ЕДУ Я НА РОДИНУ… Когда Украина скакать перестанет?

Людмила Воробьёва

Эта книга – результат моих воспоминаний и переживаний… Детство, школьные годы на Украине – только добрые чувства! Сейчас живу в России. Мне здесь комфортно! О своей родине думаю часто, сочувствую украинскому народу, ведь от режима Порошенко ничего хорошего ждать не приходится.

© Людмила Воробьёва, 2018

ISBN 978-5-4490-5753-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лейпциг пока ничего не знает о нашем классе

Сердечко моё сжимается от страха, когда я, первоклассница, вместе с другими ученицами в кокошниках танцую «Во поле берёзонька стояла». А буквально через пару лет наша красавица пионервожатая Жанна Ивановна Шикула по субботам организует для всех классов вечера танцев. Мой брат-четвероклассник, немного моложе меня, — два вершка от горшка — приглашает её на танец, а она демонстрирует, как должна вести себя при этом истинная леди. Мой одноклассник Генка Зелинский, с которым я тогда сидела за одной партой, привлекает моё внимание какими-то не известными мне, но интересными па. Говорит, что это липси. Его ноги, похожие на радугу, словно созданы для этого танца. Генку невозможно не заметить — лицо усыпано конопушками, волосы, окрашенные солнцем, мягко шевелятся в такт мелодии. Но откуда он узнал о липси?! Лишь гораздо позже мы раскроем секрет этого слова. Lipsi — старинное название немецкого города Лейпциг. Но Лейпциг пока ничего не знает ни о нашем украинском городке Шепетовке, ни о нашей школе, ни о нашем классе…

Седьмой класс. Меня окрестили именем «НСХ» (Никита Сергеевич Хрущев). Это значило, что я в классе лидер. Рядом со мной за правительственными столами, то бишь партами, восседают главы других государств — «Джавахарлал Неру», «Мао Цзедун», «Фидель Кастро», «Джон Кеннеди»… Поразительно, но не могу вспомнить, кто из одноклассников исполнял ту или иную роль. Помню только себя, любимую! К тому времени, кажется, Карибский кризис был в основном разрешён, но, сами понимаете, проблемы всегда имеют место, и главе государства надо уметь общаться на высшем уровне. А я даже и в Потсдамской конференции не могла разобраться. Учитель истории Владимир Арсеньевич Макуха за эту самую Потсдамскую поставил мне несколько двоек — думаю, что не в журнал, иначе меня бы оставили «на лето» или даже — упаси боже — на второй год. Но в скульптурный памятник Черчиллю — Трумэну — Сталину, возведенный у железнодорожного вокзала, я стала вглядываться внимательнее.

Учитель географии Евгений Гаврилович Богатиков даже пару раз выгнал меня с уроков. Я много болтаю? Это ж надо! Евгений Гаврилович, я не болтаю. Я речь держу! А разве в длинном узком школьном коридоре я могу ораторствовать? Мне же электорат нужен!

На уроках русского было скучновато. Но за учительским столом — обаятельная Алла Алексеевна Струтинская, закутанная в пуховую шаль. Строгое обаяние. Уроки она всегда вела сидя. Как ей это удавалось, ума не приложу. Может быть, она просто скучала. Вот какое терпение нужно иметь, чтобы дослушать ответ моего одноклассника Витьки Барышева:

— Имя прилагательное — это… — класс подсказывает.

— Имя прилагательное — это часть… — из наших уст сыплются усиленные подсказки.

— Имя прилагательное — это часть речи…

Учителю не удаётся добиться ответа. Грамотной «НСХ», которая, кстати, правил тоже не учила, хотелось, чтобы её хоть на время освободили от таких «парламентских слушаний». Многим, правда, такой ответ-тягомотина был выгоден — урок быстрее закончится и шансов, что тебя вызовут к трибуне, очень мало. А если вызовут ненароком? Так пока Витька напрягает свой мозг, можно стихотворение выучить! А правила я буду знать ой как не скоро! И только потом осознаю, что нас не приучали копаться в словах, разгадывать их происхождение. А ведь это помогает формированию грамотной личности.

На уроках физики было поинтереснее. Я не «физик», но кое-что понимала. Но когда нам сказали, что у учителя один глаз искусственный, мы не сводили с него своих глаз. Иван Иванович Ткаченко был такой обаятельный, зеленоглазый.

Вы думаете, мы были гапками? Моду тогда тоже никто не отменял. Мама Нэли Шульц шила модные брюки с манжетами внизу — конечно, только избранному кругу, «НСХ», естественно, была в кругу избранных персон. И туфельки-лодочки от чехословацкой фирмы «Цебо» помогали радоваться жизни. Такой удобной, «радостной» обуви у меня было очень мало — солнечного цвета ботиночки из свиной кожи и чёрные резиновые сапожки — боты, ботики. В них и море по колено. Добрым словом вспоминаю купленные уже в Уфе венгерские сапожки на шпильках, в которых я порхала. Сейчас в основном порхаю в кроссовках. А какова этимология слова «гапка», я узнаю через много лет.

Так. Значит я лидер. В школе, в классе. А дома играю в куклы — шью для них платья из бумаги. Зато сейчас даже пуговицу пришить для меня… ну вы понимаете. Хотя уроки домоводства у нас были. Но зачем в школе учиться пришивать пуговицу? Дома есть мама!

Под мою диктовку от имени некоего кавалера кто-то писал письма нашей однокласснице Наталке Никитюк. Она была рада каждому письму-треугольнику. Потом нас кто-то предал, и наш милый розыгрыш раскрылся. Кстати, в те годы почти все школьники с кем-то переписывались. Это было массовое движение. Я, например, переписывалась со своей ровесницей из Кишинёва Леной Гаус. Уже будучи взрослыми, мы возобновили переписку. Но однажды Лена написала, что ей сделали тяжёлую операцию в Москве, что в Молдавии живётся очень тяжело и, чтобы выжить, ей приходится что-то шить на продажу, хотя нагрузка на голову сейчас нежелательна. После этого следы моей подруги по переписке потерялись. Все мои попытки разыскать её пока не увенчались успехом. А кишинёвский адрес моей подруги по переписке я никогда не забуду: ул. Гагарина, 7.

Классом мы ходили за металлоломом. С риском для жизни бродили по железнодорожным путям, подбирая ненужные железяки. Гайки, конечно, не выкручивали — нешто мы люди темные, нешто мы не понимаем? Не злоумышленники мы! Не очень старательный новенький ученик Володька Высоцкий с удовольствием присоединился к нашим походам. И так же, как он появился в нашем классе, так и исчез.

Мальчишки-одноклассники были уже ну совсем своими, родными, а Высоцкий казался нам мачо.

Снова воспоминания. В моём дворе растут роскошные георгины. Мы, несколько не очень умных девчонок, из клочка бумаги скручиваем кулёк, пихаем туда горсть сухих цветочных листьев и даже пару раз не очень удачно пыхтим. Так, видимо, делали взрослые. А мы во многом были попугаями. Чаще, конечно, мы с подружками выходим на улицу с куклами, мастерим из дёрна скамеечки, играем в семью. Сейчас из своего уфимского окна я очень редко вижу детей, играющих в подобные игры. Кажется, это удел только пятилетних малышек.

А ещё мы с девчонками ходили в тир. Стреляли. И я часто попадала в цель. Сейчас я вообще не могу видеть оружие. Но тогда же я впервые увидела смерть. Тяжёлая болезнь отняла жизнь у молоденькой дочери наших соседей, живших на другой улице. Гроб, девушка в свадебном наряде… Картина была жуткой, непонятной.

В этом же, седьмом, классе я прочитала семитомное собрание сочинений Мопассана. Кто мне дал почитать эти книги, не помню. Что я там понимала, не знаю. И лишь потом я открыла для себя красоту мопассановских строк.

Но вот выпускной. У меня восьмилетнее образование. Поздравить меня с этим событием приезжают тётушки из Уфы. Дарят мне модное нейлоновое платье — на белом поле нежные розы. Такого наряда в нашем городке не найти. Через три года я навсегда расстанусь со своим двором, со своим домом. И долго буду страдать оттого, что родители не захватили с Украины мои книги и фотографии популярных тогда артистов.