Сибирская сага. История семьи

Людмила Хворостовская, 2019

История семьи Хворостовских – Тетериных – Вебер уникальна и в то же время очень характерна для России. Сколько испытаний выпало на долю героев! Перемена мест – Германия, Поволжье, Сибирь, Киргизия и снова Сибирь; смешение кровей – немецких, русских, татарских, польских; масштабные исторические события – крах Российской империи, революция, Гражданская и две мировых войны… Перед нами – настоящая семейная сага, пестрая и яркая, протяженная во времени и пространстве. В первой части книги собраны рассказы старших родственниц Людмилы Петровны Хворостовской о жизни до и после революции – жизни трудной, бурной, полной страстей. Основная часть повествования – воспоминания Людмилы Петровны. Военное детство, молодость, пришедшаяся на время «оттепели», знакомство с будущим мужем – Александром Хворостовским, замужество и рождение сына Дмитрия, детство и отрочество. Мы видим, какую роль играла музыка в жизни Людмилы и Александра и как это повлияло на формирование жизненного пути Дмитрия Хворостовского. Тему семейной преемственности как нельзя лучше выражают слова Марии Николаевны Вебер-Максимовой, бабушки певца: «Он поет так драматично и трепетно, потому что все наши страдания передались ему по наследству. В жизни ничего не происходит случайно – все предопределено и проигрывается как на пластинке».

Память

Cегодня уже трудно с уверенностью сказать, какая именно из многочисленных волн переселенцев принесла семью Вебер из Германии в Поволжье. В памяти живут смутные отголоски рассказов о городской жизни в немецкой земле Гольштейн — или Гессен?.. Об успехах мужской части семейства в ткацком ремесле и скорняжном деле и об утонченном вкусе женщин в вязании и вышивке… И, конечно, все Веберы любили хоровое пение — ведь они были немцы! Это было так давно и так далеко, что воспоминания моей прабабушки, Екатерины Ивановны Вебер, были похожи на сны, на грезы. Долгими зимними вечерами, занимаясь тихими домашними делами, она вела повествование на ломаном русском языке для своей невестки Лины — моей бабушки, вместе с которой ей еще придется хлебнуть немало горя и лишений, а спустя годы благодарными слушателями стали уже внуки — мои тети Клава и Аля, дядя Саша и моя мама. К тому времени прабабушка уже совершенно ослепла и не могла видеть, как подрастают ее внуки, но по голосам и повадкам узнавала их безошибочно.

Множество историй я услышала в детстве от мамы, тети Али, бабушки Лины и ее сестры Степаниды Ивановны. Речь их была складной и плавной, льющейся как поток, и я засыпала под эти рассказы, убаюкивающие, как сказки на ночь или колыбельные песни. Вообще в нашей семье любили вспоминать прошлое. Рассказы были такими яркими и образными, что порой мне казалось, что я все вижу и переживаю сама. Часто, читая художественную литературу, я сопоставляла события из жизни героев и близких мне людей, размышляла о страданиях, выпавших на их долю, и приходила к выводу, что жизнь — не книжная, а настоящая — гораздо драматичнее и беспощаднее. Моя мама однажды на склоне лет произнесла фразу, которая могла бы стать эпиграфом к творчеству ее внука и моего сына:

— Он поет так драматично и трепетно, потому что все наши страдания передались ему по наследству.

Она, конечно, не имела никакого представления о науке генетике, но считала, что в жизни ничего не происходит случайно, что все предопределено и проигрывается, как на пластинке.

Мой муж Александр был потрясен мамиными рассказами, историей ее семьи. Последние пять-шесть лет ее жизни они стали очень близки — он уходил к ней «на минутку навестить» и оставался надолго, что-нибудь мастерил, чинил. Иногда они просто беседовали, спорили, но чаще он затаив дыхание слушал ее рассказы, боясь спугнуть воспоминания. Говорила мама очень эмоционально, смеялась, плакала, пела, разве что танцевать не могла. Шура пересказывал мне ее истории, я отвечала, что все это знаю еще с детства. После смерти мамы Шура просил меня вспоминать эпизоды уже из моей жизни, и, надо отдать ему должное, более внимательного и доброжелательного слушателя я не знаю. Это он меня уговорил взять ручку и тетрадку и попытаться записать все, что я помню. Он сказал:

— Когда-нибудь Даня и Саша захотят узнать о своих предках. Может быть, им в руки попадут твои вирши — ведь у нас с ними нет контакта и ты не можешь им ничего рассказать.

Именно это и подвигло меня написать книгу. Самое большое горе для меня — это то, что переполняющая мое сердце любовь неизвестна моим внукам. Они обделены этой любовью, нежностью, восхищением. Бедные, бедные мои! Чем они старше, тем дальше от нас. Уже нет никаких общих дел, интересов. По телефону в ответ на поток ласковых слов слышишь короткое, без эмоций, — «да». На любой вопрос в ответ — «да» или «нет». Друзья пытаются меня утешить: «Ничего, подрастут, все изменится!» Но вряд ли что-то может измениться, ведь добрые слова в наш адрес не произносятся. Хорошо, если вообще ничего не говорят. Жалко их — они не знают любви дедушки и бабушки…

Милые мои внуки, простите меня за то, что вы не знали, как я вас люблю!