Заветы Велеса. Славянские мифы и сказания

Любовь Сушко

В книге автор пытается рассказать и показать жизнь славян, опираясь на мифы и сказания. Главные герои – древние боги и духи, а потому действие разворачивается на небесах и на земле, и в подземном мире. Здесь есть и сказки заповедного леса, но в основном – это реконструкция мифов, легенд, преданий. Во второй части – мифологический словарь основных персонажей – кто есть кто.

Раставшая от страсти

Мела метель, и бушевала вьюга,

Срывая звезды дивные с небес,

И выла от уныния округа,

И содрогался заповедный лес,

Красавица, о, как она прекрасна, —

Шептали пряхи, улыбаясь зло,

— О, красота, судьба ее ужасна,

Бедняжке так тогда не повезло.

Это была самая лютая и самая страшная ночь в году.

Какая вьюга бушевала, кажется весь мир, и заповедный лес готов был сорваться с места и лететь в пропасть.

Не спали и ворчали только три пряхи, потому что именно в такое ненастье и должна была она родиться — прекрасная Снегурочка. Не потому ли так бушевала Метелица — роды оказались очень тяжелыми, и завывала она от боли, но еще больше пугало ее судьба красавицы. Не потому ли серый волк выл рядом, и он первый должен был увидеть прекрасного, чудного ребенка.

— Красавица, — усмехнулась старшая пряха, та, которая должна была обрывать нить судьбы, — только плохо все для нее закончится.

— Да уж, но разве у нее нет выбора? Ведь если она не влюбится, если она избежит встречи с этим красавцем, о ничего и не будет? — спрашивала младшая пряха.

А две другие только усмехнулись в ответ — не верили они в такое. Как может такая молодая и прекрасная отказаться от любви, от страсти? Где такое бывало, а уж когда заиграет Лель и появится Ярила и подавно, даже у таких старух от музыки и красоты сердца замирали и тряслись как листы на ветру. Только в их судьбах уже никаких страстей быть не могло, потому они и успокаивались быстро.

Метелица уже качала прекрасного ребенка своего, и думала о том, что наговорили ей старухи, которых так боялись все в этом мире.

Не только люди, но и боги знали, как они неумолимы. Ни подарки, ни уговоры, ни упреки, ничто не могло помочь тогда, когда обрывали они нити, или говорили о тех бедах, которые случиться должны были. Как не ярилась Морена — богиня смерти, как не молила их Жива, только отмахивались они от богинь и делали свое делало, ткали неустанно нити наших судеб, узлы резко завязывали, чтобы испытания мы прошли, или вовсе обрывали их, а как без этого. Тогда и отправлялась Морена по указанному пути, чтобы за миг до ухода предупредить человека о том, что час его пробил.

Красавица росла не по дням, а по часам, и вскоре в погожие теплые зимние дни она уже кружилась в чистом поле. И все, кто видели ее, замирали от восторга. Даже грозный Ний, повелитель подземного мира, от одного взора которого все живое умирало и обращалось в прах, даже он остановился и замер перед ней.

Испугалась Метелица, что заберет он ее в свой мир во тьму, и сгинет она там, но он вспомнил про свои огненные пещеры, в которых неустанно трудились неутомимые черти, усмехнулся и понесся дальше.

Успокоилась Метелица, но не надолго, потому что не только девушка подрастала, но и зима заканчивалась. И хотя мела она еще отчаянно, но силы были уже совсем не те, и все чаще Даждьбог выезжал на своей золотой колеснице, и хотя он еще не грел, но так ярко сверкал, что слепил этот мир. Снегурочка тянулась к нему, хотя и чувствовала беду.

А Метелица все чаще говорила мужу своему Морозу, что надо им в чертоги их зимние поскорее отправляться, потому что беда со Снегурочкой случится может.

— Но там никого кроме Позвизда и Кощея нет. Ты хочешь, чтобы красавица наша среди стариков этих оставалась.

— Пусть и среди стариков, но жива будет, упрямилась жена его

Ничего на это Мороз не ответил, только усмехнулся он, вспомнив глухого бога северных ветров, и жуткого Кощея, который и на него — то уныние наводил, а о ней, что и говорить. Только как матушку — то ее успокоить было, вот беда.

А Снегурочка между тем появилась в заповедном лесу, и там, где тишина вчера стояла почти мертвая, Лель появился прекрасный, музыка полилась чудная. Распахнут был полушубок его, и так он прекрасен был, только на нее внимания не обращал. А она глаз с него не спускала, и странное волнение уже возникало в груди, необъяснимым и непонятным оно было, а потому страшило немного.

И в тот самый миг увидела она Ярилу — самого страстного и прекрасного из всех богов. Он соскочил с коня своего, и бросился к девам, которые стояли на опушке, любовались им и переговаривались.

Он стал выбирать одну из них, остальные заверещали, он их успокаивал, и говорил о том, что завтра другую возьмет.

Словно легкая тень, еще не видимая для разгоряченных девиц, понеслась за ними в лесную чащу Снегурочка.

Сколько же там было снегу. Они утопали в снегу, но смеялись задорно, а она скользила по нему, почти не оставляя следов, так легка была.

Но Ярила так смотрел на девицу, что крутанулась она перед ним, и шали ее на снег полетели. Замерла Снегурочка, что-то в этом странном танце было такое таинственное и совсем ей непонятное, что затрепетала она всем телом своим. А тут еще музыка, хоть и тише немного звучала, но такой торжественной и прекрасной казалась.

— Ты в прошлый раз была самой искусной, — шептал ей Ярила, торопливо срывая остальные одежды.

Снегурочка отошла в сторону и замерла, когда обнаженное стройное тело медленно стало отпускаться на снег, на одежды, разбросанные кругом, она зажмурилась от удивления и восторга, а открыла глаза, когда он был уже на ней и накрыл ее своим великолепным телом.

Она отошла еще дальше, боясь чего-то, но не могла не смотреть, на этот странный танец на снегу.

Ворона над головой ее на голой ветке, отвернулась от тех двоих, разве мало она такого видела прежде, но смотрела на нее.

— Никогда, — отчетливо услышала она карканье, — ей страсть забава, а для тебя это гибель.

И тогда почему-то поверив противному ворону, и она бессильно отпустилась за снег и зарыдала от боли и обиды.

И только когда крик девицы, радостный и счастливый, огласил опушку, Снегурочка перестала рыдать, поднялась и направилась туда.

Девица собирала разбросанные одежды. Ярило, обнаженный и прекрасный, лежал на снегу и смотрел на небеса. Он и сам был в тот миг на седьмом небе от счастья. Как же долго пришлось ждать ему часа торжества.

Он не сразу разглядел стоявшую над ним Снегурочку, решил, что это вернулась его подруга.

— Кто ты, откуда ты здесь.

— Не трогай ее, — каркал ворон, — она растает.

Она бросилась к нему.

— Пусть будет так, но я хочу пережить то, отчего она кричала.

Ярила уселся на снегу и стал ее разглядывать.

— О чем говорит ворон? — спрашивал он,

Но в тот момент снова заиграл Лель на своей сивели, и он упивался собственной музыкой, слов Ярилы не было слышно, она ничего не говорила, и только просила его об одном — подарить ей такую же страсть.

Мог ли он отказать ей, даже если ворон каркал над головой? Даже если это было правдой. Она была так прекрасна, и он легонько потянул ее за рукав к себе, удивляясь тому, как она легка, почти невесома.

Но ее изящное тело было таким холодным. Сколько не пытался он согреть ее, как ни ласкал, оно не становилось теплее,

Сначала удивился, а потом разозлился Ярила. Да кто бы она не была, никогда не случалось такого, чтобы какая — то девица с ним осталась так холодна. От его усилий, от его жара стал таять снег вокруг, а он уже пылал невероятной страстью, и она вдруг вспыхнула, и отдалась ему без остатка. А потом, она таяла в его руках. Он добился своего, она больше не была холодна, ее просто не было больше. Остался великолепный наряд, белый плащ сверкал от звезд, платье валялось на снегу, но ее не было.

— Ты растопил ее, — каркал ворон, — я же говорил тебе.

— Поди прочь, — крикнул Ярила.

Он подхватил свой собственный плащи и вскочил на резвого коня своего.

Когда серый волк разыскал Метелицу и сообщил ей о том, что случилось, она бросилась туда, так, что и волк не поспевал. Ее одежда валялась на странной единственной проталине в заповедном лесу, словно именно туда упала сгоревшая, но все еще полыхавшая невидимая звезда. Она видела всадника, поднимавшегося над лесом, он удивленно сверху взглянул на то самое место и исчез, еще не понимая, что на этот раз случилось.

И только Лель все еще продолжал играть. Казалось, он ничего не видел и не слышал, только музыка его стала удивительно грустной в тот момент, она была такой печальной, а ведь еще недавно в ней радость и торжество звучало во всю свою мощь, что же случилось теперь?

А на земле весна уже кружила,

И музыкант божественный играл,

И вдруг такая бешеная сила,

Увидела, чужих страстей накал.

О чем его в лесной глуши молила,

Чего хотела, странная, тогда,

И только вьюга все еще кружила,

И ночь была светла, и молода,

Ты отдалась ему, и стала тенью,

Растаявшая, страсть испив до дна,

И улыбалась в этот миг и с теми,

Холодными простилась и одна,

Немая тень, за ним еще стремилась,

А он других той музыкой пленил,

— Ты не жалеешь. Просто так случилась

— Я счастлива, ведь он со мною был.

И это счастье дорогого стоит,

И растворится до конца в любимом,

Стать отголоском призрачных историй,

И в день весенний воскресать незримо.

ОНА ВОСКРЕСЛА И МСТИТ

Мела метель, и бушевала вьюга,

Срывая звезды дивные с небес,

И выла от уныния округа,

И содрогался заповедный лес,

Красавица, о, как она прекрасна, —

Шептали пряхи, улыбаясь зло,

— О, красота, судьба ее ужасна,

Бедняжке так тогда не повезло.

Кощей в своем замке устало слушал сказки Кота Баюна, которые он знал наизусть, да память подводила, и потому кот мог рассказывать бесконечно одно и то же, и Кощей слушал все с тем же интересом.

Но особенно он любил сказку про то, как от любви и страсти растаяла прекрасная Снегурочка.

Кот смотрел с интересом на старика, и не понимал, то ли ему доставляет удовольствие снова пережить смерть прекрасной девицы и вспомнить собственные страсти, то ли ему известно еще что-то, чего не знает сам Баюн.

И когда он рассказывал эту сказку в сто пятый раз, то уж и не надеялся, что тайна эта как-то откроется.

Но на этот раз он был особенно живописен, и Кощей казался каким-то до чертиков сентиментальным.

И повторял, как заученную песню, Баюн:

— Но в тот момент снова заиграл Лель на своей свирели, и он упивался собственной музыкой, слов Ярилы не было слышно, она ничего не говорила, и только просила его об одном — подарить ей страсть.

Мог ли он отказать ей, даже если ворон каркал над головой? Даже если это было правдой. Она была так прекрасна, и он легонько потянул ее за рукав к себе, удивляясь тому, как она легка, почти невесома.

Но ее изящное тело было таким холодным. Сколько не пытался он согреть ее, как ни ласкал, оно не становилось теплее,

Сначала удивился, а потом разозлился Ярила. Да кто бы она не была, никогда не случалось такого, чтобы какая — то девица с ним осталась так холодна. От его усилий, от его жара стал таять снег вокруг, а он уже пылал невероятной страстью, и она вдруг вспыхнула, и отдалась ему без остатка.

А потом, она таяла в его руках. Он добился своего, она больше не была холодна, ее просто не было больше. Остался великолепный наряд, белый плащ сверкал от звезд, платье валялось на снегу, но ее не было.

— Ты растопил ее, — каркал ворон, — я же говорил тебе.

— Поди прочь, — крикнул Ярила.

Он подхватил свой собственный плащи и вскочил на резвого коня своего и растаял где-то вдали.

Когда серый волк разыскал Метелицу и сообщил ей о том, что случилось, она бросилась туда, так, что и волк не поспевал. Ее одежда валялась на странной единственной проталине в заповедном лесу, словно именно туда упала сгоревшая, но все еще полыхавшая невидимая звезда.

Она видела всадника, поднимавшегося над лесом, он удивленно сверху взглянул на то самое место и исчез, еще не понимая, что на этот раз случилось.

И только Лель все еще продолжал играть. Казалось, он ничего не видел и не слышал, только музыка его стала удивительно грустной в тот момент, она была такой печальной, а ведь еще недавно в ней радость и торжество звучало во всю свою мощь, что же случилось теперь?

Кот замолчал и взглянул на Кощея, он хотел сказать вроде задремавшему старику, что сказка кончилась, и больше ему ничего не ведомо, но тот уже встрепенулся сам и взмахнул своей костлявой рукой.

— Она воскресла, да, да, конечно, а я — то думал.

— Кто воскрес, и о чем ты думал, — вырвалось невольно у кота, но Кощей больше не видел и не слышал его.

Он радовался как младенец, оттого, что мог рассказать коту продолжение этой истории.

Можно ли было ему верить?

Ни одному из богов не доверял кот Баюн, а Кощею и подавно. Он хоть и считался бессмертным, но развалиться мог в любую минуту, тем более что не для кого в этом мире не было секретом, где именно находится его смерть. И если до сих пор его не прикончили, то только потому, что те, кто добрее, связываться не хотели, а у злодеев не было особенной причины.

— Я помню, как собирала Метелица ее одежды, — говорил он так убедительно, что заставил кота прислушаться к его словам, хотя пока он и не говорил ничего особенного.

— Она тоже верила, что ее нет больше, но мудрый ворон напомнил мне, я, знаешь, ли, многое забывать стал, что ничто не исчезает без следа. А уж юная богиня, и подавно.

— И где же она теперь, если не исчезла.

— Душу, познавшую страсть, подхватил Стрибог. Ведь все вы никогда не замечаете его, потому что он так стремителен и неуловим, что и подумать не успели, а его уже нет. Он уволок ее в мир вечных снегов.

— Бедняжка, ведь там пустота и печаль, — то ли притворно, то ли и на самом деле пожалел растаявшую от любви Баюн.

— Да, но Стрибог решил, что и он не хуже Сварога может творить богов, тем более, в руках у него была душа, а под руками столько льда и снега, что сотворить тело не составило никакого труда.

Сначала он хотел сделать ее такой же, какой она и была, но потом решил спрятать ее от мира и богов, если померла, так пусть для них растаявшей и останется.

Кот начал понимать, к чему тот клонит, и хотя верить Кощею не стоило, но на этот раз он почему-то решил поверить. Хотя бы потому, что придумать такого сам тот наверняка никак не мог — мозгов бы у него ссохшихся точно не хватило.

— Она стала страшнее нашей Яги? — поинтересовался он.

— Ты с Ягой то поосторожнее, а то хвост вырвет и пикнуть не успеешь.

Они помолчали немного, видно из почтения к Яге.

— Она стала красавицей, еще краше, чем была сначала, хотя вроде бы дальше и некуда, только в новой ее красоте было что-то очень холодное и зловещее. Когда я спрашивал о том Стрибога, он уходил от ответа, но думаю, он и сам этого не знал точно, ведь творец, начиная что-то делать, никогда не ведает, что у него получится на самом деле. Но она не только никого не любила, а могла еще замораживать людские души. Особенно молодых и красивых мужчин. Едва увидев ее, они каменели, и жили по-прежнему, но не могли больше ничего чувствовать. Их души не были мертвыми, мертвых душ вообще не бывает, но они были ледяными. Наверное, лед этот можно было как-то растопить, но кто возьмется за такое. Были какие-то безумные девицы, но это очень редко случалось. А остальные — они просто отстранялись от этих красавцев, а она выбирала только очень красивых парней, похожих на Ярилу, потому что помнила ту единственную ночь страсти. Девицы не уходили, они убегали от них, и холод и красота их стала наказанием.

— Но, Ярила, он-то знает об этом?

— А как же, она сама при каждой встрече рассказывает ему, скольких на этот раз заморозила, но он ничего с этим сделать не может — так и продолжается война льда и пламени. И нет ей конца, только жертв становится все больше и больше, да и страдают невинные.

Но Снегурочке нет до этого дела, а бог страсти и хотел бы, а сделать ничего не может.

Кощей замолчал. Баюн подумал о собственной душе. Она не была еще заморожена.

Жуткая история, ничего страшнее никогда он не слышал в жизни своей.

Теперь он знал, как в этом мире появилась Снежная Королева, и власть ее огромна, если не безгранична.

— Бедные, бедные юнцы, — промурлыкал он.

Но на самом деле ни Кощею, ни коту не было жаль тех несчастных, так мне показалось, когда я слушала эту грустную историю