С любовью, мама

Людмила Максимова

Новая книга Людмилы Максимовой «С любовью, мама» содержит рассказы «Васька», «Соседи», «Покаяние», «Надоба», «Милочка», «Находка», «Нежадва», «А кто без греха?» и повесть «С любовью, мама».

Надоба

После распада СССР бывших учеников русской средней школы молдавского городка Унгены разбросало по всему свету. Большая часть класса, состоящая из представителей народа, давшего человечеству Христа, вновь последовала призыву Моисея. Осуществив исход, до земли обетованной добрались, правда, не все. Кого-то прельстила Европа, а кого-то занесло аж в Америку. Представители народов, почитающих Христа как Бога, смиренно пожинали плоды перестройки в постсоветских республиках.

И вдруг по не распознанному никем сакральному призыву, не сговариваясь, слетелись из дальних стран на родину человек десять одновременно. Кое-кто из живущих поблизости, узнав о таком чуде, подтянулся. С годами зов взрастившей тебя земли всё настойчивее ощутим, подумала Рита.

Расселись, сдвинув столы в кафе «Патрия», что в переводе на русский означает Родина. На открытом воздухе, в сладком аромате цветущих лип. Каждый с мыслью, как же сильно ребята постарели. Но очень скоро все превратились в глазах друг друга в прежних мальчишек и девчонок. Решили поочерёдно рассказать о себе.

— Наша жизнь состоялась и имеет смысл. Мы хорошо стоим. Имеем большую квартиру, хорошую машину. Мы можем позволить себе путешествовать по всему свету. После нас останутся двое детей и двенадцать внуков, — сказал Ромик.

Он прибыл из Израиля вместе с люто ненавидимой в школьные годы соседкой по парте, а теперь по-учительски строгой к нему женой Райкой. Они сидели, вальяжно откинувшись на спинки стульев, упитанные до окружностей, самодовольные, гордые своими жизненными достижениями. Ромик, вскинув голову, с видом победителя смотрел на Риту. Она подумала, что отцу раввина неплохо хотя бы тезисно ознакомиться с Торой. Тогда бы он знал, что с её помощью «Бог уберегает человека от опасностей гордости, предвзятости и наслаждения материальным миром». Но вступать в дискуссию не стала. Ей было любопытно, что скажут другие.

Желчный Женька, не желая накалять обстановку, пробубнил себе под нос:

— Дважды обронить семя — не велика заслуга, было бы чем гордиться.

Его жена детей принципиально не хотела. И он, бедняга, всю жизнь предохранялся. Оторвался, только когда стал таксовать по ночному Кишинёву.

— Девчонок красивых пруд пруди, — похотливо улыбнувшись, сказал он.

Ромик посмотрел на него с завистью.

До переезда в Америку воинствующий атеист Мишаня, а после — читающий то Библию в протестантском исполнении, то, на всякий случай, Тору, Майкл-Мойша, словно извиняясь, но не без самодовольства объявил, что живёт богато: имеет свой магазин на Брайтон-Бич, приличную квартиру и несколько машин.

— Бог отнял у меня сына, но есть дочь и пятеро внуков, поэтому я тоже могу сказать, что моя жизнь состоялась и имеет смысл.

— О воздух родины, я, твоё маленькое деревце, наклоняюсь и целую тебя, — вдруг с пафосом прочла отрывок из стихотворения Аурелиу Бусуйок прежде не замеченная в любви к поэзии когда-то огненно рыжая дородная Сура. Наклониться она уже, конечно, не могла, страдала неизлечимой суставной болезнью. На бледном лице огнём горели всё те же веснушки, теперь в ореоле не поддающихся окраске после курса химиотерапии седых волос. Она не верила, что скоро умрёт, и пояснила почему:

— Я нужна детям, внукам и мужу. К тому же в Израиле лучшие в мире врачи.

— Дай Бог, дай Бог, — раздалось со всех сторон.

— Бога нет, — сказал Ромик.

Рита понадеялась, что ляпнул он это не от жестокосердия. Атеист до первой тряски в самолёте. Жизнь прожил ровную, комфортную. Она искренне рада за него. Мальчиком Ромик был милым и добрым. Они вместе приехали в Ленинград поступать в институт. Риту приняли, а его — нет. Он объяснял это антисемитизмом. Но Рита знала, что Ромику попросту не хватило одного балла.

— И чем ты тогда отличаешься от животного, если смысл жизни видишь лишь в размножении?

Вопрос был риторический. Удивительно, что задала его Аня. Рита помнила её скромной стеснительной девочкой. Каждый день, ранним утром, задолго до начала занятий Аня приезжала на дизельном поезде и возвращалась им же поздним вечером. В селе, где она жила, была молдавская школа, но родители решили, что обучение в русской расширяет перспективы дочери на будущее. В годы распада СССР Аня сделалась убеждённым борцом за libertate i independen г. Вместе с сыновьями-подростками выкрикивала: «Русские, чемодан — вокзал — Россия!» Теперь её дети рады самой чёрной работе на стройках Москвы и Санкт-Петербурга, получившую independenг Молдову грабят прорумынские ставленники, а она, имея высшее образование, ухаживает за престарелой сеньорой в заброшенной итальянской деревушке. За двадцать лет Аня заработала достаточно, чтобы остаток жизни безбедно жить на родине. Платят теперь в связи с кризисом в Италии почти ничего, но она не может покинуть привязавшуюся к ней беспомощную старушку. Из жалости.

Дошла очередь до Ванечки. В детстве он был пухлым синеглазым мальчиком с удивительно густыми и длинными ресницами. Учился Ванечка так себе. Его родители, этнические молдаване, занимали в городе высокие партийные посты. Во времена Советского Союза Ванечка преданно служил родине на севере России и дослужился до полковника КГБ. О смысле своей теперешней жизни он профессионально умолчал, сообщил лишь, что живёт в Молдове спокойно и сытно, так как получает сразу две пенсии. Рита предположила, имея какое-то время его в друзьях на одном из сайтов, что смыслом своей жизни теперь он полагает служение совсем другим силам, называя русских агрессорами и оккупантами. Но российскую пенсию получает без зазрения совести.

Пышущая здоровьем, элегантно одетая Лялька, закинув ногу на ногу, свысока оглядывала бывших одноклассниц, живущих в постсоветском пространстве, неухоженных, по большей части в нарядах из магазинов сэконд-хэнд. Рюмку за рюмкой глотала коньяк, запивала вином и поглощала мамалыгу со свининой с завидным аппетитом. Как и в школьные годы, капризно надувала губки и жаловалась на здоровье. И на мужей. Их у неё поочерёдно было целых шесть: два российских «мудака», четыре норвежских «непуганых оленя». И все как один — «гондоны» и «импотенты». Но в итоге длительных боёв и разделов имущества, по её же словам, светлое будущее в самой социально защищённой стране ей обеспечено. А о смысле этой самой жизни она не думала.

Мягкий, ко всему и всем доброжелательный Геночка весь вечер сидел, понуро свесив усы. Смыслом своей жизни он полагал создание англо-русского словаря, над которым кропотливо трудился, нередко пренебрегая благополучием семьи. Три предыдущие жены сбежали, а четвёртая — умница Зиночка, хоть и моложе на двадцать лет, увлечённость его разделяет.

— Мне сейчас необходимо где-то добыть тысячу евро на приобретение специальной компьютерной программы для словаря. Тогда я смог бы наконец закончить многолетний труд. Последние годы в Молдове совсем нет работы для переводчика, — сказал он, окинув просящим взглядом более — менее благополучных одноклассников. На Ромике и Клавке споткнулся и отвёл взгляд. Рита знала, что лет пять назад, оказавшись по работе в Израиле, он был вынужден попросить у них в долг десять долларов. Заказчик не успел перевести на карту деньги, и ему немного не хватило на обратную дорогу. Клава сказала, что дать не может. У них, мол, всё рассчитано.

Лена, в школьные годы самая близкая Ритина подруга, относилась к тем немногим, кто после окончания института вернулся навсегда в родной городок. На жизнь не жаловалась. Но Рита знала, что пришлось ей ой как нелегко. О своих достижениях распространяться не стала. Отшутилась, мол, всю жизнь подтверждала на опыте концепцию Шопенгауэра о смысле существования человека как о постоянной борьбе со смертью. А коль жива, улыбнулась она, то можно сказать — жизнь состоялась.

С большим опозданием, лишь после окончания вечерней службы, подошла сухонькая старушка. Поздоровалась до боли знакомым голоском. Уселась, склонив голову в белом ситцевом платке. Прежде чем взять приборы в руки, прочла «Отче наш», несколько раз перекрестилась, рюмку от себя отстранила. Господи, невольно помянула всуе господа Рита, неужели это Олечка. Секретарь комсомольской организации школы, здоровая, румяная, энергичная, фанатично преданная идеалам коммунизма, полная радостных надежд на светлое будущее всего человечества, лучшая спортсменка школы Олечка?! «На всё воля Божья, всё в руках Божьих, Господь управил, слава Господу». Помимо бесконечного повторения этих фраз и настойчивых требований всем «прийти к Богу», наконец поведала, что «Бог управил её детям жить в Швеции, а сильно пьющий муж, царствие ему небесное и слава Господу, помер». И что смысл её жизни в подготовке через молитвы и покаяния к вечной жизни. Фанатизм — это неизлечимо, подумала Рита, но благостному состоянию души Олечки позавидовала.

Ещё несколько человек, поочерёдно поведав свой жизненный путь, уютно вместившийся в привитое с детства представление о счастье: квартира, машина, жена (муж), дети — свою жизнь тоже сочли состоявшейся и полной (чем больше внуков, тем полнее) смысла.

Когда Рита, болезненно худая и потерянная, чей вид отнюдь не вызывал былой зависти у одноклассниц, коротко сообщила, что живет одна в Питере, детей нет, постоянной работы тоже, присутствующие не поверили своим ушам.

— Так случилось, — не вдаваясь в объяснения, ответила она на чей-то вопрос, мол, как же так, мы надеялись увидеть тебя по меньшей мере министром.

— Не повезло, — милостиво заключила прежде ухитрявшаяся делать в одном слове по три ошибки, а теперь хозяйка процветающего московского издательства Милочка, оплывшая и с огромными мешками под глазами. Однажды и навсегда уверовавшая, что неотразима, она безбожно кокетничала со всеми, включая подошедшего с подносом молоденького официанта, при этом изящно, по её мнению, размахивая руками, унизанными кольцами и браслетами.

— Не везёт, — с сочувствием добавил сторонний мужской голос, когда слетевшая с подноса чашка с горячим чаем опрокинулась в аккурат на Ритино обнажённое плечо.

С полминуты все ошалело молчали, не двигаясь с мест, потрясённые не столько случившимся с Ритой, сколько материализацией самой легендарной личности из их далёкого детства. Первой пришла в себя Лена:

— Спокойно! — рявкнула она так, что дорвавшийся в отсутствие жены до водки циррозный Юрик уронил уже было поднесённый ко рту стакан. Не обращая внимания на звон разбившейся посуды, Лена быстро извлекла из объёмной сумки мазь «Спасатель» и обработала ожог. Будучи с детских лет девочкой болезненной, она всегда носила с собой целую аптечку. Опомнившись, одноклассники с забытой резвостью юных лет повскакивали с мест, зашумели, засуетились. Кто-то бегал в поисках стула для вновь прибывшего, кто-то яростно дул на покрасневшее Ритино плечо. От такой заботы Рита прослезилась. Даже Лялька, увидев её слёзы, оторвалась от тарелки и потребовала вызвать машину скорой помощи. И снова Лена командным тоном, который она приобрела за многолетнюю службу большим начальником, заявила, что, коль скоро волдыря нет, всё обойдётся, и восстановила исходное состояние благодушной радости. И наконец обратила свой взор на уже сидящего во главе стола Давида.

— Надо же, Гольден! Какими судьбами? — как и все, она смотрела на него с нескрываемым пиететом.

— Потом расскажу, — он был мрачен и явно подавлен.

— У Давида мама умерла. Неделю назад, — со скорбной улыбкой сообщила всё знающая Маричика, с детства проявлявшая болезненный интерес к похоронам. Она уже было начала вдохновенно излагать в мельчайших подробностях, во что была одета покойная, как заретуширована, кто и с каким лицом стоял у гроба и т. д. Но все, дружно зашикав, её остановили.

Давид окончил ту же школу, но на три года раньше. Рита не очень хорошо помнила, как он тогда выглядел, потому, наверное, что не решалась смотреть на взрослого и очень серьёзного парня дольше секунды. Он был для неё чем-то вроде верховного божества, обитавшего на горе Олимп. Недосягаем и грозен, ни дать ни взять Зевс-громовержец. Его фамилию она слышала по много раз на дню. И учителя, и ученики, а чаще ученицы, поголовно в Давида влюблённые, с восторгом произносили его фамилию, вкусно катая во рту: Гольден.

Рита разглядывала Давида, не чувствуя былого смущения. Разница в возрасте больше не казалась ей огромной пропастью. Она даже не сразу заметила залысины на его крупном черепе. Богатырские плечи. Слегка располневшая, но всё ещё стройная фигура. Те же идеально правильные черты лица. Суровый, пронизывающий взгляд. А что, если он очередное воплощения иудейского царя Давида, думала Рита. Всё сходится: белокур, красив, румян, красноречив. Интересно, как насчёт лир и Вирсавии? Надеюсь, это не он послал первого мужа своей Розочки на смерть, дабы взять её в жёны.

После его короткого рассказа о жене, детях и о правильной стране Германии Рита подумала, что и у Давида жизнь состоялась и имеет смысл, если следовать Ромкиным представлениям.

Только у неё — нет. Живёт в коммунальной квартире. Больше двадцати лет никуда из Питера не выезжала. И со смыслом непонятно. Был ли? Есть ли? Не проглядывается. Единственный сынок, долгожданный, самое дорогое, что у неё было, погиб в Чечне, не успев оставить внуков. Первая любовь, всё затмившая, мучительная, бестолковая, отнявшая лучшие годы жизни и разрушившая её, — муж. Он, лишённый каких-либо моральных качеств, ожидаемо предал в самую страшную минуту. От новых отношений бежала, погружая себя в вакуум одиночества. Профессиональная жизнь изломана перестройкой. Тупо выживала. Спасаясь от подступавшего безумия, пыталась писать какие-то стихи, рассказы. Но кому это надо? И вот не распознанная врачами болезнь, доведшая практически до анорексии. Рита сегодняшняя антипод Рите, какой её помнили одноклассники. И скоро умрёт, потому что никому уже в этом мире не нужна. Приехала по настоятельной просьбе Лены, отыскавшей вдруг её на просторах Интернета. Приехала, только чтобы поклониться последний раз могилам родителей. И вот встреча с одноклассниками. Неожиданная и, в общем, нежелательная.

— Значит так, подружка, — сказала ей Лена, когда все разошлись и за столом остались только они вдвоём и вернувшийся вдруг Давид. Во-первых, жить останешься у меня до тех пор, пока я не увижу, что тебе стало лучше. Питаться будем только натуральными продуктами, как у нас говорят, от земли — заметь, родной. Денег хватит. Мне сыновья помогают. Во-вторых, на понедельник я договорилась с врачом. Он мой друг, прошёл Афганистан, в своём деле бог. Я умереть тебе не дам. Ишь чего надумала. Никому она не нужна! Мне нужна. В-третьих, смыслом жизнь самой надо наполнять. И никто это за тебя не сделает. Ты же у нас умная.

— И в-четвёртых, все великие умы бились над вопросом о смысле жизни, — вступил в разговор Давид. — И у каждого он оказывался свой. Общее — превосходство духа над плотью. Что таким, как Ромик, пока неведомо. Я помню тебя школьницей. Только в моём классе в тебя многие пацаны были влюблены, хотя первой красавицей считалась ваша Милка. Превосходство духа!

Они до полуночи бродили по улицам родного городка. Прощаясь, Давид прижал её к себе и долго не отпускал, словно хотел напитать своей жизненной силой:

— Проводишь меня завтра до аэропорта? Женька на машине отвезёт, с ним же и вернёшься.

Рита кивнула.

Из письма Давида к Рите:

Жива, слава богу. Весь этот месяц по возвращении в Германию я думал о тебе. О том, что ты обладаешь редкостным свойством. Перетерпеть многое и остаться… нет, не прежней, сделаться ещё светлее. Я понял это по дороге в аэропорт, когда ты рассказывала о своей жизни. Позже прочёл это в твоих стихах. Изумительные ясность, открытость, душевная нежность, душевная честность, душевная щедрость, никакой слащавости или надуманной сентиментальности, ни намёка на фальшь или искусственность. Нигде. Ни в единой запятой. И я почувствовал радость и гордость за тебя. За возможность к этому твоему свету прикоснуться.

Из письма Риты к Давиду:

Прости. Я даже не надеялась, что кто-то ждёт моего письма. Ты знаешь, Давид, моё ощущение от поездки в Молдову точнее и объёмнее всего можно определить одним словом — Любовь. За много лет до и теперь после я ничего подобного не испытывала, словно жила в сером мареве пустоты. Так, согласно «Книге мёртвых», чувствуют себя неприкаянные души в посмертии, пока им определяется место на небесах. И вот на целый месяц меня впустили в Рай. А Рай и Любовь синонимы. Мне не хочется анализировать, подключая рассудок, что именно так на меня повлияло: воздух ли родины, возвращение в детство, встречи с людьми, любовь к которым, оказывается, жила внутри меня всегда (ведь истинная любовь бессмертна), чистота и искренность окруживших меня людей… Наверное, всё вместе. И ещё кое-что. Я ощутила родство наших с тобой душ, немного удивившись этому. А потом вспомнила, что девочкой была в тебя влюблена, даже не мечтая о земных отношениях, так любят богов с Олимпа. Отсюда и родство. Детская душа, ещё не затуманенная предрассудками, безошибочно находит «своих»… и удерживает в поле своего притяжения. И с Леной, и с ребятами мы годами не общались на земном плане, а притяжение, как оказалось, осталось. Лена за годы упорной борьбы со смертельной болезнью приобрела в дополнение к врождённому уму ещё и мудрость, граничащую с мистической прозорливостью. Она безошибочно поставила мне диагноз ещё до моего приезда. И приступила к лечению, пригласив приехать на родину. Она подняла все свои связи, показала лучшим врачам. И её диагноз подтвердился. Психосоматика. Человек, не видя смысла и цели жизни, оказавшись во враждебной среде этого мира без подушки безопасности, сотканной из энергии любви, бессознательно начинает разрушать собственное тело. Знаешь, я думаю, что исцеление началось уже в аэропорту, когда я увидела неожиданно для себя наших ребят с букетами цветов, с искренней радостью в глазах. Постаревшие, но такие родные. Роднее в этом мире никого не осталось. И вот теперь ты. Одной первой фразы твоего письма: «Жива, слава богу» было бы достаточно. Ко мне возвращается чувство надобы. Если ты и в дальнейшем будешь мне писать, это меня здорово поддержит.

Из письма Давида к Рите:

Я послал тебе посылку с шоколадом. Лена сказала, что шоколад с какао выше семидесяти процентов тебе необходим. И кофе.

Из письма Риты к Давиду:

Давид, милый, ты даже не представляешь, как я тебе благодарна. Не только, скорее не столько за возможность съесть настоящий шоколад и выпить отличный кофе, сколько за проявленное ко мне внимание. Я не знаю твоего отношения к вере и к религии. Одно ведь не подразумевает другое? Ты помнишь Олечку? Она всегда была добрейшей души человечком и сейчас проявила настойчивую заботу. Я не могла отказать ей и всё время, пока была в Молдове, посещала церковь. Даже исповедалась и причастилась. Верить, как верит Олечка, — это счастье. Я же всё подвергаю анализу, пытаюсь объяснить и понять. Кстати, в Библии нахожу ответы на многие мучившие меня вопросы. И… ты не поверишь, испытываю огромную потребность в покаянии.

Из письма Давида к Рите:

Что касается веры и религии. Постараюсь изложить коротко. Я признаю наличие духовной реальности. Т.е. я уже не атеист в чистом виде. Является ли она безличной — карма, «тонкая материя» или личностной — Бог? Я думаю и я чувствую — и да и нет. Ты знаешь, что существуют понятия политеизма и монотеизма. Опять же по моим ощущениям — и то и другое. Мир многослоен и неоднозначен. Из трёх основных монотеистических религий генетически мне ближе иудаизм. Но меня бесят его адепты, всерьёз спорящие о том, можно ли в субботу нажимать на кнопку в лифте. Не является ли это работой? Я знаком с исламом. Читал Новый завет. Понимаешь, нравственные законы во всех религиях одни. Исполняй и живи. Слушай своё внутреннее Я. Чувствуешь потребность в покаянии — кайся. Я иногда захожу в храмы. Любуюсь убранством, фресками, слушаю псалмы. Под звуки органа словно возношусь над собственным телом. Но торговля в храме, вызвавшая гнев у Христа, и вид сильно упитанных священников напоминает мне, что церковь — это коммерческая организация, стремящаяся к власти над людьми. Да, вот ещё. У меня в гостях был родственник из Америки. Он привёз кое-что. Я положу тебе на карту. Прими как помощь от высших сил, проявленную через Мишаню-Мойшу-Майкла.

Конец ознакомительного фрагмента.