Страсть на грани

Людмила Мартова, 2016

Путь к счастью нередко бывает тернистым. Лера Соболева, неуверенная в себе, затюканная бывшим мужем и стесняющаяся своей полноты, в полной мере ощутила это на себе: с недавних пор ее жизнь превратилась в непреходящий страх. Бесконечные придирки нового начальника, автомобильная авария, нападение неизвестного… Вдобавок она сама и члены ее семьи начали получать непонятные «подарки»: павлиньи перья, тушку кролика, кроличьи лапки… А потом в музее-усадьбе «Горки», где работала Лерина мама, случились два убийства подряд. Тогда Лера поняла: все происходящее связано с давними семейными тайнами, ведь когда-то ее дед, бывший председателем колхоза, нашел на территории усадьбы дворянского рода Ланских сундук со старинными изразцами, и больше их никто никогда не видел… Книга также издавалась под названием "Там, где твое сердце"

Глава третья

На два-три

«Жалость — самое худшее из всего, что можно предложить женщине».

Вики Баум

Последний предпраздничный рабочий день особенно хорош предвкушением длинных выходных. Предвкушала Лера в полное свое удовольствие. Начальник на горизонте не показывался, у бабули, которой она позвонила с самого утра, все было в полном порядке, на улице светило солнце, затянувшаяся весна, богатая на снежные сюрпризы, казалось, все-таки решила сдаться и подарить надежду на скорое лето.

Любуясь солнечными зайчиками, Лера невольно вспоминала вычитанную в Интернете шутку про Масленицу, которая выжила и начала мстить. Чучело Масленицы на общегородском празднике действительно поджечь так и не смогли. Оно дымило, тлело, но не загоралось. Потому и апрель потом выдался холодный и мрачный. Но теперь он был уже почти позади, один день остался.

Выполняя рутинную работу, Лера размышляла о том, как ей выстроить длинные выходные. Конечно, мама приглашала приехать к ней, да и дети давно просились за город. Но все-таки необходимо помыть окна, да и генеральную уборку сделать не мешало бы, поэтому Лера решила посвятить уборке весь день первого мая, а уже второго с чувством выполненного долга отправляться в гости к маме. Олег все эти дни был выходной, что особенно радовало.

Вернувшись домой и оценив фронт работ, Лера решила начать уборку с вечера. В конце концов, разложить все по местам и вытереть пыль она могла часа за два. Олег согласился пропылесосить квартиру, а вот мытье окон и пола вполне можно оставить на завтра.

«Второго в магазин еще нужно будет заехать», — думала Лера, протирая многочисленные безделушки и расставляя на полках книги. Конечно, мама не в глуши живет, но себе она никогда ничего вкусного не покупает. При ее зарплате на всем приходится экономить. А тут праздник все-таки. Да и вообще событие — они впервые отправляются за город всей своей новой семьей.

Лера не понимала, как мама относится к Олегу, и это ее чуточку нервировало. Бабуля-то не скрывала, что настороженно и с опаской, а мама молчала, никак не затрагивая тему дочкиного замужества, и это было странно. Мама очень любила ее, Леру, и всегда по малейшему пустяку беспокоилась.

— Мяса надо купить для шашлыков. Черт, а денег-то немного. Если быть совсем точной, то их практически нет. А зарплата только восьмого. Что ж делать-то…

Лера припомнила, когда ее муж (бывший, разумеется) в последний раз переводил алименты. Получалось, почти месяц назад. Звонить ему страсть как не хотелось, но видение первых весенних шашлыков, зажаренных на мангале возле маминого дома, было таким осязаемым, что Лера даже запах жареного мяса почувствовала.

Решительно отбросив тряпку, она схватила телефон, нашла в контактах слово «Игорь» и, зажмурившись и сосчитав до десяти, нажала кнопку вызова.

— Чего надо? — довольно агрессивно спросила трубка.

— Денег, — честно ответила Лера.

— Де-е-е-нег, — голос бывшего мужа в трубке стал веселым, что, как отлично знала Лера, означало крайнюю степень бешенства. — А с чего ты взяла, что я собираюсь тебе их давать?

— Не мне, а твоим детям, — стараясь соблюдать спокойствие, сказала Лера. — У тебя их двое. И они находятся в том возрасте, когда все время хочется есть. Да и одежду на лето мне им купить надо.

— Тебе надо, ты и покупай, — возразил Игорь. — Мне ничего такого не надо.

— Когда мы разводились, то договаривались, что я не буду подавать на алименты, а ты будешь помогать детям добровольно. Если наши договоренности отменяются, тогда я после праздников напишу заявление в суд.

— Да хоть в сто судов, — веселье в трубке стало бурным. — Я ничего тебе, толстой корове, не дам. Ни рубля, ни копейки. Это ж не я от тебя ушел, это ты меня бросила. Так что крутись теперь как хочешь. Кроме того, у тебя ж теперь другой законный супруг имеется, вот пусть этот извращенец, трахающий жирную свинью и получающий от этого удовольствие, тебя и содержит. Вместе с твоими недоносками.

— Игорь, — голос у Леры задрожал, — опомнись, что ты говоришь? Это же твои сыновья. Ты что, забыл?

— Это ты что-то забыла, — голос больше не был веселым, ярость, копившаяся в нем, прорвалась наружу и теперь клокотала у Лериного уха, силясь проникнуть внутрь ее черепной коробки. — Ты предпочла мне какого-то осла, который бросит тебя максимум через год. Неужели ты возомнила, что можешь быть кому-нибудь нужна и интересна, жирная фригидная дрянь? Да с тобой же рядом стоять противно, не то что лежать!

— Тогда что же ты так переживаешь, что я тебе кого-то предпочла? — спросила Лера, внутренне ужасаясь своей смелости. Раньше в разговорах с бывшим мужем она никогда не решалась возражать, сразу принимаясь плакать.

— Я переживаю? Да я ни капли не переживаю. Можете подохнуть там оба. Кретин и уродка. Замечательная парочка. Но пока вы живете вместе, я тебе ни копейки не дам, поняла? Ни копья не получишь, сука! А если ты посмеешь подать на алименты, то я тебя убью, понятно тебе?

— К-как убьешь?

— С удовольствием. Давно руки чешутся тебе шею свернуть. Не смей меня беспокоить из-за денег, образина! Если я решу повидаться с детьми, то позвоню и прикажу тебе их привести в условленное место. Посмеешь ослушаться, будешь наказана.

— Игорь, тебе надо показаться врачу, — Лера вдруг как-то разом устала от обрушивающихся на ее голову оскорблений. — Нормальный человек не может говорить то, что ты говоришь. Ты — не падишах, а я — не твоя наложница. Запомни, я больше не выполняю твои приказы.

— С-сука! — выдохнула трубка. — Попомнишь меня! Я тебе вывеску-то попорчу! В ближайшие дни. И сделаю это с удовольствием.

— Нет, Игорь. Ты больше никогда в жизни не тронешь меня даже пальцем. А вопрос алиментов мы решим в суде. — Лера постаралась, чтобы голос ее звучал максимально твердо.

Трубка еще что-то верещала, но она нажала отбой и виновато посмотрела на Олега, который давно уже пришел из другой комнаты и с интересом слушал ее разговор.

— А зачем ты это все терпишь? — спросил он, глядя в ее расстроенное лицо.

— Олег, я не знаю. Он отец моих детей. Мы с ним десять лет прожили, одиннадцать даже. И как-то по привычке я все еще считаю важным то, что он говорит. Хотя нет, — она чуть помедлила, — сегодня я поняла, что все изменилось. Он больше не властен надо мной и моими эмоциями. Наверное, я тебе должна быть за это благодарна.

— Лера, к тому моменту, как мы встретились, ты уже год была в разводе…

— Если б ты знал, что предшествовало этому году, то не удивлялся бы. Мне самой странно, что я не попала в психушку, не бросилась под поезд, не перерезала себе вены. То, что Игорь творил, не поддается описанию, а я даже пожаловаться не могла. Мама с бабулей с ума бы сошли, а больше это было никому не интересно.

Он все годы нашей семейной жизни меня в грош не ставил, унижал постоянно, на детей внимания не обращал, мог ночевать не прийти. Я все терпела. Думала, какая ни есть, а все же семья. У детей отец должен быть.

— Зачем такая семья? — Олег стиснул зубы, аж желваки заходили под гладкой, к вечеру чуть небритой кожей.

— Мне казалось, что если когда-то я им пленилась настолько, чтобы выйти замуж, то должна терпеть. Кроме того, кому я нужна такая, да еще с двумя детьми!

— Лера, — Олег взял ее за подбородок и внимательно посмотрел в зеленые с коричневыми крапинками глаза. — А ты правда не понимаешь, что очень красивая женщина?

— Я? Красивая? — изумление было таким сильным, что Лера даже поперхнулась.

— Конечно. Я на тебя смотрю, и у меня сердце замирает, какая ты красивая. Твои волосы, твои глаза, у тебя лицо скульптурное, как на картинах эпохи Возрождения. И тело… Я, когда тебя раздетую вижу, то не могу себя контролировать, так тебя хочу.

Голос у него стал хриплым, и, чуть скосив глаза, Лера убедилась, что да, действительно хочет.

— Мы сейчас не можем, — шепотом сказала она и вспыхнула от смущения, — у нас дети в соседней комнате.

— Я дотерплю до ночи, — пообещал ее невообразимый муж, считающий ее красавицей. — Но ты себе цены не знаешь.

— Трудно знать себе цену, когда тебе долгие годы твердят, что ты жирная корова, уродка, образина и черт знает кто еще, — призналась Лера. — Я совсем в себя верить перестала. Он во мне все убил, кроме жутких комплексов. Мне иногда кажется, что у меня внутри прячется сонм чудовищ. И все они кричат, рычат, вопят, кусают и когда-нибудь сожрут меня изнутри.

— Ты очень красивая, чувственная и уникальная женщина, — Олег притянул ее к себе, и она спрятала свое пылающее лицо у него на груди. — И у тебя женственная соблазнительная фигура, которую можно бесконечно гладить, ощущая под пальцами шелковистую прохладную кожу. — Он засунул руку ей в вырез домашней кофточки и пошевелил пальцами, пытаясь поймать сосок. Лера выгнулась дугой от моментально пронзившего ее удовольствия. Он довольно засмеялся.

— А Игорь всегда говорил, что я фригидная, — задумчиво сказала она, размышляя о том, нельзя ли забаррикадироваться от Степки с Антошкой изнутри, чтобы не ждать до ночи, и ужасаясь собственному бесстыдству.

— Твой Игорь — просто больной, — авторитетно заявил Олег, уже двумя руками залезая к ней под кофточку. — Он тебя бил?

— Один раз ударил. После этого я и сказала ему, что развожусь. В тот раз я изменила своему правилу не тревожить бабулю. Убежала к ней в слезах, и она мне сказала, что больше я к нему не вернусь, потому что уважающая себя женщина не может жить со скотом. Уважать я себя к тому моменту уже не уважала, но так боялась Игоря, что действительно решила уйти. Получилось почти через год. И этот год я предпочитаю не вспоминать.

— И не надо. — Голос Олега был нарочито бодр, и Лера видела, что он упорно пытается овладеть собой, то ли из-за ее рассказа, то ли от нереализованного желания срочно лечь с ней в постель. — Ты мне лучше расскажи, откуда в твоем хозяйстве такие красивые морские раковины?

Раковин было десять. Большие, глянцевые, хранящие шум и аромат моря, они отличались изумительной красотой. В своей прошлой, полной горестей жизни Лера любила слушать их успокаивающий голос, нашептывающий, что все обязательно будет хорошо. В последнее время такое утешение ей не требовалось, и она даже как-то подзабыла про раковины.

— Это мне дед дарил, — с готовностью начала рассказывать Лера. — Он очень любил море, каждый год ездил в санаторий, когда с бабулей, когда один. И привозил мне в подарок раковину. То есть дарил не каждый год, конечно. Но частенько.

То есть первую раковину он маме отдал, когда я родилась. Вон ту, розовую. Я ее больше всех люблю. Потом вторую принес, когда мне месяц исполнился. Третью на год подарил.

— Странный подарок для новорожденного ребенка. И для годовалого тоже.

— Ну, я ж тебе говорила, дед очень любил раковины. Он говорил, что в них заключена вся мировая гармония. Но это когда я уже постарше была. А та вот раковина мне на два года подарена, та — на три, вот эта — на пять. — Лера по одной брала тяжелые перламутровые завитки и протягивала Олегу.

— А где на четырехлетие раковина?

— А не было. Только на пять. И следующая — на восемь. Вот эта, видишь, самая большая и тяжелая. Он ее из Крыма привез.

— А потом? — Олег неожиданно для себя заинтересовался морскими подарками. Было в них что-то тревожно-необычное.

— Вот эту он мне на тринадцатилетие преподнес, а вот эта, — голос Леры чуть дрогнул, — эта была последняя, которую он мне подарил. На двадцать один год. И вскоре после этого умер.

— А самую последнюю ты сама покупала? — Олег показал на стоящую с краю совершенную раковину, переливающуюся всеми цветами радуги.

— Нет, эту мне бабуля подарила. В этом году. Сказала, что дед ей наказал, если его не станет, вручить мне в тридцать четыре года.

— Странная закономерность, — нахмурившись, заметил Олег.

— Почему? — удивилась Лера.

— В детстве он тебе их дарил почти каждый год. Потом начались перерывы. После его смерти этот перерыв вообще составил тринадцать лет. — Олег замолчал, словно осененный какой-то мыслью.

— Ты чего? — встревожилась Лера.

— Да так, — он махнул рукой, — мелькнуло что-то в голове и ушло. Не важно. Странно, что Степка с Антошкой при всей их непоседливости эти раковины не разбили.

— Ну что ты, им с детства было запрещено их трогать, — сказала Лера. — Это же память о дедушке. Они его уже не застали, только из моих рассказов знают, какой он был замечательный. А раковины эти мы с ними изучали. В энциклопедии читали, какая откуда. Мальчишкам интересно было, они ж такие любопытные. Слушай, а что они так тихо сидят? — вдруг всполошилась она. — Уже полчаса из соседней комнаты ни звука.

Решительно распахнув дверь, она выскочила в другую комнату, вслед за ней выглянул и Олег. Степка с Антоном сидели на диване голова к голове и что-то с увлечением рассматривали. Подойдя поближе, Лера не поверила собственным глазам. Ее сыновья держали в руках по павлиньему перу.

* * *

Дорога блестела на солнце, будто смазанная маслом. Машины, плывущие впереди, казались маленькими утлыми лодочками, ныряющими на спусках и подъемах, словно на волнах.

По обе стороны в небо уходили мачты сосен. Сосны так и назывались — корабельные. И Лера любила представлять, как раньше их спиливали и отвозили на верфи Санкт-Петербурга или Архангельска, чтобы оснастить корабли, отправляющиеся в дальние трудные странствия.

Сама она о странствиях только мечтала. Истово и со вкусом. На путешествия у нее не было ни денег, ни времени. Поэтому и поездку к маме — подумаешь, всего-то семьдесят километров! — она всегда воспринимала как пусть и маленькое, но приключение.

Настроение у нее было отличное. В последнее время жизнь то и дело преподносила ей сюрпризы. Неприятные не имели последствий, а приятные грели душу.

К примеру, вчера Золотов вымыл все окна. Ей даже просить не пришлось. После разговора с Игорем продолжать уборку она не смогла. Пришлось делать все первого мая. Она только заикнулась о том, что надо бы пропылесосить квартиру, пока она разбирается со стеклами, как он заявил, что пылесосить будет Степка, пыль везде протрет Антошка, а окна он вымоет сам.

— Не хватало тебе еще с девятого этажа выпасть! — категорически заявил муж. — У тебя зачем мужики в доме? Неужто чтобы ты сама с уборкой корячилась?

— Не знаю, — честно ответила Лера. — Мужики в доме у меня практически не переводились, но трудового ража по поводу уборки я за ними что-то не припоминаю.

— Стыдно, значит, должно быть мужикам, — резюмировал Олег, бросив строгий взгляд на ее приунывших сыновей. Глядя на их кислые мордочки, такие родные и любимые, Лера так и прыснула со смеху.

В общем, в восемь рук с весенней генеральной уборкой они справились в два счета. Или в один присест. Щурились от солнца блестящие окна, пуская солнечные зайчики, благоухал свежестью чистый тюль, скрипел начищенный до блеска ламинат, улыбалась Лера, сосредоточенно сопели мальчишки, что-то напевал под нос Олег.

— Ну вот, а ты боялась, — резюмировал он, когда через четыре часа отмытую до блеска квартиру стало просто не узнать. — Сейчас за продуктами на завтра — и в кино.

— А обедать? — Лера стояла перед открытым холодильником, с сомнением заглядывая внутрь. Кроме замаринованного кролика там ничего не было.

— Кролика готовим на ужин. А обедать будем в кафе в торговом центре. Надо же отметить День весны и труда, тем более что мы все действительно потрудились.

— Ура-а-а! — Степка и Антошка с гиканьем побежали переодеваться.

— А после романтического ужина с кроликом и белым вином нас ждет ночь, — Золотов перешел на шепот, от которого у Леры тут же вспыхнули уши. — Я вообще-то намеревался с пользой провести прошедшую, но некоторые так разволновались из-за каких-то дурацких перьев, что не ответили мне взаимностью.

— Ты правда думаешь, что по поводу этих перьев волноваться не надо? — спросила Лера.

— Мне казалось, что я вчера тебя убедил. Подумаешь, история — кто-то засунул в почтовый ящик два павлиньих пера! Мальчишки их нашли. Делов-то…

— Олег, и все-таки мне кажется, что происходит что-то странное. К бабуле влезли и оставили павлинье перо. Нам подбросили два пера и кролика…

— Лерчонок, ну, совпадения это, не более того. Может, у тебя тайный поклонник завелся, который дарит тебе павлиньи перья. Подбрасывает в почтовый ящик, знает, что ты пойдешь к бабушке, и туда тоже подбрасывает. А кролика кто-то потерял. Или забыл. Или с женой поссорился и сгоряча покупку выбросил. Ну, не думай ты об этом…

— Тайный поклонник? У меня? — Лера засмеялась, но тут же стала серьезной. — Погоди, ты сказал что-то очень важное.

— Я всегда говорю важные вещи.

— Нет. Погоди… — Лера постучала указательным пальцем по зубам. Зубы у нее были ровные и ослепительно белые, без единой пломбы. Она ими искренне гордилась, считая, что это самое лучшее в ее внешности. — Ты сказал, что кто-то знал, что я пойду к бабуле. К ней влезли именно в тот момент, когда она была со мной в кафе. Я сначала думала, что это счастливое совпадение, но вдруг кто-то действительно подгадал, чтобы ее не было дома? Кто знал, что мы с ней пойдем в кафе?

— Да кто угодно, — Олег пожал плечами.

— Нет, — Лера покачала головой. — Мы спонтанно собрались.

— Я знал. Мальчишки знали и могли сказать кому угодно, если их бы спросили, где вечером будет мама. Ксения Дмитриевна могла подругам своим похвастаться, а те еще кому-то рассказать. Да и когда ты с ней договаривалась, кто-то мог слышать ваш разговор.

— Начальник мой слышал. Повидло козлиное.

— Ну, вот видишь.

— Олег, — Лера снова засмеялась. — Мой начальник точно не входит в число моих тайных поклонников, как ты изволил выразиться. Он меня терпеть не может, так что подбрасывать мне павлиньи перья не будет. А может, — она вдруг запнулась, — может, это Игорь?

— Кто?

— Муж мой бывший, это вполне в его стиле — заставить меня волноваться таким извращенным способом.

— А ты с ним в этот день разговаривала? Говорила, что к бабушке идешь?

— Я — нет, — Лера снова задумчиво постучала по зубам. — Степа, Антоша! — закричала она. — Идите сюда!

Сыновья прибежали, уже полностью готовые к походу в магазин, кафе и кино. Их круглые мордахи светились от счастья и предвкушения скорых удовольствий.

— Степка, ты когда в последний раз с папой разговаривал?

— Не помню, — сын наморщил лоб. — Дней десять назад, наверное. Я ему звонил, спрашивал, не придет ли он на мою игру посмотреть. — Сын занимался сквошем и в своей возрастной группе числился самым лучшим игроком, чем Лера страшно гордилась.

— И что? Пришел?

— Нет, сказал, что ему некогда и чтобы я ему не звонил со всякими глупостями, — Лера увидела, как он выпятил нижнюю губу. В их семье это был передающийся по наследству признак глубокой обиды. Она сама так же выпячивала губу, и Антошка, и мама, и даже бабуля. Дед всегда над ними смеялся.

— Так, а ты? — она повернулась к Антону. — Ты когда с папой разговаривал?

— Он мне звонил несколько дней назад, — Антошка посмотрел на брата, чтобы проверить, не обиделся ли тот, что отец предпочитает ему младшего сына. — Предлагал вместе к бабушке Наде съездить, — так звали Лерину свекровь, к счастью, уже бывшую. — Я отказался, потому что нам Олег обещал в этот день приемы показать.

— Какие приемы? И в какой день это было?

— Боевые приемы, а в какой день, я не помню.

— Это было в тот день, когда ты пошла в кафе с бабушкой, — вспомнил Олег. — Ты позвонила с работы, что задержишься, а я позвонил пацанам и велел сидеть дома. Мол, приду и будем приемы разучивать.

— Точно, — согласился Антошка. — А тут папа позвонил, и я ему сказал. Если честно, мне просто к бабушке Наде было неохота. Она плохая, всегда про тебя гадости говорит.

— А ты ему сказал, что меня дома не будет? — допытывалась Лера.

— Сказал, а что, нельзя было? — удивился сын. — Он спросил, на ком Олег нам будет приемы показывать? На тебе? Ну, я и сказал, что ты в кафе с бабушкой Ксеней идешь. Мам, так мы в торговый центр-то едем или нет?

— Едем-едем, — успокоила его Лера. — Сейчас я переоденусь. Бегите в прихожую. То есть Игорь знал, что бабули не будет дома, — сказала она. — Так я и думала, что это его штучки. Вот ведь мразь какая! Чтобы мне нагадить, пожилого человека не пожалел!

От того, что загадка так легко разрешилась, у Леры существенно улучшилось настроение. Ее бывший муж в очередной раз проявил себя как гад и сволочь. Ничего нового. И кино оказалось интересным, и обед вкусным, и продукты они купили без всякой очереди и толчеи, которые обычно случаются по праздникам. Вот только ночь, которую она ждала с предвкушением, опять не получилась. Вечером Олега внезапно вызвали на дежурство.

— Не волнуйся, — сказал он. — Я часиков в десять утра приду, часок отлежусь, и поедем. Все нормально будет.

Утром муж, правда, пришел не в десять, а в полдвенадцатого, Лера уже начала и волноваться, и сердиться. Дорога, конечно, предстояла не дальняя, но отступать от своих планов она не любила.

Вернувшийся с работы Олег сердиться запретил, спать не стал, быстро принял душ, переоделся, съел остатки кролика, который у Леры получился просто пальчики оближешь, и скомандовал ехать. И вот сейчас стелилась перед ними дорога, вставали по сторонам корабельные сосны, шебуршились на заднем сиденье мальчишки, и было Лере так хорошо, что она даже песенку себе под нос замурлыкала.

— Давай через саму усадьбу проедем, — попросила она Олега, когда машина свернула с большой дороги на проселок. — Во-первых, я тебе ее покажу, а во-вторых, может быть, мама на работе. Сразу ее заберем.

— Давай, — Олег проехал мимо отворотки на коттеджный поселок и уверенно направился к центральным воротам.

— Ты что, здесь когда-нибудь бывал? — изумилась Лера.

— Нет.

— Тогда откуда ты знаешь, куда ехать?

— Лера, я ж не даун. И у меня нет нормального для всех женщин географического кретинизма. На отворотке указатель был, что центральная усадьба прямо.

Слева высилась полоса канадских кленов, казалось, уходящих в небо. Тонкие зеленые листочки на них еще едва проклевывались, но Золотов представил, как тут должно быть красиво осенью, когда все это великолепие делается багряно-золотым, и у него аж дух захватило.

— Красиво тут, — восхищенно произнес он. — Такие деревья интересные.

— Это дед посадил, — гордо сказала Лера. — На этих землях как раз был его колхоз. Это он усадьбу сохранил и барский дом разрушить до основания не дал. Он всегда говорил, что плох тот народ, который не ценит свою историю. И поэтому хозяйственные постройки усадьбы максимально по назначению использовал. То есть в жеребятнике жеребят поселил. В конюшне — лошадей. В амбарах посевной материал хранили. В общем, в социалистические годы он тут ничего разрушить не дал, а как перестройка началась, сразу же начал восстановления требовать.

— Странно это, у тебя ж дед коммунист был?

— Еще какой! Он на фронте в партию вступил. Мальчишкой еще. И всю жизнь свято верил в ее идеалы.

— Так как же он барскую усадьбу восстанавливал? И храм?

— Такая вот борьба и единство противоположностей, — улыбнулась Лера. — Дед был очень хороший человек. И очень правильный. Мы даже из-за этого над ним смеялись, хотя иногда и не до смеха было. К примеру, я сижу на диване, книжку читаю. Пошла в туалет, возвращаюсь — книжки нет. Он ее на место в шкаф поставил, на полку. Я говорю: «Дед, зачем? Понятно же, что я сейчас вернусь», а он отвечает: «Так положено». В общем, он считал, что усадьба — это памятник. И ее обязательно надо восстановить. И церковь тоже. Так что он еще, пока председателем колхоза был, эту работу начал. Землю отстоял, сделал так, чтобы усадьбу памятником федерального значения признали. Ее только статус и сберег. Знаешь, сколько тут желающих было территорию эту приватизировать?

— И это все земля усадьбы?

— Нет, столько земли не отдать и у него бы не получилось. Вон, видишь, слева поселок начинается. Это не мамин, а элитный. Тут ого-го дома какие. В общем, эту землю дед под строительство отдал, чтобы саму усадьбу отстоять. Но клены тоже как-то от вырубки защитил. Да их и не трогает никто. Красиво же. Даже для новых русских.

Олег, отвлекшись от дороги, снова посмотрел в окно. Уходили вдаль клены, открывая аккуратные добротные особняки за кирпичными и коваными заборами. В форме кленовой полосы было что-то странное. Неровная она была какая-то. Но спрашивать про это у Леры он не стал, да вскоре и забыл. Подумаешь, клены и клены.

— А мама твоя тут как директором сделалась? — поинтересовался Олег.

— Так когда тут музей открыли, дед и настоял, чтобы ее назначили. У нее же образование подходящее, а он всю душу в восстановление усадьбы вложил. Естественно, с мамой ему спокойнее было. Он первое время фактически сам всем руководил, да и до своей смерти в курсе всех дел был. Это уж потом маме пришлось весь воз на себе тащить.

— А дед твой давно умер?

— В две тысячи втором году. Ему всего-то семьдесят шесть исполнилось. Жить еще и жить. Ты знаешь, он умер как праведник.

— То есть?

— Да в одночасье. Днем они с мамой отсюда приехали, все в порядке было. А вечером ему плохо стало, и за полчаса все кончилось. Даже «Скорая» приехать не успела. Инфаркт.

— А историко-этнографический музей когда открыли?

— В девяносто первом. Так что за одиннадцать лет дед тут много успел сделать.

Машина затормозила у присыпанной галькой аккуратной парковочной площадки перед главными воротами. Дети стали, сопя, вылезать наружу.

— Дальше только пешедралом, — засмеялась Лера. — Пойдем, я тебе парк покажу. И церковь, которую сейчас восстанавливают. Это очень красиво. А потом в дом зайдем, в нем уже все отреставрировано, и по хозяйственной части тоже. Там-то уж, если захочешь, мама тебе экскурсию проведет. Она это так делает, просто блеск. Группы, с которыми она работает, просто с открытым ртом по дому ходят.

В парке было еще сыро, хотя ровные мощеные дорожки позволяли прогуливаться, не замочив ног. Парк оказался даже не парком, а многовековой березовой рощей. В нижней части многих стволов виднелись зажившие зарубки, явно сделанные усердным топором охотников за березовым соком.

— Это не браконьеры, — перехватив взгляд Олега, сказала Лера. — Это музей заготавливает. Все в положенные сроки и с соблюдением технологий. Мама зорко за этим следит. Тут сок потрясающий просто. Им туристов угощают. Будешь себя хорошо вести, мама и тебе даст. Хотя в этом году еще рано, его обычно в конце мая собирают. Я ничего в своей жизни вкуснее не пила, правда!

— То есть тут все земли бывшего колхоза «Родина»?

— Ну да. Усадьба с храмом, парком и хозпостройками примерно одну девятую занимает. Мамин коттеджный поселок, куда многие местные переехали, — еще примерно две девятых. Это тоже дед выбил — новые дома для бывших колхозников поставить. Старые у многих к тому времени уже развалились, да и далеко они были, по другую сторону дороги. Так что этот кусок земли он для своих отвоевал. И мама там же построилась, чтобы в музее не жить. И в город каждый день не наездишься. А еще две трети всей земли — это как раз «купеческий поселок». Его тут так называют. Местная Рублевка. Еще за кленами кусок земли есть, но там местный фермер картошку сажает.

— Огромная же территория…

— Так «Родина» — колхоз-миллионер. Знаешь, как дед тут все строго держал! Конечно, огромная. И пашни были, и телятник, и свинарник, и птицеферма. У меня был уникальный дед. Героический. В прямом смысле. Герой Социалистического Труда.

— А что такое социалистический труд? — спросил Антошка, с интересом слушающий разговор взрослых. Пришлось объяснять, и Лера с изумлением отметила, что у Олега это получилось гораздо лучше, чем у нее самой.

За разговорами подошли к церкви. Осенью побеленное здание уходило маковкой в безбрежную синеву неба.

— Наружные работы только в этом году закончат, — деловито сообщила Лера. — А внутренние уже в следующем начнут.

— То есть барский дом восстановили раньше, чем церковь? — уточнил Олег. — А почему? Обычно наоборот делают.

— Дед так хотел. Говорил, что в дом можно экскурсии будет водить, в хозпостройках мастерские открыть, чтобы деньги зарабатывать. Они, кстати, сейчас этим и выживают, продукцией, которую сами выпускают. Маслобойня у них, шорная мастерская, лапти плетут, половики ткут. Так что церковь на сладкое оставили.

— Для коммуниста неудивительно, — усмехнулся Олег. — Но дед твой — молодец, если бы не он, развалилось бы тут все. Разрушили, разграбили, приватизировали, как это в других местах произошло.

Со ступенек барского дома сбежала статная девушка с длинной косой, и Лера моментально почувствовала легкий укол неприязни, который почему-то всегда испытывала к маминой заместительнице.

— Марина! — окликнула она, остро переживая свое несовершенство. Она была уверена, что неприязнь к Марине вызвана исключительно завистью к ее фигуре, которая была гораздо лучше, чем Лерина. — Мама у себя?

— Ой, здравствуйте. — Девушка остановилась и при виде Олега быстро перекинула толстую, в руку толщиной, косу с одного плеча на другое. Лере тут же захотелось ее задушить. Эта коса казалась ей неестественной, так же как длинные, в пол, холщовые юбки и льняные пуловеры, которые носила Марина. — Так Татьяна Ивановна домой ушла с час назад. Сказала, что ей нужно к вашему приезду пироги поставить.

— Узнаю маму, — засмеялась Лера. — Ладно, спасибо, Марина. Мы тогда к ней поедем.

— По залам-то не пройдете? — Марина снова перекинула свою невообразимую косу и стрельнула глазами в Олега, томно качнув бедром. Под холщовой юбкой обозначилась упругая попка.

— В другой раз, — Лере показалось, что скрежет ее зубов эхом разнесся по двору, и, кляня себя за глупую ревность, она чуть ли не бегом бросилась в сторону ворот. Марина задумчиво проводила их живописную группу взглядом.

* * *

Когда машина тронулась в сторону поселка, Лера вдруг подумала, что мама может волноваться из-за их долгого отсутствия. С учетом прогулки по усадьбе опаздывали они уже часа на три, поэтому Лера, потыкав в кнопки телефона, была готова услышать мамин встревоженный голос.

Однако Татьяна Ивановна говорила не тревожно, а, скорее, растерянно. Представить свою маму растерянной Лера не могла даже при своем богато развитом воображении.

— Мам, мы минут через десять уже будем, — сказала она. — Ты не сердись, я Олегу усадьбу показывала. А ты чего какая-то странная? Случилось что-то?

— Получается, что случилось. Ты представляешь, у меня в дом влез кто-то.

— Что-о-о?

— Ну да. Утром я на работу уходила, все в порядке было. А час назад прибежала пироги в печь поставить, тесто-то я еще с утра замесила, а у меня дверь открыта, в доме все кувырком, полный раскардаш.

— Мамочка, мы сейчас приедем, — заволновалась Лера. — Да что же это такое, господи? — в сердцах воскликнула она, отшвыривая телефон.

Мама встретила их на крылечке. Растерянное выражение ее лица заставило Леру испытать кровожадное чувство к безымянному злоумышленнику. Если бы она могла, прямо ноги бы ему повыдергала! Впрочем, Лера подозревала, что знает, кто рискует остаться без ног. Бывший муженек, который принялся мстить ее родным.

— А ты похудела.

— Что? — Лера с изумлением посмотрела на мать.

— Похудела ты, говорю. Тебе идет.

— Мам, вы с бабулей сговорились, что ли? — с возмущением спросила Лера. — Вы обе говорите, что я похудела, хотя я этого не замечаю.

— Мы обе это говорим, потому что мы обе это видим. Просто при твоей дурацкой привычке носить балахоны и штаны на резинке ты сама не замечаешь очевидного.

— Вот нашла время! — в сердцах воскликнула Лера. Разговоры о своем весе и внешности она терпеть не могла.

— Что-нибудь пропало? — спросил Олег, войдя в дом и обозрев царящий там разгром.

— Да нет, — Татьяна Ивановна невольно усмехнулась, — скорее, нашлось.

— В смысле? — Лера вопросительно посмотрела на мать. — Тебе подбросили перья павлина?

— Да какие еще перья! Я всю еду еще вчера приготовила, убрала в холодильник. На столе только миска с тестом оставалась, когда я утром уходила. А когда вернулась, нашла вот что. — Татьяна Ивановна протянула дочери и зятю тарелку, на которой лежали три кроличьих окорочка.

— Что это? — у Леры даже горло перехватило.

— Кроличье мясо.

— Я вижу, что не крокодил. Мамочка, я не хочу тебя пугать, но происходит что-то странное. К бабуле в квартиру тоже влезли и подкинули перо павлина. Нам на коврике у двери оставили целого кролика. Потом мальчишки достали из почтового ящика два павлиньих пера, а у тебя тут тоже кролик, только не тушкой, а три лапы. Это не может быть простым совпадением.

— Это же бред какой-то! — Татьяна Ивановна встревоженно посмотрела на дочь.

— Бред, — согласилась Лера, — только этот бред кто-то воплощает в реальность. Я считаю, — она покосилась на внимательно слушающих их беседу сыновей и решительно отправила их во двор. — Я считаю, — сказала она, когда за мальчишками закрылась дверь, — что это Игорь. Он на днях сказал по телефону, что меня накажет.

— Что значит накажет? — Татьяна Ивановна уже начала волноваться всерьез. — Если ты считаешь, что он тебе угрожает, надо заявление в милицию писать.

— У нас сейчас полиция, — машинально поправила Лера. — Мам, ну что я там скажу? Про павлинов и кроликов? Меня же в психушку отправят!

— Но так оставлять тоже нельзя. То, что влезли в мою квартиру, да и в бабушкину тоже, это наверняка уголовно наказуемое деяние.

— Лера права, с нами никто не будет разговаривать, — вступил в обсуждение Олег. — Но и вы правы тоже, что оставлять это без внимания нельзя. Поэтому я попрошу одного знакомого, чтобы он нам помог.

— Какого знакомого?

— Да у нас в отряде парень работал, собак натаскивал. Кинолог отличный. Раньше опером был и месяца два назад на службу вернулся. Хороший мужик. Вернемся домой, я с ним встречусь, расскажу, что да как, спрошу совета.

— Вот и хорошо, — Татьяна Ивановна сразу успокоилась. — Детка, давай-ка ты тут приберешь, пока я все-таки пироги поставлю. Ведь праздник сегодня, вы приехали. Олег со своим другом во всем разберутся. Если это Игорь, то ему надо хорошенько мозги прочистить. Хотя, может, это и не он. Я пока про ваши дела не знала, на мадам одну грешила.

— На какую мадам?

— Да есть в коттеджном поселке одна. Натальей Александровной зовут. Вот уж имя на судьбу влияет! Вообразила себя наследницей Натальи Александровны Ланской, все твердит про свою дворянскую кровь и родство с Пушкиным.

— Странное родство, — криво усмехнулась Лера. — К ее потомкам после того, как Ланская стала вдовой, Пушкин уж точно отношения не имел. А фамилия у нее какая?

— Да не знаю я ее фамилии, — отмахнулась Татьяна Ивановна. — До того баба противная! Поселилась тут недавно, года два назад, и все шныряет по усадьбе, все вынюхивает. Пару раз скандал устраивала, что это-де их родовое гнездо, которое мы незаконно экспроприировали. Война у меня с ней, так что я была уверена, что это по ее наущению кто-то ко мне влез. Чтобы настроение испортить.

— А кролики тут при чем?

— Понятия не имею, — мать пожала плечами. — Хотя… Что-то у меня крутится в голове по поводу кроликов. А… Дед твой, царствие ему небесное, когда умирал, все про кроликов твердил.

— Про каких кроликов? — Лере показалось, что она ослышалась.

— Да не знаю я, про каких. Он, пока сознание не потерял, говорил о кроликах. Я не очень помню, с ним же бабушка оставалась, пока я «Скорую» встречала. Мы пришли в квартиру, а его уже в живых нет.

— Как ты думаешь, бабуля помнит?

— Как ее любимый муж из жизни уходил? Такое не забывается. Конечно, помнит.

— А ты у нее никогда не спрашивала, что именно он говорил?

— Лера, конечно, не спрашивала! Человек в бреду был. Может, в колхозе хотел крольчатник построить.

— Мам, колхоза к тому моменту уж десять лет как не было, — укоризненно сказала Лера.

— Ну, тогда в усадьбе, — маму было не так просто сбить с толку. — Какая разница!

— Никакой, но все это очень непонятно, — задумчиво проговорила Лера. Выйдя на крыльцо, она велела детям возвращаться в дом, а сама решительно набрала бабулин номер. — Привет, ба, — сказала она, когда старушка взяла трубку. — Мы к маме приехали. У нас все хорошо, а у тебя?

— Пока не жалуюсь, — степенно ответила Ксения Дмитриевна.

— Я Олегу усадьбу показывала, деда вспомнила. Мы потом с мамой о нем заговорили, и она сказала, что дед перед смертью говорил про кроликов. Ты не помнишь, что именно?

— Почему не помню? Я, слава богу, пока еще на память не жалуюсь, — бабуля усмехнулась, и Лера сразу представила ее — худенькую, с забранными в строгую кучку седыми волосами, в узеньких брючках, элегантном жакете и тапочках на каблуках. Бабуля в свои преклонные годы продолжала оставаться образцом элегантности, регулярно делая маникюр и каждый день подбирая к своему наряду кольца.

— Бабуль, что именно он говорил? — спросила Лера. — Только дословно, если можно. Это важно, я тебе потом расскажу почему.

— Он сказал, что мы должны разгадать загадку кроликов и что все спрятано у первого кролика.

— Что-о-о? И что это значит?

— Не знаю, внученька. Но он именно так сказал, а потом потерял сознание.

— И ты не думала никогда, что он имел в виду?

— Нет, не думала. Зачем? Никакой загадки про кроликов я не знаю. Что может быть где-то спрятано, тоже. Да и нечего тут знать, скорее всего. Он это в предсмертном бреду сказал.

— Ладно, бабуль, я тебя целую, — задумчиво проговорила Лера. — Мы завтра вернемся, и я четвертого обязательно к тебе приду.

— Мальчишек возьми, — попросила бабуля. — Я по ним соскучилась. А свое ценное приобретение можешь дома оставить.

— Это ты про Олега? — догадалась Лера и засмеялась. — До чего ж ты вредная, уж если кого не полюбишь, так спуску не дашь!

— А с чего мне его любить? — философски заметила бабуля. — Он еще пока ничего такого не сделал, чтобы я его полюбила.

— А если я его люблю?

— Ну, так я ж тебе не запрещаю. — Лера представила, как бабуля пожимает плечами, сидя в глубоком кресле напротив телевизора. — Люби на здоровье, а мою любовь еще заслужить надо.

Вернувшись в дом, Лера быстро пересказала маме и Олегу содержание разговора с бабулей, опустив, естественно, последнюю часть. Знать, что пожилая родственница его недолюбливает, мужу было совсем необязательно.

— Кто-нибудь что-нибудь понимает? — беспомощно спросила она. Но никто ничего не понимал.

— Выкиньте вы все это из головы! — решительно сказал Олег. — Я поговорю с Димкой Вороновым, ну, приятелем моим, который в полицию перешел, и мы что-нибудь придумаем. А пока давайте уборку заканчивать и на стол накрывать, а то мне после ночного дежурства так есть хочется, что спасу нет.

* * *

Почему-то так получается, что я всегда чувствую себя виноватой.

Мы с моим комплексом вины — точно двойняшки, причем он родился раньше меня. Минут примерно на пятнадцать.

Я — плохая жена, потому что мой первый муж всегда так говорил.

Я — плохая мать, потому что мои сыновья растут, пока я пропадаю на работе.

Я — плохая хозяйка, потому что, в отличие от мамы, не пеку пироги, не квашу капусту, к плите встаю только по выходным, а уборка у меня всегда превращается в отдельно взятый подвиг. Честно говоря, уборка — это то, что я больше всего в жизни ненавижу.

Я — плохая дочь, потому что езжу к маме гораздо реже, чем нужно. И не предлагаю делать уборку в ее квартире. По каким соображениям, читай выше.

Я — плохой друг, потому что не могу каждый день сидеть в кафе со своей подругой. И в отпуск с ней вдвоем выбраться никак не могу. Потому что у меня же дети. А теперь еще и муж.

Я — неподходящий объект для воздыхания, потому что назойливые ухаживания меня не радуют, а раздражают. Хотя надо признаться, что до появления в моей жизни Олега никто особо и не воздыхал.

Иногда перед сном я думаю о том, что так-то я вполне себе даже молодец. Специалист я хороший, дома все-таки чисто, сыновья — красавцы и умники, муж на меня не жалуется, делами мамы и бабули я интересуюсь, друзья мне могут звонить со своими проблемами даже ночью, и я им всегда помогу, чем смогу. То есть виноватой себя считать вроде как и не из-за чего.

А двойняшка мой того, не отстает. Прицепился как репей.

Пробовала его не кормить. Думала, может, проголодается, пойдет себе другой источник пропитания искать. Ну, как в поговорке: «икота, икота, перейди на Федота». Может, и с чувством вины тоже так можно.

Не переходит, зараза. Приглянулась я ему.

Вычитала на днях, будто Конфуций сказал: «Остерегайтесь тех, кто хочет внушить вам чувство вины. Ибо они жаждут власти над вами». Это ж сколько народу хотят надо мной власти… Нет уж, ребята, дудки! Я буду делать так, как сама считаю нужным и удобным. Для себя, любимой. А уж вы, хотите обижайтесь, хотите — нет. Я перед вами ни в чем не виновата.