Пригоршня вечности

Людмила Астахова, 2007

Час пробил, и пробил для всех! Для Ириена и Джасс, для лангеров и чародеев, для людей и эльфов, для королей и шпионов. Стоит ли жизнь одной-единственной женщины равновесия целого мира? Чем придется пожертвовать ради Любви? Сможет ли Альс поставить все на карту и пройти по острию меча? Стоит… Всем… Сможет… Почему? Потому что он – Последний Познаватель, и потому что Истинная Любовь не умирает. Все запомнили?!

Глава 2

КРОЛИЧЬЯ ЛУНА

Каждый сходит с ума по-своему.

Весна 1695 года

Те полтора десятка дней, которые следуют за весенним равноденствием вплоть до Арамидиля — праздника встречи весны, на севере принято именовать Кроличьей Луной. Безумное время предчувствия нового витка жизни, канун возрождения земли. Опасное время для слабых духом и телом. В Кроличью Луну кто-то кончает жизнь самоубийством или сводит кровавые счеты с тайными и явными врагами, а кто-то решает начать все сначала и решительно отказывается от прошлого. Считается, что даже боги в эти дни ненадолго покидают мир, оставляя его на произвол демонов и нечисти. Потому живым существам лучше не покидать надолго своих домов, особенно после захода солнца.

Но Альс торопился, как на пожар, наплевав на все суеверия и предрассудки. От Фадара в глубь страны вел Королевский тракт — широкий, выложенный серым кирпичом, с верстовыми столбами, придорожными трактирами и постоялыми дворами, облегчая дорожные тяготы всякому ступившему на него.

Где-то далеко остался неприветливый Ветланд с его дождями и ветрами. Затерянный на краю зловещего Хейта маленький замок Тэвр постепенно превращался в смутное воспоминание. Кенарду порой не верилось, что он столько лет прожил в невероятной глухомани, даже не помышляя о том, как живут люди в иных краях.

В конце концов, думалось ему все чаще и чаще, он видел лишь окраины огромной страны, и то потрясен до глубины души. А ведь существуют еще Тассельрад, Великий Маргар, Эрмидэйские острова и еще тысячи городов, которые он сможет увидеть собственными глазами. Есть Ятсоун, священный город, где не счесть храмов всех существующих богов, а есть еще и эльфийский Фэйр.

Ему почему-то казалось, что он обязательно все увидит и все узнает, а пока сделан только первый шаг. Право же, это обнадеживало.

Игергард поистине был великолепен во всем. Касалось ли дело мостов, дорог или замков, велась ли речь о полях и садах — все здесь было большое и добротное. Деревни поражали воображение ветландца заборами выше человеческого роста, некоторые были (страшно сказать!) кирпичные.

— Народ разбогател на военных поставках, — нехотя пояснил Альс столь высокую степень благосостояния игергардского народа. — На юге, ближе к Яттсу, Оньгъен разорил целые провинции. Там все не так благостно.

— Я понимаю… — протянул Кен.

Он помнил, что эльф участвовал в войне с оньгъе. И до колик завидовал. Еще бы! Настоящая война, настоящие подвиги, настоящие герои.

— Я читал историю оньгъенских Святых походов.

— Те еще были времена.

— А вы во всех принимали участие?

— Нет, — ухмыльнулся Ириен. — Только в последней. Мне хватило других войн.

Утром двадцать второго дня месяца алсир они перевалили через очередной холм, и с его вершины открылся величественный пейзаж долины Аларимы. Сама река пряталась где-то далеко в зеленой дымке густых лесов. Дорога петляла между рощ и полей, от одного селения к другому и в конце концов должна была привести к мосту — на границу провинций Олерой и Лейнсруд. Рядом Алар, от которого до Канегора, в общем-то, рукой подать.

— Так это ж близко, — удивился ветландец.

— Только кажется. В лучшем случае будем там к полудню седьмого дня.

Кен прикинул, сколько поворотов делает старинный тракт, и согласился.

— А напрямик было бы быстрее.

— М-да. Но напрямик пусть наши враги топают, — отрезал Альс.

Спорить с ним Кен не решился. Его устраивала дорога и возможность поглядеть на здешние места вблизи. Они продолжили путь, не задерживаясь в ближайшей деревне, где не нашлось трактира. Проехали мимо хутора, мимо мельницы, пока уже ближе к вечеру не оказались на окраине безымянного поселения, состоящего из десятка домов.

— Там что-то происходит, — сказал Кен, хвастаясь своим острым зрением.

— Точно. Вешают кого-то.

Присмотревшись повнимательнее, Кен разглядел, что толпа не просто стояла под новыми воротами на въезде в Деревню. Перекладину поспешно превращали в импровизированную виселицу. Обычная практика в игергардских селениях.

— Вмешаемся? — оживился рыцарь Эртэ.

— С каких дел?

— Так вешают же… — опешил Кен.

— Пусть вешают. Их право, — равнодушно отозвался Альс.

— А вдруг это самосуд?

— Так оно и есть. Зачем же нам лезть не в свое дело?

Голос у эльфа был такой мерзкий, что Кенарда просто передернуло от отвращения.

— Скажите еще, что это справедливо?! — возмутился он.

— А что заставляет тебя думать, что люди поступают со своей жертвой несправедливо?

Эртэ прекрасно знал, что селяне, если и вешают кого-то, так только того, кто не сможет сам защититься. За несколько лет службы в Тэвре он не слышал о случае, когда бы крестьяне расправились с настоящим разбойником. А ветландцы (даже холопы) славились своей свирепостью. Все больше речь шла о мелких воришках или старухах-шаманках.

— Давайте хоть посмотрим, кто — жертва.

— Я и так вижу. Взрослый мужчина, средних лет, — спокойно отозвался эльф. — Конокрад или насильник, не иначе. У меня нет желания любоваться висельником.

Но все же они подъехали ближе. Альс снова не ошибся. Не подвел его пресловутый эльфийский взор. Крепкие мужики под вопли своих жен и детей вязали веревку на шею избитого до полусмерти типа. Тот на самом деле выглядел здоровилой, не высоким, но широченным в плечах. Черная кровь запеклась на рыжевато-седых прядях, а лицо заплыло от побоев. Кенарду осталось подивиться, как селяне сумели изловить такого могучего мужика. И только он скрепя сердце решил признать правоту эльфа, как услышал то, чего никак не ожидал.

— Стойте! — рявкнул Альс, спрыгивая с Ониты.

Разумеется, его никто слушаться не собирался. Веревку уже сбросили с перекладины вниз и успели натянуть на голову жертвы до ушей.

— Я сказал — хватит! — проорал эльф и выхватил из ножен свои мечи.

Это возымело определенный эффект, потому что толпа притихла, а избитого типа оставили на время в покое.

— Чё те надо, господин эльф? — угрюмо огрызнулся самый старший из мужиков, по виду — староста. — Мы оньгъенскую сволоту вешаем. Ехай мимо, а коли хочешь, дык присоединяйся.

Кен изумленно воззрился на недодушенного пленника. Он впервые видел живого оньгъе. Но ни знаменитой бороды, ни «шипастого колеса» на могучей груди разглядеть не сумел.

— Этот тварь, чай, сородичей твоих резал без всякого счету, — снова подал голос староста.

— Этот человек — мой друг, — сказал эльф. — Отпустите его. Немедленно!

Глаза у эльфа были сумасшедшие, бешеные и яростные, об их раскаленное серебро разбивалась любая жажда крови.

— Маво старшого сына оньгъе убили! Тапереча моя очередь! — злобно закричал староста. — Вешайте сволоту!

— Нет! — воскликнул эльф и сделал шаг вперед. — Либо вы оставите этого человека в покое, либо я всех здесь положу. — Он бросил на селян исподлобья волчий взгляд. — Решай, чего тебе больше хочется?

И сделал еще один шаг в сторону пленника.

Кену стало немного не по себе. Он уже успел достаточно изучить сложную эльфью натуру, чтобы понимать одну простую истину: даже если бы это были не простые селяне, а целое войско — Альс не отступит. Ветландец колебался недолго, он тоже быстро спешился и обнажил свое оружие, став рядом с эльфом.

Противостояние длилось недолго. Сельские жители были не до такой степени воинственны, как могло показаться с первого взгляда. Мужики нехотя сняли с шеи оньгъенца петлю и толкнули в сторону незваных спасителей. Тот не удержался и упал на землю.

— Будь ты проклят, нелюдь! — кричали мужики.

Кое-кто из особо отчаянных даже попытался кинуть в их сторону камень. Но после того как Кен сделал угрожающее движение, их решимость испарилась, словно снег на сковороде. Камнеметатель взвизгнул и отбежал на безопасное расстояние.

— Пард! — сказал эльф и раскрыл объятия другу, опускаясь рядом на колени.

Верить собственным глазам Кенард не осмелился. Двое мужчин обнялись в пыли, заостренное эльфье ухо прижалось к разорванному округлому человеческому уху, стальная коса к седым пасмам, гладкая щека к колкой щетине.

— Эльфище… — хрипло простонал оньгъе, сжимая Альсово плечо. — Ты… вовремя…

— Традиции — дело святое, — откликнулся эльф. — Где твоя прорезная секира?

— А хрен ее знает… там же, где и борода…

Эльф помог другу подняться с такой заботой, на какую, как искренне полагал ветландец, Альс не способен принципиально. Роста извечный эльфий враг был небольшого, ниже самого Кена, но руки у него были толщины, которая сделала бы честь тангару-мореходу.

— Кен, мы на Руде поедем, — сказал эльф, подводя Ониту к Парду. — Ты сможешь усидеть в седле хоть не много, пока мы уберемся отсюда?

— Потерплю, — махнул рукой мужчина и, охая и скрипя зубами, с трудом вскарабкался на животное.

Распоряжение вылилось для Кенарда в странное… э-э-э… расположение. В седле впереди эльфа, словно девица с картинки в книжке про похищенную принцессу. Так взрослые катают детишек.

Эльфья лошадь была послушная, а злющая Руда могла запросто сбросить ослабевшего седока.

— Этот человек действительно ваш друг?

— Да.

— Но он — оньгъе!

— И что с того? Это не помешало ему спасти мне жизнь почти двадцать лет назад, — проворчал эльф.

— Так это что же получается? — продолжал его пытать Кен. — Если бы вешали незнакомца, то мы проехали бы мимо?

Его голос звенел от крайнего негодования.

— Проехали бы, — кивнул Альс, продолжая краем глаза наблюдать за другом-оньгъе.

Пард едва держался в седле. Как бы не свалиться ему под ноги Оните.

— Так же нельзя!!! Где справедливость?!

— Нет справедливости, — заверил эльф.

— А если бы вешали точно такого же ни в чем невиновного оньгъе?

— Кен, ты уймешься?

— Не уймусь! Получается, мы спасли этого человека только потому, что он ваш друг!

— Да! — внезапно рассвирепел эльф. — Только поэтому! И если ты не перестанешь меня донимать своими вопросами, то побежишь следом за нами на своих двоих. Понятно?

Свои слова Ириен подтвердил болезненным тычком под ребра твердым, как молоток, кулаком. Обиженный юноша затих. Память о похмельных побоях еще была достаточно жива, и Кенарду совсем не хотелось провоцировать злого эльфа на драку. Альс нервничал, а в таком состоянии он плохо контролировал свой гнев.

Путешественникам пришлось углубиться в лес подальше от дороги, чтоб их никто не потревожил. И пока Кен разжигал костер и готовил ужин из того небольшого запаса продуктов, который у них имелся, Альс занимался избитым оньгъе.

— Какие демоны занесли тебя в Игергард? Да еще в такое время.

— Времена не меняются, Ирье. Или ты хочешь сказать, что мне сейчас в Игергарде опаснее, чем тебе?

— Не хочу. Но ума у тебя не прибавило, Аннупард Шого!

— Куда уж нам-то до вас, мудрых долгожителей, — ехидно прошепелявил оньгъе. — А-й-й-йй!

— Не дергайся! Потерпи еще немного.

— Я всю жизнь тебя терплю.

В каждом движении, в каждом жесте эльфа по отношению к человеку было столько… внимания?.. заботы?.. Кем бы ни был этот Аннупард Шого, Альс действительно считал его своим другом, а может быть, даже побратимом. И, видимо, подобная забота была для них обыденным делом, чем-то, не требующим объяснения.

— Я так и знал, что ты появишься… Ух! — Оньгъе тяжело охнул, когда тонкие пальцы Альса коснулись кровоточащего мяса над правым глазом, в которое превратился весь его лоб. — Бороду сбрил, дурак старый! Думал, не узнают.

Эльф поглядел на него вопросительно.

— Веришь, увидел, как жмурика несут на погост, и рука сама сделала знак Вечного Круга, — охотно пояснил Пард. — Привычки — хорошие слуги, да плохие хозяева.

— Могли ведь и вздернуть.

— Н-да… было бы обидно вдвойне, — согласился смиренный, как жертвенный агнец, оньгъе. — Тем паче, что ланга снова собирается. Давно пора.

— Кто сказал? — вскинул брови эльф.

— А чего, теперь о таком деле принято писать прямо на заборах? — ядовито ответил вопросом на вопрос Пард. — Я Сийгина видел не так давно. Мэд с Тором еще с зимы перебрались в Игергард. Ты да я — вот тебе и ланга.

Альс ничего не ответил, продолжая обработку ран оньгъенца с таким рвением, будто не слышал и не видел ничего кругом.

— А ты откель будешь, вьюнош? — полюбопытствовал Пард после продолжительного разглядывания Кенарда.

— Из Ветланда, — с достоинством заявил Кен и представился, как положено, с поименованием рыцарского звания, собственного и родового имени.

— Вона что! — присвистнул оньгъе.

Тем временем Альс занялся рваной раной на спине. Раненый заткнулся, плотно сжимая зубы, чтобы не стонать от боли. Зато у Кена появилась редкая возможность рассмотреть все разновидности шрамов: от тонких, вроде светлых ниточек, до жутких жгутов с переливами синевато-багрового перламутра. Эльф шил аккуратно, почти встык, и, судя по всему, дубленая шкура оньгъе уже не единожды испытывала его искусство хирурга.

— Все. Готово! — объявил Альс.

Он лично наложил в деревянную тарелку Парду допревшей каши, выбрав самое неподгоревшее, посолил ее и сунул в руку кусок лепешки. Затем последовала добавка. А уж потом они с Кеном поделили остатки. После чего ветландец был сослан мыть посуду.

Эльф посмотрел в глаза человека пристально-пристально, словно вглядываясь во что-то одному ему ведомое.

— Я рад тебя видеть снова. Сам не думал, что буду так скучать, — признался Альс без доли смущения.

Человек странно улыбнулся в ответ. Он постарел. Шутка ли, пятый десяток к концу уж близится. Нет, сила еще есть, и сноровка никуда не делась, даже глаза той же пронзительной небесной голубизны, не выцвели ничуть. Может быть, поумнел маленько, и то вряд ли, ежели судить по недавним событиям.

— Альс, ты хоть теперь-то понял, что не след было нам расставаться?

— Понял, — согласился эльф.

— Слава Вечному Кругу! Мы все умрем когда-нибудь, но это не повод предавать старую дружбу и выбрасывать из жизни лучшие годы. Поверь, эльфище! — воодушевился Пард.

— А ты хоть понимаешь, что мброттское пророчество никуда не делось? Оно того стоит?

Эльф не ерничал и не язвил. Не тот случай. Никому не хочется умирать прежде срока, Пард тоже не был исключением из правила.

— Но побороться все равно нужно, — уперто гнул свое человек.

Они немного помолчали, продолжая украдкой разглядывать друг друга. Ириен по прозвищу Альс не изменился внешне ничуть. Да и что может сделать время с эльфом? Глаза все те же. Эти сияющие сокровища, которые двадцать лет назад заворожили дезертира-оньгъе, не потеряли ни блеска, ни притягательности. Пард с тех пор научился читать в них, как в книге. И он без всяких пояснений уже знал, что эльф перешел ту невидимую черту, которая странным образом отсекает «вчера» от «завтра». Будущее Альса было сочтено, и теперь он мог идти только вперед, наперекор всем проклятьям и пророчествам. И он шел. А Пард собирался разделить этот путь с другом. Иначе на что существуют ланги?

— Расскажи мне про Джасс, — произнес Ириен внезапно осипшим голосом.

Оньгъе как-то странно хмыкнул:

— Она проплакала целый день, потом поела с моей подачи и спать легла.

— Кто с ней остался?

— Никого. Всех прогнала.

Альс молчал, а оньгъе продолжил:

— Тор вернулся в Ролло, Сийгин следом за тобой махнул за море. В Тэссаре теперь лучным полусотником служит, женился, дите родил. Мэд потолкался еще в Маргаре, а потом подался в Игергард. Мне тоже поднадоел Инисфар, и я отправился в Даржу.

— Куда?! — не сдержал возгласа изумления Альс. — Ты же клялся, что ноги твоей не будет там.

— Ну, до клятвопреступления дело так и не дошло, — хмыкнул оньгъе. — Задержался в Банбане. Помнишь такой городок?

Эльф пожал плечами. Мало ли городков в Великом Маргаре?

— Лес сплавлял по реке. Целую зиму прожил в горах с артелью. Чуть не женился… Н-да… Не сложилось. Вид но, не до конца вычерпали мы свою судьбу. Рано разбежались. В Джасс словно все демоны вселились, завела делишки с Дрэгором Банном.

— А Ярим?

— А я ему нянька? — фыркнул злорадно Пард. — Принц — птица гордая. Не знаю, что там удумал Ярим. И где он теперь, не знаю, точно так же, как и про Джасс больше ничего слыхом не слыхал.

Узкое лицо Альса исказилось судорогой.

— Я найду ее. Она в опасности.

— Она, по-моему, в опасности с той самой поры, как из материнской утробы вышла. Хотя… ей, видно, на роду на писано весь свой век с эльфами хороводиться. Хм… да и мне тоже. То-то, я смотрю, ты весь как ищейка. Чуешь ее?

— Дурацкое слово…

— Сам дурак! Такую бабу кидать нельзя. Вы ведь когда смотрели один на другого, чуть кожу не сдирали взглядами.

— Ты бы закрыл пасть, — неласково посоветовал сварливый эльф.

— Уже. Закрыл и дрыхну. И тебе советую. Вон парень твой уже устал пялиться на нас из-за кустов. Эй, малый! Мы уже закончили секретничать. Спать будем.

Разумеется, вредный эльф первым поставил сторожить Кенарда. Но тот не сопротивлялся. Все одно не смог бы заснуть. Столько новостей за один раз. Так и башка по швам треснет от избытка раздумий. Не настолько был начитан и образован молодой ветландский рыцарь, чтобы знать, о какой такой ланге велась речь, но от одного этого слова у него холодело в груди, спазмы стискивали горло, а невидимый ветер обжигал лицо. «Ланга, ланга, ланга…» И слышались Кенарду легкие шаги, разговоры на шипящем незнакомом языке, и холодное синее пламя плескалось под веками. Имена, имена… орочье, тангарское, людское, эльфийское. Кто же они? Те, кого собрала ланга? Ему было страшно любопытно и до смерти хотелось узнать, кто такая Джасс, от одного только упоминания имени которой у эльфа менялся голос. Как-то не укладывалось в голове, что Альс может испытывать нежные чувства, любить женщину, тосковать за ней. В Тэвре, пожалуй, не нашлось бы ни единого человечка, который поверил бы в такую ересь. Эльф был сплетен из жестких сухих ремней, лишен какой-либо сентиментальности, даже его доброта и участие по отношению к детям тэврского барона выглядели как-то неестественно, точно мясистый нарост на старом, корявом дереве. «Джасс…» Шелест извлекаемой из ножен стали, завывание ветра, беспокойство и опасность. А что?! Вполне даже подходящее имечко для подруги такого существа, как мастер Альс. Кену представлялась эльфийка — прекрасная, ледяная, высокая, этакая женская ипостась самого Ириена.

За фантазиями и размышлениями время пробежало так быстро, как только это возможно. И Кен не поверил собственным ушам, когда услышал за спиной недовольный голос эльфа:

— Ложись спать, недремлющий страж.

Как, уже?

Кен готов был присягнуть, что в этот момент вроде как бы спящий господин Шого тихонько хихикнул. Друзья у Альса были ему под стать.

Дальше они поехали уже втроем. Вернее, сначала Альс купил у проезжего барышника смирного молодого мерина, не пожалев серебра, но изрядно потрепав торговцу нервы изнурительным торгом не на жизнь, а на смерть. Кенард как-то сразу воспылал приязнью к Парду, оценив тот, безусловно, положительный момент, что, во-первых, оньгъе оказался человеком открытым, искренним и приятным в общении, а, во-вторых, внимание Альса теперь безраздельно посвящалось вновь обретенному другу и, в-третьих, можно было просто расслабиться, не ожидая ядовитых окриков эльфа.

Этим двоим было чем заняться. Они разговаривали. Все разумные существа любят болтать меж собой, но в данном вопросе лангеры превосходили всех. О чем только не услышал Кен в промежутке между Бирном и Ала-Ром. О нравах даржанских наложниц и моде на собак. О леших погодах в Великой степи и климате в тюрьмах Ан-Риджы. О корабельных снастях и чудной штуковине, позволяющей смотреть на звезды, под названием телескоп. О маргарских разбойниках и жрецах, о золотоискателях с Хейта и оллавернских колдунах, о шелковых подштанниках и волшебных артефактах, о лесосплаве и кролиководстве. Слушать, не переслушать. И молодой человек к концу дня уже ерзал в седле, с нетерпением дожидаясь очередных посиделок после сытного ужина, когда оба лангера, устроившись поудобнее на одеялах, заводили свои долгие беседы. Кен беспрекословно исполнял все поручения и затихал, как мышь, дабы, упаси боги, не привлечь к себе внимания. Бывало, он и засыпал под журчание их голосов, не тревожимый до самого утра.

Однажды Кен проснулся еще до восхода солнца, разбуженный прохладой утреннего тумана, откинул влажное от росы одеяло и увидел картину невероятную. До того неожиданную, что пришлось для пущей достоверности протереть глаза. Вдруг это сон такой.

Эльф бродил между деревьями рощицы, под покровом которой они давеча заночевали, по пояс в тумане, сам похожий на призрак, и словно разговаривал сам с собой. Тонкие пальцы скользят по коре, губы шевелятся, и между ресницами сияет расплавленное серебро. И ведь не безумие, не горячечный бред после долгого запоя. Не смешно даже. А наоборот, хочется плакать от ощущения присутствия при разговоре с самим Создателем, похожем на удивительное таинство. Журчат ритмичные слова на забытом всеми языке, а о чем оно, не понять. Понимание ускользает, как шелковая нить из рук, как радуга на горизонте, лови не лови.

Кроличья Луна балует, не иначе.

— Красиво… — тихо сказал Пард.

— Очень, — согласился Кенард, бросая украдкой взгляд на задумчивого оньгъе. — Не понимаю…

— Чего?

— С кем мастер Альс говорит…

— С ветром, с туманом, с землей, с весной, — сказал тот. — Он ищет ответы там, где никто иной не сможет.

— Странно…

— Тебе предстоит еще много чего узнать странного, вьюнош, — сказал Пард. — И чего ты за эльфом увязался? Жил бы, как все.

— Я из Ветланда, — пояснил Кенард, считая свое происхождение достаточным основанием для любого сумасбродного поступка.

— И в Ветланде, я слыхал, люди живут.

— Тоже мне жизнь! — вспыхнул Кенард негодованием. — Загнивание и тоска.

Оньгъе не сдержался и хохотнул в кулак.

— Ага! Вот в чем дело! С Альсом не сгниешь от тоски, это ты верно подметил. В безвременной могиле — да, а от тоски-печали — ни в жизнь.

Кенард обиделся. Перечить немолодому здоровиле он не хотел, но и соглашаться не торопился.

— Мое дело!

— Спору нет — твое. Я ж не отговариваю, поздно уже, пропала птичка. Тебе теперь без эльфьих выдумок жизнь не в жизнь покажется. Понимаю. Сам такой.

Круглые и по-детски изумленные глаза ветландского рыцаря порядком развеселили Парда. Парень испугался, испугался непонятно чего.

— Тебе пояснить? Сам не видишь? — спросил оньгъе участливо.

— Нет! Поясни, — бодро ответил Кен, сглатывая вязкую от страха слюну.

В животе стало холодно и пусто. Есть такая шутка… Пард угадал ход мыслей молодого человека и отрицательно замахал руками, мол, не так понял.

— Нет, никто тебя не заколдовывал. Тут другое дело. Совсем иное. Он, — оньгъе кивнул на Ириена, — ну, как тебе сказать, точно узел на ткани жизни. Понимаешь, о чем я? На Альсе много чего завязано, Судьбой, Выбором, можно так сказать. Альс тебе не просто так — эльф с мечами. Он особый. Разве ты не видишь? Посмотри внимательно, парень. Вишь, ходит себе, разговаривает…

— Вижу…

— Так то не эльф, то сама судьба, — значительно сказал Аннупард и добавил: — Теперь она и твоя тоже. Не жалуйся потом.

— А что будет?

— Мы все умрем, — весело подмигнул оньгъе.

— Мы и так умрем.

— Но не своей смертью.

«Ну и хрен с ней, — вдруг неожиданно для себя подумал Кенард. — Не чужой же? Да и разве стезя воина не предполагает подобного финала? А если так, то чего переживать?» И сразу успокоился.

— Ну и пусть чужой, — заявил он Парду.

Оньгъе посерьезнел и, пожевав почти по-стариковски губами, молвил:

— В том-то и дело, вьюнош, что чужой смертью помирать еще тяжельче, чем жить чужой жизнью.

— Зачем ты так сказал?

— А что — соврал?

— Нет, но…

— Парень связался с лангером, пусть хоть немного понимает, что происходит.

— Ну, не знаю…

— Я знаю. Людям всегда нужен выбор.

— Но его нет.

— Да, но пусть это будет иллюзия выбора.

— Хм… очень по-человечески…

— Да уж. Мы мастера питать иллюзии.

— Сомнительное достоинство…

— У тебя и такого нет.

— Тоже верно.

— Ото ж!

Семнадцатого числа месяца олот 1695 года Драйк Дэвис был жестоко и немилосердно вытолкан взашей из отцовского дома. Впервые за почти тридцать лет сын Верховного командора оказался в положении, в котором большинство его ровесников, вне зависимости от происхождения, пребывали уж с десяток лет, то бишь наедине с тяготами и лишениями обычной жизни. В дорогу ему лорд Далмэди выдал вполне увесистый кошелек с серебром, чтоб уж не совсем бросать наследника на произвол судьбы. А, кроме того, дадены были четкие инструкции, как в Ятсоуне отыскать лорда Эрклиффа, какая информация из его изысканий более всего необходима для дальнейших действий и что делать в Канегоре в ожидании эльфа. Память Драйка редко подводила, но лорд Далмэди все равно заставил выучить список наизусть. Не иначе как для того, чтобы лишний раз унизить сына в его же собственных глазах.

При себе у облеченного важнейшей миссией молодого человека имелся меч, с которым он умел неплохо управляться, целая торба свитков и книг, а также запас еды на три дня. Но покидать Орфиранг, да еще почти сразу после празднования Нового года, Драйку не хотелось категорически. Пришлось бы пропустить прелюбопытную встречу у давнего приятеля, на которой будет сама Танила — прима столичных подмостков, певица и декламаторша. К ней Драйк испытывал некий интерес. И тут следует отметить, что сына лорда Далмэди если и интересовали прелести красотки Танилы, то лишь как приложение к ее великолепному сопрано, которое в паре с его баритоном должно было произвести на собравшихся неизгладимое впечатление. А впечатление как раз и было тем самым желанным итогом, к которому так страстно стремился всю свою жизнь Драйк Дэнис.

Странное дело, молодому человеку, довольно успешно осваивавшему иностранные языки, изучавшему философию, читавшему труды мудрецов, коих обожал цитировать, не хватало в последнее время именно всеобщего признания. Он так привык, что с ранней юности окружающие люди, пообщавшись с ним, приходили в восторг от его эрудированности и ума. И плевать, что папаша смотрел на отпрыска с плохо скрываемым раздражением. Драйк фонтанировал цитатами, умело ориентировался в философских течениях, отличал астрологический прогноз от астрономического и лихо осваивал все новые и новые области искусства.

Но время шло, его бывшие однокашники обзаводились семьями, связями, титулами, землями и влиянием, вливаясь в высшее общество и становясь его частью. А Драйк продолжал фонтанировать, но никаких видимых материальных выгод его богатое воображение и развитая риторика не приносили. Любой другой человек на его месте уже либо с голоду бы сдох, либо принялся бы вить семейное гнездо. Но у Драйка был могущественный папа и очень мало настоящих забот о хлебе насущном. О, нет! Назвать Драйка светским бездельником значило бы сильно погрешить против истины. Лорд Далмэди пристроил его в Почтовую службу, где Драйк не только перекладывал папки в шкафах, но и выполнял кое-какие, не слишком афишируемые поручения своего отца. Жалованье, разумеется, целиком шло на… самосовершенствование.

Процесс самосовершенствования продвигался вперед невиданными темпами (по мнению самого Драйка), а процесс самоутверждения (к его же ужасу) серьезно застопорился. Вся беда заключалась в том, что все меньше и меньше окружающего народа испытывало по отношению к Драйку Дэнису восторженное восхищение. Знания его на поверку оказывались весьма поверхностными, а общественное положение сделалось не слишком привлекательным. Чиновник, хоть и облеченный функциями официального представителя Тайной службы, оставался чиновником. Ни денег, как говорится, ни славы. А хотелось и того, и другого. Очень, очень хотелось, надо заметить.

Жениться Драйк не хотел, потому что не видел вокруг подходящей своему уровню развития кандидатуры среди девушек более низкого происхождения, а богатые невесты поглядывали мимо. Богатым девушкам требовались дворцы, драгоценности и наряды, чего у сына Далмэди не только не было, но и не предвиделось в обозримом будущем, ведь кроме него у лорда Дэниса имелось еще двое старших сыновей.

Однако Драйк так и не сумел пересилить свое желание спеть дуэтом с прекрасной Танилой и задержался в Орфиранге еще на пару дней. До условленной встречи в Канегоре у него было почти две дюжины дней. Куда торопиться? Зато, когда эйфория от снисканного у слушателей успеха кончилась, Драйк не на шутку перепугался гнева батюшки. Лорд Далмэди мог и на Запретном острове заточить.

Поэтому он что есть силы пришпоривал своего коня, чтобы поспеть в Ятсоун, и, будучи наслышан о вспыльчивом характере лорда Эрклиффа, мысленно готовился к ругани и выговору.

Ятсоун не пострадал во время последней войны, хотя армии Оньгъена отчаянно рвались к его стенам в стремлении стереть оплот мерзостного язычества. Но ни Хальдар, ни Тианда не пожалели сил и средств, чтобы защитить древний город, да и ополчение оказалось на высоте. Плоская, как стол, долина Яттса за несколько лет возродилась из пепла. Люди, орки, тангары и эльфы совместными усилиями отстроили городки и деревни, распахали истоптанные конницей поля, очистили колодцы, и лишь кое-где сожженные, корявые стволы на месте знаменитых яблоневых садов свидетельствовали об огненной поступи битв. Ятсоун вырастал из своих зеленых пригородов, словно диковинный яркий цветок. Купола храмов Старых богов, выкрашенные в традиционно яркие цвета, похожие на рукотворные холмы, высились над низкими домами горожан, над священными рощами, маня к себе неисчислимые тысячи паломников со всего континента. И если Даржа превосходила Ятсоун по количеству священных мест и пышности храмов, то именно последний всегда считался центром, где проходило обучение все жречество, особенно высшее.

Драйк с радостью влился в толпу паломников, стремившихся в Ятсоун к Арамидилю — празднику встречи весны, который в наступившем году обещал пройти с особой пышностью. За несколько дней, проведенных в дороге, Драйку пришлось ограничивать себя не только и не столько в еде, сколько в разговорах. Немного здорового флирта в придорожной корчме не в счет. Он истосковался по содержательной беседе и возможности испытать собеседника на прочность своими вопросами касаемо совершенно разных сторон жизни.

Поэтому Драйк сразу же присмотрел себе группку, состоявшую из четырех паломников примерно одного с ним возраста и достатка. Двое шли в храм Оррвелла, если судить по повязкам на лбу, а их товарищ, облаченный в траурные одежды, направлял стопы в обитель Двуединого. И возглавлял шествие жрец Аррагана в синем балахоне Посвященного шестой ступени. Довольно молодой мужчина с жестким и властным лицом прирожденного карьериста. Странная компания сразу привлекла внимание Драйка. Ему давно хотелось поделиться своими соображениями относительно божественных понятий с жрецом такого ранга.

Папаша Дэнис всегда знал, что его сыночек может присоседиться к любой компании. В чем в чем, а в этом у Драйка имелся подлинный талант. Пожалуй, жрец и не сумел отметить тот момент, когда проезжий молодец явно светской наружности стал его новым знакомцем и собеседником. Слово за слово, и вот уже жрец слышит произносимое самым задушевным тоном:

— А можно вопрос?

Соглашается. И все, коготок увяз.

Люди любят, когда их слушают, когда у них спрашивают совета, когда их жизненным выводам внимают, и необязательно с раскрытым ртом. Вполне естественное чувство сопричастности, когда предоставляется возможность не только выговориться от души, но и сделать это под благовидным предлогом помощи ближнему. «Испроси совет и обретешь друга», гласит народная мудрость, но в старину еще добавляли: «А сделаешь так, как сам решишь».

Драйку советы нужны были всегда, хотя пользовался он ими не так часто, как следовало бы.

— Я даже подумывал о том, чтобы начать учить людей хорошему. Вот как вы!

— Поздновато, конечно, — сокрушенно вздохнул жрец. — Служение начинается с раннего детства.

— Да я знаю, но ведь не только же в храме можно нести в народ просвещение?

— Вы желали бы преподавать в школе?

Нет, учить детишек читать «сорок восемь божественных откровений» Драйк совсем не хотел. Он хотел нести в народ свет добра и истины. Не больше, но и не меньше.

— Знаете, дарр, СКОЛЬКО людей утверждали, что то, что я им говорю, к чему призываю и чем занимаюсь, носит очень хороший, как они выражались, характер? Поднимающий просветляющий и одухотворяющий!

— Это в вас говорит ваша гордыня, — снисходительно улыбнулся жрец и подумал: — «Ну надо же, какой возвышенный и духовно развитый юноша!»

Ему было приятно думать, что на свете живут не только завистливые, злобные и коварные гады вроде его коллег по служению, но и добрые, умные и начитанные молодые люди, мечтающие о торжестве добра и справедливости.

— Можно еще вопрос?

— Можно.

— Вот скажите мне, уважаемый дарр, в какой степени допустима гордыня в отдельно взятом человеке?

— Гордыня греховна, потому что подразумевает вознесение человека до уровня Творца, что невозможно в принципе.

— А во мне очень много гордыни, дарр! — честно признался Драйк. — А еще поверхностность, летучесть, спешка, всезнайство и, видимо, банальный эгоцентризм.

Признаваться так признаваться, раскаиваться так раскаиваться, тем более что жрец-то уж может оценить по достоинству степень душевного самокопания своего нового знакомца. К беседе постепенно присоединились и остальные паломники. Теперь Драйк чувствовал себя, как рыба в воде, и был совершенно счастлив, пока вся группа благополучно не достигла ворот Ятсоуна. Там случайные попутчики разошлись каждый по своим делам. А Драйку Дэнису пришлось вспомнить, что его в Ятсоуне ждет ответственное поручение и лорд Эрклифф собственной персоной. Несмотря на свой удивительный образ жизни, сын лорда Далмэди не чурался светских разговоров и доподлинно знал, кто кому и кем приходится. Лорд Эрклифф представлял интересы вдовствующей королевы Миариль, пребывая вот уже более десяти лет ее бессменным помощником и советником. И простых заданий легату королевы не поручалось. Драйк должен был отыскать своего визави в одной из гостиниц, расположенных при храме Оррвелла. Искать пришлось долго. А если учесть, что по дороге попадается множество лавок, лавочек и лавчонок, где можно купить… лучше спросить, чего там нельзя купить, то дорога заняла в три раза больше времени, чем, могла бы при большей степени целеустремленности. Драйк сунул свой нос во все попавшиеся по пути полупустые храмы Пестрых богов, понаблюдал за процессией жрецов Яххана, готовящихся к высадке нового дерева в священной роще, съел пирожок с мясом, пока добрался до искомой цели.

Комплекс храмовых зданий представлял собой город в миниатюре. Сам по себе храм, тяжелой громадой возвышавшийся по центру, был окружен сотнями других построек, от бараков для паломников до купален, птичников и свинарников.

От центральных ворот широкая аллея, усаженная столетними оххрами, вела прямо к храму. В предпраздничные дни она была запружена народом до такой степени, что Драйк просто диву давался, как храмовая стража управлялась с такой громадной толпой. Впрочем, стражники в сине-белых туниках внушали уважение отличной выправкой и грозным видом. Большей частью эти здоровые крепкие парни были либо детьми жриц, либо подкидышами. Храмы Оррвелла всегда принимали излишние людские рты. Есть тысячи причин, почему ребенок становится ненужной обузой и помехой для собственных родителей или для одинокой родительницы. Когда в крестьянской семье рождается одиннадцатая девочка, то никто из родни не рад ее появлению на свет. Когда девчонка-прислуга приживает дитя от господина или его сына, то радости материнства ее, как правило, тоже минуют. А за детоубийство во всех цивилизованных королевствах полагается виселица. Но добрые жрицы Хранителя всегда принимали детишек, не испрашивая ни рода, ни имени. Надо ли доказывать, что паства Оррвелла год от года становилась все обширнее и многочисленнее?

Гостиница находилась практически рядом, чтобы небедные паломники могли наслаждаться отдыхом после утомительных молений. Было бы удивительно, если бы лорд Эрклифф поселился в менее престижном и комфортном месте. Драйк и сам не отказался бы пожить здесь пару деньков, чтобы вдоволь побродить по Ятсоуну и удовлетворить свое ненасытное любопытство. В этом городе всегда есть на что посмотреть. Возможно, он бы так и поступил, если бы…

Попросив хозяина гостиницы пригласить столичного гостя и удобно разместившись в кресле возле камина, Драйк и знать не мог, что уготовила ему судьба. Для начала она заставила вздрогнуть от дичайшего вопля, который переполошил всех слуг. Хозяин продолжал верещать, перемежая вопли причитаниями, что вселило в душу господина Дэниса некоторое беспокойство. Как правило, так не закричит самый чистоплотный хозяин заведения даже при виде самой огромной крысы на свете. Драйк поднялся по лестнице и понял, что ему стоит обеспокоиться еще сильнее. Дверь в комнату была распахнута, на ее пороге топтались перепуганные слуги во главе со своим несмолкающим работодателем. И когда Драйк заглянул ему через плечо, то понял, что попал в очень-очень неприятную ситуацию.

На полу посреди дорого обставленной комнаты лежал мертвец, а под ним растекалась большая кровавая лужа. Лорду Эрклиффу перерезали горло от уха до уха. И для Драйка Дэниса это была подлинная катастрофа. Сын Далмэди прекрасно понимал, что раз лорд Эрклифф убит, то все те важные сведения, что он добыл здесь, в Ятсоуне, исчезли, а следовательно, в Канегор, где назначена встреча с эльфом, ему ехать не с чем. Драйк пришел в ужас. Если бы не певческие опыты, то он оказался бы в Ятсоуне на три дня раньше, а следовательно… Выходит, что он по глупости своей подвел не только собственного папашу, но и всю Тайную службу, а заодно и вдовствующую королеву, чей советник лишился жизни, не успев исполнить свою миссию до конца. И это уже можно расценивать как государственную измену. За меньший проступок любой агент Далмэди отправился бы тотчас на эшафот. Призрак лобного места со свежей деревянной колодой и топором, в нее вонзенным, навязчиво замаячил пред мысленным взором молодого человека. Потрясенный вероятной перспективой сурового наказания, он застыл на месте недвижимо, как столб. Мысли бешеным калейдоскопом мелькали в гудящей от напряжения голове. Можно было забыть о том, чтобы удариться в бега. Папаша найдет и выроет из-под земли где угодно. Предупредить командора Элверта поздно, он как раз на полпути из Фадара в Квилг. Можно вернуться в столицу и пасть батюшке в ноги, но никакой уверенности в его прощении у Драйка не оставалось. В крайнем случае инсценировать покушение на самого себя тоже нетрудно, но… рано или поздно все тайное станет явным.

Драйк, разумеется, был человеком легкомысленным, но вовсе не подлым, чтобы опуститься до такого мерзкого обмана. Кроме того, он вполне отчетливо ощущал свою вину за провал всей операции. И искренне желал исправить ее в меру возможности. Вдовствующая королева внушала ему бесконечное уважение, и подводить ее хотелось менее всего.

— Разрешите! — сказал он самым суровым голосом, на какой только был способен.

Сам не ожидая от себя такого хладнокровия, Драйк Дэнис показал хозяину гостиницы охранную грамоту Тайной службы и с небывалой тщательностью осмотрел место преступления и мертвое тело. От вида и запаха крови его воротило, но молодой человек надеялся, что ему удастся обнаружить хоть какую-то зацепку. Скорее всего, то, что нашел Эрклифф, убийца забрал с собой. Даже не скорее всего, а точно.

«Оррвелл всемогущий! Ну хоть что-нибудь! Хоть ниточку, хоть кусочек!» — мысленно взывал Драйк, приходя в полное отчаяние.

И то ли подействовало близкое расположение храма Бога-Странника, то ли простой испуг помог мобилизовать внимание и проявить чудеса бдительности, но Драйк вдруг заметил то, что еще несколько мгновений назад упускал из виду. Крошечный обрывок бумаги, зажатый в ладони покойника. Потребовались титанические усилия, чтобы преодолеть отвращение и вытащить кусочек из пальцев, не померев при этом от ужаса.

«…еразрывная связь меж духом и телом Воплощения способствует переносу…» прочитал Драйк и впал в полнейшее уныние.

Поначалу Драйк Дэнис растерялся полностью и не на шутку. Главное и самое страшное, что спросить совета о дальнейших действиях в этом случае было не у кого. Рядом — ни отца, ни братьев, ни командора Элверта, и даже госпожи Дллави — учительницы по оролирсу нету, а она никогда не отказывала в советах по любому поводу.

Пребывая в расстроенных чувствах, Драйк отправился в трактир, припомнив старую истину, что на сытый желудок думается лучше. И в промежутке между луковым супом и жареной курицей его посетила гениальная в своей простоте мысль, подтвердив тем самым вышеупомянутую истину.

Лорд Далмэди говорил истинную правду, утверждая, что его отпрыск может заговорить кого угодно и при удачном стечении обстоятельств сумеет выдать желаемое за действительное. Ведь, судя по всему, эльф в Канегоре тоже не знает, что приготовил для него лорд Эрклифф, а следовательно, клочок бумажки можно выдать за искомую информацию. Мол, за что купил, за то и продаю. И пускай эльф сам разбирается.

Придумав такую комбинацию, Драйк повеселел, заказал себе пиво и всего после двух кружек обрел наконец душевное спокойствие. Великое искусство убеждать себя в собственной правоте еще ни разу его не подводило.

День клонился к вечеру, а конца представлению видно пока не было.

— Сейчас будет следующий, — деловым тоном сказала девчонка и насыпала Малагану полную ладонь леденцов.

И точно — дверь постоялого двора распахнулась в очередной раз, и полуживое тело вылетело из него, спланировав прямиком в жирную вонючую лужу. Брызги летели во все стороны, но до стоящей возле коновязи парочки не долетело ни капельки. Вот что значит удачно выбранное место.

— Это парень из Выселок, — обрадовалась непонятно чему орка. — Я его знаю.

— Ты мне лучше скажи, когда все это кончится? — лениво поинтересовался лангер, отправляя в рот липкую конфету. Чем-то же надо заняться.

Девушка задумчиво поглядела на раскиданные по двору тела, потом почесала спину и живот одновременно и молвила с самым невинным видом:

— Еще осталось трое. Тикра, Кэсил и Ушастый…

Мэд прикинул мысленно среднюю скорость выбрасывания драчунов и решил, что сможет подождать. У него было слишком благодушное настроение. Да и пачкать свою добротную одежду совсем не хотелось. Тем более что, похоже, для местных жителей драки на постоялом дворе были делом обыденным, как запах навоза в коровнике. Добровольная Малаганова собеседница, юная орка из касты ко-мер — «дневных», с сине-зеленой змеей кастовой татуировки вокруг тоненькой шейки, с удовольствием и подробнейше описала тутошние нравы, нежданно-негаданно обретя свободные и, самое главное, заинтересованные уши. По всему выходило, что Игергард в плане традиций мордобоя мало чем отличался от Маргара. Драки между молодыми бугаями с соседних улиц на почве выяснения, кто сильнее, оставались в чести и тут и там вот уже которое столетие. Мэд устал задаваться вопросом, почему такого идиотского обычая нет среди эрмидэйской молодежи. Ответа на него не существовало. Ну не принято было на островах ходить стенка на стенку.

Тем временем очередной соискатель славы кулачного бойца проехался пузом по смердящей жиже, всхрапнул и затих.

— Это сам Пьенто! — изумилась орка. — Что-то случилось…

И тут из дверей один за другим посыпались тела. Малаган предположил, что кому-то из добропорядочных постояльцев сие непотребство надоело. И он оказался прав. Когда последний из возмутителей спокойствия очутился в общей стонущей и матерящейся куче, наружу вышел довольно молодой мужчина вполне обычной наружности, рукава его льняной рубашки были закатаны до локтей, а косточки пальцев покраснели и опухли. Он явно был удовлетворен проделанной работой. Во всяком случае, бледные его губы расцвели улыбкой.

— Браво, сударь! — сказал Мэд. — Ловко у вас вышло.

Мужчина немного смутился.

— Если бы я не вмешался, то не осталось бы ни одного целого стула.

— А хозяин?

— Дык хозяин принимает ставки, — пояснила непонятливому островитянину девушка.

— И как у него настроение?

— Пивом сегодня угощает бесплатно. Он сорвал большой куш, — отозвался герой дня.

Такой расклад Малагана вполне устраивал. Его кошелек был полон, но, если есть возможность сэкономить, то грешно отказываться. Тем более что орка решила составить ему протекцию в собственном лице. Она доводилась хозяину гостиницы племянницей и из родственных чувств не хотела, чтобы приличный постоялец раскошеливался в другом месте.

Внутри царило радостное оживление, несмотря на полнейший разгром. Слуги уже начали уборку. Видимо, это занятие уже настолько вошло в привычку, что все проделывалось с невероятной скоростью и сноровкой.

— А почему бы не устраивать драку на дворе? — лениво полюбопытствовал Мэд. — Меньше все-таки убытку.

— Наши парни славятся своими кулаками аж на полпровинции, и к нам приезжают бойцы из других городов. А на дворе грязно, там свиньи ходят…

— Ну так построили бы специальный сарай для таких дел.

— И то верно! — удивленно воззрилась на нового постояльца девчонка. — Слышь, дядька Руфийн, чего говорит… Грит, можна построить сарай для кулачного боя.

Орк почесал в затылке. Его блестящее смуглое лицо выразило серьезнейшую работу деловой мысли, желтые глаза загорелись азартом, и даже ноздри стали раздуваться так, словно он уже учуял запах серебряных монет.

— А чё?!! С помостом, с лавками для глядетелев! И пущай се месятся!

Мужчина, раскидавший толпу драчунов, уважительно покосился на Мэда:

— Прекрасная мысль. В вас присутствует немалая деловая смекалка, господин…

— Малаган.

— А меня зовут Валлэ из Равила, — вежливо представился тот. — Землевладелец.

Сказано было так, словно от услышанного эрмидэец по меньшей мере должен был подпрыгнуть от восторга. Но Мэд впервые слышал про этот самый Равил и даже слабо себе представлял, в каких землях находится сей достойный град. Внешность господина Валлэ не давала ответа на вопрос о его истинном происхождении. Совершенно невыразительный взгляд зеленых глаз как приложение к незапоминающейся внешности. По мнению островитянина, весьма сомнительное достоинство, которое ценно лишь в агентах тайных служб. Но сей Валлэ на шпиона не походил. Да и не стал бы человек, состоящий на казенной службе, вмешиваться в обычную драку.

Что радовало путешественников по славному игергардскому королевству, так это расценки на жилье и еду. В Инисфаре на те деньги, что Мэд тратил здесь за целое шестидневье, можно было с трудом протянуть только от заката до рассвета. Потому Малаган чуть ли не с радостью расплатился за свой постой. Три серебряных ягра за пять дней, да где такое еще может быть?

— Желаете развлечься, сударь? — прощебетал рядом резкий голосок.

Мэд неторопливо оглянулся, чтобы обозреть обладательницу приторно-сладкого запаха дешевых духов вперемешку с засахаренными конфетами. Дщерь человечья едва доходила росточком островитянину до плеча, была белобрыса, тоща, востроноса и, похоже, торговала единственной выдающейся частью своего тела — пышным бюстом. Сие чудо природы вызвало у Малагана некое замешательство, потому что до сих пор он и вообразить себе не мог, что подобное изобилие способно произрастать на столь убогом постаменте.

— Тебе чего, кра…савица?

— Я спрашиваю, может быть, благородному господи ну потребно согреть постель? — бойко протараторила девица и бросила торжествующий взгляд куда-то за спину потенциального клиента.

Он проследил направление этого взгляда и наткнулся на трех размалеванных шлюшек — местный цветник плотских пороков. Многогрудая, видимо, была самой отчаянной из их числа.

— Будет, — просто сказал Мэд, ухмыляясь краем губ. — Вечером придешь в мою комнату.

Девица продолжала стоять рядом и растерянно хлопать ресницами. Она явно не рассчитывала на столь скорое согласие.

— Чего стоишь? Топай отсюда, — приказал Малаган.

Идея ему пришлась по вкусу. В смысле согреть постель посредством живой грелки. От мысли, что ее можно еще использовать другим образом, по прямому, так сказать, назначению, у эрмидэйца к горлу подступала тошнота. Продажная женщина продажной женщине рознь, иные шлюхи могли дать большую фору кое-каким княжнам по части манер, красоты и ума. И с некоторыми… Но белобрысое существо с коровьим выменем вместо груди не вызывало ни малейшей соблазнительной мысли.

Девка поторопилась исполнить повеление и косолапой походочкой затрусила в направлении лестницы, провожаемая участливыми взглядами товарок.

— Здорово! — завистливо молвил господи Валлэ, про наблюдавший всю сцену. — Вы умеете обращаться с женщинами, господин Малаган.

Тот пожал неопределенно плечами, не зная, что и сказать. С женщинами он обращался обыкновенно, не лучше и не хуже, чем с мужчинами, а также с лошадьми, собаками, кошками и прочими живыми существами. Демоны раздери, он же был аристократ по рождению. Кому как не ему уметь найти подход к любой женщине.

— Мне бы пообедать… — начал было он, обращаясь к хозяину заведения.

— Сей момент… Чего изволите?

— А что есть?

— О! — Орк мечтательно закатил глаза. — Каша с подливкой и домашняя колбаса!

Мэд приготовился услышать продолжение списка, но его не последовало. Нравы в игергардской глубинке были простые, и еда тоже изысками не отличалась.

— И?! — не поверил эрмидэ.

— Каша и колбаса… и пиво! — припомнил с трудом хозяин. — Я сваво слова держуся, сёдня пиво на халяву.

— Ладно, давай свою кашу, — фыркнул Мэд, убедившись, что его светские привычки начинают мешать ему же жить.

Обед не заставил себя долго ждать. В трапезной народу было всего ничего. Мытари — старый и молодой с медными жетонами на плащах, да торговец шерстью с приказчиком. Даже вездесущий господин Валлэ, землевладелец, куда-то исчез, перестав утомлять взор своим унылым видом и невысказанным вопросом в глазах. Оценив по достоинству жирную деревенскую колбасу и рассыпчатую, с пылу с жару, кашу с изрядным куском масла, Мэд покидать залу не торопился. Он медленно ел, аккуратно отламывая кусочки от свежайшей лепешки и отправляя их в рот, запивая все это чуть разбавленным пивом. Самая лучшая возможность без помех подумать, а поразмыслить было над чем. Например, над тем, где теперь искать Парда. Определенно они умудрились разминуться в Кармале. И Мэд простить себе не мог, что так надолго задержался в дороге. Оставалось только надеяться, что оньгъе додумается отправиться в Ритагон.

— Вы позволите?..

— Позволю.

Господин Валлэ, по всей вероятности, решил, что Мэд, не ровен час, заскучает без его восхитительного общества. Он воспользовался расслабленным настроением лангера и водрузил седалище на лавку напротив. Вид его был печален и выражал мировую скорбь, как у Несчастного Влюбленного из кукольного балагана, разве только на щеках черным углем не нарисованы были крупные слезы.

— Говорят, вы родом с самих Эрмидэев, — неуверенно пролепетал равилский землевладелец.

«Говорят!» — мысленно фыркнул Мэд. Его цвет кожи, лицо и прическа, его манеры и даже кличка его лошади не говорили, а прямо-таки вопили о том, где родился их хозяин. Тут не надо ни великого ума, ни проницательности больше, чем полагается человеческой природой, чтобы догадаться. А посему Мэд никак не отреагировал на не то вопрос, не то заявление господина Валлэ. На вкус Малагана, для человека, своими руками расшвырявшего толпу отчаянных драчунов, тот держался слишком скованно.

— Я часто бывал в Орфиранге и видел ваших соотечественников.

— Все может быть, — спокойно ответствовал Мэд.

— Что привело вас в Игергард?

— Жизнь в Тартоннэ с каждым годом становится все более и более однообразна, но я уже давным-давно покинул родину. Еще в ранней молодости.

— Я вас понимаю. Церковь Вечного Круга не слишком терпима к… инакомыслящим, — усмехнулся Валлэ.

— А вы, случаем, не адепт Церкви? — лениво полюбопытствовал Малаган.

Чересчур уж деликатно его собеседник заменил словом «инакомыслящий» слово «колдун». Ни нательного Круга, ни других отличительных знаков на господине Валлэ островитянин не заметил.

— О нет! — заверил равилец. — Просто, насколько я знаю, большинство эрмидэйцев, из тех, кто вынужден покинуть острова, обращают взор на юг. Даржа или Маргар более притягательны, чем Игергард.

— Я не исключение, — улыбнулся «инакомыслящий» Малаган. — Поначалу меня занесло именно в Даржу. В общем, я немало побродил по разным землям.

Он намеренно скомкал беседу, хотя мог бы пуститься в долгое описание своих странствий. Лишенное всякого объяснения чувство неприязни к господину Валлэ остановило бойкий язык эрмидэйца. А ведь ничего особенного в равилце нет. Обыкновенный человек, без капли дара, но то, что Торвардин смешно именовал «чуйство», нашептывало Мэду тревожные мысли.

— И куда вы намерены направиться? — продолжал вопрошать Валлэ.

— В Ритагон.

— Так нам по дороге! — обрадовался землевладелец.

«Где ты взялся на мою голову?» — обреченно поду мал Мэд.

— Поглядим, — неопределенно пожал он плечами.

Отделаться от господина Валлэ, против ожидания, оказалось проще простого. Едва только островитянин пригласил за свой стол племянницу хозяина постоялого двора, бледноликий приставала поспешил откланяться. «Женоненавистник», — окончательно решил эрмидэец.

Шлюшка терпеливо дожидалась возвращения клиента, смирно вытянувшись на кровати. Над одеялом сверкали только круглые зеленоватые глазенки и торчал нос. Мэд на девку внимания не обращал никакого, словно ее и в комнате не было. Он неспешно разделся, умылся из кувшина и развязал жгут на макушке, высвободив гриву из мелких косичек. В подштанниках и нательной рубашке, простоволосый и босой, эрмидэец вызывал у девчонки жгучее любопытство. Оставшееся между тем без всякой взаимности.

— Одевайся, милая, и выметайся, — заявил Малаган, кидая в девку ее же рубашкой.

— Чего?

— Проваливай, говорю. Ты мне постель нагрела? Нагрела. Боле не задерживаю.

— Так чего… не будем… э-э-э? — удивилась она и продемонстрировала свой необъятный бюст.

— Ты чего, спятила, красавица? Ты в зеркало-то смотрелась когда-нибудь? — спросил островитянин.

— А чо?

— А то, что спрячь свои телеса, ради всех богов. — Мэд поморщился: — Ты такую тяжесть таскать не устаешь?

— Все мое… — пропыхтела девчонка. — Вишь, им не нравится… всем нравится… мужик только рад… а этот?.. все высокородные — сволочи… только ночь угробила…

Она не на шутку обиделась и готова была вот-вот разреветься. Древнейшее из женского оружия, угроза слез, подействовало немедля.

— Я заплачу… — Он потянулся к кошельку.

— И за чего? Не, я — девушка честная. Мы к работе приученные…

Маленький подбородок взлетел к потолку, и разобиженная девица выскользнула за дверь в чем мать родила, сжимая рубашку в руке. Но не успел Мэд вздохнуть с облегчением, как она снова оказалась в поле его зрения.

— Ой!

— Чего «ой»?

— Там этот стоит… тип из Равила, — шепотом пролепетала шлюха и прижалась спиной к створке двери. — Можно, я подожду немного? Шибко боязно.

— А что, он тебе угрожал?

— Страшный он человек, это ж по глазам видно. Девки его как огня боятся.

Она стояла такая несчастная, голыми ногами на полу, трясущаяся не то от холода, не то от страха, что Мэд сдался.

— Ладно, ложись обратно, только в рубашке. Тебя как звать?

— Фивиль.

— Ты когда в последний раз мылась, Фивиль?

— Вчерась.

— Незаметно.

— Ну, третьего дня.

Ночи в начале весны бывают очень холодные, а сквозь щели в окне так и задувало ледяным ветром. Все равно нужно было быстрее согреться и, надо сказать, как показывает опыт, шлюхи в таких делах подходят не хуже иных других теплых предметов.

Девушка еще некоторое время робко пыталась снискать расположение Мэда в свою пользу, но быстро поняла тщету своих усилий, успокоилась и заснула. На ее счастье, храпеть она не храпела, иначе сразу бы была изгнана из постели. А вот Мэду не спалось. Попросту говоря, он не устал за минувший день настолько, чтобы заснуть сразу же, как упал на кровать. Спокойная жизнь в столице добавила Малагану барских привычек, но не в губительном для телесной силы количестве.

Первую половину зимы они с Торвардином провели в Орфиранге, потом перебрались в Квилг, а с первым теплом решили, что самое время собираться в дорогу и двигать в Ритагон. Удача, словно напоследок, решила одарить лангеров сполна всеми возможными радостями и удовольствиями. Женщины их любили бескорыстно, деньги легко лились в карманы, сами собой заводились друзья-приятели, а предчувствие скорого воссоединения ланги только придавало новых сил. Не побоявшись послевоенного отношения ко всем оньгъе, в Игергард вернулся Аннупард. Где-то в Тессаре осел Сийгин. Как говорится, все один к одному.

А Мэд… он с каждым днем чувствовал в себе все новые и новые силы. Волшебный Дар удивительным образом развивался, опровергая его же недавние заверения о посредственности своих возможностей. У Малагана стали получаться те вещи, о которых он раньше не мог и помыслить. Например, магия превращений. Теперь ему ничего не стоило наложить на себя или кого-то другого обманную личину, отвести глаза и создать любую иллюзию. Видимо, та часть себя, которую Мэд отдал за жизнь младенца в Тартоннэ, оказалась также и чеком на предъявителя, который он сумел оплатить. Считается, что все изменения, происходящие в жизни человека, — к лучшему. Но у неудавшегося великого герцога Эрмидэев такого ощущения не складывалось. Невзирая на удивительные успехи в магии, он с каждым днем ощущал себя все более и более отстраненным от жизни. Ледяной панцирь, растущий изнутри, свойствен всем сильным магам, и тут ничего не поделаешь. Другое дело, как все эти изменения обернутся для будущего ланги? Мысли Мэда плавно сместились на Ириена Альса. Эльф скоро даст о себе знать, без всякого сомнения. И тогда… О том, что случится после того как они все снова соберутся вместе, Мэд не пытался загадывать.

Наверное, стоит обвинить в излишней подозрительности Кроличью Луну, но мысли о господине Валлэ не давали Малагану уснуть. Он пялился в потолок, перебирая события прошедшего дня, строил всевозможные догадки и никак не мог смириться с недостатком фактов. Не дожидаясь, пока умственные мучения достигнут апогея, Мэд выскользнул из постели. В его сумке хранилось всё для необходимого ритуала. Более того, у Малагана имелся даже подходящий образец для личины. Для надежности он дал девушке вдохнуть ароматного снотворного зелья, и когда она стала дышать ровно и размеренно, приступил к основной части перевоплощения.

Тихий речитатив, плавность жестов, ясность мыслей и последовательность желаний — только так и плетется прихотливое кружево колдовства. Звук речи на староаддале способен заворожить сам по себе, но только сила мага может преобразовать условные изменения в реальность. Мэд осторожно смочил пальцы в свежеприготовленном зелье, и по мере того как руки его обрисовывали черты Фивиль, происходило наложение личины на его собственное лицо. Загляни в этот момент в комнату кто-нибудь особо любопытный, точно спятил бы. Мэда окутывало легчайшее облако молочного цвета, временами оно шло радужными пятнами, иногда вспыхивало синеватым сполохом. Но в итоге выходило, что одна Фивиль спала на кровати, а вторая, точно такая же, неотличимая, стояла над ней и нашептывала себе под нос что-то неразборчивое.

Затем удачная копия открыла окно и с немыслимой для оригинала ловкостью вылезла наружу, прямиком на крышу навеса, который защищал крыльцо от дождя. Ступая как можно более осторожно и тихо, Мэд подобрался к окну господина Валлэ и приник к щели в ставнях.

Подозрения его не обманывали, и Кроличья Луна была совершенно ни при чем. Невинный землевладелец расставил на полу несколько серебряных светильников, и, поместив в центр многолучевой звезды матово-белый каменный шар, общался со своим невидимым собеседником на ти’эрсоне. На самом настоящем эльфийском языке, в котором Мэд, в бытность лангером, поднаторел лишь в той мере, чтобы понимать только общий смысл разговора. Несложное заклинание обострило его слух до предела, но сквозь ставни до него доносились только жалкие обрывки фраз. Малаган затаил дыхание…

–…я постараюсь, лорд Арьятири… командор Элверт… да, разумеется… перехватить… лорд Арьятири… эрмидэец… тот самый… ланга…

От звука имени злейшего Альсова врага Мэд дернулся и едва не свалился с навеса. Нельзя сказать, чтобы Малаган так сильно испугался. Зеленая Ложа обычно редко лезет в дела людей, но сама по себе представляет немалую силу и если уж начинает серьезную игру против кого-то, в данном случае против Альса, то малой кровью дело не обойдется. А значит, все правильно. Ланга должна снова возродиться. С этим убеждением лангер-маг вернулся в свою комнату.

Утро разбудило Мэда ударами топора по дереву где-то во дворе. Он проснулся сразу, но еще некоторое время прислушивался, пытаясь определить, что же, собственно, происходит. Деревьев рядом с постоялым двором он не приметил.

— Что ж это Руфийну-то с утра неймется? — недовольно пробормотала Фивиль.

— А ты пойди погляди, потом мне скажешь, — посоветовал Малаган обманчиво ласковым тоном.

Непохоже, чтобы лангер обрадовался присутствию живой «грелки». Девушке полагалось исчезнуть еще до рассвета. Поэтому Фивиль послушалась беспрекословно.

— Чегой-то строют, а чего непонятно.

В отличие от гулящей девчонки, Мэд сразу догадался, что господин Руфийн решил поскорее воплотить давешнюю задумку в жизнь. Не исключено, что оборотистый орк всю ночь был занят подсчетом грядущих прибылей и, едва рассвело, распорядился начать постройку сарая для кулачного боя. О предприимчивости орков ходили легенды, уступавшие по красочности только байкам о вековечной тангарской скупости.

Мэд выпроводил девушку, дав ей на прощание целый полусеребряный ягр в возмещении морального ущерба. Лишь бы исчезла поскорее.

— А что же господина Валлэ не видать? — спросил он как бы невзначай у хозяина постоялого двора, когда спустился в трапезную.

— Еще до рассвета убыл. Шибко торопился. Прямо пятки у него горели, — пояснил орк. — Чего на завтрак изволите?

— А что есть? — по традиции поинтересовался Мэд, но без всякого энтузиазма.

— О! — Глаза орка закатились под лоб от нескрываемого восторга. — Каша с подливкой и домашняя колбаса. — Ухмылка на его лице была самая что ни на есть издевательская. — И пиво, — добавил он, на радостях потирая ладони. — Но уже не за так, а за деньгу.

Кто сказал, что в провинции живут одни лишь доверчивые простаки?