Мы встретимся снова. Мифомистика 21-го века

Любовь Сушко

Это повествование о любви, которой не страшно время и расстояние, пленники любви обречены встречаться в разных временах и странах, они находят друг друга, чтобы расстаться, и встретиться снова в новом измерении, в новой жизни. Все в этом мире повторяется.

Глава 4 Роковой танец

Облако, похожее на медвежонка, появилось на небосклоне. Девочка лежала в высокой траве и смотрела в небо. Она сбежала от взрослых, которые ей страшно надоели и ничего не понимали, да и не хотели особенно понимать.

Сначала она горько плакала от обиды, а потом примирилась с происходящим. Давно примирилась. У нее была своя собственная жизнь, до которой им, к ее счастью, не было никакого дела.

И так хорошо было смотреть в бесконечное небо, мечтать, а потом, услышав удивительную музыку, отрешиться от всего и танцевать.

Откуда эта страсть к грации и движению в пространстве? Она не знала этого, еще за чертой, когда она не пришла в странный этот мир, в душе ее жили музыка и танец. Она знала, что будет танцовщицей, самой лучше в мире танцовщицей.

Хотя пока не было других зрителей, кроме птиц и облаков, но она танцевала так страстно и так отрешенно, что казалось, еще одно дуновение ветра, и она взлетит к облакам, и долго, без всякой усталости будет парить над землей.

Танцовщица кружилась над этим миром, пока окончательно не обессилила и не повалилась в траву, впрочем, повалилась довольно изящно и звонко рассмеялась.

Девушка была счастлива. И в легкой усталости испытывала особенное наслаждение. Она считала себя счастливой до тех минут, пока на закате ей не приходилось возвращаться во дворец отца.

Филипп — в этом имени была скрыта особенная тайна. Именно в этом имени, хотя она любила отца больше всех на свете, но было еще что-то более таинственное и странное, ей непонятное, тайна витала в воздухе, но никак для нее не раскрывалась. Но была и большая печаль, потому что его жена, женщина, которую не поворачивался у нее язык назвать матерью, хотя она была ею, жили открыто вместе с его братом, императором Иудеи. И это стало и необузданной страстью и вызовом обществу.

Может, он и не любил ее достаточно сильно, да и не за что было любить, в этом она с ним всегда была согласна. Но он когда-то женился на ней, и она клялась ему в верности. А когда эти двое с ним так поступили, все перевернулось в душе его, и Филиппу стало казаться, что дороже и роднее дочери никого в его жизни не было.

Брата своего он не собирался прощать никогда, потому что тот мог быть с любой женщиной, но он выбрал именно эту, назло ему. В душе оставалась только грусть и ожидание возмездия, ничего другого он признавать не собирался. Но он хотел мстить императору и брату, вот что казалось страшнее всего.

Отец, вероятно, мог сойти с ума от желания мстить и жалости к себе, если бы не его чудо, не его дочка. Она не ушла в императорский дворец, который он оставил, а осталась с ним, и о матери больше не произнесла ни слова.

Саломея была великолепна.

Возможно, они с царицей и встречались изредка, но он никогда не знал о том, где и как это происходило.

Девочка оказалась преданной ему до конца, словно хотела искупить вину своей матери, и это согревало его душу, ведь прельститься на дядюшкины богатства, и оказаться одной из них было так легко и просто.

Филипп, встречаясь с другой женщиной, никогда не забывал о ней, и если ей было что-то нужно, немедленно бросал все и доставал с неба звезды.

Так они и жили в те дни в роскошном, но пустом и холодном дворце, храня молчание о предательнице матери, словно она умерла. Хотя вероятно она и на самом деле умерла, для них — точно.

А царица выдавала себя за жертву — этакую покорную служанку своего императора, хотя всем было понятно, что это только гнусное притворство.

Если бы она выбрала кого-то другого, Ирод ничего не стал бы предпринимать. Он был слишком самолюбив, чтобы держать рядом с собой не любившую женщину, а она слишком самовольна, чтобы терпеть насилие. Нельзя верить глазам своим. Все совсем не так, как они пытались это представить. Так в самом начале и столкнулась юная Саломея с предательством и коварством, запутанными отношениями между взрослыми людьми, и решила от них отстраниться, потому что это был совсем иной мир, к которому она не имела никакого отношения, и хотела разбираться в происходящем там еще меньше.

Даже само слово — император — вызывало в душе ее какую-то странную дрожь — оно притягивало и отталкивало одновременно. Но больше было отторжения и мстительности в сложных ее чувствах.

Возможно, если бы императором был ее отец, а не дядюшка, она все чувствовала бы по-другому. Хотя догадывалась, что тогда появились бы какие-то другие сложности. Она знала, что пришлось бы терпеть бесконечные приемы и пиры, у нее совсем не осталось бы времени, она перестала бы себе принадлежать, а разве это жизнь?

И с отцом она осталась еще и потому, что оба они в один миг оказались далеки от императорского дворца.

Если отцу это не особенно нравилось, то она была почти счастлива. Радость от вольности и полной свободы переполняла ее душу. И она понимала, что в каждом скверном деле есть что-то удивительно приятное. Для нее таким подарком оказалась свобода от материнской опеки и вообще свобода. Этого уже не мало.

№№№№

— Ну и как? — спросил Мефи у учителя. На этот раз мы с тобой неплохо устроились. При самых ярких, можно сказать ключевых событиях будем присутствовать

— Да, — согласился Учитель.

Он заглянул в мудрые книги и в общих чертах уже знал, что это за земля, что за время и какие события будут происходить. Но народившиеся для третьей жизни уже росли и крепли.

И все-таки что-то его тревожило и не устраивало.

— Герой? — переспросил бес, показывая, что он бесцеремонно вторгся в помыслы его. Но ведь вполне логично, что после строителя храмов он должен стать проповедником, да еще каким — первым, и темперамента у него для этого хватит. Может быть, любви в душе окажется не так много, но пусть на этот раз он станет историческим лицом большего масштаба, а страсть, которая ему так мешала жить, пусть она уходит в проповеди.

Усмешка беса делала его речи почти зловещими, но ситуация с его подачи могла показаться и забавной, хотя улыбаться Учителю совсем не хотелось. Он уже знал в общих чертах обо всем, что тогда случилось, но одно дело листать книги, и совсем иное — самому оказаться свидетелем того, что будет происходить с влюбленными, к которым он научился относиться трепетно и нежно, если вспомнить их первую жизнь и грустную первую любовь.

— У меня нет выбора, — успокоил он сам себя, — я должен и это пережить, раз ввязался в происходящее. Вероятно, в этом есть какой-то особый смысл.

Это казалось иллюзией и сном, но не такова ли была и вся остальная его жизнь. Только длилось это видение дольше обычного сна. Они будут жить, любить, страдать у них на глазах, и не смогут повторить и сыграть этого еще раз, как бы не стремились все переделать, исправить.

А после гибели своей они не смогут подняться, чтобы выйти на поклон к двум своим зрителям, которые неотступно следят за ними — вот и вся разница.

Они смотрели, как кружилась в вихре своего первого танца обольстительная Саломея, и не могла остановиться. Учитель даже испугался, он считал, что человек не может столько кружиться, она упадет и умрет, она просто задохнется, это не во власти человека, даже если перед нами юная девушка.

— Она умрет только когда сыграет свою роль, — заверил его бес. — Но должен сказать, что она прекрасна, даже меня пробирает, а что уж говорить о царе Ироде, Вот что значит танцевать третью жизнь подряд, можно научиться и такому совершенству. Опыт — великая вещь.

Учитель знал, о чем говорит его спутник. Но сам он в тот момент думал о другом. Для двоих этот танец может стать страшным знаком. А один из героев заплатит за него головой. Он не мог припомнить всех деталей того, что должно было случиться с ними, и ему хотелось бы ошибиться в своих предположениях.

Человек в рубище, ему было жарко в летний день в этом одеянии. Он вышел из леса и остановился, стал внимательно разглядывать девушку. Она еще не видела его, полностью поглощенная своим танцем. Но он почти восторженно смотрел на нее, хотя и старался подавить в душе своей любые человеческие чувства.

№№№№№

Иоанн взирал на незнакомку. Он устал, дорога была такой изнурительной, он шел в столицу, чтобы встретиться с людьми и сказать им о самом главном, о том, что было пока известно только ему одному. Он хотел рассказать им о новом Боге, который скоро будет с ними и спасет их всех, принеся себя в жертву.

С какой яростью служил он ему, отрекаясь от всего земного. Иоанн с самого рождения чувствовал в себе эту странную силу, верил, что никто и ничто не сможет сбить его с пути.

Но на лесной поляне он столкнулся с чудом иного рода — девица в легких прозрачных одеждах одна перед ним танцевала. Она была прекрасна, это он должен был признать, хотя даже мыслей греховных не хотел допускать.

Допускать не хотел, но словно стоногий паук, они охватили его душу так быстро, что он даже и вздохнуть не успел. Как только он увидел Саломею, рассудок отказался ему служить.

Но она не замечала его и вообще ничего не видела и не слышала вокруг, какая дерзость и безрассудство. Он много чего видел на бесконечных дорогах, по которым пришлось пройти, но такое в первый раз. И какие-то смутные воспоминания пригвоздили его к земле. Он был уверен, что они уже когда-то и где-то встречались с пленительной незнакомкой. Сон. Какой это был далекий и странный сон. Но как во сне можно видеть то, чего никогда не случалось наяву, что может значить такой сон?

Тогда, в той жизни он видел этот танец, не смог приблизиться к ней.

— Жрица древнего бога, — прошептал путник.

И смутные воспоминания не давали ему покоя, но еще больше волновал этот чудесный танец. Так прошлое слилось, сплелось с настоящим, и уже не разобрать как и что там происходило. Но чары были так сильны, что плоть его ответила на происходящее, и сам он был потрясен еще больше, когда обнаружил это.

В то мгновение девушка неожиданно остановилась и взглянула на него с вызовом, словно бы почуяв его присутствие.

— Кто ты такой и что тебе нужно? — спрашивала у него Танцовщица.

— Ты танцуешь, это должен был кто-то видеть, — как — то неопределенно произнес он.

— Мне никто не нужен, — отрезала Саломея, — иначе я бы танцевала в императорском дворце. Но не дождутся они от меня этого танца.

Никто никогда прежде так не разговаривал с Иоанном.

— Она просто сумасшедшая, — решил он про себя.

Впрочем, мало ли людей в этом мире, которые и его самого считают умалишенным. Но он не оступится от того, чтобы изменить этот несовершенный мир, что бы они по этому поводу не думали.

Но пока он огляделся на окружавший мир и отвлекся, девушка растворилась в тумане и исчезла. Что это за шуточки такие? А он не верил, что в мире есть что-то, способное потрясти его до глубины души. Это он привык всех заставлять удивляться и подчиняться, и вдруг. Но кто она такая на самом деле, как она легко и просто говорит про императорский дворец, словно и на самом деле всегда там оставалась.

Мальчик, родившийся в семье, где уже и не мечтали о детях, посланник небес, после того, когда мать узнала о его появлении в утробе своей и готова была умереть от счастья, этот мальчик покинул близких и отправился в пустыню, как только подрос и возмужал. Он так мало общался с простыми смертными, взор его все время был устремлен в небеса.

Мать пыталась понять своего сына и не могла, как ни старалась. А он думал только об одном, он должен вернуться к людям, чтобы нести им истину, открывшуюся ему, и крестить для новой жизни.

Именно там, в пустыне, в одиночестве он привык к отказу от многих радостей и не думал даже о том, что они возможны, но закалил свою волю, и ни на что никогда не жаловался. И там, в пустыне, где все казалось нереальным, он видел другие страны и города, к нему приходили люди из прошлого и грядущего. И он твердо ведал, что это не просто картинки чужой реальности, а как — то и с ним самим связанно.

Порой реальные люди специально или случайно приходили к нему за советами, и он понял, какой это бесценный дар — общение с людьми. Но он все еще медлил, и никак не мог до конца вернуться туда, откуда ушел так поспешно, и только теперь он брел в Иудею, которая жила своей особенной жизнью, и спокойно без него обходилась, пока обходилась. Но разве не наступит завтра, когда он станет для них необходим?

Он шел от одного города к другому и дивился тому, что видел и слышал тут, а вот и сердце ее — царство Ирода.

Иоанн знал о страшных злодеяниях, которые творил отец нынешнего императора, для того, чтобы избавить и себя и сына своего от грозного соперника — царя небесного.

В страхе и ярости Ирод расправился со всеми младенцами, но ничего у него тогда не вышло, да и не могло получиться, потому что это было не в его власти.

А этот император? Он должен был расплатиться за злодеяния отца своего. Иоанн надеялся, что его речи дойдут до императора, как бы далеко от него тот не был, и он смирит свой гнев и постарается понять его и искупить страшные грехи.

Тогда и он будет считать свою миссию исполненной. И очень удивился нищий проповедник, что первой на своем пути он встретил именно Саломею, и она потрясла его, хотя ничего для этого не предпринимала. Конечно, она могла очаровать его, но удержать никак не могла, но она задела в душе его какие-то струны, и темные силы, так долго в ней таившиеся, готовы были вырваться наружу.

Но вот уже снова в одиночестве стоял Иоанн, пытаясь смирить страсти в собственной душе, а там, в один миг уже не стало покоя. А если бы ей захотелось приблизиться, коснуться его руки? Он даже думать о том не хотел, и, сбросив свои грязные, потрепанные одежды, нырнул в небольшую речку, на берегу которой и стоял все это время. Он долго смывал с себя всю ту скверну, которая готова была уже окутать его своей паутиной. Он так упорно мылся, что казалось, готов был содрать и собственную кожу, но никак не мог успокоиться, как ни старался.

Вдруг от напряжения, в глазах его все потемнело. Он поспешил на берег и рухнул на землю.

— Женщина — это всегда наказание и испытание божье. А если она так юна и так обольстительна, если она так танцует. От нее не просто исходит дух беды, но и гибели самой. Странно, что теперь, когда опасность вроде бы миновала (ее больше было поблизости) он еще упрямо и настойчиво об этом думал. Как это страшно и странно, словно и не с ним происходило такое.

Кажется, Иоанн задремал, потому что в тот момент, когда открыл глаза, на земле давно царила ночь.

Звезды нависали над ним, поблизости темнела и шуршала вода. Наверное, любой другой должен был испугаться, задрожать от страха. Но он столько времени провел под открытым небом, что этот мир был подарком судьбы. И он снова ощутил свою избранность. Иоанн почти с восторгом смотрел он на звезды. Сон вернул ему покой, забылась Саломея, словно ее не было в реальности, и она приходила к нему только в тревожном сне. А потом, словно бабочка, она была унесена и из сна его, и казалось, что навсегда, потому что он был уверен, что выдержал и это испытание и искушение.

Но это оказалось иллюзией, не в первый день смотрел Иоанн на этот мир и на эти звезды, он знал о нем больше, чем можно было подумать, глядя на него со стороны. Он даже подозревал, что не в первый раз пришел сюда, а уже были какие-то жизни, страны, чувства.

И ему стало немного грустно, хотя в тот момент он не смог бы объяснить, откуда взялась эта странная грусть.

№№№№№

Забрезжил рассвет.

Царь Ирод только что вернулся с пира, хотя его город медленно просыпался и принимался за дело. Он одним махом сбросил дорогие одежды, решив не дожидаться слуг верных. Он слишком устал, чтобы медлить и беседовать с кем-то, объяснять что-то.

Царь завалился, как подрубленное дерево на ложе, украшенное дорогими шелками. Взор на миг скользнул по узорам высокого потолка.

Ирод попытался закрыть глаза и не мог — настолько устал от пира и от жизни самой. Это заставило его в гневе встрепенуться. Он узрел отца своего. Перед ним во всей своей зловещей красе стоял Ирод Великий. Его со всех сторон окружали младенцы. Непонятно было живы они или мертвы, но они были повсюду.

— Проклятие, — прохрипел царь, — что ты натворил, отец. Почему это мне нынче видится? Я не причастен к этому. Я не могу отвечать за твои злодейства, но эти бродяги, невесть откуда они берутся и во всем обвиняют не тебя. Они боятся тебя трогать. Весь гнев валится на меня, потому что я еще жив, и я твой сын, но к несчастью, я не так силен, как ты. Дети отвечают за своих родителей.

Он даже не заметил, что Иродоиада стояла около его изголовья.

— Милая, — прошептал он, наконец увидев ее.

Но царь понимал, что самые большие грехи для него таит в себе эта женщина. Она — самый страшный упрек уже лично ему, а не грозному отцу. Он не должен был оставаться с ней, но ничего не мог поделать царь с чувствами своими. Власть и сама его жизнь не имеет никакого смысла, если ее не будет рядом. Но брат его никогда его не простит, так же, как и он не может простить своего отца.

А ведь прежде он никогда не любил ее, он даже не замечал жены своей, пока она не шагнула в царские палаты, а теперь волен во всем его винить. Любовь победила, и он не раскаивался, ни о чем не жалел. В ней вся его жизнь и заключалась. Кто бы ни требовал этого от царя Ирода, не мог он от нее отказаться, и никогда не сможет.

И власть помогла ее заполучить, он смутно представлял себе, чтобы было, если бы он не был императором и не смог сделать ее своей императрицей. Ни в чем он не сравнится с отцом своим, и только в любви к этой женщине, тут он был тверд и несгибаем и никому не уступит.

Сон окутал пеленой его сознание и увлек от странного этого мира.

№№№№№

Иродоиада еще немного постояла около своего императора, и отправилась прочь. Она любила его, как любила бы любого из тех, кто правил этим миром, мужчины вне власти и трона для нее не существовало.

Когда она поняла, что ее муж не станет императором, она спокойно покинула его, чувствуя себя обманутой. Она была бесконечно благодарна Ироду за то, что он так смело вырвал ее из серости бытия и поселил, вопреки всему шипению вокруг, в своем дворце, больше ей и не нужно было, о чем еще может мечтать женщина, которая рождена для того, чтобы сиять рядом с императором и повелевать остальным миром?

И это при том, что у его ног были все остальные женщины, а она не особенно молода — взрослая дочь напоминала о ее возрасте, и в те времена она была несчастна с его братом, а мужчины не любят унылых женщин, готовых не расхохотаться, а разрыдаться. Это теперь она забыла о тех временах и о своих настроениях. Да что там, она была просто бесцветной пленницей нелюбимого и нелюбящего мужа, когда он выбрал ее. Она даже сама махнула рукой и перестала обращать внимания, а он разглядел и полюбил. Как же после этого она должна относиться к мужчине, который смог сделать ее счастливой?

А бывший муж, он и нынче пытается отнять у нее дочь, глупец, словно эта девчонка, так похожая на своего отца, могла заменить ей императора, и она бы вцепилась в нее, если бы нужно было выбирать.

Саломея была его, а не ее дочерью — это императрица знала всегда и не печалилась по этому поводу тогда, а теперь, когда девочка выросла — тем более.

Кроме вспышек гнева и досады ничего она не подарила. Она соглашалась охотно с тем, что плохая мать, но она вовсе не собиралась прослыть и плохой женой. Царица готова была пожертвовать всем ради собственного счастья. С дочерью в последнее время они почти не виделись. Она радовалась жизни с императором, и никто ей больше не был нужен.

№№№№№

Саломея вернулась к себе и страшно злилась, думая, что какой-то грязный дикарь смеет стоять и любоваться ею. Откуда он мог появиться в ее любимом месте, где прежде не было ни души? Ее не волновало, кто он такой и откуда пришел, но злилась она не только потому что он был грязен и чужд ей, но она узнала его с первого взгляда, хотя этого не могло быть на самом деле. Узнать его она никак не могла, потому что никогда и нигде прежде не видела. Откуда в душе ее появилось это странное чувство?

Она ничего не могла сделать и постаралась просто его забыть. Но девушкой Саломея была волевой, она была уверена в том, что может распоряжаться своими чувствами.

Утром она отправилась на площадь перед императорским дворцом, хотя и не могла до конца понять, зачем туда пошла. Она любила мелькать в этой толпе и ощущать собственное одиночество, порой она просто упивалась им. Она бросила взгляд на толпу зевак и подошла к ним ближе. Каково же было ее удивление, когда в пламенно что-то вещавшем оборванце она узнала вчерашнего незнакомца. Она хотела уйти, но услышала что-то о страшном суде и пламени, которое их сожрет, и прислушалась к его речам.

И все, кто слушал его, заговорили, как только он замолчал.

Он что-то отвечал им, но Саломея уже не слышала его слов:

— Он сумасшедший, — растерянно думала она. Но перед глазами у нее стояли стены какого — то храма, и она была в это храме, который в реальности в Иудее никогда не видела.

— Он сумасшедший и я становлюсь такой же, — обреченно подумала она. Но в это утро все только начиналось, когда она от него улизнула. Она столкнулась с дядюшкой — императором, как только отошла от пророка. Вот уж чего точно не ожидала, хотя он любил незаметно прогуливаться по улицам, все видеть и слышать, обходя свои владения.

— Саломея, дорогая, — позвал он ее своим низким, но приятным голосом, — ты куда-то пропала, а я хочу видеть тебя чаще.

— У меня нет времени, — буркнула она.

— А для бродяги пророка оно находится, только для императора нет, — мягко упрекнул он ее, показывая, что ему все известно, и даже больше, — но я подожду, потому что ты — единственная, дитя мое, кого твой император готов ждать.

Она усмехнулась и поспешно попрощалась с ним. Если вдруг появится отец, то его очень расстроит то, что она разговаривал с братом его на глазах у многих. Но отце не было к счастью здесь, зато пророк увидел ее, и прервав свою речь, смотрел на нее. Он узнал девушку, и видел, что она беседует с императором, и более того, она не солгала, он и на самом деле ее хорошо знает, а она кажется дерзит ему — случаются же чудеса в этом мире.

№№№№№№№

Саломея быстро добралась до реки. Ей хотелось остаться одной и избавиться и от дядюшки, и от сумасшедшего пророка, и от всех, кому было до нее какое-то дело.

Это слишком утомительно, быть при царском дворе, хорошо, что мать избавила ее от придворной жизни, где никто не может принадлежать сам себе.

— Он будет меня ждать, долго же тебе ждать придется, старый дурак, — усмехнулась она.

Но ведь бывают и другие императоры, она была уверена в том, что они могут быть могучими и прекрасными и вовсе не похожими на того, с кем она только что говорила.

Здесь, в уединении, она больше не слышала музыки и не могла танцевать. Но как они смеют, все эти людишки, лишать ее последней радости в жизни?

И ей вдруг стало так больно и грустно, что она разрыдалась. Саломея рыдала она все сильнее, и понимала, что никак не может остановиться.

Он, как и в первый раз появился неожиданно, она не видела и не чувствовала даже его приближения. Он просто сел на траву и обхватил колени руками.

— Что тебе надо? — с яростью крикнула она, как только увидела Пророка.

— Я хотел увидеть тебя еще раз и знал, что ты здесь, — тихо, но твердо говорил пророк, — но если ты так злишься.

Он поднялся с травы.

— Оставайся, мне все равно давно пора уходить, как же вы все мне надоели, — бросила она на ходу.

Иоанн рассмеялся, странный этот смех пронзил ее душу.

Она слышала его прежде, она знала его, но где и кто еще так смеялся?

Память дерзко играла с ней в прятки, она ничего не могла вспомнить, от этого злилась еще сильнее.

Саломея остановилась.

— Что это тебя так рассмешило? — спросила она.

— Ты назвала меня стариком, а мне ведь нет еще и трех десятков лет, — перестав смеяться, произнес он.

Он не лгал. Когда она присмотрелась, то заметила, что он на самом деле не был стар. Только эта борода и усы его так старили.

— Я и не разглядывала тебя, может, ты и не так стар, как кажется, но зачем ты им морочишь головы своими сказками.

— Это не сказки, я говорил о том, что будет, и случится это очень скоро.

— Все это подлая ложь. Да разве таким должен быть бог, у нас бессильный император, а если еще и он так слаб, зачем вообще оставаться в этом мире. Я уйду к Зевсу — это он настоящий Властелин, прекрасный и могущественный, а этот твой бог, он мне не нужен, и никогда не понадобится.

— Ваши боги столько всего натворили, что остается только надеяться, что он спасет от беды.

— Твоему богу даже жрицы не нужны. Он от женщин, как от чумы шарахается, ему, наверное, только проповедники вроде тебя и милы, — усмехнулась она, видя, как потемнело его лицо.

Он смотрел на нее, она была не просто упряма, она была непробиваема.

Их взгляды встретились, и она перестала быть царской дочкой, а он нищим пророком, они перенеслись в другое время и там любили друг друга — в это невозможно было поверить, но так она чувствовала.

Иоанн же видел высокий обрыв и девушку с золотистыми волосами, она тоже кружилась в танце, как вчера Саломея. Но она вдруг качнулась и полетела с берега в пропасть. И он понимал, что тогда не мог и теперь не сможет ее спасти. Она уже скрылась в морской пучине, и он не мог больше ее видеть.

— Что ты увидел, — спросила рыжеволосая падчерица и племянница Ирода, она была рядом и жива.

— Да нет, ничего такого, о чем можно было рассказать. Со мной иногда такое случается, я вижу то, что уже было или то, что только должно случиться.

Она, обиженная таким невниманием, ушла, упорхнула от него, как и в прошлый раз. Иоанн не понимала, почему он считает, что имеет право вторгаться так бесцеремонно в ее жизнь. Она говорила с ним, хотела понять его, но все еще не сомневалась, что он точно не от мира сего.

№№№№№

Царь Ирод, когда вспомнил об оборванце, понял, что проблем у него прибавится. Сам он почти не слышал речи этого проходимца, но ему передали почти все, что тот вещал. Он увидел рядом с бродягой и свою любимую племянницу, что было уж совсем возмутительно. Он понял, что отец и младенцы пришли к нему во сне не случайно.

Тот, который случайно уцелел, вырос и возмужал, больше не хочет скрываться в пустыне. Ему придется столкнуться со взрослым человеком, и неизвестно, что еще случиться может. Ирод растерялся в первый момент, он забыл, что находится один, без свиты своей, он хотел зазвать этого человека к себе и послушать его, а потом найти предлог для того, чтобы бросить в темницу. Но он так и не мог решить, что предпринять, и что нужно делать. Но приказал, чтобы пророка привели к нему, а там будет видно.

№№№№№№№

Пока слуги императора сбивались с ног в поисках пророка, он сидел на берегу речки, за его спиной шумели деревья. Иоанн думал о странной девушке, которая отвергала императора. Наверняка какая-то нищая девица, которая стремиться любыми путями войти в императорский дворец, но она не так проста, и хочет там задержаться не на одну ночь, а надолго. Но самое большое, что им всегда удавалось — стать наложницами, на несколько дней или лет, и почти ни одна из них не становилась императрицей, для этого они были слабы и слишком честолюбивы. А ведь могла бы такая девица сделать счастливым какого-нибудь смертного, но ей обязательно нужен был император на одну ночь, и за эту ночь каждая из них готова отдать душу дьяволу, вот как странно, как несправедливо устроен этот мир.

Развращенный, одуревший от власти тип потом и не вспомнит даже кто она такая, и никогда не сможет сказать, был он с ней на самом деле или ей это только приснилось.

Вот так заблуждался по поводу Саломеи тот, кто называл себя пророком, хотя по сути своей он был прав, но все его размышления никак не могли коснуться самой девушки, они были не про нее.

Он говорил вслух — старая привычка, когда остаешься один в пустыне надо слышать хотя бы свой собственный голос, но на этот раз он не заметил, что она была рядом и слышала его речь.

Саломея чихнула и снова появилась перед ним во всем великолепии.

— И давно ты здесь? — сердито спросил он.

— Я не хотела тебе мешать, — призналась Саломея, — и много чего для себя полезного узнала. Значит, ты считаешь меня простолюдинкой и самозванкой, которой нужна постель императора. Как же они могут считать тебя пророком и верить тебе, если ты не знаешь и не видишь даже того, что известно любому из них и так заблуждаешься? В постель Ирода давно пробралась моя мать, и она не пустит туда никого, пока жива. И мне не нужно прорываться в императорский дворец, они всегда для меня открыт, но мне, вероятно, придется отдать свою девственность и невинность такому самоуверенному бродяге, как ты.

И он отпрянул, когда она, улыбаясь, приблизилась к нему, она и сердилась на него, и радовалась чему-то, хотя сама не ведала, что там было главным.

Но в тот момент он понял, что она не к императору, а к нему странно близка. И он чуть не задохнулся, от тех неведомых чувств, которые переполняли его душу. Иоанн в ужасе от нее отпрянул. Словно не прекрасная девица, а холодная и мерзкая лягушка была рядом.

— Уйди, не смей приближаться, — прохрипел он, — ни одна женщина, ради дикой похоти своей не коснется меня.

Он торжествовал, расправив плечи, в тот миг и ощущал себя победителем, только длилось это очень не долго.

Она и сама отошла в сторону и усмехнулась. Совсем другим стало ее лицо.

— И ты думаешь я, дочь Филиппа и племянница Ирода на самом деле отдалась бы тебе? Да ты настоящий безумец, но ты заплатишь за то, что пытался оттолкнуть меня, — прошептала она.

И он сразу понял, что слова ее не были пустой угрозой. И в одно мгновение его мнимая победа обернулась жутким поражением. Он знал, что должен уйти отсюда, сейчас, не терять ни минуты. Но гордость и чувство правоты не позволяло ему так просто бежать.

Он не может сбежать из Иродова города, словно и на самом деле боится его. Пророк не мог позволить себе такой слабости. Она уже исчезла, словно ее и не было вовсе. Он направился в город. А ведь он мог быть с нею и пережить то, что потом не сможет замолить. Но с ним бы остались сладостные воспоминания о мгновении счастья. Он отказывался понимать, что такое победа, а что поражение, как их можно отличать.

Когда Иоанн вернулся на площадь, императорские стражники быстро схватили его.

Это она послала их — так решил в тот момент Иоанн. Но он понимал, что от судьбы не уйти, не стоит и пытаться.

Он и не предполагал, что это только совпадение. Саломея не только ничего не успела сказать дядюшке (она никогда ему не жаловалась, и нынче не стала бы), но и сама ни о чем не имела представления. Она и во дворец не собиралась идти в тот день, и когда Иоанн так и не увидел ее там, он решил, что она просто испугалась того, что совершила, и боится посмотреть ему в глаза.

Но император был спокоен и ласков, он встретил пророка приветливо и стал расспрашивать о новом боге. И он решил рассказать все, что ему самому было известно. Он говорил все, что знал и посмел напомнить и убиенных младенцев, и неправедную жизнь с женой брата своего, и о многих грехах помельче. Он и не заметил сначала, что Иродоиада появилась за троном его. Она была страшна. Даже сам Ирод не знал, что его любимая может так гневаться. Ему же нужно было выбирать — жена, любви которой он боялся лишиться больше всего, или этот странный оборванец, от которого ничего кроме беды и быть не может.

— И ты станешь угрожать мне расправой? — очень тихо спросил император, мгновенно сделав выбор. — В темницу его, немедленно. А потом посмотрим, как твой мессия спасет тебя и уничтожит меня.

И после этого застыл от бессилия император, что за времена такие на земле настали?

Стражники увели пленника, но покоя в душе его так и не наступило.

№№№№№

Два чувства боролись в душе Саломеи. Она не могла избавиться от лютой ненависти к пророку, который посмел оттолкнуть ее, и желания подчинить его себе, чтобы он не смог жить и дышать без нее и дня. Разве она не дочь своей вероломной матери? Ей хотелось встретиться с ним, поговорить, и она огорчилась, когда не нашла его на привычном месте. Она могла еще больше на него разозлиться, но пока пребывала в благодушном настроении.

Он не пришел, он и на самом деле так ненавидел ее, и это была не игра. Она еще пару раз приходила туда, но больше ни разу его так и не увидела, его не было и в городе, он исчез, и больше никто не слышал о нем. Она, вероятно, ничего бы о нем не узнала, если бы не услышала разговор отца с кем-то из гостей.

Конец ознакомительного фрагмента.