Кому верить? Рассказы и притчи

Любовь Ржаная

Ироническая проза. Об уме и глупости, милосердии и скупости, удаче и невезении, о любви и ненависти, о силе слова и о цене молчания.Опубликована в книге «Точка бытия» в 2023 году.

Ледяные ножки

Немолода Алексеевна, но пока мама у нее жива — все она не старая, все доченька, а порой мать возьмется еще учить ее и отчитывать, как девчонку. Не обижается дочка, понимает, что это все от любви к ней и тревоги за нее. Разлука впереди долгая… ох, долгая…

Все знает о своей матери Алексеевна — вместе ведь на белом свете живут, все повадки ведомы, все события сто раз прокручены в разговорах, все взгляды устоялись и даже закоснели. Дочь знает, что мать умная, но порой непонимающая. Мать знает, что дочь ученая, но порой неумная. И не всегда понятливая! бестолковая даже бывает! и настырная!

— Вот помру, делай все по-своему. Я уже не увижу. Мне будет все равно, там, под травой в земле сырой. А пока я жива, прислушалась бы к материным словам…

— Живи сто лет, храни тебя Бог, мамуля… только молодые теперь чаще старых помирают. Да и слушаюсь я тебя. Наизусть знаю, мамочка, все твои песенки. Не делай то, делай это… Как ты не поймешь, что наше поколение в других реалиях живет.

— Ну да уж, в других… Просто распустились, теперь всюду разврат и леность!

— А что, раньше разврата не было?

— Ну не такой, как сейчас! Сейчас все в греху и распущенности… раньше хоть любовь была!

И начнет мать ворочаться на постели, вздыхая и растирая горящие огнем ножки свои, худенькие, все в синих прожилочках.

— Ноги мои, ноги! что ж вы меня подводите! огнем горите!

Трогает Алексеевна мамину ступню — а ступня холодная совсем, ледяная.

— Да ты озябла! Мамуля, надень носки шерстяные и спи в них всю ночь!

— Не надо, дочка, не согреют. Остыли мои ноги…

— Типун тебе на язык. Поживешь еще…

— А куда ж деваться. Тебя-то надо поучить уму, бестолковую… кровинку мою…

И улыбнется мать. И гаснет свет, и долго обе не спят, слушают вздохи друг друга…

В этот поздний вечер особенно долго не засыпалось старушке матери.

— Мама, что не спишь? о чем думаешь?

— Обо всем. Жизнь как один миг пролетела… а ведь девятый десяток мне. Свекровь уже пережила. Та в восемьдесят ушла.

— Да, а дедушка еще пожил… поплакал по ней… теперь рядом лежат. Вот была любовь!

И вспомнит Алексеевна своих добрых, кротких бабушку и дедушку, друг с другом всегда ласковых, внуков своих любящих до беспамятства — а их у них почти два десятка было, детей — семеро… Никогда бабушка с дедом не спорила, уважала его, обслуживала-обихаживала без ворчания, всегда называла: дедок мой…

Как он рыдал на похоронах! «Голубушка моя верная! женушка моя родная!..»

И щемило у Алексеевны сердце от этих детских воспоминаний.

Всегда молчала мать и поддакивала, вздыхала и поминала их, крестясь и шепча молитвы за упокой их добрых душ.

Но в ту ночь как нашло что-то на нее. Прощается, что ли, думала потом Алексеевна. Исповедуется? Решила все тайны открыть? И тоскливо ей делалось от таких мыслей…

— Любовь, любовь… как голубки жили… А все-таки изменял свекор свекрови! дедушка твой!

— Да ты что?! Не верю! Мама, не выдумывай напраслины, это грех…

— Взрослая ты теперь, можно и рассказать. Бабушка твоя сама мне все поведала.

— Как это? Когда? Перед смертью?

— Нет… когда с сыном ее я поругалась и разводиться хотела, с отцом твоим…

— Ну, расскажи. Если тебе это нужно.

— А тебе не нужно?

— Не знаю… я как любила их обоих, так и буду любить вечно. Да и не верю я.

Мать повздыхала, но уж, видно, зацепила дочка ее своим неверием, и она продолжила.

— Было дело после войны уже. Поехали старики из деревни своей в столицу, проведать детей старшего сына, с войны который не пришел. Мать их умерла, растила их бабушка, сватья то есть старикам. Моложавая, да и им-то всего под пятьдесят тогда. А сватья красавица была — бабушка твоя говорила, что такой красоты не видела.

— Так бабушка у нас сама красавица! Неужто лучше нее?

— Лучше не лучше, а городская, столичная, модная, накрашиваться умела, фигура складная. Бабушка-то худенькая была.

— И что дальше? К чему это все?

— А к тому! Одинокая она была, овдовела давно. Вот на деда нашего глаз и положила, даром что сват.

— И что? Знаю я про эту поездку, одну ночь они в Москве ночевали всего! У внуков!

— Вот эта ночь-то и была памятная, роковая.

Алексеевна слушала с замиранием сердца. Словно ее взяли за руку и силой тащили в запретную волнующую тайну. Сама она была натура страстная и влюбчивая, и предчувствовала тут страсти небывалые… и много выдумки! Образы высокой худенькой бабушки и статного круглолицего деда ожили перед глазами.

— Дедушка-то очень хорош был собой, на него и в старости заглядывались. Видно, бес попутал, — продолжила мать, словно вглядываясь в полумрак своей уходящей жизни и промелькнувшей мигом молодости.

…Уложила гостей сватья в одной комнате, внуков в другой, а сама в третьей осталась. Спокойной ночи сватам пожелала, после угощения с вином. И вышла, глянув на них печально и завистливо. Среди ночи услышала бабушка сквозь сон тихий шепот. Глаза приоткрыла: стоит рядом с дедом сватья и за руку его тянет с постели. И увела из комнаты. Не поймет бабушка, что случилось. А в квартире тихо. Внуки молчат, спят. Ни звука. Время идет…

И вдруг встала бабушка, свекровь моя, тихонько и пошла босиком в коридор. Все слышала, что там у сватьи за закрытой дверью было, все поняла. Постояла на холодном полу, но дверь не толкнула, вернулась в свою кровать и легла, лежит и плачет тихонько, без всхлипов. Семерых детей ему родила… В семнадцать лет женился… мол, спасу от любви нет… любил… а она-то как его любила!

Вернулся муж и лег рядом молча. Но понял, что бабушка не спит. Спрашивает:

— Что не спишь?

— Да сон плохой приснился…

— Какой?

— Тебя я потеряла… в лесу… заблудилась и выход не найду.

Помолчал дед. И вдруг согнулся, схватил горячей рукой под одеялом ее ступню. А ножка-то — ледяная… Все он сразу понял. Уехали наутро, и больше не ездил он к сватье. Внуки подросли — сами приезжали проведать. Вот так-то, а ты думала, не изменял…

И еще было… Показывали бабушке, потом уже, ребенка в деревне, баба одна вдова неизвестно от кого принесла. А ребенок-то, говорят, вылитый твой Иван… Бабушка день выбрала, пошла на другой конец деревни, увидела этого мальчишку вблизи… вылитый… Ничего деду не сказала, и он ей тоже никогда не говорил о сыне нагулянном. И никто не знает этого, кроме меня. Обе мы с ней плакали тогда, и об отце твоем тоже…

Молчала Алексеевна. Потрясение великое испытала. Могла бы мама унести тайну с собой… открыла. И хорошо, что рассказала. Любовь-то никуда не делась. Понимание пришло… Что жизнь — штука сложная. Все не объяснишь в ней, не разложишь по полкам: плохое, хорошее… верность, неверность… Вместе они, рядом лежат, и для внуков — навеки святы.