Русские импульсы в творчестве Петра II Петровича Негоша

Людмила Циманович, 2017

В данной монографии представлены результаты комплексного исследования как явных, так и скрытых форм влияния русской литературы на творчество выдающегося представителя сербской литературы, церковного и государственного деятелля Черногории – Петра II Петровича Негоша (1813–1851). Его творческое наследие рассмотрено в контексте истории русско-черногорских связей. Осуществлен сравнительный анализ произведений черногорского поэта с тематически близкими сочинениями русских литераторов (Г.Р.Державин, М.В. Ломоносов, А.С.Пушкин, Н.В.Гоголь), проведен исторический комментарий эпических песен Негоша, в которых поднимается тема России; проанализировано поэтическое переложение «Слова о полку Игореве» и выявлены авторские дополнения к тексту оригинала, установлены их причины.

Глава

II

Русско-черногорское единство в эпических песнях Негоша

Россия в народном эпосе и в ранних произведениях Негоша

Косовская битва 1389 года навсегда осталась в памяти сербского народа, предопределив национальное сознание, что нашло отражение в народных эпических песнях: «Сложная социально-политическая обстановка оказала непосредственное влияние на проблематику эпических произведений, центральной темой которых стала борьба с турецкими завоевателями. Сербские героические песни стали откликом народа на реальные исторические события, вобрали в себя нормы поведения, народные идеалы и представления о том, каким должен быть настоящий воин» [84, с.182].

Особо следует подчеркнуть популярность героических песен в Черногории, где они исполнялись и сочинялись на протяжении веков после Косовской битвы, а имена героев песен стали нарицательными. Не случайно Иво Андрич обратил внимание на «живую силу косовской традиции, которая в тех горах и спустя столетия была действительностью, такой же близкой и реальной, как хлеб и вода» [2, с.5].

В ходе освободительной борьбы черногорцев конца XVII века, когда они добились фактической самостоятельности от Турции, а во главе их теократического государства стали митрополиты из династии Петровичей-Негошей, слагаются новые эпические песни, повествующие о важных сражениях за независимость, на основании которых в дальнейшем сформировался цикл эпических песен об освобождении Черногории. Данному циклу присущ ряд отличительных особенностей: «Песни его во многом реальные. Краткие и простые, в основном без поэтических описаний, без длинных проповедей, почти совсем нет мотива о вилах и воронах, в них реально описаны бои черногорские с турками, прославляются только реальные личности… В них нет фантазий, как нет и юмора; в них только трезвый реализм в описании. Их повествование простое и стройное; язык в них простой и крепкий, вовсе не риторический» [3, с.62].

В Черногории народные сказители выработали определенный канон эпического стихосложения, так как рассматривали песни не только в качестве хранилища народной памяти, но и как средство информирования: «Эпические песни черногорские, повествующие о событиях новой нашей истории, отличаются от остальной эпической поэзии, среди прочего, ритмом и соблюдением исторической правдивости событий, о которых в них поется. Соблюдение точности событий новой истории было обусловлено также положением и ролью эпической песни в Черногории. Песня была средством общественной коммуникации, она давала оценки людям и событиям, определяла ценности. Она должна была соответствовать требованию правдивости, так как это и являлось условием ее существования. Только будучи правдивой, песня могла быть принятой и передаваемой» [153, с.9-10].

Для ранних произведений Петра II Петровича Негоша был характерен канон эпических песен цикла освобождения Черногории. «Негош относился к черногорской эпической поэзии не просто как поэт или как человек, с детства впитавший ее, но и как мудрый политик, осознававший громадное ее значение для судеб народа и страны» [111, с.246]. По мнению Й.Деретича, его дебютные произведения являлись скорее подражаниями эпосу, так как их отличали «содержание… и идейность, которые свойственны художественной литературе» [35, с.33-34]. Подобные произведения (песме «на народну») получили распространение в Черногории во многом благодаря усилиям владыки Петра I Петровича Негоша, старавшегося «укрепить официальную черногорскую традицию, чтобы сделать ее опорой своей политики» [35, с. 33]. В качестве тем для своих первых произведений Негош выбирает заинтересовавшие его исторические события, о которых он узнавал из книг, хранившихся в библиотеке Цетиньского монастыря.

Примечательно, что уже в первых своих сочинениях Негош поднимает тему России и общности славянских православных народов. Именно таково содержание «Песни о царице Екатерине II и турецком султане» (Одломци из песме о царици Катарини II и турском султану), которая, к сожалению, дошла до нас лишь фрагментарно. Отрывки из нее сохранились в записи Вука Врчевича, автора знаменитой книги «Жизнь Петра Петровича Негоша». По утверждению Врчевича, в 1829 году молодому поэту «попалась какая-то русская книжица о войне русской царицы Екатерины II и турецкого царя Сулеймана. Поскольку Раде достаточно хорошо знал славянский язык, то легко мог понять и русский. Книжица ему понравилась. Российская победа и турецкое поражение настолько его вдохновили, что он сложил об этой войне песню в духе народной, и так искусно это у него получилось, что потом по всей Черногории песня пелась, как самая любимая, а, может быть, и теперь поется» [21, с.13]. Врчевич приводит отрывки песни по памяти. Фрагменты, которые он вспомнил, касаются реакции султана на письмо российской императрицы, в котором она призывает Турцию прекратить надругательства над христианами, в противном же случае Османской империи грозит война с Россией:

Не будали, влашка удовице!

Ђе ће овца с вуком ратовати

И грмуша орлу наудити?…

ако дигнух моје јањичаре,

сву ћу твоју земљу поробити,

поробити, ватром попржити,

а тебе ћу живу уфатити,

да ме двориш као робињица [100, V, с.252].

Интересно, что в своей эпической песне Негош обращается к женскому персонажу, редко встречающемуся в черногорских эпических песнях — императрице Екатерине II. И хотя на политической арене она выступала как глава мощного государства и армии, в песне Негоша подчеркивается ее гендерная принадлежность (посредством упоминания угрозы султана сделать ее одной из своих наложниц). Собственно, мотив сватовства, женитьбы, усмирения непокорной невесты характерен как для сербского фольклора, так и для русского: «несмотря на его (южнославянского эпоса — Л.Ц.) героический и национальный характер, сюжеты сватовства занимали выдающееся место, начиная со старейшего периода (то есть одновременно с песнями о Косовом поле)… в песнях «среднего периода», времен гайдуков и ускоков, число таких песен не уменьшается, а увеличивается; в томе III собрания Вука Караджича их насчитывается около пятнадцати.… Однако и в русских былинах наряду с архаическими темами… наличествуют былины типа «Соловья Будимировича», в которых сюжет сватовства разработан не в манере древней богатырской сказки, а в том новом стиле, специфическом для феодальной эпохи (сватовство заморских гостей и т. п.)» [45, с.109-110].

Следует отметить, что образ императрицы Екатерины II встречается и в некоторых черногорских эпических песнях, о чем можно судить по сборнику Симы Милутиновича «Песни черногорские и герцеговинские», который содержит такие песни, как «О Сербском Патриархе» (О Сербском Патриарху) и «Поражение татар» (Слом Татарахъ) с образом «Мошковске Кральице» [88, с.100]. В последней из них говорится об угрозе султана в адрес российской императрицы, как и в песне Негоша:

Ако ли ми те подати нећеш,

Кунем ти се а веру ти даем,

Е ћу силну покупити воjску,

Похарати свуколик’ Руссию,

И наjпосле тебе уфатити,

Узет’ћу те за верену любу [88, с.105]

Обращает на себя внимание также то, что в произведении черногорского поэта используются зооморфные метафоры (волк, овца, сокол, орел), весьма распространённые в народной поэзии. Данные средства художественной выразительности Негош впоследствии будет использовать в других своих произведениях. Так, например, подавление слабого сильным выражается через метафоры волка и овцы и в монологе владыки Даниила в «Горном венце»:

Вук на овцу своје право има

ка тирјанин на слаба човјека [100, III, с.36-37].

А метафора змaj, подразумевающая врагов Черногории и России, прочно закрепится в творчестве Негоша и будет встречаться во многих его произведениях:

Здружише се два велика змаја,

отправише Турке и Латине —

сто и тридест хиљадах пушаках —

да ухвате цара русинскога [100, IV, с.131];

***

ко ишћера орла Павловича?

Соко итри на њег' не удари,

а за змаја одавна не мари [100, I, с.82].

Образы змеи и орла, символизирующие Турцию и Россию соответственно, также встречаются еще в Негошевой «Новой песне черногорской о войне русских и турок, начатой в 1828 году» (Нова пјесна црногорска о војни Русах и Тураках почетој у 1828. году), где автор продолжает тему русско-турецких войн:

И то било, тако потраjало

докле год jе орла и аждера [100, I, с.36].

Поскольку данное произведение дошло до нас целиком, то можно с уверенностью сказать, что его центральной темой является не столько военный конфликт между Россией и Турцией, сколько освобождение православного населения Балкан от османского гнета, которое достигло своего апогея в ходе кампании 1828-1829 гг., когда российская армия вплотную подступила к Балканскому полуострову, считавшемуся до того неприступным, и заняла ряд болгарских городов.

По мнению исследователей, данное произведение было написано в 1829 году. Примечательно, что Негош подробно описывает начало войны 1828 года, но не уделяет особого внимания результатам. Лишь упоминание о вводе войск фельдмаршала Дибича на Балканы (июль 1829 г.) дает право утверждать, что это произведение писалось после окончания боевых действий. Не исключено, что оно было создано в 1828 году, а потом лишь дописано. «Песнь Негоша — это отзыв на современные события, в котором выражены пророссийские настроения. Поэт прославляет русские военные победы и ликует над поражением и слабостью Турции. Таким образом, песнь была в свое время очень актуальна. Исторические события в ней в основном отражены точно, за исключением некоторых отступлений в хронологии и гиперболизации, что, в общем, свойственно гуслярской песне» [68, с. 275-276].

Заметим, что в ней имеется композиционное сходство с «Песнью о царице Екатерине II и турецком султане». Правда здесь уже фигурирует император Николай I, который посылает султану Махмуду II призыв прекратить издевательства над христианами на Балканах, в противном же случае не миновать войны:

То све плаче мени непрестано

На проклете Турке зулумћаре

Да се од њих живјети не може…

Ја већ ово трпјети не могу,

Но ако си ка те зову људи

И ако те Туркиња родила,

Купи војску што највише можеш,

Хајде с војском у поље широко

Да на мегдан круне дијелимо [100, I, с.13-17].

После некоторых колебаний, султан решается на войну, которая впоследствии была им проиграна, так как российские войска во главе с командующими И.И.Дибичем и И.Ф.Паскевичем провели успешное наступление. Вывод по отношению к Турции формулируется Негошем лаконично и четко:

И нек зна се доклен је свијета

како чини бољи од горега,

и нек знаде грдни Османлија

да каурка може родит цара,

тер уз цара и Божијег дара.

Па како му још једанпут крескне

да без чуда из Европе скокне,

нек одлази откуда је доша;

вријеме је, срок је његов проша

ол’ га тамо не бит ни овамо [100, I, 35-36].

Автор радуется триумфу русской армии, так как она не только облегчила турецкое ярмо, но и явилась олицетворением победы православной веры, объединяющей славянские народы.

Весьма значим в данном произведении образ Карагеоргия Петровича — предводителя Первого сербского восстания (1804-1813гг.). Вообще, эта историческая личность занимает одно из центральных мест в творчестве П.П.Негоша. В «Новой песне черногорской о войне русских и турок, начатой в 1828 году» автор подчеркивает влияние Карагеоргия не только на ход сербской истории, но и на мировую политику. Так, турки считали организованное ими убийство Карагеоргия одним из своих важнейших достижений, направленных на сохранение целостности Османской империи:

Ако л’ су се сви краљи сложили,

и ту слогу разврћи је ласно

кад смо главу змаја најжешћега

откинули, теби донијели —

из Тополе Црнога Ђорђије [100, I, с.19].

А российский император скорбит о смерти предводителя восстания, называя его своей «правой рукой» в вопросе защиты православной веры:

Кад разумјех Србе витезове,

љуто ми се срце увријеђе,

и жалост ме повиша пристиже

кад чух за смрт Црнога Ђорђија,

моје десне из рамена руке [100, I, с.17].

И хотя это несколько преувеличено, фактом остается преданность Карагеоргия союзу с Россией, что иногда подается как причина поражения Первого сербского восстания — мол, это произошло из-за объявленного перемирия России с Турцией: «Некоторые писатели расположены обвинять Россию за это несчастие сербов, но что сам верховный вождь Сербии думал иначе, видно из того, что когда после бегства он очутился в Австрии, и пограничный генерал спросил его: где он, со спутниками своего изгнания, желает жить, в Австрии или России? — то он три раза отвечал одно, к великой злости Шваба: «в России». Во время же своего заключения австрийцами в Грацкой крепости, на вопрос губернатора Гогенцоллерна: какому царю верен? он, указав на русский орден, отвечал: «чей знак на себе ношу, тому и верю, и останусь твердым в том до конца моего; а если бы не был верен ему, то и другому верным быть не могу». В этом случае он должен был руководиться не только опасением за свою жизнь в руках коварной Австрии, сто лет пред тем заморившей в своей тюрьме последнего сербского деспота Георгия Бранковича, но и естественным чувством доверия и расположенности к России, которое он разделял с сербским простым народом» [17, с.106-107].

Таким образом, уже в ранних своих произведениях Негош поднимал русскую тему, рассматривая ее в ключе славянского духовного единства, и уже на данном этапе в его творчестве появляется образ Карагеоргия — непримиримого борца за свободу, верного идее объединения славян.

В последующем интерес Негоша к народной эпике не гаснет, а лишь увеличивается. Подтверждением тому служат как его оригинальные произведения, так и антология эпических песен, им составленная и отредактированная.

Сборник «Зеркало сербское» о славянской общности

Сборник «Зеркало сербское» («Огледало српско», 1845 г.) раскрыл талант Негоша-собирателя народных песен. В этот сборник вошли эпические песни, отражающие самые важные сражения сербов и черногорцев, начиная с 1702 года до времени правления самого Негоша. Нет ничего удивительного в том, что у антологии именно такая тематика: «Борьба — наиболее частотный предмет отражения в поэзии Негоша, борьба земная с силами тьмы, или, точнее, черногорская борьба против турок и других завоевателей, которая в понимании Негоша была наивысшим смыслом, истинной поэзией жизни. Ратный мир Негоша «пьян» от героизма, а героизм понимается как поэтическое вдохновение героя» [35, с.14].

В «Зеркале сербском» поэт стремился показать освободительную борьбу южных славян против Османской империи и «хотел читателям преподнести воспитательную книгу» [71, с.485]. Для этого сборника он собирал и записывал эпические песни (делал это сам либо «другие грамотные люди из Цетине» [71, с.485], редактировал, порой кое-что менял и добавлял. «Зеркало сербское» включает 61 произведение — некоторые песни сборника ранее уже публиковались в собраниях Вука Караджича, Симы Милутиновича или в альманахе «Грлица». Авторство некоторых песен приписывается его дяде Петру Цетиньскому. Что же касается авторства самого Негоша, то по этому вопросу до сих пор существуют разные мнения. Точно установлено, что песня «Бой на Мартиничах» (Бој на Мартиниће) — его сочинение. Вук Врчевич в книге «Жизнь Петра Петровича Негоша» утверждает, что песня «Разграбление Жабляка» (Похара Жабляка) тоже принадлежит ему. Н. Банашевич предполагает, что «Гибель Бечир-бега Бушатлии» (Погибија Бећир'бега Бушатлије) и «Нападение на Салковину» (Удар на Салковину) также являются оригинальными произведениями Негоша.

Как уже было замечено, в «Зеркале сербском» автор-составитель стремился материалом эпических песен проиллюстрировать самые важные события в истории сербского народа, черногорцев в частности. При этом ему удалось подобрать тексты так, что при описании сражений упоминаются их причинно-следственные обстоятельства, из которых перед читателем (слушателем) предстает полная картина народной жизни: здесь изложена география страны, быт, обозначены главные неприятели. Мотив предательства и духовного единства прослеживается во многих песнях. Согласно концепции Негоша, как составителя антологии, черногорцы не раз страдали, доверившись иноверцам, в том числе и венецианцам. При этом они готовы сражаться и жертвовать всем ради свободы, православной веры и идеи славянского единства, о чем свидетельствуют произведения, в которых поднимается тема России: «Милорадович, посланник Петра Великого» (Милорадовић посланик Петра Великога), «Чуприлич-визирь» (Ћуприлић Везир) и «Степан Малый» (Шћепан Мали). Включив данные произведения в свою антологию, Негош подчеркнул, что история Черногории неразрывно связана с борьбой славянских народов за независимость, в которой Россия сыграла важную роль. На Балканском полуострове — особенно.

В эпической песне «Милорадович, посланник Петра Великого», авторство которой приписывается Петру I Петровичу Негошу, повествуется об истоках русско-черногорских отношений и вековой дружбе между народами. Впервые данное произведение было опубликовано в «Истории Черногории» Симы Милутиновича (откуда и было взято Негошем), где оно приводится в качестве комментария к историческим событиям, легшим в основу песни. Обратимся к историческому содержанию произведения, чтобы понять, почему Негош выбрал его для сборника «Зеркало сербское».

Зарождение русско-черногорских дипломатических связей произошло в начале XVIII века, когда в Черногории правил митрополит Даниил Шчепчевич Петрович Негош (1670-1735), а в России царствовал Петр I Алексеевич Романов (1672-1725), который, пытаясь заполучить выход к Азовскому морю, вступил в войну с Оттоманской империей. Для того чтобы одолеть противника, Петр Великий стремился найти в границах Порты союзников-христиан. При дворе русского царя в то время находился генерал Савва Владиславич, серб по происхождению — родом из герцеговинского села Попово. Сима Милутинович Сарайлия в своей «Истории Черногории» утверждает, что именно генерал Владиславич порекомендовал Петру I просить помощи у черногорцев, которые «независимо живут среди своих могучих гор и вечно воюют с турками под предводительством своего православного владыки» [87, с.45]. Петр I согласился с предложением генерала, и вскоре по приказу, подготовленному Владиславичем, с детства знакомым с владыкой Даниилом, в Черногорию были отправлены два серба, находившиеся на службе у русского царя (Михаил Милорадович и Иван Лукачевич Подгоричанин) с грамотой русского правителя касательно взаимопомощи в военных действиях против Турции. Черногорцы с радостью приняли предложение братьев по вере, и в скором времени им удалось отвоевать несколько близлежащих городов. Однако ликование горцев было недолгим, так как в 1711 году Петр I заключил мир с Османской империей и, следовательно, черногорцы вынуждены были вернуться в свои горы. Положение изменилось лишь в 1715 г., когда, желая возродить государство и собрать вокруг себя черногорцев, владыка Даниил сам отправился в Россию, к Петру I за помощью. Русского императора восхитило мужество черногорского народа, «который без ничего, кроме голого геройства, восстал против всемогущего османского правителя, чтобы на поле брани разбить его и города и земли захватить» [87, с.58]. Петр Алексеевич издал указ о выплате Черногории ежегодной денежной субсидии в тысячу червонцев и впредь обещал поддерживать братский балканский народ.

Поскольку сборник «Зеркало сербское» является своеобразной историей Черногории, написанной народом и отражающей именно народное понимание описываемых событий, Негош стремился в нем представить самые значимые факты жизни черногорцев, привязывая их к конкретным сражениям и победам, впоследствии воспетым в народных песнях. Что касается песни «Милорадович, посланник Петра Великого», то здесь ситуация несколько иная: конкретные битвы не названы, а в конце произведения не воспевается победа. Однако нет в песне и акцента на поражении черногорцев. Если не обращаться к истории, то о серьезном поражении вообще трудно догадаться:

Михаило пође у Русију,

а остави у рат Црногорце.

Како тадер, тако и досадер:

вино пију, с Турцима се бију,

и браниће с' док једнога има

од свакога, толи од Турчина,

од својега двојног душманина,

душманина вјере и слободе!

Није сјенка слога црногорска:

нејма тога тко б' их ујармио,

то л' их отле некуђ призајмио! [100, V, с.39].

В то же время оптимистический пафос эпилога наводит на мысль, что победа черногорцев заключается именно в том, что они обрели братьев по крови и вере в лице русского народа, и, несмотря на то, что битва проиграна, сила славян заключается как раз в их единстве, которое еще успеет себя проявить:

Ви сте с Русма и једнога рода,

једне вјере, једнога језика:

већ сроднији бит нејмамо куда

кад ко Руси јесте и јунаци [100, V, с.36].

Народ верит в будущее славянского союза, и случившееся объясняет тем, что русский царь стал заложником обстоятельств:

Јербо худи гкласи допадоше:

Да се Петре с Турцим’ умирио,

Не по вољи, него по невољи,

Што га бјеху Турци опколили

Близу Прута студене ријеке,

Тер му помоћ диоћи не могаше,

Ни остало што је војсци нужно.

Ове гласе када разумјеше

И владика и сви спасољупци,

Уплака се мало и велико,

Свак жељаше христјанскога цара [100, V, с.39].

Последствия агрессии султана описаны уже в другой вошедшей в сборник «Зеркало сербское» эпической песне — «Чуприлич-визирь». Как и упомянутая выше, она повествует не о победе черногорцев, а, наоборот, о великом несчастье, которое их постигло. Данная песня охватывает события исторического периода с 1711 по 1717 гг., описывая поход великого визиря Османской империи Нуман-паши Чуприлича против Черногории в 1714 г., в результате которого страна фактически исчезла с политической карты региона:

Онда клети Турци одољеше:

попалише села и племена,

раскопаше цркве и олтаре

и манастир на поље Цетиње… [100, V, с.57].

Здесь также описано заключение союза с Венецианской республикой и предательство последней, договорившейся о перемирии с Турцией:

То му хвала и то му исплата

за његово врло пријатељство

што им дужде бјеше учинио,

предававши тужне Црногорце

да их кољу на земљу његову.

Хеј, лацманство, — далеко ти кућа! [100, V, с.58]

Собственно, предательство венецианцев было аналогично действиям Петра I и полковника Милорадовича во время кампании 1711 года. Однако в народном сознании отступление православных русских и прекращение войны католиками-венецианцами запечатлелось диаметрально противоположным образом: заложник обстоятельств русский царь противопоставлялся коварному венецианскому дожу. Немалую роль в формировании данных архетипов сыграла личность самого владыки Даниила и проводимой им политики. Будучи убежденным сторонником православного славянского союза, даже укрываясь от турецкой ярости в одной из пещер недалеко от Паштровичей, «одно письмо написал, из которого видны его отважный дух и рыцарство, даже в тех условиях не пошатнувшиеся, когда проявляя их, говорит: «Я москов, москов, москов!» [87, с.64]. В целях воплощения идеи славянского союза в жизнь, как уже было упомянуто, владыка совершил в 1715 г. поездку в Россию. Однако он понимал, что, к сожалению, «Бог высоко, а русский царь далеко, и что Черногория, принимая во внимание своих соседей, должна искать непосредственные средства и возможности, чтобы выжить» [138]. Поэтому кроме России, которая была опорой «больше моральной, обеспечивая при этом небольшую, но стабильную материальную помощь» [138], черногорский владыка вынужден был искать поддержки у Венецианской Республики, в которой тогда нашли укрытие многие его соотечественники, бежавшие из страны после похода Нуман-паши Чуприлича. Венецианцы весьма скептично отнеслись к русофильским взглядам владыки Даниила, однако нарастающая угроза Турции принудила их к союзу с черногорцами. «Черногорцы под начальством своего Владыки Даниила помогли Дожу взять Бар (Антивар) и Кастел-Новый от Турок» [88, с.70]. Однако в 1717 г. Венеция заключила мир с Османской империей, одним из условий которого была выдача укрываемых на ее территории черногорцев:

Дужд за њима Турке напуштио

по свој Боки и свему Приморју —

похваташе мало и велико;

што л' у ропство водити не хћеше,

исјекоше мало и големо,

пак отале сабље окренуше,

с допуштењем дужда од Млетаках,

тер се Турци отле помакоше

преко равне земље Арбаније

и узеше дужду пријатељу

сву Морију међу море слано [100, V, с.58].

В черногорском народном сознании «вину» венецианцев усугубляет исторически свойственная им подлость по отношению к православным славянам: согласно давней эпической традиции, отношения с венецианцами и другими католиками всегда оборачивались для сербских героев печальным исходом, о чем повествуется в ряде эпических песен («Женитьба Душана», «Женитьба Максима Црноевича», «Милош у латинян» и др.), из которых напрашивается простой вывод: «Латини су старе варалице» [44, с.13].

Несмотря на очередное наступление турецкой армии, последовавшее после венецианского предательства, черногорцы смогли собрать силы и отразить удар неприятеля в битве возле села Трнине, о чем говорится в песне «Нападение на село Трнине» (Удар на село Трњине), где также есть упоминания разрушительного похода визиря Нуман-паши Чуприлича:

Мож ли знати, јеси л' запазио,

кад пролази Ћупрелић везире

и похара тврду Гору Црну,

црногорске посјече главаре

на састанак и на вјеру тврду

на Ситницу под Ораховицу?

Не остаде ништа до камена

и крвава села на Трњине

од велике војске Ћупрелића.… [100, V, с.71].

Венецианско-турецкий союз против черногорцев в кампании 1717 года — не единственный в истории пример неприятельской взаимопомощи: через 50 лет со времен похода Чуприлич-визиря, Венецианская Республика опять предала своих славянских соседей, закрыв границы и таким образом оставив их без возможности пополнения запасов оружия и амуниции. А причиной очередного сплочения врагов стало появление в Черногории самозванца, представившегося российским убиенным императором Петром III, а вошедшего в историю под именем Степана Малого. Как же мог самозванец стать причиной военного наступления на Черногорию? Ответ на данный вопрос кроется в любви черногорцев к России и ко всему русскому. Владыка Василий Петрович Негош (1709-1766) «частыми рассказами о России и о своих поездках туда создал своеобразный культ этой страны, чем значительно поспособствовал тому, что в Черногории в XVIII в. посредством широкой народной молвы сложились предания о России, и у народа выработалась безграничная и непоколебимая вера в Россию, которая в Черногории была больше, чем в каком-либо другом регионе… Насколько русский культ в то время пленил Черногорию, лучше всего видно из полукомической авантюры афериста Степана Малого Райчевича» [139, с.497-498].

Правление в Черногории самозванца Степана Малого подробно описана Симой Милутиновичем в его «Истории Черногории», где автор наряду с историческим комментарием приводит эпическую песню, впоследствии включенную Негошем в сборник «Зеркало сербское». По мнению исследователя Н. Банашевича, авторство данной песни принадлежит Петру Цетиньскому.

Следует отметить, что Негош, включая данную эпическую песню в свой сборник, значительно ее дополнил: у Симы Милутиновича — 128 стихов, а у Негоша — 358 стихов, что, в свою очередь, свидетельствует об особом интересе поэта к данному эпизоду истории.

В сборнике Негоша песня носит название «Шчепан Малый», тогда как Милутинович в своем сборнике «Пҍваннiя церногорска и херцеговачка» поместил ее под заголовком Богованҍ[88, с. 78], а в «Истории Черногории» ее название вовсе не указано: только из комментария читателю становится понятно, о каком самозванце идет речь. Негош же специально добавляет строку, в которой упоминает имя самозванца, подчеркивая тем его особую роль в истории своей страны:

Милутиновић:

Што се эдан чоек огласио

Под именом Цара Руссинскога

Међу наше земле и државе,

У каменну ломну гору Церну;

За нега е народ прионуо,

Ка’но деца за своега Оца

[87, с.96]

Његош:

што се један човјек огласио

под именом цара русискога

међу наше земље и државе,

у проклету ломну Гору Црну.

Шћепан Мали зове се именом;

за њега је народ прионуо,

како ђеца за својега оца.

[100, V, с.160]

И хотя в текстах обоих произведений самозванец не действует, и нет в них больше русских мотивов, тема России здесь представлена косвенно — черногорцы сражаются за православную веру, которая и роднит их с восточнославянским народом:

Удри сваки за вјеру ришћанску,

Конец ознакомительного фрагмента.