Мальчик который. Часть 1

М. Ю., 2021

Что делать, если ты родился не таким, как все? Маленький Луи – здоровый и смышленый мальчик, на которого возлагает надежды отец. Он верит, что дети пойдут по его стопам и продолжат развивать семейную ферму. Вот только Луи чувствует, что хочет совершенно другого. Ему больно наблюдать за страданиями цыплят, умирающих на конвейере, он не поддерживает агрессию отца и старшего брата по отношению к беженцам, поселившихся в их стране, он сомневается в существовании Бога. Луи пытается убежать от жизни, которая ему уготована, и пойти за своей мечтой. Но через что ему предстоит пройти, чтобы достичь желаемого? Сможет ли он сделать выбор и будет ли он правильным?

2

— Луи. Луи, вставай.

Голос брата вырвал мальчишку из сновидений. Ему снилось, что он был свободным ветром, летал поверх колосящегося золотой пшеницей полю. Он подхватывал птиц и вместе с ними парил в небе, путался в пушистых облаках, поднимаясь всё выше и выше, оставляя и облака, и птиц внизу, теряя из виду золотые поля и маленькие дома. Он летел к солнцу, к звёздам, как можно выше, и радость свободы наполняла его сердце.

— Луи, не зли отца.

Брат стащил мальчишку за руку с кровати. Упав на пол, Луи ударился локтями.

— Хочешь снова получить ремня?

Оливер был старше Луи на пять лет. Он был высоким, крепким, как отец, с крючковатым его носом и тёмными волосами. От матери же ему достались мягкие зелёные глаза и добрая ласковая улыбка.

Умывшись и причесавшись, они оба спустились к столу, где уже стояли тарелки с тостами, блинами и повидлом. Мать в разноцветном переднике ждала, пока закипит чайник, и расставляла возле тарелок чашки. Она вытерла влажные руки о полотенце, которое всегда пахло подсолнечным маслом, и принялась разливать чай.

Мальчики сели за стол, и женщина нежно поцеловала каждого в макушку.

Дверь в прихожей громко распахнулась, ударившись о стену. Послышались тяжёлые медленные шаги.

— Проснулись, лентяи.

Это был отец. Он бросил в раковину две ощипанные курицы и уселся за стол. Мать убрала птицу в холодильник — одна будет приготовлена на сегодняшний ужин, вторая заморозится и станетждать своего часа в морозильнике.

Луи поморщился. Он ненавидел курицу в любом её виде. Ненавидел мясные куски в супе, разваренные и застревавшие меж зубов. Ненавидел жареные ножки и жир, стекающий по пальцам. Ненавидел живых куриц — глупых и громких, вонючих и вечно куда-то убегающих.

Отец вытирал грязные руки о полотенце и рассказывал матери, что свиньи в этом году какие-то тощие. Он каждый день просыпался раньше, чем встанет солнце, спускался на веранду дома, долго курил, ждал, пока начнёт рассветать, потому что в целях экономии денег никогда не включал свет во дворе и в сараях, шёл отпирать скот и набирал воду в металлические вёдра. Поил свиней и, закидывая мешок с кормом на плечи, кормил кур. Как только первые лучи утреннего солнца касались скотного двора, он брал в руки длинную косу и шёл к речке косить траву.

К тому времени, как он возвращался, мать уже накрывала на стол, а дети его просыпались. Отец называл их лентяями, потому что те спали до семи утра и растормошить хоть одного из них раньше этого времени было практически невозможно.

Лишь Оливер по выходным вставал на час раньше Луи, сонно и лениво собирал объедки, оставшиеся после ужина, и кормил свиней и голодных собак, которые, вечно тощие, с высунутыми от жары красными языками, охраняли их дом и небольшую птичью фабрику, находившуюся тут же, подле дома — вернее, дом стоял в тени её грязного кирпичного строения.

От отца всегда пахло травой, солнцем, землёй, потом и табаком. Руки его были мозолистыми и шершавыми с полопавшейся кожей, с тёмными деревянными ногтями, под которые, как бы долго и упорно ни тёр он их щёткой с мылом, всегда забиваласьгрязь — Луи казалось, что это засохшая кровь, — а лоб всегда был в испарине. Отецвытирал лоб рукавом своей рабочей рубашки и тяжело дышал.

Онбыл огромен, широкие плечи его были темны от загара, а на носу всегда шелушилась обгоревшая кожа. Заходя в дом, он всегда наклонял голову, чтобы не удариться о низкий дверной проём, до которого Луи не мог достать даже в прыжке. Стулья и мебель в доме, казалось, были малы отцу, только широкое кресло в зале и родительская кровать были ему по размеру — их он смастерил сам, когда Луи ещё не было на свете.

Отец был грозен; Луи никогда не видел, чтобы тот чему-то радовался или улыбался. Он лишь слышал, как отецраскатисто смеётся вечерами перед телевизором. Смех вырывался как будто изнутри живота, лицо же по-прежнему оставалось серьёзным, с нахмуренным бровями и плотно сжатыми губами.

Отец был строг и порол детей ремнём при любой их провинности, будь то случайно разбитая тарелка или замечание из школы, малейшее непослушание или недоеденная еда. Поэтому, видя отца, те всегда опускали глаза в пол, боясь разозлить его.

Следом за отцом в кухню вошла старшая сестра Луи и Оливера — Оливия. Ей было двадцать, она окончила христианскую школу и теперь помогала матери по хозяйству.

Она принесла свежую морковь, только что с земли, и охапку красных спелых помидоров.

— Сегодня ты опять станешь на конвейер, — обратился отец к Луи, усаживаясь за стол.

— Но, отец… — мальчик хотел было возразить, но Оливер ударил его под столом по ноге.

— Не зли его, — прошептал брат, опустив голову. Казалось, за все годы своей жизни Оливер научился угадывать настроение отца и всегда шипел на Луи, когда тот был особо зол.

Слёзы навернулись Луи на глаза. Он глотал их, заедая блинами, которые даже с вареньем казались ему солёными.

Семье Блэков принадлежала небольшая птицефабрика, вернее, они разводили цыплят и продавали их на соседние фермы или фабрики птичьего мяса. Отец закупал яйца, которые помещали в длинные инкубаторы с автоматически поддерживаемой температурой в 37,8 градуса по Цельсию, затем они ждали вылупления жёлтых пушистых комочков и сортировали их.

Сортировку цыплят Луи ненавидел больше всего. Ему и сестре приходилось стоять у широкого конвейера и отбирать молоденьких петушков, скидывая их в жёлоб, по которому тескользили вниз и попадали в измельчительную машину, где их, живых и громко пищащих, заживо изрезало в мясо. Некоторые, раненые, но ещё живые, барахтались и пытались сбежать, но всех их отец с братом выносили и сжигали в каменной печи напротив фабрики, либо оставляли в холодильниках и продавали на корм.

Луи намеренно долго рассматривал крылья птенцов, по которым определялся их пол, только чтобы как можно меньше несчастных попало в эту ужасную мясорубку. Иногда отец стоял за спиной и подгонял Луи, толкая его в спину.

— Живее, живее, — приговаривал он и грубо хватал цыплёнка. — Этого в трубу, — бросал он птенца и принимался за следующего.

По щекам Луи стекали слёзы, а через жёлоб внизу измельчительной машины — кровь. Мальчик слизывал с губ солёные капли и шептал каждому тёплому бьющемуся комочку: «Прости, прости, прости».

На фабрике, помимо детей Блэка, работали двое мужчин и женщина — все они были беженцами из соседней страны, в которой разразилась война. У женщины было трое детей, они были искалечены и обожжены. Эти люди, кожа которых была темнее, нежели у Луи и его семьи, жили в бараках за фабрикой, у них не было света, а мыться они ходили на речку. Они готовили мучные лепёшки на открытом огне на улице и каждое утро молились своим богам.

Семья Луи тоже молилась Богу. За завтраком, перед тем как приступить к еде, они складывали перед собой руки, и отец своимровным голосом читал молитву. Только после слов «аминь» можно было начинать есть.

— Отец наш милостивый, благодарим тебя за еду на нашем столе, за мирное небо над нашими головами, за возможность работать и восславлять имя твоё.

— Аминь, — говорила мама.

— Аминь, — говорили Оливер, Оливия и Луи.

— Отец, — однажды обратился Луи, — скажи, разве Бог посылает нам эту еду?

У матери выпала вилка из рук, а брат и сестра испуганно уставились на мальчика, боясь даже глянуть в сторону отца. Отец же спокойно опустил перед собой столовые приборы и, медленно отпив чай из своей огромной кружки, ответил.

— Конечно, Луи.

— Тогда зачем мы работаем с утра до ночи?

— Потому что Бог посылает пищу только тем, кто работает.

— Но разве мы не сами добываем себе еду? Мы зарабатываем деньги, чтобы потом купить всё нужное.

— Замолчи и ешь. Если бы не Господь наш, ты бы не сидел здесь и не наслаждался этой едой.

— Но разве Бог построил нашу фабрику? Разве он запускает наш конвейер? Разве он носит ящики с яйцами?

Отец ударил кулаком по столу.

— Не богохульствуй! — зарычал он. Глаза его налились кровью, вены на шее вздулись. — Замолчи! — закричал он, и слюна слетела с его бескровных губ.

Луи выскочил из-за стола и выбежал во двор.

— В Библии написано «не убий»! — кричал он, убегая в сторону реки. — Я не хочу больше стоять на конвейере! Я не хочу убивать цыплят!

Позже, вечером, когда соседский охотник поймал прятавшегося в лесу Луи и привёл домой, отец выпорол его ремнём. Оливер держал брата за руки, прижимая к длинной узкой лавке, стоящей в сарае за домом, а отец бил его до тех пор, пока спина, ягодицы и ноги мальчика не стали багровыми с тонкими полосками крови.

Во время наказания отец заставлялЛуи читать молитвы и таскал его за волосы, если тот сбивался, если слова его тонули в слезах и криках боли.

Сколько Луи себя помнил, он всегда был в окружении кур и цыплят. Отец запрещал ходить ему на скотный двор — мать боялась, что сын может упасть в загон к свиньям и те его затопчут и съедят, — поэтому с утра до ночи он либо крутился возлематери, которая занималась садом и огородом, либо гонял пугливых кур. Однажды он увидел, как из закатившегося в угол сарая яйца вылупился цыплёнок. Сначала скорлупа покрылась тоненькой паутинкой из трещин, затем образовалась небольшая дырочка, откуда показался маленький клюв. На минуту движение в яйце прекратилось, и Луи ткнул в него палочкой. Испугавшись, что цыплёнок не сможет сам выбраться, он легонько стукнул по скорлупе, и та раскололась надвое. Из яйца выпал мокрый слабый комочек, который, как только поднялся на своих тоненьких лапках, тут же бросился к ногам Луи.

— Он теперь будет думать, что ты его мама, — послышался голос Оливера за спиной.

Оливер стоял в дверях сарая и жевал травинку. Волосы его были мокрыми, а рубашка повязана поверх обрезанных шорт. Брат был бос, и ноги его испачкались в грязи.

— Не нужно было ему помогать.Цыплята сами должны выбираться из яиц, иначе они вырастут слабыми и их заклюют другие куры.

Маленький Луи испугался, что этот комочек может пострадать, и на глаза его навернулись слёзы.

— Что мне делать, Оливер? — спросил он брата и осторожно взял цыплёнка в руки.

Оливер скрестил руки на груди и пожал плечами.

— Посади его в коробку и спрячь в комнате, пока отец не дома.

Луи так и поступил. Каждое утро после завтрака он кормил птенца, который при виде мальчика сразу же подбегал к нему и жался к ногам, затем он выносил цыплёнка в сад и наблюдал, как тот бегает за муравьями, как клюёт зелёную траву, как встряхивает свой жёлтый пушок и нелепо скачет вокруг. Луи брал его с собой на реку и сажал в обрезанную пластиковую бутылку, цыплёнок громко пищал и испуганно смотрел по сторонам.

Через неделю цыплёнок зачах и перестал есть. Он больше не скакал так же резво, как прежде, лишь лежал на дне коробки, широко расставив крылья и открыв клювик.

— Оливер, что с ним? — спрашивал вечером Луи брата.

— Наверное, заболел. Он умирает, Луи.

Луи проплакал над птенцом всю ночь, а на рассвете, как только солнце заглянуло в окно и послышались шаги отца на веранде, цыплёнок вытянул свои розовые лапки, напрягся всем телом и замер.

Луи похоронил цыплёнка у речки, из тонких веток осины сделал ему небольшой крестик, положил рядом полевые цветы и долго сидел, размазывая слёзы по лицу.

— Не плачь, Луи, — успокаивал его Оливер и гладил по волосам, прижимал рыдающего брата к себе.

Оливер смертельно устал после работы на фабрике и уснул сидя.

Луи было всего десять, и он вторую ночь ложился спать с пустым желудком.

— Кто не работает, тот не ест, — сказал отец и запретил матери давать ему даже кусок хлеба.

— Я не хочу убивать цыплят, — говорил Луи и убегал далеко в лес, где собирал ягоды и пил воду из ручья.

Луи был ещё маленьким, но уже задавался вопросами. Он смотрел на распятого на кресте Иисуса и шёпотом спрашивал его:

— Если Бог есть, почему он позволяет отцу бить меня? Почему заставляет меня убивать цыплят?

Затем он становился перед изображением Иисусана колени и просил:

— Прошу, дай знак, сделай так, чтобы конвейер сломался, а фабрика закрылась.

Но каждое утро фабрика вновь и вновь запускала свои механизмы, а конвейер всё так же тащил на себе маленькие жёлтые пищащие комочки.

— Почему ты позволяешь всему этому происходить? Почему никогда не отвечаешь на мои вопросы?

Луи рассматривал терновый венок на голове у мученика, его изувеченные ладони и прикрытые глаза.

— Мама, наш Бог добрый?

— Конечно, Луи. Он любит тебя и меня и всех людей на планете. Плохих и хороших.

— Тогда Бог, наверное, ненавидит цыплят?

Луи сидел за столом и болтал ногами, которыми ещё не доставал до пола.

— Бог любит всех.И цыплят тоже.

Луи спрыгивал со стула и снова убегал в лес, прятался от отца и его голоса, громом нагонявшего его.

— Паршивый лентяй! — кричал он сыну вслед.

«Бей сколько угодно», — мысленно отвечал ему Луи и представлял, как рано или поздно скажет это отцу в лицо.