально подходил для полета глубокой ночью над Пидмонтом.

Уилсон тщательно проверил оборудование и элементы управления, коснулся всех кнопок и рычагов, наблюдая за мигающими зелеными огоньками, которые указывали, что все системы в порядке.

В наушниках раздался громкий треск. Пилот ведущего самолета с легкой ленцой произнес:

— Стрелок, приближаемся к городу. Видишь?

Уилсон наклонился вперед в тесной кабине. Он летел низко, всего в полутора километрах над землей, и сначала не видел ничего, кроме смазанных пятен из песка, снега и юкки, а затем в лунном свете впереди показались здания.

— Так точно. Вижу.

— Хорошо, Стрелок. Освободи пространство.

Он отступил, увеличив расстояние между собой и двумя другими самолетами почти до километра. Они образовали боевую формацию для визуализации цели по фосфорной вспышке. На самом деле в этом не было необходимости; «Скавенджер» мог обойтись и без освещения, но начальство из Ванденберга настаивало на сборе всевозможной информации о поселении.

Ведущие разлетелись в противоположные стороны и взяли курс, параллельный главной улице города.

— Стрелок? Готовность номер один.

Уилсон осторожно коснулся четырьмя пальцами кнопок камеры. Как у музыканта на пианино.

— Готов.

— Приступаем.

Самолеты спикировали вниз, плавно приближаясь к городу, и, казалось, пролетели в считаных сантиметрах над землей, сбросив бомбы. При ударе о землю вверх вырвалась раскаленная добела сфера, залив город мистическим ярким светом, который отражался от металлического брюха самолетов.

Ведущие, закончив маневр, уже набрали высоту, но Стрелок за ними не следил. Все его внимание, разум и тело сосредоточились на городе.

— Мы закончили, Стрелок.

Уилсон не ответил. Он накренил судно, выпустил закрылки и почувствовал дрожь, когда самолет камнем полетел к земле, вызвав у пилота легкий приступ тошноты. Территория вокруг города осветилась на сотни метров во всех направлениях. Он нажал на кнопки камеры и почувствовал их вибрирующее жужжание.

Падение длилось одно очень долгое мгновение, а затем Уилсон толкнул штурвал от себя, ощутив, как самолет, казалось, цеплялся за воздух, хватался за него и наконец поднялся ввысь. Мельком он заметил главную улицу и тела. Распростертые кругом тела лежали на улице, поперек машин…

— Боже мой, — вырвалось у него.

А потом он взмыл ввысь и продолжил набирать высоту, разворачивая самолет по медленной дуге, готовясь ко второму заходу и стараясь не думать о том, что увидел. Одним из основных правил воздушной разведки было не обращать внимания на происходящее; анализ и оценка не входили в его обязанности, эту задачу возлагали на других специалистов. А пилоты, которые забывали об этом правиле и слишком интересовались тем, что фотографировали, обычно попадали в беду. Например, разбивались.

Когда самолет зашел на второй круг, Уилсон старался не смотреть вниз. И все же он не удержался и вновь увидел тела. Фосфорная вспышка уже потускнела, все кругом окрасилось в темные, зловещие и приглушенные цвета. Но тела никуда не исчезли: они ему точно не привиделись.

— Боже мой, — повторил он. — Господи ты боже мой.

* * *

Красная табличка на двери гласила: «Допуск только по спецпропускам». Внутри располагался довольно удобный зал для совещаний: на стене висел экран, напротив него с десяток стальных труб и кожаных кресел, а на противоположной стене — проектор.

Когда Менчик и Комро вошли в помещение, Джаггерс уже ждал их внутри. Это был невысокий мужчина с упругой походкой и выразительным лицом. Несмотря на то что на базе Джаггерса недолюбливали, все признавали его мастерство в области разведывательной интерпретации. Он обладал острым умом и приходил в восторг при виде малозаметных и загадочных деталей, благодаря чему идеально подходил для своей работы.

Джаггерс потер руки, когда Менчик и Комро присели.

— Что же, — сказал он. — Приступим? У меня для вас есть кое-что интересное.

Он кивнул киномеханику:

— Первый слайд.

В комнате потемнело. Раздался механический щелчок, и на экране появилось изображение небольшого города в пустыне, снятое с высоты птичьего полета.

— Снимок необычный. Снято два месяца назад с нашего разведспутника «Янус-двенадцать», расположенного на высоте трехсот тысяч километров. Качество довольно хорошее. Номера машин пока не разглядеть, но мы над этим работаем. Возможно, сможем различать уже к следующему году.

Менчик поерзал на стуле, но промолчал.

— Перед нами город Пидмонт, штат Аризона, — продолжил Джаггерс. — Население сорок восемь человек, и смотреть тут не на что, даже с такой высоты. Вот универсальный магазин, здесь заправочная станция — обратите внимание, как четко видно надпись «Галф», — вот и почтовое отделение, а там мотель. Все остальное — частные дома. Тут церковь. Следующий слайд.

Еще один щелчок. На новой картинке темно-красного цвета город был изображен в виде белых пятен. Очертания зданий были очень темными.

— Начнем с инфракрасных пластин «Скавенджера». Как вам известно, они создают изображение на основе тепла, а не света. Все теплые предметы на снимке выглядят белыми, а холодные — черными. Здесь очень хорошо видно, что здания темные — они куда холоднее земли. С наступлением ночи здания быстрее отдают тепло.

— А белые пятна? — спросил Комро. На снимке можно было насчитать около сорока или пятидесяти белых пятен.

— Тела. Некоторые в своих домах, а другие — на улице. Мы насчитали около пятидесяти. Здесь, например, можно даже различить голову и четыре конечности. Это тело лежит плашмя на улице.

Джаггерс закурил и указал на белый прямоугольник:

— Насколько мы можем судить, это автомобиль. Обратите внимание на яркое белое пятно с одного конца — значит, двигатель все еще работает и выделяет тепло.

— Фургон? — предположил Комро. Менчик кивнул.

— Возникает вопрос, — сказал Джаггерс. — Все ли эти люди мертвы? Точно сказать нельзя. Тела имеют разную температуру. Сорок семь довольно холодные, скорее всего они умерли уже некоторое время назад. Трое теплее, двое из них в этой машине.

— Наши ребята, — заметил Комро. — А кто третий?

— Настоящая загадка. Здесь можно увидеть, что он либо стоит, либо лежит, свернувшись в клубочек. Обратите внимание, насколько он белый, следовательно, еще теплый — около тридцати пяти градусов по Цельсию. Чуть ниже обычной температуры человеческого тела — возможно, за счет периферического сужения сосудов на прохладном ночном воздухе. Температура снижается. Следующий слайд.

На экране появилась новая картинка.

Менчик нахмурился.

— Переместился.

— Совершенно верно. Этот кадр снят на втором заходе. Пятно передвинулось плюс-минус на восемнадцать метров. Следующий.

— Опять!

— Да. Еще пять-десять метров.

— Значит, там есть один выживший?

— Вполне логичное заключение, — ответил Джаггерс.

Менчик прокашлялся.

— Ты так считаешь?

— Так точно, сэр. Мы все пришли к такому выводу.

— Там, внизу, среди трупов ходит человек?

Джаггерс пожал плечами и постучал по экрану:

— Нельзя полностью и точно сказать, основываясь только на этих…

В этот момент в зал зашел рядовой с тремя круглыми металлическими кассетами под мышкой.

— Сэр, мы получили снимки прямой визуализации с формации.

— Показывай, — приказал Менчик.

Кассеты вставили в проектор. Мгновение спустя в зал заглянул лейтенант Уилсон. Джаггерс отметил:

— Эти снимки я еще не просматривал. Возможно, пилот сопроводит просмотр своим докладом?

Менчик кивнул и смерил взглядом Уилсона, который встал у экрана, нервно вытирая вспотевшие руки о штаны. Затем он повернулся к аудитории, монотонно приступив к рассказу:

— Сэр, запись длилась с восьми до тринадцати минут двенадцатого ночи. Я сделал два захода: начал с востока и затем вернулся с запада со средней скоростью триста сорок четыре тысячи километров в час на средней высоте по скорректированному высотомеру двести сорок три метра…

— Подожди-ка, сынок, — перебил его Менчик, приподняв руку. — Ты не на допросе с пристрастием. Выкладывай как есть.

Уилсон кивнул и проглотил образовавшийся ком. Свет в зале погас, и проектор ожил. На экране появилось изображение города, залитого ярким белым светом, исходящим от самолета.

— Первый заход, — сказал Уилсон. — С востока на запад, время — восемь минут двенадцатого. Это снимок с левой камеры, которая щелкает со скоростью девяносто шесть кадров в секунду. Как видите, я очень быстро снижаюсь. Прямо по курсу главная улица…

Он вдруг замолк. На снимке можно было различить тела. Фургон так и стоял на улице, антенна на крыше все еще медленно вращалась. По мере приближения самолета к фургону можно было разглядеть, что водитель лежит на руле.

— Невероятная четкость, — восхитился Джаггерс. — До чего же отличное разрешение у этой мелкозернистой пленки…

— Вообще-то Уилсон отчитывается о ходе полета, — прервал его Менчик.

— Так точно, сэр, — Уилсон прочистил горло и уставился в экран. — В этот момент я находился прямо над целью, наблюдал за погибшими. Я насчитал около семидесяти пяти человек, сэр.

Он говорил тихо и напряженно. Запись на секунду прервалась, появились какие-то цифры, затем вновь вернулось изображение.

— Приступаю ко второму заходу. Вспышка уже гаснет, но можно заметить…

— Остановите, — приказал Менчик.

Киномеханик остановил воспроизведение. На застывшем кадре виднелась длинная прямая главная улица и множество тел.

— Назад.

Пленку запустили в обратном направлении, и казалось, что истребитель улетает с улицы.

— Вот! Останови.

Изображение застыло. Менчик подошел к экрану, всматриваясь в угол.

— Смотрите, — и указал на мужчину в белом домашнем халате до колен, который смотрел прямо на самолет. Это был старик с иссохшим лицом и широко открытыми глазами.

— Что скажешь? — спросил Менчик Джаггерса. Тот подошел ближе и нахмурился.

— Давай чуть вперед.

Картинка вновь задвигалась. Все собравшиеся ясно увидели, как старик с удивленным взглядом повернул голову вслед за улетающим самолетом.

— А теперь назад, — попросил Джаггерс. Они просмотрели снимки еще раз, и Джаггерс расплылся в улыбке.

— Кажется, этот человек жив, сэр.

— Да, согласен, — четко произнес Менчик и вышел из зала, объявив на базе чрезвычайное положение: всем служащим базы до дальнейших указаний запрещено покидать казармы; также под запретом внешние звонки и общение, а информация, которую узнали все находившиеся в этом зале, под строгим секретом.

Он направился в Центр управления полетами. Комро последовал за ним.

— Позвоните генералу Уиллеру, — приказал Менчик. — Скажите, что я объявил чрезвычайное положение без оповещения вышестоящего начальства. Попросите его немедленно явиться.

Формально никто, кроме командира базы, не имел права объявлять чрезвычайное положение.

Комро спросил:

— А вы не хотите сообщить ему сами?

— У меня есть другие дела, — отрезал Менчик.

4. Тревога

Когда Артур Менчик вошел в небольшую звукоизолированную будку и сел перед телефоном, он знал, что собирается сделать, но не совсем понимал зачем.

После назначения в программу «Скуп» еще год назад он прошел инструктаж по проекту «Лесной пожар». Менчик вспомнил, что инструктаж проводил маленький человечек с сухим и строгим голосом, работавший профессором в каком-то университете. Менчик уже позабыл подробности, за исключением того, что где-то была некая лаборатория, а также пять ученых, которые должны были в этой лаборатории работать. Их основной задачей было исследование внеземных форм жизни, которые могли попасть на Землю на американских космических кораблях.

Менчик не знал имен и фамилий этих ученых, он знал лишь, что Министерство обороны выделило этим людям магистральную линию связи для их вызова. Чтобы подключиться к линии, требовалось набрать двоичное число на телефоне. Он залез в карман, вытащил бумажник и некоторое время искал карточку, которую дал ему профессор:

В СЛУЧАЕ ПОЖАРА

Уведомить отдел № 87.

Только в крайнем случае.

Он смотрел на карточку и задумался: что произойдет, когда он наберет двоичное число 87? Он попытался представить последовательность событий: с кем он будет разговаривать? Или ему перезвонят? Будут ли его расспрашивать или сразу направят к руководству?

Он протер глаза, вновь взглянул на карточку и наконец пожал плечами. Вот сейчас он и узнает.

Менчик оторвал лист бумаги от лежавшего рядом с телефоном блокнота и написал:

2⁰  2¹  2²  2³  2⁴  2⁵  2⁶  2⁷

Основа двоичной системы: число два, возведенное в степень. Два в нулевой степени — единица; два в первой — два; два в квадрате будет четыре и так далее. Менчик поспешно добавил еще одну строчку:

2⁰  2¹  2²  2³   2⁴  2⁵   2⁶   2⁷

1  2  4  8  16  32  64  128

Затем начал складывать числа, чтобы получить в общей сложности цифру 87, и выделил эти числа:

2⁰   2¹  2²  2³  2⁴   2⁵  2⁶  2⁷

(1)  (2)  4  8  (16)   32  (64)  128 = 87

После этого вывел двоичный код. Двоичные числа разработали для работы с компьютерами, которые понимают только строгую последовательность команд: «включено-выключено», «да-нет». Один математик как-то пошутил, что двоичные числа придумали люди, у которых есть всего два пальца. По сути, двоичные числа переводят числа обычные, которые требуют десяти цифр и десятичных знаков, в систему, которая основана только на двух цифрах: единице и нуле.

2⁰  2¹  2²  2³  2⁴  2⁵  2⁶  2⁷

(1)  (2)  (4)  8  (16)   32  (64)  128

1  1  1  0  1  0  1  0

Менчик взглянул на только что написанное число и добавил тире: 1–110–1010. Вполне обычный телефонный номер. Менчик поднял трубку и набрал номер. Часы пробили ровно полночь.