Я выбираю тебя. Книга первая

Людмила Андреевна Евсюкова

Жизнь подростков полна неожиданностей. Героиня романа учится любить, ценить хорошее и отвергать плохое. Умная помощь окружающих помогает ей в этом. А негативное вмешательство вселяет неуверенность и толкает на необдуманные шаги. Говорят, нельзя войти в текущую воду дважды. А жаль. Было бы здорово, устала героиня, наделала ошибок, вернулась бы в прошлое, набралась сил, эмоций, новых знаний. И продолжила бы борьбу за свое счастье.

Глава 2. Переезд из Грозного. Жизнь в Ищерской

В казачью станицу, где проживали родственники, мы приехали поздно вечером. На улице уже горели фонари, и воздух остыл от дневного жара. Разгрузив машину, взрослые поспешно накормили и отправили двух своих дочерей и нас в детскую комнату.

Закрыв дверь, они приступили к вечерней трапезе сами. Хоть и старались прижать дверь накрепко, она приоткрылась. Никто не обратил на это внимания, зато я теперь видела и слышала весь их разговор за столом.

Сначала все ели молча, разговор был отрывочным. Можно сказать, он попросту не клеился. Ясное дело, родственники не были в восторге от приезда сестры с детьми. Свалились, как снег на голову, без предупреждения или согласования. Приняв на грудь по сто граммов за внезапный приезд, родные мало — помалу разговорились.

Мама, как и все женщины, считала себя правой и обиженной. Это сквозило из ее рассказа:

— Никогда не забуду, как однажды Андрей сказал, что имеет право из-за моей холодности к нему гулять на стороне…

Тетя Вера, полная белокурая женщина, перебила ее:

— Глупая, да он, видно, просто пугал тебя, показывал свою власть над тобой! Они это любят! Или настолько был неуверен в себе, что для самоутверждения старался внушить тебе, что он сильный и незаменимый…

Хмыкнув, дядя Коля возразил:

— Причем тут сила?! Мужчина может быть сильным, не прибегая к унижению или оскорблению. Здесь что—то другое. — Он замолчал, в раздумье, почесывая затылок:

— Не обижайся, Даша, я тебе зла не желаю. Знаю точно, что вы, женщины силы черпаете от окружающей природы, а вот мы ее берем от вас. Таково устройство жизни. Не мы его придумали, не нам и судить его. Прости, может у вас с Андреем нелады с сексом были?

Ведь ты пойми, не найдя отзыва в тебе, он на стороне найдет ту, которая с готовностью осчастливит его.

Мама, как от пощечины вздрогнула от этой фразы. Не донесенная до рта вилка с капустой, казалось, зависла в воздухе.

— О каком сексе может идти речь?! Я и на работе, и дома. Он вечно пьяный и злой. Да и помощи от него ведь никакой! Так наработаюсь, что не до отношений в кровати! Да и дети ведь уже большие!

Дядя Коля лишь возразил со вздохом:

— Дети они у всех дети. И на работу все ходят. А вот мужья, как мы знаем, не у всех смотрят в сторону. Иные от своих жен и шагу ступить не хотят, пылинки готовы сдувать с них. Ты бы чуть поласковей с Андреем-то была. Смотришь, и лад бы в семье восстановился. Поверь, на своем опыте это знаю.

Обиженная мама только огрызнулась:

— Ну вот, я еще и виновата, оказывается. Он будет шляться где-то, а я его ласкать должна?!

Ну, нет уж, милые родственнички. Я совсем другого мнения обо всех пьянках-гулянках своего суженого. И считаю, что такой отец моим детям не нужен! — Она побагровела от обиды на родственников.

— Даша, ну это ты зря! Хороший он или плохой, ты детей от него родила. Значит, он во все времена останется для них отцом. Это для нас мужья могут быть бывшими. А для них он навсегда останется настоящим. Каким бы он ни был, — возразила тетя Вера.

Разговор принимал совсем не то русло, которое ожидала создать моя мама.

— Мне кажется, ты, кумушка, не права. Работа работой, но для каждой женщины главнее всего должна быть семья. Думаю, Андрей не искал бы кого-то на стороне, если бы ты жила для него, была каждый раз новой.

Большинство женщин, как ни странно, выйдя замуж, перестают бороться за внимание мужчины, — с огорчением продолжал дядя Коля, почему-то оглянувшись сначала на свою взлохмаченную жену, потом на маму.

Если в намерения родственника входило как-то вразумить, успокоить гостью, то последней фразой он, кажется, взбесил ее.

— Сейчас не крепостное время! Это мужчины должны добиваться нашего расположения, а не мы под них подгибаться! Ни под кого не подстраивалась и не собираюсь делать это впредь! Пусть спасибо скажут, что мы за ними стираем, кормим их, поим, как детей! И ночами не спим, переживаем, где они, что с ними случилось! — Сквозь зубы процедила мама.

Она резко поднялась со стула. С грохотом отодвинула его в сторону. И, сказав, что время позднее, пора спать, отправилась в спальню на приготовленную для нее сестрой кровать.

Заснуть в эту ночь мама так и не смогла, вертелась с боку на бок, попеременно поправляя подушку, простынь или одеяло. Голова лопалась от дум. В чем же ее вина, что семейная жизнь не удалась?

Разве она не пыталась вразумить мужа? Он жил, как хотел. И не слушал ее совсем. Странная получалась картина: прожив рядом с мужем восемнадцать лет, она не чувствовала себя счастливой, не ощущала вкуса замужества. Кроме детей от замужества она не получила ничего.

Мы на соседних кроватях спали, как ей казалось, спокойным, безмятежным сном. А в ее груди теснился комок сомнений, какое-то чувство опасности опоясало холодом ее тело с ног до головы. Сердце то бешено колотилось, то вдруг замирало. Мысли становились тревожней и назойливей.

Сон никак не шел. Она не находила ответов на множество мучающих вопросов. Лишь к утру, когда ночную тишину прервала петушиная перекличка, она задремала нервным сном.

Хотя передышка для мозга была кратковременной, проснулась она с четкой установкой поступить в создавшейся ситуации, не так, как все от нее ожидали. Ей надоело жить разумно, в угоду другим, делать все, как требует моральный кодекс.

Вчера стало ясно, что родные не разделяют ее взглядов на жизнь. И хотя они предложили временно остановиться у них для успокоения нервишек и пока найдутся работа и жилье, она твердо решила, как можно скорее покинуть это пристанище.

Несколько дней у нее ушло на безрезультатные поиски работы и жилья в населенном пункте, где жили родственники. Потом кто-то рассказал ей о большом наборе на работу на вновь организованной железнодорожной станции в станице Ищерской.

На следующее утро, наскоро позавтракав, она, с трудом открещиваясь от попыток родственников продолжить разговор, сразу после завтрака отправилась в эту станицу попытать счастья. Если там открывают новую товарную станцию, значит, есть возможность получить жилье и работу одновременно.

На новое место жительство мы переезжали в кабине грузовой машины, которую вел разговорчивый дяденька Ваня, явно симпатизирующий моей матери. К слову сказать, внешности она была незаурядной. Правильные черты лица, обрамленные завитыми светло-русыми волосами, привлекали к себе мужское внимание. Даже некоторая полнота не портила ее внешней прелести.

Дядя Ваня как мог, старался понравиться симпатичной пассажирке. А в ответ только вежливые «да» и «нет». Целый месяц после переезда семьи на новое место жительства он под разными предлогами появлялся в комнатке, предоставленной нам. Он и помощь в обустройстве комнаты в бараке оказывал, и мастерил недостающую мебель. Но расположения от моей матери так и не дождался.

После шумных отношений с мужем ей еще долго придется привыкать к спокойной жизни. Она перестала верить мужчинам. И давно уже вышла на работу стрелочницей, старательно уклоняясь от ухаживаний дяди Вани при любой встрече.

Мужчина стал появляться реже. Вскоре он нашел себе пару и женился на одинокой станичнице, крохотный домик которой приветливо улыбался прохожим чисто вымытыми стеклами и находился метрах в ста от школы.

Бараки, населенные новоиспеченными железнодорожниками, были полны тоненьких голосов. Почти в каждой из двадцати комнат были дети разных возрастов. Малыши, пока старшие братья или сестры учились в школе, носились по длинному коридору и по участку под окнами. В школу, которая находилась примерно в трех километрах от станции, ученики обычно ходили всей ватагой.

Мы с Вовой быстро нашли друзей по интересам. И стали все свободное время проводить с ними. В числе них было трое совсем взрослых ребят. Они учились в разных учебных заведениях. Домой приезжали на выходные и каникулы. Остальные учились в школе.

После занятий мы спешили домой, переодевались, брали ведра и снова в школу. Оттуда совхозными машинами нас развозили по виноградарским бригадам для работы. Я хорошо училась и старалась не уступать станичным друзьям в сельских работах, хотя впервые за свою жизнь здесь увидела, как выращивают виноград в таком количестве. От горизонта до горизонта простирались поля с виноградными кустами.

Когда наша семья была полной и проживала в городском коттедже, во дворе у нас возвышалась виноградная беседка, дающая хорошие кисти колерованного винограда. Отец ухаживал за ним с большим удовольствием. И очень гордился сортом розового винограда с вдавленными одна в другую ягодками-виноградинками.

Каждая из этих кистей достигала около трех килограммов. Он хвастался им, а мы с матерью молили Бога, чтобы не было этой прелести. Кроме постоянно пьяного лица родителя мы не видели после сбора урожая ничего. Рвать нам кисти запрещалось, все ягоды отправлялись на изготовление вина.

Я не могла поверить своим глазам, когда взглядом пыталась объять все виноградники. От обилия сортов и вкусов голова шла кругом. Мы наполняли срезанными ягодами ведро и относили учетчице на трактор. Та заносила в строку каждого сборщика количество собранных ягод за день. А в конце месяца мы, как полноправные виноградари, получали зарплату. Это были, конечно, не огромные деньги, но достаточные для использования на личные нужды и, кроме того, полученные за собственный труд.

На пути к месту работы и обратно мы пели пионерские песни или:

От Махачкалы до Баку

Волны катятся на боку,

И, вздымая, бегут валы

От Баку до Махачкалы.

Возвращались мы уставшие, но это не мешало понимать, что посильную помощь родному совхозу мы оказали. А по вечерам, наскоро справившись с домашними заданиями, встречались с друзьями под нашими окнами или на перроне вокзала.

Как-то раз, играя в прятки, мы обнаружили в дворике вокзала заросшую травой могилку со звездочкой. Оказалось, это памятник неизвестному солдату. Ради интереса стали рыться в библиотеке, расспрашивать старых жителей станции, писать письма и запросы. И нашли-таки, чья это могила.

Благодарности приглашенных родственников не было предела. Сбор пионеров с горном, барабанами, речами и слезами был проведен пионерской организацией школы на высоком уровне. Мы были довольны, что работали не зря, кто-то разыскал своих родных. А большего и не требовалось.

Наша жизнь на станции кипела, как вода в котле. Игры в нашем возрасте были, чуть ли не главным занятием. В прятки, в садовника, в казака-разбойника, в догонялки, в знамя — вот некоторые из игр, что скрашивали наше свободное время. А когда не было желания участвовать в подвижных играх, мы просто плечо к плечу сидели на бревне и играли в садовника или хохотали от смешных анекдотов или историй.

Надя как-то рассказала, сотрясаясь от смеха, случай с ее сестренкой Олей:

— У нашей Мурки появились маленькие котята. Оля, естественно, решила взять над ними шефство: нянчила их, таскала везде с собой. Когда я пришла из школы, она вдруг забегает в дом и кричит с порога:

— Няня, там один котёночек всю мордочку в молоко себе испачкал! Он что, теперь грязный будет ходить?

Я отмахнулась: — Не думаю, мама вылижет его с ног до головы.

Оля удивленно подняла брови вверх, потом поворачивается к маме, которая в это время доваривала манную кашу для нее и только что поднесла ложку ко рту:

— Мам, вылижешь?!

У мамы от неожиданности ложка из рук выпала.

Все засмеялись.

— Юмористка твоя Олька, — смеясь, сказала я. — Как-то я ждала тебя, когда оденешься для похода в вагон-клуб. Она подошла ко мне и говорит:

— Оль, а почему у моей мамы такой большой животик?

— Хочет братика тебе купить.

— А я что, тоже была сначала в животике у мамы?

— Ну да. Сначала у мамы увеличивается животик, потом появляются детки.

— И Лида, и Надя, и Сережа, — все там были?

— Да.

— Так что, мы матрешки что ли?

Ее округлые глаза, казалось, вот-вот из орбит вылезут.

И она принесла мне свою любимую игрушку, показывая, как все ее братья и сестры помещались в мамином животике.

У Вовки Кузнецова тоже была маленькая сестричка. Он ухмыльнулся:

— А наша Наташка сегодня взяла в рот травинку и говорит:

— Мама, гляди, я курю, как папа,

— Наташенька, а курить нельзя.

— А почему папа курит?

— Так взрослым дядям разрешается иногда курить сигареты, а маленьким деткам нет.

— Так это же просто травка, не сигареты, — выдала Наташка.

— Ну и детки пошли, все-то они подмечают, — отозвался, оправившись от смеха, мой брат Вова.

Он был выше среднего роста и необычайно красив. Длинные и блестящие волосы каштанового цвета спадали на его плечи. Глаза небесного цвета отсвечивали в солнечные дни зеленцой. Он гордо носил над землей свою голову. Ноги его, казалось, не касались земли — складывалось впечатление, что он парил над землей. Он вскружил голову не одной девушке.

В то же время он отличался чрезмерным самолюбием и был недостаточно прилежен. Поэтому учеба в школе у него не задалась. Он учился в 8 классе школы, когда не подчинился требованиям учительницы немецкого языка. Между ними возникла почти потасовка. Брат перестал посещать школу, поступил в Грозненское ПТУ. И стал появляться в станице только по выходным и во время каникул.

Когда Вова окончил училище, он стал работать на станции Ищерской в котельной, отапливающей два наших жилых помещения. Располагалась она в середине барака, где жил он со мной и матерью. Ее окна и дверь выходили на сторону железной дороги. В небольшой комнатке стоял крохотный котел. Возле него постоянно была горка угля и лопата. Брат периодически подбрасывал уголь в топку. Уголь тлел, в комнатах жильцов становилось тепло и уютно.

Мы набивались в маленькую котельную, как селедки в бочку. Нам нравилось общение в этом теплом и чистом помещении.

Вова как-то говорит:

— Вчера ко мне Миша Булкин заходил, рассказал анекдот про моего тезку, обхохочешься. Хотите послушать?

— Конечно!

— Еще как!

— Валяй!

— Так вот: « Учитель, недовольный ответом ученика у доски, как-то говорит:

— Дети, кто будет учиться на отлично и хорошо в школе, попадет в рай. Если он будет лениться и получать плохие оценки, то в ад.

Поднимает руку Вовочка:

— Иван Иваныч! А кто-нибудь живым школу окончит?

Мы хохотали и от того, что действительно анекдот оказался смешным, и от того, что наш серьезный Вова вдруг повеселел.

Надя была года на три старше меня. У нее много братьев и сестер. Придя в бедно обставленное жилье подруги, я поражалась количеству кроватей, на которых располагалась вся ее многочисленная семья.

У нас с нею оказалось много общего: даже мыслили одинаково.

У Нади был брат Серега, возрастом чуть младше меня, который вздыхал по мне, не получая взаимности. С ним я ходила вечером в центр села, чтобы встретить подругу с уроков во вторую смену. Мы забирались на камни или пеньки, что попадалось под руки, чтобы заглянуть в класс и дать понять подруге, что мы ее уже ожидаем.

Однажды мы с Надей с разрешения моей мамы поехали в гости к ее родственникам в поселок Садовый. Он находился где-то недалеко от Моздока. Сказано, дети. Для нас не существовало прошлого или будущего. Мы жили в настоящем и по-настоящему: носились с друзьями по полям и поселку, были довольны поездкой и счастливы оттого, что вместе. Набрав подсолнухов на совхозном поле, радовались жизни, щелкая семечки и весело щебеча.

Мне почему-то на всю жизнь запомнилась четырехкомнатная квартира родственников подруги, в которой все три спальни находились с одной стороны и выходили дверями в большой зал. И я долгие годы мечтала заиметь для своей семьи именно такое жилье. В гостиной возле стены, противоположной дверям спален, стоял диван, на котором все жители квартиры и гости устраивались рядышком, и смотрели телевизор.

Мы с Надей жили, душа в душу. Я была покладистой и верной подругой. То же самое получала от нее. Мы без боязни делились секретами. И каждая была уверена, что никто из посторонних не узнает о них.

Надя страдала от неразделенной любви к моему брату-красавцу. Я знала об этом тайном чувстве подруги. Та сразу же менялась в лице при его появлении. Но никому не выдала сердечной тайны подруги, хотя и намекала брату, чтобы обратил внимание на нее. Но мои намеки так и остались в воздухе.

Каждый раз при встрече с нею я знала, каким будет ее вопрос после приветствия:

— Как там Вова? Когда он приедет?

Я что-то отвечала, она радовалась или расстраивалась. И все равно с надеждой и ожиданием смотрела в ту сторону, откуда мог показаться он.

Мне было больно от ее страданий. Но ничем не могла их облегчить. Вове она тоже нравилась, и всякий раз, как он приезжал к родным в станицу, их тянуло друг к другу. Они почти всегда оказывались рядом на скамейке, смотрели с обожанием друг на друга. Но он не был способен на подлый поступок.

В те годы у него появились более глубокие потребности, чем просто сходить с девушкой в кино и потом проводить ее домой. Он учился и жил в городе, который часто развращает психику молодежи. Там много доступных женщин и увеселительных заведений. Зачем же пудрить мозги честной девочке?!

Мы с удовольствием слушали музыку и хорошо пели. Причем, почему-то, даже внезапно заводя какую-то песню, выбор был одинаковым. Одно и то же нас волновало и расстраивало. В то время по приемнику слушатели часто просили исполнить Полонез Огинского.

Мы тогда безмолвно смотрели на приемник, подперев руками голову. И, слушая любимую мелодию, прокручивали свои жизни через призму этого шедевра.

Еще мы в окружении станционных друзей ходили в клуб на просмотр фильмов. Как-то посмотрели фильм» Трембита». И всю дорогу из станицы до дома копировали слова, жесты и песни из фильма.

Особенно правдоподобно это получалось у Нади. В то время была мода на клетчатые рубашки. Надя была в такой рубашке и так комично копировала героев фильма, что мы с ребятами со смеху падали всю дорогу.

Но чаще всего фильмы смотрели в вагоне-клубе, которые в те годы бороздили дороги — пути с остановками на маленьких станциях. Тогда уже любимыми фильмами наслаждались по несколько раз. И знали диалоги наизусть. И опять смешнее всех киношные герои — Сметана, Шурик или Бумбараш — выглядели именно в исполнении Надежды.

Говорят, бедняк думками богатеет. Все мы с друзьями были из простых рабочих семей. И часто шутили:

— Оль, а что бы ты сделала, если вдруг ни с того, ни с сего разбогатела?

— Это как?

— Ну, например, выиграла бы в лотерею целый миллион рублей!

— Ого! Нам никогда в лотереях не везло.

— А вдруг?!

— Самое главное, мы бы купили дом с садом и огородом. Все в него. Может, взяли бы машину. Вова выучился бы на водителя.

— А что еще?

И мы начинали общими усилиями придумывать, что необходимо человеку для полного счастья. Но так и не могли сразу истратить весь свалившийся на голову вымышленный выигрыш. Тогда приступали «покупать» подарки для родных и близких. В те годы запросы у нас были мизерными: только самое главное.

Как-то глубокой осенью я задержалась на совете дружины в школе. Чтобы сократить путь домой, пошла не по проезжей части дороги, а напрямик по полю, израненному снарядами во время войны. То тут, то там виделись котлованы от взорванных бомб, заросшие травой. Они представлялись мне естественными памятниками человеческой жестокости.

Я шла по полю и на ходу обдумывала, как страшно и трудно было выжить в войну, когда вокруг стреляют, убивают и бомбят. Каким же надо было быть счастливчиком, чтобы избежать участи многих миллионов погибших во время этой страшной войны?!

Мой дедушка во время войны работал заведующим почтой в этой станице. А мама, тогда еще семнадцатилетняя девушка, разносила похоронки и письма от солдат адресатам. Жили родные на том самом месте, где теперь стояли школьные мастерские. И нынешние одноклассники сейчас там мастерили лавочки, топорища и табуретки.

В войну немцы стояли в нескольких шагах от почты. И на месте нынешней школы они хоронили своих погибших солдат. Кирпичный туалет теперь находился во дворе слева, позади школьного здания. Зимой, когда девочки во время перемен гурьбой направлялись в его сторону, на них набрасывались со снежками мальчишки. Стоял девчачий визг, гвалт. Некоторые школьницы так и возвращались в класс, не попав в туалет.

Потом во время урока, краснея, они отпрашивались у учителей по разным придуманным причинам: то к директору срочно надо сходить, то воды попить, то еще по какой-то другой причине.

В моем характере выделялось много мужских черт, одной из которых было отсутствие желания визжать или поддаваться мальчишкам хоть в чем-то. Когда они нападали, я кому-то подножку подставлю, кого-то сама снегом забросаю, от кого-то увильну, кому и синяк под глаз поставлю. Но все равно пройду туда, куда надо.

И вот теперь я шла по полю и думала:

— Зачем, интересно, Бог повторно повернул жизненную дорогу матери в эти места? Может, она что-то не довершила здесь, пока была молодой? И теперь должно что-то измениться в ее судьбе!? Мама рассказывала, что у нее в годы войны был парень, с которым она в мечтах связывала свое будущее, но он погиб под Ленинградом. Или, может, это знак для меня?

Размышления были прерваны глухим отзвуком шагов обгоняющей меня новенькой девчонки с хвостиком из параллельного класса. Я впервые увидела ее вблизи. Поэтому внимательно осмотрела ее. Большой открытый лоб, умные, прозорливые глаза. Несколько тусклые волосы выглядывали из-под неопределенного цвета шапочки.

Девчонка от быстрой ходьбы раскраснелась, на лбу выступил пот, хотя продолжала держать руки в карманах широко распахнутого длинного пальто. Мы просто улыбнулись друг другу, и каждая продолжила ходьбу в своем темпе. Мне понравился открытый взгляд новенькой, захотелось с нею подружиться.

Провожая ее взглядом, я невольно перевела свой взгляд на свое донельзя укороченное своими собственными руками пальто: лишь для того, чтобы не выглядеть старомодной. И мне вдруг стало не по себе. Живя во время мини-юбок и беленьких носочков, эта девчонка не постеснялась показаться немодной в своем длинном пальто. А я свое новое пальто укоротила так, что из-под него бессовестно выглядывали мои совсем не идеальные ноги.

На следующее утро я проснулась в хорошем настроении. На улице накрапывал мелкий дождик, постукивая по подоконнику. А сквозь тучи то там, то тут пробивались солнечные лучики. Я восторгалась такой погодой. И всегда отмечала чистоту и блеск от влаги, подставляя ей свои лицо и руки.

Все школьники готовы были отправиться в школу, когда двери соседнего барака открылись, и вышла вчерашняя новенькая. За нею следом выбежали две ее сестренки примерно восьми и пяти лет. Они стали прыгать вокруг старшей сестры и, видно, тоже радовались мелкому дождику. Старшая и средняя сестры поравнялись со мной:

— Вижу, тебе нравится дождик? — Просто сказала новенькая и протянула руку, — Ира.

— Оля. — Я пожала ее руку. — Обожаю, когда моросит дождь. Вся природа омывается тогда и блестит! Кому такое не понравится?

— Давно хотела познакомиться, но все как-то не получалось.

— И мне. Ты же вчера меня стремительно обогнала на поле…

— Тогда не до знакомства было. Я очень спешила. Маме в ночь на работу. А сестренки остались бы без присмотра. И главное, без меня и моей сказки на ночь они даже заснуть не могут, — пояснила Ира.

При этих словах старшей сестры Надя покраснела.

Новая знакомая рассуждала и вела себя совсем по-взрослому. Мне показалось, что есть в нас что-то общее. И оно обязательно сблизит, сделает друзьями.

Разговаривая, мы продолжали не близкий путь в школу.

— Оль, ты здешняя? Или откуда-то издалека приехала? — Поинтересовалась Ира, отбросив рукой с лица намокшую челку.

— Мы из Грозного.

— Вы — это кто? — спросила она.

— Я, мама и старший брат.

— А-а. Симпатичный брюнет с голубыми глазами — это твой брат? — Оживилась Ирина.

— Да. А ты откуда его знаешь? — удивилась я.

— Я не знаю его! Просто видела несколько раз. И все, — покраснела новая знакомая.

Она на миг замолкла. В ее душе шла борьба между любопытством и воспитанностью. Первое взяло верх.

— Извини, а что же вы без отца? Матери ведь одной трудно обеспечивать семью и справляться с вами.

Я помолчала. Но, будучи натурой открытой, сказала:

— Ничего, выдюжим. Мы с мамой от него уехали!

Установилось безмолвное молчание. Слышны были лишь наши шаги и шуршание мокрой от дождя травы под ногами. Через промежуток времени, поборов в себе тяжелые воспоминания, я с долей пафоса произнесла:

— Зато теперь никто не мешает нам спокойно спать по ночам! Мир стал для нас цветным и ярким. А раньше виделся больше в черно — белых тонах.

Ира поняла: в семье не все было гладко, если мать отважилась бросить мужа. Видно, не зря говорят: не всегда жизнь бывает в виде цветущего сада. Иногда в ней, как и везде в природе, встречаются сорняки и колючки.

Надя в эти дни занималась подготовкой к предстоящим выпускным экзаменам. Мы с Ирой все больше свободного времени стали проводить вместе. Обе любили читать. Потом обменивались впечатлениями, мечтали, делились девичьими секретами. Как раз был возраст, когда каждый шаг казался событием, время первых влюбленностей и потерь. Всерьез мы никогда не ссорились.

Подруга — она ведь на то и подруга, что нужна всегда, как воздух, со своим оптимизмом, иронией, критическими замечаниями и сильным, решительным нравом, которые иногда встряхнут и на место поставят. А в трудный момент поддержат, не дадут пасть духом. Рядом с друзьями жизненные проблемы становятся рядовыми случаями, а радость ощущается сильнее в два раза.

Я всегда была в кругу друзей. На праздник 8 марта ребята дарили мне больше всех сувениров, цветов и подарков. Некоторых друзей я даже упрашивала подарить свой сувенир не мне, а кому-то из обделенных подарками подруг.

Так своей просьбой преподнести подарок не мне, а новенькой девочке Ире, я сдружила ее с Мишей, сыном материной подруги тети Вали Булкиной. Он уже учился в ПТУ, появлялся на станции только во время каникул, отличался добротой, скромностью и порядочностью.

Но его знаки внимания я не воспринимала всерьез. Не все хорошее, что блестит. — Мне по душе были хорошо знакомые уличные мальчишки моего возраста, с которыми складывались просто дружеские отношения.

Я тогда дружила с Витькой. Он жил в том же станционном бараке, что и наша семья. Дружба заключалась в том, что мы сидели рядом во время игр, ходили вместе, он оберегал меня от неприятностей. Я всегда чувствовала на себе его обожающий взгляд, греющий душу. И гордилась, что имею такого друга. А когда друзья расходились по домам, я позволяла ему положить свою руку на плечо, как бы обнять меня.

Но если мне хватало его обожания и взглядов, ему хотелось чего-то большего. Он как-то попытался поцеловать меня, за что схлопотал пощечину. И некоторое время мы тяжело переживали разлад. Он одиноко бродил мимо моих окон, я горделиво старалась не замечать этого. И оба переживали.

Как-то вечером Ира взялась за нелегкое дело — примирение двух страдающих друзей.

— Не я его обидела. И не буду мириться с ним первой. Пусть поймет: не все в жизни случается так, как ему только захочется. Иногда надо считаться с мнением или желанием других, — кипела я от обиды.

— Да не переживай ты! Я просто поговорю с ним. Ты ведь не просила об этой услуге, я сама вызвалась. Но, если честно, зря ты кипятилась: он тебя любит, хотел всего лишь поцеловать. А ты всполошилась, будто что-то страшное могло произойти.

— А лезть с поцелуями ты считаешь не страшным? Я не собиралась с ним целоваться. Ладно, он уже взрослый, а я еще школьница. Мне и без этого хорошо. — Я провела рукой по губам. — Да я никогда ни с кем и не целовалась, — застеснялась я.

— Зря ты противишься. Это очень даже приятно. Когда Мишка меня целует, кажется, кровь во мне вскипает.

— А я не хочу, чтобы кипела моя кровь. Мне хорошо уже от того, что он рядом. Ценит дружбу и заботится обо мне.

Ира вытянула губы трубочкой:

— Ну, я вижу, ты его не любишь. Когда любишь, каждое прикосновение любимого парня кажется приятным. А ты сейчас просто переживаешь, что осталась без любимой игрушки.

Ирина вышла на крыльцо барака, где маячила одинокая фигуры Вити. Я стояла у окна и наблюдала за ее разговором с парнем. Они сначала громко разговаривали, потом стали говорить шепотом. И вот перед моими глазами возникла нелицеприятная картина: переговорщики целовались, сидя на лавочке под моим окном.

Я ушла в другую комнату, чтобы не видеть этой картины. И заплакала навзрыд.

Но, странное дело, выплакавшись, долго на подругу не обижалась. И обвинила в этом поступке своего бывшего приятеля Виктора, а не ее. А выплакав всю боль за несколько дней, я тут же рассталась и с обидой.

Теперь уже и сама увидела, что он не красивый, грубый и неотесанный. И не могла понять, что я в нем нашла, когда дала согласие на дружбу?! Он не был для меня ни образцом, ни предметом особенных чувств. Ира была права, я его не любила, просто считала своей собственностью.

Несколько дней мы с Ирой старались не попадаться друг другу на глаза. При этом продолжали хорошо учиться в школе и участвовать во всех мероприятиях, проводимых в ней. В середине октября, когда осень уже хозяйничала за окнами, в хорошо натопленную школу пришла работница совхозного клуба и пригласила постоянных активисток принять участие в выступлении хора перед односельчанами в ноябре.

Оглядела девочек и спросила:

— Я могу надеяться на исполнение вами еще и любимых песен наших селян?

Мы закивали в знак согласия головами.

После двухнедельных репетиций наступил день выступления. Мы с утра ходили стайкой по школе, чувствуя волнение и прилив сил. Предвкушение чего — то особенного не давало покоя. Среди выбранных номеров для концерта было выступление Иры. Я диву давалась всегда, когда та выводила любую мелодию чисто и мелодично при заикании в жизни.

Выступление было назначено на восемь часов вечера. Для нас это было слишком позднее время. Родители не были в восторге от такого расклада. Хорошо хоть шли мы в центр станицы не поодиночке, а гурьбой.

За час до начала концерта мы, маленькие артистки отправились вчетвером через израненное поле, где за каждым кустиком нам бы мерещились неприятности, будь каждая из нас поодиночке. А вместе, оказывается, и бояться не так страшно.

По дороге я поведала Ире, какие бои происходили в семье, когда родители жили вместе. Ира произнесла тогда банальную вещь:

— Да, уходить быстро и красиво, с высоко поднятой головой могут только герои романтических мелодрам. В жизни развод родителей — это процесс скандалов, оскорблений и потасовок. Причем, очень долгий. После одной из таких стычек, отец вырвал меня из рук матери и швырнул на пол, как ненужную вещь. И теперь вот я заикаюсь. А виной всему жестокость отца.

По ее щекам катились слезы. Она вытерла их с лица рукавом:

— Как видишь, причины появления на этой станции у нас сходные. Вы приехали из Чечни, мы с Урала. Разница только в том, что моя мама нашла достойного мужчину и теперь не одна нас воспитывает. Он нас троих за родных детей считает. И заботится о нас лучше родного отца. Твоей маме будет труднее.

Мы шептались, взявшись под руку, и сильно отстали от маячащих впереди силуэтов Тани и Наташи. Некоторое время после доверительного разговора стояла пронзительная тишина, прерываемая нашими всхлипываниями или необходимостью вытереть непрошеные слезы.

Ира, наконец, взяла себя в руки, и улыбнулась:

— А вообще, несмотря ни на что, надо радоваться жизни. Даже небеса тогда будут с нами.

Веселясь, мы радуем наших ангелов, очищаем свою ауру и улучшаем жизнь. Беспокойство преграждает путь птице счастья к нам, и отравляет нашу жизнь!

В эту минуту она казалась действительно счастливой и беззаботной.

— Что еще за птица счастья? Откуда ты узнала про нее? — удивилась я.

— О, это длинный разговор. Скажу только имя писательницы, кстати, совершенно молодой. Это Наталия Правдина. Она удивительно светло и по-доброму пишет свои книги. После их чтения жизнь наполняется смыслом. Хочешь, дам почитать? Там у нее и про птицу счастья прочитаешь.

Кивок и мои горящие глаза были ответом на вопрос.

Мы стали вглядываться в темные силуэты, маячащие впереди.

— Надо девчат догнать, а то они что-то совсем притихли, — сказала я.

— От страха прижались друг к другу, как родные, — согласилась подруга. И засмеялась:

— Думаю, вместе нам будет легче бояться!

Мы со смехом захватили подружек под мышки, когда догнали. И спросили в один голос:

— Что, страшно?

— Еще как! А вы отстали от нас, и стало вообще невмоготу.

Во время выступления мы стояли рядом. И издалека казались сестрами. Обе одного возраста, роста и комплекции. Еще и с хвостиками.

Концерт прошел успешно. Мы хотели уже уйти. Нас попросили задержаться. После поздравления всех собравшихся с праздником Октября директор совхоза вручил многим активистам грамоты. А 11 человек, помимо грамот, получили путевки на короткую экскурсию в Ленинград. В том числе и мы с Ирой.

Когда мы уже подходили к дороге, по которой намеревались отправиться домой, нам встретилась стайка явно подвыпивших ребят. Они гоготали, как кони, свистели и, требовали остановиться для разговора. Мы некоторых ребят узнали. Ничего хорошего от этих подонков ожидать не стоило.

Ира, как самая смелая из подружек, заикаясь, и все же строго сказала:

— Идите, парни, своей дорогой! Нам не по пути!

— Еще как по пути!

Они, явно не собирались отставать от нас. Их дыхание и перегар ощущались близко за спиной.

— Бежим!?

Мой громкий крик долго звенел в ушах у каждой из подружек. Мы неслись теперь друг за другом по улицам станицы, казалось, со скоростью ветра. Ребята тоже были, видимо, не из слабых. Топот за спиной ослышался постоянно. Крики с гиканьем пугали нас не на шутку.

Когда силы были на исходе, Таня громко крикнула:

— На соседней улице живет моя бабушка! Сворачивайте направо! — и побежала вперед:

И вот, наконец, бабушкина покосившаяся от времени хатка с такой же дряхлой, как и само жилье, лавочкой возле нее.

Последней из нас во двор заскочила Наташа. Быстро закрыла калитку на крючок. Чтобы не расстраивать бабушку, решили сказать ей, что зашли просто воды напиться. А сами дышали, как загнанные на скачках лошади.

— Эх, молодость, молодость! Знаю я вашу воду! — прошамкала она и нежно погладила свою внучку по приклоненной к ней голове. — Вы осторожней-то в такое позднее время шастайте. Фулюганов щас на каждом шагу встретить можно!

Мы переглянулись. Когда отдохнули и собрались снова в дорогу, старенькая бабушка вызвалась проводить до трассы. Мы отговорили ее:

— Нас много, никто не тронет.

Выйдя из бабушкиной покосившейся хатки, мы с прижатыми пальцами к губам чуть ли не на цыпочках поспешили прочь, с ужасом слушая бредовые разговоры хулиганов. В пустой полуразрушенной хате напротив бабушкиной развалюшки слышались их громкие голоса. Один из них, нецензурно выражаясь, предлагал:

— Как только выйдут, хватаем новеньких, ну этих, Ирку с Ольгой. И тянем сюда.

— А с остальными что?

— Пусть катятся своей дорожкой! Они нам не нужны!

— Это верно!

Они опять загоготали и затопали ногами, как кони при виде кобылы. Этот гогот резал слух еще долго, пока мы быстрым шагом удалялись от страшного места по дороге.

Было темно и очень страшно. Хорошо, хоть трасса периодически освещалась проезжающими машинами.

Со временем страх отступил. Впереди нас ждали великие дела. Все позади, надо просто пережить этот день. Назавтра было намечено отправление в дальний путь. За ночь мы должны собраться в дорогу.