Хранитель света. Код Фауста. Мифомистика 21-го века

Любовь Сушко

Эта книга может стать как прологом, так и эпилогом «Славянской саги». Как Фауст и Маргарита с ней связаны, читатели узнают в последних главах. Но если вы не любите мифы, и античные, и литературные, если о Фаусте ничего не знаете, то лучше не читать вовсе. У героев есть двойники, и они почти всегда носят маски, под которыми скрываются совсем другие персонажи.

© Любовь Сушко, 2023

ISBN 978-5-0060-3543-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЛЮБОВЬ СУШКО

Код Фауста. Хранитель света

О книге.

Фауст и его Маргарита, обречены возвращаться снова и снова, до тех пор, пока они не пройдут весь путь до конца.

Они становятся героями разных эпох. Они появляются в самых горячих точках, потому что их испытаня становятся все труднее.

В первой половине 20 века такой точкой доджна была стать Россия. Мефистофель обещал, что заберет он героев только тогда, когда они станут счастливы и не захотят уходить сами. Он и не думал, что мучиться ему с ними и носиться придется так долго, но он сам виноват, нечего было давать такие неисполнимые обещания.

Эту книгу не надо читать тем, кто не имеет представления о мифах, любых ни разу не читал «Фауста» Гете и «Божественную комедию «Данте, и кто ничего не знает о Славянских мифах. Вам просто будет не интересно и ничего не понятно, друзья.

Часть 1 Возвращение Фауста

Пролог

Они столкнулись на берегу, за спиной оставался недостроенный мир, и достраивать его не было никакого желания. Строительство помолодевшему герою. Счастья точно не принесет.

— Заканчивай с этим, — резко произнес Мефистофель, мы займемся другим делом, этим пусть занимаются те, кто должны.

Фауст уставился на него, хотя казалось, что ему все надоело до чертиков просто.

— И что мы делать станем? — Спросил он сердито.

Мы переместимся в иное время, поищу для тебя более подходящее, чтобы ты смог все исправить и наконец стать и любимым и счастливым.

— А такое время точно есть? Оно существует.

— Я точно не знаю, но должно где-то быть.

— А по-другому никак нельзя?

— Никак, нечего было связываться, меня вызывать, помер бы спокойно, и мы все никакого бы горя не знали, а раз уж начали все это, то придется и заканчивать.

Говорить больше не хотелось, и Фауст только махнул рукой, что-то похожее на надежду, смутную надежду, появилось на его лица.

Времена выбирал Мефистофель, и похоже было на то, что он их очень плохо знает или издевается специально.

Но не стоило учить ученого, его же только портить. Фауст и не учил. Ему хотелось только одного, скорее покинуть этот мир, сложив из льдинок слово «Счастье», но оно никак не складывалось, рассыпалось и таяло на глазах, а это значило, что ему снова придется туда вернуться, туда — это в новую жизнь, непонятно какого времени и все начинать сначала.

Глава 1 Век20 первая половина, год неизвестен

Фауст сидел в кресле около окна.

Так проходили часы и дни, хотя существовало ли для него время, как знать.

На столике лежала открытая книга — альбом живописи. Она всегда была открыта на одной и той же странице — Ян Ван Эйк «Семейство Арнольфини».

Что за странная такая причуда гения?

Из глубины веков на него взирал его двойник. Черты человека, изображенного на полотне, с удивительной точностью повторяли черты его лица.

Он заметил это давно, и с тех пор поверил в то, что иллюзия может быть реальностью, а то, что выдается за реальность, становится иллюзией, это знали и все остальные, кого он связал с собой при жизни.

А ведь удивительно даже не то, что такой портрет существовал в природе, а то, что он нашел его, разглядел — это был знак небес или Пекла.

Наверное, каждый при желании, перелистывая страницы альбомов древних мастеров, смог бы однажды обнаружить собственный портрет, что и доказывает, что ничего не появляется впервые и ничего не исчезает, все мы были в этом мире когда-то, и рано или поздно вернемся сюда снова.

Это служит утешением в дни, когда все было решено с ним окончательно, и доктор очень тихо за дверью говорил Маргарите, что нет у него никакого отрезка времени, словно от него такое можно скрыть, и он сам не знал всю историю своей болезни. Какая ирония судьбы, не просто получить медицинское образование, но и что-то в этом понимать. Изучать медицину в разные времена, не в самых худших университетах, чтобы точно поставить диагноз хотя бы самому себе, и не бояться приговора врачей, не ругать их за ошибки, не судиться с ними, он всегда все знал сам. А врачи нужны были для того, чтобы с ними о чем-то поговорить по душам, как лечиться мы и сами знаем. Ему это определение подходило больше, чем многим другим. Вот уж точно, знания умножают печали.

№№№№№

В эти дни усталый взор его все чаще скользил по портрету неведомого дворянина, который пришел к нему из глубины веков, чтобы убедить его в том, что смерть — это только мгновение, и ничего не кончается в мире с ее приходом, и завершиться не может с нашим уходом на тот свет.

Маргарита захлопнула дверь за ушедшим врачом. Ему интересно было взглянуть на нее в этот момент. Она мягко улыбнулась, но долго выдержать его взгляда не могла, и тоже взглянула на картину, чтобы отвести, спрятать от него глаза, наполненные слезами.

Она его любила больше жизни самой и понимала лучше всех, и точно знала, о чем он думает. Но принять неизбежное и смириться с его уходом для нее невозможно, вот в чем беда. Для того, чтобы вспыхнули такие чувства им пришлось в пятый раз вернуться в этот мир, найти друг друга, встретиться снова, случайно, и теряться в догадках, когда и где они уже были вместе. Своих прошлых воплощений они, как и все мы, не помнили, только какие-то проблески появлялись иногда в душах родственных. Наверное, прежние жизни были такими, что о них совсем не хотелось вспоминать, и хорошо, что можно было стереть прошлые жизни, переформатировав память.

Глава 2 Трудный разговор

Вероятно, у близких тех, кто тяжело болен, и особенно у самих больных всегда остается надежда на ошибку врачей, на чудо. У них обоих не было такой надежды, поэтому величайшей глупостью было утешать его и говорить что-то о чуде исцеления, когда ему все известно о болезни, ведомо во всех подробностях. А если он что-то не знает, то их старый друг Мефистофель подскажет. Он не станет молчать, тактичность — это не его сильная сторона, скорее наоборот.

Марго даже не могла обещать ему другое чудо, которое казалось более реальным — публикацию его Божественной комедии, главного твоерния в их жизни, хотя ради этого она готова была сама совершить какое угодно безумство. На все готова была Марго, чтобы принести ему опубликованный книгу, но пока это не реально, так же не реально, как излечиться от его недуга. На этот раз он писал ее на русском языке, и в этом была вся прелесть, ничего не надо было переводить с итальянского, теряясь в лабиринтах этого удивительного, но на этот раз чужого языка.

— Так ты мой Вергилий или все-таки Беатриче.

Она усмехнулась, но говорила о другом:

— Я остаюсь, — вдруг вырвалось у нее, — я умру, только когда Божественная комедия 20 века будет опубликована.

Хотя в тот момент она, вероятно, даже не думала, о чем говорит, что ему обещает.

Фауст обворожительно улыбнулся.

— Ты обрекаешь себя на бессмертие, дорогая, а мне бы хотелось там с тобой встретиться и в вечности остаться рядом, как в нашей комедии. Разве мы не вместе писали её и не мечтали умереть в один день. Но это было возможно, только если бы мы были счастливы.

Он помолчал немного, а потом прибавил:

— Но если так случится, то я снова вернусь к тебе, я уйду, но я вернусь, у меня нет другого выхода, зачем мне рай, если там не будет моей Беатриче?

Он впервые заговорил о рае, но это была чужая цитата, только она могла понять тонкую иронию, сквозившую в его словах.

Глава 3 Марта и Марго

Совсем недавно, когда здесь была Марта и стала упрекать его, выслушав главу из комедии, а он назвал свое главное детище просто «Божественная комедия». Она вздрогнула, как ужаленная, тогда и состоялся этот мучительный разговор.

Конечно, Марту тревожил странный главный герой. Но что там странный, она сразу поняла, кто он такой. Да это и не скрывалось особенно, только слепой и не видел, только глухой не слышал, кто это был…

— А вам не страшно? — спросила она, конечно думая о Вергилии.

— Да не очень, чего нас бояться.

Фауст помолчал немного и прибавил:

— Я просто понятия не имел, к кому еще могу обратиться за помощью в этом мире, ведь куда не кинешься, у нас и на самом деле ничего и никого нет. Бога нет, это точно, иначе бы он не допустил того, что творится с нами со всеми, но кто-то должен быть. Человек ничего не может решить сам, даже в собственной судьбе, что уж говорить о большем. После мучительных размышлений я должен был обраться в последнюю инстанцию. И судя по вашей реакции, он откликнулся и помог мне, не так ли? Мефистофель всегда откликается, и всегда помогает, поверьте, в первый раз мы встретились много веков назад, и все было точно так же, вы этого не помните, но я не могу забыть.

Марта молчала, кажется, она превратилась в соляной столб, как жена Лота. Она что-то слышала о его разговоре с бесом, но не только не спрашивала о том, даже и слушать не хотела, на этот раз она была религиозна по-настоящему, ведь не только им суждено было менять в новой жизни. И ей он никогда бы не стал рассказывать, что там было на самом деле. Но что за ирония судьбы, если в этом мире о самом Мефистофеле было не так страшно говорить, и на него только оставалась последняя надежда? Можно ли выжить, не то, что жить в таком мире?

— И все — таки, — о чем-то неопределенно сказала она и снова замолчала, не в силах говорить даже шепотом.

— Мне бояться больше нечего, — отрезал он, поглаживая ее темную руку, неподвижно лежавшую на темной материи старого платья, — там я встречусь с ними со всеми и спрошу, как можно было с нами и с этим миром сотворить такое. Они должны мне ответить, почему мы все прокляты и убиты, в чем мы так провинились?

Глава 4 Прокляты и убиты?

Что-то жесткое, даже жестокое появилось в его взгляде. Марта хотела сказать что-то, но Марго жестом попросила ее молчать, и она молчала. Конечно, опасность оставалась для нее и для тех, кто оставался, ему и на самом деле больше нечего было бояться, вероятно, от этого он должен был ощущать облегчение, но что за чертовщина такая, что это за жизнь, если от расправы спасает только смертельная болезнь? Зачем они оказались здесь, почему именно здесь, и почему Мефистофель наградил его такой болезнью, какой в этом был смысл? Но ведь был же какой-то, все не просто так. Он все время твердил о счастье, но о каком счастье можно думать в таком состоянии. В этой чудовищной игре ставки и уровни становятся все выше и выше.

Марта поняла, уходя от него, что больше не сможет переступить порога этого дома. Ей нужно было сохранить мужество и выдержку, чтобы жить и держаться дальше. Она хотела, чтобы эта жизнь стала для нее последней, только последней,. Больше в этот мир она возвращаться была не намерена. Но придется ее пройти до конца, не думая о добровольном уходе, чтобы не вернуться, а ему так мало осталось, если еще есть хоть какое-то время вообще.

№№№№№

И снова пасмурное февральское утро, Фауст улыбнулся.

Ему так понравилась эта дата. Он уже не мог видеть портрета, хотя альбом по-прежнему лежал перед ним, раскрытым все на той же странице. И он решил, что именно в этот день еще раз должен послушать текст своей комедии и Шопена, но Шопена позднее, и поправить то, что еще можно было поправить. Лучшего числа для его героя и его романа не придумаешь. 13 февраля…

Они работали долго и вдохновенно, когда силы совсем оставили его, Фауст только махнул рукой, и прошептал, когда ее ладонь коснулась бессильной руки.

— Хорошо, доделаем, когда я вернусь.

Маргарита вздрогнула, и радовалась, что он не может видеть слез, текущих по щекам. Теперь она могла плакать столько, сколько вдумается. Но он с каждым разом все больше заставлял ее поверить в то, что обязательно вернется. Хотя это всегда значило и другое — комедия никогда не будет опубликован. И чем меньше он верил в это сам, тем возрастала уверенность в душе Маргариты.

Марго не знала, что она сделает, она не представляла, как в этом мире может появиться в печати новая Божественная комедия, ведь они не верят ни в ад, ни в рай. У них такая дикая цензура, какой не было в средние века. И если ее не сожгут на костре, как ту ведьму, так смерть ее будет только страшнее и беспощаднее.

Если они видят страшные намеки на свою сущность даже в самых невинных вещах, где и извращенный ум не способен чего-то усмотреть, то, как они могут пропустить роман об Аде и Рае? Этого не может быть, но ведь она дала клятву, обрекая себя на страшные муки, унижение, истязание. Зевс смогу придумать, как освободить Прометея, не нарушая клятвы, но сможет ли она? И что для этого надо сделать?

Но в минуты отчаянья, обращаясь к Мефистофелю с мольбой, она верила, что он способен им в том помочь ради торжества справедливости. Ведь не могут они столько лет упорно работать, не отступаться, чтобы потом все это выбросить на помойку.

Она знала, что если что-то делается, да еще такие усилия прикладываются, то оно должно увидеть свет, даже если ей самой на старой печатной машинке придется перепечатывать в сотый раз и раздавать экземпляры рукописи тем, у кого они могут сохраниться. Она и на это была готова, чтобы только не пропало даром их детище, чтобы потом она смогла сказать своему Фаусту, что исполнила то, что обещала. Да и Архангел Михаил узнает о том, что она сделала все, что смогла, чтобы и они остались в душах и сердцах безбожников, ратуя за ад, она невольно сохраняла и рай, не могло быть иначе, одно без другого не остается.

Глава 5 13 день февраля

13-го февраля такой день, когда все казалось вполне реальным, но потом будет 14 и сколько еще дней и ночей сомнений, страхов, отчаяния, когда его уже не будет рядом. Но останутся все его враги, они проживут долго и счастливо. Марго не сможет сокрушить их квартиры с роялями и мебелью из красного дерева, которые они и получили, потому что были послушны и писали то, что требовалось. Их слишком много, а она одна, ей жизни на это не хватит, но как же хочется отомстить всем и кажлому.

Хотя она не верила, что их герой позволит им жить спокойно и сытно, она знала, что доживет до того момента, когда он вложит в их трясущиеся руки пистолет или кубок с ядом. И не может быть по-другому, иллюзии не вечны, они рассыпаются, только беда в том, что от этого ей не станет легче, и ста смертей для каждого из них не хватит, чтобы искупить их страдания, чтобы отплатить им за Фауста.

Весна для него все-таки наступила.

4 марта. Она разрыдалась, когда из соседней комнаты услышала его разговор с главным палачом. Тот неожиданно пришел сам, чтобы убедиться, что его пациент все еще жив. Убедился.

— Я никому не делал зла.

Она хотела ворваться и вытолкать его, она призывала на помощь Мефистофеля и всех бесов, которые в мире оставались, а из становилось все больше и больше. Но тот тип — светловолосый, холенный и очень красивый, поспешно ушел сам, а может быть, Мефистофель все-таки толкнул его в сумрак парадной.

Но она никак не могла войти туда, в его комнату, после этих слов. Она казнила себя за то, что запустила его, позволила пробыть какое-то время рядом с Фаустом. На что было рассчитывать, что мог он теперь для них сделать? Хотя ей хотелось, чтобы он увидел того, кто затмит их всех, не оставит от них следа. О них будут говорить, только вспоминая о нем, за него их проклянут, но понял ли тот это, почувствовал ли?

Она видела, глядя в окно, как он бежал к своей машине, словно за ним черти полосатые гнались, да что там он увидел Смерть саму, а не просто черта, и тот уже \приговорил его к расстрелу. Палач был обречен, но разве может сравниться та смерть и эта гибель?

А Фаусту после этого вторжения и побега главного врага жить оставалось еще пять дней.

— Я уйду, но я вернусь, — говорил он на прощание, и она поверила ему, как верила всегда, когда им приходилось расставаться, чтобы в новой жизни встретиться снова. И еще до прощания уже тосковала и рвалась к нему. Марго боялась, что на этот раз они просто не встретятся, окажутся в разных странах, на разных планетах, и вечность их прекратится в один миг.

Она все еще смотрела на портрет, дошедший до них из глубины веков. Знаменитый художник доказал им, что он и на самом деле вернется.

Он был тогда, он все еще был теперь, он будет потом, в новой жизни, в другом времени, они будут всегда

№№№№№

Был 10-ый день марта, когда до Марты дошло горькое известие о его смерти. Что оставалось ей в том жутком году? Только вплести в «Венок мертвым» еще один сонет, но даже не сметь записать его на бумагу, только хранить в памяти до лучших времен…

Но как же трудно было это сделать. Но все-таки она помнила, она все помнила на этот раз. В ней больше не было коварства, она превратилась в друга, и это должно было помочь ей искупить вину перед Марго за грехи в той самой первой их жизни.

Она не верила в его возвращение, вернее в то, что им снова доведется встретиться в новой жизни. Марта прощалась с Фаустом навсегда

Глава 6 Люцифер, Мефистофель и Фауст

Зловеще ал рассвет Первого дня, первого века новой эры. И все еще впереди.

Князь Тьмы одиноко сидел на высоком холме, который скоро станет знаменитым. А пока он просто один из холмов на этой земле. Он знал. Он все это знал и дивился своим глубоким познаниям.

А Мефистофелю снова снились кошмары. Он пытался вырваться из объятий сна и не мог этого сделать. Кто-то неведомый во сне или наяву (не разберешь) твердил упорно, что все уже сделано. Ничего не изменить. Но то ли еще будет.

Но что же такое еще должно было произойти — спрашивало невиданное существо.

Зарычал во сне его пудель. Что ему снилось? Это навсегда останется тайной даже для его верного хозяина. Но, неожиданно пробудившись, он, не мигая, смотрел на хозяина, будто видел его впервые и никак не мог узнать.

Собаке передается настроение хозяина. А может, он хотел убедиться в том, что с ним еще ничего не случилось. Но он почувствовал грядущую беду и тихонько завыл.

Мефистофель сердито взглянул на него, но ничего не сказал. Да и что говорить, если он позавидовал последнему рабу, спокойно развалившемуся где-то под открытым небом. И ничего не волновало, не угрожало, не пугало его — покой, доступный любому простолюдину был несбыточным желанием для властелина. Он бы поменялся местами с этим рабом, сначала хотел поменяться, но потом передумал.

Все проходит. Пройдет ночь. Она унесет с собой все кошмары. И он снова будет властелином. Власть — самая сильная зараза, от нее невозможно отказаться и избавиться. Только лютая смерть может безжалостно отнять ее, ничего не давая взамен. Но пока ты жив, ее нельзя выпускать из рук, остается только наслаждаться властью над этим миром. Да и что греха таить и кокетничать, никакая смерть ему не грозила.

Вот если бы не эти бродячие герои всех мастей и страстей. Они шастают по векам, они возвращаются снова, чтобы прожить еще одну жизнь, свято верят в то, что можно что-то исправить. А ему возись с ними как дураку со ступой Ему придется принимать решение.

№№№№№№

Но то, что предстояло совершить Мефистофелю на этот раз, могло в дальнейшем лишить его всего на свете.

Кто послал именно ему такое испытание? Почему вторжение в его мир этого бродяги не совершилось несколькими годами раньше или позднее?

И кроме самой высокой платы за власть — одиночества властелина, он получит еще вечную славу и вечное проклятие.

Мефи был силен и неуязвим для всех своих врагов лютых. Пусть размножаются бездарности, он, наделенный даром, останется в этом мире единственным и неповторимым. Но никто не сможет гордиться ни его дружбой, ни родством с ним. Абсолютное одиночество — вот что ему доставалось вместе с властью. Но он не мог допустить, не должен допустить рождение гения. Это как в старом мифе — сын превзойдет в силе и убьет отца. А это совсем другая история. Ему надо поучиться этому у Зевса, хотя за того был весь мир, а он оставался в полном одиночестве. Ну если не считать Люцифера. Хотя заставить его служить себе он вряд ли сможет, вот в чем его главная беда. Никого рядом с ним не остается совсем.

Глава 7 Большие перемены

Мефи точно знал, что останется в веках и в их писаниях, сначала в легендах и мифа, а потом в творениях писателей. Фамилию главного из них он слышал, но не запомнил, ничего, у него все еще впереди, придет время и запомнит, даже познакомится с ним. Герои должны знать своих писателей, тем более такие герои как он, принадлежащие мифомистике самой, а не просто литературе. И эта мысль на миг оживляла, согревала его ледяную душу. Люди и через сто, и через тысячу лет будут помнить о нем. А помнят они только о тех, кто строил храм и еще о тех, кто разрушил его. Вторых помнят лучше, чем первых. Строители чаще всего остаются безымянными, запоминают разрушителей. Но в том-то и дело, что вечно желавший зла, он будет совершать благо в те эпохи, когда его некому будет совершать, тут его писатель прав, совершенно прав.

Пусть потом они все извратят и приукрасят — это не так важно. Но сам факт того, что он обретет бессмертие — это главное. Он останется рядом с ученым, который захочет вернуть молодость, объявившим себя бессмертным. Какая ирония судьбы. Фауст подарит бессмертие Мефистофелю.

На первый взгляд этот ученый просто сумасшедший, но только на первый взгляд. На самом деле Он видит что-то такое, чего не могут узреть остальные. И это хитросплетение правды и вымысла так тревожит душу Мефи по ночам, что он часто теряло покой и сон.

Но как устроен этот мир, кто им правит, кто определяет людские судьбы. Не он ли присылает на землю безумных ученых, позволяя им вещать о неведомом? Властелин не знал ответов на эти вопросы и видно никогда не узнает. Сумеет ли кто-то когда-то найти на них разумные ответы.

Но если даже не найдет, все равно остается власть и страсть, и она ни с чем не сравнится. Мефистофель с самого начала творения мира обладал этой властью, большего ему и не надо. Пусть тайны разгадывают волхву и остальные чародеи. Он будет наслаждаться властью, и беречь свое сокровище. И как бы там не поворачивалось в разные эпохи, никому и никогда власть он не отдаст.

Глава 8 Хранитель света

Князь тьмы, излучающий и охраняющий ослепительный свет когда-то, знал все. Его немного смешил этот самоуверенный и честолюбивый слуга его верный. Конечно, он был значительнее остальных Демонов, и ждали его большие дела. Но чванство и спесь его не имели границ.

А ведь был он только песчинкой в мироздании, хотя и чуть крупнее остальных песчинок казался. Он считал, что сам принимает решения и вершит судьбы мира, но Князь точно знал, что ничего он на самом деле не значит, ничего не решает. И пусть благодарит преисподнюю за то, что на него чисто случайно пал указующий перст Судьбы, за то, что его руками будут твориться большие дела. Но никакой его личной заслуги в том не было, и быть не могло — все в мире только случайность. Из таких вот случайностей и складывается реальность, из-за них жизнь кажется непредсказуемой и интересной.

— Но этот хоть на что-то способен, — пытался Князь убедить себя.

Князь Тьмы знал и ясно видел грядущее, но загадочно улыбался увиденному. Он порядком устал от серой реальности, и убеждения, что долго еще ей не будет конца и края. От этого и его жизнь становилась серой и бесцветной, а от скуки сводило скулы. Он догадывался, что в новую эпоху ему и верным помощникам его придется немало потрудиться.

Знания не огорчали и не радовали его, он относился к своему существованию, как к тяжкому труду.

№№№№№№

Тот спектакль, который он поставит, будет длиться тысячелетие, а у него самая трудная роль главного героя, властелина мира-главного менеджера Вселенной.

Ее больше некому играть. Ведь тот, кого людишки называют Богом, только слабая его тень, приукрашенное его отражение, одна из сторон монеты — он все время пытался открыть им глаза, поведать эту тайну. Но они обманываться рады и не хотят смотреть в глаза реальности.

Двадцать веков они будут заблуждаться, разделяя их с богом на две половины, относя в разные миры. Но для них бог — символ, к которому обращены взоры, холодный, далекий, недоступный. А действовать, казнить и миловать всегда придется ему, в зависимости от обстановки. Хотя никогда ничего не меняется в мире, что бы они ни думали, кому бы ни молились и не приносили жертвы.

Да и что такое этот мир без него, свет без тьмы. Но однажды он уже пытался сказать Старику правду, и многому на собственных просчетах научился. Тот, не раздумывая долго, столкнул его в преисподнюю (поближе к месту действия). Ему не хотелось лишаться своего пресловутого покоя хотя бы на какой-то срок. Все и дальше текло своим чередом. Как и прежде Князь делал всю черную работу, а лавры и молитвы были обращены в небеса. И Старик должен был устало взирать на них с высоты, выслушивать их жалобы и стоны.

Но Князь Тьмы больше о восстановлении справедливости и не помышлял, а просто трудился не покладая рук, принимая все, как есть. И лишь иногда (не слишком часто) ему хотелось что-то изменить одним махом. И с молчаливого согласия небес порой это удавалось. Да, Он позволял себе вольности, чтобы не исчезла вера в то, что он не пешка на шахматной доске в этой вселенской игре. Он работал азартно и часто весело и увлеченно, и не ждал награды за свой адский труд. Ему некогда было вникать в мелкие детали, были свои просчеты и неполадки, что — то шло не так, как хотелось, но общая картина мира от этого все равно не менялась. На творимом им полотне появлялись только новые узоры.

Глава 9 Новые сюжеты в старой игре

Князь равнодушно наблюдал за тем, что должно было случиться в ближайшее время, и с интересом заглядывал в далекое грядущее. Он решил готовить Мефистофеля к главной миссии его на земле. Сыну его блудному предстояло оставаться в веках. Но, кажется, с этим он немного переборщил. Вид героя и его душевное состояние вызывало некоторое опасение у князя. Если он не очнется и не опомнится, то может все испортить. Хотя изменить он может только детали, в главном все останется неизменным.

Суд. Помилование. Распятие. Воскрешение.

А пока он решил заглянуть в послезавтрашний день, полюбоваться тем, что получится в результате. Его эксперимент удался. Только вспоминая увиденное, он никак не мог нарисовать целостной картины. Какие-то деревянные куклы, похожие на греческие статуи, но плохо отесанные и убогие появлялись то там, то тут на его пути. Рядом белые соборы, люди в ярких одеждах, какие-то кровавые баталии, похожие на пиры, и пиры, напоминавшие какие-то кровавые сражения, то ли со своими, то ли с чужими. Все это было единым и непонятным даже ему самому. И на невероятно огромном этом полотне, оно было больше похоже на бред сумасшедшего художника, ему многое еще предстояло расшифровать и понять, хотя пока вовсе не хотелось над этим ломать голову.

№№№№№№№№

Но что это была за неведомая страна, которой в этом времени пока еще не существовало вовсе, и вдруг она появилась, возникла ниоткуда.

Он снова бросил свой взор на ту часть света и ничего кроме болот, непроходимых лесов там не обнаружил. Только какие-то жалкие группки то ли людей, то ли животных бродили среди этих болот. Что же такое должно случиться за девять столетий с этими дикими людьми, чтобы появился новый мир? Но ему надоело гадать, и Князь решил, что всему придет свой срок, не стоит торопить события. Хотя память потом продолжала его возвращать в этот странный мир.

Что это было?

Это не развалины Греции или Римские просторы, что-то иное, совсем незнакомое появилось на пустом месте. Но чем могут быть ему интересны неведомые люди, когда появились уже все Македонские и Цезари, сгинули в Аид такие безумцы, как Калигула и Нерон (глупцы считали их его любимцами, но что кроме презрения он мог к ним испытывать?). И эти тоже канули в темных переходах лабиринта его миров.

Все герои и негодяи давно исчезли. И уже родился тот, кого они так долго ждали и считают своим спасителем. Он мученик, безликий и странный, станет их божеством.

Князь тяжело вздохнул о том, что должно было случиться, и понял, что порядком устал размышлять.

Нет, ему надо было развлечься немного, и отправится во дворец царя Ирода, ведь если пророк уже родился, то тот, другой, его Предтече, Иоан Креститель должен погибнуть, и есть ли в мире сейчас более важное событие, чем это.

Сколько всего о нем потом расскажут и напишут, и только он может сказать, что все видел своими глазами.

Потом, когда пройдет много веков и не останется ни одного живого свидетеля, он с особенным экстазом произнесет:

— Я там был… Я там был…

Глава 10 Я там был. Роковой танец

Князь Тьмы появился в граде Ироде.

Он направился к царскому дворцу.

То тут, то там шепотом говорили о том, что Креститель томится в плену, по навету разъяренной царицы.

Никто не смог бы предположить какова будет его судьба.

— Так уж и никто? Иродиада уже разлила масло, и они не подозревают, как скоро все решится.

Даже Предтеча не может знать, что с ним будет этим вечером, и как юная обольстительная царевна лишит его головы.

Вспомнив о чем-то очень далеком, но до боли похожем на то, что здесь должно было нынче происходить, князь усмехнулся:

А потом они будут говорить, что как только он появляется, так у кого-то голова слетает с плеч.

В корне неверный посыл, просто он появляется, чтобы взглянуть, как пророк лишится головы.

А потом можно побыть немного летописцем и писателем, называйте, как нравится, и записать бесстрастно (если получится) все, что удалось увидеть и услышать в тот роковой вечер, в царском дворце, в гостях у Ирода.

Правда, был он гостем непрошенным, но он всегда таким и оставался, такова судьба.

Вот что было написано в свитках Князя Тьмы о том роковом дне и роковом танце. Ему можно верить.

№№№№№№№№№

В стране только что вступившего на царский трон Ирода появился пророк. Он называл себя Иоанном Крестителем.

Этот пророк слыл безумцем, как и всякий пророк. В этом убедилась царская дочь Саломея, когда спустилась к нему в темницу.

Но чего хотела юная Саломея от Иоанна? Зачем она оказалась в темнице? Сначала совсем ничего. Она пошла к нему только потому, что ее отчим царь Ирод запретил всем это делать. Никто не смел ослушаться грозного царя.

— Пусть попробует хоть один приблизиться к нему.

Никто не попробовал, кроме юной царевны. Для нее царские указы оказались пустым звуком.

Царевна жестом отодвинула стражников, которые не посмели к ней прикоснуться, да и посмели бы только, и шагнула во тьму, в смрад и убожество того мира, в котором обитал с недавних пор тот, кто считал себя Крестителем, предшественником, и родственником нового бога.

Потом, когда она приблизилась к нему и увидела его колючий, насмешливый взгляд, она просто спросила:

— Но где же твой всемогущий бог, если ничтожный царь Ирод держит тебя в заточении, почему он не совершит своего обыкновенного чуда и не выпустит тебя отсюда, зачем эти муки адовы?

Во мраке пророка почти не было видно, зато хорошо слышно его хриплый голос:

— Но этот ничтожный царь так же расправился и с твоим благородным отцом, а мать сделал наложницей, не так ли, царевна?

Она вспыхнула, когда услышала первую часть фразы и усмехнулась, когда прозвучала вторая.

— Ты на самом деле веришь, что ее можно сделать наложницей, такому как он, глупец. Да он и пальцем к ней не прикоснется. А с ним она остается потому, что слишком боготворит власть, и ради того, чтобы не потерять ее, готова терпеть ласки такого царя, как Ирод. Это мужчине страсть туманит ум и заставляет делать все, что потребует женщина, а она, она погубит сначала тебя, а потом его, и не стоит так громко поносить ее, ты слишком рискуешь собственной головой, жалкий пленник. И не в твоем положении бравировать и оскорблять царей.

Глава 11 Выбор Иоанна

Иоанн задумался. Если она говорит правду, то он и на самом деле ничего не понимает в женщинах. По крайней мере, ему картина виделась по-другому. Бедная беспомощная женщина, и злодей, тайно убивший ее мужа (собственного брата) и завладевший не только его троном и богатством, но и женщиной, которая ему принадлежала. А она просто покорилась, потому что у нее не было другого выхода.

Почему он принял эту версию? Потому что, как бы не был ничтожен Ирод, Крестителю хотелось защитить мужчину, и совсем не желал он возвеличивать женщину.

— Но если ты так ее ненавидишь, почему ты еще с нею? — спросил он свою юную гостью.

— Потому что месть — это блюдо, которое подают в холодном виде, — дерзко отвечала царевна.

Она хотела отомстить за отца, эта мысль не покидает ее, но как она может это сделать? А ведь может, в том не было сомнений.

Он усмехнулся, хотя усмешка получилась грустной, он видел, что эта хрупкая девица вполне достойна своей матери. И Ирод, этот грозный царь останется только игрушкой в женских руках?

Но почему он думает, что Саломея не придумала все это? Возможно, этого ей хочется, и она выдает желаемое за действительное. Но она говорит так убедительно, что он готов поверить ей.

Саломея смотрела на него молча. Потом послышались шаги, и она заявила гордо:

— Я освобожу тебя, но при одном условии, ты уберешься отсюда и никогда больше тут не появишься.

Царевна пристально смотрела на него, и, судя по всему, она могла это сделать, если он пообещает исчезнуть навсегда. Но он неожиданно даже для себя самого, заупрямился:

— Почему я должен уходить, если здесь мой дом и мое место? Почему я должен становиться странником и изгнанником? Не бывать этому.

— Потому что царь Ирод не потерпит твоей болтовни, ему не нужны пророки, которые напоминают ему о бесчисленных грехах.

— Но должен же кто-то говорить истину царям, — не унимался Иоанн.

Он еще глупее, чем она могла предположить, и ей больше не хотелось из-за него ссориться с отчимом и рисковать собственным положением при царском дворе. Она была смела и дерзка, но только до определенной черты.

— Я пришла к тебе напрасно, — развела руками Саломея, — и я умываю руки, тебе не в чем меня упрекнуть.

— Но ты уверена, что можешь казнить и миловать без ведома царя?

— Нет, я лучше посмотрю, как ты будешь мучительно и долго умирать от руки самого ничтожного из царей. И твоими руками я отомщу ему за отца, потому что он был таким же упрямым, вы с ним очень похожи, но вот беда — побеждают всегда Ироды. Это они живут и правят долго и счастливо.

— Ты любила его? Ты очень любила его? — спросил Иоанн, когда она уже повернулась к нему спиной, чтобы уйти.

— Нельзя любить благородных, но слабых, их можно только жалеть, но за них потом приходится мстить, а так хотелось, чтобы они жили, правили и тебя защищали. Отец не уберег ни одну из своих женщин, таких нельзя любить.

Она сказала ему то, что никому и никогда не решилась бы сказать.

Пророк удивленно отступил к стене и беспомощно уселся на камни.

Какое странное создание — дочь благородного царя Ирода, жаль, что они встретились при подобных обстоятельствах, но теперь ему еще меньше хотелось, чтобы она его спасала.

— Она никогда не сможет полюбить меня, но он ее отец, и к нему она не может относиться по-другому, — думал он о свергнутом и уничтоженном царе.

Иоанн пытался понять, что предпримет царевна дальше, но даже представить себе этого никак не мог.

Глава 12 Пир царя Ирода

Ирод объявил о пире, в царский дворец сходились и съезжались многочисленные гости. Они боялись своего властелина, потому хотели того или нет, но собрались на это пиршество, хотя пророки все время предвещали какую-то беду, которая должна случиться в эту темную ночь.

Саломея тоже слышала об этих пророчествах, и она решила, что отец подает ей знак — ее час настал.

Матушка, оставив свиту за стеной, шагнула в ее покои. Она удивленно подняла глаза на спесивую царицу. Сразу видно, что они едва терпели друг друга.

— Ты еще не готова к пиру? Царь будет гневаться, ему стало известно то, что ты была у окаянного пленника, ты играешь с огнем, дорогая.

— А ты с ним не играешь? — с вызовом бросила Саломея

— Мне надоели твои дерзости, попробуй только еще что-то выкинуть и унизить его, и ты будешь иметь дело со мной.

— А что он делал сам, когда убивал настоящего царя? Как к нему после этого относиться?

— Ты не можешь об этом судить и не должна искушать судьбу, так было предначертано. Он исполнял замысел небес.

— Конечно, ваш заговор против него с самого начала был написан на скрижалях. Ты хотя бы не лги мне, рассказывай это слугам верным, они поверят чему угодно, а мне не надо…

И вдруг в глазах ее появилась ярость:

— Если ты не оставишь меня, то я отправлюсь туда вообще без одежды, и потом не упрекай меня за это.

№№№№№

Царица странно побледнела, она знала, что девчонка именно так и сделает, это было видно по ее глазам. Она могла позволить себе все, что угодно, и не остановить, не удержать. После гибели отца с ней вообще никто не мог сладить. Потому царица развернулась, и что-то бросив на ходу, отправилась прочь.

Саломея взглянула на собственное отражение на водной глади. Она была удивительно хороша. Это матушке надо скрывать свои формы, а ею будут любоваться мужчины, и шипеть от ярости женщины. Надо лишь подобрать такую одежду, чтобы она была скорее раздета, чем одета, и дело сделано.

И эта идея, рожденная из дерзости, так ей понравилась, что она решила, что так и сделает, она разденется, не сразу — это было бы слишком просто, а потом, когда царь попросит ее танцевать.

Все в их мире знали, что никто не сравнится в этом искусстве с обольстительной царской дочкой. Отец, когда он был жив, однажды увидел ее на лесной поляне, залитой солнцем. Она была одна и так кружилась в вихре танца, что царь остановился и любовался ею.

— Откуда в ней эта легкость и грация. Она словно рождена была для того, чтобы танцевать. И он понимал, что и радость и беду принесет такой танец тому, кто увидит ее.

Он пошел к ней, когда она беспомощно опустилась в высокую траву.

Сначала он хотел подойти к ней, но она была неподвижна, и он повернул коня и помчался прочь. Царь не мог знать, что в тот день он ее видел, любовался ею в последний раз. Через несколько часов во дворце их внезапно появился братец. И когда поднял он кубок отравленного вина, то это и стало началом финала его бурной, но такой короткой жизни.

В тот момент, когда свет внезапно померк перед глазами, он только и прошептал:

— Саломея, прости, дорогая, мне придется тебя оставить, будь осторожна, детка. С такими родичами, как твой дядюшка, никаких врагов не надо.

Глава 13 Месть свершится

Царевна рыдала несколько дней, когда слуги передали ей его слова. Она так и не успела сказать ему, что видела в тот день отца, просто не стала к нему приближаться. Ей хотелось, чтобы между ними существовала тайна, недосказанность. Но как скоро выяснилось, тайной была увенчана вся его дальнейшая жизнь и смерть.

Нет, это матушка пусть лжет себе, что Ирод не причастен к его смерти, хотя она не настолько глупа, чтобы поверить этому, а она все знала точно.

И в день, когда он был похоронен, она дала слово, отомстить дядюшке, и только потому, все еще оставалось во дворце, хотя предпочла бы поселиться в любой лачуге, чтобы не видеть проклятого царя. Но лачуга оказалась непозволительной роскошью для царской дочки, ведь она собиралась уничтожить Ирода. После того, когда она заглянула в глаза упрямого пророка, Саломея точно знала, как это сделает.

Хотя о многом еще надо было подумать, но она сделает это, и, судя по всему ее звездный час уже настал.

Ирод остался в тени, когда погиб отец. Его причастность к злодеянию — только подозрения и сомнения. Но он сам своими руками подпишет себе смертный приговор, когда громогласно объявит о том, что он совершит по ее воле. Она только немного поможет ему сделать это страшное дело.

№№№№№№

Ирод в тот момент внимательно смотрел на царицу:

— Что могло тебя так расстроить? — спрашивал ее он, — Саломея только упрямый ребенок, она должна быть наказана за то, что отправилась к пророку, но я обещаю, что не буду с ней слишком строг.

— Лучше бы ты оставил ее в покое, иначе она такое вытворит, что тебе придется при всех оторвать ей голову.

— Ты считаешь меня таким злодеем, да наша девочка сам ангел небесный, я всегда, сколько бы времени не прошло, буду с нее пылинки сдувать.

Ничего на это не сказала ему царица, но про себя она подумала, что пылинки сдувать придется недолго. И если она о том не позаботиться, то он не недолго процарствует в этом мире.

Ирод был очарован девчонкой, как и ее покойный отец, но она лучше всех знала свою дочь, порой с ней просто не было никакого слада. Но почему мужчины так наивны и легковерны, и за все отвечать придется ей самой.

Царица хотела в тот вечер только одного, чтобы этот пир скорее закончился, но он все длился и длился. Саломея сидела где-то в тени и угрюмо поглядывала на все происходящее вокруг.

Но когда Ирод взглянул на нее, он сразу же вспомнил бесчисленные рассказы о ее танцах. Самому ему не приходилось видеть этого чуда, она всегда находила причину для того, чтобы отклонить эту просьбу, а два раза просто сказала, что у нее траур по отцу, и в такие дни не танцуют. Но на этот раз царь решил настоять на своем. Она подчинится его воле, и он увидит то, о чем все говорят, пусть тогда не теряет головы.

Глава 14 Все не так сложно

Согласилась Саломея на удивление быстро, словно она и сама ждала этого момента, на радости он и бросил почти восторженно:

— Проси у меня, что хочешь, дитя мое, ты достойна любого подарка, я все исполню..

Царица услышала это вместе со всеми и не успела его остановить.

— Безумец, ты сам роешь себе могилу, — говорила она, но в общем шуме ее уже никто не слышал.

А Саломея уже вылетела в середину зала в прозрачных своих одеждах, которые скорее открывали, чем скрывали то, что под ними было.

Царевна закружилась, в самых соблазнительных позах, да так, что голова хмельного царя пошла кругом. То, что он видел, превзошло все ожидания. Он был полностью покорен, очарован, заколдован.

Ревность ли охватила душу царицы, или ярость, а возможно, все вместе, только она сцепила свои красивые руки на груди и застыла, и похожа была на каменное изваяние. Теперь она точно знала, что на этот раз не удастся избежать беды.

И в тот момент одежды полетели со стройного тела танцовщицы, и обнаженная, она остановилась в центре зала перед загудевшей от восторга толпой. Саломея замерла, высоко подняв голову.

Но ропот верных жен становился все сильнее, и только гневный жест царя заставил замолчать тех, кто вопил, что царская дочь стала публичной девкой, и в мире, где такое творится, случится настоящая беда.

Они смолкли, когда во второй раз повторил Ирод:

— Ты можешь просить у меня все, что захочешь.

№№№№№

Зал замер, никто, кажется, и не дышал больше.

— Голову пророка Иоанна, я хочу, чтобы мне принесли его голову.

В первый момент царь не понял, о чем она говорит, потом страшно побледнел, и переспросил еще раз.

— Ты обещал, что я получу все, что пожелаю, мне нужна его голова, я не хочу ничего другого, отец.

Ему показалось, что она назвала его отцом, или звала в свидетели его убитого брата, кто ее разберет.

Все вокруг сразу загудели, зашевелились.

Саломея шагнула к нему все еще обнаженная, подхватив с ковра свои наряды, и он слабым жестом отдал приказ своим стражникам.

— Опомнись, ты губишь себя и всех нас, — бросилась к нему царица. — Девчонка после танца просто не в себе, но ты взрослый человек, властелин. Ты не сделаешь этого на глазах у всех.

— Я исполню все, что она хочет, если бы ты умела так танцевать, и доставлять столько удовольствия своему властелину, но ты непреступна и холодна, как скала, она же совсем другое, она добьется многого.

№№№№№№

Саломея усмехнулась. Царь держит свое слово, он доказал всем этим людям, что способен расправиться не только с царем, но и пророком. Тайное стало явным.

Она в тот момент видела за окном промелькнувшую тень отца своего. И бросилась туда, на свежий воздух. Но призрак растворился где-то в облаках.

— Отец, отец, тебе не понравился мой второй танец, но ты отомщен. Тайное стало явным, он запятнал себя не только твоей кровью, но и кровью пророка на века. Этого никогда не забудут и не простят.

Всадник растворился в темноте, Саломея увидела кровь и на собственной одежде, а возможно это был только странный отсвет зари.

Ирод исполнил свое обещание, воин протянул ей заветную чашу.

— Я хотела тебя спасти, — говорила она, — но ты сам отказался от моей помощи. А если ты хотел гибели, то тащи за собой в могилу и царя нашего, это будет справедливо.

Саломея прожила долго, но нигде и никогда она не видела больше отца. Говорят, что она ни разу больше не танцевала, и уверяла всех, что люди выдумали сказку про ее неотразимый роковой танец.

Глава 15 Песнь Люцифера

Князь Тьмы усмехнулся, отложил гусиное перо. Он дописал, наконец, историю о страсти, власти и мести такой, какой ее видел, потому что сам там был, когда это все происходило.

Потом он отложил свиток в сторону и потянулся к другому. Какой-то неведомый поэт писал о танце Саломеи, и пророке, потерявшем голову во дворце царя Ирода.

Хранитель не любил поэтов, но ему было любопытно почитать это творение и узнать иную версию этого события, явно отличавшуюся от его собственной.

Он усмехнулся: поэты есть поэты, — и начал читать.

Царица на площади главной застыла

И слушала голос пророка бесстрастно,

Она на рассвете казалась красивой,

Да, что там, была она просто прекрасна.

И бурная страсть подкосила пророка,

И больше его оставлять не хотела,

Судьба с ним всегда поступала жестоко,

Как манят изгибы прекрасного тела.

И вот уже видит он страстные ночи,

Но только она усмехается гневно,

Вернулась к царю, даже слышать не хочет.

А что там? Забывшись, танцует царевна.

2.

У Ирода вечно дела и заботы,

То дикий мятеж, то недобрые вести,

Но нынче наш царь загрустил отчего-то,

Ему говорили, умрет и воскреснет.

И снова младенцы какие-то снятся,

Совсем позабыл о любимой царице,

Когда же простое, обычное счастья

Из страстных мечтаний его воплотится?

А тут еще этот по городу бродит,

— Эй, стража, ведите, хочу я послушать.

И пленник усталый в покои приходит,

Он так ироничен и ярость так душит.

3.

— О чем он твердит? Мне за что воздается?

Какие он храмы однажды разрушит?

И душу палит это дикое солнце,

И смотрит презрительно прямо он в душу.

А тут и она, к ним внезапно приходит.

— Что хочешь от этого бога ты снова?

И Ирод молчит, слов уже не находит,

Он странно рассеян, пленен и взволнован.

Но пленник, конечно, сегодня он злится,

Он вздрогнул, и что-то такое бормочет.

А что остается, раз в гневе царица,

Темница, и слушать их Ирод не хочет.

4.

Она раздраженно ушла и не знает,

Как он в полумраке один безутешен,

Какие-то дети его окружают,

И рядом пророки, и лучик надежды.

Там музыка, это танцует царевна,

О, сколько же неги в пленительном танце.

И с музыкой вместе приходит забвенье,

Он просит опять: — Саломея, останься.

И тень его брата идет за ним снова.

Какая — то песня, отец на закате.

О, царь, отчего он сегодня взволнован?

Но все объяснить ему силы не хватит.

5.

И стражник твердит, что в забытой темнице,

Опять неспокойно, там нынче с рассвета

Их пленник вопит, он как будто взбесился,

— Но что говорит? — Да не знаю про это.

О бунте, о храме, о деве, о власти,

И все так печально и так непонятно,

— Наверно горячка, проклятые страсти.

Готовьте нам пир, — приказал он невнятно.

И знает, такое сегодня приснилось,

Что лучше бежать, но решил он остаться,

И рядом царица лгала и ярилась,

И снова полет, там, в сиянии танца.

6.

Она же на дочь удивленно смотрела,

Как будто бы видела деву впервые.

— О, как ты прекрасна, а знаешь, что сделаем.

И долго о чем-то они говорили.

Сначала противилась зло Саломея,

А после внезапно она согласилась.

Царица смотрела на небо, немея,

И виделась ей и жестокость, и милость.

— Зачем ему жить? Я спасаю от бури,

И мир мой несчастный, и темную душу,

А с ним и меня они там не забудут,

Все будет однажды, пусть храм я разрушу.

7.

Ей снилось сегодня в тумане распятье,

Какие-то женщины, воины, свита,

— Откуда явилось к нам это проклятье?

И кто их послал, — прошептала сердито.

Но только в темницу устало спустилась

Взглянуть в тишине и во тьме на пророка,

Какая-то тень там металась, ярилась.

— Бедняжка, как он поступает жестоко.

А он все кричал ей про бедного мужа,

Про страшную ярость, и грех ее вечный,

Что ждут ее снова, и черти и муки,

Пророк заигрался, конечно, конечно.

8.

Ну что же, избавит их всех Саломея,

Есть магии чудо в пленительном танце.

— Что шепчешь, ты девочку впутать посмеешь?

— Конечно, посмею, ну, сколько ж метаться.

— Не женщина ты. — Я сегодня царица, —

Напомнила, словно не ведал он света.

— Пустое, ты просто тупая тигрица.

— Пантера, мой ангел, и знаю про это.

Но я так устала, остынь, все пустое,

Пусть он защитит тебя, если сумеет,

Меня же просить о прощенье не стоит,

Ты знаешь, прощать никогда не умела.

9.

И снова растаяла где-то царица,

Лишь бело платье мелькнуло во мраке,

— Она не сумеет. Она не решится,

Не быть этой страшной, предсказанной драме.

И где-то шумели веселые гости,

И музыка снова из тьмы вырывала.

— Танцуй, Саломея, мы все тебя просим.

Помедлила чуть, и легко вылетала.

И была укутана снова шелками,

Как кокон, еще не сумевший пробиться.

О, магия танца, что делает с нами,

Бросает в просторы, уводит в темницу.

10.

Царица смотрела на них обреченно,

Он стар, но к девчонке все время стремится,

А если увидит ее обнаженной,

Конечно, тогда он на все согласится.

Недаром так долго просила раздеться,

И ей говорила о магии танца,

Но танец закончен, усталое сердце

Его все просило: — Останься, останься.

Пусть падают снова на землю наряды,

Пусть юная прелесть твоя обнажится,

Я царь, и скажи, что отдать тебе надо.

И только вдали улыбнулась царица.

11.

Цари наши, властью своей упиваясь,

Порою такое другим обещали,

Ребенок невинный, она танцевала,

И только наряды скользили, слетали.

— О, что же с тобой, — усмехнулась царица,

Она в этот миг о своем лишь мечтала.

И будет симфония дивная длиться,

А там Саломея в экстазе взлетала.

Ее охватила внезапная радость,

Когда перед ними предстала нагая,

И вдруг поняла, ничего не осталось,

Куда она всех в этот миг увлекает?

12

— Проси же, — стонал снова Ирод устало.

Исполнит он все, что бы ты ни просила,

Молчит. И от страсти душа трепетала,

И даже наказы царицы забыла.

Но та ей напомнит. — Глава Иоанна.

— О чем ты, дитя? — понимает не сразу.

— О, царь, я о нем, только это желанно.

Она повторяет крамольную фразу.

Царь гневно посмотрит еще на царицу,

Она же с гостями о чем-то воркует,

Толпа замирает, и Ирод ярится,

Кто снова сыграл с ним да шутку такую.

13.

Но то, что обещано было в начале,

Исполнит, цари отступать не умели.

В саду его жуткие скрипки стонали.

И воин подходит один к Саломее.

— Бери, как хотела. Отступит царевна,

Метнется безумная дева куда-то.

И только царица стоит вдохновенна

И даже спокойна, и вроде крылата.

Исполнилось то, что начертано было,

Он больше о прошлом ее не напомнит

И музыка где-то в тумане завыла,

Их встретила похоть и дивная полночь

14.

Во тьме проступают опять силуэты,

Сгоревшие страсти остались золой.

И Ирод пирует в толпе до рассвета,

Но где Саломея, с мечтой и судьбой.

Осмелится ль кто-то перечить царице?

И как она всех урезонить умела.

Алеет заря — это танец все длится,

И голову кружит твою Саломея.

Любой в этот миг на такое решится,

А после опомнится поздно и немо,

Она обнаженной пред вами кружится,

И гневно нависло свинцовое небо.

15.

Судьба по заслугам отпустит вам снова,

И радость, и боль, все еще в этом мире.

И смотрит Креститель на землю сурово.

— Что сделалось с вами, что сделали с ними?

И больше никто не находит ответа,

И страшной грозою нависли вопросы.

И только в потоках печального света,

Мы видим и небо, и море, и звезды.

И танец в тумане, он длится и длится,

Такого с тобою еще не бывало?

Тут в пору рассудка, мой ангел, лишиться.

О, как Саломея тогда танцевала.

Князь удивленно усмехнулся и отложил и этот свиток.

— Ну что же недурственно, правда, во всем виновата только вероломная царица, но пусть так, даже интересно, какая версия останется.

Хотя пора уже отключиться от прошлого и заглянуть в грядущее, он давно заметил, что будущее отражается в прошедшем, потому и стоит посмотреть так пристально на то, что уже было.

Мефистофель говорит, что его замучили пророки, из-за одного из них и погиб Креститель. Только кто же из них настоящий, как понять и разобраться?

Глава16 Будущее в прошедшем

Мефистофель вместе с пуделем удалился в свои покои.

— Свершилось, — тяжело и безнадежно вздохнул он.

Так вот что еще предстояло ему пережить. Но почему для такого дела избран именно он? Это казалось странным и ему совсем непонятным, но все уже свершилось, ничего изменить и исправить нельзя.

Демон средней руки не считал себя ни в чем виноватым, хотя без его согласия они не посмели бы совершить того, что сделали. Но он только свидетель и зритель. Властелин напрасно в этом пытался убедить себя. Ничего не получилось. Ему хотелось оставаться в веках, но не палачом, распявшим их нового бога, не такой ценой, какая пошлая и примитивная роль. И о чем бы он ни думал, мысли все время к этому возвращались.

Кто-то смеялся над ним, старался противоречить ему, но, сколько он не пытался обнаружить насмешника — нигде никого не было.

Он не смертен, как все. И ему не все равно, что будет в грядущем, где ему нет, и не может быть места. Но если это случится, там он навсегда останется злодеем. Ему придется воскресить миф и это место завоевать снова.

Все это произойдет потом, а нынче он мертвецки устал. Что-то менять было поздно. Просто все свершилось не так, как мечталось когда-то.

Еще должны пройти века, прежде, чем что-то станет ясным и понятным.

№№№№№

Далеко впереди их первая встреча с Фаустом и его Маргаритой.

Сколько они должны пройти от одной драмы до другой, чтобы все встало на свои места, и Князь Тьмы снова стал Хранителем света. Ему просто необходимо им стать, чтобы миропорядок стал иным, чтобы все вернулось на круги своя.

И первой скрипкой в этом преображении станет именно он, ну там еще будет вторую скрипку играть Архангел Михаил, но не более того, первой скрипкой останется он, без ложной скромности и пафоса о том можно было сказать с уверенностью.

Пока полетела только первая голова Крестителя, сколько их будет впереди, что там вообще еще будет и не будет, все только начинается, в одном он был уверен.

Пес завыл, словно отозвался на вой какого — то волка или самого Цербера в Аиде. Скорее всего, второе, обычный волк не может так выть, они снова слышали адского пса.

Его вой раздавался только в самые страшные минуты, когда должно было свершиться событие, способное перевернуть мир, на многие века его изменив. И раз Иоанн уже на небесах, то тоже не за горами, все идет своим чередом, все идет по плану.

Глава 17 Лицо в зеркале. Сон о Веласкесе

Знаменитый художник вглядывался в черты своего лица, отраженные на зеркальной глади. Он смотрел в зеркало пристально и внимательно, чтобы потом перенести их на полотно. Ему страстно хотелось, если не в реальности, то на своих полотнах пережить века. Разве не в этом суть бессмертия?

Те, кто будут взирать на его творения, а он с самого начала знал им цену, должны представлять себе его ясно. Лицо Мастера не должно затеряться в пучине времени. С полотна на него смотрел романтичный и одухотворенный творец.

Когда художник закончил работу, он облегченно вздохнул, больше ему ничего не было страшно. Время во всей его неумолимой суете должно было отступить перед ним.

Это был не его каприз, вернее, не только каприз Гения. Он хотел быть ближе к своим потомкам, стать частью и их реальности. И вдруг его осенила еще более крамольная мысль. А что если человек через пару столетий остановится перед картиной и узнает себя? Возможно, это будет он в новом теле и обличии, ему суждено будет снова вернуться в этот мир, потому что ничего не исчезает, ничего не появляется в первый раз, они обречены возвращаться в новое время со старыми страхами, радостями, бедами. Они должны проживать новые жизни, чтобы что-то исправить в старых.

Он отпустил кисть и немного отошел от полотна. Кажется, все получилось так, как хотелось. Он редко льстил себе, а к автопортретам придирался особенно. Но уже с первого захода достиг в этот раз желаемого.

О том же скажут и его друзья, и те зрпители, кто появится в мастерской, но пока он только один в мире радовался тому, что совершилось.

Художник невольно оглянулся. Ему показалось, что кто-то тронул его за плечо. И на самом деле, повернувшись, он увидел незнакомого человека. Удивил его странный, не поддающийся описанию наряд. Он был иностранцем, и, судя по выражению лица, не понял ни одного из произнесенных слов. Потому он и не сразу заметил особенность — тот был очень похож на изображенного на портрете, словно бы совсем недавно позировал ему для этого портрета.

— Кто вы? — не удержавшись, воскликнул художник, ожидая услышать какое-то замысловатое имя.

— Фауст, — произнес он довольно понятное слово, звучавшее на разных языках похоже.

Что было на это ответить. Чертовщина какая-то. Он не понимал, никак не мог разобрать этого. Но самые удивительные его мечтания сбывались.

Человек из другого времени и пространства, как две капли воды похожий на него самого, подтверждал, что его страстное желание о бессмертии может осуществиться.

Они еще немного постояли друг перед другом, а как только художник на миг отвернулся, незнакомец исчез. Не ушел, а именно исчез.

№№№№№№

Сон, видение, призрак. Судя по всему, пришел он из грядущего. Какие странные вещи порой происходят в этом мире.

Художник видел человека, который в своем времени, взглянув на полотно, узнает себя, и, наверное, будет удивлен еще больше, чем он теперь.

Мы привыкли верить в неповторимость человеческой личности и жизни. Но все в этом прекрасном мире повторяется снова и снова, и он только что получил животе подтверждение тому.

Под луной нет, и не было ничего нового. И он готов был многое отдать, даже свой невероятный талант за то, чтобы заглянуть в грядущее, узнать, что же и как там с ним будет.

— Знания умножают печали, — прозвучало у него перед самым ухом, хотя в мастерской больше никого не было.

Или нам только кажется, что никого нет, а то время как незримые духи, пришельцы из прошлого и грядущего все время где-то рядом.

— Там все так страшно? — спросил художник, — что лучше не видеть и не знать.

— Еще хуже, чем кажется, — послышалось рядом.

— Пусть так, но я хочу видеть и знать, как это будет потом.

Послышался странный низкий смех, заставивший его поежиться, но Мастер был страшно упрям, он никогда не отступался от желаемого. Это было его радостью и его бедой.

Глава 18 На том и этом свете

Они собрались на этом клочке земли в Гефсиманском саду. Демон мгновенной смерти, бывший когда-то богом войн Аресом, Демон печального образа — несомненно Дионис в прошлом, и Демон обольститель, ну конечно дреной Адонис, не могла не появиться и Афродита в облике Марии Магдалины

Последним появился наш старый знакомый Мефистофель, но не один, он привел с собой Архангела Михаила, надо же было показать им нового героя, он тоже наверняка был кем-то там, в античном мире, хотя кем именно они пока не выяснили.

Все они говорили и думали об одном и том же — о повелении бродяги — пророка, одного из десятков, который выдавал себя за миссию, за нового бога, родившегося на земле, чтобы спасти мир от уничтожения.

Сколько уже таких появлялось в Иерусалиме, сколько еще будет приходить. Как найти среди всех самозванцев настоящего пророка. Да и есть ли настоящий? Если верить Иоанну Крестителю — есть, только тот самый Иоанн уже лишился головы, а чудотворец и не подумал его спасти, и как же можно верить Иоанну?

Это потом, когда все совершится, им легко будет говорить о том, кто прав, кто виноват, кто палач, а кто жертва? А когда ничего не известно, что же сделать, что предпринять, чтобы найти одного единственного?

Они видели, что их лишали покоя, снова толкали куда-то, ничего не объясняя: пойди туда не знаю куда, принеси то, не знаю что. Вот и в тот день они оказались рядом и с тревогой смотрели друг на друга. Каждый из них ощущал беду, нависшую над ними и над миром. И кто-то ярился от того, что все они были бессмертны, им не удастся улизнуть так просто, придется оставаться тут, чтобы не случилось, какие бы испытания не выпали, они будут Князя Тьмы превращать в Хранителя света и все расставлять по своим местам.

Сильные, властные, дерзкие, они понимали, что настоящую беду им принесет невзрачный и слабый телом человек, который будет самым незаметным среди прочих. Но он умеет задурить им головы и показать все прелести той новой веры, которую он и принесет с собой.

Но сами виноваты, раз не смогли сохранить свою дивную веру, то должны бороться с чужой.

Единственный из всех собравшихся, Демон смерти не особенно волновался. Он вообще никогда и ни о чем не переживал, закалился как сталь, а может таким и уродился с самого начала. Бог войны всегда в любом мире востребован, Арес в том не сомневался.

О чем волноваться, если смерть несет душе покой. Он только отправлял ее по адресу, не беспокоился, когда все было заранее решено и предусмотрено, никогда не ошибался, приходил за теми, за кем и следует приходить. Арес освоился в новой роли лучше своих собратьев, это надо было признать.

Глава 19 Заговор отверженных

Заговорщики смотрели настороженно, понимая, что на этот раз он пришел за кем-то из них. И надо было прощаться не только с властью, но и с жизнью самой.

Но почему он медлит, зачем загадывает им такие загадки? Тут любой может от неопределенности руки на себя наложить. Но никто из них не решился его торопить, смерть может оказаться невероятным благом для них. А что, если потом, когда все свершится, живые позавидуют мертвым?

А может быть, он явился за всеми сразу, потому и не называет никого по имени. От неизбежности и обреченности у Архангела мурашки побежали по телу. Он вдруг понял, ощутил каждой клеткой, насколько ему хочется жить, как горько и больно уходить сейчас, еще ничего существенного не успев сделать, замереть где-то на середине и растворится в этом пространстве — все, что угодно, только не это. Разве не ясно, что ему рано уходить, что он должен остаться.

И невольно приходилось думать о том, каким он предстанет в вечности, на том суде, где нет, и не может быть адвокатов и никто не станет защищать. Тогда черное окажется черным, а белое белым, и судей не убедить в обратном. А хотелось там выглядеть как можно лучше. Но возможно ли такое?

Чтобы немного оживить их всех, всколыхнуть, Мефистофель стал рассказывать о знаменитом ученом, который как Сизиф решил не уходить в назначенный час, захотел остаться и пережить все. что проворонил в свое время снова и снова.

Они вдруг подумали о Фаусте, который через несколько веков, в своих творениях воскресит их, и вернет к жизни далекое прошлое. Но, вероятно, он не просто воскресит всю эту картину, но и постарается сделать каждого из них как можно ярче, обнажит лучшие их черты. Он покажет те причины и те обстоятельства, которые побудили каждого из них действовать так, а не иначе. Ведь и бродячий философ покажет, как мало зависит от самого человека, как много от небес и от того мира и времени в которое забросила их судьба.

А каждому роль досталась еще та. Это все они прекрасно понимали. Потому и становилось порой особенно больно и грустно. Но никто не смог бы уйти от предначертанного.

Они и предположить не могли, когда и где появится этот Фауст, сколько им еще ждать этого прихода. На Евангелистов рассчитывать не приходилось, они такое напишут, непонятно, что и откуда взять могли. Здесь нужен был совсем другой персонаж, другой мир и другое время, потому что большое видится на расстоянии, а великое на очень большом расстоянии.

И самое смешное, что Фауст из грядущего их интересовал больше, ч ем пророк, казнь которого не за горами.

№№№№№№№

Сколько времени пройдет, прежде чем на обезумевшей, исковерканной земле появится Фауст. И он будет стремиться к тому, чтобы в мире, обезумевшем от атеизма, сохранилась хоть какая-то вера. И надо было дождаться того времени, когда в мире победит Дьявол. Он останется единственным повелителем, потому больше некому. И в бессмертной драме он станет главным героем, но без Демонов-помощников не сможет обойтись. И всем демонам и героям в этом мире найдется место. Но сколько же времени еще придется ждать всего этого? Выживет ли мир, будет ли он существовать тогда в привычном виде?

Они жили в разных временах и ждали Фауста, чтобы быть запечатленными, увековеченными. Они вспоминали о пережитом, оправдывали себя и обвиняли других. Все это было очень важно для Демонов, под масками которых скрывались древние боги.

Но пока не было Фауста, никто и ничто не могло изменить существующий порядок. Они ждали возвращения из небытия Фауста, как когда-то Спасителя. Он не мог не оправдать их ожиданий.

Фауст должен был вернуться, потому что на протяжении многих веков он обречен был уходить и возвращался, совсем как славянские волхвы, не покидание нас никогда.

Глава 20 Что дальше?

Фауст должен был стать их прокурором, их адвокатом, их Евангелистом и судией. Князь Тьмы говорил, что появится он только в веке 17 или 18, а потом в 20, в первой его половине, а точнее даты они и не знали. И он будет знать, так, как знают они, что без них бы не существовало Христа.

Мальчик построил странный мир, в котором не было ни бога, ни дьявола. Он родился в семье священника, все его дяди и дедушки были богословами и служителями церкви с незапамятных времен. Но ко времени его появления на свет, а потом взросления с миром что-то случилось. И богословы, жрецы, религиозные философы — все исчезли даже из душ их, из памяти, не только из видимого мира.

Долгими вечерами, еще совсем маленьким слушал он истории и философские беседы, где ему почти ничего не было понятно, но он не уходил от них, а они не прогоняли его. Но взрослые и подумать, и представить не могли, как через четверть века они отразятся в его творчестве. Его и тогда интересовали те персонажи, о которых они не говорили, а если и говорили, то не называли их имен. Он задавал каверзные вопросы о вечном противнике бога, желая вывести их из себя, узнать что-то новое в пылу споров.

Отец был удивительно терпелив, никогда не раздражался. Он только ясно чувствовал смуту в душе того, которого в честь воинственного героя, отвергшего смерть, назвали Фаустом. И эти вопросы (и это было видно) задевали его за живое. Его словно бы испытывал на прочность вечный противник в лице сына. Но он не знал, что же сделать такого, чтобы мальчик не оказался в их власти.

Странные тени и видения во снах его становились все яснее. Фауст смутно догадывался о том, кто они такие. И он перелистывал старинные книги, желая узнать о них как можно больше. По крохам вырисовывались портреты этих персонажей, они оживали в его воображении. Пока он не звали своих Демонов, не поминал имени Мефистофеля, но все это только вопрос времени, скоро они прорисуются и явятся, обязательно явятся к нему.

Он знал, какую важную роль тайно или явно они станут играть в его «Божественной комедии». Но образы их все время ускользали, растворялись где-то во мраке. Он не мог больше увидеть и услышать их. Они жили своей жизнью, короткие обрывки которой запечатлелись в писании. И никогда не сомневался Фауст, что пришел он в этот мир отнюдь не в первый раз.

№№№№№№№

Мальчику совсем не хотелось, чтобы его главное повествование увидел Отец. Он смутно догадывался о том, что это не только ему не понравится, но оно может убить его. А этого совсем ему не хотелось в те дни. Он сознавал, что его «Божественная комедия» была значительно страшнее той, итальянской. Вряд ли что-то подобное мог пережить, а потом и написать Данте.

Отец и не мог этого увидеть и узнать, он вскоре умер. Хотя, если поверить в то, что на небесах все известно (а как не верить этому), знать, что близкие и после ухода из этого мира внимательно за нами следят, тогда он должен был читать эти строки. Но и помня о том, он никак не мог отказаться от того, что было создано им в те дни.

Фауст всегда понимал и знал, что главным его героем станет Люцифер, Тот самый бог Утренней звезды, хранитель света, который в средневековье, где досталось всем солнечным богам, стал Князем Тьмы. Все его беды начались только потому, что его угораздило жить в смутные времена, когда люди перестали ценить свет, и снова решили вернуться во тьму

Ведь не виноват Фауст, что солнечный бог, ставший повелителем Ада, являлся ему в видениях и казался самой трагической в мире фигурой. Конечно, кто-то посылал ему эти сны, кому — то нужно было стерпеть верхний слой в великой картине, чтобы открылся тот, другой, настоящий шедевр, на время спрятанный от глаз.

Но кто поверит, что это было только его желание, стремление и воля. Нет, он только еще одна жертва, брошенная на алтарь нового бога. А сколько их было, именитых и безымянных? Кто считал их за все эти века. Их никто не воскрешал и никогда не воскресит, воскрес только один — единственный. И он остался в объятиях единственной своей возлюбленной, имя которой Власть. А вокруг него уже теснились другие персонажи этой удивительной истории, у которой было начало, но еще не было финала.

Глава 21 Дойти до 9 круга

В свое время Данте дошел до того самого 9 круга, но наверное было еще не время, потому Вергилий и увел его прочь. Для Фауста такое время настало. Он понимал, что они должны были либо все вернуть на свои места. Либо погибнуть окончательно, как погиб когда-то древний Рим.

Фауст немного удивился, когда увидел всех Демонов сначала во сне, а потом и наяву. И за их масками явно скрывались древние боги, он даже знал, кто есть кто, ведь в свое время он был прекрасным ученым. Вглядываясь в их лица, понимая, что они не очень ладили между собой, он пытался угадать, кто из них друг, кто враг, но понял, что праздное это занятие, тут без Мефистофеля точно не обойтись, только он что-то знает наверняка и может быть даже захочет сказать, открыть великую тайну.

Но перед каждым из Демонов он испытывал вину, старался каждому отдать должное в своем творении. Но что за странные мысли теснились в сознании мальчика?

Комедия увлекал его с невероятной силой. Казалось, что он охватит всю его жизнь, станет жизнью самой, ему не будет конца и края.

— Для этой книги и целый жизни мало, — размышлял он, листая все новые и новые книги. И хватит ли у него времени, чтобы написать свой ад и свой рай.

Фауст ликовал, ощущая себя гением и единственным в мире творцом. Он чувствовал, что так же должен был думать и весь оставшийся мир. И странно, если все они этого не понимали. Но они еще не могли знать, какое творение он им готовил. Оно должно было потрясти устои нового века, и поведать о том, другом мире, где прошлое соединяется с грядущим. А главное, в мире этом он оставит Хранителя света. Догадывается ли о том Мефистофель, как знать, но он будет плясать под дудку творца, у него просто не останется никакого выбора

№№№№№

Бывают времена, когда лучше забыть о реальности, и погрузиться в свои творения, и там обрести реальную жизнь, а потом спасти и тонущий мир.

А настоящий мир стервенел на глазах. Он существовал где-то совсем в другом измерении. И этому миру не было дела не только до Хранителя света, но и до распятия Христа, того, которого он отправил на казнь, постарался забыть о его существовании.

Вспыхнул бунт бессмысленный и беспощадный, самой горячей точкой на планете стали наши земли. Сколько жертв, сколько пострадавших в бессмысленных схватках.

Священники вообще были расстреляны первыми, и кровавый их вождь заявлял, что чем больше их будет уничтожено, тем лучше для их эфемерного счастья.

Хорошо, что отец не дожил до тех времен, и умирал в мирном и тихом году, не зная, каким кошмаром все для него обернется.

Если кто-то и торжествовал в их мире, так это председатель ЧК, как же его звали — Феликс кажется, вот кому в этом мире было настоящее раздолье, когда мир, словно камень Сизифа неизменно катился в пропасть.

Феликс всем миру грозил расстрелом, даже под пытками и казнью, не вырвет он от них признания и любви, спесивый поляк, их всех люто ненавидевший, сделал только одно доброе дело, он рано убрался из этого мира — вот в каком мире все они вдруг в одночасье оказались.

Комиссары не образованы, глупы, вечно пьяны, потому что на трезвую голову вершить такого невозможно, и особенно жестоки ночью во тьме. При свете такие бесчинства никто не смог бы творить. Все Калигулы и Нероны кажутся ангелами рядом с этими, но самое главное — они все ничтожны, вот что угнетает теперь больше всего, а еще то, что те, кто по определению был ничем, теперь хотят стать всем, схватив в руки наган или прировняв к штыку перо.

Нет для них никаких запретов, и заповедей у них нет никаких, да и не может быть. Он никогда не станет о них писать, даже если будет умирать от голода. Потому и возник Люцифер, и все молодые боги, ставшие в один миг Демонами, все, кто были с ним. Когда наступает конец света на земле, проще сбежать в другой мир, спрятаться в другом времени, это дает хоть какой-то шанс на то, чтобы выжить и уцелеть, если не в реальности, то на страницах своих книг.