Повседневная жизнь языческой Руси

Людмила Алексеевна Черная, 2021

Возможно ли восстановить в подробностях повседневную жизнь обитателей русских земель дохристианской эпохи? Реконструировать их образ мышления, узнать, как они воспринимали окружающую действительность, почему поступали так или иначе в различных жизненных ситуациях? Ведь источников, повествующих об этом, почти не сохранилось. Автор книги находит свой путь решения этой, казалось бы, невыполнимой задачи, отыскивая отголоски языческих воззрений в народном мировосприятии, в обычаях и обрядах, сохранявшихся у русских вплоть до XX столетия, а также привлекая и другие, в том числе и археологические, материалы.

Языческий пантеон

Как мы видели, весь мир древнерусских язычников представал в их глазах единым, постоянно меняющимся и колеблющимся смешением различных богов, чистых и нечистых сил. Буквально каждый элемент этого мира имел своего маленького или большого антропоморфного представителя, с которым приходилось либо мириться, либо каким-то образом избавляться от него, либо покупать его расположение многочисленными жертвоприношениями. Но эта масса божеств имела свою иерархию, соподчиненность и зависимость, которую отразил пантеон богов. Причем народный пантеон отнюдь не полностью совпадал с государственным пантеоном, созданным, согласно летописи Нестора, князем Владимиром.

Как известно из летописи, в 980 году, то есть за восемь лет до введения христианства, великий князь Владимир Святославич создал пантеон языческих богов в Киеве: «…постави кумиры на холму вне двора теремного. Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и Хорса Дажьбога и Стрибога и Симаргла и Мокошь, жряху им наричюще я богы…»^[34] Далее летописец-христианин называет этих языческих богов «бесами», что не меняет сути дела — пантеон действительно существовал, но, возможно, включал не только перечисленных «бесов», но и других. Если соотносить названных божеств с первостихиями, то становится ясным, что Перун и должен был числиться верховным божеством, что Мокошь, символизирующая мать сыру землю, обязательно должна была входить в пантеон, что бог ветра — Стрибог — не мог не быть причисленным к главным божествам, так же как и бог солнца Даждьбог. Что же касается Хорса и Симаргла, то с ними вопрос сложнее. Вполне возможно, что они попали в пантеон летописца Нестора случайно: ведь писал летописец в начале XII столетия, и сведения, донесенные устной традицией в течение примерно 130 лет, могли невольно исказиться. Кроме того, бог Хорс сродни Даждьбогу, оба связаны с солнцем, а значит, они могли дублировать друг друга.

Откуда же тогда взялся Хорс, имя которого имеет иранское происхождение? Хорс упоминается в русских апокрифах («Хождение Богородицы по мукам», «Беседа трех святителей»), в полемической церковной литературе, в «Слове о полку Игореве». Как предполагают исследователи, в частности В. Н. Топоров, присутствие Хорса в пантеоне языческих богов объясняется близостью иудейской Хазарии к Киеву и наличием ираноязычного населения в столице Киевской Руси. На мой взгляд, слова «Хорс» и «Даждьбог» могли быть просто синонимами. Возможно, что эти божества поставлены в тексте Нестора один за другим не случайно, а именно с целью пояснить для одних, что Даждьбог — это тот же бог, что и Хорс для других.

А вот Симаргл, имеющий также иранское происхождение и широко известный в Персии, попал в пантеон каким-то невообразимым путем. В славянских сказках Симарглом называли сказочную птицу или полуптицу-полусобаку, но более нигде этот персонаж в славянских источниках не отразился. Загадка появления Симаргла в пантеоне князя Владимира (вернее, в его интерпретации летописцем Нестором) остается по-прежнему нераскрытой.

Согласно свидетельству летописи, Перун как верховное божество наделен был серебряной головой и золотыми усами. Будучи богом грозы, молнии и небесного поражающего огня, он превосходил по своей мощи все остальные божества языческого мира. Он легко мог убить человека молнией, что отразила поговорка «Чтоб тебя Перун убил». Молнию называли «громовой стрелой» Перуна, а в ряде славянских диалектов удар совершала не молния, а каменная стрела (белемнит, окаменелость, называемая «перуновой стрелой»). Но с богом грозы связана не только смерть, но и жизнь, так как от него зависело наслать грозовые облака и оплодотворить землю дождем, несущим урожай.

Сохранились отголоски мифа о Перуне, в котором он сражался со змеевидным врагом (по мнению В. В. Иванова и В. Н. Топорова, в первоначальном варианте — с Волосом-Велесом, а в позднейших переработках — со сказочным Змиуланом)^[35]. Враг прячется от Перуна, превращаясь в дерево, камень, человека, животных, воду. Победа Перуна освобождает небесные воды (либо скот, либо женщину с именами Додола, Марена, Мокошь), и проливается оплодотворяющий дождь. С этим мифом связан также и славянский ритуал вызывания дождя, сопровождающийся множеством табуистических и звукоподражательных вариаций типа «пеперуда, перперуга, преперуда, прпоруша, додола» и т. п. «Пеперуд» для ритуала вызывания дождя выбирали из незамужних девиц, которых обозначали как дочерей Перуна, призывающих небесного отца на помощь.

Грозовые облака язычники сравнивали со стадом белых коров, дающих «небесное молоко», кормящее посевы, поэтому утверждалось, что пожар от молнии можно затушить не водой, а только молоком или сывороткой.

Идолы Перуна ставились на возвышенности, поближе к небу. Если не было идолов, то Перуна олицетворял мощный дуб, возле которого совершались ритуалы. Днем поклонения Перуну считался четверг, о чем свидетельствует сохранившаяся до наших дней народная поговорка «После дождичка в четверг».

Связь Перуна с военной силой, князем и его дружиной обнаруживается за 70 с лишним лет до принятия христианства, когда в 911 году великий князь Олег вместе со своими воинами в договоре с византийцами в Константинополе клялся Перуном, а остальные русские — купцы и ремесленники — при подписании договора клялись не Перуном, а Велесом, «скотьим богом». Как свидетельствуют византийские хроники и Лаврентьевская летопись, Перун безусловно считался покровителем воинства: «кляшася оружием своим и Перуном богом своим». В «Повести временных лет» описано поклонение Перуну князя Игоря в 945 году: «Заутра призва Игорь послы, и приде на холм, где стояще Перун, и покладоша оружие свое и щит, и золото, и ходи Игорь роте (принес клятву. — Л. Ч.) и люди его…»^[36] Неудивительно поэтому, что именно Перун возглавлял пантеон богов.

Как известно, после принятия новой, христианской веры и крещения в Корсуни князь Владимир прибыл в Киев и повелел «кумиры испроврещи, овы сечи, а другие огневи предати. Перуна же повеле привязати коневи ко хвосту и влещи с горы по Боричеву на Ручеи». Затем Перун поплыл по Днепру, и 12 человек по поручению князя отталкивали его от берега во время прохождения порогов, чтобы его не прибило к берегу и язычники не начали ему снова поклоняться: ведь, по свидетельству летописца, «плакахуся его невернии людье, еще бо не бяху прияли святаго крещенья»^[37]. Но в Новгородской летописи мы встречаем намеренное принижение значимости Перуна в мировоззрении язычников: «Иде на реку… сице Перун приплы к берегу, и отрину и шестом: ты, рече… досыти еси пил и ял, а ныне поплови прочь. И плы со света в окромешное…»^[38] На самом же деле язычники, только что обращенные в христиан, скорее всего, должны были по-прежнему почтительно и со страхом относиться к свергнутым идолам.

Дажьбог, или Даждьбог, аналог иранского Хорса, солнечное божество, наделяющее людей богатством. Об этом божестве мало что известно. Самый однозначный поясняющий текст о Дажьбоге содержится во вставке в славянский перевод греческой «Хроники Иоанна Малалы» под 1144 годом, где говорится: «…царствова сын его именем Солнце, его ж наричют Дажьбог». Там же указывается, что Дажьбог — сын бога огня Сварога, то есть «Сварожич». Тема богатства, заложенная в самом имени Дажьбога (переводимого как «Дай бог»), дважды проходит в «Слове о полку Игореве», где воины князя Игоря и он сам названы «Дажьбожими внуками».

Следующим в пантеоне князя Владимира 980 года назван Стрибог — бог ветра. Он тесно связан с громовержцем Перуном и Солнцем-Дажьбогом. В «Слове о полку Игореве» ветры названы «Стрибожьими внуками». В русских языческих представлениях были четыре основных ветра — в соответствии с четырьмя сторонами света.

Единственное божество женского рода — Мокошь, воплощавшая «мать сыру землю» — ценилось и почиталось едва ли не наравне с самим Перуном, женой которого она часто воспринималась в сознании язычников. Правда, после принятия христианства Мокошь часто отделялась от матери-земли и воспринималась как существо, связанное с водной стихией, сыростью, мокротой, низиной, болотом, темнотой. Тогда она приобретала негативные характеристики. Так, нельзя было оставлять кудель на ночь, потому что «Мокоша опрядет». Связь Мокоши с куделью, пряжей была, по-видимому, очень сильной, что следует из того факта, что в день Мокоши — пятницу — русские женщины бросали в колодцы именно пряжу и кудель. На Русском Севере устойчивым было представление об антропоморфном образе Мокоши в виде женщины с большой головой и длинными руками, прядущей по ночам.

Рассуждая о причинах неполного набора божеств в пантеоне князя Владимира, в частности об отсутствии в нем бога огня Сварога и скотьего бога Велеса, ученые не приходят к однозначному выводу. Сварог, скорее всего, оказался «лишним» рядом с Дажьбогом, знаменующим солнечный огонь. Сложнее ситуация с Велесом. Как уже упоминалось, Велес был крайне популярен у русичей, так что в договоре Руси с греками 911 года купцы скрепляли свою клятву именно его именем, а не именем Перуна, как князь Олег с дружиной. Возможно, что связь Волоса с низовой хозяйственной жизнью, со скотоводством прежде всего, делала его не особенно значимым божеством лично для князя, создававшего пантеон для себя и дружины, а не для всех жителей Киева. Кроме того, Велес, по мнению В. Н. Топорова, был тесно связан с первозмеем, а также со змеями как охранителями скота. Идол Велеса в Киеве, возможно, тоже имелся: он упоминался в пространной редакции Жития князя Владимира. Велес много значил для простого народа, и после принятия христианства его функции перешли к Николаю-угоднику, о чем свидетельствуют многочисленные исторические факты, собранные в книге Б. А. Успенского^[39].

Как бы там ни было, но пантеон языческих божеств князя Владимира явно был неполным. Да и трудно себе представить, чтобы множество самых разных чистых и нечистых сил, окружавших язычников со всех сторон, на всех уровнях, во всех ситуациях и моментах бытия, можно было бы в одночасье организовать и выстроить по иерархической лестнице. Достаточно уже и того, что Перун был явно выделен из массы богов и поставлен над всеми как верховное божество. Скорее всего, правы те исследователи, которые видят в создании пантеона ограниченного числа богов не что иное, как проявление тенденции к монотеизму, единобожию, пример которого был уже сравнительно давно перед глазами княжеской семьи после принятия христианства княгиней Ольгой, частью варяжской дружины, русскими купцами, торговавшими в Константинополе, а также некоторыми жителями Киева.

Исторические источники свидетельствуют о существовании целого ряда богов и божков, не вошедших в пантеон князя Владимира, но от этого не утративших своего значения в народных верованиях. Самый древний в мире деревянный идол — Шигирский, обнаруженный в 1890 году на Среднем Урале и датированный 9 тысячелетием до н. э., — представлял собой символическое изображение мира: на теле идола обнаружены семь личин (три спереди, четыре сзади), олицетворявшие, по мнению специалистов, четыре стихии, мужское и женское начала. Конечно, толкование столь поврежденных и условных изображений крайне затруднительно, но предположить подобную интерпретацию вполне закономерно.

Знаменитый Збручский идол, датируемый X–XI веками н. э., имеет три яруса изображений, соответствующих небу, земле и подземному миру: в верхнем ярусе показаны две мужские и две женские фигуры (одна из них держит в руке рог); в среднем ярусе помещены четыре фигуры с разведенными в стороны руками; в нижнем ярусе даны схематичные мужские фигуры. Среди изображений можно увидеть солярные знаки, зооморфные фигуры, оружие.

Арабский автор X века ал-Масуди описывал славянского идола в виде старика, извлекающего своим посохом мертвецов из могил; под ногами старца изображены были вороны и другие птицы черного оперения, а также муравьи. Идол как связующее звено между «этим» и «тем» светом не получил определенного имени; возможно, это был Род, который, судя по всему, имел немалое значение в народном сознании в дохристианскую эпоху.

А сколько было мелких, но значимых божков, божат, боженят и всякой нечисти, демонических и мифических существ, от которых в той или иной степени зависела повседневная жизнь людей?! Вот только несколько примеров. «Гром да дождь, все божата загуляли, видно, бога дома нет» — так говорили в Архангельском крае. «Об этом знают только бог да маленькие боженята», — утверждали в Новгородской земле. Даже пятна на Луне могли ассоциироваться с божками: «Брат брату голову рубит, два бога это, братья, а поругались»^[40].

Есть боги, назначение которых крайне трудно выяснить. К таковым относится Переплут: «И словеньский язык (поклоняется. — Л. Ч.) вилам и мокошьи, диве… упирем и берегынем, и Переплуту, иже вертячеся пиют ему в розех (из рогов. — Л. Ч.)»^[41]. Некоторые исследователи склонны видеть в Переплуте божество, покровительствующее мореходам, но это признается далеко не всеми учеными; многие предпочитают видеть в Переплуте подобие античного бога виноделия Диониса. Вторая версия, скорее всего, верна, так как в поучениях против язычества Переплут упоминался в контексте «фивейского безумного пьянства»^[42].

Божество под именем Ярила (Ярило) фиксируется в русских источниках поздно — только в XVIII столетии. Сегодняшние неоязычники считают его едва ли не главным солнечным божеством, но ученые предполагают, что он был связан более всего с весенним плодородием, поскольку имя его происходит от корня «яр» и соотносится с такими словами, как яровой и ярый. Существовала поговорка «На Ярилу земля ярится!». В XVIII–XIX веках в ряде русских губерний устраивались весенние оргии и ритуальные бесчинства, главным действующим лицом которых был ряженый старик, хоронивший куклу Ярило. Это были потешные похороны Ярило, приуроченные к Ивану Купале или другим ближайшим праздникам. Так что скорее правы те исследователи, которые считают Ярило божеством плодородия, не связанным напрямую с балтийско-славянским Яровитом (богом войны), как предполагали некоторые исследователи в XIX столетии. Ярилу изображали с подчеркнутым фаллосом. Во время гуляний часто изготавливали ему пару — Ярилиху, а по окончании празднеств их разбивали и выбрасывали в реку. Любые весенние гулянья молодежи иногда назывались «ярилками», так же как русальную неделю могли называть «Ярилиной».

Встречаются в древнерусских источниках и упоминания об античных богах, которым, скорее всего, в массе своей славяне не поклонялись, но какую-то информацию о них имели и могли в случае надобности обратиться и к ним. В частности, часто упоминался Аполлон, иногда назывались бог Дий (Дый, Диан), иногда Троян, Парис, богини Афина, Диана, Афродита. Античных героев, титанов, родившихся от союза бессмертных богов со смертными людьми, называли на Руси «полубожницами».

Возможно, существовал еще ряд богов и божков, имена которых стерлись из памяти народа: ведь славяне поклонялись буквально всем силам природы, всем природным объектам, всему, от чего зависела их жизнь. Мы, например, не знаем, каким божественным именем называлась река, но зато знаем, что рыбаки приносили жертву своему неводу, считая реку богиней.

Жертвоприношения богам считалось обязательным. В основном в жертву приносились птицы, в особенности петухи, а также животные. Но в самых опасных и значимых ситуациях славяне прибегали к человеческим жертвоприношениям. Осталось множество свидетельств западноевропейских хронистов (Длугоша, Титмара, Гельмгольда), утверждавших, что жертвоприношение на могиле умершего мужа принадлежавших ему жен носило массовый характер. Арабские авторы (Ибн Русте, Исхакан Ибн-ал-Хусаин, Ибн Фадлан) и византийский писатель VI века Псевдо-Кесарий упоминали о случаях ритуального убийства младенцев у славянских народов. О жертвоприношении языческим богам сообщал в «Повести временных лет» под 983 годом Нестор. Сообщал, естественно, с осуждением, поскольку речь шла о человеческих жертвоприношениях по жребию: «Мечем жребии на отрока и девицу. На него же падеть, того зарежем богам»^[43].

В противовес чистой силе добрых богов существовала и нечистая сила, наименование которой говорит само за себя. Все, кого включали в «пантеон» нечисти, обладали столь мощным воздействием на повседневную жизнь человека, что игнорировать их ни в коем случае было нельзя. Их уважали и задабривали порой больше или, по крайней мере, наравне с «чистой силой». Нечистую силу представляли явившиеся с того света покойники, умершие какой-то неправильной смертью (самоубийцы, утопленники), демоны, ставшие хозяевами опасных «чужих» пространств для людей (водяные, лешие и др.), русалки (девушки, умершие до вступления в брак), кикиморы и многие другие. Они контролировали буквально каждый шаг живых людей, часто мстили за свои обиды. Те же русалки могли защекотать человека до смерти. Нечистая сила «жила» на «пространственных границах» и появлялась в определенное временное пограничье (с полуночи до первых петухов, в полдень, после заката). Она доказывала всеединство «этого» и «того» света, как бы легко перемещаясь туда и обратно, оборачиваясь то одним, то другим существом. Невидимую обычным глазом нечистую силу узнавали по звукам (хохоту, плачу, свисту, вою, стуку, стону), а если нечистая сила оборачивалась человеком или животным, то по ущербности и уродливости телесной формы (хромоте, наличию копыт, отсутствию отдельных частей тела, лохматости и пр.).

Все, что могло нанести вред человеку, его дому, работе, — все связывалось с воздействием нечистой силы. Так, например, эпидемия, охватившая в 1092 году город Полоцк, была описана в летописи как нашествие «нави» — мертвецов-врагов в образах упырей, вампиров и прочего: «…аще кто вылезяше ис хоромины, хотя видети, абие уязвень будяше невидимо от бесов язвою и с того умираху. И не смяху излазити ис хором. Посемь же начаша в дне являтися на коних и не бе их видети самех, но конь их видети копыта. И тако уязвляху люди Полотьскыя и его область. Тем и человеци глаголаху, яко навие биют полочаны»^[44]. «Навь» («навье») появлялись обычно весной, исходя из гробов. В «Слове Григория Богослова о язычестве» особо оговаривается поклонение богу Сварогу и «нави»: «И огневи Сварожицю молятся и навьем мовь творят…»^[45]

Вся и всяческая нечисть населяла двор и дом человека; он вынужден был с ними ладить, чтобы они не навредили ему. Так, например, кикимору (шишимору) считали женой домового или лешего, бывшей русалкой или полудницей, живущей исключительно внутри дома. Она не могла выходить на улицу. Ее представляли в виде маленькой безобразной скрюченной старушки, одетой в лохмотья. Такой, якобы сидящей на печи и прядущей пряжу, ее изображали во время колядования.

После принятия христианства нечистую силу стали ассоциировать с чертями, бесами. Русские люди стремились «заключить мир» с нечистью, чтобы получить от них что-то значимое для себя. Колдовские процессы в России XVII–XVIII столетий полны свидетельств о том, что чертей «имели в услужении» у себя колдуны и ведьмы. Так, упоминаются «15 дьяволов», «7 бесов», «33 беса и 3 дьявола», «целая сотня чертей», готовых исполнить приказы своих повелителей по призыву: «Отец Сатана, черен бес вечерен, еще у тебя есть светлой бес утренной; пошли, отец Сатана, этих бесей…»^[46] Особенно часто призывали чертей на помощь в любовной магии, пытаясь приворожить кого-либо или отворожить.

В «Повести временных лет» неоднократно упоминаются «волхвы», под которыми подразумевались первоначально жрецы и оракулы, а позднее колдуны, чародеи и знахари. Всем известна история с Вещим Олегом, поверившим словам волхва о том, что он умрет от коня своего. Также многие знают о «восстании волхвов» во время голода в Суздале в 1024 году, когда «избиваху старую чадь, яко си держать гобино (богатство. — Л. Ч.); бе мятеж велик и голод по всеи тои стране, идоша по Волзе вси людье в Болгары и привезоша [жито] и тако ожиша». Тогда князь Ярослав, услыхав про это, «приде Суздалю, изимав волхвы, расточи…». Под 1044 годом Нестор рассказывает о князе Всеславе, якобы «родившемся от волхования». А под 1071 годом помещен рассказ о том, что в Киев пришел некий волхв и заявил, что через пять лет река Днепр потечет вспять, а земли переместятся: русская земля будет там, где греческая, а греческая — там, где ныне русская. Как замечает автор летописи, «и его же невегласи послушаху…». Под тем же годом помещена история с неким волхвом, который пришел в Новгород и заявил, что сможет перейти реку Волхов по воде, как по земле, и тем самым вызвал «мятеж во граде, и вси яша ему веру». Чтобы прекратить мятеж, князь Глеб пришел к волхву с топором и попросту зарубил его^[47]. А в 1091 году якобы волхв появился в Ростове Великом, но вскоре погиб.

В христианские времена отношение к волхвам, колдунам, чародеям диктовалось той же логикой, что и отношение к нечистой силе, — их боялись, но уважали, в глаза почитали, за глаза проклинали, их магическую силу пытались использовать в своих интересах. Колдуны делились на три категории: просто «знающие», то есть получившие какое-то тайное знание и потому связанные с колдовством (к таковым относились кузнецы, мельники, музыканты и другие владеющие ремеслом «деляры»-умельцы); вторую группу, наиболее массовую, составляли колдуны как таковые, владеющие магией и исцелением от болезней, их также называли «обавниками»; в третью и самую малочисленную группу входили «чернокнижники», «суперколдуны», овладевшие наивысшей наукой колдовства. По легенде, эту науку чернокнижники якобы получили из черной книги, хранящейся на морском дне, под камнем Алатырем. Когда-то один из колдунов сумел достать черную книгу со дна морского, и она пошла гулять по свету. По другой версии, черную магию изобрел черт, сделав в черной книге вместо букв наколотые точки. Колдуны «читают» черную книгу, вертя ее на своей голове, либо водя особыми ключами по строкам. Если простому человеку удавалось прочитать черную книгу, то он мог сойти с ума или его могли одолеть черти, требующие от него заданий и работы. Колдуны передают свои знания по наследству, в том числе и черную книгу. Если же они не сделают этого перед смертью, то превратятся в «заложных покойников» и будут приходить в свой дом, требуя книгу. Сила чернокнижников очень велика, они могут спасать людей от любых, даже самых страшных болезней, могут прогнать грозу и градовые тучи, но с тем же успехом могут и наслать болезни вместе с грозой и градом.

Обычные колдуны чаще всего связывались с чародейством с помощью трав. Как говорилось в одном деле 1505 года, «…исходят обавници, мужи и жены чаровници, по лугам и по болотам, ищуще смертныя травы»^[48]. Им приписывалась также власть над змеями: «Собра обоянник волшествованием своим и обоянием своим вся живущая змея»^[49]. Люди часто не доверяли врачам, а обращались в случае заболевания к чародеям и обавникам. Многие получали от обавников-колдунов «обаяния» — заговоренные предметы или снадобья, которые носили на себе в качестве амулетов.

Стремление распознать в ком-то колдуна было постоянным. Колдун имеет глаза без зрачков, либо в глазах все отражается вверх ногами, у него нестриженые ногти, лохматая голова. Также их распознавали с помощью чеснока, гороха, но не простого, а проросшего через голову убитой змеи.

Защита от колдунов включала в себя магические предметы, которые следовало оставлять во дворе, чтобы колдун не смог их преодолеть. Например, можно было сделать борону из осинового дерева или разбросать по двору коноплю и тем самым преградить ему путь.

Чтобы лишить колдунов их силы, требовалось протащить подозреваемого через лошадиный хомут, выступавший в этом случае в качестве магического круга. Чтобы после смерти колдун не вредил людям, его хоронили лицом вниз, а в могилу вбивали осиновый кол. Колдовские процессы говорят о том, что вера в колдунов и ведьм была настолько сильна в народе, что при Петре Великом в «Воинском артикуле» и «Морском уставе» специально оговаривалось, что колдуны наравне с отравителями и богохульниками караются смертной казнью через сожжение.

Под стать волхвам-колдунам были ведьмы — по сути, колдуны женского пола, сочетавшие в себе как реальные женские черты, так и сверхъестественные.

Ведьмы как бы имели два тела, две сущности. Ведьм распознавали по сросшимся бровям, хмурому взгляду, направленному в сторону или в землю, по одежде красного цвета (ведьмы якобы любят всё красное). Они скрывают от людей свои отличительные признаки: небольшой хвостик, рожки, два ряда зубов вместо одного, усы. Однако их можно опознать либо по воспаленным глазам, в которых мир отражается перевернутым, по дикому взгляду, либо по растрепанным волосам, крючковатому носу, костлявым рукам, горбатости, хромоте и тому подобным отклонениям. Дом ведьмы отличается от обычных домов: дым из трубы идет против ветра или сильно клубится. Увидеть ведьм воочию можно только в пограничное время (дни и ночи крупных праздников, в новолуние, полнолуние), а увидев, следовало поскорее убегать, иначе ведьма догонит и убьет.

Женским колдовством управляют бесы, о чем сообщалось в «Повести временных лет» под 1071 годом: «Паче же женами бесовская волшвенья бывают… волхвуют жены чародейством, и отравою, и иными бесовскыми козньми»^[50]. Муж, узнавший о колдовстве своей жены, мог «казнить» ее и заплатить за это штраф в размере 6 гривен: «Аще жена зелеиница, чародеица, наузница, волхва, а муж доличиться, ее казнит…»^[51]

Ведьмы опасны более всего тем, что умеют оборачиваться животными (свиньей, кошкой, собакой, коровой, лаской, овцой, зайцем, волком и др.), насекомыми (мухами, мотыльками, бабочками), любыми предметами, но чаще всего стогом сена, клубком ниток, решетом, палкой, кустом, корзиной. Пограничное время (особенно ночь на Ивана Купалу) — время шабаша ведьм, когда они особенно интенсивно пакостят людям. Самые распространенные злодеяния ведьм — порча скота, отбирание молока у коров, кража урожая с полей. Последнее действие подробно описывается в костромских источниках: в ночь на Ивана Купалу ведьма выстригает полосу — «пережин» в чужом поле, причем делает это двигаясь вверх ногами; затем она вешает пучки колосьев в своем амбаре, а когда соседи собирают свой урожай, ведьма просто открывает дверь в амбар и чужое зерно льется рекой в ее закрома. Поэтому в купальские обряды вошло «изгнание ведьмы», которую в образе чучела сжигали на костре либо раздирали на части и бросали в воду.

Портить людей и скот ведьма может не только в пограничное, но и в любое другое время. Ей ничего не стоит наслать болезнь, сглазить молодоженов во время свадьбы, напугать человека до смерти, расстроить чей-то брак, внести раздоры в семейные отношения, похитить младенца у матери. Чаще всего ведьмы используют след человека, которому хотят навредить, но могут действовать и другими способами (выливать наговоренную воду на дорогу, подбрасывать вредоносные предметы, насылать насекомых и грызунов на поля и т. д.).

Справиться с ведьмами пытались, преградив им путь на пространственных границах. Прежде всего, прибегали к оберегам: втыкали в свои ворота метлы или зубья от бороны, острые концы которых должны были остановить ведьму. В двери дома и хлева втыкали крапиву, осиновые ветки, колючие растения. Порог защищали, положив на него режущие предметы (нож, топор, косу). Другим распространенным средством считалось проведение магического круга вокруг дома, хлева, амбара. Подобные круги делали косой, обсыпали магическую черту маком, очерчивали мелом.

Защитив от ведьм «свое» пространство, люди старались защитить и свое тело, особенно при выходе из дома. Они носили при себе иголки, воткнув их в одежду; или носили при себе полынь. А чтобы защитить скот, его либо не выпускали в опасное время со двора, либо вешали на рога обереги, смазывали отгонными средствами (медвежьим салом, жабьим жиром), в крайнем случае просто привязывали к рогам или копытам красные нити. Чтобы опознать корову, принадлежащую ведьме, нужно перетянуть красной нитку дорогу, по которой скот идет на пастбище, тогда ведьмина корова повернет назад, не сможет преодолеть это препятствие.

Для обнаружения ведьм проводили так называемые «испытания» водой или огнем. В первом случае связанную женщину бросали в воду, если она тонула, значит, нет в ней ведьмарства, если не тонула — значит, ведьма. На Владимирщине, чтобы выявить ведьм, заставляли всех женщин села пройти через живой огонь: ту, которая отказывалась, объявляли ведьмой.

Языческие верования включали в себя веру в самые разные явления: «И мнози человеци неразумьем веруют в сон, и в встречю, и в полаз, и в птичий грай, и загадки загадывают»^[52]. В Средневековье существовали специальные гадательные книги: «Волховник» как бы обобщал все виды гаданий, «Куроглашенник» — книга гаданий по петушиному крику, «Ухозвон» — по звону в ушах, «Громовник» — по грому, «Окомиг» — по миганию глаз, «Воронограй» — по крику птиц, «Сонник» — по снам. Гадание по приметам и встречам с кем-то или с чем-то обозначалось словом «кобь» и приравнивалось к ереси: «Злые ереси… коби бесовские». Античную богиню судьбы (Фортуну или Тихе) на Руси именовали «кобь римская». Чревовещание также приравнивалось к колдовству, называлось оно «локание» и преследовалось битьем камнями до смерти.

В Требнике XVI века перечислялись прегрешения, за которые накладывалась епитимья: «Согреших в волховании, и в кобении, и в плясании, и во всех играх бесовских»^[53]. Особенно православная церковь осуждала нанесение ножом порезов на своем теле во время исполнения языческих обрядов: «Краючеся ножи до крове и исполняют капища кровью…»^[54]

Чародеями, «балиями», называли тех, кто «бесов призыванием заклинает… и наговоры творит»^[55]. При ворожении использовали самые разные предметы: кости, монеты, внутренности животных и птиц и многое другое. Многие церковные поучения призывали русский народ не обращаться к волхвам, не «смотреть кобования и не вопрошати мертвых вохвований»^[56]. «Мечетники» — ясновидцы, предсказатели, чародеи и кудесники — объявлялись колдунами, насылающими «мечты» — наваждения и «забобоны» — суеверия. Автор «Домостроя» в XVI веке умолял своих читателей не призывать к себе всех перечисленных выше «мечетников всяких» и не поддаваться их чарам.

Одним из мощнейших средств «обороны» от злых сил были обереги. Археологи находят множество разнообразных оберегов: медвежьи клыки, изготовленные из бронзы и датируемые X веком, топорики (большое число их найдено в Смоленской и Брянской областях), лунницы — широкорогие, узкогорлые, круторогие, вставленные в круг в прорезной подвеске, привески в виде круга, внутри которого некое зооморфное существо: две птицы, головка быка с рогами, две скрученные змеи, ключи, костяная ложечка и многое другое.

Язычники считали, что постоянно живут рядом с нечистой силой, которую надо либо отогнать, либо «перетянуть на свою сторону», сделать своим союзником и помощником. В этом смысле летописное выражение, что славяне «поклонялись упырям и берегыням», соответствует действительности, потому что народные рецепты взаимоотношений с нечистой силой включали задабривание, жертвоприношение и поклонение. Как указывалось в Псковской летописи под 1570 годом, «руские люди прелестни и падки на волхование»^[57]. Народный пантеон языческих божеств резко отличался от описанного монахом Нестором официального пантеона князя Владимира.

Для поклонения языческим богам не нужно было строить особые сооружения типа христианских храмов. Культовые места располагались где угодно — таковыми были природные урочища, рощи, деревья, камни (особенно камни-следовики), источники. В культовых местах молили обо всем на свете — о дожде, о приплоде скота, о здоровье, урожае и о многом другом. Люди оставляли в этих местах свои жертвоприношения (обетные ткани, деньги), а уносили щепки, кору, камешки, воск, воду. В этих местах искали клады. О них слагали легенды, в которых появлялись мифологические персонажи, священные предметы, происходило исцеление от болезней. Эти места до сих пор помечены христианскими крестами, которые, вопреки всему, подчеркивают вторичность христианства по отношению к язычеству.

Примечания

34

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 79.

35

См. подробнее: Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974.

36

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 32, 54.

37

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 116–117.

38

Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку. СПб., 1888. С. 65.

39

См.: Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей.

40

Славянские древности. Т. 5. С. 465.

41

Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Вып. 3. СПб., 1897. С. 233.

42

Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. 2. С. 23.

43

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 82.

44

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 214–215.

45

Летописи русской литературы и древности. Т. 4. М., 1862. С. 233.

46

Смилянская Е. Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. М., 2003. С. 98–99.

47

ПСРЛ. Т.1. Стб. 147–148, 155, 174, 180–181, 214.

48

Дополнения к актам историческим. Т. 1. СПб., 1846. С. 18.

49

ПСРЛ. Т. 19. СПб., 1903. С. 208.

50

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 180.

51

Летописец Переяславля Суздальского, составленный в начале XIII века (между 1214–1219 г.) / Изд. М. А. Оболенский. М., 1851. С. 43.

52

Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. IV. СПб., 1842. С. 125.

53

Требник // Рукописи Библиотеки Академии наук. № 72. Л. 54 об.

54

ПСРЛ. Т. 1. С. 21.

55

Алфавит // Рукописи Библиотеки Академии наук. № 33. 9. 1. Л. 104 об.

56

Русский Хронограф редакции 1512 года // ПСРЛ. Т. 22. Ч. 1. СПб., 1911. С. 85.

57

Псковские летописи. Вып. 2. М., 1955. С. 262.