Любовь дарящие

Людмила Лаврова, 2023

Эта книга о тех, кто знает – есть в этом мире единственная сила, способная изменить его. Та, которой все движется и существует. Без которой нет жизни и нет будущего. И имя этой силе – любовь.

Баба Зина

— Доброго дня, тетя Зина! — пискнула Настя, пытаясь проскочить в подъезд, пока ее не остановили. Но сегодня, видимо, был не ее день. Не успела Настя открыть дверь подъезда, как за спиной раздалось густое и мощное контральто:

— А ну-кось, иди сюда, Настасья! Разговор есть!

Настя втянула голову в плечи. Ничего хорошего ей этот разговор не сулил. Да и бабу Зину она хоть и уважала, но боялась еще с детства так, что коленки начинали дрожать, едва та появлялась на горизонте. Впрочем, бабу Зину боялись во дворе все. Взрослые и дети, коты и собаки. Даже голуби переставали суетиться, когда она выходила во двор и усаживалась на «свою» скамейку у подъезда. Появление бабы Зины означало всегда только одно. Пришел порядок! В том понимании, которое сама эта женщина вкладывала в это слово. Матери спокойно выпускали детей во двор, видя на скамейке монументальную фигуру бабы Зины. Очень высокая, дородная, она казалась памятником, который неизвестно кто и почему поставил во дворе. Только этот памятник был живым и очень внимательным. Малыши твердо знали, что с ней не забалуешь. Баба Зина никогда не ругала просто так, но стоило кому-то натворить что-то, как тут же настигало возмездие. И ни одна мать ни разу не вступила в спор с бабой Зиной по поводу красного, как маков цвет уха, которому пришлось отвечать за баловство своего хозяина. Все знали — если уж баба Зина взялась воспитывать, так точно по делу. Даже скандальная и крикливая Светка из сорок пятой квартиры, которая могла закрыть рот кому угодно, робела, когда тетя Зина брала за ухо ее сына — Мишку.

— Светлана! Сколько можно говорить? Забери гвоздь у своего обормота! И к Сергею поднимись, в тридцать шестую. Твой Михаил его машину поцарапал. Уже третья за неделю. Вот надоумлю их, чтобы заявление в полицию написали. Будешь выплачивать. Иди, договаривайся с Сергеем по-хорошему, пока он готов тебя слушать.

— Спасибо, теть Зина! Простите, что снова беспокойство вам. Ах, ты ж, поросенок! — многострадальное ухо Мишки переходило в цепкие пальцы матери. — Гвоздь сюда давай! И пошли! Сейчас сам извиняться будешь! Нет на тебя управы! Был бы отец — не дал бы тебе так озоровать!

И Мишка все лето мыл перед грозными очами бабы Зины машины во дворе, пострадавшие от его гвоздя.

— Лучше три-то, вон грязь оставил! В следующий раз подумаешь, прежде чем портить. Люди ведь это зарабатывают. С неба не падает ничего.

Мишка хмурился и бурчал себе под нос, но подобным бабу Зину было не испугать.

— Что бурчишь? Не нравится тебе. Вот, глянь-кось. — Зина доставала из кармана пятьдесят рублей. — Что это такое, знаешь?

— Кто ж не знает! Деньги!

— Вот смотри. Ты кроме Сережиной машины еще Сашину, электрика нашего вымоешь. Ты ее не царапал, поэтому бесплатно мыть не должен. Саша ногу сломал, а у сестры его свадьба завтра. Машина нужна будет. Вот если ты ее вымоешь, я тебе заплачу. А ты уж сам решишь, куда эту денежку потратить.

— Да куда ее потратить, даже на кино не хватит.

— А, чтобы на кино хватило, можешь еще парочку машин помыть. Вот и наберешь.

— А кто захочет, чтобы я ему машину мыл? Я и соседей не всех знаю.

— А ты объявление напиши. А я подпишу. Вот тебе и будет, как ее… реклама!

На следующий день на всех подъездах красовались кривовато написанные от руки объявления: «Вымою Вашу машину. Цена — пятьдесят рублей. Обращаться к Зинаиде Семеновне. Миша». Внизу стояла подпись: «Ручаюсь. З.С.»

Баба Зина принимала заказы на Мишкину мойку. Через пару недель он сидел на лавочке рядом с ней и считал выручку.

— Триста пятьдесят рублей.

— Хватит на кино?

— Хватит. Только мне теперь жалко тратить. Я лучше собирать буду.

— На что? Купить что-то хочешь?

— Самокат хочу, как у Гришки из третьего подъезда. Спортивный такой. Только он дорого стоит. Мамка сказала, что мне его не видать, как своих ушей.

Зинаида покосилась на лопоухие, обгоревшие на солнце, уши Михаила и фыркнула.

— Вот и докажи мамке, что ты сам можешь заработать. Пусть не все, но хоть что-то. А она добавит, если не хватит.

— Не добавит. — Мишка нахмурился. — Откуда у нее?

— Не твоего ума дело. Ты знай свое, собирай. Понял теперь, как денежка достается? То-то. А с мамкой твоей я поговорю.

Зинаида, конечно, не стала рассказывать Мишке, что точно знает, где Светка возьмет деньги, чтобы купить ему вожделенный самокат. Алименты, которые непутевый Мишкин отец платил пусть не часто и понемногу, все до копеечки лежали у Светки нетронутыми. Бывшего своего мужа, гуляку и выпивоху, Светка все еще любила, но жить с ним отказалась наотрез.

— Вот что за человек, теть Зин, вот ты скажи? Дом есть, жена есть, сына просил — родила. Что еще ему надо? Ведь сама знаешь, я и готовлю хорошо, и дома у меня всегда порядок, а вот поди ж ты, все чего-то ищет. Сам не знает — чего… — Светка вытирала злые слезы, сидя на лавочке рядом с Зинаидой. — Если бы он пришел, повинился, разве ж я стала бы его дома лишать? Жили бы! А так… И Мишка без отца растет, и я никого к себе подпустить не могу. Ни одному мужику больше не верю и не поверю уж никогда.

Зинаида похлопала Светку по коленке, утешая, а сама думала о том, какой красивой была молоденькая Светланка, когда выходила замуж за Сергея. Как прятала глаза от смущения, когда на свадьбе громко кричали: «Горько!». Как гордо носила она Мишку и как горько плакала, когда узнала, что Сергей собрал вещи и переехал в соседний район к новой «жёнке». Мишке не было тогда и двух лет. Как на глазах менялась Светка, превращаясь из скромной и улыбчивой девушки в молодую скандалистку. И ни разу Зинаида не позволила никому осудить Светлану. Тихонько разговаривала с ней, уговаривая быть помягче, поспокойнее. Но стоило кому-то заикнуться в сторону Светы, как тут же Зина закрывала рты безапелляционным:

— Свое бревно вытащи сначала, потом на других пеняй! Не тебе судить!

Светка об этом, конечно, не знала, но догадывалась. И поэтому никогда Зинаиде не перечила, зная, что та ее жалеет. Никому себя жалеть Света не позволяла, а здесь сама не понимала, почему не возражала. Если бы спросила, то услышала бы:

— Так жалеть по-русски значит — любить. Что ж тут удивительного, что я тебя жалею?

Жалела Зинаида всех, кроме себя. Эта удивительная смесь из любви и жалости была для Зины смыслом ее жизни.

Только к себе жалость у нее закончилась в тот самый день, как невестка Зинаиды стиснула ее руку в последний раз и прошептала:

— Мама, не бросай его! Слышишь? Не смей!

Катя болела долго. Боролась как могла, понимая, что единственный сын останется сиротой. На Зинаиду Катя особо не надеялась поначалу. После того как единственный сын Зины утонул, спасая друга, та совсем сдала. Днями напролет лежала, отвернувшись к стене и совершенно не обращала внимания на то, что происходит вокруг. Катя, которая боялась Зинаиду как огня и терялась каждый раз как та смотрела в ее сторону, собрала вещи и переехала к свекрови.

— Что ж вы, мама, совсем себя запустили? А внука кто нянчить будет? У меня, кроме вас, никого! Или мне у чужих людей помощи просить? Митя не простил бы мне такого.

И Зинаида встала. Внук занял все ее время и мысли. Катя не мешала, понимая, как необходимо сейчас держать Зинаиду хоть чем-то. А ручки у Андрея Дмитриевича оказались очень цепкими. Держал он бабушку крепко и отпускать не собирался.

— Баба! — первое слово внука стало для Зинаиды самым главным подарком в жизни.

Погрузившись в заботы о внуке, она напрочь упустила из виду невестку. И когда Катя первый раз потеряла сознание, вывернув на пол почти готовый борщ и чудом не обварившись, Зинаида вдруг осознала, как слепа она была все это время.

— Катюша, доченька, ты что?!

Следующие четыре года стали для Зинаиды настоящим испытанием. Она носилась по больницам, успевая и присматривать за Катей, и заниматься внуком. Ничего и никого не стесняясь, она шла на поклон к любому, кто мог хоть как-то помочь Кате. К сожалению, все усилия Зины оказались тщетными и Кати не стало.

— Не успел ты толком намамкаться… — заливалась слезами Зинаида, обнимая внука.

Попрощавшись с Катей, она проснулась на следующий день совершенно другим человеком. Не было больше той Зинаиды, которая могла позволить себе лежать, перемалывая свое горе по крупинкам. Глядя на спящего внука, она поняла, что с этого дня жалеть себя ей больше не придется. Времени не будет.

Андрюшка рос очень живым, шкодливым, но в то же время все понимающим. Зинаиду он жалел и старался, как мог, по-ребячьи радовать. То открытку в садике нарисует, то пол вымыть пытается. А уж когда Зинаида его к кухне допустила — счастью предела не было. В шесть лет Андрей мог нажарить такие блинчики, что даже Зина ахала.

— У меня такие не получаются!

Бабушка нарадоваться не могла, глядя, как растет этот мальчишка, одновременно похожий и на мать мягкостью и добротой, и на отца — силой слова и твердостью там, где дело касалось справедливости. Окончив школу, Андрей отслужил, выучился и теперь работал шефом в одном из лучших ресторанов города. Он давно уже не жил с бабушкой, но неизменно дважды в неделю приезжал к ней, чтобы выслушать ворчание:

— Опять понавез деликатесов! Андрейка, ну не ем я твоих гадов! Вот если бы ты мне котлетку привез — тогда, да.

— И котлетку, и тефтельку, все привез, бабуль! Ты только ешь, пожалуйста.

— Куда ж я денусь? Если ты готовил, как же я откажусь? — Зинаида усмехалась и ставила на стол блюдо с маленькими румяными пирожками.

— Ба! Что ж ты со мной делаешь! — Андрей со стоном усаживался к столу. Такие пирожки ему не давались. Сколько раз он пробовал, стоя рядом с бабушкой готовить их, а все не то выходило. Главного секрета он так и не смог поймать.

— А нет его, Андрюшенька! Я для тебя готовлю, вот и вкусно получается.

Зинаида смотрела, как ест внук и мечтала о том, как будет кормить правнуков такими же пирожками. Половинку свою Андрей нашел, а вот с детьми не спешил.

— Бабуленька, все будет! Время нужно. Или тебе уже воспитывать некого? Во дворе детвора перевелась и молодежи не осталось?

И детворы, и молодежи во дворе хватало и зоркое око Зинаиды не дремало. Вот и сейчас Насте досталось по полной программе.

— Ты что это девочка моя себя так низко полоскаешь? — Зинаида, прищурившись, разглядывала худощавую Настену. Давно ли Лида ее в коляске по двору катала, слушая, как та голосит, а вон уже какая барышня вымахала. Девятнадцать скоро. Красивая, вся в мать. Вон в модели подалась и даже что-то получаться стало.

— Что делаю? Теть Зин, я вас не понимаю.

— А что тут понимать? Коль с женатым мужиком связалась, так не уважаешь себя нисколько, так?

— Ну, знаете! — Настя вскочила было, но тут же села обратно на лавочку, под насмешливым взглядом Зинаиды.

— Знаю. — Зина разгладила на коленях юбку. — Все знаю. И что не любит тебя, а пользуется. И что детишек у него двое, которых он не бросит никогда.

— Откуда вы знаете? Он меня любит…

— Любил бы, разве так с тобой поступал бы? Кто ты для него, Настена?

Настя задумалась. Любимая? Вроде как. Но формулировка какая-то размытая.

— Я тебе скажу, коль сама слово подобрать не можешь. Чемодан ты.

— Кто? — Настя изумленно вскинула брови.

— Чемодан. Без ручки. Тащить неудобно, а бросить — жалко. Сколько еще ваши отношения продлятся? Полгода, год? И бросит он тебя. Потому, что у тебя кроме длинных ног и красивой, но пустой пока головы — ничегошеньки.

— Вы думаете, что меня любить нельзя? — Настя сердито смотрела на Зинаиду, теребя в руках ремешок сумки.

— Как это нельзя? Можно! Даже не так. Нужно! Тебя любить должны за честь считать, а не валять в грязи то, что тебе природой дано. Я не про внешность сейчас говорю. Я ведь тебя с пеленок знаю. Помню, как ты матери всех увечных и калечных котов да собак тащила. Сердце у тебя такое, Настена, что впору мир обнять. А ты его на такого… тратишь. Перегоришь, девочка, потом уже ничего не захочешь.

Настя сидела, опустив голову. С тех пор как не стало мамы, с ней никто так не говорил. Никому не было дела до того, как она живет.

— Ты ведь с ним связалась, потому, что хотела, чтобы рядом был кто-то, на кого опереться можно, так? — Зинаида обняла Настю и прижала к себе.

— Как вы поняли? Ох, теть Зин, без мамы так плохо! — Настя все-таки разревелась.

— Кто ж спорит. Была бы Лида рядом, разве ж она позволила бы такому к тебе подойти хотя бы. Поганой метлой гнала бы.

— Я знаю…

— А раз знаешь, так и не тревожь! Знаешь, Настена, когда Андрейка маленький был, я все думала, что вот посмотрит на меня Катя оттуда и покачает головой. Как это я ее сына воспитываю? Очень это на место ставит. Вот и ты подумай, что Лида увидит, глядя на тебя?

— Ничего хорошего…

— Врешь! Что в тебе плохого-то? Вон какая красавица выросла. Учишься. Тебе бы еще парня хорошего и все было бы замечательно. Но это дело наживное. Главное, себя не теряй. Что ж ты худая такая, Настасья? Полчаса тебя тискаю, а все никак мягкого места не найду. Одни кости торчат.

— Так положено. — Настя улыбнулась сквозь слезы. — Вот карьеру брошу, тогда и поесть можно будет по-человечески. Я к вам первым делом приду. Вы мне пирожков напечете? Я помню, какие они у вас вкусные.

— Да хоть завтра!

— Не. Пока рано. Мне еще за учебу платить и жить на что-то надо. — Настя встала со скамейки. — Спасибо! — она наклонилась и поцеловала Зинаиду в щеку. — Как с мамой посидела, поговорила. Спасибо…

— Иди с Богом! — Зинаида махнула рукой, пряча лицо. Увидят, что глаза на мокром месте, сразу можно попрощаться с авторитетом. — Санька! Ты куда полез? Грохнешься — матери тебя лечить!

Сашка, который преодолел уже половину тополя, росшего у соседнего подъезда, замер, прижавшись к стволу всем телом.

— Теть Зин, там котенок! Со вчерашнего дня кричит. Туда залез, а слезть не может. — Аринка, дочка соседки Зинаиды по лестничной клетке, показала на верхние ветки. — Вон он сидит, видите?

Зинаида тяжело поднялась и пошла к дереву.

— Вижу-то, я, вижу, не слепая. Да только ты, Санька, его не снимешь. Не достанешь. Там кто повыше нужен.

Через полчаса у тополя стояла лестница и дворник вручил Зинаиде сердито шипящего котенка.

— Получайте!

— Спасибо тебе! Ишь, какой сердитый!

Зинаида взяла в руки пушистый комок и прижала его к себе. Котенок тут же перестал брыкаться. За спиной в Зинаиды хлопнула дверь подъезда и во двор выскочила овчарка соседа.

— Лада, ко мне!

Команду собака предпочла пропустить мимо ушей. Увидев на руках у Зинаиды котенка, Лада кинулась к ней.

— А ну, сидеть! — Зинаида гаркнула так, что дети подпрыгнули на месте, а Лада, не добежав, плюхнулась на землю, удивленно разглядывая могучую женщину, которая нависла на ней. — Ты чего озоруешь? Алексей! Что за дела? Почему собака без поводка и без намордника?

— Прости, теть Зин, вырвалась. — Алексей пристегнул поводок и нацепил намордник на Ладу. — Все!

— До того цеплять надо было. А если бы дите кота держало? Соображай!

Детвора прыгала вокруг бабы Зины.

— Тетя Зина, вам надо укротителем в цирке работать. Вон как вас звери слушаются!

— Лучше уж я вас поукрощаю пока. А ну, кыш по домам!

— А котик?

— Разберемся.

Андрей, приехав проведать бабушку, удивленно разглядывал нового жильца.

— Пузо-то!

— Отъедается за все свое голодное детство. — Зинаида почесала за ухом найденыша, который тут же отозвался звонким мурлыканьем, наполнившим всю кухню.

— Ого, какой громкий!

— Это он еще сонный. А ты чего не вовремя? Вроде ж на завтра договаривались?

— А я тебе новость привез. Решил, что если промолчу до завтра, то ты меня потом завоспитываешь.

— Это ж какую? — Зинаида затаила дыхание, уже понимая, что сейчас услышит.

— А вот ту самую! — рассмеялся Андрей. — Только не говори мне, что ты не догадалась!

— Андрюшенька…

— Да! Бабуль, у нас будет ребенок! А у тебя первый правнук!

Зинаида бестолково заметалась по кухне, а потом замерла вдруг:

— Это ж счастье какое, родной!

— Счастье, ба! Ты только мне обещай кое-что.

— Что же?

— Что здоровье свое побережешь. А то как мы без тебя справимся?

— Прекрасно справитесь. И прежде, чем помощи моей просить, ты у жены спросил? А если она против будет? Она — мать, ее слово первое.

— А это она меня к тебе прислала. И вот еще передала. — Андрей достал из сумки пакет. — Ба, это мистика, но они такие же, как твои!

Маленькие румяные пирожки занимали место на тарелке один за другим, а Зинаида улыбалась.

— В хорошие руки тебя отдала. Про секрет-то помнишь? Вот поэтому они такие же, как мои.

Зинаида успела и взять на руки правнука, и понянчить его. Ушла она, когда Мите исполнилось шесть. И Митя, которого не взяли с собой на прощание с бабушкой, сидел в спальне родителей, обняв огромного пушистого кота, и тихо плакал, глядя на фотографию, что стояла у отца на тумбочке. На ней большая, как дом, баба Зина держала совсем маленький сверток, перевязанный голубой лентой. Митя точно знал, кто был в этом свертке, который так нежно прижимала к себе бабушка.

— А еще она меня любила…

Кот толкнул лобастой головой щеку Мити, и чихнул. Щека была мокрая.

— И тебя она тоже любила. Она вообще всех любила. Как думаешь, а я так смогу?

Кот не ответил. Он улегся рядом с мальчиком, положив голову ему на колени, и замурлыкал.