Дело дамы с леопардами

М. Р. Маллоу, 2022

1926 г. Бывший жулик-рекламщик, бывший искатель приключений, бывший рыцарь без стыда и совести, и бывший ивент-менеджер корпорации «Форд Мотор» – вот кем стал теперь Джейк Саммерс. Такова цена свободы от таких людей, как Генри Форд. Тот, кто думал, что нашёл любимое дело, то, что сделает его счастливым – пусть даже и жуликом – теперь потерял возможность быть самим собой. Те, у кого власть и деньги, слишком могущественны, не стоит с ними шутить. Но, каким бы всё ни казалось безнадёжным – когда закрываются одни двери, неизбежно открываются другие. Просто нужно посмотреть на вещи под другим углом. Тем временем в Вене: сбежал леопард, пропало несколько девушек, и вот-вот состоится премьера новой оперетты Имре Кальмана: «Принцесса цирка». Да, кстати. В этой истории формула счастья Джейка Саммерса «любимое дело, верный друг и деньги» всё-таки обретёт свой недостающий элемент. 5 книга серии «Пять баксов для доктора Брауна» – ретро-версии авантюрного цикла «Универсальный саквояж мадам Ренар». Роман-квест о рекламе, дружбе и любимом деле, без которого нет в жизни счастья.

Часть первая

Глава 1, в которой все неопределенно как никогда

1 марта 1926 года

Сидя за письменным столом, М.Р. Маллоу оперся на локоть, прикрыв рот пальцами. Потом стиснул лацканы своего твидового пиджака. Наконец, выдохнул, снял очки и решительно вытянул лист из печатной машинки.

Затем достал из ящика письменного стола картонную папку, вынул оттуда толстую пачку отпечатанных листов, добавил последний, аккуратно постучал пачкой о стол, сунул назад и завязал тесемки.

Теперь уже ничего не поделаешь. Пора.

Маллоу вышел в коридор, мельком остановился у зеркала, оценил свой рост. Не такой уж и маленький — пять футов, шесть дюймов. Нос велик. Рот широк. Глаза вообще блестят, как у умалишенного. Маллоу пригладил черные кудри и тонкие усы а ля Дуглас Фербенкс.

— Уехал в издательство! — крикнул он, постучав в дверь комнаты компаньона.

Джейк вышел, еще в пижаме, поверх которой был наброшен халат, промычал «угу» и направился в ванную. Здоровенный, светловолосый, взлохмаченный. Шесть футов, пять дюймов, мрачно почесывающие рыжеватую щетину.

Ему не нужно было ни вставать в пять утра, чтобы успеть закончить последнюю главу, ни ехать, дергаясь от волнения, в Нью-Йорк, где располагалось издательство Шерри Мэзона, каковой мистер Мэзон благосклонно согласился рассмотреть рукопись первой части романа «Пять баксов для доктора Брауна» и, в случае, если она ему понравится, напечатать в еженедельном журнале «Мэзонс Эдвенчурез Сториз».

Д.Э. Саммерс вошел в ванную. Он собрался бриться — без особенного энтузиазма.

После завершения дела с кражей мумии из-под носа у биржевого магната Вандерера с вывески «Автомобильный сервис» исчезли имена компаньонов. Затем в один прекрасный день прибыл судебный исполнитель и предъявил бумагу, в каковой значилось:

Мистер Форд разрывает контракт с господами М.Р. Маллоу и Д.Э. Самерсом «в силу форс-мажорных обстоятельств таких, как ураган, землетрясение, цунами, война и проч. обстоятельства непреодолимой силы».

Принимая во внимание, что случившееся произошло «без злоумышленного намерения гг. Маллоу и Саммерса», обозначалась сумма ущерба, нанесенного «Форд Мотор» скандалом с дочерью Вандерера. Очень скромная сумма — в сравнении с миллионом неустойки.

Через два дня контора двоих джентльменов была опечатана. Вместе с «Автосервисом» у них отобрали рекламное бюро.

Подавать в суд адвокат настоятельно не советовал. Да и без него это обстоятельство было яснее ясного. Бодаться с Фордом — то же самое, что голыми руками драться с паровозом Тихоокеанской железнодорожной компании. Оставшиеся накопления утекли в Шартр, где учились в школе авиаторов младшие Маллоу, и компаньоны оказались перед правдой: у них не осталось ничего.

Саммерс закончил взбивать в чашке мыло и бросил взгляд в зеркало: на лбу глубокие озабоченные морщины, вокруг глаз темные круги.

Последние крохи капитала решили использовать как можно лучше — приобрести все необходимое. Гардероб подбирали с таким расчетом, чтобы обеспечить двум джентльменам приличный вид в течение возможно длительного времени — самый лучший, какой смогли. Вышло ох, как дорого, зато надежно: человек в костюме за сто долларов — отличного классического фасона, из английской шерсти — имеет право долго не беспокоиться о своем гардеробе.

Саммерс провел по щекам тыльной стороной ладони и ополоснулся холодной водой.

Если бы Дюк не забыл в такси пакет с двумя костюмами от портного, шестью галстуками от Куппенхеймера и четыре коробки туфель «Балли», получилось бы вполне.

Джейк (теперь у него во рту была зубная щетка) выругался. Он до сих пор не мог вспоминать это свинство спокойно. Правда, благодаря ему у компаньонов все-таки осталось по дюжине новых сорочек, белья, отличных носков «Интерваувен» и один на двоих флакон одеколона «Найз Тен». Это несколько утешало, но…

— Чертов писака, — пробормотал бывший коммерсант. — Богема, якорь тебе в корму!

Но еще хуже, — он промокнул лицо полотенцем, — еще хуже были смутные сомнения, которые вызывала теперь у него вся собственная предыдущая деятельность. Получалось, что даже в рамках закона надувательство — какое-то не то дело. Ну, во всяком случае, не то, чем стоит продолжать заниматься.

Как был, в халате, он прошел в библиотеку, уселся там за письменный стол и уставился в окно.

За окном пел дрозд. Весенний ветер гнал облака-оборванцы.

Джейк Саммерс был, наконец, свободен от Форда. Но что теперь? «У нас с вами ничего не может быть потому, что вы жулик», — подумаешь! Он щелкнул зажигалкой. Дело было не в докторе.

Важные вещи всегда имеют много причин. Всегда. Доктор Бэнкс своим отказом спустила курок, это правда, ну и что с того? Прицел был наведен давно. Когда подписывали контракт с Фордом. Когда отдала концы фабрика фильмов. Когда двое молодых шарлатанов решили перейти на законную деятельность. Когда…

Так, может, и не было дела? Ничего не было, кроме иллюзий? Чепуха. Было оно или его не было — теперь неважно. Важно, чтобы настоящее дело все-таки появилось.

Рассчитывать на компаньона не приходилось. Во-первых, придумывание новых идей всегда было прерогативой и почетной обязанностью Д.Э. Саммерса. А во-вторых, Дюк ударился в писательство. День и ночь он колотил на машинке. А если не колотил, то разглагольствовал.

О любимом деле, которое должно быть у каждого человека. О «формуле счастья по Д.Э. Саммерсу». О головоломке — что все необходимое всегда находится у вас под носом, нужно только уметь его увидеть и использовать. О том, что ничего не бывает случайно и зря. Что даже потеря в такси приобретенного на последние деньги гардероба наверняка имеет свой смысл. Важный смысл. Пока неизвестный двоим джентльменам.

Словом, книга поглотила компаньона. Конечно, Дюк втайне надеется, что она-то как раз и принесет ему и успех, и большие деньги. Разве может быть по-другому, когда человек нашел свое истинное призвание?

Спорить с этим Саммерс не стал.

Дюк родился писателем, это была правда. Нашел свое дело. Что-нибудь из этого будет. Ну, или не будет — с ними, писателями, вечно не слава богу.

В вялом настроении бывший коммерсант прикидывал, что можно придумать.

— Доброе утро, сэр, — вошла с подносом мисс Дэрроу.

Саммерс пробормотал «доброе утро» и взял с подноса газету. Открыл на середине, пробежал глазами рубрику «Требуются». Отодвинул поднос с завтраком и безотлагательно написал два письма, в которых уведомлял, что заинтересован в указанном в объявлении месте корреспондента и редактора (о, господи!) студенческой газеты. Многочисленные «требуется рекламный агент» он пропустил — это было просто опасно. Если пронюхает Форд, то…

Это соображение навело еще на одну мысль. Может быть, он и не знает, чего хочет. Зато он знает, чего не хочет!

Саммерс равнодушно сжевал завтрак, выпил кофе и отправился одеваться. Старые брюки и рубашка — надо же! — помнили еще 1912 год, избиение своего владельца представителями блинвилльской коммерции.

Одевшись, бывший коммерсант вышел из дома. Выгнал из-под навеса авто.

Блестящий «Линкольн», черно-красный, с оранжевыми спицами на белых колесах, свернул с главной дороги, сбавил скорость и, шурша неубранными с осени листьями, подъехал к старой, очень старой лачуге.

«То, что я ищу, — думал Джейк, шагая к сараю, — законно по-настоящему. Не просто в рамках закона, а вообще приличное дело. Полезное. Нужное».

Уведомлять о своем прибытии он не стал. Знал, что несмотря на свою кажущуюся необитаемость дом битком набит старыми кошелками, старыми клячами, старыми кошками, старушенциями — словом, пожилыми леди, которые следят за ним из всех щелей своими подслеповатыми глазами. И миссис Христоподуло, и миссис Палпит, и все три бабки Грацци — словом, блинвилльские сливки в полном составе.

Старые, скисшие сливки.

Он подошел к сараю, нашарил ключ в треснутом цветочном горшке — на полке под самой крышей. Вошел, пригнувшись, в низенькое помещение.

На грубо сколоченных полках стояли бутыли, банки и жестянки. На полу — ящики и коробки. К скипидарному духу свежих досок примешивался запах керосина, масла, старых тряпок, луковиц, чего-то еще — в сарай не входили с самой осени.

Прислонившись к ножке старого верстака с прикрученными тисками и выдолбленной квадратной ямкой для всякой всячины, ожидал своего хозяина топор. Молоток и клещи успели покрыться ржавчиной — еще бы, перезимовали на верстаке!

Дверь со скрипом захлопнулась за спиной бывшего коммерсанта и он, нагнувшись, подпер ее топором — так, чтобы в помещение проникал дневной свет. Надел брезентовые рукавицы.

«Но все-таки об этом не распространяются, — продолжал размышлять он. — Это — дело такого свойства, до которого Генри не дотянется своими загребущими руками даже, если захочет».

Но и этот здравый подход не помог. Потому что таких дел не бывает. Обо всем рано или поздно узнают все, и нет такого дела, до которого не дотянется мистер Форд. Если захочет.

Работа пошла неожиданно хорошо. То, что в дни юности вызывало громы и молнии на голову сына похоронного церемониймейстера, внезапно оказалось простым и понятным. Все эти ребра и шпонки, с которыми он когда-то так мучился, получались теперь вполне… черт возьми, вполне! Стоило лишь обозреть поле деятельности и прикинуть, как и что. Он работал уже четыре дня, и все удивлялся, что за двадцать лет руки не забыли. Саммерс вытер пот и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Протер олифой края крышки гроба. Примерил кант.

Никакие воспоминания не тревожили его. Человеку работающему вообще-то не до воспоминаний.

— Добрый день, мистер Саммерс, — произнес вдруг знакомый холодноватый голос.

Рубанок споткнулся и застрял на ровном месте.

— Здравствуйте, доктор, — отозвался бывший коммерсант. — Что, бабуле не лучше?

Доктор Бэнкс отошла от двери в сарай, поняв, что заслоняет ему свет.

— Миссис Смит не помнит своего возраста, — сказала она после некоторого молчания. — Полагаю, ей не меньше восьмидесяти. В этом возрасте трудно переносить потери. Она была очень привязана к мужу.

Теперь молчал он. Доктор стояла и смотрела.

— Не знаю, — она переложила саквояж из одной руки в другую, — не знаю, что вам сказать, мистер Саммерс, но…

— Да не надо мне ничего говорить.

— Простите, но вы уверены? — сама доктор, судя по тону, уверена не была. — Нет-нет, вы, безусловно, делаете хорошее дело, только… Я хочу сказать, город не так велик, чтобы… обеспечить вам заработок.

Бывший коммерсант молча строгал гроб. В Блинвилле было три похоронных конторы и пять плотницких мастерских.

— У миссис Смит ничего нет, — неохотно произнес он. — Случайно разговорились в лавке. Я, собственно, хотел только выразить соболезнования. Ну, и узнал, что расходы на похороны ей не по карману. Вы что, считаете меня скотиной до такой степени, чтобы взять ее жалкие крохи, что ли?

— Я считаю вас человеком из плоти и крови, — ответила она. — Которому надо на что-то жить. Я знаю, что ваши дела пошли плохо. И я рада видеть вас здесь. Правда, мистер Саммерс. Не ожидала, что наш разговор произведет на вас такое впечатление. Но я все же хотела бы напомнить вам, что…

Саммерс собрался было выразиться насчет поведения мисс Дэрроу с ее привычкой болтать, но тут услышал последние слова доктора.

— Вот уж, право, не стоит ничего напоминать, — оборвал он.

— Вы так думаете?

— А я должен об этом думать?

Она улыбнулась. Пожала плечами.

— Что ж, хорошо. Удачного вам дня.

— Ага.

Оказалось, что авто доктора припаркован с другой стороны дома — там, где кусты сирени уже окружила зеленая дымка будущих листьев.

Вот почему он не заметил. Джейк бросил взгляд вслед отъезжающему «Форду-Т» и опять вернулся к делу.

«О чем бы я сам не стал распространяться? О неприятностях? О том, что мне жена рога наставила? О суммах долгов? Ну, да. И что? Что из этого можно сделать?»

Но тут в мысли коммерсанта опять ворвался звук едущего автомобиля. Не «Форда-Т».

«Развелось вас тут, — недовольно подумал Саммерс. — Нашли себе Бродвей».

Между тем, это и вправду было необычно: дорога, точнее, то, что называлось здесь дорогой, вела в тупик. Автомобилей в бедных домах не водилось, срезать путь было невозможно — а это значило, что шофер, попавший в эти края, или сбился с дороги, или… намеренно ехал именно сюда?

Снаружи раздался скрип тормозов, хлопнула дверца и в сарай ворвался двадцатидвухлетний Майкл Фрейшнер — бывший управляющий компаньонов.

— Алло, шеф! — закричал он, отдуваясь и выражая восторг всей своей толстой мордой. — Вы не поверите! Свободен! Волен, как ветер!

С этими словами он налетел пузом на сломанный велосипед. Велосипед зацепился за старое одеяло, лежавшее на полке. Одеяло развернулось, шлепнуло Микки по шляпе, уронило вместе со шляпой связку железных кольев и вывалило корзину с луковицами так и не посаженных тюльпанов.

Луковицы запрыгали по полу, но Саммерс стоял с опущенными руками. Неизвестно, сколько бы он простоял так, если бы руль велосипеда, который Мики Фрейшнер безуспешно пристраивал на более удачное место, не боднул бывшего коммерсанта сзади.

— Старая болтливая кляча, — скручивая одеяло, возмутился Джейк. — Просил же говорить, где я, только в случае необходимости!

Он оглядел сарай в поисках веревки, нашел ее в ящике под верстаком и стал привязывать одеяло на раму велосипеда.

— Вы думаете, что? — мальчишка сиял, как начищенный медный чайник. — Уволился из «Сервиса». Ушел. Сбежал!

Он выпрямился, эффектно, как в кинематографе, устроив локоть на одеяле и хвастливо отставив ногу. Хрустнула раздавленная луковица.

— Ты ушел? — поинтересовался Джейк. — Или это он тебя ушел?

— Я что, дурак? — усмехнулся Микки. — Стану я ждать, пока старый хрен меня вышвырнет! Говоря по совести, шеф, я не желаю работать на Форда. Я и при Халло-то еле терпел. Все вас ждал, пока вы приедете.

— Погоди-погоди, что ты сказал, Халло? — остановил его бывший коммерсант.

Новости, как обычно, лились из мальчишки водопадом.

— А Халло, — Фрейшнер оперся задом о верстак, триумфально сложив на груди руки, — товарищ Халло умотал в СССР. Хочет строить новую жизнь. Он уже успел оценить своего обожаемого Форда, вот и решил: надо ехать в Россию.

— В Россию, в Россию… — задумчиво повторил Саммерс.

Гробу оставались мелочи: ручки и обивка. Дело одного дня.

Он сделал Микки знак выйти, запер сарай и положил ключ на место.

— Ну-ну. А что, товарищ Халло решил ехать в Россию до того, как Форд выкинул его вон или после?

— Да какая разница, — махнул рукой тот. — Если честно, шеф, мы оба чувствовали: дело пахнет керосином. Халло сказал, пропащая у нас страна, совсем пропащая.

— Ну да, ну да, — пробормотал Саммерс.

— Чего — ну да? — вскричал Микки. — Шеф! Да что с вами? Я говорю, вот он я! Давайте сюда ваши дела!

Саммерс невесело усмехнулся.

— Дела, говоришь? Продай этого красавца, — он кивнул в сторону «Линкольна». — Как можешь дороже. Пятнадцать процентов — твои.

— Это-то заметано, — Фрейшнер уважительно оглядел остатки былой роскоши. — Давайте все. Ну, чего там у вас — бумаги, сделки…

— Да какие там сделки, — Саммерс бросил равнодушный взгляд на желтый «Додж» Микки, припаркованный прямо в луже, и направился к дому миссис Смит.

Молодой человек даже рот раскрыл.

— Мистер Саммерс?

— А? — кисло сказал мистер Саммерс.

— Так, выходит, у вас нет никаких дел?

Бывший коммерсант ничего не ответил.

— А, понимаю, — Микки рассмеялся и потряс пальцем. — Понимаю, шеф, не дурак. Вы что-то такое обдумываете?

При этом он повертел пальцами, почти в точности повторяя жест бывшего шефа.

Но Саммерс только махнул рукой и вошел в дом. Нужно было повидаться с миссис Смит.

2 марта, вечер

Вилла «Мигли»

В библиотеке было сыровато. Камин только затопили.

Д.Э. Саммерс сидел в кресле и вертел в руках кочергу. Микки Фрейшнер болтал без умолку и остановить его можно было разве что хорошим ударом по башке.

–…Вы же сами всегда говорили: не бывает безвыходных. Жив, здоров, руки-ноги на месте, а? Так ведь? Нет, я понимаю, понимаю. Все так быстро изменилось. Вы переживаете. Это нормально.

Джейк закрыл лицо ладонями и промычал:

–…кастратофически слонжа.

— Слонжа? Ложа? Все сложено? — не понял бывший управляющий.

Он устроился в кресле напротив, приложив к уху оранжево-белую раковину Conus magus. Память о Каире. «Дело тетушки Кеннел», как назвал эту историю Дюк.

Саммерс со вздохом выпрямил спину.

— Понять бы, куда оно сложено. Как сложено. Зачем сложено. Как сложить все таким образом, чтобы Форд и тут не смог мне навредить?

— Дался вам этот Форд! — воскликнул молодой человек, вернул раковину на каминную полку и поправил свой щегольский желтый галстук. — Шеф! У меня от него зубы болят! У вас какой-то запор от этого Форда. Забудьте вы его к свиньям собачьим!

— Ага, — промямлил Джейк. — Если бы. По обе стороны Атлантики нет ни одного поставщика чего угодно, крупного или мелкого, с которым я мог бы теперь работать.

Микки взял у него пачку писем, которые все до единого содержали отказ, и просто отправил их в камин.

Саммерс машинально обозрел клетчатые бриджи бывшего управляющего, заметил скипидарное пятно на его толстом заду, подумал, что надо бы все-таки пойти переодеться, и никуда не пошел.

— А вы смотрите на вещи проще, — Микки плюхнулся в соседнее кресло и теперь ковырял зубочисткой в зубах. — Обойдитесь без поставщиков. Не станет же Генри бегать за каждым гражданином. Это невозможно!

— Обслуживание частных лиц? — произнес Саммерс после некоторого молчания.

Микки пожал плечами.

— Выходит, так.

— Предлагаешь пойти в коммивояжеры? — Саммерс подумал. — В сущности, что мне остается… Хотел бы я посмотреть, кто рискнет меня нанять.

— Вот еще. Пусть сами к вами приходят.

— Выгул собак? — бывший коммерсант засмеялся.

Микки прогудел что-то неразборчивое, смял модный чуб, сообразив, что задачка сложнее, чем он думал сначала, и стал соображать. Соображал Фрейшнер долго и, наконец, произнес:

— Эх, тинктура катеху. Ничего не придумывается, шеф.

Саммерс открыл рот сказать, что как раз обдумывал эту свежую мысль, но тут вошла мисс Дэрроу.

Она сказала:

— Детектив, сэр.

— А? — хором переспросили оба.

— Ваша головоломка, мистер Саммерс. Вы столько лет говорили, что любые обстоятельства во что-то да складываются. Ваши обстоятельства складываются в одно: частный детектив.

В библиотеке повисла тишина. Бывший коммерсант медленно оглядел полки, на которых пылились книги о Нате Пинкертоне — сокровище мисс Дэрроу, и издал нервный смешок.

Сказать ему не дали. В «Мигли» началась перепалка. Мисс Дэрроу и Микки заговорили хором. Что «я всегда знала, сэр!» и «у вас прямо-таки природная склонность». И что почти пятнадцать лет рекламных акций стоят опыта констебля, решившего открыть частную лавочку, как оно обычно у сыщиков и бывает — это все знают. И что работа на шарлатанов, мошенников и прохиндеев дает такие преимущества, какие полиции и не снились. И что основатель сыскной полиции в Париже Видок в молодости был беглым каторжником. И что мистер Форд будет почище любого мошенника.

И что книги о Пинкертоне были написаны в качестве рекламы сыскного бюро. Ре-кла-мы! И что-то про Ника Картера. И еще что-то, и еще что-то.

Саммерс отбивался. Говорил, что оба начитались романов. Убеждал, что шеф детективного бюро правильно не принял его в свое время. Твердил, что и сам бы себя не принял. Что у него нет опыта. Призывал рассуждать здраво и трезво. И, наконец, вздохнул, поняв, что будет так разоряться до утра.

— Ну, хорошо, пусть, — сказал он. — Можно открыть офис и сидеть там в надежде, что кто-нибудь придет. А если повезет, разыскивать пропавших пекинесов, следить за гулящими женами и расследовать кражи велосипедов. Вы вообще тут все представляете, что такое на самом деле карьера сыщика?

— Это верно, сэр, — заметила мисс Дэрроу. — Вам нужно настоящее дело. Дело, которое заставит о вас заговорить.

— Этого еще не хватало.

— Форд ничего не сможет вам сделать, сэр. Люди не любят распространяться, что пользуются услугами детектива.

— Мисс Дэрроу, миленькая, — Саммерс прижал руки к груди, — будем реалистами. Во-первых, кому я нужен. И во-вторых, даже, подвернись мне сколько-нибудь серьезное дело, меня грохнут в первый же день.

— У вас будут помощники, — возразила на это экономка.

— Ну, — жуя зубочистку, подтвердил Микки.

— Тоже мне, Боб Руланд. [Боб Руланд — преданный помощник знаменитого детектива Ната Пинкертона]

Бывший коммерсант оглядел своего бывшего управляющего. Потом залпом выпил чай в своей чашке. Сделав это, он, во-первых, обнаружил, что обжег язык, а во-вторых, сказал:

— Тридцать пять лет я гонялся за своими фанабериями. Дайте мне хоть теперь начать жить по-человечески! Я хочу стать нормальным человеком!

И он ушел в свою комнату.

Глава 2, в которой Д.Э. Саммерса не узнать

Маллоу вернулся домой через четверо суток в компании профессора Найтли. Д.Э. Самерса нигде не было. Он не спустился, чтобы посмотреть, кто пришел, не высунулся с лестницы, не крикнул из библиотеки.

Дверь в библиотеку была распахнута, граммофон стонал «Кто теперь жалеет?», но внутри было пусто. В гостиной, как убедились Дюк с профессором, тоже не было ни души. Маллоу пожал плечами и пошел в кухню, спросить экономку.

И тут понял, что кухня преобразилась.

Сверкали, как новые, краны. Трубы были покрашены замечательной голубой краской. Сияла печь — с кастрюлями и всем, что на ней стояло, до последнего ковшика. Светился неземным светом кофейник. Окно тоже блестело и мисс Дэрроу как раз собралась уносить ведро и тряпку. Компаньон вешал занавески.

— Мистер Саммерс говорит, физический труд помогает ему думать, — сказала мисс Дэрроу.

М.Р. Маллоу покивал.

— Сэр, — позвал он как можно непринужденнее.

Джейк долго не отвечал. У него был не очень большой опыт в вешаньи занавесок. Наконец, он слез с табуретки.

— Отказали, — сказал он и вытер со лба пот. — Отказали везде.

— Ну, и черт с ними, — беспечно отозвался Дюк. — Я получил гонорар, сэр. Деньги небольшие, но настоящие. К ноябрю обязался написать вторую часть.

Джейк присвистнул.

— Так ты теперь у нас настоящий писатель! Ну, поздравляю.

Он обозрел свою работу.

— Нет, правда, поздравляю. Очень за тебя рад. Это ведь и есть твое дело. К тому же, деньги за то, что любишь, пусть даже и небольшие — это победа, сэр. Настоящая.

Дюк улыбнулся, стесняясь.

— На бензин хватит. У нас есть с вами время. Что-нибудь придумаем!

Он хлопнул компаньона по спине.

— Как твои гробы?

— Готово, — коротко сказал Джейк.

Что-то в его голосе напомнило о гире, пущенной когда-то в механика.

Когда-то? Но ведь это было совсем недавно! Всего лишь… всего лишь… только полтора года прошло!

Надо же.

— А я есть хочу, — Маллоу принюхался, стараясь, чтобы вышло натурально. Вышло фальшиво, хоть и было чистой правдой. — Жареная рыба? Отлично. Не очень-то разбежишься с теперешними ценами в этом ихнем вагоне-ресторане. Идемте обедать, сэр?

Все трое пошли в гостиную. Пока мисс Дэрроу накрывала на стол, выяснилось, что профессора Найтли Дюк встретил на станции в Нью-Йорке, что профессор как раз вернулся из Вены, где был на конференции, где читал лекцию о воздействии йода на жизненные функции человека.

— Применение этого вещества, — профессор сиял от радости, — показывает удивительные результаты. Приходило ли вам в голову, мой мальчик, что простой йод, введенный в гипотоламус человека, способен сделать абсолютно здорового человека из безнадежного идиота? И наоборот!

Маллоу ткнул вилкой в кусок трески.

— Подумаешь, фокус, — жуя, сказал он. — Я вам без всякого йода сделаю идиота из нормального человека за пять минут. Джейк — за три. А вам, уважаемый мистер Найтли, понадобится не меньше получаса, но зато эффект! Эффект будет фантастическим.

Профессор погладил свою бороду.

— Чем же именно я достигну такого эффекта?

— Не скромничайте, профессор. Человек, которого можно убедить, что эрзац-кофе способен заменить настоящий; что русская икра — сорок долларов маленькая баночка — действительно приехала из России, а не из Бостона, где ловкие ребята слепили ее из трески и желатина; что вишневый сок из порошка получают, разводя водой высушенные вишни; личность, которая радуется, как дитя от того, что в журнале написано, что маргарин лучше масла — такой человек наверняка готовый кретин. Ему уже никакой йод не поможет.

— Вы преувеличиваете, мой мальчик. И как вы стали консервативны! Подумайте, как поменяется уровень жизни! Дешевые товары окажут большую услугу бедным. Они смогут покупать синтетическую еду, дешевую одежду, недорогую мебель. Разве это не хорошо?

Но Дюк махнул рукой.

— Да все теперь только и будут покупать эти ваши дешевые товары. Скоро и хорошего кофе-то не увидишь. И простая табуретка окажется роскошью. Куда катится мир!

Профессор промокнул рот салфеткой. Он был в настроении. К тому же, жареная треска мисс Дэрроу сама по себе делала жизнь гораздо более сносной.

— Вы просто устали, Дюк, и от того не в духе, — произнес он. — На наших глазах наука совершает гигантские шаги, о которых раньше нельзя было и помыслить! Ведь, может быть, совсем скоро мы увидим гомункулуса — человека, рожденного научным способом! Уже сейчас проводятся опыты по пересадке головы! И очень возможно, что еще при нашей с вами жизни человек получит шанс стать бессмертным! Жизнеобеспечение организма будет поддерживаться специальными препаратами. Это вполне реально, молодые люди, более, чем!

Повисла пауза.

— Ну да, ну да, — со вздохом пробормотал Д.Э. Саммерс.

— Чего «ну да«? — Дюк возмущенно бросил вилку. — Да кому он оно нужно, это ваше бессмертие? Вы что, с ума посходили? Да тогда жизнь не будет стоить ломаного гроша! Эй! Ты оглох, что ли?

Но Джейк смотрел в пространство. Пришлось пнуть его под столом.

— Да она и так гроша не стоит… — пробормотал Д.Э. Саммерс. — Профессор, а сможет наука усыпить — на долгий срок, без вреда? Чтобы пережить, э-э-э, может быть, выиграть время?

— Ты что выигрывать собрался? — зашипел, как кот, Маллоу. — Идиот! Тебе и так тридцать четыре, сколько осталось-то! Подумаешь, Форд! Подумаешь, отказали!

— Вот и подумай, — спокойно сказал его компаньон. — Мне уже тридцать четыре. И мне теперь везде будут отказывать. Подумай над этим хорошенько.

— Молодые люди, я думаю, нам не повредит немножко взбодриться, — быстро сказал профессор Найтли.

Он раскрыл портфель и оттуда появилась тяжелая черная бутылка в форме шара с золотым крестом на этикетке. Потом квадратная зеленая с головой кабана. Потом пузатая коричневая с гномом. Потом опять зеленая, со всадником.

— Разумеется, все это — чисто медицинские средства, — сказал профессор.

— Разумеется, — с готовностью согласились компаньоны.

— Настойки, микстуры, бальзамы. Разумеется, в чисто лечебных целях,

— Ну, разумеется! — хором подтвердили компаньоны.

Найтли взял черную бутылку.

— Знаменитый венгерский бальзам «Уникум»! Весьма приятный. А это «Шварцхог» — горькая настойка из Германии. Дивный букет. Лесные травы — очень, знаете ли, придает сил.

Не выпуская бутылки, он приглашающим жестом указал на другую, с гномом.

— «Вюрцельпетер» — прекрасный яблочный аромат! Поразительно повышает тонус! А это «Сироп де Пикон» — отменная микстура из апельсинов! Карамель, хина и горечавка — божественный вкус, господа, просто божественный!

Пробка выстрелила, как резиновая пулька из игрушечного пистолета. Профессорский нос приник к горлышку.

Мисс Дэрроу, которая как раз собиралась что-то сказать, так этого и не сделала, а повернулась и пошла. Маллоу вскочил.

— Мисс Дэрроу! Мисс Дэрроу! — уговаривал он. — Ну что вы, милая мисс Дэрроу! Мы просто не успели! Профессор приехал издалека и должен же похвастаться! Разумеется, мы ждем не дождемся, когда же вы предложите ваше медицинское средство!

Экономка «Мигли», видите ли, тоже имела в своем шкафчике лечебный бальзам. Собственный, на клюкве и дикой вишне. Каковое средство (совершенно законно, поскольку разливалось в аптечные бутылки!) употреблялось в качестве «лечебной настойки».

С момента введения сухого закона шесть лет назад жители города жестоко страдали от простуды, прострела, ломоты в суставах, всевозможных нарушений пищеварения — короче говоря, без горьких настоек и бальзамов Блинвиллю грозила трагедия.

Пять-шесть рюмочек каждого медицинского средства по очереди разогрели профессора.

— А знаете ли, молодые люди, что я почти разгадал одно преступление? — Найтли громко поставил рюмку. — Кровь стынет от этого ужаса. Волосы шевелятся на голове!

Он указал на свою облысевшую голову.

— Я уже сказал вам, что австрийская столица в панике?

— Какое дело? — спросил Маллоу, смеясь.

Тогда Найтли полез во внутренний карман своего пиджака и извлек оттуда потрепанную записную книжку. Из книжки он бережно вынул несколько газетных вырезок.

В округе Марияхильф, — говорилось там, — опять видели леопарда.

Слово «опять» было подчеркнуто химическим карандашом.

— «Опять», — сказал Найтли. — «Опять», молодые люди! Я прошу вас это запомнить. Далее.

…Хищника удалось испугать выстрелами из пистолета. Все попытки поимки оказались тщетными. Животное скрылось.

Кроме того.

…На Штефанплац, Грабен, нашли растерзанную собачку. Пожилая особа опознала по ошейнику своего пекинеса и упала в обморок.

И, наконец:

…В зоологическом саду Шенбрунн отрицают пропажу животного. Полиция считает, что животное сбежало из частного зверинца. Владелец хищника будет найден и привлечен к ответственности.

— Но слушайте дальше, — профессор поднял палец. — Тут же, рядом, в рубрике «Происшествия» появилось вот это.

Он полез за пазуху. На сей раз на свет появилась целая газета.

— «В полицию округа Марияхильф, — прочел Найтли, — обратился господин С., отец пропавшей неделю назад семнадцатилетней мадемуазель Д. Девушка сказала отцу, что отправляется к подруге и не вернулась. Подруга, фрейлейн П., дочь близких друзей семьи, говорит, что ждала ее в кофейне Ландтмана на Рингштрассе, чтобы пойти в театр с общими друзьями, но не дождалась. Пропавшая описывается как «стройная, достаточно рослая, волосы светлые, черты лица правильные, особые приметы отсутствуют».

Маллоу молчал.

— Так, — равнодушно сказал Саммерс.

— Я обратил внимание, — продолжал профессор, — что эта заметка уже третья. Если верить газетам, за прошедший месяц бесследно исчезли три барышни. Все, как одна, рослые особы со светлыми волосами.

— И что? — лениво спросил Джейк.

Профессор откинулся на спинку стула. Нос у него покраснел, глаза блестели, и вообще он пришел в крайнее воодушевление.

— А вот что, мой мальчик. Вот, знаете ли, что. Приходилось ли вам слышать об атлантах? Сверхрасе, породившей, по некоторым предположениям, европейскую цивилизацию?

Саммерс скорчил рожу.

— Розенкрейцеры? — усмехнулся Маллоу.

— Именно! — обрадовался профессор. — Именно розенкрейцеры! Семь эпох эволюции человека. Семь рас-прародительниц [Согласно одной из теорий розенкцрейцеров — адептов Блаватской, существует семь эпох развития цивилизации: полярная, гиперборейская, лемурийская, атлантическая, арийская — и затем будущие шестая и седьмая эпохи]. Как вам известно, как раз сейчас мы проходим так называемую арийскую эпоху.

Саммерс неохотно засмеялся.

— Бесноватые поклонники мадам Пи-Эйч?

— Они самые, — подтвердил Найтли. — Значит, кое-какое представление об атлантах у вас есть. Это хорошо. Теперь слушайте. В Вене мне случилось присутствовать на лекции некоего доктора Сойки. Это довольно известный человек в городе, профессор психиатрии, доктор физиологии, о нем было много разговоров. Но дело не в этом. Дело в том, что этот человек — поклонник мадам Блаватской.

Найтли наклонился над столом.

— Герр Сойка уделяет особенное внимание даме с леопардами, — понизив голос, сказал он вполголоса и налил себе еще медицинского средства.

— Какой даме? — переспросил Маллоу.

— Ну, дама с леопардами — метафизическая фигура. Мой ученый коллега цитировал «Дверь в стене» Уэллса так, как пастор — Библию. Кроме этого, он указал на, — профессор прокашлялся, — богиню Бастет.

— Что? — удивился Саммерс.

— Я тоже не ждал получить такое напоминание о нашем египетском деле, — Найтли развел руками. — Этот человек приводил в качестве доказательства своей теории могущественных женщин-кошек. Богинь и полубогинь, которые так часто встречаются в мифологии. По его мнению, богиня с телом женщины и головой кошки, устойчиво присутствует в культах разных народов. Ergo, не повод ли это устранить любые сомнения в нашем происхождении? Происхождении европейской расы от полулюдей-полубогов, которых древние греки называли героями. Джейк, вы, может быть, помните некоторые обломки барельефа в находках Вандерера? На них как раз находились изображения Бастет в виде женщины с двумя леопардами. Помните? Прекрасно. Эту же женщину — или очень на нее похожую — упоминает в своем рассказе Уэллс. Дама с леопардами. Сверхженщина. Воплощение женского начала. Богиня-мать, понимаете?

— Нет, — Саммерс пожал плечами.

Профессор прокашлялся, вынул из-за воротника салфетку и положил вилку. Затем встал.

— Боюсь, господа, мне самому придется прочесть вам небольшую лекцию.

Он прошелся по комнате.

— Итак, в своих лекциях мадам Блаватская не раз называла праматерь европейской расы: скандинавскую Фригг, жену Одина — повелителя мира. Мать богов, сидящую на золотом троне. Подобную всепитающей Земле матери всего сущего. Мадам Пи-Эйч уподобляет Фригг всем богиням: она есть германская Фрея и славянская Адити. Она есть Изида и Диана одновременно, ибо она также есть Хольда — могущественная охотница. Она же и Деметра — покровительница земледелия, которую римляне называли Церерой. Она Луна. В ней воплощается сама природа. И тут Сойка особо отмечает следующий факт: эпос описывает Фригг как высокую светловолосую даму, чью повозку влекут кошки.

Он сделал паузу.

— Кошки, господа. Вы чувствуете?

Саммерс ничего не сказал.

— Так и Уэллс был поклонником мадам Пи-Эйч? — поинтересовался Маллоу.

— Да, мой мальчик, он был ее почитателем. И вот вам еще одно имя: Уильям Стид, — профессор потянул себя за бороду. — Филантроп, известный журналист, едва не получил Нобелевскую премию. Издатель журнала «Обозрение обозрений». Очень интересная личность. Сторонник социальных реформ. Именно вокруг его журнала образовался некий кружок реформаторов — в который входил и Уэллс. Именно там вместе со Стидом они начали интересоваться оккультизмом, фотографировать духов и тому подобное. Кроме того, есть еще одно обстоятельство. Стид был одержим идеей греховности. Понимаете? Похоже, эта одержимость и вызвала у него интерес к трудам мадам Блаватской. Европейская раса вырождается и все такое прочее. Эту идею и унаследовал от него Уэллс в своем произведении.

— И что? — кисло спросил Саммерс.

Профессор помолчал.

— Удивительно, — пробормотал он. — Такой незаурядный человек — и такое мракобесие! Однако, при всем этом Уильям Стид погиб на «Титанике» как настоящий мужчина. [Во время спасательной операции на «Титанике» пассажиры-мужчины старались уступить место в шлюпке женщинам и детям. Уильям Стид остался на тонущем корабле.]

— И что? — опять спросил Джейк.

— Теперь будьте внимательны, — профессор поднял палец. — Сойка отмечает следующие факты. Устами своего маленького героя Уэллс называет даму в пурпурном платье матерью. Сойка же настаивает, что эта дама поразительно напоминает Кибелу — великую мать богов, как ее называют в Малой Азии. Которая, в свою очередь, обнаруживает очевидное сходство с греческой Артемидой — божественной охотницей и покровительницей домашнего очага. Римляне звали ее Дианой. Вам, конечно, неизвестно, что постоянный спутник Дианы — кот? Далее. Золотоволосая Диана оборачивается кошкой, чтобы ускользнуть от преследующего ее Тифона. Ну, а в Египте ей соответствует уже знакомая вам Баст, или Бастет — женщина с головой кошки, покровительница семейного очага.

Профессор налил себе сельтерской из сифона и долго пил. Компаньоны ждали.

— Далее, — Найтли прошелся по комнате. — У язычников существует дианический культ — поклонение Матери Всего Сущего. Эту особу изображают высокой, сильной, хорошо сложенной белокурой женщиной. Так, например, греко-римская Селена — одно из многих божеств этого пантеона… впрочем, этого должно хватить.

Профессор прокашлялся.

— Вот, собственно, в двух словах содержание его лекции. Следуя рассуждениям доктора Сойки, из всего сказанного следует, что в облике дамы с леопардами мистер Уэллс описал именно Праматерь и, вольно или невольно, особо подчеркнул ее неразрывную связь с кошками. Наконец, сфинкс! Тело льва, голова женщины! О чем это может свидетельствовать? Связь. Образ Праматери связан с кошачьими не метафизически, а физически!

Воцарилась тишина.

— Чего-чего? — пробормотал М. Р. Маллоу.

Профессор накрутил бороду на палец, чуть не вырвал ее с корнем и положил ладони на стол. Видно было, что он так и норовит замахать руками и только страшным усилием воли сохраняет спокойствие.

— Видите ли, мой мальчик, — заговорил он вполголоса, — конференция, как я уже упоминал, затрагивала внутренние ресурсы организма, возможности здравоохранения, различные вопросы улучшения здоровья. Иммунитет — и так далее. Лекция была прочитана доктором Сойкой в аспекте евгеники. Этот человек размышляет о неком… улучшении человеческой породы.

— Подождите, — перебил Саммерс. — Что вы хотите сказать?

Найтли вскочил.

— Сойка заявил, — продолжал он, держась за спинку стула, как если бы это была кафедра, — что исследование арийской расы в аспекте евгеники делает возможным улучшение человека!

Профессор опять поднял палец. Компаньоны молча смотрели на него. Найтли наклонился над столом и зашептал:

— Не указывают ли эти странные исчезновения, а также появление животных на улице, на некие эксперименты? Чудовищные эксперименты! Возможна ли попытка воссоздать праматерь рода человеческого для создания, так сказать, новой европейской расы? Сверхрасы?

— Значит! — брякнул пьяный Маллоу. — А вы что думали! Что же еще, прах меня побери, это может значить?

— Правильно! — Найтли стукнул стулом об пол.

Тут Дюк взглянул в лицо компаньона.

— Нет доказательств, — спокойно сказал Джейк. — Все, что мы имеем — предположение профессора. Только предположение.

— Предположение? — профессор нагнулся над столом и только чудом не потерял равновесие. — Вы говорите «предположение«?! Джейк, вы?

— Кто-то должен сохранять здравый смысл, — откидываясь на спинку стула, отозвался бывший коммерсант.

— Он у нас теперь анахорет, — Маллоу налил профессору. — Намерен ложиться не позже двенадцати, собирается вставать не позже семи, каждое утро думает выливать на себя ведро холодной воды, хочет лечить меланхолию физическим трудом и размышляет о том, как приносить пользу обществу.

Профессор с готовностью засмеялся.

— Видел бы его папенька за работой, — продолжал Дюк. — Вот бы порадовался. Мне прямо жалко, что твой папаша тебя не видит!

— Да что такого? — мрачно сказал Д.Э. Саммерс. — У меня голова чугунная от всех этих валяний в постели до обеда. А холодная вода отличная вещь. Рекомендую. Это вон ты у нас богема.

— Я? Богема?

— А кто, я богема? Да, ты богема. Оранжерейное растение. Финик вялый. Сосиска арлингтонская. Заветренная арлингтонская сосиска!

— Это вы мне, что ли?

— Вам, вам. Смотрите, профессор, как он медленно соображает. Видите? Вот вам богемный образ жизни. Вырождается на глазах!

Маллоу уже приготовился острить, но компаньон безнадежно махнул рукой.

— Я делаю, что умею, — произнес он. — Человек должен что-нибудь уметь, иначе он ничего не стоит. Это вон ты у нас писатель. А я — простой смертный.

Найтли уже улыбался в предвкушении развязки комической сценки, которые так любили компаньоны, но ее не последовало.

Повисло молчание. Маллоу уткнул подбородок в сложенные руки.

— Жизнь, — сказал он, обращаясь к профессору, — кастратофически слонжа.

— Пожалуй, — не стал спорить тот. — Она еще и очень трунда, и умчительна, хотя инретесна тоже.

Джейк встал и подошел к окну. Посмотрел, как скачет по двору ворона, отвернулся.

— Вы оба умеете что-то полезное. Можно использовать его в какую угодно сторону, важен сам факт. Компаньон у меня пишет книжки — хотя жулик порядочный. Вы, профессор, тоже впариваете гражданам всякие фокусы, но при этом делаете краски, лаки, искусственные ткани, все эти бакелитовые смеси — полезные вещи. А я…

Д.Э. оборвал фразу.

— Ладно, — он махнул рукой. — Это все ваши медицинские средства. Забудьте.

— Вы понимаете, к чему он ведет? — Маллоу повернулся к профессору.

— Не вполне, — отозвался тот, глядя на Джейка. — Но, кажется, я улавливаю. Вы хотите сказать, что бесполезны?

Саммерс усмехнулся.

— Стоило Генри перекрыть мне кислород. И если бы только это. Сначала Эдисон с его патентом на монопольное производство кинематографической продукции позавтракал маленькими компаниями вроде нашей. Потом меня предложил купить Вандерер для развлечения своей дочери. Меня или моего компаньона — все равно. И впрямь, какая разница! Теперь Форд. Всегда находится крупный хищник, чтобы подмять под себя всех, кто слабее. Что остается таким, как я? Ремесло? Об этом я должен был думать двадцать лет назад. Теперь рынок занят. В Блинвилле два гробовщика и человек шесть плотников. Кому я нужен, если их услугами пользуются много лет? Переезжать и начинать все сначала? Бюро по трудоустройству под завязку набиты молодыми парнями, которые занимают очередь с семи утра. Значит, или жулик, или… — он развел руками. — Все очевидно. Я не умею ничего такого, что позволило бы мне вести порядочную жизнь.

Опять воцарилось молчание.

Профессор Найтли сообразил, что продолжения не последует.

— Вы не виноваты, мой мальчик. Бодаться с Фордом…

Саммерс жестом отмахнулся. Он так и стоял у окна, прислонившись спиной к стене, засунув руки в карманы и глядя в пустой камин.

— Гм, — сказал профессор. — Да, положение сложное. Джейк, вы предпочитаете комплименты или сразу дело?

— А у вас ко мне дело? — Саммерс выпрямился.

— Молодые люди, вы слепы и глухи! — возмутился Найтли. — Я уже битый час толкую вам о необходимости заняться делом дамы с леопардами!

— Хватит жить святошей, — поддакнул Маллоу. — А? А, сэр?

Но Д.Э. уже опять обмяк, ссутулился и уставился в камин.

— Заигрался, — произнес он, ни к кому особенно не обращаясь. — Слишком долго валял дурака. Сэр, вы хоть понимаете, что у нас нет денег? Нам не на что жить. Какие, к черту, европы!

— А, — Маллоу моргнул, — но… ты обычно…

— В том-то и дело! — отрезал Джейк. — Я больше не могу, как обычно.

Взглянул на примолкшего компаньона и произнес уже мягче:

— У меня не осталось куража. Сэр.

Он вернулся на свое место и сел, закрыв лицо руками.

— В башке теперь только одно: деньги, деньги, деньги. Где взять денег?

— Но ведь раньше вас, — попробовал вставить профессор, — не останавливало это обстоятельство? Наоборот, именно оно заставляло вас импровизировать! Рисковать! Ставить все на карту! Не так ли?

— Это было раньше, — отрезал Саммерс. — По молодости. По глупости. Если бы я тогда знал, что так будет — уж поверьте, профессор, много чего сделал бы по-другому.

— Черт возьми, да мы бы просто с голоду умерли, если бы ты сделал тогда по-другому! — возмутился Маллоу.

— Да что ты? — изумился его компаньон. — Умерли бы, если бы пошли в почтовую контору? Кассирами? Какими-нибудь грузчиками или завинчивателями гаек?

— Гаек? — Маллоу дернулся, голос его сделался елейным. — На завод «Форд Мотор», сэр? Восьмичасовой рабочий день, достойная оплата? Права человека? Журнал рекордов? Вышел в уборную десять тридцать, вернулся на рабочее место десять тридцать пять? В случае отъезда обязуюсь дать полный отчет компании? Может, вам нравятся корпоративные вечеринки? Народные танцы? Комитет нравственности, который ходит по квартирам проверять, порядочный ли ты человек, на той ли женат, и нет ли у тебя, случайно, любовницы?

— Да что вам всем дался этот Форд! — рявкнул Джейк. — Ушли бы мы оттуда. Ушли бы и спокойно…

–…шлепали крышки на консервном заводе? Ходили бутербродом? Мечтали бы, как достигнем вершины карьеры продавцами в универсальном магазине? Ты об этом?

— Вот потому и гробы, — тихо сказал Саммерс. — И дурак я был, что не занялся этим раньше. Стал бы теперь не хуже папаши. Уметь делать что-то руками, знаешь, дорогого стоит. Черт, надо было нам тогда опять на китобой. Надо было…

Он безнадежно умолк.

— Теперь даже она не поможет, — пробормотал Дюк. — Ей бы это понравилось.

— Я бы даже сказал больше! — профессор крякнул. — Эта особа дурно на него влияет.

Дрожащей рукой он достал из кармана пенсне и нацепил на нос.

— Джейк, мой мальчик. У меня было много женщин. Даже теперь в Вене живет одна интересная…

— Поздравляю, профессор.

— Но я хотел вам заметить, что неудачи на… — Найтли опять крякнул и разделил надвое свою бороду, — амурном, так сказать, поприще…

— Чего?! — Саммерс выпрямил спину. — Каком еще поприще! Профессор, вы перебрали.

— Я трезв! — возмутился ученый. — Как стекло! Как горный хрусталь! Как алмаз самой чистой воды!

В доказательство он сплел две половины своей бороды вместе.

Маллоу засмеялся.

— Идемте, мистер Найтли. По-моему, вы хотите спать.

Глава 3, в которой меланхолию Д.Э. Саммерса развеяли неожиданным способом

М.Р. Маллоу был пьян и весел. Он продал рукопись, которую, между нами, продать не надеялся. Не надеялся, когда написал Шерри Мэзону:

«Что бы вы сказали об истории про пятнадцатилетнего юношу, сына гробовщика, который начитался приключенческих романов и отправился из дому, чтобы найти дело по душе? У него, видите ли, от унылой жизни и за трудом, располагающим к мыслям о вечном, родилась формула: для счастья нужно дело, которое любишь, верный друг и деньги. И вот он решил найти такое дело».

Не надеялся, когда, вернувшись из Египта, прочел сухое письмо, в котором, тем не менее, выражали согласие взглянуть на рукопись. Ни на что он не надеялся. Он послал телеграмму, что закончит роман за десять дней, чуть не умер от нервов, и теперь имел полное право чувствовать себя счастливым.

Настроение Д.Э. Саммерса тоже слегка улучшилось. Так что к моменту, когда профессор Найтли ушел спать, а мисс Дэрроу унесла опустевшие бутылки, чтобы вымыть и разлить в них свою лечебную настойку, двое джентльменов развеселились.

Маллоу играл на пианино. Он давно не садился за инструмент и получалось так себе. Но все равно он играл и играл.

Кекуок. Тустеп. Рэгтайм.

Как вдруг заметил, что компаньон — Джейк устроился рядом, — щурится, словно неудачно откусил заусенец.

Дюк как ни в чем ни бывало сменил мелодию.

— Ну? — спросил он.

Д.Э. покачал головой.

— А это?

Но ни «Везунчики», ни «Деревенский клуб», ни «Затейник», ни даже «Кленовый лист» — любимая мелодия Джейка, не годились.

— Не то! — Джейк с досадой пощелкал пальцами. — Все не то!

Дюк бросил играть.

— «Магнето»? — не без иронии спросил он.

— Нет. Не надо.

Воцарилось молчание. Д.Э. Саммерс прошелся по комнате.

Посмотрел в окно. Остановился у часов, к которым не так давно часовщик повесил заново гири. Ему опять захотелось выдрать гири к чертям, только… какой в этом толк?

Он вернулся к пианино и стал перебирать ноты на крышке. Нашел несколько новых песенок, которые раньше не видел. «Ревю «Музыкальной Шкатулки» Ирвинга Берлина — в новом сезоне оно называлось «Монмартр». «Букет красоток» Эдди Кантора из мюзикла «Делай это живо!». «Блюз синего котенка»…

Как вдруг взгляд бывшего коммерсанта уперся в «Ланцет», лежавший среди ярких обложек. «2 декабря 1924 года».

Прошлогодний рождественский номер.

— Что это?

Чарльстон сбился, сфальшивил и затих. Саммерс смотрел на компаньона.

— А что сразу я! — заморгал М.Р. Маллоу. — Она позвонила. Не мог же я сказать, нет, мол, не приезжайте, видеть вас не хочу.

— Что-что она сделала? — Джейк даже рассмеялся. — Позвонила? Тебе? Сама?

— Ну да. Сама. Мне, — Маллоу развел руками. — Что ты смотришь, я сам от неожиданности обалдел. Я даже не сразу понял, на что она намекает.

— Да что ты.

— Ну, честное слово. Клянусь.

— Ах, вот оно, как, — Саммерс прошел к столу и сел в кресло. — Ладно. Хорошо.

— А что?

— Да нет, ничего. Раз сама…

Повисла тишина. Маллоу выбрался из-за пианино. Постоял, не зная, куда девать руки. Потом подошел к компаньону.

— Между нами, — вполголоса сказал он.

Д.Э. усмехнулся и от этой усмешки Дюк скис. Но все-таки придал себе бодрый вид и, заикаясь и путаясь, принялся объяснять.

С его слов выходило, что тогда, год назад, в канун Рождества доктор Бэнкс неожиданно позвонила в «Мигли», намекнула, что скучает, и что была бы не против, если бы М.Р. Маллоу составил ей компанию. Или, вернее, пожелала сама составить компанию М.Р. Маллоу. Ну, в общем, она приехала. При этом выглядела доктор потрясающе, на ней было надето что-то такое новое, выгодно подчеркивающее все, что можно выгодно подчеркнуть, с голой спиной и стеклянными штучками. Маллоу еще тогда обратил внимание, что вещь эта, если только она не досталась докторше на какой-нибудь невероятной распродаже, влетела ей в копеечку так, что теперь до осени придется жить впроголодь. Поведение доктора тоже было каким-то… не то, чтобы странным, но… ну… не таким, как всегда. Она, как бы сказать, была весела — чуточку слишком. На удивление М.Р. (высказанное, конечно, в положенном выражении удовольствия) доктор Бэнкс рассмеялась и заявила, что это было внезапное решение. На комплимент тоже отозвалась с охотой, а дальше, — тут Дюк опять замялся, — ну, в общем, дальше вежливость требовала… или, вернее, ситуация располагала… короче говоря, некто М.Р. Маллоу увлекся и разговор приобрел… игривый получился разговор.

— Какой разговор? — поинтересовался Д.Э. Саммерс.

Тон его был тем самым задушевным тоном, который обыкновенно вызывал у собеседника желание немедленно убежать и запереться в уборной.

Он прикурил. Маллоу прошелся по комнате. Остановился у камина. Помялся.

— Она спросила, не слишком ли вызывающе выглядит. Я сказал: «Думаю, это гораздо больше вы, чем раньше». Она спросила, что я имею в виду. Я сказал: «Вы — смелая. Вы — дерзкая. Вы — кокетливая. И, конечно, совсем не такая строгая, какой привыкли притворяться. И…»

— И? — прищурился Джейк.

— И, пожалуй, смешная.

Д.Э. Саммерс молча выпустил дым.

— Я даже знаю, что она тебе ответила. «Что же вас так насмешило, позвольте спросить?»

М.Р. заморгал, улыбнулся и кивнул.

— На это ты квакнул ей, — Джейк пододвинул пепельницу ближе, — «Ох, сказал бы я, да боюсь». И плюнь мне в глаз, если она не ответила: «Да? Очень хорошо, бойтесь». Ты, пошлая рожа, конечно, рассыпался: «Благоговейно трепещу». Потом подмазал: «Как вы красивы». Потом: «Вы не представляете, как действуете на мужчин», а потом…

М.Р. Маллоу только руками развел.

— Чтоб мне лопнуть, она выглядела на все сто.

— А потом? — потребовал Джейк. — Что было потом?

Маллоу прикусил губу.

— Ну, и она спросила: «А как я на них действую?»

— И ты, верблюд, ответил, «страшно», так?

Маллоу молча кивнул.

— Что же, — Джейк глубоко затянулся, — что же она?

— Она, — Дюк совершил отступательный маневр в сторону лестницы, — она… постой, что же было? А! Она мне: «Никогда в этом не сомневалась».

— И тут ты этак поправился: «Я хотел сказать, ужасно!» Она тебе: «Это мне тоже известно». Ты ей: «Обольщаете, сами того не замечая». Потом наверняка прибавил, что было преступлением скрывать такую красоту… да?

— Ну, да, — хлопая своими девчачьими ресницами, признался Дюк. — То есть, нет.

— Нет?

— Нет! Наоборот было. Я сказал наоборот: сначала «ужасно«, потом «страшно».

Улыбка Джейка сделалась, как у опереточного Мефистофеля.

— И-и-и что же она?

Маллоу еще подвинулся к лестнице.

— Она сказала… она… ну…

— Говорите, сэр, говорите! — поторопил Джейк.

— «Ничего, я наверстаю упущенное».

— Ах! — Д.Э. хлопнул в ладоши и расхохотался так, что прибежала мисс Дэрроу.

— Черт, — Дюк сконфузился, — я тоже сказал тогда: «ах!»

— И она? — Д.Э. сделал пригласительный жест компаньону.

— Она? — забуксовал тот.

— Да. Она. Слово в слово. Все, что она сказала.

— Она сказала… она сказала… — бормотал, отступая, Дюк. — Она сказала: «Да-да. Теперь я намерена разбивать сердца направо и налево!»

— Очень мило, — Джейк опять прикурил, откинулся на спинку кресла, сложил ногу на ногу, рассматривая лампу на потолке, и повторил. — Очень мило… Ну, потом что? Что было, я тебя спрашиваю?

Маллоу взглянул компаньону в лицо — и бросился вверх по ступенькам.

Глава 4, в которой доброе утро тоже довольно странно

Саммерс нашарил на туалетном столе часы: они показывали пять утра. Он отвернулся к стене, удивляясь, что это разбудило его в такую рань, и вдруг сообразил, что у кровати стоит доктор Бэнкс со своим саквояжем.

— Доброе утро, — бывший коммерсант подтянул одеяло повыше. — А… э… что, с ним что-то не так?

Выглядело, будто «что-то не так», скорее, с доктором: лицо ее было бледным — краше в гроб кладут, веки покраснели, припухли; худые щеки впали еще больше.

— Доброе утро, мистер Саммерс, — взгляд доктора был холоден. — Что у вас под глазом?

— Что же вы спрашиваете, если видите.

— Выглядит свежим.

— Правильно. Споткнулся на лестнице.

— Мистер Маллоу тоже споткнулся на лестнице?

— Мы оба споткнулись на лестнице.

Доктор покосилась на кресло. Накануне туда как попало сбросили одежду. Было заметно, что жилет лишился пуговиц и лопнул по шву, а у сорочки с мясом выдран рукав.

— Что с Маллоу? — опять спросил Саммерс. — Как у него там самочувствие?

— Мистера Маллоу я видела только мельком. И сразу направилась к вам. Я привезла мисс Дэрроу.

— Она же просила отправить ей вещи с возчиком…

— Я ее выгнала.

— Почему?

— Мне пора, мистер Саммерс.

— Вы что, доктор, струсили?

Доктор переложила саквояж в другую руку.

— Послушайте. Давайте сделаем вид, что я верю, что она не сообщила вам причину своего ухода из дома, который сдает в аренду, а вы, в свою очередь, верите, что я верю вам.

С минуту оба изучали медальоны на обоях.

Потом Саммерс вылез из кровати, надел халат (доктор поставила саквояж на пол). Подошел к окну и отдернул штору. Поднял раму и высунулся на улицу.

— О, — сказал он, изучив обстановку во дворе. — Ого, как. Да, это серьезно.

Доктор выглянула из-за его плеча.

— Пожалуйста, объясните ей, что она должна вернуться домой.

— Не буду.

— Почему?

— Это ее дело.

Доктор взяла свой саквояж.

— Всего хорошего, мистер Саммерс.

— Какое уж теперь хорошее, — он опустился на подоконник, глядя не на нее, а во двор.

— Я все же прошу вас с ней поговорить.

— Не собираюсь я ее уговаривать. Это ее дело, пусть делает, что хочет.

— Исключено. Я не позволю ей остаться.

Коммерсант неторопливо встал с подоконника и пересел в кресло.

— Ну, доктор, почему нет, — он пододвинул было пепельницу, но курить как будто раздумал. — Мисс Дэрроу так к вам хотела. Так мечтала служить у вас. Ее всю жизнь тянуло к медицине — вы же знаете, как она варит все эти уксусомеды. А столетник? С солью. C медом. С шалфеем! Да за мной в жизни так не ухаживали! Она вообще здорово умеет возиться с больными. Вам же не хватает персонала? А миссис Кистенмахер старенькая и уже очень слаба. Мисс Дэрроу тоже, конечно, не девочка, зато готова работать. Небось, и без жалованья. Почему вы не хотите ее взять?

— Вам, я полагаю, это известно.

— Доктор Бэнкс.

— Мистер Саммерс.

Лицо у доктора было такое, словно она сама хлебнула уксусомеда. И закусила столетником мисс Дэрроу.

— Возьмите ее к себе, — ободрял коммерсант. — Честное слово, очень обяжете. Ну, если она сама хочет!

Тут выяснилось невиданное: доктор Бэнкс теребила пояс жакета, словно школьница, попавшаяся с невыученным уроком.

— Послушайте, мне правда неловко. Мисс Дэрроу уже немолода и, знаете, пожилым одиноким женщинам, у которых не удалась семейная жизнь, свойственно…

Лицо ее собеседника выражало скуку.

— У нее… — доктор страдала, — как вам сказать… боюсь, у нее навязчивая идея.

— Какая идея? — ласково спросил он.

— Идея… относительно нас с вами.

Последовало молчание.

— Тогда, после вашего отъезда в Каир, — неохотно пояснила доктор, — мисс Дэрроу нашла мою брошь. На полу в гостевой спальне.

— Оу.

— Мисс Дэрроу призналась, — в голосе доктора зазвенел металл, — что произвела расследование. Залезла в корзину для стирки. Пересчитала белье. Она даже додумалась понюхать наволочку!

— Ну-ну, — успокоил он. — А вы что же?

— Мне пришлось ей все объяснить. В двух словах. Что у меня сломалась машина, что была ужасная погода, и что такси вызвать не удалось, потому что было уже очень поздно и у мистера Элькока никто не брал трубку. И, кроме того, вы предложили… настояли… я, наконец, была вынуждена согласиться!

Доктор Бэнкс решительно посмотрела в глаза бывшему коммерсанту.

— У меня действительно не было выхода.

Саммерс почесал подбородок.

— А! — сказал он. — Понял. Боже мой, а я-то думаю, какого рожна вы тут ерунду городите. Ну да, она все время пытается меня женить. Потому-то мы и поругались. Она, видите ли, вылезла из своей берлоги и как начала…

— Вы не имели права бить вашего компаньона.

— Я забыл спросить вашего разрешения?

— Я хочу, чтобы вы как следует запомнили: это моя частная жизнь.

— Ерунда. Вы просто ни черта не знаете, э-э-э, о мужчинах. Подумаешь, полезли к нему целоваться! Что вы на меня смотрите такой мегерой? Вы не первая и не последняя, кого обольстил этот горбатый змей.

Лицо доктора приобрело выражение, от которого бывшему коммерсанту захотелось выскочить из собственной комнаты и запереть ее снаружи на ключ.

— Мистер Саммерс, — холодно проговорила доктор Бэнкс, — еще раз повторяю: я не нуждаюсь в советах!

— Нет, доктор, на сей раз нуждаетесь. Что полезли — это я преувеличил. Я его знаю. Умеет, гад, сделать так, чтобы женщины сами на шею вешались, а потом сделать большие глаза с этим своим: «А что сразу я?!».

Доктор Бэнкс собралась резко ответить, но коммерсант дрогнул ноздрями и пробормотал:

— Ну, ничего, больше он не сунется.

— Да кто вам дал право!

— Что? — воскликнул Саммерс. — Отлично. Идите в полицию. Жалуйтесь. Скажите там, что я вмешиваюсь в вашу частную жизнь, не даю вам бегать за моим компаньоном, и…

— Не вам решать, — оборвала его доктор Бэнкс. — Буду бегать, если захочу!

— А что, хотите?

— Да, он мне нравится.

— Ах, так?

— Да, так. Мистер Саммерс, это не ваше дело. И если вы еще позволите себе вмешаться, я действительно пойду в полицию.

— Идите-идите.

— И пойду.

Он встал и подошел к окну. Опустил раму. Задернул штору.

— Давайте. Топайте. Можете отправляться прямо сейчас.

— Еще слишком рано, — возразила доктор Бэнкс. — В участке никого нет.

— Ничего, я вам дам номер комиссара.

— Не нужно. У меня он есть.

— Отлично! Звоните прямо от нас. Как раз удобно.

Саммерс пригладил волосы, затянул пояс халата и подошел к ней, явно готовясь сопровождать в библиотеку, где на стене висел аппарат.

— Сама разберусь, — отрезала доктор. — Так что, вы говорите, у вас здесь произошло?

— А? — он растерялся. — Да ничего не произошло! Ну, дал я ему в морду. Ну, и он мне… тоже.

— А мисс Дэрроу?

— Да я и пытался об этом сказать! А вы меня перебили! Мисс Дэрроу пыталась нас растащить. Ругала Маллоу. Угрожала уйти, если я на вас не женюсь. «После всего, что произошло». Совсем рехнулась, старая курица.

— После всего, что произошло?! — ахнула доктор. — Но между вами и мной ничего не произошло!

— Конечно, не произошло.

— Вам, я полагаю, это известно и без моих объяснений.

— Конечно, известно.

— Безусловно.

— Естественно.

Доктор Бэнкс села на диван.

— Слава богу, теперь вы меня понимаете. Возмутительная наглость, правда?

— Никогда не думал, что она дойдет до такого.

— Поразительно, до каких пределов глупости доводит желание делать добро.

— До слабоумия, доктор. До старческого слабоумия!

— И ведь ни словом, ни делом, никогда я не давала повода…

Коммерсант махнул рукой:

— Да не берите вы в голову! Жениться! На вас! Что я, идиот, что ли?

— Я просто слов не нахожу, — подтвердила доктор. — Удивительная бесцеремонность! Что она себе думает, хотела бы я знать? Что все равно, за кого, был бы хоть какой-нибудь муж? Немыслимо!

Ей не ответили.

— За жулика! — продолжала возмущаться доктор Бэнкс. — Профессионального мошенника, которого нанимают, чтобы совершить кражу! За человека, который не гнушается тем, чтобы в интересах дела обольстить девушку! Юную девочку! Совсем дитя!

Саммерс молчал.

— Битый час я убеждала мисс Дэрроу, что деньги, обаяние и остроумие еще не делают порядочного человека…

— Денег нет, — тихо напомнил он. — Я нищий.

— И что же? Все это время она говорила одновременно со мной! — доктор Бэнкс сделала жест в сторону своего собеседника: — Конечно, ее можно понять. Слава богу, мы с вами можем говорить прямо. Мы достаточно знаем друг друга, чтобы…

— Мисс Бэнкс, похоже, вы погорячились, — произнес, наконец, Саммерс. — Не стоило принимать все так всерьез. Просто пошутили бы, да и шли бы себе… ах, я забыл, с вашим чувством юмора… В общем, не мучьте себя напрасно, примите ее к себе и не обращайте внимания.

— Никогда!

Саммерс смотрел на нее с таким несчастным видом, что она схватилась за часы, висевшие у нее на шее.

— Послушайте, мало того, что это старое чучело вынуло из меня душу… — голос доктора как-то подозрительно зазвенел.

— Из меня, — Саммерс с трудом скрыл зевок, — из меня оно тоже ее вынуло. Это оно к вам явилось уже обессиленное, потому что до часу ночи вынимало душу из меня.

Доктор Бэнкс, только что вынувшая вторую руку из кармана, застыла с платком в руке.

— Еще неизвестно, кому хуже, — продолжал бывший коммерсант. — Кстати, что ей от вас было нужно? От меня-то понятно, на вас жениться. А от вас что? Не собиралась же он отправить вас делать же мне предложение, в конце-то концов.

— Она… — доктор высморкалась, — настаивала, чтобы я немедленно к вам отправилась.

— Так в чем дело? И отправились бы.

— Зачем?

— Ну, я бы помог вам объяснить, что…

— Я совершенно ясно ей объяснила, что между вами и мной ничего нет, не было и не может быть!

— Конечно, не может, — пробормотал он. — Так вы могли мне телефонировать!

— Мне не хотелось.

Повисла тишина. Доктор встала.

— Я пойду, мистер Саммерс.

Он встал.

— Мне и в самом деле пора.

Молчаливое согласие.

— До свидания.

— Всех благ.

Доктор Бэнкс подхватила саквояж и направилась к двери.

— Завтрак готов! — послышался за дверью голос мисс Дэрроу.

Мгновение — и доктор Бэнкс оказалась у окна, поставила саквояж на пол и уже подняла раму.

— Куда! — Саммерс схватил ее за локоть. — Вы соображаете, что творите?

— Отвлеките ее! — выдиралась доктор. — Уведите куда-нибудь!

— Хватит делать из меня идиота!

Саммерс крикнул мисс Дэрроу: «Сейчас спустимся!», увел доктора от окна и усадил на диван. Сел сам, спросил разрешения закурить, придвинул пепельницу.

— Уедете спокойно после завтрака.

— Но я не хочу! Я не собираюсь у вас завтракать!

— Это вы зря, — он чиркнул зажигалкой. — Все-таки следовало бы посмелее.

— В чем дело? — доктор отодвинулась от него. — Имею право.

— Какое право?

— Право спокойно позавтракать у себя дома.

— Ну, знаете, — Саммерс сложил ногу на ногу и усмехнулся. — Вот уж не ожидал от вас. Боже мой, столько лет держала фасон, и вдруг здрасьте — ведет себя, как нашкодившая кошка.

— О чем вы?

— Вы знаете, о чем.

— Я вас не понимаю.

— Прекрасно вы все понимаете. Ну что, так и будете дальше прятаться от моего компаньона?

— Что вы себе позволяете! — разгневалась доктор Бэнкс.

— А вы скажите, что это неправда.

— Это чушь. У нас с ним ничего не было.

— Ого-го, — бывший коммерсант присвистнул. — Посмотрите на нее, врет мне прямо в глаза и не краснеет!

— Вы что, сумасшедший? Оставьте свои фантазии при себе!

Саммерс встал и сунул руки в карманы халата. Сигарета дымилась у него в зубах.

— Вот так, да? Слушайте, пусть не совесть, но хоть здравый-то смысл у вас должен быть? Я знаю Маллоу почти двадцать лет. Он, конечно, тот еще…. э-э-э, — он нагнулся стряхнуть пепел. — Но оклеветать женщину — вот тут увольте. Плюньте мне в глаза, но чтобы Дюк сказал, что было то, чего не было, да еще про вас — ну, нет. Этого быть не может.

— Рада это слышать.

Саммерс опустился на диван. Повисла пауза.

— Но ведь он сам… — пробормотал бывший коммерсант и вдруг запнулся. — Хм. Надо было все-таки дать ему договорить.

Доктор Бэнкс обхватила себя за плечи.

— Я передумала, если вам угодно знать, — сообщила она ледяным тоном. — Хотя признаю, что сделала это в последний момент. Это был просто минутный порыв, помутнение, глупость. Я…

— Знаете, — поморщился бывший коммерсант, — сделайте одолжение, увольте меня от подробностей. Не хочу я слушать про ваши амурные приключения.

— Что-что?! — ахнула она.

— Что слышали.

Доктор Бэнкс побледнела еще больше, глаза у нее сузились. Она вскочила, будто собираясь не то дать ему пощечину, не то вцепиться в лицо. Но почему-то это не произвело никакого впечатления.

— Я, значит, нехорош, да? — Саммерс курил, глядя мимо нее в стену. — Потому что я жулик, мошенник, шаромыжник. Так?

— Да, — она сжала губы. — Да, так.

Бывший коммерсант выпустил струю дыма.

— Мерси. А я думал, наши отношения располагают хотя бы к тому, чтобы… — он на мгновение умолк, — …не вешать мне на уши лапшу, а просто сказать: так, мол, и так, мне нравитесь не вы, а он. Или: мне нравится он, а не вы.

Саммерс хлопнул ладонью по крышке стола.

— Нет, ну надо же! Мне — жулик, жулик, а сама…

— Не говорите ерунды, — отрезала доктор. — Я же объяснила вам!

— Да чего уж теперь, — он смял в пепельнице окурок и встал. — Ладно, дело ваше. Идемте завтракать. Не хватает только вам от него бегать.

Эти слова Саммерс произнес уже на ходу. Доктор догнала его на лестнице.

— К вашему сведению, — шепот ее был уничтожающим, — я передумала потому, что вы оба жулики!

Глава 4, в которой происходит то, чего Д.Э. Саммерс так надеялся избежать

За завтраком двое джентльменов блистали в обществе: один — роскошным фонарем под глазом, второй — ссадиной, которая не оставляла иных версий, кроме одной: М.Р. Маллоу возили лицом по ковру. Завтрак проходил в молчании. Как вдруг Найтли спросил:

— А скажите, доктор, не приходилось ли вам сталкиваться в последнее время с какими-либо интересными работами по евгенике? Что-нибудь о сверхчеловеке, сверхрасе, создании улучшенного рода homo sapiens?

Доктор Бэнкс посмотрела на профессора.

— Да, это популярная тема. Вас интересует что-то определенное, мистер Найтли?

— Нет-нет, — отвертелся старый химик, — я просто полюбопытствовал. Только что вернулся из Европы, знаете ли. Меня некоторым образом тревожит темп, с которым растет популярность этой темы. Но, возможно, это только мое собственное ощущение.

На лицо доктор набежала тень.

— Пожалуй, нет. Я бы сказала, что разделяю вашу точку зрения. Впечатление действительно настораживающее.

— Да, да, — забормотал Найтли. — Хотя, разумеется, это естественно. Вполне естественно. Наука достигла небывалых высот, человечество вступает в новую эпоху…

— Вне всяких сомнений, — подтвердила доктор. — Общественная мысль так сконцентрирована, что становится видна невооруженным глазом. Достаточно только… секунду, профессор.

Она полезла в саквояж, а когда выпрямилась, в руках у нее оказался журнал.

— Вы позволите? — сказал Найтли.

— Пожалуйста, — доктор отдала журнал профессору. —

Это был свежий номер «Физикал Калчер».

«Зрение: укрепление и болезни»

«Удаление аденоид без хирургического вмешательства»

«Пути и способы достичь идеальной женственности и мужественности»

«Нужно ли есть сахар?»

«Молочная диета»

«Советы как достичь совершенной формы от Анны Павловой»

«Дуглас Фэрбенкс: Как он тренируется. История одного успеха»

«Можно ли вывести лучшую породу человека?»

«Ожидает ли Европу полигамия?»

«Правда о евгенике»

«Двадцать доводов против корсета»

«Настоящий брак — что это?»

«Жена — ревнивая фурия. Персональная история»

«Ваше притворство и ваш успех»

«Купание и мораль»

— В точности повторяет предыдущие, — констатировала доктор. — Идеальная женственность и мужественность, дебаты об отношениях полов, полигамия, улучшение рода. С военного времени каждый номер содержит одну-две статьи о евгенике — прямо или косвенно. Так или иначе.

— Вы правы, — листая журнал, бормотал Найтли. — Вы правы…

— Господин профессор! Ну, как? — закричала из кухни мисс Дэрроу. — Нашли что-нибудь?

— Э, нет, — пробормотал тот.

Взгляд доктора выразил легкое недоумение.

— А что именно вы ищете? — опять спросила она.

— Ничего, ничего, — опять ответил Найтли.

Он был погружен в чтение.

— А я вам говорю, что так вы ничего не найдете! — опять закричала мисс Дэрроу. — Вы уже решили, когда едете, джентльмены?

Саммерс закашлялся.

— Простыл, — сказал он, поймав взгляд доктора. — Наверное.

— Поперхнулись, — отмахнулась та. — Мистер Найтли, это довольно интересно. Вы не откажете рассказать немного о вашей поездке? Я так давно не была в Европе, что, боюсь….

— На вашем месте, — громко продолжала с кухни чертова любительница детективов, — я бы поспешила. Иначе этот маньяк изведет на свои опыты половину венских девушек!

— Простите? — уже с напором произнесла доктор. — Что здесь происходит?

Профессор был вынужден поднять глаза от журнала.

— Ничего! — честно ответили компаньоны.

— А вот хотела бы я знать, почему! — снова прокричала с кухни мисс Дэрроу.

— Потому что… — замялся Маллоу, — э-э…

Доктор отодвинула стул.

— Всего доброго, джентльмены. Прошу простить мне это вторжение.

— Э, э, — Саммерс стал подниматься и, наконец, вскочил. — Да стойте же вы! Упрямая баба! Мало ли, что.

— Я вас не понимаю, — доктор Бэнкс дернула плечом. — Дайте сюда. Дайте мое пальто, вам говорят! Мистер Саммерс, вы что, не слышите?

— Слышу, — удерживая ее весеннее пальто, сказал Д.Э. Саммерс. — Я просто… мы просто решили… мы не можем позволить вам… если вы окажетесь втянутой… ох. Ну, словом, дело слишком опасное.

Он посмотрел на компаньона.

— Э… да! — подтвердил Маллоу.

— Что за чепуха, — с недоумением произнесла доктор. — Не понимаю, о чем вы.

Маллоу закрылся газетой.

— Пятнадцать лет назад, — проговорил его компаньон, — вы представились «Ирен Адлер».

Доктор вырвала пальто у него из рук, аккуратно повесила на вешалку, вернулась в гостиную и села опять на свое место.

Найтли крякнул.

— Я не знал, мадам, — он галантно склонил лысую голову. — Неужели это правда?

Доктор не успела ничего ответить. Саммерс повернулся в сторону кухни.

— Мисс Дэрроу! — рявкнул он. — Хватит носиться со своими фантазиями! Думайте, что творите!

С этими словами он сложил руки на груди и опять обратился к доктору.

— Так вот. Только идиот не понял бы, что пронюхай вы об этом деле, оно вызовет у вас интерес.

— Что вы говорите, — Найтли погладил свою всклокоченную бороду, — я и представить не мог. Вы выглядите такой…

По-стариковски неторопливо он подбирал нужное слово.

— Старый павиан, — сказал себе под нос Саммерс.

— А то сразу я, — вставил Маллоу. — Вечно я во всем…

–…безупречной, — нашелся, наконец, Найтли. — Я бы даже сказал, строгой.

Химик обвел лучистым взглядом присутствовавших.

— Неправда ли, господа? Она выглядит строгой?

Доктор приготовилась пресечь неуместные ухаживания, но бывший коммерсант навис над ней, чуть не вплотную приблизив свое лицо.

— Слушайте меня. Слушайте внимательно. Через мой труп вы влезете в эту историю, ясно?

Доктор Бэнкс спокойно смотрела ему в глаза.

— Вполне, — сказала она. — Мне только хотелось бы уточнить некоторые детали. Где именно и какого характера опыты?

Саммерс испепелил взглядом профессора. Тот почесал лысину.

— Но мы не можем позволить вам такой риск! — пробормотал он. — Это в самом деле опасно!

— Вы опять повторяете, что существует какая-то опасность, — промолвила доктор Бэнкс. — Это опасность для меня лично?

Некоторое время все молчали.

— Да, — сказал Саммерс.

— Так расскажите мне о ней.

— Поверьте, доктор, это совсем не то дело, чтобы…

— Мистер Саммерс, за сегодняшнее утро вы надоели мне больше, чем за последние десять лет.

— Пятнадцать.

— Не имеет значения, — она повернулась к остальным. — Так я жду объяснений, господа. Раз вы взялись мне что-то запрещать, объясните причину. Я не могу последовать вашему совету, не имея о ней представления.

— Кое-где пропадают девушки, — неохотно отозвался Дюк. — Похоже, какой-то псих занимается чем-то вроде вивисекции.

— Почему вы считаете, что это вивисекция человека?

Без особенного желания, прокашливаясь, крякая и терзая и без того уже всклокоченную бороду, Найтли пересказал обстоятельства дела.

— Доказательств, само собой, никаких, — прибавил Саммерс.

— Не думаю, — доктор закусила губу и повторила: — Нет, не думаю. Слишком много совпадений.

— Все эти ваши «совпадения» — просто кучка фактов, — возразил Д.Э. — Скорее всего, они вообще не имеют друг к другу отношения.

— Это сомнительно.

— Не более сомнительно, чем все это «дело дамы с леопардами».

— Ах, вот что! — доктор рассмеялась. — Мне кажется, мистер Саммерс, что ваши слова — ни что иное, как провокация. Мне следует понимать их как приглашение?

— Мои слова следует понимать так, как вы их слышали, — проговорил Д.Э. с своим жестким вермонтским акцентом. — Ни больше, ни меньше.

— Хорошо, я поняла. Разрешите не согласиться с вашей позицией.

— Не разрешу.

— Но тем не менее…

— Никогда.

— И все же я позволю себе настаивать…

Теперь они стояли вплотную.

— Я сказал: «только через мой труп вы влезете в это дело», — раздельно произнес Саммерс. — Что именно в этой фразе вам непонятно?

— Может быть, вы дадите и мне высказать свою точку зрения? — поинтересовалась доктор Бэнкс.

— На кой дьявол мне сдалась ваша точка зрения.

— Но вы могли бы поинтересоваться моим мнением?

— Зачем? — бывший коммерсант нагло пожал плечами.

— А на каком основании, — я правильно понимаю, что именно за вами здесь последнее слово? — на каком основании вы взяли на себя право решать, что мне делать?

Саммерс, наконец, собрался сообщить этой сумасшедшей, что ничем и никем не командует, никто никуда не едет и вообще двое джентльменов не имеют к этому делу никакого отношения.

— Мистер Саммерс открывает детективное агентство, — сообщила из кухни мисс Дэрроу.

Глава 5, в которой доктор Бэнкс нарушает приличия

8 апреля 1925 года

Четыре часа двадцать две минуты пополудни

Наверху зазвонил телефонный аппарат. Мисс Дэрроу с кряхтеньем поднималась по лестнице.

— Алло! — послышался из библиотеки ее зычный голос. — Алло, алло! Да, мистер Фрейшнер, я вас слушаю. Есть какие-нибудь новости?

— Что там? — крикнул из ванной Маллоу.

— Мистер Фрейшнер просил передать, — доложила экономка из-за двери, — что он продал ваш «Линкольн». Две тысячи семьсот пятьдесят пять долларов!

Машину брали два года назад по лояльной цене у Форда — пять пятьсот.

«Две семьсот пятьдесят пять, — считал Маллоу, — пятнадцать процентов Мики. Семьсот родителям — нет, тысячу. Джейк против не будет. Мало ли, как теперь получится. Заплатить за дом мисс Дэрроу… вода… уголь… Триста да триста — за два года… Лучше ведь за два года? Ведь неизвестно, как теперь получится. Нет, родителям лучше восемьсот. Что же останется?»

Маллоу побледнел. Поездка на двоих в Европу обходилась в полторы тысячи по самым скромным подсчетам.

Пароходно-железнодорожный билет компании «Мессажери Маритим «в оба конца — сто пятьдесят на одного человека.

«Надо было Джейку взять хоть что-нибудь за гроб. Все равно старушка не жилец — слепому видно. Родственников нет. Половина, говорит, у нее, половина. Ну, так и взял бы половину! Или хоть половину половины. Гуманист!»

Дюк опять пересчитал. Сначала.

На все предприятие оставалось около девятисот долларов. И тысячу двести — если платить мисс Дэрроу за год.

— «Слепая лошадь» на ходу! — продолжала за дверью экономка. — Мистер Халло перед отъездом ей занимался. Она в сарае!

* * *

— Думаю, что удобнее всего будет наняться к этому человеку под видом медицинской сестры, — говорила доктор Бэнкс, держа Д.Э. Саммерса за рукав.

Весь день она не могла застать его ни в «Мигли», ни в доме умершей вчера миссис Смит и, наконец, дождалась у бензоколонки. Той самой бензоколонки, которая еще недавно было его собственностью.

— Я смогу сказать, что меня уволили из частной психиатрической клиники. Адрес по понятным причинам называть не стану. Намекну, что клиника находится в Вене. Упомяну кое-какие детали. Продемонстрирую некоторую излишнюю склонность к точности и скрупулезному соблюдению полученных указаний. Это мне свойственно. К тому же, одинокая женщина, иностранка, прекрасно подойдет. Ей некому будет болтать, ее можно без хлопот поселить при лаборатории, и меньше шансов, что кто-нибудь будет ее искать, если она вдруг исчезнет. Особенно если она предварительно сообщила соседям, что уезжает. Правда, — тут лицо доктора омрачилось, — мне придется предварительно снять жилье.

— И там пожить, — добавил Саммерс. — Разведать обстановку. — Он высвободил свой рукав. — Другими словами, вы ухватились бы за это дело и без нас, но у вас ни цента на накладные расходы.

Доктор подумала.

— Знаете, что? — сказала она, наконец. — Катитесь в ад.

— С удовольствием, — новоявленный детектив вежливо прикоснулся к шляпе. — Без вас, мисс.

И «Слепая лошадь» уехала.

2 марта 1926 года,

полдень

— Я не блондинка, — шепотом сказала доктор Бэнкс (на сей раз она догнала бывшего коммерсанта в мясной лавке). — Это совершенно другой цвет! Скорее, это можно назвать «пепельная шатенка«.

— Отстаньте, — тоже шепотом велел он.

Тишину нарушало только тремоло пальцами по прилавку бывшего коммерсанта и стук большого ножа, которым орудовал мясник за прилавком.

— Вы не знаете немецкого, — торжествующе прошептала доктор Бэнкс. — А я знаю. И даже хорошо знаю! Тетя заставила меня выучить его еще в детстве!

— Я помню, — Саммерс неохотно повернулся к ней. — Вам будет трудно поверить, доктор, но и я, представьте, провел не один месяц в Австрии, Германии и немецкой Швейцарии.

Вошедшие в лавку пожилые дамы тотчас прервали свою беседу. Обоих исподтишка рассматривали. Но доктор Бэнкс и не подумала уйти. Она вынула из сумки блокнот, делая вид, что выписывает некие рекомендации, сделала бывшему коммерсанту знак нагнуться и сказала на ухо:

— Я значительно старше пропавших девушек.

— Я это уже слышал, — тоже вполголоса ответил он.

— Я надену очки.

— Вы еще коньки наденьте.

— Что?

Ее не удостоили ответом. Саммерс взял у мясника три фунта говяжьей вырезки и вышел.

Телефон в «Мигли» второй день врал голосом экономки, что мистера Маллоу нет дома.

4 марта 1926 года,

без четверти час ночи

Маллоу уже ушел спать. Мисс Дэрроу снизу осведомилась, не хочет ли мистер Саммерс, чтобы ему в комнату принесли чаю и долго ли еще собирается бодрствовать, получила ответ, что нет, совсем недолго, и собралась на покой. Но в это время с улицы послышался скрип тормозов, на каминную полку упал отсвет фар, хлопнула дверца автомобиля.

Доктор Бэнкс никак не объяснила свой поздний визит. Она молча поднялась в библиотеку.

— Я, между прочим, вам не агентство Пинкертона, — объявил ей Д.Э. Саммерс. — Я дилетант и иногда, знаете, сплю [Девиз Международного Детективного Агенства Пинкертона: «Мы никогда не спим»].

— Я увидела в окнах свет, — сдержанно отозвалась доктор.

— Ну, даже, если вы начнете врываться ко мне среди ночи, чтобы взять измором, не надейтесь, — он пожал плечами. — Мой ответ вы знаете. Я сказал «нет «и повторю это, сколько потребуется.

Доктор без приглашения уселась в кресло.

— Вы не думаете того, что говорите, — сказала она спокойно. — Более того: вы сами знаете, что хотите, чтобы я присоединилась к вам в этом деле.

— А это не имеет значения, — Саммерс придвинул пепельницу и закурил. — Разговор не о том, чего хочу я, или вы, или кто-то еще. Я делаю то, что должен. Ни больше, ни меньше.

— Не имеете же вы в виду, что собираетесь провалить дело?

Доктор Бэнкс подняла ироническую бровь и тут только сообразила, что наделала.

— Ох, мистер Саммерс, простите меня! — поторопилась она. — Проклятый характер. Я хочу сказать, что с вашей… вашим… вашими способностями… или талантом…. гм… ну, я просто знаю, как вам свойственно… это, кажется, называется «зрить в корень«. Не можете же вы не понимать, что характер дела диктует необходимость моего участия?

Закончив, наконец, фразу, доктор Бэнкс почувствовала большое облегчение.

— Господи, мало того, что вы не умеете льстить… — начал было Д.Э.

Но почему-то никак не мог придумать окончание этой многообещающей фразы.

— Ну… э…

Саммерс пораскинул мозгами и сообразил, что взялся за дело не с того конца.

— Нет, доктор, — сказал он. — Тут, понимаете, дело не в том, что вы умеете как раз то, что нужно. Умеете, да. Это очень мило, но, как ни прискорбно, совершенно неважно.

— Поясните, пожалуйста. Что же, в таком случае, для вас важно?

Он глубоко затянулся.

— Хорошо, я повторю. Как вы уже слышали все эти четыре дня, важно то, что мне не хотелось бы, то есть, нет, я ни под каким видом, и вообще категорически не могу допустить, чтобы вы стали жертвой вивисектора. Нет, что за бред. Никогда. Ни за что. Нет.

— Не слышу уверенности в вашем голосе, — нахально заявила доктор Бэнкс.

— Это потому, что мне досадно. Мне и самому хотелось бы пригласить вас. Правда. Но это невозможно, вы сами все прекрасно понимаете, поэтому разговор окончен.

— Ах, так? — сказала доктор.

— Да, так.

Бывший коммерсант действительно испытывал нешуточную досаду, но сейчас с интересом наблюдал сцену: «я даже не собиралась уходить, хлопнув дверью у вас перед носом«.

— Пожалуйста, — с некоторым усилием, но совершенно отчетливо выговорила доктор Бэнкс. — Я прошу вас.

— Кого? — поперхнулся он.

— Я прошу вас позволить мне участвовать в этом деле, — ясным голосом произнесла доктор.

Она посмотрела в глаза собеседнику.

Как и любая женщина, доктор Бэнкс довольно часто смотрелась в зеркало. Она имела представление о том, как выглядит, в частности, тогда, когда воздерживается от принятия ошибочных решений. Было чрезвычайно похоже, что кое-кто сейчас копирует ее собственный взгляд. Или, — уверенность таяла с каждой секундой, — нет?

— Доктор Бэнкс, — мягко, но непреклонно произнес новоявленный детектив, — мне почему-то кажется, что вы собрались рыдать. Ну, рыдайте. Но имейте в виду: у вас ничего не выйдет.

— Почему? — ее голос как будто дрогнул.

— Потому что я не хочу, чтобы вас убили.

— Ах, так? — опять повторила доктор.

Саммерс вынул платок и хотел вручить ей, но она оттолкнула его руку.

Он подошел к окну и посмотрел на темную улицу. Постоял, сложив руки за спиной, сунул их в карманы. Взял с журнального стола бумаги и некоторое время рассеянно их читал. Доктор Бэнкс достала собственный платок.

— Да ну вас в задницу! — рявкнул, поворачиваясь к ней, Д.Э. Саммерс. — Чокнутая баба! Бешеная ку…

— Кукушка? — с готовностью подсказала доктор Бэнкс. — Куница? Кугуар? Кускус? Кубинский плоскоклюв?

Она вздернула голову.

— Что, очень хочется меня прибить? Из гуманных соображений, не так ли? А не кажется ли вам, что…

М.Р. Маллоу, который подслушивал за дверью, вошел в библиотеку.

— Сэр, — произнес он и оперся о дверной косяк, небрежно засунув руки в карманы халата, — совершенно с вами согласен. Полностью поддерживаю. Только последний дурак в состоянии принять ее безумное предложение. Только круглый идиот может взять женщину в логово маньяка. Надо совсем растерять последние крохи ума, чтобы тащить ее с собой.

— Сделай одолжение, уйди, — глядя не на него, а на доктора, — отозвался Джейк. — Я сам ей все скажу.

–…но в то же время мы с тобой оба понимаем: все бесполезно.

Образовалось молчание.

— Абсолютно, — подтвердила доктор.

— Хуже того, — продолжал Дюк. — Ты ее знаешь. И я ее знаю.

— Надеюсь, — добавила доктор Бэнкс.

— И мы оба понимаем, что так или иначе встретим ее там, у него в логове, — М.Р. усмехнулся. — Даром, что ли, она у нас Ирен Адлер? Я прямо так и вижу: «И вы здесь, доктор Бэнкс? Какой сюрприз!» Нам все равно придется ее вытаскивать, понимаешь?

— Еще посмотрим, кому и кого придется вытаскивать, — доктор скрестила на груди руки. — Если память мне не изменяет…

— Да помолчите вы! — взорвался Маллоу. Но, впрочем, тут же продолжил обычным тоном: — Так что давай-ка не станем тянуть резину. Сдадим, как разумные люди, позиции и подумаем, как все устроить. А вы, доктор, не улыбайтесь. Нечего тут улыбаться.

И скромно прибавил:

— Просто я реалист. Исхожу из фактов. И не смотри на меня так. Я не виноват!

Доктор — тоже скромно — улыбнулась.

— А как же пациенты? — спросил ее Саммерс.

— А к кому вы сами обращаетесь последние пятнадцать лет? — съязвила доктор Бэнкс.

Это была правда. Если в дело не вмешивались Маллоу, или мисс Дэрроу, или еще какие-нибудь обстоятельства непреодолимой силы, Саммерс звонил доктору Хоппу. Час езды на автомобиле против пятнадцати минут амбулатории доктора Бэнкс.

— К тому же, есть больница, — продолжала та. — И, наконец, миссис Кистенмахер прекрасно справляется с моими распоряжениями.

— Кстати, о миссис Кистенмахер, — Д.Э. прищурился. — Она знает, где вы?

— Я не отчитываюсь перед своим персоналом.

— Ладно. Но что вы ей скажете? Ведь как-то придется объяснить ваш отъезд?

— Некоторые дела в Европе.

Саммерс поднял бровь. Улыбнулся. Неторопливо прошел к креслу, сел, положил ногу на ногу.

— Если я ничего не забыл, однажды ваши «дела в Европе» окончились возвращением на год позже обещанного миссис Кистенмахер и без цента денег?

— На полтора года, — сухо поправила доктор Бэнкс. — С тех пор я уже была там. Не думаю, что моя поездка станет для миссис Кистенмахер неожиданностью.

— А как насчет нашего общества? — поинтересовался Маллоу. — Оно для нее неожиданностью не станет?

— Полагаю, ей незачем о нем знать, — доктор Бэнкс посмотрела Д.Э. Саммерсу в глаза.

— Не скажите, — ухмыльнулся тот. — На вашем месте я бы сделал этот факт своего рода козырем. Некой финансовой гарантией для прожигательницы жизни.

Доктор хотела съязвить, но, поразмыслив над тем, к чему это приведет, сказала только одно:

— Джентльмены, я сама решу этот вопрос.

— Я уже ей сказала, доктор! — закричала из коридора мисс Дэрроу. — Я звонила ей и сказала, что вы у нас!

С этими словами экономка вошла в библиотеку.

— Да кто вас… — начал Д. Э. Саммерс.

— Но сэр, она так тревожилась! — мисс Дэрроу развела руками. — Распоряжения мисс Бэнкс «на случай экстренных обстоятельств» не могли не навести Марту на мысли. Она говорит, ей теперь каждый раз кажется, что доктор хочет уехать тайно.

Доктор Бэнкс явственно пришла в замешательство.

— Что еще вы ей сказали? — спросила она.

— Все, мисс. Что у вас здесь совещание. Что вы собираетесь в Европу с джентльменами, чтобы расследовать кровавую драму. Что мистер Саммерс принял решение начать новую жизнь и собирается открыть детективное бюро. Что мистер Маллоу теперь настоящий писатель. И что им обоим пойдет только на пользу, если вы будете рядом.

За столом повисла тишина.

— Мисс Дэрроу! — произнес Д.Э. Саммерс тем своим тоном, который вызывал у его собеседника желание убежать и закрыться в уборной.

— Да, сэр?

— Больше вы ей ничего не сказали?

— Нет, сэр.

— Мисс Дэрроу, вы опять?

— Что, сэр?

Маллоу прокашлялся.

— Мисс Дэрроу, вы не хотите принести нам что-нибудь выпить? Раз уж у нас совещание. Господа, никто не против выпить?

В пятом часу утра доктор уехала. Маллоу, задевая за стены, побрел в свою комнату. Саммерс вошел к себе и рухнул в постель. Ему казалось, что он уснет, еще не успев забраться под одеяло. Но он вертелся с боку на бок, перекладывал так и этак подушку, переворачивал ее, сбрасывал и снова натягивал на себя одеяло — сна не было.

«… и вот что я подумала, — в который раз звучал в его голове голос доктора Бэнкс. — Дружба представляется мне существенно ценнее любви. Она, по сути, и есть любовь. Это ответ на ваш вопрос, мистер Саммерс, — помните, вы говорили, что не знаете, что такое любовь? — но только без всех тех бед, которые приносит приверженность страстям. Без лжи, без ревности, без уныния, без истерического отношения к своему внешнему виду, без всех тех опасностей, которые делают нас дураками, заставляют совершать пошлые вещи и наполняют нашу жизнь страхом. Любовь — этот опиум, которым пытаются опоить нас поэты, эта худая корова, питающая своими вялыми сосцами господ сочинителей, которым нечего написать интереснее, этот идол, которому поклоняются, даже не задумываясь. Все это удел дураков и бездельников, выдуманный от нечего делать. Да, от нечего делать. Вот это хорошо сказано. Любовь — язва, которая наполняется гноем лжи. Джентльмены, вы знаете лучше меня: стоит женщине сказать «да», как ее песенка спета. Я категорически против такого исхода. Да, это означает, что никакого счастья в браке не может быть. Как и в страсти. Но его и не бывает! Кратковременные минуты радости гибнут в пучине скорби. Жалкая иллюзия счастья тонет в мрачной трясине реальности. Зачем жить обманом? Дружба — вот что делает отношения между нами честными и счастливыми!»

«Господа, — провозгласил за ней голос Маллоу, — добро пожаловать в Тайное Общество Холостяков. Поднимемте же чаши. За дружбу! За свободу!»

И доктор подхватила: «За дружбу! За свободу!»

«За дружбу! За свободу!» — поддержал он сам.

Зазвенели бокалы.

«Господи Иисусе! — высказался голос мисс Дэрроу. — Доктор Бэнкс? Вы что же, собрались стать такой же развратницей, как эти двое?»

«Чем я хуже? — поинтересовался голос доктора. — Тем, что женщина? Чепуха. Мы будем собираться, чтобы пропустить рюмочку — время от времени, сплетничать, читать вслух детективы, слушать музыку, играть на пианино. Ходить в кинематограф, театр, мюзик-холлы. Перемывать кости своим любовникам. То есть, любовницам. Ну, это неважно».

«Матерь Божья! — ахнул голос мисс Дэрроу. — Что вы несете?»

«Правду, мисс Дэрроу. Мне уже тридцать четыре. Смешно заботиться о репутации в таком возрасте. Может у меня, в конце концов, быть любовник?»

«Хоть двадцать!» — успокоил ее бывший коммерсант.

К вящему возмущению мисс Дэрроу. Она всегда понимает все слишком всерьез. Нет, слишком буквально. Нет. Дело не в том, сколько именно любовников у доктора, а в том, что…

Все смешалось в голове Д.Э. Саммерса, и он уснул.

Глава 6, в которой доктор Бэнкс беззастенчиво пользуется своей безупречной репутацией

Они толкнули низенькую дверь и оказались на лестнице. Маленькой, всего пять ступенек, но очень крутой лестнице «Мигли», ведшей на чердак. Саммерс отпер дверь.

— Не разбейтесь.

— Я могу доехать до Нью-Йорка сама. Как я уже говорила, я в состоянии купить билет.

— Не говорите глупости. Нам только случайностей не хватало.

— Хорошо, но билет я куплю сама. Это мое последнее слово.

Саммерс устало возвел глаза потолку, но решил не тратить времени. Он закончил заряжать дамский браунинг и вручил ей.

Жестяная коробка от сардин уже была надета на гвоздь в балке.

Маленький автоматический пистолет 6,35 мм. Очень удобно носить в кармане или сумочке

— Правую ногу вперед, — велел Саммерс. — Нет, вот так. Выпрямите корпус. Спину немного назад. Руки выше. Теперь ниже. Пли.

В это время Микки Фрейшнер сидел на почте между телефоном и телеграфом. Он играл на бирже. Распоряжение от шефа гласило: как можно дороже продать десять акций «Тэмпико петролеум» — весь их неприкосновенный запас.

Курс «Тэмпико» был в последнее время не очень-то.

Акции превратились в двести долларов. Двое джентльменов остались без неприкосновенного запаса.

М.Р. Маллоу как раз беседовал с ювелиром в Детройте. Это не был Бауэр, с которым обычно вели дела. Это был еще один человек, который уверил, что перстень с сапфиром, приблизительная стоимость которого оценивается в восемьдесят долларов, платиновые запонки приблизительной ценой в сорок, и золотая подвеска в виде подковы с бриллиантами, приблизительная цена которой вместе с цепочкой составляет сто десять, вне всякого сомнения отправятся за границу.

Все эти вещи были подарками от их старой подруги — миссис Бауэр. Перстень — черт побери, какой был перстень! — Дюк получил от нее на свой тридцатый день рождения.

Если бы ему уже исполнилось тридцать пять, движимого капитала могло быть больше. Но ему все еще было тридцать четыре.

Д.Э. Саммерс тоже получил на свои тридцать лет запонки. Он был почти на год старше. компаньона. На тридцатипятилетие миссис Бауэр подарила ему цепочку с подковой и он носил ее, не снимая, до сегодняшнего дня.

* * *

Вернувшись, Дюк застал у «Мигли» столпотворение. Здесь были миссис Христодопуло с мужем и все многочисленное семейство Грацци. И Палпиты, и учительница мисс Чикеринг, так и не ставшая за пятнадцать лет миссис. И бывший владелец экипажей, ныне «Элькок-такси» со своим кузеном-кузнецом и сыновьями. И аптекарь Аджет, и преподобный отец Бродмеркель — все эти люди толклись у дверей, обсуждая, не стоит ли вызвать полицию. Дюк хотел спросить, что стряслось, как вдруг из дома раздались выстрелы.

Бах! — сверху посыпались стекла.

Все задрали головы: окно чердака было разбито.

Бах!

На балконе Палпитов разлетелся горшок с рассадой.

Короткая передышка — и снова: бах! Один раз, потом два… три, четыре, пять, шесть! Миссис Палпит вскрикнула. Мисс Чикеринг взвизгнула. Миссис Аджет схватилась за сердце. Отец Бродмеркель перекрестился и заколотил дверным молотком.

— Мисс Дэрроу! Мисс Дэрроу! С вами все в порядке?

Ему никто не ответил.

— Мистер Саммерс, я прошу вас убрать руки! — раздалось сверху.

Голос принадлежал доктору Бэнкс.

Пуля прожужжала где-то совсем рядом и пробила ковер, который висел на заборе.

— Уберите руки, вы мне мешаете! — голос доктора был, как всегда, хладнокровным. — Уберите, вам говорят!

Прежде, чем кто-либо успел высказаться по этому поводу, дверь открылась, вышла мисс Дэрроу и сердито стала стаскивать ковер с забора.

— Мистер Саммерс плохо себя чувствует? — поинтересовался аптекарь.

— Доктору требуется помощь? — засучил рукава кузнец.

— Как это похоже на мужчин, — прокомментировала мисс Чикеринг, — задавать риторический вопрос, когда нужно действовать!

Мисс Дэрроу оглядела толпу граждан. Лицо у нее было свирепое.

— Нет! — рявкнула она.

В толпе недоуменно переглядывались. Маллоу задрал голову.

— Эй! — крикнул он.

В разбитом окне чердака появилась доктор.

— Все в порядке, — сообщила она. — Мистер Саммерс пытается прострелить на стене чердака свои инициалы.

— Скажите ему: если он испортил мои простыни, ему и спать на них! — крикнула ей экономка.

Доктор обещала, что непременно передаст.

— Вам точно не нужна помощь, доктор Бэнкс? — крикнул кузнец.

Доктор заверила, что абсолютно.

Горожане разочарованно расходились. Мисс Дэрроу собралась за стекольщиком. Маллоу забрал у нее испорченный ковер и пошел в дом.

— Всего лишь небольшая дырочка, — доктор Бэнкс отошла от окна.

Вид у нее был независимый.

— Врушка, — Саммерс курил, сидя на старом комоде, — клеветница и хулиганка. Устроили погром в моем доме, испортили людям имущество да еще на меня же и свалили. Да на вас клейма негде ставить!

— Что мне оставалось! — защищалась доктор Бэнкс. — Вряд ли ваша репутация станет более… или, скорее, менее… я хочу сказать, она не пострадает.

— Да? — с интересом спросил бывший коммерсант.

— Боюсь, ваша ирония неуместна. Что может грозить репутации дома, в котором по ночам кто-то воет и что-то взрывается? Из которого распространяется зловоние, потому что там гостит профессор химии со своими опытами по изготовлению русского осетра? Дому, к которому посреди ночи едет пожарная команда, потому что там экспериментируют с дымовой шашкой?

Бывший коммерсант пожал плечами.

— Почему сразу «экспериментируют»? Я просто споткнулся. В темноте. Откуда я знал, что этой шашке так мало надо, чтобы сработать! А без нее мы бы никогда не выиграли ралли в Кракове.

— Да, я читала в газетах. Я сразу поняла, что грузовик по дороге из Кракова в Познань не случайно перевозил шашки. Подставная машина была в нем, правда?

— Это все в прошлом.

— Что можно думать о доме, в который врываются чужие жены с чемоданами!

— Это была одна жена! Одна… несчастная женщина. Не наша вина, что она орала за десятерых!

— А звуки? Что это были за звуки вчера ночью? У человека со слабыми нервами подобные вещи могут вызвать обморок!

— Маллоу пришла мысль, — бывший эвент-менеджер Форда махнул рукой. — Есть вероятность, что эти звуки помогут нам в деле.

— Но что это? Я проезжала мимо и едва не поседела, когда услышала.

— Отлично! — обрадовался Саммерс. — Если даже вы — просто отлично! Это, доктор, несколько простых фокусов с бутылкой и усилителем звука. У Маллоу, видите ли, отец изобретатель. Физик.

— А ведь родители мистера Маллоу — очень приличные люди. Не так ли?

Саммерс даже не обиделся.

— Кстати, вы с ними скоро познакомитесь, — он погасил окурок в жестянке из-под сгущенного молока. — Миссис Маллоу ждет нас в Вермонте к своему дню рождения.

— Нам есть смысл встретиться в Нью-Йорке, — холодно возразила доктор.

— Никакого. Она уже знает, что вы с нами.

— Передайте ей мои поздравления.

— Не могу. Нас ждут.

— Меня неожиданно вызвали к пациенту.

— Так, может, и затевать ничего не стоит? Я же говорил. Вы нужны пациентам.

Доктор сунула пистолет в сумочку и направилась к двери.

— Не удивлюсь, — ей пришлось пригнуть голову, чтобы не стукнуться о балку, — если выяснится, что «по дороге» нам придется завернуть на Берег Слоновой Кости.

Саммерс протиснулся вперед.

— Нет, не на Берег Слоновой Кости, — возразил он, нащупывая ногой ступеньку. — Всего лишь в Женеву. Там к нам присоединится Фокс.

Он помог ей спуститься и подал руку.

— Знаете, что меня поражает? Опять я во всем виноват. Хоть бы одна собака сегодня спросила: если мистер Саммерс палит в стену просто так, что доктор-то здесь делает?

Доктор улыбнулась своей улыбкой благотворительницы.

— Безупречная репутация — мой испытанный козырь.

Глава 7, в которой беззастенчиво врут родителям

Второго апреля в восемь часов утра «Слепая лошадь» въехала в Берлингтон, штат Вермонт. Авто выделялся среди прочих «Моделей-Т» своим почтенным возрастом. Можно было подумать, что он принадлежит служащему, мужественно скопившему на «жестянку Лиззи», не сумев получив кредит из-за слишком маленького жалованья. На перекрестке машина развернулась, обогнала тележку зеленщика, пересекла трамвайные рельсы и, дребезжа по булыжной мостовой, поехала по Колчестер-стрит.

Авто остановился у небольшого деревянного дома, какие любили строить в прошлом столетии — низеньком, всего-то в два этажа, с флигелем и галерейкой. Но белые колонны у входа больше не выглядели облезлыми. Наоборот, дом не так давно красили. Да и каменные ступеньки крыльца не стали руинами, как того можно было ожидать двадцать лет назад. Теперь они были новыми, и обещали простоять долго.

Двое джентльменов вложили кое-что в ремонт дома, прежде, чем потерпеть крах.

— Мальчики! Наконец-то! — миссис Маллоу обнимала по очереди то одного, то другого.

Годы здорово состарили ее. Но глаза цвета спелой вишни по-прежнему горели, талия, затянутая в платье шафранного цвета, стала еще тоньше, и еще ярче пламенели теперь уже не каштановые, а рыжие волосы. Она и смеялась, и плакала, и ругала компаньонов за долгое отсутствие, и требовала дать слово, что с этого момента они будут приезжать часто, очень часто, не реже четырех раз в год, и теребила их, и обнимала их, и даже успела дать М.Р. Маллоу любящей рукой подзатыльник за какую-то шутку.

— Томас! Они приехали! Джейк, негодяй, два года!

— Исправлюсь, миссис Маллоу, честное слово! — смеялся тот, бережно обнимая ее плечи.

— Вы всегда так говорите, бессовестный! — миссис Маллоу расправила ему лацканы. — А потом от вас ни слуху, ни духу!

— Ну мам, ты же знаешь… — попробовал оправдаться Дюк.

— Молчи, поросенок! Совести нет ни на вот столько! А почему вы на старой машине? Опять авария?

— Ага, — сказал Дюк.

— Надеюсь, ничего серьезного?

Тут миссис Маллоу рассмотрела их лица и пришла в ужас.

— Мы оба споткнулись на лестнице! — хором сообщили двое джентльменов.

За двадцать лет в доме почти ничего не изменилось: так же стоял у окна круглый столик с лампой и рукоделием, брошенным поверх стопки книг. Тот же диван перед камином, с ножками в форме шаров. И покачивалось кресло-качалка, и на крышке пианино по-прежнему стоял торшер и валялись пьесы. Но вместо акварелей миссис Маллоу на стенах висели теперь детские рисунки, а угол на потолке, у окна, как раз там, где проходил желоб водосточной трубы, опять отсырел.

В гостиную, смущенно покашливая в бороду, вошел изобретатель.

— Вы, наверное, доктор Бэнкс? А это, конечно, профессор Найтли? — живо поинтересовался он. — Рад приветствовать. Мой сын много рассказывал о вас. И о вас, доктор. Мне кажется, что я знаю вас давным-давно — так ловко он описывает вас в письмах!

Доктор Бэнкс понадеялась, что сын мистера Маллоу в своих письмах все же опустил некоторые эпизоды.

— Устали, дорогая? — вопрос миссис Маллоу был скорее утверждением.

Саквояж был немедленно отобран, а сама доктор Бэнкс препровождена в предназначенную ей комнату, оттуда в ванную и, признаться честно, не без удовольствия отдала себя заботам деятельной женщины.

— Томас! — кричала миссис Маллоу из коридора. — Помоги же мне с этими чемоданами! Хетти, куда вы опять подевались? Мне нужна ваша помощь! Хетти!

Из столовой показалась очень молоденькая и очень застенчивая горничная, пролепетала извинения и со всех ног бросилась исполнять свои обязанности. Простыни, полотенца, ванна, все, все.

Чемоданы, те, что не входили в личный багаж путешественников, были сложены в углу маленького холла внушительной горой, на которую с уважением посматривал изобретатель.

— Так, значит, Вена? — спросил он, когда крики, беготня и прочая суета затихли, и все сели завтракать.

— Да, — кивнул Джейк.

Эту тему следовало объехать с аккуратностью: родители понятия не имели о последствиях разрыва с Фордом. Изобретатель полагал, что компаньоны устраивают очередной рекламный эвент, в каковом заблуждении ему полагалось оставаться до… разрешения финансовой ситуации.

Отец подергал себя за бороду.

— Эх! — сказал он, не находя подходящих слов.

— Джейк, вы, конечно, навестите родных? — с улыбкой проговорила жена изобретателя.

Тот уставился в тарелку.

— Ну, миссис Маллоу! — тоскливо пробормотал он.

Она вздохнула.

— Милый, нельзя так.

— Почему нельзя? — коммерсант положил вилку и умоляюще посмотрел ей в глаза. — В этом нет никакого смысла.

— Будьте хорошим мальчиком и не спорьте. Это ваши родные.

У бывшего коммерсанта сделался окончательно несчастный вид, но миссис Маллоу строго постучала пальцем по столу.

— Нет-нет, этот номер не пройдет. Джейк, перестаньте. Доешьте, отправляйтесь и возвращайтесь к чаю. Соблюдем хотя бы вежливость.

Саммерс со вздохом кивнул. Доедать он не стал, вышел, извинившись, из-за стола, а через минуту, судя по звуку, открылась и закрылась входная дверь.

Дюк поморщился. Взгляд его тоже был устремлен в тарелку.

— Ты права, дорогая, — поспешно сказал Маллоу-старший.

— Эти дети, — продолжала его жена, — с ума с ними сойти, да и только.

— Может быть, не стоит настаивать? — осторожно спросила доктор Бэнкс. — Мне показалось, что мистер Саммерс не испытывает большого желания видеться со своей семьей.

— Дорогая, — голос миссис Маллоу звучал мягко, но твердо, — ему только так кажется.

— Да ничего ему не кажется, — мрачно пробормотал Дюк. — Зачем его каждый раз мучить — не понимаю. Ну, правда, мам. Его дом здесь. Ты же сама всегда говоришь, что у тебя не три сына, а четыре!

— Конечно, милый, — сказала миссис Маллоу.

Отец молча жевал.

— Вот ты говоришь, тяжело жить в ненависти, — продолжал Дюк. — Да разве ему делается легче от того, что ты заставляешь его туда ходить? Что-то я этого не вижу. Он мог бы просто плюнуть и забыть. Махнуть рукой. А вместо этого каждый раз….

— Ох, дети, — вздохнула миссис Маллоу. — Какие же вы все-таки бестолочи!

Дюк сверкнул было глазами, но тоже вздохнул, махнул рукой — и занялся обедом. Профессор Найтли — не очень к месту — рассмеялся.

За столом образовалась напряженная тишина.

* * *

Выйдя из-за стола, Саммерс поблагодарил миссис Маллоу, взял трость, перебросил через локоть пиджак, надел шляпу и вышел на улицу.

Там, куда он направлялся, никто не ждал коммерсанта с распростертыми объятиями, и он решил прогуляться пешком.

С того времени, когда компаньоны покинули Берлингтон, город существенно переменился. По улицам ездили автомобили, появилось много новых зданий, а зелени стало меньше. Набережную Винуски, где когда-то они познакомились с Дюком и по которой Джейк в детстве любил ходить босиком, расчертили каменные дорожки.

Ступеньки заросли травой и осыпались.

У самых ног коммерсанта речная волна обливала запутавшийся в сухих водорослях, белый от солнца, кусок каната. По воде проскакал мальчишка. Он увлеченно свистел в какую-то дудку.

Янтарная вода колыхалась на солнце.

Коммерсант выкурил сигаретку и взял курс на Чейс-стрит.

Вот уже больше десяти лет два или три раза в год приходил он к родительскому дому, молясь, чтобы его не заметили, топтался на углу — и уходил. Все равно миссис Маллоу не станет задавать вопросов. Так что это было своего рода традицией.

Но на сей раз во дворе было пусто.

Джейк подошел ближе. В конце концов, ему давно не пятнадцать. Можно спокойно сказать миссис Маллоу: «Не хочу». Эта мысль нравилась Д.Э. Саммерсу. Но по неизвестной причине всякий раз, когда он собирался завести этот разговор, находилась тысяча обстоятельств, чтобы его отложить.

В доме хлопнула дверь. Бывший коммерсант как раз щурился на вывеску: «Похоронный дом Саммерса: Гробы, саваны etc. Быстрый сервис ночью и днем», висевшую над флигелем. Он увидел, как на крыльцо вышла рослая молодая женщина в унылом платье со старомодным черным бантом на груди.

— Да, отец, — произнесла она, торопливо закрыла дверь, повернулась — и тут увидела его.

Мгновение женщина стояла неподвижно, затем вихрем сбежала по ступенькам.

— Ты! — потрясенно выговорил Джейк.

— Я, — все еще не веря своим глазам, подтвердила Эмми.

Саммерс стоял, как громом пораженный. Он открыл было рот, чтобы сказать сестре: «Он сказал, что я больше тебя не увижу. Я представления не имел, где тебя искать!». Как вдруг подумал, что если бы искал, то уж, конечно, нашел бы.

А Эмми говорила без остановки:

— Он все-таки отдал меня в пансион. Сказал, что я больше тебя не увижу. Пансионов было три, я не закончила ни один, и они отправили меня к тете Рейчел. Тетя умерла в этом году, на Рождество. Они никогда не передавали мне писем! Я же представления не имела, где тебя искать!

— А…

— Знаешь, никого не осталось. Роза у нас уже давно не служит. Дороти и София повыходили замуж. Дороти за Еноха, а София — за Мафусаила, ну этого, помнишь….

— Сколько же ему лет? — ахнул Джейк, припомнив свирепого джентльмена с большим носом и седыми бакенбардами, не упускавшему случая напомнить пресвитеру Саммерсу, что его сын опозорил общину в очередной раз.

— Шестьдесят два, но это неважно, — отмахнулась Эмми. — Ей самой-то уже тридцать семь! Зато он богат и благочестив. По крайней мере, с виду. Мистер Уксус и миссис Уксус в лучшем виде.

— Ну, а ты что же?

— Я?

Эмми взяла брата под руку.

— Пойдем? Мне нужно в лавочку.

— Керосин, — догадался бывший коммерсант.

— Он самый. Послушай, а ты можешь…

— Что за вопрос, конечно, я тебя увезу!

— Куда ты все время спешишь! — засмеялась Эмми. — Я знаю. Я хотела сказать: ты можешь купить мне мороженое?

Глава 8, в которой сплошной скандал из-за женщин

«Ванхеллер», «Уолдорф», имбирное, потом «Мараскино»^[1], розовое, кофейное и еще пломбир «Дельмонико» — все это поместилось в Эмми за один раз.

Восемь рожков мороженого.

«Отец всегда был скрягой», — думал Джейк, не в силах определить, есть в доме деньги или отцовский «скорбный труд искупающий» все-таки пришел в упадок. В темноте и пыли стоял тот теплый, неряшливый запах, что издают старые дома с плохой вентиляцией, проржавевшими трубами водопровода и большим количеством нафталина, которым прислуга, не жалеючи, посыпает старье.

В холле, захламленном старой мебелью, среди которой торчала вешалка, громоздились сундуки. На сундуках валялись стопки слежавшихся газет, перевязанных веревками, пустые мешки, на них — таз. Горку дров рядом со входом в гостиную венчал чайник.

Мистер Эзра Джосайя Саммерс — рукоположенный пресвитер берлингтонской общины «Первая баптистская церковь», почетный председатель городского Общества трезвости и похоронный церемониймейстер сидел у камина, опираясь на свою палку. Ему уже исполнилось восемьдесят. Его старческие руки скрючила подагра. Его волосы стали седыми, редкими, а вечно мешающая прядь — такая же, как у сына, спадала сосулькой на лоб. Но фигура, хотя и стала еще более грузной, сохранила гордую осанку, темный сюртук «Принц Альберт» был ладно скроен и крепко сшит, и Джейк готов был поклясться, что на отце один из тех костюмов, что шились еще в те времена, когда будущего коммерсанта Д.Э. Саммерса водили гулять в платьице.

Пресвитер даже привстал в кресле, когда увидел, кто пришел вместе с дочерью. В горле у него захрипело и засвистело.

— Вернулся, блудный сын? — во рту похоронного церемониймейстера обнаружилась прекрасная вставная челюсть. — Хорошо. Очень хорошо.

Он долго и пристально смотрел на Джейка, потом тяжело поднялся, подошел и похлопал его по груди.

— Твой галстук неплохо выглядит. Мне нравится, как ты его завязываешь. Мистер Льюис тоже неплохо завязывал галстуки на покойниках, пока не попытался украсть бобы с огорода этих пройдох Лароз. Твой приятель Альфред выстрелил в него картечью.

Отец ухмыльнулся и Саммерса передернуло. Ни Альфред, ни Генри Лароз никогда не были его приятелями. Обоих братьев он и сейчас удавил бы собственными руками.

— Вспомни мои слова, — спокойно произнес он. — Из ябед не вырастают порядочные люди.

Отец закашлялся и долго, надсадно перхал.

— Альфред всегда стрелял солью, но на этот раз перепутал дробовики. Выстрел, — он взмахнул палкой, — и мистер Льюис больше не может так прекрасно завязывать галстуки. Ты вовремя. Идем. Мне надо работать.

Джейк улыбнулся.

— Боюсь, что придется тебе обратиться с этим соблазнительным предложением к Альфу. Раз уж он лишил тебя персонала, пусть…

— Альфред Лароз — г****! И Генри Лароз — г****! — гробовщик тяжело сжал пальцы на рукояти своей палки. — Никому нельзя верить. Идем.

Саммерс представил скальпель, не нуждающийся в стерилизации, и оцинкованный стол со стоком для омерзительных жидкостей, и зеленую банку с формалином, и фиолетовую с денатуратом, и большой шприц для заливания воска под кожу мертвеца — и множество других вещей. Встреча со всем этим была неизбежна, но бывший коммерсант надеялся, что состоится она тогда, когда его уже не будут волновать никакие вещи, проблемы и дела.

Похоронный церемониймейстер поднялся, подошел и сжал его локоть.

— Ты наследуешь мое дело. Нет, никаких вопросов! Ты вернулся. Значит, все в порядке.

Бывший коммерсант с тоской смотрел в щель между занавесей, где только что скрылась сестра.

* * *

Тем временем дела на Колчестер-авеню обстояли так себе. М.Р. Маллоу объяснял мачехе, почему он до сих пор не женат, затем отбрехивался по очереди от всех местных невест от шестнадцати до тридцати трех лет, и, наконец, должен был ответить нечто такое, чтобы миссис Маллоу перестала допытываться, когда же она, наконец, будет нянчить внуков.

— Я старый больной человек, — жалобно сказал он. — У меня живот болит. Наверное, что-то съел. И еще, ты знаешь, мам, кажется, я стал хуже видеть.

.

* * *

Опираясь на свою палку, отец вернулся к камину и опустился в кресло.

— Погоди, я только немного переведу дух — и пойдем.

Он дышал и со свистом.

— Как я устал. У меня совсем не осталось силы. Эти проклятые гимны по четыре раза за службу — они сделали меня глухим. Я провел всю жизнь в обществе полоумных. Я ничего не соображаю. Практическая сторона дела каждый день требует последних жалких остатков моих мозгов, а я устал.

Отец показал палкой на окно.

— У нас тут орудуют итальяшки, всякие Пистотти и Макарони. Хоронят вовсю. Хорошо еще, что они убивают друг друга, всегда есть работа. Да, итальяшки — это удар. Но ничего, сынок. Я выдал дочерей замуж — теперь я могу вздохнуть спокойнее. Мы справимся с тобой, справимся.

Джейк молчал.

— Что за времена, — бубнил похоронный церемониймейстер, — хоронить некого. Все разъехались.

— Да? — бывшему коммерсанту нужно было срочно отвлечь внимание отца на какую-нибудь другую тему. — А мне показалось, наоборот: понаехали.

— Понаехали, — брюзжал отец. — Знаешь, кого я хоронил до итальяшек? Ирландцев! Ирландцы, немцы, поляки — как только появился итальяшка со своей похоронной конторой, все переметнулись к нему. «Пресвятая Дева Мария!» — и все. Чертовы католики!

Он посидел молча несколько секунд, глядя в пустой камин, и произнес:

— Сейчас, сейчас. Я только немного посижу, и мы пойдем с тобой работать.

— Отец, — сказал Джейк, — ты неправильно меня понял. Я заглянул к тебе ненадолго. Хотел просто навестить и…

И осекся. Если сейчас заговорить об Эмми — добром это не кончится.

— Придется тебе нанять кого-нибудь в помощь, — продолжал бывший коммерсант.

Гробовщик шевелил губами, по-прежнему глядя в темный камин.

— Ты просто меня убиваешь, вот все, что я могу сказать. Славьте Господа! Я отдал своему делу всю жизнь. Оно кормило меня, мою семью. Я жил своими трудами. Я похоронил половину этого города. Нам было здесь очень трудно, очень. Со времен Гражданской войны так мало людей умирало здесь не своей смертью… Это же не Запад. Вот там гробовщики процветали. Но мы оставались здесь. Посмотри в мою приходную книгу. Посмотри на их возраст: восемьдесят пять, семьдесят девять, семьдесят восемь… Мне приходилось гоняться за каждым центом, как последнему жиду из Нью-Йорка. А ты хочешь, чтобы все это исчезло? Ни за что на свете! Ты явился и ты должен меня поддержать.

Раздался жуткий скрежет и хрип: часы над камином пробили час. Потом засипели — и продолжили свое зловещее тиканье.

— Не могу, — пробормотал Джейк. — Да и не хочу, ты же знаешь, что никогда не хотел. Я приехал ненадолго. Но у нас есть несколько дней и я могу поискать кого-нибудь, кто бы…

Отец протянул руку, как если бы собирался сказать что-то ему на ухо. Джейк наклонился — и похоронный церемониймейстер долго и с удовольствием щупал его галстук.

— Хорошо, очень хорошо, — прошептал он.

Бывший коммерсант замер.

— Папаша, что ты делаешь? Я не покойник.

Всю жизнь Д.Э. Саммерс гордился неизменно безупречным узлом своего галстука.

«Как?! — М.Р. Маллоу смотрел в зеркало, зверски вращая глазами. — Как ты это делаешь?

— Как-как, обыкновенно», — бубнил, даже не глядя на себя, Д.Э. Саммерс.

Галстуки-жабо, широкие галстуки из атласа, галстуки-бабочки на тонкой полоске стоячего воротника, пластроны и манишки — всему этому он учился с детства. Все эти разновидности респектабельных удавок должны были лежать на впавшей мокрой груди покойника так, как если бы снизу их подпирало невидимое дыхание.

Гробовщик с огорчением выпустил галстук из рук.

— Все пропадает, вот честное слово, пропадает, — пробормотал он, заглядывая в глаза сыну.

— Я же сказал тебе: нет.

Отец ласково заморгал. Его выцветшие зенки сочились старческими слезами, под ними набрякли мешки, улыбка была бессмысленной.

— Вот чего я дождался от сына, — промолвил гробовщик совсем как в былые времена, и сложил руки на животе. — Правильно. Правильно. И с Иовом так же было. Иов был праведником, Господь решил испытать его, как испытывает меня сейчас.

— Что тебе дались эти покойники? — как мог, мягко, произнес его сын. — Тебе девятый десяток. Почему ты никак не успокоишься?

— Я понял, — покивал отец. — Я успокоюсь. Я брошу все, уйду за стены города и буду сидеть в выгребной яме. Я буду ждать Господа. Как Иов.

— Не знаю, чем тебе и помочь, — бывший коммерсант пожал плечами. — Где я возьму для тебя городские стены? Но если ты так хочешь, чего для папаши не сделаешь, сам построю. Выгребных ям у нас хватает. Ты сможешь, как Иов, сидеть в навозе и скоблить свои струпья черепком.

— Аллилуйя.

— Да, вот что. Я хотел поговорить с тобой об Эмми.

— А? — удивился отец. — Что?

— Она уезжает со мной.

Джейк произнес это небрежно, ожидая бури.

— Пусть уезжает, — отец с кряхтением вытянул ноги и прислонил рядом упавшую палку. — Пусть едет, куда хочет. Но выслушай меня. Я тебе говорю о моем предприятии.

Он сделал сыну знак нагнуться так, чтобы их лица оказались как можно ближе.

— Оно должно сохраниться. Великие белые парни хоронили друг друга в этой стране, когда их убивали индейцы. А что было хорошо для них, хорошо и для меня.

— Ты что, папаша, окосел? — ахнул Джейк. — Какие великие белые парни?

— Я не окосел, — сказал отец безо всякой обиды и радостно захихикал.

— Какие великие белые парни! — заорал Саммерс. — Что ты несешь, старый?

— Франклин, Джефферсон и прочие разные великие люди, — серьезно сказал гробовщик.

Он поднимался, тяжело опираясь на свою палку.

— Я хочу, чтобы ты остался здесь. Чтобы ты высоко нес знамя скорбного дела нашего, потому что без него ко времени тысячелетнего царствования Его в Вермонте не останется ни одного порядочного похоронного заведения.

Старик медленно выживал из ума.

* * *

Разговор с миссис Маллоу кончился визитом к оптику. Дюк боролся до последнего. Он проявлял ловкость, изворотливость и прямо-таки головокружительную дипломатию.

Результатом стал заказ новых золотых очков. Которые должны были обойтись компаньонам в двадцать два восемьдесят. Которые, в случае, если клиент не придет за заказом, забрала бы мачеха этого клиента. Которой опять ударило в голову творить добро.

Деваться было некуда. Маллоу разменял последнюю стодолларовую купюру.

Беда не приходит одна. После оптики пришлось идти с мачехой к портному. Потом к сапожнику. Потом миссис Маллоу решила заглянуть в галантерейную лавку.

Удивительно, как в ситуации, когда необходимо экономить, каждая мелочь так и норовит ударить вас по карману.

* * *

— Ну, я пойду, — Джейк поправил висевший на локте пиджак и крикнул: — Эмми, ты готова? Все, отец, теперь ты сможешь вздохнуть спокойно.

Он уже почти подошел к двери. Эмми, крикнувшая сверху «да», уже сбегала по лестнице.

— Подожди-подожди-подожди, сыночек, — гробовщик поманил пальцем. — Иди-ка сюда.

Джейк неохотно вернулся.

— У меня похоронное дело, — сказал отец. — Бывали времена и получше, но я могу показать свои расходные книги и тот налог, который я плачу штату. Контора приносит мне одиннадцать тысяч в год. Скажи-ка мне, любезный сыночек: каковы твои доходы?

Возникла пауза.

— Зачем тебе? — хмуро спросил Саммерс.

— Мне это интересно. Ты куда-то собрался увезти мою дочь и свою сестру. Скажи мне свои доходы. Открой тайну. Назови мне цифру.

— Цифра «достаточно» тебя устроит?

Отцовская палка пригвоздила его туфель к полу.

— Так говорят в магазине, где продают «роллс-ройс»: «Мощность двигателя достаточна». Ты, кажется, не в магазин пришел, а к папаше.

— Ого! — развеселился коммерсант. — Откуда это ты знаешь такие вещи?

— Это написано в каждой газете. Сыночек, не перебивай меня и скажи: сколько ты зарабатываешь и как?

Последовало долгое молчание. «Его контору нужно продавать сейчас, — лихорадочно думал Саммерс, — когда он умрет, за нее не дадут ни цента».

— Ну, хорошо, — сказал, наконец, он. — У меня… Какого черта я должен называть тебе цифры!

— Плевать, я сам назову тебе цифру. Скажи мне только, как ты зарабатываешь на жизнь.

— Автомобильный сервис и рекламное бюро. Ты знаешь, отец, что такое рекламное бюро?

— Я не могу, держите меня! — гробовщик засмеялся астматическим смехом. — А то я не знаю, что такое рекламное бюро! Боже, какой ерундой занимается мой сын. Всегда удивлялся, что за это кто-то платит. Автомобильный сервис — это интереснее. И что? Что ты делаешь?

— Обслуживаю автомобили на дороге.

— Ты стоишь на дороге?

— Да, — Саммерс улыбнулся. — Мое заведение стоит на дороге.

— И сколько оно тебе приносит?

— В год — тысяч двадцать.

— Гм, это неплохо. А скажи мне, сыночек, от чего зависят доходы в твоем деле?

— Папаша, — прищурился коммерсант, — что-то ты выглядишь слишком бодрым для немощного старика.

— Я бодрый потому, что передо мной счастливое будущее, — кротко ответил гробовщик. — Оно безгранично и бесконечно. Оно залито сияющим светом. Я ведь не суетен. Меня ничего не тревожит, не вносит разлад в душу. Люди умирают всегда, и всегда их будут хоронить. А твои поганые автомобили… Двадцать лет назад твой поганый бензин продавался в аптеке по одному центу за галлон. Сейчас человека, который захочет открыть свою собственную газолиновую станцию на шоссе, сметут быстрее, чем улетает испорченный воздух, когда открывают форточку. Если, к примеру, я продам контору, куплю две бочки, покрашу их желтой краской и выставлю на шоссе, я не проживу и двадцати минут. И ты хочешь сказать, что вполне преуспеваешь?

Он засмеялся, задохнулся, закашлялся и, наконец, уставился на сына.

— Видишь ли, папаша, это не просто газолиновая станция. Во-первых, это станция обслуживания. Заправляем, чиним, красим и все такое. Все, что может понадобиться. А во-вторых, я работаю… — Саммерс замешкался. — …я работаю на Форда.

— Ты работаешь на заводе? — глумливо усмехнулся отец.

— Нет, — отрезал Джейк. — Долгая история.

— Изложи мне ее покороче, чтобы я понял.

— Черт возьми, какой у меня занудный папаша.

— Я не занудный.

Саммерс наклонился к самому уху гробовщика.

— Ты измучил меня. Почему я должен перед тобой отчитываться?

— Потому что ты никак не можешь уяснить сам себе, что…

–…ты всего за полчаса вынул из меня душу! — заорал бывший коммерсант. — Я закрою тебя в уборной, ты, старый лунатик!

— Мне и так приходится проводить там много времени, — кротко отозвался отец. — Я не против. Если ты будешь приносить туда несколько кусочков колбасы, мне этого будет достаточно.

Он крепко ухватил сына за рукав.

— Так, значит, ты остаешься?

Саммерс был рад, что его сейчас не видит компаньон, миссис Маллоу, или, не приведи Боже, доктор Бэнкс. Никто не должен был видеть его в таком состоянии. Грудь бывшего коммерсанта вздымалась, ноздри подергивались. Он чувствовал, что у него дрожат колени, словно в те времена, когда братья Лароз ждали его за углом после уроков.

— «Мы работаем на Форда»! — передразнил отец. — Ха, ха, ха. Я понимаю такую работу: сборка автомобилей, прикручивание гаек, притирание клапанов и тому подобные вещи. Это мистер Форд не делает без тех, кто это умеет. Дорогой сыночек, ты этого не умеешь, верно? А что касается всего остального — неужели ему никак не обойтись без тебя? Да? Значит, есть какая-то работа, которую мистер Форд не может выполнить без тебя?

— Есть такая работа, — спокойно ответил Джейк. — Она называется эвент-менеджер.

Отец ласково заморгал.

— Мне всегда казалось, что на тебе плохо отразилось, когда ты в детстве упал с качелей. Я знал, что это не пройдет даром.

— Да пошел ты к черту.

И Саммерс направился к выходу.

— А ты знаешь, что я видел мистера Форда? — отец нехорошо усмехнулся ему вслед.

Бывший коммерсант остановился.

— Где же ты его видел?

— Тогда он еще не был настолько богат, как сейчас. Но он заезжал, проездом был в нашем городе. Я встретил его в ресторане, где обедал тогда.

— Ты? — с улыбкой переспросил Джейк. — Обедал в ресторане?

— Я обедал, — подтвердил отец.

— Ты? В ресторане? — Саммерс хлопнул себя по колену и рассмеялся. — Да никогда в жизни не поверю, что ты там обедал. Я не был в ресторане ни разу, пока не уехал из дома. Ты же всю жизнь скряжничал. Ты всегда говорил, что подобные заведения — порождение греха!

— В молодости мы ведем себя не так, как хотелось бы, чтобы мы вели себя в старости, — смиренно сказал отец. — Иногда, — он особенно подчеркнул это слово, — я бывал в ресторанах. И вот однажды туда зашел мистер Генри Форд. Все сказали: «Вот это — мистер Форд«. Ты сидел тогда рядом со мной, такой маленький, славный, с такими белоснежными волосиками на голове. Мистер Форд погладил тебя по ним и сказал: «Знаете, сэр, у вас неплохой мальчуган. Он станет вам надежной опорой в старости».

Джейк в изумлении смотрел на отца. Даже при самых грубых подсчетах получалось, что в 1908 году, когда к Форду пришла первая слава, и где-нибудь, вероятно, уже могли узнавать его в лицо, Джейк Саммерс и сам мог сидеть в ресторане с маленьким сыном — при некотором стечении обстоятельств.

— И что? — усмехнулся он. — Это что-то меняет?

— Неважно, — отмахнулся пресвитер. — Я просто хочу сказать, что похоронное дело надежно. В конце концов на Сент-Какамбер-авеню есть Церковь Последних Двадцати Трех Дней Иисуса Святой Пятницы. Пока она стоит, все ее члены будут хорониться исключительно у меня. Их довольно много.

— Ну и сколько же этих членов? — едко поинтересовался бывший коммерсант. — Трое? Пятеро?

— Хотя бы и так! — не сдался гробовщик. — С их чадами и домочадцами получается…

— Ах, вот что, — протянул Саммерс и небрежно скрестил руки на груди. — Ну-ка, теперь ты мне расскажи: сколько народу в год там умирает?

— По двое, — быстро сказал отец. — По двое, по трое.

— Сколько же ты с этого имеешь?

— Неважно, я буду иметь это всегда. Никто из их родных никогда не пойдет к итальяшкам.

— Сколько же покойников ты обрабатываешь в год? И что ты с этого имеешь? Не рассказывай мне, что ты еще печатаешься в ваших вонючих газетах.

— Истинная репутация… — начал пресвитер баптистов.

Он посмотрел в глаза сыну. Повисло долгое молчание.

— У тебя подагра, — негромко произнес Саммерс.

— Голос Господа нашего движет нашими членами ежедневно и ежечасно без всяких болезней, — упрямо возразил пресвитер.

— Посмотри на свои руки, ты, старая развалина!

— Это руки человека, который всю свою жизнь зарабатывал хлеб своими руками. Как Иов!

— Вряд ли этому человеку заказывают такие же шикарные похоронные церемонии, как раньше, — заметил сын. — Кроме того, магазин цветов, в котором он покупал венки раньше — что-то я не вижу больше его на углу Какамбер-стрит с Черч-стрит.

Гробовщик опять ласково заморгал.

— Да, — сказал он. — Потому что весь угол угол Какамбер-стрит с Черч-стрит, и далее от Мелон-стрит и Гранд-Какамбер-авеню — все это принадлежит мне. Я вложил все деньги в эту недвижимость. Эта земля и все, что на ней стоит — мое. Я богат, сын мой.

Глава 9, в которой бывший коммерсант узнает о себе нечто новое

— Как же ты не понимаешь, что я хочу тебе добра? — сказал Саммерс-старший, увидев, что Джейк твердо намерен уйти.

— Ой, — устало отмахнулся тот.

— Глас Господа нашего отчего не раздается в ушах твоих? — послышалось ему в спину. — Неужели ты не слышишь, что я всячески призываю тебя к нему? Чтобы ты понял греховность всего суетного, тленного. Уж кому и знать про суетность тленного, как не мне?

Ему не ответили. Джейк Саммерс уже был в дверях.

— Ты каким идиотом был, таким и остался, — сказал гробовщик. — Я думаю, что падение с качелей было причиной… Ты был совсем крошкой тогда.

— Отец, может, у тебя есть какие-то другие сыновья? — обернулся Джейк. — У нас никогда не было качелей.

Возникла пауза. Саммерс машинально прикоснулся к маленькой отметине с правой стороны рта, которая как-то бросилась в глаза Фоксу, о которой в свое время спрашивал компаньон, и даже миссис Маллоу когда-то поинтересовалась: «Откуда у вас этот шрам, Джейк?»

— Болван! — рявкнул отец. — С каких качелей ты упал, в таком случае?

— Я упал с качелей в Баттери-парке. Мне было тринадцать. Когда я вернулся домой, ты выпорол меня, не задавая никаких вопросов.

— Ну, значит, я про эти качели и говорю. Я так переживал! Так переживал, когда ты упал с качелей! Потому и выпорол!

Саммерс фыркнул.

— Да ты вообще не знал, что я упал с качелей.

— Я знал, — уперся отец. — Мне сказали.

— Кто тебе сказал?

— Доктор Моррис.

Саммерс попытался вспомнить, знакомо ли ему это имя. Выходило, что нет. В случае, если в доме кто-нибудь болел, приходил доктор Питерс. Но доктора Питерса он помнил лет с десяти. До него был какой-то другой — совершенно точно. Может быть, как раз он? Но ведь…

Отец прищурил глаза.

— Он тебя видел.

— Чертов докторишка, — рассмеялся Джейк. — Ишь, ябеда. Надо было его тогда прибить.

— Я его зимой похоронил, — успокоил отец. — Он и тогда-то был очень стар. Славьте Господа!

Гробовщик помолчал.

— Моррис, — пробормотал он. — Ты прожил не такую длинную, как моя, но удивительно бессмысленную жизнь. Ты не понял ничего. Ты думаешь, если я хороню одиннадцать покойников в год и получаю с этого тысячу сто долларов, то это все?

— А что еще? — изо всех сил удивился коммерсант. — Ах да, ты ведь говорил про недвижимость.

И он небрежно махнул перчатками.

— Ты знаешь, откуда взялась эта недвижимость? — поинтересовался отец.

— А откуда взялась эта недвижимость?

— Я полагаю, ты помнишь, что доктор Моррис известен в нашем городе, и не только в нем, но и в значительной части штата как хороший зубной протезист.

Бывший коммерсант пожал плечами.

— Так это дантист? Тогда понятно. Ну, пап, ты даешь. Откуда же я могу помнить фамилию дантиста?

Фамилия дантиста, точно, была ни к чему. В детском возрасте Саммерс был в его кресле всего один раз, и дал себе железную клятву ни под каким видом не допустить второго. Второй раз состоялся ровно восемь лет назад. М.Р. Маллоу страшно завидовал компаньону по этому поводу, хотя и говорил, что только конченый маньяк может чистить зубы дважды в сутки по пять минут независимо от времени, настроения, степени опьянения, плохого самочувствия, усталости или спешки.

— Я не удивлен, что ты так и не научился видеть дальше собственного носа, — снисходительно произнес отец. — Доктор Моррис был чудесный золотых дел мастер. Никто, как он, не мог облачить в золото абсолютно железные зубы. Ты догадываешься, мой дорогой мальчик, откуда у него были такие зубы?

— Папаша! — потрясенно прошептал коммерсант.

— Да, я тебя слушаю? Аллилуйя, славьте Господа!

— Папаша, — задушевно повторил Джейк, — когда я продавал бальзам «Друг мужчин» — почти чистое слабительное — честным гражданам в Калифорнии и разные другие штуки — то и тогда меня не хватало на такое свинство! И после этого ты обвиняешь меня в беспутности?

— Унция золота [аптекарская унция — 30 г] с одного покойника — совсем не мало, — отец потряс пальцем. — Господь Бог наш постоянно, во всех откровениях своих учит нас рачительному отношению к имуществу. Даже Исав продал свое первородство за миску чечевичной похлебки. Сейчас этот суп, хороший бобовый суп с томатом наливают даром разгильдяям вроде тебя, чтобы они не работали. Как меняются времена!

«Черта с два они меняются, — подумал бывший коммерсант. — Вот, оказывается, в чем дело. Я не паршивая овца, а достойный наследник. Не беспутный тип, позорящий семью, не авантюрист, сбившийся с пути, а потомственный жулик. Настоящий, беспримесный».

— Папаша, папаша, — Саммерс покачал головой. — Да на тебе клейма негде ставить! А еще беспомощным прикидываешься. Гуляй в саду, ешь мороженое, корми лебедей в парке и не приставай ко мне со своими покойниками!

— Да, о клеймах, — не унимался похоронный церемониймейстер. — Половину золота доктор Моррис забирал себе. Ну, а свою половину я должен был как-то легализовать.

Бывший коммерсант почувствовал, как опустело в животе.

— О Господи! — воскликнул он. — Это же тридцать лет тюрьмы. Как ты это делал?

— Очень просто, — с улыбкой сказал отец. — Я переправлял свою половину золота в Соединенное Королевство.

Саммерс помолчал. Сдвинул брови.

— Погоди, что-то я не понял. Куда ты девал золото, на котором нет клейма?

— Бестолочь, — отмахнулся отец. — В Англии нет клеймения золота. А у нас, любезный сыночек, ставится клеймо Федерального Резерва. Ты и этого не знаешь? Что же ты тогда знаешь?

Теперь уже Саммерсу было плевать на оскорбления. С золотом он дел не имел. Ему было интересно другое.

— А… через кого ты это делал?

Лицо пресвитера просветлело.

— Ну, если ты войдешь в долю и, наконец, отбросишь все свои фанаберии, я тебе…

— Нет, в долю я не войду.

Бедность, позор, голод, что угодно, только не это.

–…много чего объясню, — триумфально закончил отец и с заговорщицким видом прошептал: — По правде говоря, эти итальяшки мне многим обязаны. У них постоянно масса проблем. Ты помнишь старый добрый кольт, из которого я учил тебя стрелять в подвале? Сейчас в моде страшные пушки, которые превращают человека в фарш! Они разносят его голову спереди! Помнишь, как раньше выглядело выходное отверстие от пули? Теперь вместо выходного отверстия сносит полбашки! А ведь мать должна видеть своего сына в гробу, как живого! Эти макаронники совершенно не в состоянии ничего сделать аккуратно. Они вообще ничего не умеют!

Он поманил сына пальцем:

— Никому не говори, но, между прочим, многие из клиентов этих макаронников привозятся ко мне. Это я придаю им благообразное католическое выражение лица человека, умершего своей смертью. Ты не поверишь, большинство из них в первый раз в жизни имеет приличное выражение лица.

В повисшей тишине стало видно, как исчезает солнечный свет, пробивавшийся сквозь занавеси: должно быть, над домом проплывала туча.

— Старый… — медленно начал Джейк.

— Оставайся с нами! — отец шутливо пихнул его в бок. — Это далеко не все. У нас большие перспективы!

Он приподнялся и прошептал ему на ухо:

— Огненное погребение. Оно дает невероятные возможности!

«Нет, меня все-таки заберут в сумасшедший дом, — подумал бывший коммерсант. — Сам сдамся. Если когда-нибудь выберусь отсюда».

— Что же ты имеешь с огненного погребения? — спросил он вслух.

— Многое, — похоронный церемониймейстер преисполнился энтузиазма. — Например, кое-что от людей, которые застраховали своих родственников.

И он захихикал в кулак.

С момента, как ушел Д.Э. Саммерс прошло уже три с половиной часа. В доме Маллоу забеспокоились.

Глава 10, в которой все еще хуже, чем было

Отец сел удобно, сложил руки на животе.

— Представь себе, сыночек, что, например, умерла престарелая мисс Смит, которая заключила договор в «Страховом обществе Ллойда» и вдруг скоропостижно скончалась. Вечером ко мне приходит молодой человек из страховой компании и говорит: «Э-э-э, э-э-э, это у вас мисс Смит?» Я говорю: «Да». — «Мне нужно получить решение суда. Когда она отправится в крематорий?» Я говорю: «Боже мой, через три дня, как и положено». Молодой человек говорит: «Благодарю вас», — и отправляется за решением суда. На следующий день утром мы отправляем мисс Смит в крематорий, а я говорю молодому человеку: «Боже мой, извините! У меня голова пошла кругом. Я все перепутал!»

— Ты отправил мисс Смит в крематорий раньше времени? — едва дыша, переспросил Саммерс.

— Да, — гробовщик почесал голову, — произошло недоразумение. Сам не знаю, как это вышло. Я не хотел причинять страданий скорбящим родным.

— Сколько же раз ты…

Похоронный церемониймейстер вскочил и замахал руками.

— Еще ни одного! Это только мои мечты! У нас еще нет огненного погребения, — он чуть не плакал. — Мы отстаем от жизни!

— Отстаем от жизни? — Джейку едва не стало смешно. — Да у тебя в доме даже электричества до сих пор нет, старый дурак!

— Ты знаешь, сколько стоит электричество? — тут же поинтересовался похоронный церемониймейстер.

— Знаю!

— А то! — отец крякнул. — Я и без электричества хорошо вижу. У меня прекрасная хирургическая лампа с рефлектором.

— То-то ты все время щуришься. Ты бы хоть занавеси раздвинул. Сидишь в темноте, как крот.

— Сыночек, ты дурень! — отец направился к занавесям, но не отдернул их, а только посмотрел на улицу в щель между ними. — Ты что думаешь, я всерьез? Милый мой, если ты сбежал из дома от такого папаши, которого ты себе вообразил, ты бежал от призрака. Я совсем не такой.

Он подошел к сыну и шутя стукнул его палкой по ноге.

— Давай, я веду тебя в курс дела, а? Как-нибудь на днях, ночью, мы обработаем очередного итальянского покойничка, разопьем у меня в морге бутылочку виски и все обсудим. Я расскажу тебе много интересного!

— Ну все, сейчас точно надо отступать, — вполголоса сказал коммерсант как бы самому себе.

— Ты можешь отступать, сколько хочешь. Но я зародил сомнения в твоем сердце?

— Ох, совершенно забыл, — коммерсант почесал затылок, изображая досаду. — Я же паршивая овца.

— Слушай, овца! — рявкнул гробовщик и Саммерс шарахнулся, чтобы не дать отцу схватить себя за галстук. — Здесь сам Господь Бог Спаситель наш незримо предстоит!

— Ну, пускай себе предстоит, а я пойду.

Пресвитер со скрипом усаживался.

— Хорошо, — добродушно сказал он. — Лишу наследства.

— Лишай, — задушевно согласился сын. — Далось мне твое наследство.

— Какой интересный вопрос, — произнес отец каким-то новым тоном. — Значит, тебе мое наследство не нужно?

— Нет. Не нужно, — улыбнулся бывший коммерсант.

— А вот мне твое очень даже нужно.

Бывший коммерсант с облегчением рассмеялся.

— Мое завещание у нотариуса. Тебя там нет.

— Мы с мистером Скьявони этот вопрос обсудим, — заметил гробовщик с нехорошей усмешкой.

Саммерс ослабил узел галстука, делая вид, что поправляет его небрежным жестом.

— Знаешь, отец, по-моему, ты устал. Тебе нужно отдохнуть в каком-нибудь комфортабельном санатории.

— Никогда этим делом не баловался, — возразил гробовщик. — Не отдыхал. Всю жизнь работал. Я привык.

— Думаю, самое время. У меня есть знакомые. Тебе помогут устроиться в отличное респектабельное место. Там есть озеро, парк. Библиотека. Ты сможешь найти там много книг и журналов… э-э-э, на интересующие тебя темы.

В эту минуту он с ужасом вспомнил, что устраивать отца даже в самом скромном «санатории» денег нет. Засунуть отца в сумасшедший дом для бедных?! Да милосерднее будет его застрелить!

— У тебя есть какая-нибудь девка из психушки, что ли? — отец гадко засмеялся.

Коммерсант вздрогнул от своих мыслей.

— Что делать, папаша, ты совсем выжил из ума.

— Сыночек, оставь свои фанаберии! — похоронный церемониймейстер молитвенно простер к нему руки. — Войди в мое дело. Тебе понравится.

— Так, — сказал Саммерс. — Прежде, чем я пойду, скажи мне. Мне просто интересно: как ты думаешь, на что нужны деньги?

На этот раз молчание было особенно долгим.

— Тебе не нужны деньги? — удивился отец.

— Нет, почему же. Но как ты думаешь, на что они мне нужны?

— Но я не знаю! — отец развел руками. — Наверное, ты хочешь семью?

Саммерс фыркнул.

— Да кто за меня пойдет с таким папашей.

— Очень мне нужна твоя семья и твои ублюдки, которые будут мне тут вонять, орать и гадить в саду, — тоже фыркнул гробовщик.

— Тогда зачем тебе понадобилось тянуть меня в свое дело, когда у меня есть собственное?

— Да потому что я хочу передать тебе свое дело!

— Папаша. Хватит.

Саммерс понимал, что будет почти болен, когда окажется в доме Маллоу, но первое, что он сделает — достанет бювар и напишет: «Дорогой Мики, ситуация обстоит так-то и так-то. Похоронное дело нужно продать уже сейчас. До возвращения из Европы заниматься им не смогу. Возьми с собой старого мистера Фрейшнера. Вдвоем у вас наверняка получится убедить моего отца продать дело и тогда…»

Старый гробовщик выбрался из кресла и приблизился к сыну вплотную.

— Голубчик мой, если ты при мне живом собираешься продавать дело, это будет то же самое, как если бы ты собирался продавать его после меня мертвого! Ибо тебе тоже предложат одни гроши. Все в городе ждут, когда я помру и надеются, что оно достанется им за тридцать долларов, — он потыкал сына пальцем в грудь. — Ты, ангел мой, вынужден будешь принять его и продолжить, чтобы продать спустя какое-то время. И ты останешься здесь и познакомишься со всеми моими клиентами. И ты войдешь в Церковь Простых Предпоследних дней. И я познакомлю тебя с мистером Скьявони. Чтобы все в городе знали, что дело продолжено, а не продано мистеру Скьявони с молотка!

— Мне не нужно твое дело! — потеряв терпение, тоже заорал бывший коммерсант. — Пусть оно уходит с молотка. Пусть оно катится к черту в задницу! Ты изуродовал мне всю жизнь своим делом!

Гробовщик чуть не плакал.

— Но оно же пропадет!

— Туда ему и дорога!

— Ладно, — с мстительной покорностью сказал отец. — Ладно. Я усыновлю молодого итальянца.

— Валяй, — Джейк пожал плечами. — Усынови. Хоть молодого итальянца, хоть старую итальянку.

Он опять хотел уйти, но отец поймал его за рукав.

— Хорошо, быть посему, — сказал он. — Если ты не хочешь, если ты не можешь, если у тебя нет… — он замолк. — Так ты продаешь автомобили?

— Да.

— И сколько же ты продаешь автомобилей в год?

— Несколько сотен.

— Войди в берега, — посоветовал отец. — Несколько десятков, ты хотел сказать? Двадцать автомобилей? Двадцать пять? Тридцать?

— Они дешевые, — коммерсант небрежно махнул рукой. — Автомобили стали покупать чаще, чем ботинки. Ты не представляешь, как расхватывают фордовские жестянки.

Отец зевнул.

— А если продать столько жестянок, что на них упадет спрос?

— Я подумываю об этом.

— О чем ты думаешь?

— Я как раз и не хочу вступать в твое дело, потому что у меня есть планы на другие дела.

— И что же это за планы? Скажи мне, сыночек.

Запоздалая мысль догнала Джейка Саммерса и он застыл от ужаса. Перед ним была головоломка — как всегда. Предложение отца было недостающей частью неизвестного целого. Следовательно, все шло правильно. Но то, во что сложились эти части, оказалось худшим кошмаром его жизни.

Сделав то, что говорит отец, завтра он забудет все денежные проблемы. А послезавтра сможет застрелиться с легкой душой, потому что жизнь его не будет иметь смысла. Все, ради чего он в свое время сбежал из дома, все, чему научился и что делал, все, чем был счастлив — все было зря.

Значит, проиграл? Проиграл всю жизнь со своими мечтами?

Пусть.

«Я не приму его предложения. Никогда. Независимо от того, чего это будет стоить и какими будут последствия».

— Не хочешь говорить? — гробовщик засмеялся. — Значит, я прав, сыночек. Дела у тебя плохо. А ведь я искал тебя! Что, не веришь? А я искал. И знаешь, что я тебе скажу?

Сын молча смотрел на него.

— Первая твоя профессия была китобой, — эти слова старый гробовщик произнес со значением. — Так? Так или нет?

— Нет. Я был простым палубным матросом на китобойном судне.

— Ты должен был научиться бить китов. Не научился. Поэтому…

— Каких, в жопу, китов! — Джейк почувствовал, как яростно бьется сердце. — Вот юнга, вот палубный матрос, матрос, два помощника капитана, капитан. А вот китобой. Понимаешь разницу? Я шел в ма-тро-сы!

— Но все равно ты был в доле, — спокойно заметил отец.

— Папаша, я драил палубу, вязал снасти, никаких китов никогда не добывал, делать этого не умею, не хочу и не буду.

— Значит, ты не умеешь добывать китов, — отец развалился в кресле. — Кем ты стал потом?

— Шарлатаном, — лаконично ответил Джейк.

— Много заработал?

— Кое-что, — Саммерс пожал плечами. — Но дело оказалось такое… или, вернее, дела оказались такие… Знаешь, папаша, лучше быть жуликом на законном положении.

Тут Саммерс умолк.

— Итак? — вопросил отец.

Ответа не было.

«Единственная атака, которую я мог бы предпринять, — думал бывший коммерсант, — прямое обращение к этому Скьявони. «Все ждут моей смерти». Все — это же явно он. Сколько он даст за то, чтобы я убрался из города? Боюсь, что ничего. Нет, так не пойдет».

— Матрос из тебя получился, я в этом не сомневаюсь, — неторопливо проговорил похоронный церемониймейстер. — Шарлатан, мошенник, автомобильный дилер — все они получились из тебя будь здоров, но дело не в этом, — отец почесал седую голову. — Итак, я тебе предлагаю возможность — только потому, что я твой отец. Иначе ты, конечно, никогда бы не получил этого. Вот посмотри, ты уже прошел длинный путь своей жизни. Ты потерпел крушение. Не так ли, дорогой бывший шарлатан, неудавшийся китобой? А я даю тебе Возможность. Подумай как следует. Ты уже немолод. О, это очень неприятно, я знаю! То, что я говорю, оскорбительно. Но подумай, сын мой. Я знаю, что тебя дразнили в школе. Я знаю, что ты так любил стрелять из револьвера, потому что пороховой запах перебивает запах покойника. Он впитывается в рукава, в обшлага сюртука, в воротник. (Он понюхал рукав). Я знаю это очень хорошо. Я сам страдал от этого. Но сейчас я даю тебе дело и оно стоит на твердых основаниях.

Он лукаво посмотрел на сына.

— Ты, конечно, хочешь жениться?

— Папаша, — кисло спросил Джейк, — ну, ты-то с чего решил, что я хочу жениться? Тебе опять сказал доктор Моррис? Или это был мистер Скьявони? Может, сам Форд?

— Женишься ты или ты не женишься, — небрежно отмахнулся отец, — не забывай, у тебя есть сестры. И их надо будет обеспечивать.

— Ты же сказал, что они обеспечены.

— Они обеспечены, — гробовщик пожевал губами. — Ну, хорошо. Но если бы я записался на китобой, убежав из дома — я вернулся бы помощником капитана.

— А если бы ты записавшись на китобой, чтобы только убежать из дома, понял бы, что хочешь другого? Ты еще не знаешь чего, но уже понял, что не этого — тогда ты бы тоже вернулся домой помощником капитана?

— Да, конечно, я бы вернулся домой помощником капитана! — воодушевился отец. — И я тебе объясню, почему. На капитана я бы не потянул.

Саммерс тяжело вздохнул.

— Я тебе еще раз говорю: ты понял, что ты дождешься окончания рейса, чтобы у тебя в кармане были деньги. Тебе просто нужны деньги, чтобы искать свое дело.

Отец кивнул.

— Тогда я сказал бы себе так: я год проплавал на китобое — одним из последних китобоев в Америке. Неужели я уйду отсюда неудачником? Нет, я не уйду отсюда неудачником. Я запишусь к Фреду Хойну в норвежскую флотилию и буду добиваться…

— Да зачем же ты, как последний идиот, запишешься во флотилию, если твоя цель — заниматься тем, что ты любишь, а ты, как дурак, как последний идиот, занимаешься тем, что ненавидишь?! Почему люди вечно вешают себе на шею первый попавшийся хомут — и потом носят его всю жизнь? Ведь это самая главная глупость. Ты понимаешь, что я готов умереть, но, пока жив, хочу заниматься тем, что люблю?!

В эту минуту Саммерс решительно отрекся от мыслей о своей маленькой похоронной мастерской, которые еще недавно казались ему трезвыми и здравыми, и о студенческой газете, и о всех других местах, где был готов работать с отчаяния. Черта с два! Они его не получат!

— Дорогой мой, я это понимаю, — смиренно ответил отец. — Если ты отвергаешь дело — не отвергай своего престарелого папашу. Дай ему возможность отдохнуть на старости лет. Я, например, всегда хотел бы отдохнуть на Кубе. Небольшой особняк на берегу моря…

Отец потеребил пальцем нижнюю губу.

— Ты же только что сказал, что не хочешь? — опешил Саммерс. — Да ты и никогда не отдыхал…

— Да, но теперь я подумал, что хочу отдохнуть. Мне ведь девятый десяток. И у меня такой успешный сын! Он отвергает мое дело! Он хорош собой, у него все получается, и моя просьба о небольшом одноэтажном особняке с окнами на море где-нибудь в Сантьяго — это такая мелочь для него. Мне будет так приятно. Я буду сидеть на берегу океана со свежесваренным омаром и удить рыбу. Я люблю рыбалку.

— Да не любишь ты рыбалку. Ты никогда не удил.

В эту минуту Джейк вспомнил, как сам удил рыбу — второй раз в своей жизни, в компании одного тут… кудрявой бестолочи. Д.Э. Саммерс чуть не взвыл в голос. Ему стало казаться, что та встреча с М.Р. Маллоу и все последующее — все было только сном.

— Я удил! — уперся похоронный церемониймейстер. — Знаешь, из какого количества щек я вынимал рыболовные крючки? Я очень люблю рыбалку!

Он посмотрел на сына и прокашлялся.

— Ты подумай, подумай. У меня столько интересных идей… — отец побарабанил пальцами по ручке кресла. — А ты знаешь, что именно я изобрел морилку под красное дерево?

Глава 11. Да что же такое!

— Ну, что ты врешь? — устало спросил коммерсант, ругая себя последними словами, что не может просто заткнуться. — Это не ты изобрел морилку. Тебе просто нужна лицензия на покупку спирта.

— Ну да, я подал патентную заявку.

— И где же ты покупаешь спирт?

— В Канаде.

— Ну, сколько?

— Почти галлон^[2] на гроб.

— Папаша!

Пресвитер поднял палец.

— Я в рот не беру спиртного! Ты что, этого не знаешь?

— А что это за запах? — Джейк наклонился к отцу и принюхался. — Почему ты отворачиваешься? Морилка на кукурузном виски? А, папаша?

— Как ты мог такое подумать! — Похоронный церемониймейстер повел руками вокруг себя. — Мы ее просто здесь разливаем.

— Зачем ты разливаешь морилку в гостиной? Кто «мы»? — тут Джейка осенило. — Так вот, откуда у тебя покойники! Ты что творишь, старый дурак!

— Да по бутылкам, Господи! — гробовщик возмущенно постучал себя костяшками по лбу. — Тут делаем и тут разливаем. Я не дурак. Я никого не отравил.

— Почему же ты занимаешься этим здесь, — Саммерс про себя выдохнул с облегчением, — а не у себя во флигеле?

— Потому что в гостиную я никогда не пущу полицию, — отец фыркнул. — Ты не знаешь даже законов штата!

— Мне-то это зачем? Я покупаю коньяк у контрабандистов. Иногда покупаю.

— Когда ты покупаешь коньяк у контрабандистов, это твое дело, где его покупать. А если ты его разливаешь по бутылкам… хе-хе… — гробовщик потер висок пальцем. — Это совсем другое дело.

— Ну… — коммерсант подумал. — Значит, ты проворачиваешь дела со спиртом? Молодец, папаша. Тут ты определенно молодец. Но я все равно в дело не войду. Прощай.

Он уже дошел до дверей и тут остановился.

По морщинистому лицу отца катились крупные слезы и он вытирал их пальцем.

— А я уже так рассчитывал на тебя… Я ведь уже старенький и скоро помру…

— Вот видишь, — коммерсант опустился на краешек стула. — Ну, зачем тебе эти гробы? Ты отдохни на старости лет, может, выиграешь год-другой. Порадуешься, погреешься на солнышке. А?

Гробовщик стыдливо утирал глаза.

— Только я оставлю свое дело, я сразу же… — бормотал он, — умру. И… вряд ли что-нибудь может… заменить!

Он плакал, как ребенок.

«Застрелюсь», — подумал Джейк.

— Ты ведешь себя, как последняя сволочь! — выговорил отец. — Ты ничего не понимаешь!

— Это ты ничего не понимаешь, старый маньяк, — Саммерс поднялся. — Кончай меня шантажировать. Сами такие.

Гробовщик отер слезы и выпрямился.

— Ладно-ладно, — проговорил он. — Мы еще поговорим о том, чем ты занимаешься. И вообще я наведу справки о твоих делах.

— Это я наведу справки о твоих делах, — парировал сын. — Ты, кажется, что-то говорил о мертвых итальянцах, которых к тебе привозят по ночам?

— Привозят, — гробовщик пожал плечами. — Ну и что? Во всяком деле есть свои маленькие тайны!

Он захихикал, завязал на концах платка два узла и надел этот платок себе на голову так, что узлы воинственно торчали в стороны.

— Твой папаша — старый муравей!

— Бросай это дело, — посоветовал сын. — Я «скорую помощь» вызову.

— У нас нет «скорой помощи»! — дразнился отец. — Мы не в Нью-Йорке и не в Чикаго.

— У вас есть «скорая помощь», — усмехнулся сын. — Станция «скорой помощи» уже давно есть в каждом городе.

Гробовщик откинулся на спинку кресла.

— Давай, сынок. Зови их сюда. Я хочу посмотреть, как ты упечешь родного отца в психушку.

Коммерсант подумал.

— Как неловко, папаша. Если у меня папаша окажется в психушке… ээ, в санатории! — что же мне думать о себе? Неужели и я в твоем возрасте…

— Конечно! Ну, конечно! — с торжеством вскричал гробовщик. — В моем возрасте ты будешь полное г****.

— Почему это я буду г****?

— А ты и сейчас г****. Автомобилями он торгует. Га-га-га-га! — отец захохотал, показывая на него пальцем. — Приятно, да? Неприятно? Сопляк! Если ты чем-то торгуешь, ты должен быть железным, как скала! Как новая шляпа. Кстати, что у тебя за шляпа? Я никогда не видел, чтобы машинами торговали в таких шляпах. Это не шляпа, а г****! И сам ты г***!

— Сам ты г***, — не выдержал Джейк. — И гробы твои г****.

— Да!

— Что — да? Я сказал, что твои гробы г****!

— Сам знаю, что г****, — огрызнулся отец.

— И община твоя г****!

— И это я знаю не хуже тебя, — ответил гробовщик, — я в ней вырос. Славьте Господа!

И он приложил руку к сердцу.

Саммерс готов был молиться на коленях, чтобы кто-нибудь помог ему закрыть рот и уйти, но это было невозможно.

— Ты в ней не вырос, — обличил он, вернувшись, хотя совершенно этого не хотел. — Ты вошел в нее, потому твой папаша спустил все деньги, которые добыл на приисках, и ты всегда говорил, что он был невероятно легкомыслен. Ты же сто раз говорил мне, что поклялся себе, что никогда не будешь жить, как твой папаша!

Гробовщик поразился до глубины души.

— Кто тебе рассказал эту хреновину?

— Дедушка!

— Что, мой папаша?

— Твой папаша.

Глава 12, в которой Джейк Саммерс узнает кое-что новое о своей семье

Похоронный церемониймейстер не находил слов от возмущения. Можно было подумать, что его оскорбили.

— Мой папаша никогда не добывал золото на приисках! Он возил туда водку! И он вовсе не потратил все эти деньги, а привез их домой.

— Куда? — ляпнул опешивший Джейк.

— Сюда! — гробовщик ткнул в пол скрюченным пальцем.

— А за что же ты тогда всю жизнь его терпеть не мог? И говорил, что он старый пьяница, и…

— Это только слова.

— Да ты терпеть не мог своего отца!

— Я? — отец даже прижал к сердцу руки. — Нет. Что ты! У нас было полное сердечное согласие.

— Видел я это согласие.

— Ерунда, — отмахнулся отец. — Ты просто не… ненаблюдателен. Папаша со времен торговли водкой на Юконе привык собачиться. Ему это было необходимо. Мы с ним жили душа в душу! Он привозил много золотого песка. Вот тогда-то я и узнал впервые, как гнать золото через Англию.

Бывший коммерсант почувствовал желание выяснить, где у отца стоит спирт и немедленно употребить его в возможно большем количестве.

— Зачем же ты всю жизнь поносил и клеймил его? Ты же все время орал, что он пропил все деньги?

Отец долго молчал. Потом скорчил рожу.

— Неужели я похож на идиота, который рассказывает такие вещи?

И он добавил:

— Ты ничего не слышал. Мало ли, что может ляпнуть твой старый папаша.

Бывший коммерсант опять вздрогнул.

— Чертова семейка, — пробормотал он.

— Достойный плод, — парировал отец.

— Достойный плод хотел бы покинуть этот достойный склеп. Сестру я заберу.

— Если ты думаешь, что сделаешь ей лучше, забирай, — отмахнулся отец. — Скажи ей, что она всегда сможет вернуться в отчий дом. Ты собираешься выдать ее замуж?

— Ну, если она встретит человека по душе, — Саммерс пожал плечами, — почему я должен препятствовать?

— Представляю.

Тут надо было смолчать, но бывшего коммерсанта как сглазили.

— Что? — взвился он. — Что ты представляешь? Что ты вообще можешь представить, когда речь о живых?

— Этого парня, которого она выберет по душе и другое всякое, что ты там нагородил, бессмысленный урод.

Гробовщик стащил с головы платок и громко туда высморкался.

— На себя посмотри, — огрызнулся Джейк.

— Я это делаю часто — смотрю в зеркало, — засовывая платок в карман сюртука, послушно произнес похоронный церемониймейстер. — Я даже бреюсь сам.

— Я тоже бреюсь сам. Делать мне больше нечего, по парикмахерским лясы точить.

— Мне все-таки уже порядочно лет. Не тебе чета.

Бывший коммерсант собрал в кулак всю силу воли.

— Надеюсь, ты не отрежешь себе голову во время бритья, — произнес он. — Прощай. Ты меня больше не увидишь.

— А что, если дела с автомобилями пойдут плохо? — крикнул вслед гробовщик. — Куда ты денешь сестру?

— Разберемся! — ответил Джейк, не оборачиваясь. — У меня есть еще рекламное бюро.

Он схватил за руку сестру, которая ждала его в холле, и они пошли к дверям.

— Я разобрался уже с твоим бюро! — кричал отец. — Скажи ей: пусть она возвращается, когда захочет!

— Если она когда-нибудь захочет.

Эти слова Саммерс произнес уже с крыльца.

— Хе-хе-хе! — высунулся из дверей гробовщик (на нем опять был платок с узелками). — Она захочет!

— Ну, если она захочет, почему бы нет, — ответил Джейк. — Пусть возвращается.

Гробовщик с кряхтеньем спустился на несколько ступенек.

— Помни, сынок, — сказал он, — твой папаша уже старенький, выживший из ума, и уже ни черта не соображает. Он ведь разыскивал тебя на всем побережье Атлантической китобойной флотилии… или тресковой? Забыл. Где я тебя только не разыскивал.

— А что, — Эмми тащила за рукав, но Джейк уперся, — что мой папаша собирался делать со мной после того, как разыщет?

— Ничего, — заверил отец, — он просто волновался, что с тобой.

— Он не волновался, — обличил Джейк. — Он хотел заставить меня строгать опять гробы, возиться с покойниками и сопровождать похоронные процессии. Папаша, как тебе не стыдно врать, когда в этом нет никакого смысла!

— Отчего же я вру-то? — обиделся похоронный церемониймейстер. — Ай-яй-яй, ай-яй-яй-яй. Ладно. Живите, как хотите. Останусь, как Иов.

— Оставайся, как Иов.

— А когда явится мне Спаситель, я ему скажу: вот ты сделал крокодила, и левиафана, и вот это все разное, — гробовщик обвел вокруг себя руками, обозначая бескрайний мир. — Сколько же ты понаделал всякой дряни! Ты сотворил неблагодарных сыновей и дочерей человеческих! Ты отвратил их от отчего дома своими дурацкими выдумками! Ты вселил в них мечту — и заставил страдать! — он покивал собственным словам. — Угу, да.

Джейк тоже покивал.

— Знаешь, что Он тебе скажет? «Левиафан и прочее — это все глупые выдумки моего старого папаши. А ты ябеда».

— Кому же мне еще поплакаться? — пробормотал похоронный церемониймейстер.

— Да с твоим характером больше и некому. Кроме Господа, которому ты тоже надоел.

— Ты прав, — голос отца сделался кротким. — Более достойных собеседников у меня нет. Кроме Него.

Саммерс уже спустился с крыльца, но вновь вернулся.

— Слушай, папаша, а где мать? — спросил он. — Я, конечно, тот еще подарок, но… она могла хотя бы выйти.

— Мать? — поразился гробовщик.

— Мать, — повторил Джейк.

— По-моему, она умерла, — отец поскреб брюхо под жилетом. — Я плохо помню. Пес знает. Это важно?

Повисло молчание.

— Я очень удивлен, что ты не знаешь этого, — продолжал похоронный церемониймейстер. — Для тебя она была мать, а для меня всего лишь жена. Мне-то что? По крайней мере, ты мог бы писать мне, разузнавать об этом. Ты мог бы писать матери письма. Она скучала по тебе!

— Скучала? — не поверил Джейк. — Да она была счастлива, когда я уехал!

Он выждал немного.

— Может, и так, — отец устало махнул рукой. — Я не помню. Славьте Господа.

Глава 13, в которой творится уже полный апокалипсис

— Мама умерла давно, — Эмми вела зонтом по забору дома Лароз (с той стороны взбеленилась собака). — Это было через год — наверное? — ну, или немного больше, после того, как ты уехал. От родов.

— От родов? — поразился Саммерс.

Он посчитал: восемнадцать лет — София, семнадцать — Дороти, пятнадцать — он сам, и три — маленькая Эмми. Сколько же матери было тогда лет? Он никогда не знал этого. По его воспоминаниям, когда он уезжал из родительского дома, ей было лет тридцать пять-тридцать шесть. Не старше, значит, чем миссис Маллоу… ее близнецам сравнялось девятнадцать в этом году.

По ветру летел пух — где-то ощипывали курицу.

— А ребенок? — помолчав, спросил бывший коммерсант.

— Ребенок прожил до утра.

— Почему он не сказал мне?

— Для отца это было слишком давно. Для него существует только его дело. Дело его жизни — и больше ничего.

— Я бы его понял, но… — Джейк задохнулся, — не помнить матери своих детей?!

— Да все он прекрасно помнит, — отмахнулась Эмми. — Он просто издевался. Ты ведь его знаешь.

Саммерс почувствовал, что у нет больше никаких сил терзать свой мозг отцовскими фокусами.

— Эй, что у тебя там? — поинтересовался он, имея в виду облезлый чемодан, в котором нес пожитки сестры. — Последний номер журнала для девочек и кружевной воротничок? Что-то я не чувствую, что ты взяла с собой вещи.

— Журналы для мальчиков, — поправила Эмми. — Никогда не любила читать про кисочек и феечек. Ну, и еще кое-что. Хочешь на кладбище?

Кладбище в Вермонте

На кладбище они долго смотрели на внушительный надгробный камень, на котором сверху было пусто, а снизу написано: «Его жена, урожденная Матильда Льюис, 1867–1906».

Саммерс сидел на корточках. Эмми смотрела на него сверху, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Знаешь, я поняла: она не была злой. Просто она… не умела говорить с нами. Так же, как не могла понять, почему мы делаем то или это. Она только знала, что мы должны расти послушными. Как Дороти и София. Она любила бы нас, если бы не была такой…

— Да, слишком серьезной, — Саммерс все еще рассматривал надгробие.

— А вот отец нет.

— Пожалуй, нет, — согласился Джейк. — Он у нас бестия.

Он положил на могилу букет, встал, отряхнул брюки и они двинулись к выходу. В молчании дошли до ворот. Здесь Джейк махнул было рукой, подзывая такси, но Эмми предложила прогуляться.

— Я до шестнадцати лет ждала, что ты приедешь и увезешь меня, — поделилась она, шагая рядом с братом по Черч-стрит. — Даже составила список, что возьму с собой. А потом разуверилась.

Он не знал, что ответить.

— Думала, куда ты мог поехать, что могло с тобой произойти, — продолжала Эмми. — Старалась говорить, как ты. Поступать, как мог бы поступить ты. Пела сама себе песни, которые пел ты. Одно время даже думала уехать тебя искать. Потом, когда я уже почти поверила, что ты умер, София проболталась, что ты заходил, когда я приехала от тети. Я не знала, что думать. Ждала и не ждала. Представляла, как ты можешь выглядеть. Смотрела в газетах, нет ли тебя в списках прибывших на пароходах. Искала тебя в толпе на улице. Сто раз решила выбросить эти дурацкие мечты из головы. Кажется, выбросила. И вдруг ты приехал!

Джейк молчал до тех пор, пока не почувствовал, что ему необходимо полюбоваться витринами на той стороне улицы. Потом зашарил в карманах.

— Нет-нет, что ты! — испугалась Эмми, хватая его за рукав, и отобрала платок. — Какой теперь в этом смысл? Все случилось так, как случилось.

— Просто я никогда не думал, что столько для тебя значу. Ты была такой маленькой, когда я уехал. Я был уверен, что… в общем, я правда мало о тебе вспоминал. Мне стыдно, Кролик.

— Значит, все-таки вспоминал? — Эмми прищурила серые глаза.

— Да, ты знаешь. Я не написал тебе ни одного письма — никто бы в самом деле не передал тебе их. А мы с Маллоу много лет никак не могли придумать, как бы и домой написать, и не рассказывать, чем мы занимаемся.

Брат и сестра рассмеялись.

— Рассказывай! — потребовала Эмми.

Саммерс подумал.

— Ну, если в двух словах…

* * *

— Мне это не нравится, — сказал М.Р. Маллоу.

— Ума не приложу, — миссис Маллоу держалась за виски. — Хетти! Хетти, где вы? Сделайте нам лимонад.

И встала, не дожидаясь Хетти с лимонадом. Направилась в прихожую. Взяла зонтик.

— Томас, пожалуйста, не сопровождай меня.

— Нет, — остановил жену изобретатель. — Не надо никуда ходить. Давайте подождем еще немного.

* * *

«В двух словах» заняло около трех часов прогулки по улицам. Пришлось сказать о том, как все было. О «Форд Мотор». О том, как они с Маллоу познакомились с доктором Бэнкс и поселились в «Мигли».

О событиях последних двух лет Саммерс предпочел умолчать.

— Собственно, я могу прямо сейчас дать телеграмму мисс Дэрроу.

Он хотел войти в здание почты, но сестра удержала его за локоть.

— А что, с тобой нельзя? Ты говорил, что пробудешь здесь несколько дней перед отъездом в Европу. Ты прямо сегодня хочешь отправить меня в Мичиган?

— Посмотрим.

— А сейчас мы куда? Прямо сейчас.

— Прямо сейчас — обедать к Маллоу.

— А потом?

Саммерс развел руками.

— Начнем с обеда.

— И потом что?

— Кролик, — он непринужденным жестом предложил ей локоть, — ты же понимаешь, что мы с тобой — немного скандал.

— Думаешь, отец бегает по улице и вопит о том, что случилось?

— С него станется, — пробормотал Джейк. — Нет, нет, дело не в этом… Понимаешь, я бы не хотел оставлять тебя у них в доме. Берлингтон — маленький город, все друг друга знают. Вот если бы это был, скажем, Детройт, тогда, конечно…

Эмми пришла в ярость. Она кричала, нимало не заботясь о том, что их слышит вся Мейн-стрит. Более того, она нарочно громко заявляла, что современная женщина сама решает, где, с кем и как ей жить. Что она не понимает, с какого перепугу обязана жить с отцом, и во всех других случаях кроме замужества считаться гулящей девкой. И что это каменный век. И ничье собачье дело. И что официант в кафе, управляющий в банке и прочие жители провинции могут идти со своим мнением в…

В выражениях мисс Саммерс не стеснялась. Прохожие оглядывались. Даже, если среди них не было знакомых, сомнений не было: к вечеру весь город станет показывать на нее пальцем.

— И наплевать! — рявкнула сестра в завершение своего прочувствованного монолога.

— Пойдем, современная женщина, — сказал Саммерс. — Я есть хочу.

* * *

Когда они вошли, из столовой выглянул Дюк.

— Ну, ты даешь! Мы уже в полицию звонить хотели. Думали, не случилось ли чего!

— Случилось, — кивнул Джейк, отдавая Хетти шляпу и трость. — Одно экстренное обстоятельство.

Эмми вышла из-за спины брата.

— Угадай, кто это, — предложил Саммерс компаньону.

Тот пожал плечами.

— Тут и гадать нечего. То самое «экстренное обстоятельство». Рад познакомиться, мисс Саммерс. Вы очень похожи на своего брата.

— А вы — Дюк Маллоу, правда? — подавая руку, спросила Эмми.

— Правда, — улыбаясь, подтвердил Дюк. — Но, может, продолжим за обедом?

Миссис Маллоу в этот момент как раз направлялась в столовую. Она шла из кухни. Заметив, что Саммерс вернулся не один, она заранее вопросительно приподняла брови и дружески улыбнулась, но, надев очки и разглядев гостью, всплеснула руками.

— Боже! Вы ведь та самая маленькая девочка, Эмми! Я прекрасно вас помню!

— Не такая уж я маленькая девочка, — покраснела мисс Саммерс и на всякий случай ссутулила плечи..

— Идемте, идемте же обедать! — и миссис Маллоу увела ее к столу.

— Судя по всему, история повторяется, — сказала она, когда все уселись. — Джейк, я хочу, чтобы вы знали. Ваша сестра может гостить у нас столько, сколько ей понравится. Почему бы ей не дождаться вас из Европы у нас? Вы можете забрать ее и возвращаться в Мичиган вместе!

— Ох, миссис Маллоу, — пробормотал Д.Э. Саммерс.

— Не «ох», а вы сделали то, что должны были сделать. Я не дам девочку в обиду. Слава богу, всякого наслушалась за свою жизнь.

Компаньоны обменялись взглядами, а миссис Маллоу продолжала:

— Эмми, никого не слушайте. В конце концов вы не сделали ничего предосудительного. Хотя бы мое присутствие должно оградить вас от слухов!

Тут миссис Маллоу решительно рассыпала сахар, который накладывала себе в чашку — у нее дрожали руки.

— Моя жизнь тоже, знаете ли… — она прокашлялась, встретила успокаивающий взгляд мужа и уже другим, веселым тоном, произнесла: — Судя по всему, ваш отец остался верен себе?

Все посмотрели на Д.Э., но тот молчал. Взгляды устремились на мисс Саммерс.

— Два художника своего дела, — сообщила та. — Битва на палитрах. Вы много потеряли. Захватывающее зрелище.

— М-да, — сказал ее брат.

— О Господи, — пробормотала миссис Маллоу. — Бедные дети. Томас, не смотри на меня так. Они должны знать.

Изобретатель развел руками, давая понять то ли, что он тут ни при чем, то ли, что полностью разделяет ее точку зрения.

— Так вот, — миссис Маллоу дождалась, пока вошедшая Хетти закончит накладывать треску. — Может быть, это и не очень тактично — говорить такое о вашем отце, но я скажу. Джейк, милый, да ведь весь город знает, что этот человек — ку-ку. Единственное, что он умеет по-настоящему — произносить речи. Тут, конечно, ему нет равных. Но в остальном…

Она съела несколько ложек супа.

— Господи помилуй, он ведь потому и драпирует свои гробы — в городе так и говорят, «плиссированные гробы Саммерса», — чтобы не было заметно, как безобразно они сделаны! Этот юноша, которого он нанял в подмастерья — он, по-моему, нездоров. У него такое странное лицо… Да, Томас?

— Он и есть дурачок, — пробормотала Эмми. — Он даже не говорит, а мычит. Никто другой просто не согласился бы работать с утра до ночи за гроши. Да еще эти проповеди…

— Ваш отец стал городской знаменитостью со своими проповедями, — кивнула миссис Маллоу. — Он произносит их везде, где появляется. Лишился всякого чувства меры. Гремит и извергается на каждом углу. Его совершенно невозможно остановить. Словом, если он мучил вас разговорами о том, что дело его жизни должно быть продолжено…

— Дело его жизни… — почти прошептал Саммерс, вскидывая на нее взгляд.

— Да-да, — подтвердила миссис Маллоу. — Ничего другого он не видит, знать не хочет и, кажется, сходит с ума. Никто даже даром не возьмет его дела. Наследства он, конечно, вас лишил?

Она потрепала Д.Э. Саммерса по руке.

— Милый, ничего не бойтесь. Он просто больной старик. Единственное, что вы ему должны — чуточку заботы. Он ведь все-таки ваш отец.

Д.Э. измученно кивнул.

— Мисс Саммерс, — произнес вдруг Дюк, — а чем, собственно, вы занимаетесь? Вы не учительница?

— Ничем, — покраснела Эмми. — Ничем особенным. Ничего сверхъестественного.

Она собралась с духом и сказала, обращаясь к доктору:

— Миссис…

— Мисс, — поправила та несколько слишком вежливо.

— Мисс Бэнкс, могу я попросить вас об одном одолжении?

— Конечно.

Эмми покосилась на брата.

— Мне… необходимо пройтись по магазинам. А я… в общем… ну…

— Вы просите меня составить вам компанию? — подсказала доктор.

— Да! — с облегчением выдохнула Эмми.

— Хорошо, — просто сказала доктор Бэнкс.

— Сразу после обеда, если не возражаете.

Эмми закрыла глаза от собственной наглости. Миссис Маллоу сделала вид, что ее ничего не касается.

— Знаете, я впервые в Берлингтоне, — мягко проговорила доктор. — А вам ведь нужны платья. Может быть, попросим миссис Маллоу показать нам подходящее ателье?

— Долго ждать, — махнула рукой Эмми. — К тому же, теперь продают платья универсальных размеров: большой, маленький и средний. Как в модном доме Шанель. Так что мы купим готовые без всех этих церемоний.

Саммерс в ужасе подумал, что будет, если девчонка увлечется и начнет выбирать платья, как в Доме Шанель. Маллоу думал о том же самом. Доктор взглядом дала им понять, что не допустит ничего подобного.

— Ну, мисс Бэнкс, я смотрю, девушка выбрала своей наперсницей вас, — бодро сказала миссис Маллоу.

Эмми опять покраснела и уставилась прямо перед собой, но слов своих назад не взяла и ничего не прибавила. Миссис Маллоу и доктор Бэнкс посмотрели друг на друга, и последняя сделала едва заметно лицом: «Ну, что же тут поделаешь?». Доктор Бэнкс ответила тоже молча: «И в самом деле!»

— Не волнуйтесь, мистер Саммерс, все будет просто прекрасно! — заявила она вслух.

— Э… — попробовал остановить тот.

Но доктор с Эмми уже стояли в холле

— Не забивайте себе голову дамскими тряпками, — продолжала доктор Бэнкс, непринужденно улыбаясь. — Я помню, что вы не любите магазины. Вы ведь, если не ошибаюсь, хотели смотреть работы мистера Маллоу? Идите спокойно. Я займусь вашей сестрой. Мне и самой хотелось совершить такую прогулку.

Бывший коммерсант нерешительно топтался на месте.

— Да? Но ведь…

— Так что занимайтесь вашими делами и не тревожьтесь, — с этими словами доктор Бэнкс подхватила под руку Эмми и дамы были таковы.

Саммерс все еще смотрел на закрывшуюся дверь.

— Все-таки что-то здесь не так.

— Девочкам захотелось прогуляться по магазинам, только и всего, — миссис Маллоу примирительно погладила его по рукаву. — Платья, шляпки, прически… Дорогой, это совсем не то дело, в которое стоит посвящать мужчин!

Таким образом, все обошлось и разговор за столом продолжился.

* * *

Миссис Маллоу как в воду глядела, говоря, что «платья, шляпки и прически — совсем не то дело, в которое стоит посвящать мужчин». Когда ушел носильщик, а Эмми Саммерс появилась в гостиной, Дюк так и ахнул. Маллоу-старший хмыкнул, переворачивая страницу газеты. Профессор Найтли машинально погладил бороду. Эмми остановилась в дверях, робко оглядываясь на доктора.

«Очень милое платье, — заметила себе миссис Маллоу. — Из хорошего крепдешина. И такого славного голубого цвета. Правда, конечно, оно могло быть длиннее… и у него могли быть рукава… и этот пояс прямо на бедрах… и потом, этот вырез буквой V… он, конечно, мог быть… менее глубоким».

Но главным было не это. Волосы молодой женщины, еще несколько часов назад светлые — светлее, чем у брата, теперь пламенели, как лава. Завитые волнами и прихваченные на лбу бархатной лентой, они колыхались почти у колен.

Крашеная. Распущенная. Рыжая.

Куда бы ни направилась теперь мисс Саммерс, это был скандал.

— Вам очень подходит, — негромко заметил изобретатель, и Эмми благодарно ему улыбнулась.

— Слушай, компаньон, у тебя до неприличия хорошенькая сестра! — воскликнул Дюк.

Но Д. Э. молчал. Прошло много секунд тягостного молчания.

Все увидели, что у Эмми покраснел нос. Девушка стояла, не зная, куда девать руки.

— Извините меня, — произнесла она, наконец. — Кажется, я… — она запнулась и с трудом продолжила: — … плохо себя чувствую.

Она повернулась, явно намереваясь бежать. Саммерс поднялся, но его уже опередила миссис Маллоу.

— Конечно-конечно, дитя мое, — она подхватила Эмми под руку, — идемте, я провожу вас в вашу комнату.

Они вышли и из прихожей послышался голос миссис Маллоу. Она звала Хетти, чтобы та отнесла в комнату кофр с покупками.

Саммерс тоже вышел. За ним направилась доктор Бэнкс. «Мистер Саммерс, — услышали в гостиной, — я думаю, будет лучше, если вы отнесете вещи. Женщинам не стоит поднимать такую тяжесть».

И, между прочим, прическа доктора тоже изменилась. Ее волосы были теперь коротко пострижены.

— Папа, — Дюк почесал нос, — предлагаю твой кабинет в качестве безопасного места.

* * *

Спустя некоторое время Маллоу оставил отца обсуждать новости науки с профессором Найтли и пробрался в их с компаньоном комнату — бывшую гостевую спальню.

— Черт-те что, — входя и опускаясь на свою кровать, пробормотал Д.Э. Саммерс.

М.Р. изобразил, что читает.

— Сижу в столовой, — продолжал Д.Э., — и тут она меня настигла. Тиран, шипит, деспот, типично мужская тупость. Пойдите, мол, и извинитесь перед сестрой.

— Кто? — мирно поинтересовался Дюк и перевернул страницу. — Кто там тебя настигла?

— Доктор, конечно! — рявкнул Д.Э. — Что ты молчишь! Я говорю, обложила меня, как…

Он хватал ртом воздух.

— А что ты, собственно говоря, заткнулся? — поинтересовался М.Р. Маллоу. — Валяй, продолжай.

Саммерс похлопал по карманам — от возмущения он забыл, куда положил сигареты.

— Совсем сдурела, — пробормотал он. — Я думал, она приличная женщина!

— А она кто? — полюбопытствовал М.Р.

— Я говорю, как вы могли позволить моей сестре выставить себя шлюхой! — «Это абсолютно приличное платье-коктейль. Ей так или иначе нужно иметь в гардеробе что-то нарядное. Она только хотела сразу его надеть. Ничего страшного».

— Ну, в общем…

— Суфражистка несчастная! — не слушая компаньона, разорялся Д.Э. Саммерс. — «Дайте девушке ощутить свободу. Ей двадцать два года и у нее никогда ничего не было. Ни платьев, ни причесок, и никакой возможности соизмерить фантазии с образом жизни. Уверяю вас, она быстро все поймет. А если вы думаете, что вам поможет унижать ее, да еще прилюдно, то чем вы лучше своего отца?»

Он даже поперхнулся от злости.

— Я говорю, а вы понимаете, что это глупость? Этой прическе цена — шесть пар приличных чулок! Хорошее платье! Пара туфель! А она: ничего, я верну вам эти деньги. И еще маслица плеснула: надеюсь, вы позволите заплатить вам частями?

— Сэр, — попробовал опять М.Р. Маллоу.

— Я говорю, — закуривая, продолжал Джейк, — почему вы позволили ей краситься? Какого дьявола не остановили! А она мне: с какой стати я должна была это делать!

— А с какой стати она должна была это делать?

— Сама, говорит, едва не поддалась искушению.

— А чего не поддалась?

— Представляю! — фыркнул Д.Э. — Рыжая доктор Бэнкс — не угодно ли!

Дюк закрыл книгу.

— Так а не поддалась-то чего? — спросил он, не дождавшись продолжения.

— А? — очнулся задумавшийся компаньон. — Ну, ты что. У нее профессиональная репутация. Нет, но каково, а!

С этим словами Д.Э. Саммерс раздавил сигарету в хрустальной пепельнице и вышел, от души хлопнув дверью.

* * *

«Э. Беркли. Загадка Лейтон-корта» — значилось на обложке книги, которую в бешенстве оставил бывший коммерсант.

Некоторое время доктор Бэнкс бессмысленно смотрела в книгу, потом незаметно для себя увлеклась, затем закрыла и с книгой в руках направилась в комнату, которую, по случаю неожиданного прибавления гостей, они делили с Эмми. Доктор более или менее справилась с раздражением, а девушку стоило утешить. Но перед дверью она остановилась.

— Да-да, ты просто вылитый наш папаша! — со смехом сказал с той стороны голос Эмми.

— А вот это шантаж, — заметил голос бывшего коммерсанта.

И оба захохотали.

Сочтя свое вмешательство излишним, доктор Бэнкс повернулась, чтобы уйти. Но тут дверь открылась, и Эмми Саммерс с извиняющейся улыбкой убежала, дробно стуча по ступенькам каблуками новых туфель.

* * *

Часам к семи доктор Бэнкс, которая читала в их общей комнате, отметила, что девушка долго не показывается. Она и сама предпочитала уединение, но к половине восьмого это уединение стало подозрительным. В половине восьмого Эмми все еще не было. Доктор отложила журнал и спустилась в столовую. Затем заглянула в гостиную, послушала под дверью комнаты двоих джентльменов, и наконец вежливо постучала в дверь гардеробной.

— Миссис Маллоу, — поинтересовалась она, — вы не видели Эмми?

— Нет, дорогая, — отозвалась та, стоя на маленькой стремянке и перекладывая на полке бумажные свертки, — но, думаю, она где-нибудь здесь. Возьмите, если вам не трудно.

Она протянула доктору стопку постельного белья и спустилась на пол.

— Эти мужчины! — заявила она, забирая белье. — Зла иногда не хватает!

— Он извинился, — сообщила доктор Бэнкс.

— Уже? — обрадовалась миссис Маллоу.

— Правда, — добавила доктор, — теперь Эмми нигде нет.

— Вероятно, девочка убежала в расстроенных чувствах и бродит где-нибудь в сквере. Надо ее найти. Ах, как ужасно! С минуты на минуту должны прибыть мальчики. У меня, — прибавила она, — есть еще младшие, Сирил и Рой.

Женщины прошли по коридору и миссис Маллоу распахнула одну из дверей. Комната оказалась убрана — в ней явно давно не жили. Но гадать о ее обитателях было не нужно: тут и там висели фотографические изображения воздушных шаров, дирижаблей и аэропланов. На гипсовом бюсте, стоявшем у книжного шкафа, был намотан белый шелковый шарф. Большую часть стены над одной из кроватей занимала карта. С потолка свисала фанерная модель аэроплана братьев Райт. Над второй кроватью висело несколько газетных вырезок, помещенных в картонные паспарту.

«Авиатор побил рекорд скорости!«

http://cdnc.ucr.edu/cdnc/cgi-bin/cdnc?a=d&cl=search&d=SN19210129.2.62&srpos=7&e=-1920–1924-en-Logical-20-1–IN-pilot — #

Капитан К. К. Морли, Соединенные Штаты, принимает поздравления на своем самолете «Вервилль-Паккард«, на котором он выиграл международный приз Пулитцера в аэрогонке в Миннесоте. Первый из тридцати четырех! 178 миль в час!

215 миль за 84 минуты беспосадочного перелета проделал пилот Джеймс Найт с грузом почты из Кливленда в Беллефонт, Пенсильвания!

На 15 миль в час и 7 минут больше, чем в прошлом году!

http://cdnc.ucr.edu/cdnc/cgi-bin/cdnc?a=d&cl=search&d=SN19200110.2.62&srpos=11&e=-1920–1924-en-Logical-20-1–IN-pilot — #

— Сирил и Рой — авиаторы! Конечно! — рассмеялась доктор Бэнкс. — Теперь я вспомнила.

Миссис Маллоу гордо улыбнулась.

— Никакого сладу с этими мальчишками, — скорее похвасталась, чем пожаловалась она. — Томас хотел их встретить — и вот, пожалуйста: «не надо, мы сами!» Фу-ты, ну-ты, слова им не скажи, все сами да сами!

— Если у меня когда-нибудь будут дети, — тоже улыбаясь, проговорила доктор, — мне хотелось бы, чтобы они были похожи на ваших.

— Обязательно будут! — пообещала миссис Маллоу. — Вы еще достаточно молоды!

— Мне уже тридцать три, — печально покачала головой доктор, — и, кроме того…

— Ах, я и сама когда-то так говорила! — засмеялась ее собеседница и распахнула шкаф. — К вашему сведению, когда Томас сделал мне предложение, мне как раз исполнилось тридцать. Я считала себя старой девой.

— Чем же вы занимались до брака, если не секрет?

— Чем занималась? Да почти тем же, что и сейчас. Была гувернанткой. Хетти, Хетти! — закричала миссис Маллоу. — Где вы?

Затем, как ни в чем не бывало, продолжила:

— Это только вам кажется, что другие ничего не замечают. На самом деле… Ах, вот вы где, Хетти. Возьмите эти простыни и принесите другие. Что же вы вечно крахмалите их, будто в угол ставить собрались!

Бедная, красная как свекла, Хетти пролепетала оправдания и убежала с простынями, а миссис Маллоу, пообещав, что если подобное повторится, Хетти будет спать на перекрахмаленных простынях сама, обернулась к доктору.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Мараскин — маленькая, терпкая вишня с сильным запахом. Для приготовления мороженого используется вместе с косточкой — чтобы придать миндальный аромат. Именно она идет на вишенки для коктейля, некоторые спиртные напитки, а также конфеты «пьяная вишня«. Но вишня тут ни при чем. Когда речь идет о пирожных или мороженом, мараскин — это ликер со специфическим вкусом. Он делался из диких вишен, растущих на адриатическом побережье. Рецепт его был такой: вишневка из Австрии, розовое масло и немного масла горького миндаля. Масло горького миндаля делается из бензойного альдегида. Этот последний довольно взрывоопасен и разрушил не одну пекарню, где выпекали миндальные пирожные.

2

1 американский галлон — около 4 литров.