Хранитель света. Код Фауста. Мифомистика 21-го века

Любовь Сушко

Эта книга может стать как прологом, так и эпилогом «Славянской саги». Как Фауст и Маргарита с ней связаны, читатели узнают в последних главах. Но если вы не любите мифы, и античные, и литературные, если о Фаусте ничего не знаете, то лучше не читать вовсе. У героев есть двойники, и они почти всегда носят маски, под которыми скрываются совсем другие персонажи.

Часть 3 Спасти Властелина Тьмы

Глава 1 Между мирами

Маргарита незаметно появилась на пороге комнаты, он попросил ее распахнуть окно.

— Я видел их, — говорил он, — они были здесь, они никогда не поймут эту адскую боль. Легко быть молодым и сильным, а если ты смертельно болел и немощен.

Он оглянулся вокруг, а потом отвернулся к стене.

— Но ты не можешь оставить меня и свою комедию, — услышал он голос Марго.

И он понимал, что именно потому еще и жив, что не может ее и комедию оставить.

Какой прекрасной, какой восхитительной была эта женщина. Но может ли он так коверкать ее судьбу. Как мучительно больно было принимать такое решение.

Но Фауст верил, что они обречены быть вместе. Он знал, что ни в этой жизни, ни в какой другой никогда с ней не расстанется. Несколько веков их встреч и жизней доказал это и еще докажет.

Огромная и черная тень нависла над постелью его, и где бы он ни появлялся, чем бы ни занимался, она все время была рядом и следовала за ним. Но откуда в этом плешивом карлике такая невероятная сила, откуда взялся этот Черномор проклятый, и почему они совпали во времени и пространстве. Как ничтожны и неказисты теперь все Феликсы и палача более мелкие, священники исчезли совсем, одних убили, других сослали, но о них он сожалел меньше всего, стоит ли защищать тех, кто за себя постоять не может?

Зато появился Демон смерти во всей своей зловещей красе. Он мелькал и раньше, а теперь устроил тут дежурство и не уходит никуда. Так что же такое происходит в мире, если все здесь подчиняется такому ничтожеству, как этот Феликс и его подручные.

Фауст встал и медленно подошел к окну.

И в тот момент, когда он неподвижно стоял в черном провале окна, из-за туч неуклюже выползла луна.

И он понял, что воспоминания о Феликсе не обманули его. Это вечный страдалец заставил его пробудиться среди ночи. Он должен был дотянуть до ХХ века. Он останется с ним до конца.

Он услышал голос Марго в соседней комнате, но ничего ей не ответил. Его душа устремилась на лунную дорожку, туда в бесконечное, звездное небо. Он шел навстречу своему кумиру, чтобы поговорить с ним о вечном, оторвавшись в полете своем от серой невзрачной реальности.

Он знал, что там встретит того другого вечного его спутника, к которому и приблизиться страшно, хотя почему страшно?

Бояться он должен палача и жертву в одном лице, а не спасителя. Но палача на самом деле не боялся, а вот того, от кого отрекся, боялся страшно.

Но кто сказал, что он спаситель? Если взоры его все время в другую сторону направлены. Все перепуталось в этом мире в первой половине ХХ века. Он так далеко ушел от него в это время, его окружали совсем иные тени. И самое страшное, что нет возможности вернуться назад. А Феликс — он из тех, кто если не ближе, то понятнее. О нем было столько всего сказано, столько раз он вел беседу с ним и ы реальности и во сне. Он просто стал частью души Фауста.

А разве не отдали они себя в руки тех, кто был в десять раз хуже, чем он сам.

Глава 2 Куда идти дальше?

Этого ли хотел тогда Хранитель, страдая из-за других, а кто вообще может знать, чего он мог хотеть, самому ему было хоть что-то известно и понятно? Вот и получилось то, что получилось. Ничего не могут и не хотят они менять в этой жизни.

В мученичестве есть своя прелесть. Жаль только, что жизнь у человека одна, и она слишком коротка, чтобы так бездумно и бездарно тратить ее. Даже если у тебя их несколько, и ты обречен возвращаться, этого все равно странно мало, и каждая следующая проходит еще быстрее.

Фауст вспомнил 21 год. Август. Страшные слухи о гибели сразу двух поэтов в Петербурге. Они были первыми, и соперничество, казалось тогда бесконечным, а как быстро все завершилось, глазом моргнуть не успели. В те дни как раз он и прибыл сюда, и сразу такой кошмар оказался рядом с ним, словно черная отметина и для него самого.

Но он никогда не любил поэтов, даже первых. Особенно первых. Но факт этой расправы потряс его до глубины души. Что можно творить с остальными, если с ними так расправились эти Феликсы? А ведь они считают себя героями, наверняка.

А потом пришло известие о том, что и третий из них где-то затерялся в лагерях. Маленький, не от мира сего гений. Так он говорил сам, так считала Марта. Он чувствовал себя свободным, и считал, что может говорить все, что вздумается. Теперь на небесах он и на самом деле может говорить все. Только не видно и не слышно его оттуда.

Доносчик найдется всегда и везде. А как просто было свести его с ума в тех застенках — смешно даже представить себе такое.

Господину Мольеру, общавшемуся с благородными королями и страдавшему от их произвола, подобное и в жутком сне присниться не могло, а им кажется почти нормой жизни.

№№№№№

Марта ворвалась к нему в один из таких вечеров и подтвердила с ироничной улыбкой самые чудовищные слухи о том, что тогда с ним происходило.

— Бог любит троицу, но в этом мире больше не осталось настоящих поэтов, только их покорные рабы. И дернул меня Мефистофель стать поэтом именно в этом времени, куда это вообще годится? Хотя может в таком времени только поэтами и становятся.

Но почему она улыбалась. Это особенно потрясло Фауста. Если бы плакала, молчала, кричала, тогда все понятно, а она улыбалась. Неужели волна безумия охватила и ее душу, кто же тогда останется, когда он уйдет? Ему хотелось, чтобы она не бросала Марго одну, чтобы они как можно дольше оставались вместе, ведь ей нужна была поддержка и опора. Хоть один близкий человек в чужом мире быть должен.

Фауст подумал о том, что без поэтов они, конечно, смогут обойтись, что могут изменить их стихотворения. Но по какому праву они так над людьми глумятся, во что превратился этот мир, почему его невозможно узнать, понять, принять? Его тяжелая хворь — это благо? Кто-то в раю или в аду сжалился над ним?

Глава 3 Пирушка Демонов

Марго слышала все, что говорила Марта, слышала и запомнила каждое слово. Вольно или невольно они становились заговорщиками. Она знала, что один из поэтов был ее мужем, второй вечным возлюбленным. Но как у нее хватало сил хоронить самых близких людей, и при этом не сойти с ума, ходить, что-то делать, за кого-то просить, даже писать стихотворения? А может только деятельность и позволяет не сойти с ума?

Фауст не обратил внимания на эти строки, произнесенные скороговоркой, а она запомнила их сразу, хотя память у нее была и не особенно хорошей в последнее время, после всего пережитого Марго многое старалась забыть еще до того, когда услышит и осмыслит.

Но разве не она разговаривала с Богом или с Люцифером, разница не так велика, как кажется, когда записала черным по белому:

— Отыми и ребенка, и друга,

И божественный песенный дар

Нет, у нее не так, но он не помнил как именно, он вообще безбожно перевирал стихи, которых никогда не запоминал. Но что-то подобное в юности своей она все-таки написала, теперь за это и расплачивается всю оставшуюся жизнь.

— Им страшны поэты? Какая глупость, они просто уничтожают всех подряд, философов и прозаиков у нас вообще вроде и нет давно, а этих просто так много развелось, наших певчих птиц, вот охота и продолжается.

Они больше никогда вслух не говорили о том вечере. Словно это был только жуткий сон, о котором следовало забыть как можно скорее.

— Они не трогают меня, обходят стороной, — говорил Фауст сердито, думая о чем-то своем.

— Но они и ее не трогают, — напомнила ему Марго.

Она хорошо понимала, о чем он в те минуты думал.

Каким алым был этот закат. И каким мрачным и отрешенным казалось его лицо.

— У них есть ее сын. Этого больше, чем достаточно. Пока он в тюрьме, они могут делать с ней, что вздумается.

Он неожиданно снова заговорил о Марте, хотя ей казалось, что давно о том позабыл. Это напомнило Марго о том самом страшном преступлении в другом мире. Но Фауст, давно то забыв, не думал о том вовсе.

— Я им просто не нужен, шут гороховый, сумевший угодить Феликсу. Сам не знаю почему, что там так понравилось, хотя он наверное тоже думает об Аде и Рае.. Как легко и просто они все извращают, даже глазом моргнуть не успеешь, а все перевернуто с ног на голову.

Марго подошла сзади, обняла его шею, прижавшись к креслу, где он сидел, и поцеловала в висок.

Он смотрел во тьму, в глубину старинного зеркала так долго, что казалось со стороны, что это само зеркало уже смотрит в него. Но ни одного слова не прозвучало больше в тот странный вечер. Каким суровым, мрачным и чужим он ей показался. Словно пришел из мифического времени, где они еще не встречались.

Фауст не любил стихотворений, но откуда звучали эти строки?

Нас трое в заброшенном доме осталось,

И ночь нависала, как плащ чародея,

И где-то звезда в полумраке металась,

И пламя в печи загорелось яснее.

О чем говорили, не помню, не знаю,

Мы в сказочный мир открывали дорогу,

И там, в зазеркалье старуха седая,

Смотрела на эту пирушку нестрого.

А Фауст шутил, но о чем, непонятно,

Он зеркала суть нам хотел передать,

Но мрак был зловещим, и звезды, как пятна,

На черном плаще проступали опять.

И словно бы время имело значенье,

И слово казалось, чарует внезапно,

И только у зеркала больше прозренья —

Ответа не ждем, я нема и азартна.

Огонь синеватый, его откровенья,

Мое пониманье, романа начала,

Но что это снова? Мираж и прозренье —

Нас трое в заброшенном доме. Звучала

Минорная, знаю «Баллада» Шопена.

Да только закончили пир мы в мажоре.

Рассвет, он врывается в жизнь постепенно,

На радость на нашу, кому — то на горе.

И белая стая, небесная стража,

Нам свет возвращает легко, но сурово.

Дожили, допели, и что еще надо?

Огонь отразится в том зеркале снова

Глава 4 Марго и Марта через много лет

Как же давно все это было, еще до войны, вероятно только наступила предвоенная пора. Но путались имена и даты

Марго перелистывала рукопись «Божественной комедии нового времени», сравнивала одни варианты с другими, первые правки с последними.

Как удивительно в последних вариантах отличалась от прежней Маргарита. Берегиня, хранившая Фауста становилась все великолепнее, и она не могла не узнать себя в этом дивном создании.

Марго могла теперь гордиться тем, что они прошли этот путь вместе, она до конца оставалась рядом с Фаустом. Хотя кто может знать, чего это ей стоило. Она смела надеяться, да что там, она точно знала, как и что было в те печальные дни, как все рождалось и писалось.

Он увековечил ее навсегда, подарил Бессмертие, как и Рубенс своей Изабелле, а потом и Елене, конечно, если творение увидит свет. Такой дерзкой и отчаянной она и останется в вечности. Разве ради этого не стоило все оставить и пройти этот путь от начала до конца.

Фауст всегда верил в то, что добра и зла в мире этом будет поровну. И когда он дожил до нее, а они вместе дотянулись до любви — тогда и навалилась, как дикий зверь, неизлечимая и страшная болезнь, о которой, вот еще ирония судьбы, он знал все, как блестящий медик, ученый, профессор.

Как страшны были эти знания, и насколько проще и легче было бы пребывать в неведении и надеяться на чудо, на мгновенное исцеление. Но диагнозы он, в отличие от коллег своих, ставил безошибочно. Да и она не представляла себе, как страшно было заглянуть в глаза этой безобразной старухи, или прекрасной дамы. Но от этого она становится еще безжалостнее и страшнее. И кто сказал, что красота спасет мир — она может только разрушить и окончательно погубить его. Ее Фауст знал о том лучше всех остальных.

№№№№№№

Марго взглянула на себя в то самое старинное зеркало, и ужаснулась. Какой же старой и безобразной она стала за эти годы, как ей хотелось хотя бы на несколько часов ощутить себя той Маргаритой. Ведь молодой и неотразимый, он там ее не узнает, и просто пройдет мимо этой жалкой старухи. Этого никак нельзя пережить. У нее не хватало сил и дыхания для того, чтобы смириться с неизбежным.

Какой жуткой казалась тогда реальность. Его достал не Феликс, палач и чудовище, а те, кто дергали за ниточки самого палача, и довольно быстро загнал его в гроб. Сам Дьявол играл их судьбами. Спокойнее или тревожнее стало на душе у него после такой догадки.

Какое-то время ему удавалось скрывать от Марго диагноз. Но длилось это не очень долго. Фауст чувствовал себя в те дни страшным обманщиком. И знал, что должен признаться во всем. У него не было другого выхода. Но пусть это случится не сегодня. Так каждое утро он откладывал признание.

Но однажды не выдержал и обо всем подробно поведал ей. Он не хотел больше возвращаться к этому. Это казалось невыносимым. Потому говорил сразу все, и смотрел в провал старинного зеркала, словно там хотел укрыться от нее и от мира. В ее глаза до самого вечера тогда взглянуть он не отважился. А она боялась, что он заметит отчаяние и ужас, и содрогалась каждый раз, когда слышала его голос. Но надо было собраться и жить дальше. Только как жить после такого известия. Пол качался под ногами, она была уверена, что началось землетрясения, потолок наплывал снова, и снова пол уходил у нее из-под ног. Но когда она решилась на него взглянуть, то улыбнулась.

№№№№№№№

Сначала ему показалось, что она по-прежнему ничего не знала, просто не услышала его тогда. Потом он подумал, что она не поверила его словам, а позднее понял, что самообладанию ее может позавидовать любой. Только по слегка дрожащей руке, когда она гладила его волосы, он ощутил, что она чувствует в эти минуты.

Сколько лет прошло с того дня, они пережили войну и разруху послевоенного лихолетья.

Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что она пережила в те часы и дни, когда узнала, что дни Фауста сочтены.

Даже теперь, как только начинала думать о самом страшном ударе в жизни, она вспоминала строки Марты, написанные уже после его ухода, но они так ярко освещают те дни и те ночи, когда он был еще жив, но уже прощался с ней и с этим миром.

Марго забыла многое, но их помнила всегда, хотя не забывала и о том, что Фауст не любил поэтов. Но она смогла выразить в слове все, о чем они думали, что они чувствовали и переживали.

Глава 5 Последние дни и ночи

Пока Фауст рассказывал и объяснял все, Марго не произнесла ни звука.. Она никому ничего не говорила и потом, этот обет молчания длился до последней минуты. И все-таки те, кто бывали у них, как-то догадывались о том, что происходит. Он очень переменился, хотя шутил так же легко и непринужденно, это только и осталось в его беспредельной власти.

Марта сама обо всем догадалась, когда заглянула к ним.

Она знала, что такое — смертельный диагноз, ей его ставили в юности, когда легкие оказались больными. Но потом все прошло вроде, хотя возможно, это наказанием, а не спасением для нее оказалось. И чудо перестало быть чудом, а стало только вечной мукой.

А Марго ничего, держалась. Но как можно смотреть на то, как умирает единственный и любимый человек, в котором заключена вся твоя жизнь. Он не знал этого, не пережил, она пережила.

Она тайком заглядывала во все магические книги, которые он читал, работая над комедией. Тогда он и понял, какова будет ее роль в его главном творении.

Берегиня, в этой жизни, на славянской земле она стала для него Берегиней, тем берегом, к которому он причалил вдруг, и оберегом и для него и для всего, что писалось, что творилось. И только на русской земле они могли понять и принять эту новую ее роль, и им надо было идти сюда, чтобы дотянуться, чтобы ведьма дя начала превратилась в Берегиню.

№№№№№№

Марта заметила на столе одну из таких книг, тех самых, которые не горят. Она удивленно подняла брови. Она обращалась только к богу и не переносила другого вмешательства. Но на этот раз она чувствовала, что Марго сильнее, и она больше сможет с тем, другим, которого не стоило даже называть по имени. И было имя ему Велес, за него жрецы шли на смертную казнь, не сдавались никогда

Но сама она не смогла бы решиться на такое. Потому он никогда не смог бы ее полюбить. Что за ирония судьбы, внуку священника не нужна была монахиня, ему нужна была язычница, настоящая Берегиня.

Она никогда не станет язычницей, останется отверженной для Фауста. И это Марта прочла в его глазах. А ведь еще недавно думала, что все возможно.

Марта оглянулась и поспешно перекрестилась.

№№№№№№

В тот день Марго столкнулась с бывшим мужем. Он был непроницаем, больше волновался бы при внезапной встрече сосед по площадке, но не этот человек, отец ее сыновей. Но ради себя самого, он должен был сказать что-то. Но нет. Едва заметный кивок в ее сторону и только.

— Ты можешь вернуться в любое время, — услышала она его голос рядом, и не поняла даже, на самом ли деле он произносил эти слова или ей только показалось. Но что значит вернуться, о чем он вообще говорит? Она едва сдерживалась, чтобы не нагрубить, и все-таки смогла.

— Нет, дорогой, прости меня, но я не вернусь в любом случае.

Она и сама не ожидала, что скажет это, улыбнулась немного растерянно, словно речь шла о чем-то незначительном, и никакой роли в ее жизни не игравшем, и быстро пошла прочь.

Марго не сказала Фаусту об этой встрече. Но, вернувшись домой, она достала машинку и рукописи. Она понимала — что в ее жизни это самое главное. Она готовила новый вариант комедии, вспомнив, как он уничтожал все, что ему не нравилось, что казалось, не так совершенно, как задумывалось. И потом собирала и тихо прятала подальше изорванные тетради.

Фуст ведал, что делает Марго в те часы, когда он спит или притворяется спящим.

— Пусть потешится, если это так важно для нее, — благосклонно позволял он ей возиться со всем этим, — но будет жаль, если ее труды и жертвы окажутся напрасными, станут только пустой забавой.

Вечером он перечитывал одну из глав комедии, когда собрались несколько близких (кого в это время можно назвать близкими) людей.

Втайне он тешил себя надеждой, что когда-нибудь, те, кто еще выживут во всем этом, они вспомнят и об этом вечере. А когда спросят о нем, то расскажут, то, что еще смогут вспомнить, даже если безбожно все перепутают, соврут, это не так страшно, как молчание и забвение. А он вернется к ним, если вспомнят, только в этом случае он сможет вернуться, и тогда не позволит им лгать и фантазировать.

От этих мыслей стало приятнее и теплее на душе. В прошлых жизнях его совсем не заботило, что будет, когда ему придется уходить, только здесь и сейчас это было очень важно

Глава 6 Есть только миг

Марго еще оставалась где-то за стеной с гостями, когда он ушел в другую комнату и поставил себе укол. Боль становилась невыносимой, и он вовсе не хотел, чтобы они видели его таким. Это не для посторонних глаз.

Он посидел неподвижно, и с великой радостью ощутил, что боль стала отступать, растворяться во тьме, помедлила еще немного и улетела в распахнутое окно. Он мог перевести дыхание и вернуться к ним на пару часов. Нехорошо там ее одну оставлять.

И в эту минуту ему снова хотелось пожить еще немного, даже в этом страшном мире, ведь, в сущности, он был молод, с ним рядом оставалась любимая женщина.

Ему не исполнилось еще и 50 лет, какая досада. И вероятно уже не исполнится никогда. Ну, по крайней мере, в этой жизни точно.

Гости в комнате что-то обсуждали, шутили, но голоса их тонули во мраке. Боль почти улетучилась, но он помнил о ней, потому и не мог отрешиться совсем, и отключился от реальности. Она ушла, но она вернется, обязательно вернется в назначенный час, он только заглушил, но не убил ее, он не сможет с ней расправиться.

Фауст заметил, как о чем-то его спрашивали, но не мог понять смысла произнесенных слов. Что это? И только Марго подошла и встала рядом.

Как часто его стало подводить изъеденное болезнью тело. О нем он знал больше, чем все здесь собравшиеся, но знания только умножили печали.

Черт в знаменитом романе у гения больше всего хотел воплотиться и ощутить все, что мы называем жизнью — чувства, радость, страдания. Воплотиться желал, хоть в старую толстую купчиху. Фауст с радостью бы поменялся с ним местами, чтобы ничего не чувствовать.

Поменяться местами с чертом, с демоном, да с кем угодно. Ему показалось, что все они приблизились к нему и предлагали наперебой свои тела. И только Демон смерти — могучий Арес стоял в стороне и ни о чем не говорил, уверенный, что с ним меняться он не захочет.

Да тягостна и страшна его роль в этом мире, как и в любом ином. Никому никогда не захочется оказаться на его месте, стать Ангелом смерти, нести ее, дарить тем, кто отмечен на этот час в Книге Судеб. Но виноват будет только он один, ведь во все времена убивали Вестника и забывали об истинных виновниках.

№№№№№№№

И в тот момент в проеме окна, где совсем не было звезд, он увидел Феликса во всей зловещей красе Тот стоял, заполнив мощным телом все пространство так, что больше не было видно черного неба и звезд.

И засуетились бесы вокруг — они тоже его увидели. Он пришел за ним на этот раз. Феликс и живой и мертвый — это точно знак беды. Он будет страшнее Демона смерти.

А потом Фауст перевел дыхание и усмехнулся облегченно, он знал, что на этом свете ему никакой палач не страшен. Он просто не успеет за ним прийти, и потом будет досадовать, что арестованный умер, когда Председатель был еще в дороге.

И Арес должен знать, что забирать надо здоровых, чтобы они хоть немного еще пожили в их объятиях, а не помирали сразу, не испускали дух еще до их вторжения

Надо будет переписать главу, где пытаются арестовать ни в чем не повинного поэта. Теперь он понимал, как она должна быть написана, чтобы врезалась в память навсегда. Никто так не сможет больше написать, а он станет адвокатом поэта, Марта говорит, что хорошего поэта.

И в тот миг, когда он это понял, и бесы и призраки исчезли, остались только люди. Хотя были ли они реальны, не те ли самые это бесы и призраки, которые почему-то воплотились, обрели свои тела, взяли в руки револьверы, но рядом с этими, его герои кажутся если не ангелами, это, пожалуй, перебор, то забавными шутами, кого же могут они испугать.

Уж точно не тех, кто видел настоящих бесов.

Глава 7 Гости разошлись

Гости, наконец, разошлись, он сел к столу, пока еще не было нового приступа, попросил Марго принести альбом Рубенса. Она удивилась и ничего не сказала.

— Пауль Питер Рубенс, король художников, художник королей.

Тайно, а порой и явно он жил в душе Фауста. И волновали и тревожили даже не столько его полотна — это немного иной стиль, но оставалась надежда на то, что художник может быть успешным, богатым, и счастливым, он может путешествовать и разговаривать с королями на равных. Именно он доказал это всему миру и оставил надежду в душах остальных.

Вероятно, это значительно труднее, чем быть нищим, несчастным и убогим, но где все те гении, а к нему Фауст снова и снова возвращался в самые тяжкие часы и минуты реальности своей.

Дипломат, занимавшийся живописью, живописец, увлекавшийся дипломатией — королевский художник, король художников — какие понятия, какие эпитеты были органичны для Рубенса.

И совсем молодой человек, улыбаясь, взирал на него с автопортрета, и рядом счастливая и светящаяся, сидела его Маргарита.

И вдруг и яркие краски, и счастливые лица померкли, Рубенс куда-то исчез в тот же миг. Пол покачнулся под ногами, страшная гостья опять ввалилась в его комнату.

Не раздеваясь, Фауст лег на постель, едва перебравшись из мягкого кресла. Сколько времени он так лежал, сказать невозможно, там время больше не текло. Она вошла незаметно и села на краешек кровати, взглянула на открытый альбом — автопортрет счастливого художника.

— Люцифер мучился вечность, и его спасла Маргарита, моя Маргарита, а она умерла раньше и оставила художника, впрочем, появилась Елена, и он снова был счастлив, — бормотал он

«№№№№№

Марго прислушивалась к его голосу. Если бы не раскрытая книга, она не поняла бы, о чем он говорит, и решила бы, что бредит. Но он размышлял о Рубенсе, о варианте счастливой судьбы мастера.

— Елена пережила его надолго, и сохранила все, что он завещал ей, — продолжал между тем Фауст. Ей показалось, что не о далеких событиях и людях говорит он, а о них, об общей их судьбе в реальности и вечности.

И такая боль, такая тоска была в его голосе, что она обняла его и прижалась к его груди, и он обнимал ее, улыбаясь. Он успокоился, и спал до утра в ее объятиях. Сколько веков он мечтал о том, чтобы в самые трудные минуты она была рядом, она не оставляла его и не пряталась от него в замке или тюрьме, не хотела лучше умеретт, чем быть с ним.

И перепутались времена. В ту ночь она поверила в то, что времени не существует. Неведомый гений, который когда-то разговаривал с королями, и они покорно слушали его и гордились такими встречами, облегчил их страдания в 20 веке. Кто она была там Изабелла или Елена? Он внезапно шагнул в ХХ век в полутемную комнату, где с ним говорил, лучший из писателей, Данте — не меньше, успевший заглянуть в вечность и находившийся на той лунной дорожке между мирами, которая неизменно уводила его от земли, позволяла подняться в небеса.

А она, его Изабелла, его Маргарита, боялась пошевелиться и не сомкнула глаз в ту странную ночь. Она думала о том, как была счастлива в такие дни и ночи, когда он был с ней рядом. Но как потом ей придется оставаться без него?

Глава 8 Умерли в один день

Как хорошо было бы уйти в один день, выпив до дна бокал с отравленным вином. Но она знала, что должна позаботиться о его комедии, в котором останется все, чем она дорожила в этом мире. Если она проявит малодушие, и книга не увидит свет, то потом, в вечности она никогда не простит себе минутной слабости, и он не простит ей этого никогда. Такой роскоши она позволить себе не могла, значит, должна

была остаться вопреки всем стремлением умчаться туда вместе с ним, не расставаться и на минуту.

Так уже было в других жизнях, тюрьма или вино или чтио там еще и им пришлось снова возвращаться, снова проживать эти жизни, больше она не могла себе такого позводить, хотя это было очень заманчиво, конечно, снова уйти добровольно, чтобы наверняка вернуться назад.

№№№№№№

Эту ночь Маргарита помнила до последней минуты своей жизни, а она длилась еще три десятка лет — мгновение в контексте вечности, но бесконечно долго в реальности. И все время она всей душой стремилась туда, и вынуждена была оставаться здесь изо дня в день, из года в год, разрываясь между двумя мирами.

Лекарство пока утихомирило боль, но завтра она вернется, и с новой силой начнет терзать Фауста. На рассвете он возвращался к комедии, понимая, что далеко не все успеет сделать. Но будет делать столько, сколько успеет, у него нет выбора, никогда не было и не будет.

Он допишет свое полотно. Совсем не такое счастье и буйство красок, как у Рубенса, но это его полотно. Другого в этой жизни уже не будет. И его Марго тоже сохранит и подарит миру его главное творение. Хотелось посмотреть как было все у Данте, ведь с ним не было Беатриче, но комедия все равно сохранилась. Ему легче, он побродит пока с Вергилием и подождет ее появления, чтобы вместе потом подняться на небеса. А пока им будет что посмотреть, о чем поговорить с Вергилием, о том, как вывести из девятого круга Люцифера, например..

Они обе — жена художника и его жена, должны будут служить оправданием для дочери Зевса, из-за которой была объявлена война Трое и погибли все герои и цари.

Каждый из нас, возвращаясь в этот мир, служит оправданием для какого-нибудь древнего героя, пытается в новой жизни исправить то, что тот так и не смог изменить, уходя.

Не потому ли нам всем снова и снова приходится возвращаться.

— Я ухожу, но я вернусь, чтобы закончить комедию об Аде и Рае и как-то искупить все, что было сотворено не так, на это обычной ни у кого одной жизни не хватает, а может быть, не хватит и нескольких жизней, чтобы все изменить и исправить. Но в ту ночь и Фаусту и Маргарите казалось, что они прошли этот путь и оказались почти у цели, на этот раз они смогут сделать это.

Глава 9 Призрак

В ту ночь, когда Фауст обнимал Марго и наслаждался сном — и это стало его редким поводом для наслаждения, появился внезапно третий из замученных поэтов.

Странный это был призрак. Сбиваясь и путаясь, словно за ним гнались, он говорил о том, что пережил в те годы, о пытках, издевательствах, о том, как палачи окончательно свели его с ума.

— Ты пытаешься с ними о чем-то договориться, ты все еще веришь во что-то, несчастный. Люцифер останется Князем тьмы, ты не сможешь вывести его на свет, никогда не сможешь, даже не мечтай об этом.

Как яростно, как горестно твердил он в тот момент о невозможности что-то изменить в безумном мире.

И тут он увидел вино и ощутил запах еды. И ярость, как молния внезапно вспыхнула в его душе.

— Ты слишком хорошо устроился, болезнь недаром тебя поразила. Нельзя пировать, пока другие загибаются в гнилых бараках и дохнут как собаки.

Молча смотрел на Поэта Фауст. Он почему-то и на самом деле ощутил себя виноватым. Хотя не понимал, в чем именно его обвиняет этот несчастный. Но он в те часы уяснил, почему не любил поэтов почти всю свою жизнь, да и не только эту жизнь, но и другие тоже. Есть в них что-то такое темное, необъяснимое, жалкое, что сродни алкоголизму. Вот и рифмованные строки, это какая-то тайная игра. Они выдают их миру, как высшее откровение. Но какими порой слабыми, беззащитными и несчастными на самом деле остаются. Прозаикам такое и не снилось вовсе.

— Смерть там благо, и чем скорее она за тобой явится, тем лучше и проще жить, — говорил между тем поэт.

И странно сверкали глаза его в полумраке. А сам он озирался по сторонам, словно уже видел ее, пытался отыскать и ухватиться за полу ее звездного плаща.

Фауст молчал, он чувствовал, что лучше ничего не говорить вовсе, пусть говорит он сам, это для него важно, раз пришел.

№№№№№№

В комнате повеяло могильным холодом, и это не могло его удивить, ведь покойник, а он явно уже погиб, хотя даже Марта не знала пока о том точно, не могла с полной уверенностью сказать, что это так.

— В аду, в огне, куда бы ни пошел я, мне так и не удается согреться, — снова и снова говорил Поэт о том, что было теперь для него самым главным.

И хотелось сказать, что ему надо было идти к священнику, хотя их теперь днем с огнем не отыскать, но все-таки. Там он мог найти какое-то утешение, хотя оно ли ему было нужно?

Фауст после этого вторжения никак не мог очнуться и пробудиться. Он понимал, что слухи оправдались, Поэта и на самом деле больше нет в живых. Но и его боли все усиливались, а время, когда он чувствовал себя спокойно, становилось все короче. Надо будет сказать Марте, чтобы она не беспокоилась, не искала встречи, не кликала беду, ему больше не помочь, а вот себе и своим близким навредить она еще может.

— Ты упрекаешь меня в чем-то, — мысленно обратился он к гостю. — Из твоего кошмара моя жизнь и на самом деле может показаться раем. Хотя это только иллюзия, у каждого свой ад. Но как можно измерить какой ад страшнее?

Глава 10 Общество анонимных литераторов

Те, кто приходили к нему все реже, говорили порой, как на широкую ногу живут заслуженные литераторы (их обычно не называли писателями), те, кому удалось совпасть с властью, на нее работать. Ими восхищаются, их печатают огромными тиражами и награждают. Они короли, только голые и жалкие какие-то и все-таки короли, ведь они попали в узкий круг приближенных к тирану, чье имя лучше не называть никогда, целее будешь.

Но Фауст не завидовал им, он лучше, чем многие знал, какую цену пришлось им за это заплатить. Всегда надо было платить, но здесь и теперь цены поднялись выше небес, и потому они где-то в аду самом остаются, хотя пока этого не чувствуют. Но каждый шаг толкает их к пропасти, и вряд ли кому-то удержаться над этим обрывом, не свалиться в Пекло.

Бог, если он и был когда-то, то давно исчез и отказался от них. Еще мальчишкой он спорил о том с отцом — профессором богословия, и очень хотел, чтобы тот его в чем-то убедил. Но доводы его были туманны. И веры в душе не прибавилось тогда, а потом и та, какая была, куда-то испарилась внезапно.

И тогда сначала во сне, а потом и в реальности увидел он блудного сына. И почувствовал, что это его роль в странном мире, который надвигался диким заревом всех бунтов и революций на древнюю Москву, град столько всего знавший и переживший на протяжении самых жутких веков.

Отец давно умер. Но он никогда не понял и не принял бы того, что главный героем его комедии стал именно Люцифер, а его Бог оставался только несчастным созданием, вечной жертвой. И он увел его от бога и света. Тот, кто должен был именно туда и привести. И в том странном мире оставалась только пустота, которую быстро заполнили бесы всех страстей и мастей. Со временем их будет становиться больше. Хотя страшнее, чем люди бесов нет.

№№№№№№№

Но почему он должен верить тому, кто бессилен перед властью земной, как он может получить небесную власть, как он спасет всех остальных? Да и собирался ли спасать?

И в дни сомнений и переживаний Фауст все чаще смотрел на огонь в камине, и на огонь свечи, горевшей во мраке перед ним, а потом безжалостно сжигал черновики комедии, может быть, желая убедиться в том, что они сгорят на самом деле. И они горели ясным пламенем. Исчезало все, что было написано, во что он вкладывал всю свою душу, на что еще недавно возлагал самые радужные надежды

Горящие рукописи — это настоящее безумие с его стороны, но как полыхал этот странный огонь, пожирая мечты, страсти, тот неповторимый мир, который он пытался сотворить. Ад был по-настоящему ужасен, Данте бы там точно не выжил, а рай, он не видел и не мог нарисовать свой рай, потому его и терзали сомнения.

Глава 11 Начать с начала

Черновики становились золой, что подтверждало — он на правильном пути, надо выводить Люцифера на белый свет. И писать комедию он начинал снова. Ничего в принципе не меняя, потому что в главном взгляды его оставались неизменными. Менялись только имена героев, место действия, какие-то детали, помогавшие показать все точнее и ярче.

Падший ангел был одним их апостолов. Первый поэт столетия пытался поднять его до небес:

Да, я возьму тебя с собою,

И понесу тебя туда,

Где кажется земля звездою,

Землею кажется звезда.

Вроде бы так замысловато он изъяснялся тогда, хотя даже те строчки стихотворений, которые он слышал, всегда безбожно путал. Но это был особый случай. Он почувствовал, что есть еще один человек, который усомнился в правоте мирового творения, и по-своему все видит и понимает.

Только не Демона надо поднимать до небес (он понял это значительно позднее), а вернуть других богов, тех, кто был до Иисуса. И почему они считают, что заблуждались их предки, жившие со своими богами не одно тысячелетие, а они правы, приведя в мире нового, чужого бога и разрушившего этот мир до основания.

№№№№№

В тот самый момент он и увидел Чародея, последнего волхва на Руси — своего двойника, тот и появился в отблесках огня, когда сгорала рукопись. Он был так похож на знаменитого писателя.

Конечно, это Гоголь. Это он первым воскресил всех чертей и Демонов. Но ему хорошо было с ними заигрывать, живя в солнечной Италии. И тогда в России были скверные времена, но разве можно их сравнить с этими?

Видел Фауст, как тот сжигал второй том своего творения, тоже, наверное, хотел убедиться, сгорит или не сгорит. Все сгорело тогда. Не осталось никаких черновиков, ничего не оставалось. И этот человек, несчастный, одинокий, раздавленный, заставлял его довольно долго оставаться веселым, сильным и обаятельным. И они навсегда должны запомнить его таким.

Он отстранился от огня. Взял, не глядя, с нижней полки первый из двух десятков стоящих рядом, альбом. Только живопись великих европейцев еще могла отвлечь его от горестей и страданий. Она уносила душу в иные времена и пространства. Случайность (он никогда не верил в случайности), это был Веласкес. И его величественные мощные полотна он рассматривал снова и снова. Он смотрел на королеву и повторял на разные лады ее имя:

— Маргарита, Марго.

Бедная и несчастная, сколько ей еще суждено пережить, а у Мастера она только восхитительный ребенок. Он и сам был уже вольным странником в той эпохе. Картины, одна прекраснее другой, оживали перед глазами, и иллюзия становилась реальностью.

И он мог сидеть в каком-то заброшенном замке перед свечой, писать гусиным пером. Он не думал о милосердии, о пощаде, о палачах и жертвах, а просто переселялся в полотно романа или картины и творил свой мир, забыв о реальности, не в этом ли спасение для творца. Не потому ли они отказываются от много, порой даже от счастья, чтобы жить в другом измерении. Они просто хотят радоваться и грустить, там, а не тут, и постараться быть счастливым.

И хотя времена были глуховаты, да что там, просто страшны, но ему хотелось быть именно там, в той невероятно прекрасной эпохе.

И о чем было переживать этому насмешливому, часто унылому драматургу. Как он мог так яростно выражать свое недовольство.

Они были настоящими безумцами, если не могли оценить то, что имели, что было в их власти. Конечно, все познается в сравнении. Кто из них мог допустить, что реальность может быть такой, что может быть еще хуже, значительно хуже.

Глава 12 К новому свету

Это были наброски совсем иного романа. Он уже жил в его сознании и не давал покоя. Фауст уже прочувствовал тот путь, тернистый и тяжкий, по которому придется пройти. Не стоило в том времени оставаться. Лучше уехать в дальний городок и ждать своего Мефистофеля. Он появится и за известную плату даст все, и не только послужит, но еще и скучать не даст — это главное.

Не раз видел он во сне тот маленький немецкий городок и ждал терпеливо своего Мефистофеля. Но в душе его нарушился какой-то ритм, и реальный мир совсем перестал волновать, даже интересовать его. Фауст понял, что не способен в нем оставаться. В этом мире никогда ничего не случится, а ему еще нужны были какие-то чувства и переживания.

Он почувствовал, что вся его жизнь пройдет там, где жить совершенно невозможно. Но и уходить раньше срока он тоже не собирался. Он слушал Шуберта вместе с Маргаритой, гулял в старинном прекрасном, тенистом саду. Он уже видел и понимал, ощущал даже кожей, как будет в его вечности. Рано или поздно она нагрянет, и он видел, какой она может быть.

И в его снах эта картина все время появлялась. Она не могла быть случайностью и пустой фантазией, но сколько подробностей и деталей было в ней.

— Все сбудется, все так и будет там, — успокаивал себя он в такие минуты.

№№№№№

Все чаще наступали минуты отчаяния. Он терял представление о жизни, исчезала связь с реальностью. Он тосковал о театре, не видел и не слышал не только своих читателей, но и знакомых, прежде так любивших у них бывать. В душе оставалось ощущение катастрофы. А потом ее заполняла пустота, неизбежная после конца света.

Три поэта — единственные его собеседники, приближались к нему, и вели отчаянный спор, с невероятной силой доказывая друг другу свою правоту.

Он навсегда останется чужим в столице, и в мире, но надо было налаживать хоть какие — то связи, утерянные, казалось бы навсегда

«На свете счастья нет, но есть покой и воля» — тот, кто написал эти пронзительные строки, должен был немного запоздало примириться с богом. Об этом узнал и Снежный король, и задохнулся от горя и ужаса, отвергая и лекарей и лекарства, а они еще суетились вокруг него по приказу начальников — внезапно умирал первый поэт революции, как они его окрестили, умирал в сорок лет, как это можно было объяснить остальным. А они ничего не собирались объяснять, наглецы, дорвавшиеся до власти, бывшие все время ничем, и вдруг ставшие всем, или считавшие себя такими. Безумцы и палачи, только так можно было их назватьь

Но почему каждый из творцов так заканчивал жизнь. Но их бог должен был удалиться в пустыню и оставаться там 40 дней. Он тоже немало времени провел в одиночестве.

Тогда к Фаусту на огонек и заглянул наконец Мефистофель. Он мог и не говорить ни о чем. Все было ясно и без слов. Ему просто захотелось увидеть его в этом времени, еще живым, соскучился, наверное, бросив его на произвол судьбы здесь одного.

Глава 13 Мне страшно, бес

Какой-то господин явился на рассвете,

Сказал, что он мой друг, из прошлой жизни, но

Меня сомненье гложет, мне напевает ветер,

Что слушать не должна я те речи все равно.

Впускать его опасно, прогнать его — пустое,

Ведь одолел он время, и он меня нашел.

И кот шипит истошно: — Опомнись, что с тобою.

Ты не была наивна, и это хорошо.

Мудрец из старой сказки приснится мне внезапно,

И силы нет ответить, услышать тот совет.

Ведь это враг твой вечный, твой Фауст, и с азартом

Роль Маргариты снова играть, а силы нет.

Сбежит он, лишь услышит, что ждет его в объятьях,

Он вечный тот скиталец, а я хочу свой дом.

Какой-то странный город, тюрьма, его проклятья,

Но следую за ним я, совсем как в мире том.

И усмехнется Марта, она-то точно знает,

Что станет с Маргаритой, но зависть не дает

Ей встать, ей все оставить и по местам расставить,

В каком мы веке снова, какой там нынче год?

Старик он, под личной, с ним Мефистофель рядом,

И разве я сумею поверить им опять?

Пора мне просыпаться, мне той судьбы не надо,

Но кто там на органе пытается играть?

Реальность, сказки прелесть какие-то картины,

Какие-то поэмы нам в пору написать.

Когда уходят в осень последние мужчины,

Является к нам Фауст, чтоб драму разыграть.

Он молод и прекрасен, красноречив и вечен,

И если снова осень посмеет наступить,

То арфа в сером небе, и друг его беспечен,

И окрыляет снова тот горестный мотив…

Демон смерти и войны напомнил ему о том, что дни его сочтены, пора приводить в порядок свои дела и мысли, пора идти, просить прощенье, пора прощаться и прощать. Он и сам знал это не хуже, зачем же столько усилий тратить, но пути его неисповедимы.

Гасли свечи, мир рушился, от него почти ничего не осталось, и все-таки не верилось в то, что случится это так скоро, что он не сможет дописать свое главное творенние.

И было хорошее вино и фрукты (непонятно где и как он их достал), вернее, конечно доставала Марго, надо отдать ей должное.. И он мог еще испытывать удовольствие, даже наслаждаться едой и вином, возможно, понимая, что это последний пир… Фаусту припомнилась странная история о последнем пире поверженного властелина. Он написал когда-то что-то подобное, или читал где-то, только забыл до поры, до времени, а теперь вспомнил, старался восстановить и записать снова это повествование. Но сколько же усилий требовалось, чтобы появился небольшой рассказ.

№№№№№

И все-таки, что-то очень несовершенное, какой-то конспект, того, что могло бы быть повестью о древних временах, проступило на бумаге. Тогда это была так, разминка, шутка, а тут вдруг оказалась такой нужной, странно необходимой, и вещей историей. Потому что в мире нет ничего нового, все повторяется, правда, сначала, как трагедия, а потом фарс. Так он преодолевал страх перед надвигавшейся смертью.

Ему тоже хотелось покинуть мир вот так, как поверженный властелин когда-то уходил на глазах у победителей. В этом была какая-то своя прелесть.

Глава 14 Сон о Последнем пире

Закат был кровав в тот вечер. Об этом говорили все в Вавилоне. Страшно выли собаки. Люди прятались по домам. Сколько дурных снов приснилось, сколько пророчество было послано им. Это не могло быть случайностью. И в ужасе прятались они и пытались угадать и понять, что еще можно сделать, как им поступить дальше. Но что тут придумаешь, если мир рушится. И только царь, он словно ничего не видел и не слышал. Он не хотел никого слушать.

Когда во дворце появился жрец, Валтасар усмехнулся. Он жестом приказал ему замолчать и указал на ту комнату, где их никто больше не мог увидеть и услышать.

Жрец упал перед ним, но он не собирался его поднимать. Он усмехнулся, пусть в таком положении попробует ему рассказать, зачем пришел.

— Ты скажешь мне по великому секрету то, что известно всем, — говорил царь, — и я должен одарить тебя за это?

— Спаси себя и свой мир, — едва слышно прошептал жрец.

— Ты так наивен и глуп, что полагаешь, будто Вавилон можно спасти? — подступил к нему царь.

Жрец хотел сказать, что ни его, ни его мира ничто уже не спасет, но промолчал, ему не хотелось умереть сейчас, ему не хотелось встретить смерть в темнице, пусть это случится завтра. Ведь каждый миг жизни — это великое счастье. Жаль, что он не понимал этого прежде, совсем не ценил жизни своей.

— Значит, мой мир можно спасти, — задумчиво говорил царь, расхаживая по комнате, — а если нет, то какой смысл тебе было являться сюда, глупец.

№№№№№№№

Ничего и на это не ответил несчастный. Он и сам не знал, какая сила толкнула его к обреченному царю, намного проще было бы остаться дома и ждать смертного часа. Но он все-таки пошел. Возможно, взглянув в глаза царя, хотел понять, что тому известно, как спасти этот мир, и тогда и в его душе появится надежда, пусть призрачная, но все-таки надежда.

— Встань, — рявкнул Валтасар, — если ты знаешь, что завтра мы погибнем, то есть ли смысл так унижаться? Разве в последний день свой ничтожной жизни ты не можешь оставаться свободным и спокойным перед своим царем?

Как странно прозвучал этот горестный вопрос. Он и прежде знал, что их царь мог так повернуть все, что любого поставит в тупик, и получишь ты совсем не то, что ожидал, зачем пришел к нему. Ему нравилось так издеваться над людьми, особенно когда он видел их слабости. Все, что угодно мог он простить, только не слабость мужчины, даже мальчики должны были показать, как они сильны и несгибаемы.

Что было на это ответить, он просто хотел жить, в любом случае, в любом положении. Только теперь, когда персы стояли у ворот, он вдруг понял, как жизнь прекрасна, как она великолепна и как не хочется с ней расставаться.

— Они не оставляют пленных, — выдохнул он. — Мы должны покинуть город, пока еще есть возможность, о, мой царь. Надо бросить все и уходить.

— Конечно, не оставляют, уж меня и тебя не оставят точно, тогда о чем же нам с тобой так волноваться, если мы ничего не можем изменить?

Ничего на это не ответил жрец, властелин показался ему безумным.

Глава 15 Что это?

Жрец пытался понять, потерял ли тот окончательно страх или только рисуется перед ним, если они и на самом деле обречены.

— Они не оставляют пленных, им не нужны чужие жрецы, персы дики, и это будет не жизнь, — думал в это время царь, — тогда зачем думать о завтрашнем дне и пытаться что-то сделать. Часто смерть не самый худший выход из тяжкого положения.

Он и не пытался искать другой выход — царь решил оставаться воином и мужчиной.

— Иди, убирайся, покинь город, ты спасешь себя, если тебе так хочется жить.

И тут жрец в первый раз осмелел, он почувствовал, что ему больше ничего не угрожает, и он решил узнать:

— А тебе, имеющему все, тебе совсем не хочется жить?

Это казалось невероятной дерзостью, но вопрос был задан, и властелин решил ответить на него:

— Просто жить, скитаться на чужбине — нет, я был царем, царем и умру. Но ты им никогда не был, и тебе не понять этого, только твари, тебе подобные, хватаются за жизнь, готовы питаться падалью, и на все согласны, но я так не могу, не могу и не хочу. Я все сказал. Убирайся.

Он и сам удивился, что сказал такое, и когда слова были произнесены, он уверился, что все так и есть, что давно и мучительно он думал о том, и только сейчас смог озвучить то, что всегда было его жизнью.

Жрец незаметно ушел. Он никогда не был царем, и он не собирался умирать, тем более теперь, когда в пылу страсти владыка освободил его от всех обязательств, ему словно нужно было освобождение, позволение совершить подлость, предательство, но ему очень хотелось жить.

№№№№№№

Воины еще отчаянно бились с персами, но силы их были неравны. Царь запретил им о том говорить, но последнему смертному было понятно, что завтра они начнут тут хозяйничать. Он отшвырнул кого-то из слуг своих и направился в Капище.

Странно пустым был этот храм, когда его жрец стал безымянным странником без рода и племени, что можно было требовать от бога, допустившего это? Он и не требовал ничего, просто стоял и смотрел на зловещий лик кумира.

Кто-то наблюдал за ним из укрытия, две пары любопытных испуганных глаз возникли в сумерках. Смельчаку казалось, что раз властелин пошел в храм, то может что-то измениться, и совершится чудо, и они будут спасены. Как они все, ничтожные и слабые, надеялись на чудеса, и только он один в этом мире знал, что чудес не бывает, и не стоит себе и другим морочить голову.

— Если наш бог ничего не может, то, что же требовать от нас, — задумчиво размышлял царь, — но что тогда остается? Можно все эти дни провести в схватках, проливать свою и чужую кровь, можно, но должен ли он так поступать? Если нет никакой надежды на спасение? Если жить ему в своем мире осталось так мало. Да и кто сказал такую чушь, что умереть надо обязательно в бою?

В сражение надо идти, только если веришь в победу, а если нет, тогда нет никакого смысла так умирать.

Глава 16 Триумф поражения

И вдруг царь захохотал, он и сам точно не знал, что могло его так рассмешить в пустом храме, из которого сбежал последний жрец. Но он смеялся и не мог остановиться. Потом резко замолчал, повернулся и отправился прочь, подумал и вернулся в свой дворец.

— Это будет самый веселый и яростный пир, — говорил он кому-то из вельмож, растерянно семенивших рядом.

Они и в эти последние дни оставались его верными рабами, одни просто не верили в то, что он может пасть, другие не решились перечить даже почти поверженному царю, а третьи просто пытались подражать ему. Кто-то сбежал к персам и пытался выторговать себе жизнь в новом мире. Ему доложили о том, что были и такие, они всегда были, вот и здесь теперь без предателей не обошлось.

— Пусть живут, если смогут, люди привыкают ко всему, а у меня остался только этот пир, но он будет великолепным, ни мы, ни враги не сможем его забыть.

Подданные говорили друг другу, что царь безумен, как только Валтасар скрылся. Но другие отвечали, что для безумца, и для обреченного на смерть он слишком спокоен, тогда что же он собирается делать, может быть свершится чудо, и все они спасутся? Ведь никогда не знаешь, где тебя ждет гибель, а где спасение.

Но в то, что случится чудо, и их мир останется прежним, верилось все меньше, теперь они пытались угадать, как поступит их царь, что он предпримет, им хотелось остаться вместе с ним, а не с чужаком, но для этого надо было что-то сделать.

— Пир? — переспросил кто-то, — но что может случиться на пиру, а если он пригласил их царя и там прикажет убить его?

№№№№№

Долго обсуждали такую возможность, но решили, что это вряд ли случится, и сам он проживет после этого не на много дольше. Хотя безумство храбрых может быть и спасет его и все царство, но слишком рискованно так поступать. Поверить в то, что их царь ничего не собирается предпринимать, никто не мог.

А он подошел к столам и пристально следил за тем, чтобы самые лучшие блюда были выставлены, чтобы стол был таким, от которого невозможно оторвать взора.

— А где утварь из храма? — сверкнул он очами.

Они только что разорили христианский храм, хотя его жрецы умоляли это не делать, считая дурным знаком, но по его повелению собрали все чаши, которые там были, и все, что представляло собой ценность.

Вот и теперь, даже неверующие в чужого бога не решались пользоваться тем, что они отняли насильственно, и только он посылал слуг за теми самыми чашами:

— Они должны стоять на столе, и не смейте мне перечить, иначе я не стану дожидаться персов и помогу им расправиться с вами.

Никто не сомневался, что именно так все и будет. А самые прозорливые понимали, что он бросал вызов небесам, и были уверенны, что громы и молнии обрушатся на их головы.

Но пока ничего не случилось. Яростно слепило солнце. Оно готово было спалить все вокруг, блестели чаши из чистого золота и серебра, их выставляли для богов в храме. И полюбовавшись на дорогое убранство, царь самодовольно усмехнулся.

Глава 17 Пиру быть

Странные это были минуты для Валтасара. Наверное, он единственный, молодой и здоровый, жил, зная, что завтра его не будет в этом мире. И он смотрел на этот мир в последний раз, и старался его запомнить таким, и ни за что не позволил бы себе впасть в уныние, ни боги, ни победитель никогда не смогут такого с ним сотворить.

Как странно, ведь так же будет светить солнце, суетиться эти или другие люди, но его не будет. Обычно смерть обрушивается внезапно в самый неподходящий момент, и только у избранного небесами есть право самому выбирать свою смерть, и он выбрал последний пир.

А почему бы и нет, можно озверело бросаться в сражение, сокрушать все на пути своем, убить как можно больше врагов, и самому погибнуть. Но он не хотел этой напрасной суматохи. Он никогда не был трусом, и когда оставалась надежда на победу, отчаянно сражался, стоял до конца и побеждал, но это было прежде. А теперь, когда ему было отпущено несколько дней или часов (может быть и так), он хотел пировать и наслаждаться жизнью. Кто сказал, что перед смертью не надышишься? Он собирался опровергнуть старую истину..

Ведь и уйти из мира можно по-разному. Если он уйдет в сражении, побежденным и поверженным, что он заслужит, кроме презрения, когда и где любили побежденных, тогда зачем напрягаться?

Если же он умрет на пиру, и враги, и потомки будут помнить, что он не просто был спокоен, но и пировал назло своим врагам.

Почти без колебаний он выбрал этот путь.

№№№№№№

Персидский царь ждал своего лазутчика. Он хотел узнать только об одном, что делает обреченный на смерть Валтасар. Наслышанный о его хитрости и храбрости, Перс не хотел быть одураченным, он знал, что победит, но он не ведал, что ему делать с Валтасаром, из-за какого угла раненый зверь на него обрушится, где будет прятаться, и как захочет расправиться с победителем. Любому понятно, как быстро победа может обернуться поражением, и глазом моргнуть не успеешь.

— Валтасар пирует, — заговорил один из вельмож его, только что тайно вернувшийся из осажденного города.

Слова прозвучали так странно и нелепо, что поверить в них было невозможно.

— Пирует? Так что же он празднует, собственную смерть? Я никогда не слышал о таком пире поверженного царя.

— Никто никогда не слышал, но он всегда и был непредсказуем, вот и теперь пирует и веселиться, видеть это странно, но так и есть.

Перс насторожился еще больше, он понимал, что у врага его есть какой-то коварный план. Когда перед ним бросили только что пойманного жреца, он пнул его в ярости.

— Это он прислал тебя, ты хочешь пригласить меня на пир своего Валтасара и расправиться с победителем? Ты решил еще послужить ему, несчастный, и думаешь, что после этого я тебя оставлю в живых.

№№№№№№№

И напрасно пытался объяснить ему жрец, что нет у него никакого приглашения, что он хотел спастись из рухнувшего мира. Ничего не слышал и не хотел слышать взбешенный перс, он думал о своем, и на каждом шагу чувствовал измену. Он уже считал себя победителем, но понимал, что и победителя может смертельно ранить плененный и почти мертвый враг, возмечтавший о мести.

И тогда, понимая, что ему не выжить, вспомнив усмешку своего царя, жрец вдруг распрямился, и сам дьявол в душу его забрался, потому что голос его показался грозным и яростным, так иногда он вещал от имени бога своего:

— Никогда не будет сидеть мой царь рядом с тобой за одним столом, он и не думал тебя приглашать к себе. Ты можешь убить его, но сломить властелина и воина тебе не удастся, вот ты и бесишься, как дикий зверь. Я хотел спасти свою жизнь, но рядом с тобой никакая жизнь мне не нужна. Мне жаль только того, что я так подло бросил его и не смогу к нему вернуться, и остаться с ним до конца.

Воцарилось молчание. Перс не сразу понял, о чем тот говорит. Он только почувствовал великую дерзость и оскорбление. Должен ли подобное терпеть победитель?

Кто-то уже воткнул нож жрецу в спину по его знаку, и бездыханное тело потащили прочь, но он понимал другое — надо будет убить всех, кто был рядом и слышал эти речи, потому что есть такие оскорбления, которые никак не перенесет истинный владыка. Жаль, что были свидетели, но кто же мог подумать, что ничтожный жрец будет так дерзок с ним.

Глава 18 Пир в разгаре

Пир был в самом разгаре. Царь Валтасар веселился от души. Он славил древних богов, и проклинал нового бога, сделавшего мир таким рабски слабым и беззащитным.

Его пытались отрезвить пировавшие рядом с ним вельможи. Но ничто не могло остановить его:

— И хорошо, что нам не придется жить в этом рабском и ничтожном мире, где они распинают своего бога, и любуются на его распятие, а потом молят убитого своими руками бога о спасении, возможно ли такое?

И вдруг странная тишина повисла над ними.

Царь не понимал, что они там узрели, за его спиной на стене. Но он увидел, когда резко повернулся, что там полыхали какие-то слова. Никто и никогда не смог бы разобрать их смыла, в том не было сомнения. Царь вспомнил, что сбежал его жрец, и некому растолковать древние письмена. Но нуждались ли они в переводе.

— Успокойтесь, там написано, что наш мир погиб, — говорил он сотрапезникам, словно это и без того не было ясно.

Еще больше стали трястись от ужаса люди, кто-то давился дорогим вином, кто-то от страха готов был лишиться чувств.

И только царь распрямился и стоял под этими словами. И странное пламя окружало его со всех сторон. Кому-то показалось, что он был охвачен этим пламенем и сгорит заживо, но этого не случилось.

— Ты хотел напугать меня, — обратился он к неведомому богу, — но пусть лучше погибнет мой мир, только он не достанется тебя, никогда не достанется, — говорил Валтасар, — и я буду последним царем в мире, который не был тебе угоден.

Странно быстро наступил рассвет. Валтасару сообщили, что персы ворвались в город. Он поднял последний кубок и бросил туда специально приготовленный яд. Помедлил немного и выпил его до дна в тот момент, когда дикий шум заставил многих очнуться, победитель приближался к его дворцу.

— Если они и распнут меня, то только мертвым, а ты позволил это сделать им живым, муки терпел, да какой ты бог.

Больше ничего сказать и подумать не мог царь. Его тело лежало на ковре. Уже не было никого из пировавших с ним, они разбежались и попрятались, ожидая расправы дикарей.

№№№№№№№

Когда персидский царь вошел во дворец и огляделся вокруг, он увидел, что доносчики его не обманули накануне, эти люди и на самом деле пировали. Он взял в руки тяжелый кубок, но отшвырнул его, боясь, что там может быть яд, он решил, что Валтасар из укрытия подглядывает за ним, ждет его гибели, но в тот момент кто-то указал ему на мертвого царя.

— Это он, — то ли спрашивал, то ли утверждал перс, — он не мог сказать ничего точно, и решил, что, возможно, его разыгрывают, и перед ним актер в царском одеянии, а Валтасар на него обрушится, как только он упокоится и поверит своим глазам.

Он пожалел о том, что убили жреца, тот мог точно сказать был ли это Валтасар или только двойник его, подставная кукла. Победитель не знал, какой ответ хотелось услышать.

Ему не было покоя ни днем, ни ночью в захваченном городе. Он все время ждал только одного — внезапного удара. Поверить в то, что противник ушел так просто он никак не мог.

И только покинув проклятый город, Перс немного успокоился. Но и вдали от него он видел пустой дворец, где только что оборвался странный пир, и тело царя, так перепугавшего его, все время стояло перед глазами победителя. Валтасар не давал ему покоя ни днем, ни ночью. И в смерти своей он смог перевернуть все с ног на голову, заставить мучится и трепетать.

Никогда не забудет царь кошмара победы, никогда не забудет он триумфа поражения вавилонского царя Валтасара.

Глава 19 Фауст и Валтасар

Когда он приблизился к финалу этого повествования, то оглянулся. Фаусту показалось, что буквы проступили на стене. Только переводчик не требовался, они полыхали и горели ясным пламенем.

Но что такое сон, и что есть реальность, не живем ли мы в своих иллюзиях, а жизнь сама, когда только зеркало перед тобой и любимая женщина, не иллюзия ли она, не странная тень того, что уже никогда не случится?

Их время было невозможно для стихотворений, но так подходило для прозы. Они должны оставить свои свидетельства, и потом на том, или этом свете следить за тем, чтобы они не сгорели, дошли до потомков, как дошло до них «Слово о полку Игореве», так должно дойти слово о Люцифере.

Фауст передернулся сам от такого открытия. Но это было правдой. Не его вина, что не нашлось другого подобного героя, это не его вина, а их общая беда.

В те дни Марго поведала ему страшную историю, о том, как сын знаменитого писателя в тюрьме на обрывках бумаги создавал то ли философский трактат, то ли очерки по мировой и русской культуре и истории. Вероятно, и там он каким-то чудом должен был сохраниться. И он устыдился того, что здесь, на воле он бездельничает и жалуется на судьбу. А что делал бы он, окажись там?

Может, она и придумала эту историю, чтобы он собирался и начал писать. Так это было в те дни. Марго была самым хитрым созданием, и умела добиться всего, чего только хотела. Но он подозревал, что такого выдумать она все-таки не смогла бы.

Но мировая история и на самом деле писалась именно там. Об этом говорил ему и Демоны, когда пробрались в его сны. И они тоже толкал его к работе, которой не было конца и края.

Мефистофель будет спасен. Кто бы в том сомневался.

И потом они устремились к тому свету.

Но на этот раз он не отступит. Все будет в его власти. И философ поможет ему понять, что пространства и времени не существует. Они встретятся и смогут поговорить о том, о чем молчали всю жизнь.

Фаусту хотелось найти там Валтасара и поговорить с ним обо всем, что еще не было сказано.

Каждая жизнь добавляла ему своих героев, прошедших незаметно в других жизнях, и вдруг проявившихся здесь и сейчас.

Глава 20 Мечты и реальность

Переживший адские муки должен был подняться на небеса, а кому еще может быть открыта дорога в рай?

Вспомнив, как Марта говорила о Данте, читала статьи о нем, а потом и «Божественную комедию» на итальянском, именно туда Фауст и устремился в тот момент.

Ангелы, увидит ли он их когда-то или они отвернулись от него навсегда, ушли в небытие. И снова в видении его возник домик с виноградником. В комнате горели восковые свечи, Фауст дописывал свою комедию, а Маргарита наблюдала за ним и тихо улыбалась.

Рядом с ним были Гоголь, Мольер, Пушкин — мастера из разных пространств и времен. Они заглядывали к нему на огонек.

Чего еще можно было пожелать, если на этот раз все было так уютно и мило для него устроено.

Альбом на столе. Королева Марго рядом.

Он тихо рассказывал о том, что ему привиделось в эти дни. Говорил он с трудом, но хотел рассказать ей обо всем.

Она была потрясена этим его рассказом. Ему удалось соединить и связать воедино несоединимое.. И теперь она ощущала связь с прошлым, далеким и таким близким одновременно. Марго могла утверждать, что она вспомнила все свои прошлые жизни. Она бережно хранила рукописи, и не давала ему уничтожать написанного.

Королева — юная и несчастная, взирала на нее из далекого и требовала каких — то решительных действий. Маргарита читала о ней, и помнила, что та умерла очень молодой. Так часто бывало тогда, и с женами художников тоже подобное случалось нередко, они своими гениальными творениями, словно вынимали у них души.

Очаровательная жена Рубенса Изабелла, бедная Саския, да и мало ли кого еще можно было припомнить.

Королева Марго, разве можно забыть и о ней. И в ее жилах текла кровь французских королев. Он убедил ее в том за эти годы.

— Я должна оставаться на высоте, — убеждала она себя.

Альбом так и остался раскрытым, и королева до утра взирала в неведомый ей мир.

Только повернувшись к нему, она заметила, что он не спит и смотрит на нее. И тогда она, словно грешница, застигнутая на месте преступления, решила сразу признаться во всем..

— Это странно, дорогой, иногда мне кажется, что и я причастна ко всему этому — чужому миру, королевскому двору. И полотна художников подтверждают мои догадки.

Она кивнула на картину.

— И ты достойна их общества, потому что из их числа, — твердил он.

— Нет, — говорила она, — мне только предстоит пройти этот путь.

Марго загадочно улыбнулась. Они стали влюбленными заговорщиками, пленниками не только любви, но и тайны, связавшей их навсегда.

Странные события стали происходить в их доме, все куда-то растворялось и исчезало. Они слышали голоса, а рядом не было никого. Но Фауста это только забавляло. Он знал, что все сбывается. И его главный герой придет к нему, рано или поздно. И вот тогда они смогут завершить этот вечный диалог.

Глава 21 Незваный гость

В те тяжкие дни к ним на огонек заглянул странный парень.

— Матвей.

Он так горячо говорил об Иисусе, цитировал большие куски из писания, что Фаусту и Марго показалось, будто он шагнул из того времени. Они верили, во что хотели верить. Марта намекала, что все может объясняться значительно проще, Фауст и Марго переглянулись — для предателя он казался слишком умным. Но вероятно, у него были причины для того, чтобы так себя вести.

Матвей утверждал страстно, что ему удалось побывать на распятии, если не там, то здесь, точно.

— Я много слышал о вас, — наконец из прошлого незнакомец перенесся в реальность, — и меня огорчило то, что вы так обращаетесь с нашим богом, каким слабым и ничтожным он у вас в комедии выглядит, это заблуждение, и жаль, если вы не откажетесь от такого образа спасителя.

— Мне и самому хотелось, чтобы он был сильным, но так не может быть, ничего не получается, — отвечал Фауст резко.

В тот момент парень показался странно высокопарным. Шагнул ли он со страниц комедии или был реален, кто его знает. Но и то и другое могло показаться чудом? Опасным чудом, потому что неизвестно откуда пришел Матвей, куда он уйдет, и что станет делать

— Твой бог ничего не сделает для тебя, Люцифер не способен ничего творить, он только разрушает все, что было сделано без него. Но он окажется первым, — возражал ему Фауст.

Они немного помолчали. Маргарита пыталась его отвлечь, но Фауст уже не мог остановиться, он хотел сказать все, что думает.

— Он единственный, кто с нами до сих пор оставался. Даже ради самосохранения, он должен уменьшить количество зла на земле, больше сделать это некому.

Его и самого потрясла странная догадка. Но разве не так все было на самом деле. Он возлагал надежды на разрушителя. А если он разрушит то, что и следовало бы разрушить до основания.

Матвей смотрел на него испуганно. Он догадывался, что Фауст прав. Какая разница, кто к этому приложит руку.

— Ученик отправил его на распятие, а казался верным и преданным. Но он все понимал по — своему.

— Но ты не предавал ли его, когда писал дьявольскую комедию. Твой Люцифер слабак, иначе бы он не спрятался в аду. И сколько времени он там провел, не желая покидать этого кошмара, любой ад для него ничто по сравнению с миром, который прежде пришлось освещать.

Матвей проявил странную осведомленность в познании текста комедии, это могло испугать любого автора, если бы он собирался жить долго… Но Фаусту нечего было бояться.