Антропология детства. Прошлое о современности

М. В. Тендрякова, 2022

Несмотря на то, что во все века о детях заботились, кормили, лечили, воспитывали в них добродетели и учили грамоте, гуманитарные науки долгое время мало интересовались детьми и детством. Самые различные общества в различные исторические эпохи по большей части видели в ребёнке прежде всего «исходный материал» и активно «лепили» из него будущего взрослого. Особенности маленького человека, его отношений с миром, детство как самоценный этап в жизни человека, а уж тем более детство как особая сфера социокультурного пространства – всё это попросту не замечалось. Представленное собрание очерков никак не претендует на последовательное изложение антропологии детства. Это, скорее, пространство возможностей исследования детства в ключе этнографии, психологии, истории, фольклористики, педагогики, и вместе все эти направления дают порою новое видение вечных тем.

Очерк 1

Детство как культурно-исторический феномен

…Какой это был бы рай, если бы его населяли одни семилетние щенки, которые только бы и делали, что катали обручи и играли в камешки! Или неуклюжие, робкие, сентиментальные недоделки девятнадцати лет! Или же только тридцатилетние — здоровые, честолюбивые люди, но прикованные, как несчастные рабы на галерах, к этому возрасту со всеми его недостатками!

Подумай, каким унылым и однообразным было бы общество, состоящее из людей одних лет, с одинаковой наружностью, одинаковыми привычками, вкусами, чувствами!

Марк Твен«Путешествие капитана Стромфилда в рай»

Есть дети и есть взрослые — казалось бы, что может быть неизменнее и неизбежнее этой стратификации общества. Была, есть и будет, пока продолжается род людской.

Что-то предписано делать детям, на что-то имеют право исключительно взрослые. Этот порядок вещей из века в век воспринимался как естественный и универсальный, как основа основ и, казалось, не нуждался ни в каком объяснении…

Почти единственная обязанность маленьких детей — привычное и быстрое повиновение.

Стэнли Холл

Пока в начале ХХ в. в американской этнологии не появилась и не заявила о себе во веcь голос этнография детства. Многочисленные описания того, как растят детей на Самоа, на Новой Гвинее, на острове Алор, в различных племенах индейцев или на Тробрианских островах сделали очевидным, что детство многолико и разнообразно. Взросление обусловлено не только природой, но и социально-культурными факторами (Мид 1988). Детство — это явление культурно-историческое.

Совершив это небольшое открытие, мы тут же сталкиваемся с необходимостью уточнения понятий, до того казавшихся самоочевидными и однозначными:

Что такое детство и когда именно оно завершается? Как воспринимается обществом пришедший в этот мир новорождённый, и когда и как он начинает рассматриваться как полноценный человек? И, наконец, как происходит переход во взрослость?

От новорождённого к человеку: нейроосновы человеческого

Нет общества, где детей бы полностью отвергали, не заботились бы о них, не любили. Такое общество попросту не имело бы шансов на существование. Адаптационная стратегия вида Homo sapiens, а точнее и всего рода Homo, так построена, что человеческий детёныш без минимальной родительской заботы физически не выживет. Но даже если он выживет физически, он не сможет стать человеком в полном смысле этого слова. Образ Маугли, созданный Р. Киплингом, это прекрасный образ, но абсолютно нереальный. Все мы слышали о таких исключительных случаях, о брошенных или потерявшихся детях, которые выросли вместе с животными, волками или собаками, но это не романтика, это человеческие трагедии. Ребёнок должен жить и развиваться в социальной среде, иначе он не реализует даже видовую программу Homo sapiens: не сформируется S-образный изгиб позвоночника и сводчатая стопа, не будет прямохождения, не разовьётся речевой аппарат и мелкая моторика рук.

За всеми этими видимыми обретениями стоят принципиальные изменения в мозге ребёнка с момента появления на свет. Уникальная особенность человеческого мозга состоит в том, что его развитие продолжается в постнатальный период в течение многих лет: к 1 году масса мозга удваивается, к 3–4 годам — утраивается и продолжает увеличиваться до 15 лет и далее уже в режиме медленных изменений до 29–30 лет, в результате происходит пятикратное увеличение его объёма. Такое пролонгированное развитие считается необходимой предпосылкой эпигенетических изменений, то есть, преобразований нейрофункциональной структуры мозга, обусловленной внешними социо-культурными факторами. В течение первых лет увеличивается общее количество синапсов в коре, которое достигает пика к 3 годам. За этот период образуется более половины из 10 в 15 степени синаптических связей, которые есть у взрослого, процесс идёт со скоростью 1 миллион синапсисов в секунду (Changeux, Goulas, Hilgetag 2021: 2436). Далее количество синаптических связей уменьшается, достигая плато примерно в период полового созревания. То есть, в ранний период развития в результате блуждания конуса роста аксона появляется множество временных конфигураций подключения и разнообразие синаптических связей. Затем это разнообразие уменьшается, одни связи актуализируются и усиливаются, а другие — блокируются. Предположительно, эта избирательность определяется взаимодействием с внешним миром, с социокультурной средой. Волна наращивания синаптических связей сменяется волной отбора связей. Причём отбор происходит эпигенетически, в зависимости от информации, поступающей извне, и заданного ею круга задач. Параллельно идёт нарастание белого вещества, миелина, который играет важную роль в трофике аксонов и в их изоляции. Так происходит формирование и структурирование синаптической архитектуры мозга.

Образуются коннектомы — соединения нейронов в функциональные сети/структуры, которые выстраиваются в зависимости от решаемых задач. Развитие речи у ребёнка можно представить как такого рода коннектомную эволюцию, происходящую в онтогенезе, которая заключается в изменении архитектуры крупномасштабных корковых сетей в прецентральной, височной и лобной областях левого полушария. Происходит замыкание дорзальных и вентральных путей, соединяющих зоны Вернике, Брока, теменно-височно-затылочную ассоциативную и премоторную кору, в результате чего образуется кольцо, обеспечивающее слухомоторную координацию и порождение сложных синтаксических построений. Это кольцо замыкается к 2–3 годам — в это же время ребёнок начинает говорить (Changeux, Goulas, Hilgetag 2021: 2440; Хомский, Бервик 2018: 233–245).

С освоением речи, причём именно в раннем детстве, лет до пяти, на основе продолжающегося органического развития мозга (миелинизация нервных волокон, выстраивание синаптической архитектуры) происходит создание нейронных структур, отвечающих не просто за речь, но и за формирование уникального собственно человеческого вербально-логического мышления (Хомский, Бервик 2018).

Онтогенетическая программа, заложенная в Homo sapiens, в полной мере реализоваться может только в социальной среде. Значит, минимальная забота о потомстве во имя выживания вида должна быть эволюционно заложена в генетическую программу. Это условие существования рода людского.

Отношение же к ребёнку и детству в культуре, образы детства и стратегии взросления — явления совсем иного порядка. Речь пойдёт о восприятии детства в различных культурах мира.

Отношение к ребёнку в разных обществах

Вслед за вышеупомянутым Рональдом Ронером, который уже около тридцати лет в Университете Коннектикута проводит исследования отношения родителей к детям в различных культурах мира, подчеркнём, что нет обществ, где родители вовсе бы не заботились о детях. Все дети в той или иной степени получают от родителей заботу, «шкала родительского тепла» (the warmth dimension of parenting) в общем представлении о детско-родительских отношениях универсальна. Ронер приходит к заключению, что нет «отвергающего» стиля воспитания, родительского «отвержения» ребёнка как варианта культурной нормы не существует. Просто заботу о ребёнке каждое общество понимает по-своему. К тому же, кроме общекультурных трендов родительского отвержения-принятия, есть значительные индивидуальные вариации, а также, что очень важно, субъективная составляющая отношений родителей и детей: как сам ребёнок воспринимает отношение к себе взрослых — как любовь, заботу, безразличие или враждебность (Rohner, Khaleque, Cournoyer 2012).

Стоит подчеркнуть, что в различных культурах и обществах любовь и строгость выражаются в различных культурных символах и формах поведения. В Японии, например, не принято открыто проявлять нежные чувства к ребёнку, баловать его, равно как и наказывать, но и без шлепков и порки это весьма строгое и суровое воспитание. Вседозволенность воспринималась бы в контексте традиционной японской культуры как невнимание и заброшенность со стороны родителей.

При всём том в большинстве традиционных культур ребёнок, особенно младенец, воспринимается как недо-человек. Именно поэтому, несмотря на обычную заботу и любовь к детям, временами в традиционных обществах допускается инфантицид. Если ребёнок родился, когда у матери уже есть на руках один малыш, и двоих выкормить она не в состоянии (предпочтение отдаётся старшему); когда неурожай, засуха, и племя голодает; когда ребёнок родился с какой-то патологией (обстоятельства могут быть самыми разными) — его могут лишить жизни. Подчеркну, что инфантицид никогда не был нормальной практикой обращения с детьми. Он всегда был исключением в силу обстоятельств, отклонением, но отклонением, которое отнюдь не во все времена и не во всех культурах каралось.

Конец ознакомительного фрагмента.