Ванилька. Ошибка космического масштаба

Любовь Огненная, 2022

Вот уже сотню лет верхушкой власти на Земле являются имситы – носители идеального гена, модифицированные ровно настолько, чтобы превосходить людей буквально во всем. Их ненавидят, их боятся, но им подчиняются, потому что только благодаря имситам мы все еще живы как раса. Подчиняются, но я не готова опустить руки, безропотно отдавая им власть. Есть только один способ изменить наше будущее – поднять восстание и свергнуть верглавнокомандующего до того, как он вычислит каждого из нас. Именно так я думала, пробираясь в его особняк для выполнения задания, но совершила непростительную ошибку. Теперь я его пленница. Пленница, от которой он требует любви.

Глава 3: Гордость и предубеждение

Малика

Я толком и не помнила, как добралась до дома. Собственных ног не чувствовала от страха быть застигнутой, загнанной в угол. Даже после того, как дверь спальни за имситом закрылась, я продолжала в своих мыслях слышать его голос.

«Малика Торль, именно так. Найди все, что сможешь…»

Я выждала еще пару минут, прежде чем на негнущихся ногах вылезла из-под стола. Что ему от меня нужно? Откуда ему известно мое имя?

Не-е-ет, я не могла раскрыться, а иначе бы безнаказанно не стояла сейчас в его кабинете, а сидела бы на допросе, а то и вовсе прощалась бы с жизнью. Тогда что?

Беззвучно добравшись до двери, ведущей в коридор, я дрожащими пальцами повернула ручку и…

Ничего! Дверь не открылась, хотя ее точно не запирали. Просто захлопнули — иное бы я услышала, но…

Теперь я не могла вернуться тем же путем, а другой вариант был слишком рисковым. Настолько, что легче было самоубиться здесь и сейчас, однако так просто расставаться с собственной жизнью я не планировала, так что снова дошла до стола и спряталась под ним, чтобы переобуться.

Каждый шорох, каждое неосторожное движение могло стать последним, поэтому действовала я с максимальной аккуратностью. Имситы отличались не только острым слухом, но и великолепным зрением. Больше того, их обоняние распознавало сотни запахов разом, но было то, что затмевало любые ароматы.

Ваниль.

Самая обыкновенная ваниль, разбавленная водой. Этим раствором мы опрыскивали одежду, волосы и тело, чтобы не попадаться при близком контакте. Чтобы даже в случае погони запах увел их туда, где пахнет ванилью.

Переобувшись, я сложила пуанты обратно в сумку и взглянула на наручные часы.

Черт возьми! Опаздывала уже на десять минут, но время еще было. Отец прождет меня не меньше двадцати минут, прежде чем уедет с мыслью, что я провалилась. Я же проваливаться не собиралась.

Прокравшись к балконным дверям, даже дыхание задержала, прилагая максимум усилий, чтобы створка не скрипнула. Сердце стучало в бешеном ритме, пульс танцевал в ушах, а меня никак не отпускали мысли, чем таким я, простая смертная, заинтересовала этого имсита.

Неужели дело в сорванном выступлении? Его Великолепное Величество не простил испорченный вечер?

Очень даже похоже на правду. Эти идеальные монстры привыкли жить в своем идеальном мире, где всегда много вкусной еды, самые лучшие развлечения и помпезная роскошь вокруг. Посмотрела бы я на них, если бы им хоть один день пришлось пожить на улицах нижнего уровня без их сверхспособностей.

Они бы и часу не продержались.

Выбравшись на балкон, я глубоко вдохнула по-летнему теплый воздух и перелезла через балюстраду, двигаясь к самому краю. Запросто могла бы спуститься по колонне, что удерживала массивное сооружение, но точно знала, что тут же попадусь. Охранники прогуливались через каждый час, и как раз сейчас один из них должен был выворачивать из-за угла…

Я замерла, притворилась тенью, самой ночью, когда прямо подо мной раздались неспешные шаги. Спокойствие. Только спокойствие. Еще немного и…

Увидев, как в кабинете внезапно включился свет, я обмерла от страха. Во все глаза следила за тем, как мимо открытой балконной двери прошел верглавнокомандующий Федерации. Сейчас он как никогда был похож на человека: темные домашние штаны, светло-серая футболка с каким-то рисунком, — но походка выдавала в нем хищника. Это-то и отрезвило.

Если застигнет — не пощадит.

Перевернувшись к балкону спиной, я отпустила руки, оттолкнулась и уцепилась за ветку раскинувшегося рядом могучего дерева. Повиснув, в два счета подтянулась и поспешила спрятаться в зеленой кроне. Даже не оглядывалась, когда забиралась чуть выше, намереваясь обогнуть широкий ствол по дуге. Страх нес меня вперед, но расслабиться я не смогла и тогда, когда все же спустилась по ту сторону высокого забора.

В условленном месте отцовская машина уже не стояла. Ничего не говорило о том, что она здесь вообще была, — это одновременно и радовало, и огорчало. Я задержалась на двадцать две минуты и прекрасно понимала, что это значит. Программа зачистки уже была запущена — подтверждением этого являлся мой ифон, отключенный удаленно.

Замечательно! Теперь я даже не могла вызвать себе летную машину! Хотя черт с ней — расплатиться за нее мне все равно нечем. Оставался один вариант — идти пешком.

Я толком и не помнила, как добралась до дома. Ноги гудели, навалилась дикая усталость, а на смену страху пришло безразличие. Самое главное, что мне все-таки удалось выбраться из особняка, а все остальное решаемо. Подумаешь, уволили! Невелика потеря.

В театре на втором уровне, конечно, платили гораздо меньше, но народ там был попроще. Ничего, выкарабкаюсь, не впервой.

Насчет имсита я и вовсе больше не переживала. Моя задержка в этот раз сыграла мне на руку, потому что по истечении условленного времени Джаспер запустил программу зачистки, а значит, в базе обо мне больше ничего нет. Совсем нет, будто и не рождалась, а это, несомненно, плюс. Опять же папа обрадуется, когда утром найдет меня в кровати…

Так я себя и успокаивала, пока бродила в темноте нашей маленькой двухкомнатной квартирки. Приняв душ, даже отыскала что пожевать в пустом холодильнике — чуть примятый апельсин пришелся как нельзя кстати. Стакан воды заполировал мой ночной променад, а сияние луны за окном дарило надежду на лучшее.

Старый диван чуть скрипнул — так привычно, породному уютно, но, едва прикрыв веки, я в ужасе распахнула их вновь. Вскочила, заметавшись из комнаты в комнату, и с отчаянием взвыла, падая обратно на диван, замотавшись клетчатым пледом по самые глаза.

Я. Оставила. Свою сумку. В особняке.

Большей ошибки я допустить не могла.

Не смыкая глаз, я просидела на диване до самого утра. Просидела бы и дольше, бездумно глядя в одну точку, но убиваться уже надоело. Следовало действовать: пока меня не нашли, я могла замести следы, на время просто скрывшись из столицы.

Активисты имелись не только в Верграйзе, так что с местом проблем не возникнет. Проблемы были с другим — с финансами, которых мне отчаянно не хватало. И с документами, которые больше действительными не являлись, но решить можно все при должном желании.

Если есть деньги, то до ближайшего городка можно доехать и на нанятой летной машине, а деньги сейчас я могла взять только в одном месте — в театре, из которого вчера меня выперли.

Одевалась спешно и так, чтобы не выделяться из серой массы первого уровня. В маленькую спортивную сумку с собой были уложены только самые необходимые вещи — минимум, исчезновения которого не заметит отец.

Была… Да, была мысль оставить ему хотя бы записку — с ночной смены он должен был вернуться домой через час, — но ее я отмела. Мне нельзя его подставлять. То, что меня больше нет в базе, совсем не говорит о том, что РиАнт Арль идиот. Оставленные пуанты как минимум дадут ему ниточку к театру, а фамилия заставит проверить всех однофамильцев.

Сколько времени его цепным псам понадобится, чтобы найти и допросить каждого из этого списка? Даже если отец соврет, что не знает такую, выдадут соседи. Другое дело, если он будет думать, что я провалилась. Тогда он скажет, что мы давно не общаемся и он обо мне ничего не знает. Неосведомленность для него в данном случае будет безопаснее всего, а я…

А я скину весточку по нашему каналу, как только доберусь до места назначения.

Мысленно согласившись с каждым пунктом своего плана, я полетела прочь из дома. Серые улицы первого уровня толком и не засыпали. Рабочий класс трудился в три смены, а иногда и не на одном предприятии, но редко кому удавалось забраться выше — на средний уровень.

Слишком дорогим там было жилье, но все стремились туда попасть. Там не было грязи и мусора нижнего уровня. Воздух был не настолько пропитан едким дымом заводов, а преступлений совершалось в разы меньше.

В основном там жили те, кто смог устроиться в этом жестоком мире, работая напрямую на модифицированных или открыв пусть и небольшой, но свой бизнес. Все же крупные предприятия если не целиком, то частично принадлежали имситам, а мелкие булочные или швейные мастерские их не интересовали.

В детстве я всегда мечтала, что стану известной балериной, примой театра на третьем уровне, и перевезу родителей под самые небеса. Туда, где улицы чистые, а вокруг море зелени и цветов, что пахнут просто одуряюще после дождя. Мечтала, что у нас будет огромный дом, большой пес, а мама и папа больше не станут пропадать на работе едва ли не круглосуточно, чтобы свести концы с концами.

Мечтала. До тех пор, пока не поняла, насколько беспощаден и жесток этот мир.

Поправив глубокий капюшон невзрачной черной толстовки, я поднялась на эскалаторе вверх — на второй уровень. Дальше — на третий — можно было попасть или через шоссе, чего лично я себе позволить не могла даже при наличии документов, или на лифте, через центральный охранный пост. По пропуску, который я обычно носила на шее.

Да только мой пропуск теперь тоже был недействителен. Оставалось надеяться на чудо. И хитрость.

— Пропустите! Пропустите, пожалуйста! — толкалась я, пробиваясь через привычную очередь, выстроившуюся у пропускного пункта. — Я очень сильно опаздываю!

— Все опаздывают! Ишь, какая цаца! — рявкнули мне откуда-то справа, но я не остановилась ни на секунду.

Специально толкалась, усиливая давку. Мне было заранее стыдно и совестно, но другого варианта попасть на третий уровень просто не имелось. Без пропуска не пускали никого, даже если на кону стояла твоя жизнь.

Заприметив девушку, с головой погруженную в ифон, я метнулась к ней, едва не сбив ее с ног, но сама же ее и удержала. Очень ловко удержала, вытаскивая из открытой сумочки беспечно торчащий пропуск.

— Ох, простите! Так тороплюсь! — извинилась я, протискиваясь дальше.

Мне было очень стыдно. Наверняка из-за меня сегодня эта дамочка не попадет на работу, но ее пропуск мне действительно нужнее. Главное, чтобы она не заблокировала его до того, как я выберусь с третьего уровня. Найти свободную летную машину можно было только на втором.

Спокойно приложив пропуск к сканеру, я вошла в лифт вместе с десятком других спешащих по своим делам. С этим справились. Теперь осталось стрясти с худрука зарплату за неполный месяц. Не доработала я всего три дня, так что большую часть денег должна была получить.

Да только у судьбы на меня оказались другие планы.

— Торль? — поймали меня прямо на подступах к общей раздевалке.

— Нет! — честно соврала я, потому как признаваться при любом раскладе было небезопасно.

— Торль, — отчего-то утвердительно заявил младший педагог, с которым я почти что по работе и не сталкивалась. Лишь один раз он заменял нашу Марашку, когда та приболела. — Живо в кабинет к худруку!

— Не надо мне указывать! — возмутилась я, делая шаг назад, но была подло схвачена за капюшон толстовки.

Сколько бы я ни вырывалась, а в этом тощем индивиде сил оказалось достаточно, чтобы оттащить меня прямо в кабинет к художественному руководителю. Ну не драться же мне с ним прямо посреди театра? За такое меня и вовсе без зарплаты могли оставить, так что оставалось только подчиниться. Увы, бежать нужно было прямо тогда.

Да что там бежать? Выпрыгивать в окно!

— А вот и наша «отличница», — недобро протянул худрук, глядя на меня своими маленькими злыми глазками. И вот я понимала, что отличница — это от слова отличиться, но еще не осознавала масштабов проблемы. — Премию хочешь?

Подавившись воздухом, я со скепсисом уставилась на начальника. Нет, пойти вон мне предлагали часто. За периодические опоздания ругали время от времени. За закрытые глаза на выступлениях выговаривали стабильно два раза в неделю, но чтобы премию предлагали…

Нет, такого со мной еще не было.

— Вы же меня вчера уволили? — нахмурилась я, и не думая присаживаться на стул для посетителей. Он был настолько твердым, что даже моей костлявой попе становилось больно.

— Да брось! — отмахнулся руководитель. — Кто старое помянет, тому… Иди давай, переодевайся и бегом на сцену.

— На какую сцену?! — откровенно не понимала я.

— Выступать! Что неясно-то? И это, улыбайся, Малика. Улыбайся.

В порядок меня привели минуты за две. Одели общими усилиями еще через пару минут, но никто толком так ничего и не объяснил.

— Что я должна танцевать? — спрашивала я у нашего постановщика.

— Что хочешь! — нервно отвечала она, своими руками закалывая мне шишку из волос.

— Подо что я должна танцевать? — приставала я к девочкам, что странно поглядывали на меня, стоя у станка, но они отвечали лишь перепуганно-любопытными взглядами. — Перед кем я должна танцевать?

Собственно, после этого вопроса меня и протащили за кулисы. Попытавшись выглянуть в зал, обнаружила, что та часть, что просматривалась, была пуста. Такое в моей карьере происходило впервые, но, едва зазвучала скрипка, меня просто-напросто вытолкнули на сцену. И вот там уже я замерла, похолодела, наверняка побледнела и потеряла лицо.

В зале сидел один-единственный зритель.

Верглавнокомандующий Федерации.

Имсит, которого я ненавидела всей душой.

Я стояла, глядя на него. Даже не пыталась ничего изобразить, обескураженная настолько, что любые мысли вылетели из головы. Кажется, мое сердце и вовсе не билось, а желание грохнуться в обморок и уползти под шумок было почти непреодолимым. Почти.

Мне понадобилось около минуты, чтобы собраться. Закрыть веки, сделать глубокий вдох и… Начать танцевать. Единственное, чего я так и не смогла сделать, так это улыбнуться. Нет, ему я улыбаться не буду никогда.

Мелодия закончилась, а я остановилась, но реверанс делать не спешила. Не дождется. К этому зверю я не имела ни капли уважения.

Видимо, он ко мне тоже, потому что в гулкой тишине раздалось требовательное и не терпящее отказа: «Еще!»

Музыканты заиграли вновь. На этот раз нечто резкое, мрачное, торжественное. Я даже композицию эту не знала, так что приходилось импровизировать, предугадывая, какой в дальнейшем станет мелодия. Устала — мышцы были напряжены даже не из-за танца, больше из-за страха, нервозности, — но после второго «Еще!» осталось место только для злости и ненависти.

Я потеряла счет композициям. В какой-то момент поняла, что вот прямо сейчас просто упаду, но сцепив зубы продолжала танцевать, признавая, что уже не попадаю в ритм, двигаюсь намного медленнее, если не сказать заторможенно. Ощущала себя деревянной. Казалось, болело все — даже язык. Неимоверно хотелось пить, от голода кружилась голова — завтрак-то я в глаза не видела, а еще тряслись и руки, и ноги.

И нет, остановиться было ниже моей гордости. Лучше сдохнуть прямо на сцене, чем уступить, признать за ним выигрыш. За всем этим стояло нечто большее. Меня ломали — намерено и с особой жестокостью, а я ломаться никак не желала.

— Хватит! — прозвучал ненавистный голос где-то далеко-далеко.

Пульс стучал в ушах. Я громко дышала, так что с трудом расслышала этот приказ. Расслышала, но не остановилась, потому что знала, что упаду. Как только остановлюсь, упаду.

— Я сказал: хватит! — повторил он громче, вынуждая вздрогнуть.

Наверное, я остановилась только потому, что мужчина неожиданно поднялся. По той же причине и не упала — закаменела, взглядом следя за тем, как он выходит с третьего ряда и направляется к сцене.

«Бежать!» — мелькнула здравая мысль.

«Хотя бы ползти!» — ответило изнеможенное тело.

«А давай сбросим его в оркестровую яму?» — предложило сердце, и я зацепилась за эту идею, как за спасение и одновременно акт такой желанной мести.

— Тебе было настолько трудно поклониться мне? — спросил верглавнокомандующий едко, с презрением оглядывая меня с ног до головы.

Темноволосый мужчина замер у лестницы, ведущей на сцену, и подниматься пока не спешил, давая мне рассмотреть себя во всей красе. Черные брюки, голубая рубашка, молочного цвета пиджак. Его руки были сложены на широкой груди, выказывая недовольство.

Легкая небритость, упрямо сжатые губы, выраженные одной только линией. Скулы застроились, выдавая в нем хищника. Об этом же кричали глаза, в радужках которых плавилось, переливалось серебро, опасно сверкая. Этот имсит был не зол, нет. Он пребывал в самой настоящей ярости.

Я молчала. Тряслась — то ли от страха, то ли от усталости, — но молчала, не собираясь говорить ни слова. Да и не смогла бы произнести ничего внятного, а он ждал. Ждал и отступать не планировал.

— Значит, трудно… Хорошо. Я поучу тебя манерам, — зловеще улыбнулся РиАнт Арль. — Завтра в это же время. Не явишься — пеняй на себя.

Он направился к выходу столь стремительно, что мой взгляд едва ли поспевал за ним. Массивная дверь захлопнулась со страшным грохотом, а я все-таки упала без сил. Упала и подняться больше не смогла.