Смерть поэта – Маскарад. Романтизированная биография

Любовь Сушко

Это романтизированная биография М. Ю. Лермонтова, писалась она больше 10 лет, пока не появилась основная концепция противостояния А. С. Пушкина и нашего Демона.Там много, очень много о бабушке Елизавете Алексеевне Арсеньевой, которую успела полюбить, о Монго – Алексее Столыпине, о Пушкине, конечно. И только в финале вы узнаете, кто же убил Лермонтова – развязка и для меня тоже оказалась полной неожиданностью, могу признаться честно, помог античный миф об Адонисе и трех богинях.

Часть 1 Мой Демон

Глава 1 Будущее в прошедшем

Это был только сон. Обычный сон, который все время повторялся.

Менялись только какие-то детали сна, в остальном видение оставалось неизменным…

Мишель видел старую усадьбу с барским домом где-то в глубине, так далеко от того места, где он находился в своем сне, что как бы быстро он не двигался по лунной дорожке, добраться, дотянуться, даже просто приблизиться к ней он никак не мог, сколько бы ни старался. А когда уже чувствовалось, что он измучился и устал, так обессилил, что не оставалось никакой возможности двигаться дальше, тогда откуда-то с высоты начинала звучать песня, Ангельская песня. Она звучала то громче, то таяла где-то в высоте и исчезала. Он тянулся туда, откуда она лилась, чтобы расслышать эти звуки, но они терялись, исчезали, растворялись в воздухе. Он убеждался, что больше ничего не слышно. Но как только убеждался, что песня стихла, она начинала звучать снова все ближе, все яснее, он снова тянулся душой к ней

Ребенку казалось, что над ним кто-то издевается, но ведь ангел не мог так с ним поступать? Ангелы не издеваются над людьми. А если все-таки мог? Тогда он яростно грозил небесам маленьким кулачком, грозил своему ангелу. И на эту угрозу кто-то откликался, какое — то разъяренное чудовище появлялось перед ним. Черное облако накрывало лунную дорожку, странные тени сходились и расходились, мелькали там. И тогда дикий страх охватывал его душу. Он чувствовал себя маленьким и беззащитным пред грозными небесами, это чувство оставалось в душе всегда, все 27 лет его земной жизни.

Мальчику казалось, что не хватит силы убежать, и все-таки он срывался с места и бежал куда-то во мрак, да так ловко, так быстро, что чудовище задыхалось за спиной, отставало и где-то терялось в темных аллеях сада. Ему все время удавалось убежать и спрятаться. Но что если завтра не получится, если силы оставят его, что случится потом?

Тогда, отдышавшись, он смеялся, сначала тихо, а потом все громче и громче, он радовался, что снова смог убежать от чудовища, значит еще не все потеряно. Он будет жить и любить, и никто ему не страшен. Но чудовище возвращалось снова, и снова вместе со звуками ангельской песни оно стремилось за ним.

Однажды ему удалось даже услышать его голос за спиной. Чудовище твердило, что жить ему осталось мало, что никогда никого не будет он любить, а в юных красавицах он будет видеть дряхлых старух. Никого не будет с ним рядом, все время придется убегать и прятаться. От них-то убежать можно, а вот убежишь ли от себя самого?

— Не бывать этому, — задыхаясь, хрипел Мишель, — ты все лжешь, не будет такого. Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Он бормотал еще что-то, но не понимал смысла слов, они таяли в воздухе и больше не касались его души. «Забыться и заснуть»…

— Так и будет, и ты знаешь, что будет так, — звучал отвратительный голос во тьме. Казалось, что мохнатая лапа гладила его по плечу, а потом отталкивала куда-то в пропасть. От этого толчка он вздрагивал и пронзительно кричал. И в этот момент чудище само словно бы рухнуло с обрыва, так ухнуло что-то за спиной, что мальчик вздрогнул всем телом. Наверное, сквозь землю провалился

№№№№№№№

Мишель споткнулся и упал, сжался от страха, уверенный, что оно — это чудо-юдо, сейчас его настигнет. Но ничего такого не было и в помине. Только мутный свет луны разливался повсюду, и высоко-высоко пронзительно закричала какая-то птица.

После того странного вечера чудовище больше не являлось. А песню ангела где-то далеко, за лесами, за морями, Мишель тогда еще слышал. Но теперь она была едва различима, если бы он не слышал ее ясно прежде, то так и не понял бы, что это такое было там, далеко, в небесах, не узнал бы песню ангела.

А потом появлялась бабушка. Он всегда помнил бабушку, метавшуюся по тому самому саду со своими девками — служанками. Когда они его находили, то радостно извещали ее о том, и она сама, подобрав подол юбки, пробиралась туда, куда загнало его чудовище. И нависала над ним, огромная и серая глыба — она была его бабушкой, или чудовищем? Вот этого он никогда понять не мог.

Бабушка что-то говорила, но он не слышал и не слушал, он просто покорно шел за ней в барский дом, который никогда не считал своим. Ему там было темно и скучно. Но никакого другого дома у Мишеля ни тогда, ни потом не было, только этот, а потому ему некуда было убегать и прятаться, все равно приходилось возвращаться назад.

Бабушка оставалась у его кровати, пока он засыпал, а потом незаметно, бесшумно, как и чудовище недавно, удалялась. Он никогда не слышал, как она уходила, не потому что спал крепко, просто она умела так бесшумно двигаться по своему дому, появляться и исчезать так внезапно, что он только вздрагивал, обнаружив ее рядом. И всегда боялся показать ей, что ему страшно.

Нерадивые служанки боялись ее, как огня, стоило барыне застать их с молодыми парнями или просто бездельничающими, они не наделялись на ее милость. К бездельницам бабушка была беспощадна. Но и они всегда были в полной ее власти.

Мишель не боялся бабушки, потому что знал, что как бы она не была зла на него, ему ничего не будет. Ему просто не хотелось, чтобы кто-то из невинных попадал из — за него под горячую руку, был наказан. Мальчик остро чувствовал несправедливость, и хотел за все отвечать сам, если виноват — получай наказание, но не должны страдать невиновные.

№№№№№№№

Свет луны заливал лесную поляну, где водили хороводы прекрасные зеленоглазые русалки, так они зачаровывали не только окрестную природу, но и душу барчука Мишеля, единственного внука сумасбродной барыни Елизаветы Алексеевны Арсеньевой.

Но это был уже сон Поэта. Хотя и в реальности где-то там, в заповедном лесу, зеленоглазые русалки водили хороводы, и скоро он обязательно отправится туда на Купалу, только для этого надо немного подрасти… Пока можно заблудиться в лесу, оказаться в плену русалки навсегда. А ему этого совсем не хотелось. Хотя и здесь он оставался в плену, но сердце ему подсказывало, что там был совсем иной плен, из которого не вырваться и не убежать.

Как же печальна, как же прекрасна жизнь, этого пока не выразить ни в слове, ни в звуке, но наступят совсем иные времена, и вот тогда… Тогда и появятся самые удивительные строки, которые потрясут не только близких, но весь остальной мир, еще не знающий о его существовании.

Глава 2 Кошмар неравного брака

Сколько тайн хранят знаменитые дворянские усадьбы. Сколько теней и привидений юных красавиц и грозных старух бродит там до сих пор, они никуда не исчезают, не покидают домов, где были так одиноки и так несчастны.

Вот к одной из этих тайна нам и придется прикоснуться, если мы хотим узнать о том, как все начиналось для маленького Мишеля. Почему он стал таким, что с ним случилось в самом начале, еще до рождения и потом, когда он только появился на свет. Какая жуткая трагедия скрывалась за всем этим.

— Мария, Мария, Мария Михайловна.

Юная, хрупкая, бледная и болезненная девица — единственная дочь барыни Елизаветы Алексеевной Арсеньевой. Музыка была ее погибельной бездной и спасением. Но в семье своей родной она казалась девочкой чужой и очень одинокой. Матушка пристально следила за Мари и даже не пыталась представить, какой будет ее судьба. Да и кто бы решился предсказать ее судьбу, такой, наверное, на свет не родился и вряд ли родится когда-то.

Она звалась Мария, единственная дочь грозной помещицы Елизаветы Алексеевной Арсеньевой, столбовой дворянки, принадлежавшей к старинному и знатному роду Столыпиных…

Несмотря на всю хрупкость, девушка была упряма и своенравна, это тот самый тихий омут, в котором водятся черти, да еще какие. Матушке вскоре пришлось в том убедиться. Она поступала по-своему и только покорно кивала, когда от нее что-то требовалось, а потом делала то, что ей нравилось, и то, что вряд ли могло понравиться ее грозной матушке. Так однажды она решила свою судьбу никого не спросясь. Она сама нашла себе жениха, который вскоре должен был стать ее мужем.

Юрий, Юрий Петрович Лермонтов, армейский капитан из совсем другого мира. Они странно столкнулись на какой-то вечеринке в доме родственников, где еще она могла бывать. Они увидели друг друга, и судьба была решена, это для всех остальных он внезапно стал ее мужем, сама Мария не сомневалась, что он был предназначен ей судьбой и все решилось на небесах раз и навсегда.

№№№№№№

Матушка взглянула на Марию и поджала губы — не такой судьбы она хотела для своей единственной дочери. Но почему-то противиться долго не смогла. Нет, она, конечно, сказала все, что об этом думает. Она нарисовала своей Машке жизнь, которая ждала ее в грядущем, словно у нее было будущее. Мария только выпрямила спину и всем своим видом показала, что она от своего не отступит. Ни слова, ни звука, но тут и не нужны были слова. А что оставалось делать Старухе?

— Живи, как знаешь, — услышала молодая девица в ответ.

Вот она и стала жить так, как ей того хотелось, кто бы мог подумать, что ей дадут волю.

Москва встречала молодых суетливо, но приветливо, Арсеньевы входили в узкий круг знати, высшего света, и все двери, вплоть до царского дворца были перед ними открыты, да что там, просто распахнуты. Но в том самом узком кругу никто не понял и не одобрил выбор Марии, хотя кажется, ей до всего этого не было дела, ей, но не матери…

Кто бы сомневался в том, что брак был неравным, а потому, какими бы пылкими не были чувства, но они угасали, когда молодой зять сталкивался со своей тещей, с кругом ее друзей и знакомых. Он краснел, молчал, отступал, ему просто не было там места, он это чувствовал, но смириться никак не мог. Ему надо было как-то жить в чужом мире, холодном и таком неуютном.

Мария жила в каком-то ином мире и всего этого старалась не замечать. Ей это удавалось, до той поры, пока она не почувствовала бремени и поняла, что вольной, хотя и замужней ее жизни приходит конец. Она ждала ребенка. Надо было что-то делать и как-то договариваться с матушкой. Одна, без нее, без ее поддержки и помощи она не справится. Ведь она сама еще ребенок, наивный и такой далекий от реальной жизни. Она никак не справится с таким поворотом судьбы.

№№№№№№№

Елизавета Алексеевна сразу встрепенулась при таком важном известии, и заявила, что они отправляются в родные Тарханы. Вот завтра утром соберутся и отправятся.

— Нечего делать в Москве, голубушку моя, вольному воля, а малыш должен расти на природе, подальше от этой суеты. Домой, домой, и не смей со мной спорить.

Она и не спорила, подавленная и одинокая, все время так скверно себя чувствовавшая. Зять даже не пытался возражать, хотя в глубине души понимал, что для него начинается настоящая каторга… И странное охлаждение уже тогда случилось в душе, ему ничего больше не хотелось, все в один миг стало постыло. Но он был женат, окольцован, он никуда не мог от всего этого брачного бремени деться… Да и попробовал бы хотя бы отстраниться. Но лучше не думать о том, что ждало его в таком случае, он стал мужем, еще не успев стать мужчиной. Зачем ему все это, для чего надо было жениться? Он не ведал этого в те дни. Только этого уже никак не исправить.

Его никто ни о чем и не спрашивал даже, приказ генерала для капитана был законом. Только несколько раз они с беременной женой выбирались в Москву. Она стала еще тоньше и бледнее в это время. Чаще всего она была не жива и не мертва, привидение какое-то странное. Он винил во всем малыша, который еще и не появился на свет, а был уже перед всеми во всем виноват.

Вот в одну из таких поездок, последнюю и родился его сын. Михаил, — так сразу решили назвать мальчика молодые родители. Мишель, как же еще его могли называть?

Тогда впервые бабушка в ее темном наряде, как глыба мрака, нависла над ребенком. И что-то страшное, и странное, определяющее было в ее власти над ним, да и над всем остальным миром. Но пока была жива Мария, проявлялось это от случая к случаю, а потому это еще как — то можно было терпеть, приходилось терпеть, невыносимым все стало в тот печальный день, когда ее не стало. Вот тогда малыш оказался в полной власти у бабушки. Это была настоящая беда.

Сын этого дня не помнил совсем, отец его никогда больше не смог бы забыть, если бы и захотел. Они оба были накрыты мгновенно этой черной тучей, заполонившей для них все небо. Но до того рокового дня оставалось еще три года тихой семейной жизни в Тарханах…

Глава 3 Таинственный мир

Кроткое и милое создание, склонившееся над колыбелью — его юная и тихая матушка, такой он ее навсегда и запомнит. Малыш не слышал ее голоса, только иногда, когда она пела колыбельные песни, вздрагивала и оглядывалась, если за дверью слышались шаги, — такой она возникала в его видениях. Такой останется с ним всегда, взволнованной и настороженной, она словно боялась все время не бабушки, а того, что в один миг все оборется, так оно и случилось. Хотя могла ли она это знать заранее? Могла ли чувствовать, что еще до встречи вышла им разлука, а малыша скоро придется оставить, покидая этот мир так рано.

Потом, когда он начал понимать, что у каждого ребенка есть отец, и этот военный с печальными глазами и был его отцом, который возникал в сумерках и мгновенно исчезал, он почувствовал, что вражда его с бабушкой непримирима, они никогда не смогут договориться, а значит, ему придется выбирать, разрываться между ними. И никогда не быть счастливым, это просто невозможно.

Этого не понять, не выразить словами, детское сердце могло подобное только чувствовать. Сколько времени прошло, пока они были все втроем, и странно разделены чем-то далеким и таинственным? Нет, тогда он ничего не ведал о течении времени, и не мог представить, много или мало его утекло. В детстве оно кажется бесконечным, вальяжным и очень медленным, словно раскинувшаяся в долине река едва двигается. Замирает на миг или на час, а потом медленно течет снова.

Потом он перестал видеть матушку, в доме наступила какая-то пронзительная тишина, служанки говорили тихо и ступали неслышно. С ней что-то произошло, она исчезла, хотя и не могла его оставить, а оставила. Но почему? Как она могла уйти и забыть о нем, такого не может быть, а было.

Малыш ждал ее все время, каждый день. А она все не приходила.

Другое лицо — властное и серьезное было теперь перед ним. Бабушка не пела песен, она покрикивала на других, и даже когда говорила спокойно и тихо, все равно он ежился, и начинал плакать, сначала тихо, а потом кричал все громче и пронзительнее, ее голос вызывал в душе панику. Тогда она рассерженная уходила, что-то бросая на ходу.

Иногда появлялся отец. Тогда Мишель еще не знал, кто он такой, почему приходит украдкой. Но он приходил так редко и так тихо, что ребенок вздрагивал и просыпался. Он пытался рассмотреть его во мраке, но в комнате было так темно и тихо. Но эти огромные бездонные глаза, в них таилось что-то такое щемящее, печальное и нежное. Он сам отражался в них и готов был утонуть.

Мишель тогда еще не мог знать, что у него такие же глаза, хранящие вековую печаль. Ведь плоть от плоти, кровь от крови он был его сыном.

№№№№№№№№№№

Все это быстро закончилось, как только возникал какой-то сладковатый запах полевых цветов, и в детскую возвращалась бабушка. Малыш прислушивался и не слышал слов. То, что они не разговаривали с ним и между собой, ему казалось очень странным, потому что другие люди, заглядывающие к нему, всегда о чем-то говорили. Мелодия этих слов чаровала его, он ничего не понимал, но так радовался, когда слышал, как люди говорят друг с другом. Потом Мишелю казалось, что он понимал суть этих слов, а может быть пытался их угадать. В них всегда слышалась музыка, то радостная, то тревожная, то таинственная. Как и где-то далеко, в зале, когда кто-то садился к роялю, и по дому разливалась то светлая, то печальная, но всегда живая музыка. Она врезалась в душу, как самое сладостное воспоминание. Но это была совсем не нежная песня матушки, а что-то иное, непонятное и очень далекое, тревожащее душу, не дававшее покоя. А еще и тогда, и позднее он любил слушать шум ветра за распахнутым окном. И тогда белые шторы метались и раздувались словно паруса. Они то медленно плыли перед ним, то порывисто поднимались все выше и выше. Потом, когда отрок увидит настоящие паруса, ему будет казаться, что он снова вернулся домой, и это прозрачные шторы уплывают и возвращаются назад, как паруса таинственных кораблей…

И вот тогда, когда он уже встал на ноги, побежал за эти паруса-шторы — он без труда выбрался в сад, вскочив на подоконник, мир разделился на тот и этот. По ту и эту сторону старого барского дома, где царила бабушка, была свобода… Настоящая свобода, которая заставляла подняться и парить над землей, она увлекала его в неведомые дали. Ее безграничная власть приводила его то в трепет, то в ужас. Он не мог понять, почему и как это происходит, но вырываясь от нее, он возвращался к ней, и понимал, что ему некуда уйти…

Нет, в старом саду в теплые летние ночи можно было спрятаться, но Мишель быстро усвоил, что ему все равно придется вернуться назад. Нельзя прятаться долго, когда тебя ищут и находят перепуганные девицы. И тогда в душе обрывалась музыка. Она мгновенно стихала, эта внезапная тишина и пугала и терзала, с ней не было сладу, от нее не было спасения.

Но родные Тарханы все-таки завораживали и неизменно влекли к себе — это был его мир, прекрасный и неповторимый. Он всегда чувствовал себя его частью, даже, когда стихала музыка.

Глава 4 Ужасная судьба отца и сына

Кроме печальной песни матушки, о которой ребенок помнил всегда, тогда, в детстве, он слышал страшные сказки… Хотя ему они в ту пору страшными не казались, но в них было что-то таинственное и пророческое. А о чем еще долгими зимними вечерами за работой могли говорить те самые девицы, которые были в услужении у бабушки. Они рассказывали сказки, и слушали их, разинув рты, забывая обо всем на свете…

Русалки, Домовые, Лешие, Кикиморы оживали и появлялись то там, то тут. Мишель прислушивался к их шагам, умел с ними разговаривать и договариваться. Они были живыми существами и для этих прекрасных дев, и для маленького барчука, как они любили его называть.

А однажды, одна из бабушкиных девиц, которых было там великое множество, рассказывала то, что она будто видела сама как монах, сидевший на берегу, оказался в объятьях русалки. Она подплыла к нему так быстро и так внезапно, что старик и глазом моргнуть не успел.

— И что русалка? — спросила другая.

— Да утащила его русалка на дно озера, — взмахнула руками девица, — и ни слуху, ни духу больше о нем не было.

Все разом замолчали, словно каждая из них оказалась на дне озера, в объятьях старика монаха.

Сколько таких историй о ведьмах и русалках, и кикиморах слышал ребенок, каждый кот казался ему котом ученым в те спокойные и таинственные вечера, когда за окнами пела вьюга, и мороз готов был погубить любого, кто высунет нос из дома.

Только напрасно его убеждали в том, что коты были рыжие, он упрямился и твердил, что только черными могут быть ученые коты, и никакими другими они не бывали сроду. К нему приносили всех черных народившихся котят, которых ждала бы печальная участь, если бы не Мишель, и они жили отдельно от всех остальных под его неустанным присмотром, ребенок терпеливо ждал, когда же эти коты заговорят, расскажут ему сказки заповедного леса.

№№№№№№№

Бабушка пугалась и крестилась, когда парочка таких вот упитанных котов появлялась у нее на дороге, но они казались ей священными животными, и даже тронуть их не поднялась бы рука. Ведь это причинит такую боль ее Мишелю.

Но из всех страшных историй, которые рассказывались долгими зимними вечерами, Мишель почему-то запомнил одну, о бунте ангелов.

Те самые ангелы посчитали себя ничем не хуже самого бога и подняли бунт, а когда проиграли, были сброшены с небес на землю. Они всегда хотели вернуться назад на небеса, но не знали, как это сделать, потому мучились и страшно страдали где-то в горах Кавказа, потому что там было ближе до небес. Потом они стали называться демонами, чтобы их не перепутать с другими ангелами, которые бунта не поднимали, хранили верность своим небесам и богу. Он сразу же почувствовал, что ему досталась душа Демона.

Вот такой оказалась одна из сказок, которые Мишель слышал тогда, и она настолько запала ему в душу, что он не мог о ней забыть, сколько не пытался.

— И что те Демоны? — не унимался ребенок.

— Они никак не могли забыть красоту небес, им очень хотелось летать и там оставаться, — твердил таинственный голос Домового.

Потом ему казалось, что эту сказку ему поведал Домовой, хотя точно вспомнить, что же там было на самом деле, он никак не мог.

— Бунтари хотели вернуться на небеса, но они не ведали, как это сделать, тогда они стали совершать добрые дела, но им не помогло, их не возвращали.

— Они утихомирились? — спросил ребенок, — ему хотелось узнать финал этой истории.

— Конечно, нет, тогда они решили творить зло, ну если добро не помогает, то может быть зло поможет вернуться назад. И один из них погубил царицу Тамару, в надежде, что вместе с ней он вернется незаметно туда, когда понесет на небеса ее душу.

— И что? — снова не унимался парень.

— Никуда он не вернулся, конечно, его узнали и во второй раз сбросили на землю, он упал куда-то в озеро. Больше его никто нигде не видел, больше о нем никто и не слышал даже.

И хотя память у Мишеля была цепкой, но тогда он перепутал Демона, старого монаха, царицу, и ему уже казалось, что русалка утащила монахиню Тамару на дно того самого озера… Потом Тамара возникла снова в его поэме, но она уже стала монахиней, где-то в монастыре высоко в горах. А в остальном все так и было, туда явился Демон, и своими чарующими речами решил соблазнить ее. И по мере того, как писалась эта поэма, Демон становился все обольстительнее, сильнее, наверное, потому ему будет страшно и больно лететь с небес в бездну, так и не найдя спасения и успокоения нигде. Но могло ли быть в этом мире иначе?

Детские страхи и воспоминания становятся со временем чем-то большим и очень важным, если они перерастают в творения Мастеров… Если они на протяжении всей жизни так волнуют воображение.

Но это случилось значительно позднее, а пока ребенок бродил около пруда в старом парке, и ему хотелось верить в то, что он не один и никогда в одиночестве не останется, там будет много разных созданий, и духи будут хранить его от всех невзгод и злых людей.

Где-то запел и засвистел ветер, ну чем не Соловей-Разбойник?

Мир оставался таинственным, великолепным и немного тревожным, и в эти мифы, сказания, тайны только предстояло погрузиться юному гению.

Глава 5 Первый сон о Маскараде

Юношам порой снятся странные, фантастичные, удивительные сны.

Но что такое эти сны? Несколько искаженное отражение реальности, измененное, перевернутое с ног на голову. А если этой реальности еще и не было, и она припоминается где-то в пелене тумана? Нет, конечно, это сон отразил то, что было на сцене театра, первого театра в жизни Мишеля. Они отправились с бабушкой в этот храм, чтобы приобщиться к чуду расчудесному. «Князь — Невидимка» — как-то так назывался тот спектакль, первый в его жизни. Это еще одна сказка для взрослых.

А так как театр был переполнен, то мальчик понял, что взрослые тоже любят сказки, только когда это большие, яркие и музыкальные представления. Чего только не происходило там, на сцене, но он запомнил бал, такой чудесный таинственный бал, который длился и длился. И кружились пары таинственных восхитительных созданий, мало похожих на обычных людей.

Что-то потом Мишель до фантазировал сам, и у него во сне возник фантастический Маскарад. Там была какая-то чудная красавица, она металась в переполненной бальной зале, в толпе, поворачиваясь то к одной маске, то к другой, словно пыталась кого-то отыскать. Она заблудилась, потерялась в этом диком и странном мире. Толпа как-то расступилась перед ней. А когда дама в белом оказалась в центре, совсем одна, она покачнулась и бесшумно (во сне все совершается бесшумно), рухнула на паркет, словно сраженная каким-то выстрелом.

Кажется, что выдохнула и охнула толпа, увидев и услышав то, что тут творилось. Маски же, окружившие ее снова (так, что ее уже и не разглядеть), то звонко смеялись, то завывали, и так жутко становилось, что ребенок пронзительно закричал и проснулся. Потом весь день ему казалось, что это происходило на самом деле, бывают такие сны, пред которым отступает даже реальность. Они запоминаются и часто повторяются снова и снова, и тогда становятся вещими.

Забегая вперед, надо сказать, что сон о Маскараде повторялся еще много раз, до той самой поры, пока не появилась на бумаге драма. Он все врезался и врезался в его сознание, словно бы напоминая о каком-то очень важном событии, которое уже было и которое будет в жизни Мишеля. Да и все время повторяется в том мире, где ему суждено было родиться, в том времени, в котором ему пришлось взрослеть и жить.

Да и мудрено ли, если вся их жизнь — это театр и маскарад, маскарад и театр, сменяющие друг друга, и именно там и происходили все самые важные события, творившиеся в мире. Там встречались, расставались, демонстрировали свои наряды, любили и ненавидели — как княжеский пир в старые и не всегда добрые времена был центром жизни в княжестве, так теперь им стал тот самый маскарад, и от этого никому еще не удавалось уйти, да вряд ли удастся когда-то.

№№№№№

Там бывал весь свет. Сам император порой закрывал лицо диковинной маской и спокойно шагал в это разноцветное и многоликое действо.

Тогда буря, подхватив его, бросала в самый цент игрища, и заставляла затеряться где-то, в этом странном мире, и перестать быть собой, наверное, для государя это было важно.

Правда, ничего тогда об этом юноша не знал, даже не догадывался. Он просто в очередной раз смотрел сон о маскараде, где пытался отыскать себя самого, и почему-то никогда не находил. А еще ему хотелось понять, все ли они живые, нет ли там уродов с того света, такими злыми и холодными они порой казались. Души, наверное, бывают мертвыми, а может быть, кому-то просто не досталось душ? Вот так и ходят они бродят по миру, не понимая, что давно мертвы, и творят свои страшные дела.

Помнится, в последний раз, когда он видел такой сон, и так и не нашел себя там, он просто крикнул этой бездушной нарядной толпе:

— Она ни в чем не виновата.

— Жизнь — ужасный маскарад, где миром правят вздорные старухи, — шепнул какой — то противный голос над самым ухом.

Ребенок вздрогнул, застыл пораженный, он думал о том же самом, словно кто-то читал его мысли. Это был не его вечный собеседник Домовой, а совсем, совсем другой тип, один из тех, кто за бунт был сброшен с небес, и теперь метался где-то между людьми, пытаясь и их подтолкнуть к каким-то нелепым, а то и скверным поступкам. Но разве он был не прав, разве он не был страшен в своей правоте? Нет, кто-то упорно его преследует и явно хочет свести с ума. Но немного помолчал, а потом прибавил:

— Тебе придется бороться с ними и погибнуть…

Нет, этого не было сказано, это придумал он сам или просто знал с самого начала? Но ведь такого не может быть, потому что не может быть никогда. И все-таки это было и врезалось в память. Он не мог забыть этого, вспоминал каждый день.

Да, он обязательно будет бороться, но он не собирался погибать, не бывать этому. Пусть весь мир погибнет, а он останется цел и невредим. И в такие минуты он больше не чувствовал себя человеком. Чем больше Мишель себя в том убеждал, тем четче начинал понимать, что именно так и будет. Не сегодня, не теперь, но именно так, как и было сказано в тот серый, туманный вечер, когда ему снова снился сон о маскараде.

Он будет повторяться на протяжении всей жизни, но в тот раз казался особенно ясным и отчетливым.

Демон был на том Маскараде, и то ли он стал первым поэтом, то ли сам поэт чувствовал себя Демоном. Они слились в едином порыве, и с той поры казались неразлучными.

Глава 6 В мире царила музыка

В детстве мы всегда запоминаем лето. Особенно если оно проходит за городом, на природе. Как легко можно, выбравшись из теплой постели, броситься на траву, на лужайку, даже если для этого приходится пробежать несколько зал и коридоров, все равно где-то окажется та заветная дверь, которая выведет нас на свободу, а там любимый парк, переходящий в лес, в мир бабочек и стрекоз.

Зима забывается, может быть потому, что зимой мы становимся пленниками этих самых зал и коридоров, и не можем вырваться из замкнутого пространства. Ведь в морозные дни двери плотно закрываются, и даже если удается их отыскать, то уже никак не открыть. А там завывает метель и все завалено снегом, так что и выбраться туда часто невозможно.

Мишель помнил первый снег и обжигающий холод, когда ему удалось распахнуть такую дверь. Там, на той стороне мира, завывала метель, где-то рядом ворчал Домовой, пытаясь ему объяснить, что в природе все переменилось, и он не должен туда отправляться, если не хочет превратиться в снежный сугроб, если хочет просто остаться жив.

Но потом все зимы соединились в одну большую очень большую и холодную — очень холодную зиму, а вот лето оказалось многообразным и многогранным, и всегда радостным, потому что ему чаще и чаще удавалось убегать из бабушкиного плена.

Нет, в доме было немало народу, но он все время вспоминал шуршанье ее платьев, легкую походку где-то за спиной и жалел только о том, что не удалось улизнуть вовремя. А когда удавалось это сделать, то убегал он все чаще и все дальше, понимая, насколько велик, почти до бесконечности велик этот мир. И только какой-то Леший заставлял его вовремя остановиться и вернуться назад.

— Ищи тебя, свищи, — слышалось ворчание за спиной.

И он возвращался, зная, что не стоит шутить с духом леса, он может оказаться страшнее, чем бабушка, если его разозлить, уронит тебе на голову какую шишку, повалит в ярости дерево и все. Тогда уже никто не поможет. Его даже и найти не смогут, потому что лес огромен, там так легко спрятаться.

Так медленно, но, верно, прислушиваясь к ворчанию Старика и шелесту листьев за спиной, Мишель возвращался назад. Сам дивился тому, что каким-то чудом находил тропику, словно она была той самой нитью Ариадны, которая могла вывести из любого лабиринта и привести к своему кораблю или к своему дому. Неведомая царевна все время спасала его от верной гибели, но чувства благодарности в душе все равно не возникало.

№№№№№№

А еще его вела к дому совсем другая музыка, тихая, ласковая, словно бы матушка садилась к роялю и играла для него свои печальные песни.

Едва услышав, как изменилась музыка, он вольно или невольно поворачивал туда, и шел, уже ничего не замечая, на эти дивные звуки, и неизменно приходил к забору своей усадьбы. Забор этот тянулся так далеко, что трудно было заблудиться, просто можно было оказаться довольно далеко от калитки и от ворот. Но он летел туда и все надеялся, что она снова появится, что она вернулась из долгого путешествия, чтобы навсегда остаться с ним теперь.

И только однажды, на закате, когда Мишель привычно шел на зов той самой музыки, она оборвалась, когда он приблизился к старому дубу. Он замер от неожиданности, словно вкопанный. Там виднелся шлейф белого платья на зеленой траве.

— Матушка, — пролепетал ребенок, и рванулся туда.

Дуб был огромен, так просто его не оббежать малышу.

Шлейф двигался тоже, она ускользала, она пыталась ускользнуть, но он рванулся за ней, споткнулся, упал, и разрыдался. Потом испугался, если бабушка узнает, что он плакал, она рассердится. Она не переносила слез, а может быть, просто чувствовала вину перед ним.

Он поднялся, потер ушибленную коленку, еще раз обошел дерево, но там больше никого не было. Только блеск заходящего солнца оставил на траве белую полосу.

Музыка, она снова зазвучала в старой усадьбе, и он рванулся туда.

Но с той поры мальчик был уверен, что у старого дуба его поджидает матушка.

— Берегини, они берегини, — говорил Домовой, когда утихла гроза. И он рассказал о той, которую встретил у священного дуба.

А бабушка ругалась и требовала, чтобы он не убегал больше далеко… Но она не знала, не могла знать, что же влекло его на ту сторону речки к священному дубу… Бабушка не верила в чудеса, она никогда не знала тайны заповедного леса, и потому злилась, и считала его упрямым и бессердечным созданием.

Русалка плыла по реке голубой,

Озаряема полной луной;

И старалась она доплеснуть до луны

Серебристую пену волны.

И шумя и крутясь колебала река

Отраженные в ней облака;

И пела русалка — и звук ее слов

Долетал до крутых берегов.

И пела русалка: «на дне у меня

Играет мерцание дня;

Там рыбок златые гуляют стада;

Там хрустальные есть города;

И там на подушке из ярких песков

Под тенью густых тростников

Спит витязь, добыча ревнивой волны,

Спит витязь чужой стороны…

Расчесывать кольцы шелковых кудрей

Мы любим во мраке ночей,

И в чело и в уста мы в полуденный час

Целовали красавца не раз;

Но к страстным лобзаньям, не знаю зачем,

Остается он хладен и нем,

Он спит, — и склонившись на перси ко мне,

Он не дышит, не шепчет во сне».

Так пела русалка над синей рекой

Полна непонятной тоской;

И шумно катясь колебала река

Отраженные в ней облака.

Глава 7 Предсказание гадалки

В старой усадьбе в Тарханах звучала музыка. Иногда она звучала в реальности, порой, она слышалась и снилась отроку Мишелю. И он был уверен, что так будет всегда, так будет со всеми, это мир, в котором он и будет жить, и творить.

Музыка стала свидетельством того, что он был жив. Однажды он признался только своему Домовому, потому что боялся, что о том узнает бабушка, и она начнется смеяться над ним. Он не боялся бабушки, он просто был слишком самолюбив и не мог терпеть насмешек, даже если это были ее насмешки

Но как только появился Домовой, заговорил о чем-то своем, Мишель сразу же прошептал быстро-быстро, словно боялся, что его услышит еще кто-то, услышит и запомнит это признание:

— Я все время слышу музыку, как только смолкнет музыка, я умру, — заявил он внезапно.

— Не умрешь, тебя убьет светлый военный, твой знакомый.

— Откуда ты это знаешь?

— Так говорила Кикимора, когда ты родился, ты не слышал и не помнишь этого, но я там был. А она всегда предсказывала судьбу любому, потому что знает все заранее. Она заглядывает в Книгу Судеб.

— А этого нельзя изменить? — поинтересовался мальчик.

— Это не та книга, которую можно переписать, она останется неизменной всегда.

Они помолчали немного, словно стараясь понять, что же там может случиться такого.

— Ты был на Кавказе? — снова подал голос Домовой

Парень закачал головой.

— Я был, когда ты появился на свет, — усмехнулся Домовой, — она назвала тебя кавказским пленником. Я знаю, что нельзя рассказывать о том, что тогда слышал, но вот решил тебе о том поведать. Но это случится не так быстро, не бойся. У тебя еще есть время для того, чтобы немного пожить на этом свете.

№№№№№№№

Каково же было удивление Мишеля, когда вскоре он узнал, что они с бабушкой отправляются на Кавказ. В том не было ничего удивительного, все люди их круга туда ездили, но слова Домового о Кавказском пленнике заставили его вздрогнуть, когда она об этом сказала.

Кавказ был великолепен, ребенок влюблялся в него сразу. Но если любовь — это плен, то он и на самом деле стал пленником этих величественных гор, особенного мира, который никак нельзя было сравнить с тем, где он был до сих пор. Такого потрясения от красоты природы он не чувствовал никогда прежде.

Тогда, он взял карандаш и лист бумаги, и начал рисовать так, словно занимался этим всегда. Ему просто хотелось оставить на память эти зарисовки, чтобы рассматривать их, когда они снова вернутся домой.

— Он рисует, — сказала бабушка слуге Федору, и во время путешествия оставшемуся рядом с ними.

— Горы, как живые, — только и пробормотал тот.

Тогда, склоняясь над листом бумаги, он почувствовал, что может переноситься в другое измерение, смотреть на горы с высоты птичьего полета, невозможно было описать это странное чувство, но оно владело душой. Мишель парил над равниной, взирал на горные вершины, и казался себе сильной и могучей птицей. И только голос бабушки, которая звала его на прогулку или на обед, возвращал к реальности и заставлял вспоминать, что он сидит за столом перед листом бумаги, все это ему только кажется, только воображается.

Домой Мишель отправлялся с пачкой рисунков, он знал, что не просто будет вспоминать о первом путешествии, он все это увидит яснее и зримее, потому что рисунки оставались с ним.

Но когда и как он научился рисовать? Это оставалось первой его тайной, не только для окружающих, но и для него самого. Он понятия не имел, где и как такое произошло. Но это было, это просто было.

— Кавказский пленник, — услышал он голос Домового, без которого скучал теперь, тут обитали иные духи, а ему так не хватало своих, родных.

Он рисовал какого-то высокого и светловолосого военного, который пристально взирал на него с рисунка. Но кто это был, палач или жертва?

И жертва, и палач, прошлое должно было соединиться с грядущим раз и навсегда. Красавец военный, пришедший из его снов и грез, однажды шагнет в его жизнь, и тогда вспомнит и сразу же узнает его.

Многое забылось, что-то исчезло навсегда, но гадалка осталась в его памяти и в его душе. Она стала то темной и жуткой ведьмой, то путеводной звездой, только забыть о ней, прогнать это видения Мишель не мог уже никогда ни в этой реальности, ни в той, где ему предстояло слишком рано и поспешно забыться, и заснуть.

Гадалка и маскарад, вот те главные два знака, оставшиеся с ним навсегда и не отпускавшие его до рокового выстрела. И был третий знак — Плач Домового.

Глава 8 Плач Домового

Плач Домового, — так этот странный вой ветра называли служанки, которые останавливались, прислушивались, как только он раздавался поблизости, они слушали и долго молчали.

Кто такой Домовой, благодаря их же рассказам, Мишель знал с самого начала. А вот то, что он может рыдать, завывая, узнал позднее, когда в первый раз услышал этот странный вой, встрепенулся и проснулся. И таким холодом на него дохнуло, что он почувствовал, что все тело окоченело, та же дворовая девка сказала, что она ощущала могильный холод. Так он узнал, как это называется, и потом навсегда запомнил и это состояние совершенно озябшего тела под унылый, жуткий плач Домового.

Тогда он разбудил старуху-няньку. Она долго ворчала, не хотела просыпаться, в старости, наверное, вообще просыпаться не хочется, человек скорее мертв, чем жив, он дремлет, в ожидании ухода, и перестает возвращаться к реальности. Сон ее был так крепок, что и этот вой не разбудил ее, только визг Мишеля, и его пальцы, когда он вцепился в ее руку, немного потревожили. Она хотела отругать его, но тут же прислушалась и произнесла:

— Как Домовой — то воет, плачет, так и дитенка недолго испужать, но иди к собаке, к кошке иди, страх лютый, а мальчонку нашего оставь, — шептала старуха, заученные когда-то заклятья.

В тот момент и плач вдруг оборвался, и от ее слов стало значительно легче, он сразу успокоился.

— Пред бурей тишина така, — заявила тут же нянька, и поплелась укладывать его в постель, сама пробудившись только наполовину.

А потом, уже днем, когда он спросил о ночном плаче Домового, она говорила, что иногда Домовой в одиночку плачет, тогда еще ничего, а порой они собираются за околицей, и тогда плачут все Домовые, на разные голоса воют не перестают:

— Вот где жуть-то бывает, аж душа заходится, это точно быть войне, быть беде, не иначе, они все чуют, все знают, да нас упредить хотят.

Конечно, страхи вернулись, но при дневном свете они были уже и не такими жуткими. Но было и хорошее, Мишель понял, что человек никогда не остается в одиночестве, даже когда он один, даже когда спит. В родном его гнезде духи все время рядом с ним, и они предупредят о большой беде, да и он не останется глух и слеп никогда. Как же все разумно и хорошо устроены в мире этом.

— Пока ты дома, они тебя не оставят, — говорила старуха.

Ее темные, скрюченные пальцы удерживали прялку, и ловко орудовали, перебирая шерсть, нитка получалась тонкая и красивая. Она нигде не обрывалась, даже узла не появлялось на той нитке. Вот если бы его жизнь была такой, как нитка пряхи, но так не бывает ни с кем, а с ним не случится точно. О чем же и о ком в эту ночь рыдал Домовой? Это больше всего хотелось узнать и понять Мишелю.

№№№№№№№

Тайное быстро становится явным. Но на этот раз долго, очень долго он ничего не мог понять. Но пока он слышал колыбельную матушки, после плача Домового, она приходила к нему тогда, когда старуха уложила его в постель и снова захрапела. Наверное, она столько этих плачей слышала, что не могла удивиться и испугаться. А он запомнил не столько ее песню, песню он не забывал никогда, сколько последнюю фразу:

— Не рассказывай бабушке, что я приходила, она будет сердиться.

— Но может она обрадуется, — невольно вырвалось у него.

— Она будет сердится, а мне так хочется еще увидеться с тобой.

— Приходи еще, я буду ждать, — прошептал малыш.

Она улыбнулась и растворилась в воздухе.

Конечно, он ничего не рассказал бабушке, потому что надеялся, что матушка появится снова, когда он опять услышит плач Домового, то к нему придет его матушка, и он больше не будет таким одиноким, хотя бы на несколько мгновений.

Так вся жизнь его невольно превратилась в долгое, бесконечное ожидание, и не было ему конца и края.

Глава 9 Танец призраков при луне

Домовой плакал редко. Пока еще для этого не было особых причин. А вот появлялся он всегда, когда ребенок просыпался среди ночи.

Так было и на этот раз. Сначала кто-то распахнул темные шторы, так что свет попал куда-то в середину комнаты.

Мишель хорошо помнил, что служанка вечером плотно закрывала шторы, когда он пробудился среди ночи, они были открыты, и мутный лунный свет лежал на ковре ровной полосой. И в этой полосе он различил прекрасных воздушных дев, которые парили над ковром, не касаясь его поверхности, они именно летали, их легкие наряды так развевались на ветру, что он не сомневался в том, что за спиной у каждой из них были настоящие крылья. Они танцевали так красиво, так изящно, что он сразу же погрузился в какую-то странную дрему, и никак не мог очнуться, это был сон во сне, или сон наяву, тогда еще он точно не мог знать, как все это называется.

Он очнулся только тогда, когда девы растворились в воздухе и исчезли. Мишель даже вскрикнул от неожиданности и разочарования, ему хотелось, чтобы танец, как и эта ночь, длились вечно, чтобы они не кончались. Но тут же словно шелест ветерка, зазвучал голос Домового:

— Это три чародейки к нам вернулись, они иногда возвращаются, чтобы одарить человека, который им люб, но порой шутки их бывают злыми и жестокими. Бывало, вот одарили они рыбака деньгами, а он только о богатстве и мечтал, но не успел тот порадоваться, как сокровище его стало прахом. И так он расстроился из-за этого, что подался в разбойники, чтобы уже самому добыть те самые деньги. Добыл, конечно, но они не принесли ему радости, потому что у многих жизнь пришлось отнять, и потом приходили они к нему, невинно убиенные, и все время напоминали о том, что творил он с ними. И снова все его богатство оказалось прахом, а нищий духом так нищим и оставался, ничто ему больше не смогло бы помочь.

А когда Морена-смертушка за ним пришла, то и осталась только куча праха и от самого разбойника, и от богатств его заклятых. Не могут они радости принести, если нет у человека души. Не могут и не принесут никогда.

№№№№№№№№№

Много сказок такими вот призрачными ночами рассказывал Мишелю старый и добрый Домовой, но запомнил он вот эту, о призрачном богатстве, которое уродует душу и обращается в прах.

И потом, глядя на бабушку, и вспомнив сказку, он почему-то был уверен, что Домовой о ней говорил. Хотя бабушка его не была разбойником, но ничем ее жизнь от той другой не отличалась. Откуда такие крамольные мысли возникнуть могли?

Если его матушка просила, чтобы бабушке ничего не рассказывал, то, как же по-другому ее было назвать? Пока никому из тех, кого он знал, богатство не принесло счастье, только раннюю смерть и разлуку с родными людьми, потому и он старался не обращать внимания на роскошь, понимая, что за это придется дорого заплатить.

Есть что-то совсем иное в этом мире, никак не связанное с златом и дорогими нарядами. Пока он только чувствовал это душой, но когда подрастет, то обязательно поймет, что же это такое. Что в этом мире может быть по-настоящему ценным. Только бы побыстрее понять это, чтобы успеть получить, завоевать, может быть отнять у кого-то другого. Пока же он терялся в догадках и не мог понять, как и что можно сделать, чтобы стать счастливым, обязательно стать, иначе и жить зачем?

Глава 10 Мой Демон

В те давние времена все важное и значительное для Мишеля происходило в саду, там текла его жизнь, и весь его мир был именно там, в старом и прекрасном саду, где все было прелесть и все тайна.

Там он впервые услышал и зловещую музыку, которая лилась, кажется с небес и из Пекла одновременно. Он пошел туда и пытался понять и узнать, откуда эта музыка, что она такое. В каких-то снах и иллюзиях она звучала и прежде, но чтобы вот так, когда ты вышел в сад, такого прежде не бывало.

Мальчик упрямо шел вперед, потом внезапно остановился и замер, а музыка звучала и звучала. Она тревожила, волновала, и волна восторга тут же сметалась волной ужаса, снова восторг и снова ужас.

— Демон, — зазвучало в вышине, словно кто-то представился.

Он посмотрел в небо, повернулся вокруг себя, но нигде ничего не было видно и слышно. И вот когда голова закружилась так, что ребенок едва устоял на ногах, тогда спустился с небес какой-то большой, темный, полуодетый тип. У него было искаженное от злобы лицо и ужасный, он был прекрасен, а прекрасный, — ужасен. Он был или только казался, как понять, как разобрать это? Мальчик не понимал, но он так ясно все чувствовал.

Мишель понял, что он испугался, и испуг переходил в тихий ужас, с которым все труднее было сладить, но он не собирался показывать вида, что ему страшно.

Это страшное противостояние, наверное, никогда бы не закончилось, если бы не появился Домовой, чтобы прогнать Демона. А появился он в тот момент, когда смолкла музыка, или музыка смолкла потому, что появился Домовой.

Малыш не поверил своим глазам, но этот небольшой сгорбленный старичок, в лаптях на босу ногу и длинной белой рубахе, он отогнал Демона, хотя ничего еще и сказать не успел.

— Ишь ты, разлетался тут, чего дитенка-то пугать, — прохрипел он.

Демон постоял немного и отошел в сторону.

Теперь на полянке перед прудом они остались вдвоем.

Домовой смотрел на ребенка, который все еще не мог и слова молвить.

— Нечего поважать их тут. Только дай волю, они все тут будут.

— Все? — переспросил Мишель.

— Ну да, есть тут и Демон воздуха, Демон воды, Демон земли, Демон огня.

— А этот?

— Этот изгнанник, его с небес сбросили, вот и мается болезный.

— Но почему и ты его прогнал.

— Он утащит тебя в могилу, потому как не ведает, что творит, а ты пойдешь за ним, как завороженный, — только и говорил Домовой.

Мишель пошатнулся, он сразу же вспомнил про матушку, и слово могила было связано с нею, с тем, что сейчас ее не было рядом. Нет, не хотелось ему пока туда, ведь он еще ничего не узнал о жизни, ничего не написал, и музыка звучит, правильно сделал его Хранитель, что прогнал того Демона.

№№№№№№№

Когда Домовой внезапно исчез, и он снова остался один, и тогда он решил, что Демон станет главным его героем, он вдруг почувствовал какую-то дивную связь с этим созданием.

— Он пришел ко мне, — твердил Мишель, — он пришел ко мне…

И если до сих пор он слепо следовал за Домовым, то теперь пытался от него как-то откреститься. Нет, он останется со мной.

— Мой Демон, — только и говорил потом малыш, и ему казалось, что рождалась какая-то страшная и дивная песня, ведь такая встреча не могла быть случайной.

Хотя пока он учился только рисовать, а не писать, и дивные лица появлялись на листе бумаге. Он боялся, что черты их забудутся, потому поспешно переносил на бумагу.

Взглянув, бабушка только пожала плечами: когда и где он мог видеть таких, ведь этого не могло быть в жизни, а было. Это было в его воображении, но мы ничего не можем придумать из того, чего нет в мире.

— Чудища, — усмехнулась она, но сразу поняла, что у ребенка талант, а как только поняла это, решила, что таким многое прощается и многое доступно.

Домовой сразу же узнал того, кого отогнал накануне от ребенка.

— Надо же, как зацепил и не отпускает, — только и подумал он, но ничего не сказал.

Пусть это останется тайной, вечной тайной. Может быть пройдет?

А если даже и не пройдет, пусть это останется с ним. Простые смертные не поймут, они будут бояться и сторониться его, а он и так один, совсем один, зачем же делать жизнь ребенка кошмарной.

Глава 11 Взывающий бурю

Когда Мишель проснулся в то утро и выглянул в прикрытое окно, он увидел поваленные деревья, словно бы в ту ночь какой-то кошмар творился вокруг. Наверное, так и было, деревья, которые казались ему вечными, валялись, опрокинутыми, как пустые чашки, словно были они такими легкими и невесомыми. Кто мог сотворить такое, как все это получилось?

Бесшумно в комнату вошла нянька, склонилась перед ним и прошептала:

— Лешие разгулялись больно, вон каких бед натворили, — сообщила она, словно поведала ему какую-то страшную тайну. И в глазах ее бездонных было что-то такое странное и далекое, невысказанное и невыразимое. Задумался ребенок, стушевался, никак не мог понять, что же такое там творится.

— А почему это? — спросил Мишель.

— Так бывает раз в году, — прошептала она, словно боялась кого-то разбудить, — они все крушат на своем пути, друг с другом дерутся, Водяных изводят, а деревья мешают размахнуться, ведь на дороге у них все время попадаются, вот они и валят их в лютой ярости.

Но впервые не поверил мальчик старухе, ему чудилось и виделось совсем другое, ему казалось, что Демон метался, словно с небес прорывался к нему, и какая-то иная сила заставляла вернуться назад, берег ли его кто-то или просто злодею противился, как знать. Тогда он не ведал, что с ним так будет всегда до самого истечения дней его, коих оставалось не так и много…

— Он хотел вернуться к нам, но деревья его не пускали назад, потому он и разбросал их везде. Не лешие повинны в том.

Старуха смотрела на него удивленно, она силилась понять, о чем же говорит ее любимое дитяти. Но трудно было ей все это разобрать. Видя, что старуха его не понимает, мальчик шепотом прибавил:

— Его снова не пустили на небеса, — тяжело вздохнул ребенок. — Он хочет найти покой в буре, мне Домовой говорил, а ведь там только разруха, и ничего хорошего больше нет.

— Все прах, — повторяла старуха, когда смотрела за окно. Она долго жила на свете, но не могла припомнить больше такой бури, таких разрушений. Так что же за чудовище наведывалось к ним, какая такая сила была рядом.

№№№№№№№№№

Мишель вздрогнул, он заметил, что повалена березка, которую посадили в тот день, когда он появился на свет. Об этом нянька ему часто рассказывала прежде. Она должна была расти вместе с ним, но вот видно, что не вырастит никогда. Могучая безжалостная рука сломала ее в ту дикую страшную ночь.

Странно забилось сердце, ему хотелось закричать пронзительно, что-то сделать, чтобы увидеть ее снова растущую прямо за окном его спальни, но она валялась в траве, и ветки ее были беспомощно разброшены в разные стороны.

Много бурь было позднее, но эту первую он запомнил раз и навсегда, какие-то зловещие знаки ее все время оставались в памяти, словно бы пряхи небесные хотели ему о чем-то таинственном и важном поведать. Бабушка велела убрать и распилить на дрова поваленные деревья, она даже и не волновалась о том, что случилось, и о березке ничего не сказала, словно это было что-то незначительное, и не такое важное.

Может она и не ведала, почему та оказалась поваленной какую роль она должна была играть в жизни ее любимого внука. Странным созданием была его бабушка, таких больше никогда и нигде Мишель не встречал. Хотя он всегда сторонился стариков, убегал от пожилых людей, словно чувствовал беду, которую они могли ему принести. И сколько бы времени потом не прошло, где бы он не оказался, та буря и поваленные деревья заставляли его вздрагивать и вспоминать поваленную березку, которая никогда больше не будет расти и зеленеть. Вот вам и Лешие — хранители леса, как вообще такое могло случиться.

Глава 12 Власть, полная власть

Мишель любил ходить туманными вечерами, когда еще было не совсем темно по старому дому в родной усадьбе.

Вот и в тот вечер, когда кажется, совершал он свою прогулку в первый раз, малыш остановился перед портретом деда. Он как-то не видел его ни разу, и точно не помнил, потому что тот ушел из этого мира значительно раньше, чем он появился на свет — так ему виделось это, так сказала бабушка, потом кто-то из дворовых намекнул, что дед все еще жив. А если и жил, то оставался незаметным. Нет, в его жизни и судьбе была только бабушка, она одна как царица Тамара распоряжалась судьбами всех, кто был рядом и его судьбой тоже. А ему так хотелось, чтобы дед был жив, чтобы он был рядом, научил его чему-то полезному и важному, но почему-то все от него неизменно уходили и не собирались возвращаться.

№№№№№

Бабушка заметила, что он там стоит, и прошла мимо, ни о чем его не спросив, ничего не сказав. Он тоже не решился спросить ее о чем-то. Тогда он еще ничего не знал о смерти, и, хотя матушки уже не было в живых, но ему казалось, что она просто куда-то ушла, и пройдет какой-то срок, она обязательно вернется. Очень хотелось, чтобы она вернулась поскорее.

А вот историю деда он узнал неожиданно, когда болел, у него был жар, и две девки сидели около его кровати в ту долгую ночь. Бабушка приказала глаз с него не спускать, вдруг станет хуже.

Они тихо разговаривали, пытаясь понять, что же там такое произошло, что могло случиться.

— А наш — то хозяин тоже был таким же бедным и несчастным.

— Да поживи ты с этой старухой, — тихо шепнула вторая.

— Он и не жил долго, а уж когда влюбился в ту девицу, так и вовсе жить перестал. Сперва никто ничего такого и не ведал, а потом тайное — то стало явным. Да и не утаишь шила в мешке, когда такое случается.

— А что она? — спросила вторая девица, которая ничего не знала, вероятно, о прошлом.

— Да что она, вида не подала, а когда говорить с ней стал, она сказала, что никогда и никуда его не отпустит. Они женаты и венчаны, вот и пусть выбросит дурь из головы.

— Так и сказала?

— Да кто же знает как, но что-то этакое точно случилось, говорили они тихо, только вышел он из ее покоев, как привидение, бледный и несчастный, краше в гроб кладут. Никого не видел и не слышал больше. Вышел и не вернулся назад, говорят, руки на себя наложил, горемычный, да и как жить без любви, нельзя без нее никак.

В этот момент мальчик очнулся, и они тут же замолчали, и сами стали такими же бледными. Ведь если старуха узнает, что они говорили об этом, страшно даже представить, что с ними тогда будет. И кто только за язык тянул глупых девиц.

№№№№№№№

Но кто-кто, а Мишель никогда бы не выдал этих девиц, в том не было сомнения. Но снова жар окутал его, и он погрузился в забвение. Только убедившись, что он спит, и ему стало лучше, они заговорили снова. Уж больно интересно было вспомнить о том, что тогда случилось. Потом, когда он выздоровел и все припомнил, он нашел ту самую горничную и стал у нее спрашивать о деде. Она долго отнекивалась, уверяла, что ему все это показалось и почудилось, но потом все-таки сдалась, заглянув в его темные глаза

— Бабушка бы никогда его не отпустила, — прошептала горничная, — она и тебя будет держать мертвой хваткой, пропала жизнь. Она очень властная и суровая, но она боится остаться одна и хочет всех вас привязать к себе. А все норовят от нее сбежать, и чем дальше бегут, тем тяжелее ворочаться будет. А деваться все одно некуда, от дома родного не спрятаться, не скрыться.

Такие откровения не забываются, особенно в столь юном возрасте, и Мишель запомнил эти слова навсегда. Ночью ему снилась матушка, она говорила, что надо потерпеть, это будет не долго, все проходит и это пройдет. Жизнь она такая штука, что от нее умирают.

— А потом мы всегда будем вместе, — отчетливо услышал он ее ласковый голос. — Я приду за тобой и уведу тебя в тот волшебный сад.

Он не до конца понял то, о чем она говорила, но не испугался, казалось, что этого он ждет, только о том и мечтает, ведь к нему приходила бедная его матушка. Ей там плохо одной, они потом будут вместе.

И тут же мальчик перенесся в чистое поле, туда, где была вольная-воля, где до него никто не мог дотянуться больше, там не было бабушки. Так вот она какая — свобода… Она бесконечное поле и бежать можно куда захочется, и никто не встанет у тебя на пути, не заставит возвращаться назад.

Он взглянул на небо, луна, звезды и никого рядом. Наверное, каждому пленнику снится такой вот сон. Ведь должен он вырываться на свободу хотя бы иногда, чувствовать, что парит над миром, и никто не может до него дотянуться, не задушит своей странной любовью. Забыться и заснуть, надолго, чтобы никто не смог разбудить и просто дотянуться до тебя, это казалось такой прекрасной и такой далекой мечтой.

Бабушка тебя не оставит, она всех привязывает к себе, и чем дальше убегаешь, тем крепче привязывает…

Глава 13 Снова сон о Маскараде

Сначала Мишелю снилась свобода, и парение окрыляло душу, но и там он понимал, что должен опуститься на землю, ведь все хорошо в меру, потому что он не может летать вечно. Усталость, невероятная усталость, бросили его вниз, на землю, и тут он оказался на маскараде. Какая-то невидимая силу кинула его на тот самый маскарад.

Этот был такой маскарад, каким его мог себе представить ребенок.

Какие-то совершенно незнакомые люди, чьи лица были скрыты масками. Они возникали то там, то тут, то приближались, то отдалялись. И все время среди них была печальная женщина в черной маске, черных перчатках и светлом платье. Она ему кого-то напоминала, хотя в таком наряде он долго не мог понять кого, и потом все-таки прохрипел:

— Матушка, ты тоже здесь.

— Ты здесь, — словно эхо, повторила его слова печальная незнакомка.

С ним ли она говорила, или сама с собой, как можно узнать это. Но Мишель стремился к ней, бежал за ней, боялся, что потеряет ее из вида. А маскарад между тем продолжался, и кружились вокруг люди, и он терялся, он растворялся, он исчезал в этой странной толпе. А потом все куда-то внезапно исчезло вовсе.

И с того дня Мишель понял, что Маскарад, это такой таинственный праздник, где души умерших могут оказаться среди живых. А как еще они могут навещать тех, кого любят, кого оставили тут?

Матушка словно бы требовала от него, чтобы он появлялся на Маскараде потом, когда вырастит и станет взрослым. Ведь там они смогут иногда встречаться, потому она хотела видеть его, быть с ним хотя бы несколько часов, столько, сколько длится маскарад. И холодная ее рука касалась ненароком его руки, и приводила душу в трепет.

Но он и сам теперь хотел только одного — поскорее вырасти, и там оказаться, и бродить среди людей в поисках неземного, самого близкого и дорого человека, которого не встретить в жизни обычной. И не спесивые красавцы влекли его туда, а милые тени, коих не встретишь ни в какой ином месте так зримо, как на Маскараде.

№№№№№

Но было еще одно в том сне, о чем он забыл сначала, ведь матушка заняла все зримое и незримое пространство, а когда она пошла танцевать с кем-то, а он остался снова один. Он заметил в углу в тени, высокого черноглазого красавца с красивыми руками, на одном из пальцев сверкал рубин на другом изумруд. И он говорил с какой-то высокой и томной девицей. И говорили они так пылко и страстно, что от них исходил какой-то дивный свет. Почему эти двое привлекли его внимание сразу же, как только растворилась среди танцующих матушка?

Он вскоре получил ответ на этот вопрос, как только бабушка, правда еще молодая и надменная, подошла к ним и что-то сказала этому господину. Мишель рванулся туда, чтобы увидеть деда, чтобы на миг оказаться рядом с ним, чтобы рассказать, что он родился, что он тоже существует. Ведь это был его дедушка, и им обязательно надо было увидеться. Потому он продирался к нему сквозь толпу. Но высокий господин смотрел в сторону и не видел его, а Мишель так и не смог проронить ни слова, наверное, они все-таки были разделены временем и этого никак не изменить. Но уже то, что он его видел на этом тайном свидании, значило не так мало, как хорошо, что миры соединяются и пересекаются именно на маскараде. Он может встретиться с тем, кто дорог и разлучен с ним навсегда.

О, маскарад, ты чудо из чудес, пусть все исчезнет, но маскарад останется. И даже если они не снимут маски, он все равно будет знать, что они рядом, что они видят и любят его.

И даже когда он повзрослеет, и будет рваться туда, на это действо, никогда не станут волновать его живые люди, с которыми легко встретиться в других местах, для этого не нужно тратить бесценное время, которое отводится для маскарада.

Нет, там его волновали и интересовали только милые тени. Впрочем, умирали не только его близкие люди, но и другие, те, по ком надо было носить траур, и одной из таких смертей стал уход императрицы Елизаветы…

Глава 14 Смерть Елизаветы

Императрица. Потом, когда повзрослеет, он узнал, как ее любил его кумир, сколько проникновенных строк он ей посвятил. Пока же он слышал о ней только от бабушки, которая сначала часто, а потом реже, но была приглашена ко дворцу и туда отлучалось, наказав всем в доме кто и как должен себя вести. Для него, и тех, кто был с ним рядом императрица казалась ангелом-хранителем, потому что, призывая бабушку к себе, она давала возможность им немного передохнуть и вдохнуть воздуха свободы, которой так не хватало им во все другие дни. Приглашений во дворец они ждали как избавления и радости.

Вот и на этот раз она отправилась во дворец на рассвете. Но когда проснулся Мишель, когда он узнал, что бабушка уехала к императрице, говорили об этом шепотом, и почему-то не было обычной радости на лицах служанок. Мальчик сразу понял, что случилась какая-то беда, и не с бабушкой, а с императрицей. Уж слишком поспешно она уехала, не отжала привычных распоряжений.

Бабушка вернулась быстро и так же внезапно, они не успели погулять вволю, и на ней был черный траурный наряд. Хотя тогда мальчик о трауре мог только догадываться. Но так мрачно бабушка не одевалась прежде, он не помнил такого.

— Император мертв, — заявила она тогда и поджала губы, словно кто-то из них был повинен в смерти Императора, а она стала похожа на черную хищную птицу и пугала и девок, и Мишеля больше, чем обычно.

Но тогда Мишель узнал поговорку о том, что беда одна не ходит, потому что по словам бабушки императрица отправилась куда-то сопровождать его тело, и вскоре ее нашли мертвой по дороге к тому самому месту, где его должны были похоронить. Вот так они и ушли в одно время, и он не смог даже взглянуть на ту, которую так любил его кумир. Да он и не знали ничего пока еще ни о ней, ни о Пушкине, и не связывал их воедино, все это пришло значительно позднее.

№№№№№№№№№

Надолго в комнатах воцарился полумрак и гробовое молчание, люди даже дышать боялись, и бежали куда-нибудь подальше, если хотели поговорить о чем-то. Они и сами, кажется, не понимали живыми или мертвыми в те дни оставались.

Теперь было понятно одно — им не скоро выбраться из Тархан, может быть им придется остаться в усадьбе навсегда, потому что в городе было тревожно, все время шепотом говорили о бунтовщиках, которые будто не успели просто разрушить этот мир и убить императора. Но ведь на том они не остановятся. Если загорелся огонь, то его трудно, а порой и невозможно погасить. Мишелю в то время было 11 лет, но был ли он когда-то ребенком, не понимал ли чего-то из разговора взрослых, особенно в такие тревожные времена.

В те дни и вечера проснулись с новой силой воспоминания о духах и русалках в памяти его. Он все чаще уходил к озеру, чтобы наконец увидеть прекрасную деву, расчесывающую волосы при свете луны. Ему хотелось все время быть вместе, притяжение луны и русалки было очень сильным.

Он не мог там оставаться долго, понимал, что заметят его пропажу, начнут искать. А русалки никак не появлялись, сколько их не зови и не жди.

Наверное, они просто испытывали его на прочность

Но он пообещал и невидимым девам и себе самому, что как только немного подрастет, так чтобы бабушка могла его отпускать без страха, так обязательно дождется ее на берегу озера, даже если ждать придется до самого рассвета. Наверное, лучше всего для этого подходит ночь, а днем они просто спят на глубине озера и не хотят появляться перед людьми.

№№№№№№

Мальчик записывал какие-то строки в большую толстую тетрадь, все пытался найти такие слова, которые смогли бы оживить его русалок. Он заметил, что и Домовой в последнее время все реже и реже приходил к нему, словно бы где-то хотел спрятаться, укрыться от него. Мишель протестовал, ему вовсе не хотелось терять незримую связь с потусторонним миром, ведь тогда он останется совсем один, а этого не пережить, это просто невыносимо.

Но он не мог отдавать приказы в мире духов, там правили они, а не он, он же только просил своих черных котов, чтобы они помогли Домовому к нему вернуться. Коты таращили на него огромные глаза и, кажется, ничего понимать не желали, или предупреждали его о том, что этого делать не стоит, если даже очень хочется, Домовые придут только когда им будет угодно. Примириться с этим было так тяжело, но был ли у него выбор?

Бабушка все время была в черном, траур по императору и императрице длился вечность. Говорят, там был бунт, страшный бунт, но обо всем, что случилось на Сенатской, он узнает значительно позднее, потому что тут о том говорить не полагалось. Все в усадьбе стали молчаливы, чаще оглядывались по сторонам, почти ничего не рассказывали друг другу. И все-таки рано или поздно, тайное все равно становится явным. Он помнил только, что та зима была лютой. Холод мог заморозить не только тело, но и бессмертную душу, если вовремя не добраться до огня. Пока ему это удавалось. Огонь тут же согревал его, и казался таким чудесным и ласковым. О пожарах в Москве он ничего не ведал, и появился на свет только через пару лет после тех пожарок…

Глава 15 Чудное видение при луне Русалка

В такие долгие зимние ночи оставалось только расположиться у огня и вспоминать о том, что случилось прошлым летом, хотя он был мал еще, но такие воспоминания у него уже были.

Помнится, тогда он прождал весь вечер, пока не появилась луна. И на берегу он увидел деву в зеленом наряде, она поманила его за собой, а потом улеглась на берегу и заснула. Мишель сидел на пне так близко, что мог коснуться края ее мокрой одежды, и смотрел, не мигая, он не мог оторвать взора от этой девы, ему нравилось смотреть, как она спит. Мишель чувствовал, что он просто не может подняться и уйти домой, ведь он в первый раз увидел русалку, его желание сбылось, наконец. Сколько времени это длилось, несколько минут или несколько часов, сказать этого он никак не мог, потому что счет времени был потерян, он растворился, в заповедном лесу, а оно вообще не текло и не возвращалось.

А потом внезапно все оборвалось. Сначала он услышал шаги и голоса, потом кто-то стал пробираться через заросли. Его звали по имени. За ним прибежал мальчик — слуга, и напомнил, что бабушка его повсюду ищет. И сердита как сто чертей. Пацан так и сказал, хотя и знал, что чертей поминать не стоит, а то явятся. Сначала он не понял, почему Мишель сидит, потом стал вглядываться в траву, и ничего там такого не заметил, а по дороге домой слушал его рассказ о прекрасно русалке, и только поспешно перекрестился.

— Русалка может утащить с собой на самое дно. Не ходите туда больше, ведь нас потом всех поубивают, пожалейте нас, барин.

— Мне там будет хорошо, с ней рядом, на дне озера, — говорил Мишель, он не слышал того, о чем просил его мальчик.

— Вам хорошо, а каково тут нам, не будет нам житья совсем.

Но разве сытый голодного уразумеет?

Видя, что уговорить никак не получится, мальчик решил, что теперь вечером будет следовать за ним, и, если что обязательно барчука спасет, потому что нельзя допустить, чтобы случилась беда, ему хотелось жить и радоваться жизни, а старуха была так быстра на расправу.

Вот и сейчас им надо было пробраться в покои барчука как-то незаметно, чтобы она ничего не видела и не слышала. И им это удалось тогда, бабушка куда-то внезапно ушла и пока еще не возвращалась.

Мальчик стал просить его, и Мишель пообещал, что он обязательно возьмет его с собой, если захочет пойти на озеро или куда-то в лес.

— И что же вы все такие пугливые, — проворчал он, явно недовольный тем, что был разоблачен.

Обещание свое тогда он исполнил, да ему и самому больше не было так одиноко в лесу, куда он все равно ходил все время, но русалки больше так и не нашел.

№№№№№

От воспоминания о прошлом лете его заставил отвлечься какой-то шум за окном. Сразу стало понятно, что к бабушке приехали какие-то гости, явно это был кто-то из родственников. Значит можно долго не ложиться спать, ведь бабушка на какой-то срок забудет о нем. Она так ждала вестей из Москвы. У нее и тут было столько важных дел, а если она уедет… Но пока о том лучше не мечтать, ведь мечты не сбываются никогда.

Он подкрался к гостиной и прислушался. Хотя народу было человек пять или больше, но говорили они очень тихо, о том, что все там не спокойно, и новый император никак не может успокоиться, прошли аресты, он сам ведет допросы, многие уже схвачены, кто-то под домашним арестом. Звучали вереницы фамилий, охи и ахи, и кто-то тихо плакал и причитал о невинно погубленных душах.

— Когда такое было прежде, — тяжело вздохнула какая-то дама. Он не мог ее разглядеть и не узнал по голосу. Да и, что греха таить, все они были для него на одно лицо — ничего примечательного.

— Бедный император, — повторяет бабушка, и только тяжело качала головой. В тот день она точно не была на себя похожа. Они договаривались о том, что к ним прибудут какие-то люди, у них тут остановятся, и будут ждать приговора.

— Больше некуда их отправлять, а там за эту зиму все уляжется и будет иначе, может быть, о них и не вспомнят потом.

У служанок работы прибавилось, готовили гостевые комнаты, все время суетились и ждали новых гостей.

Зимние вечера обещали быть не такими уж и мрачными, если бы среди ночи эти люди не собирались и снова не уезжали куда-то. Они все становились изгнанниками.

№№№№№№

Бабушка радовалась тому, что они не были в то время в Москве, хотя и на них тоже могло пасть подозрение, потому что все были связаны друг с другом, и у всех были родственники и хорошие знакомые из заговорщиков.

Мишель мало знал, ничего не понимал, он просто запоминал, что там творилось, и был уверен, что потом, когда разберется во всем, ему это пригодится, потому что он сам все это видел и слышал. Он напишет о бунте бессмысленном и беспощадном, таким его считал Пушкин, но тут он никогда с ним не мог согласиться.

Вот как раз в ту зиму, занятая хлопотами, бабушка перестала его постоянно преследовать, он мог тайком наблюдать за людьми их круга, это вам не с девками-служанками знакомиться. Он учился понимать с полуслова, о чем-то догадываться, над чем-то просто издевался, потому что считал, что и взрослые могут быть страшно глупы и наивны.

Хотя гости были так испуганы и несчастны, что их волнение передавалось и ему невольно. И он токовал без своего леса, озера и русалки. Только там не было тревоги и суеты, хотя ведь должна была быть. Оказывается, русалки и прочие духи — это далеко не самое страшное, с чем можно было столкнуться в этом мире. Простолюдины их суеверно бояться, а у него в судьбе все переворачивалось и получалось иначе с самого начала, еще с рождения, а может и до рождения тоже.

Надо было еще привыкнуть к имени нового императора, его звали Николай. Но даже бабушка, а что про него говорить, часто называла его Александром, от привычек трудно бывает избавиться.

Глава 16 Государь Император

В те дни Мишель терял счет времени и не очень понимал, когда и что происходило. Это позднее он узнал и усвоил, что все это они переживали в декабре… Уже в середине декабря, где дни становились самыми короткими, а ночи длинными и тревожными, а порой просто страшными.

Декабрь, замело все, огромные сугробы высились повсюду в саду, и замерз пруд, говорят, что даже Водяной со своими русалками замерзли на дне. Они оттают и оживут к весне, когда очнется природа.

Все это время приходилось проводить в огромном и теплом доме. Там все время было неспокойно, какие-то офицеры до полуночи оставались с бабушкой, долго о чем-то беседовали, слов не разобрать, но ясно, что дела были самыми важными и неотложными, они говорили все время об арестах, жгли какие-то бумаги. Бабушка просила о чем-то и ком-то, она никогда не была такой встревоженной и серьезной. Но что же там может происходить.

Мишель заметил, как долго и смиренно она молилась по ночам, когда эти странные посиделки заканчивались. Никогда прежде она не была такой набожной, да и вообще в церкви ей было скучно, этого она даже не пыталась скрывать. И тут вдруг иконы и свечи, принесенные в ее покои из других комнат. Ее спальня стала похожа на ту самую церковь, куда она ходила без всякой охоты, а со священником разговаривала резко и кратко, словно бы тяготилась такими разговорами. Да и не смели святые отцы ее надолго задерживать

Значительно позднее он узнал о том, что бабушка переживала из-за двух братьев, с бунтовщиками связанных. Она говорила, что пострадают все, что все окажутся на улице. И не мудрено, ведь там все были родственниками, все связаны друг с другом.

Мишель видел маленьких бродяг, которых кормили тайком служанки. Они были такими оборванными и грязными, они так кричали и ругались, что ему хотелось уйти от них подальше. А оказаться самому среди них, да за что же такое наказание. Он даже и не знал тех родственников, из-за которых столько бед могут свалиться на их головы. Но дело все в том, что они родичи, а потому должны страдать из-за своих, тех, кто решил бунтовать и не хотел жить по-людски, не думал даже о них, не знал, каким будет новый император, но они затеяли это и остановиться не могли.

Кажется, именно в те дни Мишель достал тайные списки, которые должны быть преданны огню вместе с другими бумагами, но ему удалось тихонька стащить эти свитки, там были стихотворения Рылеева, одного из зачинщиков того бунта. Он читал эти стихотворения с восторгом невероятным и сам хотел писать вот так красиво.

Но когда появилась бабушка и села к камину, он незаметно прокрался и положил эти свитки вместе с остальными бумагами. Если они таят в себе такую страшную угрозу, что испугалась даже бабушка, которая никогда и ничего не боялась, то они должны обратиться в пепел, как бы красивы не были. Просто в те тайные минуты, он понял, что такое стихи, какую силу они в себе несут, если их приходится тайком сжигать в камине, и радоваться, что они успели это сделать.

№№№№№№№№№

Нового императора звали Николаем Павловичем. Бабушка часто повторяла, что ей доживать, а ему жить придется при нем. Хорошо это или плохо? А кто его знает, Мишель принял это как данность. Но он был сердит на нового императора за то, что такой хаос был внесен в их спокойную и размеренную жизнь, словно бы все перевернулось с ног на голову, пусть тот ни в чем не был виноват, это совсем не важно. Ведь жизнь никогда не будет прежней. Хотя он подарил Мишелю другую бабушку, более тихую и рассудительную. Этому бунту тайно радовались и дворовые девки, бабушка все меньше срывалась на них, становилась спокойнее. Недаром говорится, что нет худа без добра. И бабушка у него была одна, а то, что она стала лучше, это ж прекрасно, может быть теперь и его жизнь будет не такой жуткой и унылой, как прежде.

Вот когда он подрастет и пойдет служить, то обязательно встретится с Государем императором, и расскажет ему, как все изменилось, когда тот пришел к власти. Да, многим стало скверно, но ему-то было хорошо, и что может быть важнее для мальчика, у которого не было родителей, а бабушка казалась чудовищем каким-то, чем вот такая спокойная и прекрасная жизнь. И вдруг она стала добрым и заботливым человеком, ну разве это не чудо?

Мальчику хотелось узнать, что же ответит ему сам император, а он с ним обязательно поговорит по душам.

Глава 17 Весеннее оживление

Зима была долгой, тревожной, унылой. Но ведь все когда-нибудь кончается, закончилась и она. И как-то улеглось все вместе с осевшим, а потом и растаявшим снегом. Воздух стал легким и прозрачным, и свежим, сначала ему удалось вырваться из заточения на волю, а потом бабушка заговорила об отъезде в столицу.

Мишель не ведал, радоваться ли тому или печалиться. Но все-таки хотелось взглянуть на тот мир, тот дом, о котором он стал уже забывать.

И самое главное, в эту зиму ему удалось столько книг прочитать, столько всего узнать, что и радость и гордость переполняла его душу, он много рисовал, и пока только дворовые девки могли любоваться его рисунками, а ему хотелось показать их всему миру, особенно братьям, все-таки так хорошо. когда рядом с тобой есть кто-то родной и близкий, с кем можно поговорить и поделиться всем, что ты знаешь и умеешь, а талантов у Мишеля оказалось немало. И кроме того, что он тайком читал свитки бунтовщиков, именно в ту зиму бабушка показала ему стихотворения Пушкина. И сразу же в душе зазвучала какая-то дивная музыка, его чаровали эти строки и хотелось писать так же точно, как и он, но Мишель понимал, чувствовал, как много всего должно было случиться, чтобы рождались такие вот строки, и потом Пушкин был совсем другим. Он долго искал и не мог подобрать слова, каким же был Пушкин — светлым, так вольно или невольно сам Мишель определил себя к темным силам и даже не удивился этому, потому что никогда его печаль не была светла, скорее наоборот — темна и мрачна. И только иногда какая-то светлая и радостная музыка зарождалась в душе, но она удерживалась там недолго, тут же затихала и смолкала, словно ее никогда больше и не было. И оставалось только одно-мучительно ждать этого часа, этого мгновения, когда она вдруг появится, возникнет ниоткуда — это и называлось вдохновением. Но узнал о том юноша значительно позднее, почувствовал, понял, что это такое.

А ведь в те дни, когда оно возникло, еще не было никаких страшных бед и лишений, ну только тот жуткий бунт, так встряхнувший и перепугавший их все одновременно.

№№№№№

Именно в тот год, когда они отправились в столицу после добровольного изгнания и затворничества, он пережил и первую свою любовь — странное и болезненное чувство. От того, что белокурая девочка приближалась к нему и что-то лепетала, у него кружилась голова, и он страшно страдал, все это казалось невыносимым, жутким, страшным. Тогда он разворачивался и убегал, куда глаза глядят, а кто-то злой и сердитый твердил, что ничего хорошего ему не подарят такие чувства, только боль и страдания.

Но после того, когда мальчик мог перевести дыхание и опомниться, он понимал, что без любви, без этих диких переживаний ему еще хуже, еще страшнее жить на свете. Потому из двух зол он выбирал меньше. И это была любовь, долгая и мучительная любовь. И вскоре он понял, почему все так страшно и странно было у него в душе. Однажды он открыл для себя страшную истину:

— Все, кого я любил — умирают или уходят, далеко, словно кто-то, узнав об этом, забирает их навсегда, чтобы у меня никогда не было в жизни любви.

Откуда в душе такого юного создания рождались такие взрослые, гиблые мысли, этого никто не смог бы объяснить, но все это было, и никуда не исчезало, не проходило.

Но ведь в отличие от многих детей, он так много терял, страдал, чувствовал себя таким одиноким, что радость, счастье, если оно и было, то тут же меркло и стиралось из памяти.

И тогда любовь, словно холодная и мертвая русалка, заставляла его отречься, отказаться, уйти от предмета своих обожаний и никогда больше к нему не возвращаться. Было ли в том спасение, могли ли его понять томные девы, на которых он только что взирал с обожанием, и тут же уверял, что не ее так пылко он любит, а только мечту свою вечно ускользающую, она не может и не должна обольщаться и приближаться к нему.

Ему казалось, что, отталкивая, он спасает ту самую неразумную девицу, он совершает почти подвиг, хотя все они называли это по-другому и обвиняли его в жестокости, и мстили, и забывались в объятиях других. Вот в этом отторжении они были странно похожи, как две капли воды.

Только в самом начале он еще верил, что так лучше и проще, что никакой семьи, жены, детей, родственников ему не нужно, чем старше он становился, тем больше убеждался, что все это не так, только было уже поздно.

Словно яд впитались в кожу пары этой ненависти, которая вырастала из отторжения любви. И вот тогда он становился замкнутым и одиноким, и никакая сила больше не смогла бы его уберечь от этого кошмара.

Бабушка издалека следила за теми муками, которые ожили в душе его подраставшего внука. Но она ничем не могла ему помочь. У нее было слишком много своих дел и забот. Она возьмется за него уже тогда, когда он станет взрослым и когда будет слишком поздно что-то менять в его душе. Хотя она часто себя утешала, уверяла, что и тогда она ничего уже не смогла бы сделать с ним, он таким уродился, да и как он мог быть другим.

И все-таки весенняя столица внесла радость и разнообразие в его жизнь, наполнила душу новыми впечатлениями

Глава 18 Волшебная скрипка

В угрюмой душе подростка, обреченной метаться и страдать, все-таки жила музыка, прекрасная и величественная. Кто из барских детей не учился музыке. Но Мишель это делал с каким-то остервенением, всегда был поглощен дивными звуками. Он не просто был увлечен, а страдал от этой дивной гармонии, и до самозабвения занимался музыкой. В те дни парень играл на скрипке, ему казалось, что если он это осилит, то и все остальное будет ему подвластно, и тогда он перестанет страдать, начнет просто жить, только музыка могла излечить его в те унылые дни и вечера. Мальчик не понимал, не хотел верить, что этого никогда не случится.

Но до поздней ночи он не выпускал скрипку из рук, бабушка порой прислушивалась к этим звукам музыки, она старалась узнать и вспомнить, что это были за мелодии, а потом до нее внезапно дошло, что музыку ее Мишель сочиняет сам, может ли быть такое? А почему нет, она точно никогда прежде не слышала этого, а ведь музыкой была заполнена вся ее жизнь, с самого раннего детства, только в ней она находила отдохновение. И тогда она решила с ним о том поговорить, о тех новых печальных мелодиях, что не могло ее не пугать, которые рождались в ее измученной душе.

Но он только угрюмо на нее взглянул и ничего не сказал. Вероятно, у него просто не было слов, он не хотел открывать ей свою душу или просто не мог выразить словами всего, о чем думал?

Не сразу даже сама бабушка поняла, что она пытается контролировать его душевные порывы, и если бы он не был таким замкнутым, то ей, пожалуй, многое бы удалось. Но нет, не случилось такого. Музыка не сблизила их и ничто не могло уже сблизить.

— Дитя мое, не слишком ли мрачна эта мелодия? — наконец прямым текстом, открыто спросила она. И так взглянула на него, что парню пришлось что-то ответить.

— Я не знаю иных, — отвечал он, и, хотя прибавить, что и знать не желает, но не хотелось огорчать бабушку, ведь она все-таки не заслуживает такого обращения с собой. А если даже и заслуживает, он не хотел так ее расстраивать и огорчать, пусть она живет спокойно, ей и так не сладко с ним — может быть, в первый раз он ее пожалел, постарался понять, хотя это было не так просто, и такие чувства в душе его вызвала именно музыка. Она не оттаяла от великолепия мелодий, но словно дрогнула на миг.

№№№№№№№№

Она незаметно подкладывала ему какие-то творения Моцарта, надеясь, что такая музыка в его реальности тоже появится, но Моцарт оставался в стороне, словно его никогда и не было в этом мире. А ведь Пушкин, да и не только Пушкин и жили, и дышали им, порхали по миру под эти гениальные мелодии. Как хотелось ей, чтобы Моцарт ворвался в их мир, наполнил его теплом и светом, но тут она была бессильна, совершенно бессильна. Она должна была отступить, хотя об этом лучше было не думать, отстраниться, забыть, и вот тогда все будет замечательно.

Если бы не ее любимый, единственный внук, то она бы так и сделала, но она не могла от него откреститься. И вздрагивала, когда он снова начинал играть. Как же тяжело было все это слушать, порой просто невыносимо, но она прилагала для того немалые усилия.

— Музыка может растерзать его душу, — бросила княгиня Волконская, когда заглянула к ней, и тоже услышала, как Мишель играет.

Она сделала вид, что не заметила страшной бледности на лице бабушки, а Мишель, слышавший эти слова, у него вообще был прекрасный слух, только усмехнулся. Он почувствовал, что именно этого и добивался. Либо его душа будет растерзана, либо он станет сильнее, третьего не дано.

Но душа оставалась цела и невредима, а он старался доверять все своим тайны именно музыке, потому что она была живой и прекрасной, он все слышал и чувствовал.

Да и самое главное, самым верным и преданным слушателем его был черный кот, который появлялся внезапно и внимательно слушал все, что он играл. Порой казалось, что он просто заворожен. Но если приглядеться, то это совсем не так, кот слышал и понимал его музыку, в том не было сомнения. И тогда он извлекал из недр своей души самую лучшую музыку, чтобы кот не развернулся и не ушел, ведь была хоть одна живая душа с ним рядом в те минуты

— Что за адовы звуки, — строго спрашивает бабушка.

Она повторяла эту фразу не в первый и не во второй раз, и с каждым разом это тревожило ее все сильнее.

Тогда музыка обрывалась вовсе. Но в эти минуты она была далеко и не властвовала над ним. Мальчик выздоравливал, мог немного передохнуть и набраться сил для того, чтобы к ней вернуться, и влекло его туда неодолимо. И в такие минуты скрипка казалась волшебной, она могла творить чудеса.

Глава 19 Сияла ночь

Он запомнил тот летний вечер, когда со скрипкой в руках вышел в сад, залитый лунным светом. Сколько времени он играл для звезд и для всей округи, сказать трудно. Но вдруг Мишель почувствовал, что кто-то вторит ему, в саду звучала и иная музыка — и это были звуки арфы.

Откуда она взялась, кто исполнял какую-то волшебную мелодию? — Понять этого он никак не мог, он просто слушал и слышал, то, что там звучало, и сам отвечал этим звукам несравненным. Это казалось чудом и удивительным совпадением, словно природа, да что там — Вселенная вторила ему, окрыляла и вдохновляла.

Он, словно во сне двинулся вглубь парка, там было так темно и так тихо, что парню показалось, будто он ослеп и оглох и все-таки не повернул домой, а двигался вперед. И тогда он заметил Ту, которая дарила ему эту музыку, прекрасная дама в старинной бархатном синем платье, такие теперь не носили, даже у бабушки наряды были иные, она точно пришла из другого времени. И тогда Мишель догадался, что она и не была человеком, она была богиней или Музой, как их называли в Греции. Повсюду сверкали свечи. Но какие-то нереальные, они горели без дыма, и вообще ничего не поджигали вокруг, а ведь если бы это были свечи обычные, то тут давно бы уже вспыхнуло пламя, начался пожар, ничего бы не уцелело в этом мире.

Он стоял зачарованный, боялся шевелиться и дышать, ведь если бы он пошевелился, она наверняка бы ушла, растворилась, исчезла, а он меньше всего хотел этого. Сколько не пытался Мишель проснуться, он так и не мог понять, сон это или явь, что там вообще такое происходило?

Задремал ли он или просто оцепенел, в объятьях музыки, как знать, но вздрогнул, когда бабушка дернула его за рукав и заговорила о чем-то. Кажется, она не слышала ни арфы, ни музыки вообще. Почему так было, ведь она что-то сказала бы этой богине, если бы заметила ее тут, рядом. А она смотрела на него и говорила с ним. Он не боялся показаться невежливым, когда ничего ей не отвечал, а просто пошел куда-то мимо, едва передвигая ногами. Он злился на нее из-за того, что она увела его оттуда, что она смогла его вырвать от этого мира и увести в обычную жизнь. Она не должна была так поступать, она не могла так поступить. Но были ли времена, когда она не самовольничала, не делала только то, что хочется ей самой.

№№№№№№№№

Власть музыки, вот что только могло подарить ему несказанную радость

Он долго напевал в ту ночь о том, как в небе ангел летел и уносил душу в небеса. И не надо говорить, что мальчик не мог сомкнуть глаз до самого рассвета, это был сон наяву, если он вообще смог заснуть хоть на миг.

Звезды гасли и падали куда-то за деревья. Музыка заставаляла его складывыать строчки в стихотворения. И он радовался тому, что у него все так прекрасно получалось. Слово было после музыки, но если бы кто-то заставил его выбирать, то он не раздумывая бы выбрал музыку, потому что она могла звучать и без слов, а вот слова без нее были блекдыми и странными, словно бы в них не было никакой силы и власти. Но вот если их озвучивала музыка, то они были совсем иными, проникновенными и радостными и тогда рождалась настоящая поэзия. Как она рождалась объяснить он не мог, ни тогда, ни потом, но она рождалась и жила в этом мире, прекрасном и величественном.

Глава 20 Тучи небесные

Сначала он узнал и почувствовал, что музыка живая, она может оживить и слово, если для этого приложить усилия, а потом он ощутил, что все в мире живое, и особенно природа. Это Мишель чувствовал и раньше, конечно, но теперь, когда можно было неземетно убегать не только в парк, но и в настоящий лес, где никто не вишивается, не наводит порядок.

Впрочем, в посденем он заблуждался, потому что и в лесу тоже наводился порядок, да еще какой. И не стоило обижать хлопотливого и заботливого Лешего, который всегда оставался на своем посту. Он видел, как девки, заходя в лес, здоровоались с ним, говорили какие-то ласковые слова, и тоже стал повторять что-то такое. И однажды Мишелю даже показалось, что он погнадил его махнатой лапой по щеке, и от этого стало так хорошо, так волшебно, что хотелось петь и веселиться.

Мишель пожалел о том, что не взял с собой скрипку, чтобы сыграть что-то для Лешего, ведь наверное, ему тоже хочется слушать не только порывистые мелодии ветра. Если он сыграет, может Царь леса появится перед ним? Ему очень хотелось увидеть хозяина леса, но тот никогда не показывался людям, живым людям. А вот махнатого Пана со свирелью встретил — такой был нарисован в большой книжке с мифами, он так залюбовался им, что хотел и сам такого же нарисовать, но побоялся, что бабушка будет в ярости. А вот тут, живого встретил, орабел немного, но не на долго. Сделал один шаг в его сторону, потом еще один. Если Мишель чего-то и боялся, то только того, чтоПан повернется и уйдет без оглядки. Однако, Пан никуда не уходил, и он обрадовался такому явлению.

№№№№№№№№

И тогда зазвучала свирель Пана. Какой же она была ласковой и нежной, завораживала и влекла куда-то в чащу. Он не смотрел на мальчика, не видел его, он просто исполнял свою музыку и радовался тому, что может это делать. С большим трудом удалось Мишелю уйти оттуда. Дома он ни слова не сказал бабушке, да и никому ничего не сказал, ведь ему бы точно запретили уходить в лес, а то бы и доктора пригласили, решив, что с ним что-то странное происходит. Парень давно уяснил для себя, что о таком лучше никому не говорить. Потому что неведомое пугает, а сделать они все равно ничего не смогут, тогда зачем начинать?

— Покой и воля есть только в природе, и как хорошо, было бы забыться и заснуть., — услышал он голос над самым уход, вскочил с постели, решил, что там кто-то есть, может быть Пан пошел за ним следом. Но голос звучал отдельно, на самом деле там никого не было.

Зло есть только в людях, когда они вмешиваются и уводят назад, отрывая его от того великолепия, в котором ему так хотелось бывать и прежде.

Еще несколько раз прихордил он к тому поваленному дереву в надежде снова встретиться с Паном, но там больше никого не было. Он медленно шел назад, оглядывался, все казалось, что Пан снова появится, но тот не появлялся. И тогда Мишель придумал для себя такое, будто Пан сам махал ему в след и говорил, что будет его тут ждать, пока он появится. И в минуты грусти и печали он говорил что-то о том, что Музыка моего сердца была совсем расстроена нынче. И никто в этом мире не ведл, как трудно было ее снова настроить. Это стоило очень больших усилий, ну может быть только женщина — это прекрасное создание, и могла с этим справиться. И в очень юном возрасте она появилась тут такая воздушная и прекрасная, как музыка в лесной чаще.

Глава 21 Три сестры

Юноша постигал все стремительно. Природа с ее духами и душами была тут, совсем близко, он мог не только наслаждаться, но и изучать. А главное чувствовать все живое. Чуть подальше оказались такие прелестные создания, как прекрасные девицы. Их было трое, три сестры Мария, Варвара и Елизавета — вот должно же было так повезти нашему герою, как выбрать только одну из них и стоит ли вообще выбирать, когда им так мило, так хорошо всем вместе? Но что-то подсказывало Мишелю, что рано или поздно ему придется выбрать. Так устроена жизнь. Это привели его в замешательство, и он решил, что если ему и придется выбирать, то потом, значительно позднее, а не теперь, так говорила бабушка, но он и сам это понимал, а может быть, просто боялся делать выбор и главное, не хотел быть отвергнутым той, которую он выберет?

Нет, оставленный в младенчестве не мог решиться на что-то теперь, уж лучше быть в стороне наблюдателем, чем снова узнать, что в тебе не нуждается близкое создание. Девицы такие молодые, уж если взрослые и серьезные порой ведут себя так необъяснимо, то что говорить об этих сестрах? И все-таки его тянуло туда, в лесную чащу, вернее, в усадьбу, где они жили и не тужили. Просто побыть рядом, вдохнуть аромат и тепло летнего воздуха, благоухание цветов, еще чего-то такого знакомого и прекрасного.

Тогда он решил, что беседовать будет с той, которая умна, а потому ему вовсе не нравится, так проще и легче, но стоит ли даже смотреть в сторону той, которая так мила и дорога ему? Он был безнадежно влюблен в Варвару, но мог ли даже признаться в этом? Она казалась слишком простой, дикой какой-то, незамысловатой — в таких не влюбляются. В ней было все, что не должно было, что не могло понравиться ему. Но в те дни он понял, что чувства никак не зависят от рассудка, они неистребимы, а потому остаются в душе, и с ними ничего невозможно поделать, иначе бы матушка не выбрала отца, не случилось бы страшной трагедии. И признаться в том, что Пан ближе и дороже самого Аполлона было для Мишеля невыносимо. Ему хотелось просто убить и задушить в себе такие чувства, но они прорывались, как полевые цветы, и подтверждали, что они так же прекрасны, как и розы в бабушкином саду, а может еще лучше.

№№№№№№

Мария, великолепная, невероятно красивая и обаятельная, была сродни античной статуи для него, а статуи нельзя полюбить той любовью, которая снилась ему в томительных снах. Конечно, он любовался ею, но ни коснуться, ни проявить чувств не мог. Такое открытие странно поразило его, заставило глубоко и надолго задуматься. Так что же есть любовь, и почему из-за нее стреляются и умирают. Как раз в то время хоронили его дальнего родственника, погибшего на дуэли, и это событие странно резануло его душу, словно бы он видел себя на месте прекрасного юноши в черном, бархатном гробу. Но молодость и страсть одерживала верх над смертью, так ведь пока.

— Что в Варваре? — мучительно размышлял он, повзрослев в тот же миг, и осознавал, что она похожа на матушку, ту ласковую и нежную тень, которой ему будет не хватить всегда. И чем быстрее он от нее убегал, тем поспешнее к ней возвращался.

В те времена перед ними развернулась драма Шекспира, и они пытались сыграть ее в летнем театре в саду Лопухиных. Это происходило летними вечерами часто, они должны были что-то играть. Офелией была, конечно же, Варвара, почему это видел и чувствовал только он один. Только финал судьбы Офелии не мог не насторожить его. Он боялся, он уходил прочь. Он пытался понять, как ему быть и что делать дальше, если его чувства убьют эту хрупкую и прекрасную девицу, простит ли он себе это. Мишелю хотелось спасти ее от себя самого, и приблизить тоже хотелось. Он просил бури, надеясь обрести в ней покой, странное состояние, удивительное состояние, которое останется в душе до последнего вздоха, но тогда оно было новым и волновало сильнее, чем обычно. Он пытался не появляться рядом с сестрами. От этого становилось еще мучительнее и больнее.

№№№№№№

Бабушка узнала о Варваре не сразу. Она считала его слишком молодым для любовных переживаний. но в какой-то момент, в том самом саду, она заметила, как он на нее смотрит, и каким низким и странным становится его голос, когда он говорит о ней. Она спрашивала что-то о каждой из сестер, он отреагировал так только на Варвару.

— Не может быть, — размышляла она, — когда-нибудь ее внука женят на себе тихие девицы и уведут, вот такие кроткие овечки. Он весь в отца пошел. Хотя тот гнался за приданным, у него была своя выгода. И никогда он не любил ее дочку так, как ее состояние. Ее внуку не нужно искать богатую невесту, она все оставит ему сама, он никогда ни в чем не будет нуждаться. И это еще страшнее, если привяжет она к себе глубокими и нежными чувствами, а он способен так любить, как не многие в этом мире могут, и такая любовь губительна. Уж ей ли этого не знать?

Бабушка остановилась рядом с Марией, — та была умна и проницательна, и это страшный недостаток для ее Мишщеля, но именно старшая сестра задумчиво произнесла:

— Иногда самая невинная вещь причиняет гибель.

Она говорила так или только послышалось, пригрезщилось, ветерок принес этот странный звук. Бабушка отстранилась от красавицы, которую не полюбил ее внук, покачнулась и пошла прочь. Она едва сдерживлась, чтобы не сказать каких-то резких слов, о которых потом пожалеет.

А Варвара, она была сама по себе, словно успела утонуть в тихом омуте, в котором оказалась ее героиня. Она вообще не от мира сего, станет ли она когда-нибудь женой, хорошей женой для Мишеля, да вообще для любого мужчины?. И иногда, очнувшись, она кого-то мучительно искала, наверное Мишеля или Елизавету, с Марией они были страшно далеки. И похожи друг на друга. Хотя что удивительного, все в их кругу родичи близкие или дальние, и не от этого ли столько бед и печалей?

Бабушка заставила себя отвлечься от этих мыслей и чувств, сколько же можно, он совсем ребенок, и ничего этого в ближайшее время не случится. А может быть не случится никогда. Да и вообще все надо решать потом, а не кликать беду. Но не потому ли ее дочь в могиле, что именно об этом она и думала прежде?

Глава 22 Берегиня для Мишеля

Лето было ярким и незабываемым. А впереди еще самая главная Купальская ночь. В такие ночи всегда происходило что-то очень важное, одна история с цветком, исполняющим желания, как много значит. Накануне они задержались на лесной опушке дольше обычного. И желая себя как-то показать, Мишель говорил о русалках и чувствовал, как сжимались души и тела сестер от страха и тайной радости. Да ему и самому казалось, что колышется трава и те самые девы с распущенными волосами готовы появиться перед ним. Но если они верещали и не скрывали страхов, то он и под страхом смерти не показал бы, что ему страшно, никакие пытки не заставили бы его в том признаться.

Он говорил о Купале, который готов исполнить их пожелания, и ту старинную грустную историю о том, как брат внезапно влюбился в сестру, никак не мог поведать им, хотя она в свое время потрясла его до глубины души, ее рассказывала одна из бабушкиных холопок. Да и не только ее, конечно, еще много чего, но вот эту не забудешь. Но почему-то язык не повернулся рассказать ее, словно озвученная, она могла сбыться, и тогда все, что от них останется — это таинственный цветок, который цветет только раз в году, зато исполняются желания. Он говорил о другом:

— В древности русалок называли берегинями, потому что они не позволяли случиться скверному, оберегали беззащитных перед природой людей, и у каждого была своя Берегиня, потом они куда-то делись, а ведь были, только так предки наши и смогли выжить. Но почему они нас оставили теперь?

В голосе его было столько грусти и боли, что девицы невольно замолчали.

— Тебе хочется такую Берегиню, — спросила Мария.

— А кому же ее не хочется, ты будешь моей Берегиней, — внезапно заявил Мишель и пристально на нее посмотрел, да так, как не смотрел никогда прежде. Случалось с ним такое вдруг.

Она улыбнулась и передернула плечами, а вот в лицо Варвары в тот вечер он так и не смог взглянуть, да и некогда было, за ними прибежал дворовый мальчишка, заявил о том, что бабушка очень сердита, и барину надо отправляться домой.

№№№№№№№

Он тут же забыл и о Марии, и о Варваре, он злился на бабушку, все еще считавшую его малым ребенком. Как так можно суетиться, да еще, когда рядом с ним сестры. По дороге Мишель решил, что он обо всем скажет бабушке. Но ничего этого не сделал, как только она на него взглянула и заставила его выпить чаю с медом и ложиться спать. Ему тут же захотелось завалиться на постель и заснуть. Нет, власть ее была безгранична, и все говорить он мог только до тех пор, пока не видел ее и оставался на приличном расстоянии, но не потом, при встрече.

Сестры тоже вернулись домой в тот вечер и долго говорили о том, что там творилось. Мария таинственно улыбалась, а Варвара маялась от ревности.

— Какой он странный, однако, вроде бы и тянется ко мне, но ничего и никогда не говорит. Не поверю, что ему нравится Мария, но он так и липнет к ней, словно хочет всю душу из меня вытрясти.

Сестрам она ничего не сказала, но те давно привыкли к тому, что с ней всегда все так и было, замкнута, угрюма, кто же сможет полюбить, а потом и выдержать такую.

№№№№№№№№

И наступила Купальская ночь. Мишель вместе с парнями устремился в чащу, обгоняя всех, по неведомым тропкам понесся туда, где должен быть цветок, никакая сила не могла бы сладить с ним.

— Ему совсем не страшно? — спрашивала Мария у Елизаветы.

— Он никогда не признается, что ему было страшно, скорее умрет.

— Не говори о смерти в такой час и в таком месте, не зови ее, — услышали они голос младшей сестры и поежились.

Хотелось отправиться домой, не дожидаясь Мишеля, но не могли же они его оставить тут одного, потому стояли и тряслись от холода и страха, не решаясь подойти к костру, и побыть среди людей. Им хотелось хоть в какой-то мере пережить то же, что и он.

Наконец появился Мишель, появился самым первым из тех, кто отважился за ним идти, и протянул цветок молча Марии. На этот раз девица растерялась и передала его Варваре.

— Не сердись, но ей он нужнее, пусть ее желание исполниться. Может она хоть раз улыбнется.

Даже во мраке было видно, как побледнел герой, окаменел на месте и что-то проворчал, но разобрать этого никак нельзя было. Они все трое подошли к костру, через который начали прыгать парни с девушками, и смотрели на то, как летят они в воздухе, крепко взявшись за руки. Но это было разрешено только взрослым. Если бы он пошел на такое, бабушка бы узнала о том, и больше не выпустила бы его в лес, и тогда он не пережил бы всех этих трепетных волнений.

А в полумраке сестры казались русалками — берегинями, вечерний свет творил сказки. И по дороге домой, в темноте можно было коснуться невзначай одну из них, ту, которая окажется ближе, а ведь это чудо чудесное. Потому прыжки через огонь можно было и отложить на время.

Глава 23 Две женщины

Тетушка Мария — хранительница всех его тайн и детских, и юношеских секретов. Это ей он писал свои первые письма и все письма потом. Ведь надо было кому-то писать, значит ей. Между ними была какая-то тайная, но очень прочная связь. Она понимала его, никто не понимал, а она понимала, а главное, она умела хранить тайны от бабушки тоже. В первую очередь от бабушки, он убедился в этом и почувствовал, что они нужны друг другу. Когда она была у них в гостях, то слышала, как он играет на скрипке и была восхищена, по-настоящему восхищена. Мишель бы сразу почувствовал, если бы она лукавила. Но вот стихотворений его она никогда не слышала раньше, он бы не решился их прочитать, и только в письме к ней прозвучали строки, она сначала пропустила их, кто-то отвлек ненароком, потом вернулась, перечитала еще раз и была восхищена. Этого не может быть, но так было,

— Ведь он поэт, — про себя отметила тетушка, да и рисует недурственно, вот бы дожить до тех лет, когда он станет взрослым и посмотреть каким он будет, как высоко взлетит. А ведь в том нет никаких сомнений. У него талант, огромнвый и многогранный талант, который должен развиваться и крепнуть со временем, характер тяжелый, но у кого из творцов он был легким? Вот хотя бы Пушкин, он снова с кем-то поссорился, снова дуэль, никто не вспомнит какая по счету, а Мишель взлетит выше Пушкина.

Но ведь это она рассказала ему о Пушкине и подарила первую книжку его стихотворений. Она пыталась и сама писать, но у нее это так скверно получалось, вот и пришлось оставаться только благодарным читателем, восхищаться чужими творениями. Обидно, досадно, но тут ничего не сделать. Он говорил ей обо всем. Но даже ей Мишель не признался, что читал тайком Рылеева в те страшные декабрские дни. Наступит ли такой момент, когда он кому-то в том сможет признаться? Наверное, это всегда будет очень опасно. Он уже слышал о казни, о том, как много людей виновных и невинных отправились в Сибирь. И они должны будет там умереть, и оставаться навсегда, царь, этот грозный царь не помилует их никогда.

№№№№№№№№№

Нет, о Рылееве и тех, кто был с ним лучше позабыть и никогда не вспоминать. Тетушку в те дни Мишель ждал с нетерпением, ему хотелось поскорее расспросить о Пушкине, о том каков он и как там поживает. И она явилась, как ангел небесный. Хотя тогда уже он ведал о том, что есть, и ангелы смерти и несут они не только радость, вот один из них унес душу матери, но она точно была совсем другой.

— Он взрывной и несносный, — произнесла тетушка, — он все время хочет стреляться. Даже друзья его порой вынуждены от него отворачиваться, потому что редко кому удается выдержать его нрав. Сколько можно уводить его от дуэлей, вызывая гнев, а в гневе он опасен и страшен.

Тетушка поморщилась, передернула плечами, словно ей стало холодно, и пронзительно взглянула ему прямо в душу.

Странно, но Мишелю показалось, что она говорит о нем, а не о Пушкине, что-то было в ее голосе и рассказе такое, что Пушкин тут же уходил куда-то в тень, его больше не было рядом. И по улыбке его мимолетной, она тоже почувствовала, что Пушкин им покажется ангелом небесным, когда подрастет и станет поэтом Мишель. Но откуда ей было знать все это, ведь он не грубил, он был так тих и послушен, когда она была рядом, что ее собственные дети чертями маленькими казались рядом с ним, и все-таки, именно он покажет им всем, что такое настоящая беда. Уж если бабушка порой на него жалуется то, что говорить о тех, от кого он не будет зависеть?

№№№№№№

Вместе с тетушкой около собора они в первый раз увидели маленького темного и кудрявого человека. Мишель бы не заметил и не запомнил его, если бы она не остановилась резко и не кивнула в его сторону.

— Это Пушкин, — сказала она.

Мишель был потрясен, потому что представлял его совсем другим, каким именно, сказать трудно, но не таким точно. Как могут в этом маленьком, полудетском теле помещаться все эти страсти, о которых все говорят, с таким восторгом. Этот просто не мог написать всего, о чем твердят в гостиных, от чего сереет лицо бабушки. И та считает Пушкина виновником бед своих близких в тот роковой год, когда все они были на грани, когда пришлось попрощаться со многими, а он вышел сухим из воды, потому что успел умчаться в свое Михайловское или где-там он пережидал ту жуткую грозу, те удары грома и вспышки молнии. Хотя это был декабрь, но Мишель сравнивал происходящее с летней грозой, такой пугающей, заставляющей дрожать от страха.

Пушкин его не заметил, он взирал на тетушку, и мог, наверное, схватить и увести ее с собой, бросив ребенка прямо у собора, таким порывистым он казался. Но еще удивительнее было то, что она, скорее всего, пошла бы за ним, не раздумывая, забыв о Мишеле. И тогда он остался бы один, потерянный и несчастный. Его все и всегда бросали, ради Пушкина, ради смерти самой, это не важно, просто бросали. И он боялся быть брошенным. На этот раз все обошлось, но что будет дальше? Он старался не показаться страха, но с трудом сдерживался.

№№№№№№№№№

Да, все оказалось не так печально, она вздрогнула всем телом, словно очнулась от сна, посмотрела на него, улыбнулась, что-то пролепетала, и они двинулись в другую сторону. Хотя она все еще поворачивал голову, пытаясь разглядеть, куда же убежал поэт.

Встретятся ли они ещё, сможет ли он услышать Пушкина, рассказать о том, что чувствует, почитать свои стихотворения, будет ли у него такой звездный час? А почему бы и нет, ведь у них вся жизнь впереди, Пушкин молод, кажется, еще не женат, впрочем, последнего он точно не знал.

Мишелю в тот миг показалось, что гений обречен, он не мог объяснить, почему так думает, с чего он это взял. Он тетушке не сказал этого, потому что не хотел призывать смерть, чтобы она не явилась ненароком, говорят, она часто приходит на зов, почти всегда является, потому о ней надо молчать — целее будешь. Но все его нутро кипело. Он чувствовал, что скоро поэт уйдет за теми, кто был в тюрьмах, на Кавказе и в Сибири, за теми, кто был повешен по приказу императора, которого он начал ненавидеть. Мишель хотел отомстить ему за то, что все они тогда пережили, а многие и не пережили вовсе. Он был виноват во всем, и всегда будет виноват.

Тетушка привезла его к бабушке, и сама поспешила куда-то, в те вечерние часы Мишель казался особенно задумчивым и печальным. Он уже скучал без тетушки, и самое главное, сердце кровью обливалась из-за Пушкина. Ведь он должен жить до глубокой старости, чтобы любить и творить, ведь таких как он больше нет, не было и не будет в этом мире, тогда почему так больно и тревожно?

Глава 24 Кавказский пленник Пророчество

Мальчик любил путешествия, кто же их не любит. Просто многим приходится оставаться на месте в силу многих причин, а он вместе с бабушкой чуть ли не с пеленок отправлялся в дальние странствия, и вдыхал аромат дороги, и слушал тихие разговоры спутников о том. что было, что будет. И сначала был Кавказ. Как можно передать те чувства, когда ты увидел сначала издалека, а потом и близко горы, не просто возвышенности, а настоящие снежные горы с вершинами, покрытыми снегом, даже когда на улице изнурительная жара, дышать нечем, и бабушка всю дорогу ругается, потому что ей тяжело переносить такое пекло. Но попробовали бы вы остановить карету, повернуть лошадей назад, и тогда узнаете, что она вам скажет в ответ. Мишель с самого начала любил путешествовать.

Им сразу же встретились совсем другие люди, таких в Москве не встретишь. Они были в другой одежде, они говорят по-другому, и чуткий к языкам, Мишель не понимает их язык. Он был страшно далек от них, и только слышал, как рокочут слова, словно с гор срывается поток.

Они то улыбаются, то сердятся, о чем — то переговариваясь, громко ругаются и говорят тоже громко, но бабушка равнодушна к этому, словно бы она всего этого не слышит, странно, на нее это совсем не похоже.

Чужой, непонятный Кавка он принял с первого взгляда, тот показался ему родным, и еще не успев покинуть его, мальчик затосковал по этому миру, по этим горам и странным людям, к которым за время путешествия успел привыкнуть.

Уже не отдыхе он вспоминал и записывал какие-то истории, которые рассказывают бабушкины знакомые. Там в гостинице, где они остановились, все знали друг друга, потому что это были те же самые люди, приехавшие на отдых. Такое открытие поразило мальчика не меньше, чем столкновение с непонятными людьми в дороге сюда.

В этот ли раз, или позднее, а может и не раз он слышал историю о Кавказском пленнике, русском, который волею судеб оказывался в плену на Кавказе. И все тяготы жизни в плену он видел и переживал так ясно в те дни, что оставалось только записать повесть обо всем, что он уже знал, что еще предстояло узнать. Плен — и не обязательно здесь, но и везде, суровые ли это горские мужи или родная бабушка, он все-таки оставался пленом, и более понятного состояния он не ведал, не представлдял себе.

№№№№№

Потом, когда они вернулись домой с бабушкой, и он смог вдохнуть воздух родного мира, он почему-то стал рассказывать Марии — его первой и любимой подруге, о пленнике, который никак не может вырваться на свободу, так и пропадает где-то в горах Каваказа.

— Мне там суждено погибнуть, — произнес он с такой ясностью, что все сразу поняли, что говорит Мишель не о вымышленном герое, а о себе самом, он словно заглянул в грядущее и все это увидел вдруг. Он не ошибся, он не мог ошибиться. Хотя может быть с того самого дня, он просто жил в этом ключе и понимал, что по-другому не будет.

Особенно удивилась и была потрясена таким рассказом тетушка Мария. В тот вечер, когда они вернулись, она тоже прилетела к ним, чтобы наконец увидеться со своими любимцем, расспросить, что там было. Она порывисто взглянула на бабушку, а потом, когда прощалась вздохнула тяжело:

— Ну что ты такое говоришь, дитя мое.

Ему не понравилось то, что она его считала ребенком, но руку ее он не убрал с плеча. Будь его воля он и вовсе бы не отпустил ее туда, в мир, который существовал за барским домом, только он не мог распоряжаться судьбой взрослой женщины. Мишель и матушку бы не отпустил туда, куда она так далеко ушла и не вернулась. Но она уходила, она всегда уходила от него в свой дом, к своим детям. И он был бессилен перед роком судьбы.

От него все уходили, кроме бабушки, только она не оставляла его, а если бы так случилось, что бы он делал в этом мире, совсем один. Нет, обявзательно кто-то должен остаться. Человек не может быть один, он создан для того, чтобы рядом с ним были люди, лучше если родные и близкие.

Глава 25 Лик Демона

А потом зимой, в заснеженной Москве, Мишелю стали сниться сны — Кавказ, Пленник, Демон. Они сливались в единое целое. — Пленник был Демоном, Демон — пленником. И все происходило там, на Кавказе, куда всю зиму, долгую и снежную, стремилась его душа. Говорят, что побывавший там однажды, потом все время будет рваться к этим горам, к этим мифам и легендам. Горы забирают наши души и надолго не отпускают больше. Иногда они забирают их навсегда, так должно случиться и с ним, но пока он о том только догадывался.

Сначала снились просто картины, и он пытался их запомнить, чтобы потом описать в своих поэмах, а позднее просто брал перо в руки и начинал писать саму поэму о пленнике Демоне, и чем больше писал, тем сильнее чувствовал себя этим существом — духом, бессмертным духом. Тот вечно мечется между небом и землей и не может найти пристанища. Более близкого и родного образа для него не было в этом мире. Очень рано он стал единым и неделимым для Мишеля, таким и оставался до конца его дней. А дней, как скоро стало ясно, будет не так и много в его жизни, да что там, до обидного мало.

— Печальный Демон, дух изгнанья, — и в горле застревал ком, когда она перечитывал эту строчку.

Юноша с тревогой и волнением ждал появления тетушки, которая сразу все поймет, обо всем догадается. Главное, чтобы не рассказала бабушке, потому что та рассердится и больше не возьмет его с собой в путешествие. А ему очень надо было туда вернуться, обязательно вернуться. Теперь он жил только этим, и не мог оставаться тут, на равнине, где никогда не было гор. Он решил сразу с ней о том поговорить. Она согласится, потому что она все понимает, и главное, она верит ему. И не важно, добрый ли она ангел или злой дух, пусть только исполнит то, чего ему хочется больше всего на свете.

Ему удалось найти в старинных книгах историю о бунте ангелов, которые были сброшены на землю и теперь мечтали только об одном — вернуться на небеса. Они желали этого так же сильно, как он хотел вернуться на Кавказ. Мятежный, сломленный, но не поверженный дух свободы, который больше не может оставаться на земле. Он мечется между землей и небом, и никак не может остановиться.

Мишелю в те дни казалось, что это и есть настоящий герой, который может покорить сердце прекрасной девицы. Разве не таким его и будет любить Варенька. А ради того, чтобы это случилось, он готов был снова и снова переписывать свою первую и такую прекрасную поэму. Это были уже не просто стихотворные строки, это была легенда о жизни и бессмертии, оно может оказаться кошмаром, если ты не получишь неба в свои владения, если скитаться придется на земле, и только мечтать о небесах.

№№№№№№№№

Марию ждать пришлось довольно долго. Хотя может это ему только показалось, ведь когда ждешь чего-то так страстно, то время тянется слишком медленно, порой оно и вовсе замирает, потом останавливается, и требуются невероятные усилия, чтобы маятник часов снова закачался. Но как он и думал, она сразу поняла, кому и почему все это написано. Она только не знала, и даже не догадывалась, о ком из трех сестер страдает его душа. Но можно ли спросить его о том, не станет ли она так же далека, как и бабушка, а доверия его лишиться она никак не могла.

— Варенька, — прошептали совсем беззвучно его губы, ведь их разговор могли услышать пронырливые служанки и донести бабушке.

Но она все услышала и все поняла, кажется, удивилась, потому что она думала о тех двух старших сестрах, но никак не о младшей. А убедившись, что ему нравится именно младшая, она немного опечалилась, потому что понимала, что она слишком тиха и слишком грустна. Она не сможет противостоять бабушке, которая будет рядом до гробовой доски, и просто все и всех сметет со своего пути, если кто-то посмеет не так взглянуть на ее внука, не то сказать, не то сделать. А это неизбежно, когда возникает любовный союз, то между близкими женщинами начинается противоборство тихое или яростное, это как получится, но оно есть всегда. С какой стороны не посмотреть, в жены Мишелю Варенька никак не годилась.

Мария еще не знала финала поэмы, и легенду помнила смутно, только вернувшись домой, она пролистала книгу, и поняла, что Демоны губили безжалостно дев, спустившись к ним с небес. Значит, младшая будет принесена в жертву. А не слишком ли он жесток, или хочет переписать старинную поэму иначе. Хотя, судя по его мрачному и отрешенному виду, вряд ли он это хочет и никогда ничего такого не сделает. Нет, легенда близка и дорога ему в таком виде, как есть.

№№№№

Кроме тетушки никого не было в доме той зимой. Правда, иногда приходил отец, но быстро уходил. Он не мог тут задерживаться, даже если они не сталкивались с бабушкой, какая-то странная сила выталкивала его из старинного особняка. Он задыхался, он уходил прочь, ему совсем не хотелось оставаться в этом месте, если бы не сын, его ноги тут бы не было никогда больше.

Повторяя чарующие пушкинские строки «печаль моя светла», Мишель не понимал их смысла, его печаль всегда была темна, всегда лежала тяжелым грузом у него на душе. И пока ему хотелось только одного, как можно скорее дописать поэму, чтобы все сложилось, чтобы самому понять, что и как будет там, в повествовании, каким станет его Демон. А ее приходилось переписывать снова и снова, потому что он хотел добиться совершенства. И все время что-то было не то и не так, словно какая-то неведомая преграда стояла между ним и всем остальным миром. Он бился всем телом о невидимую стену и никак не мог разрушить ее, она казалась неодолимой.