Бремя чести

Любовь Бортник, 2019

Ален до встречи с Арабель был обычным кутилой.Он любил развлекаться и тратить деньги на женщин и прочие утехи.Когда совершенно не знакомая ему девушка протянула ему руку в миг, когда он был на краю пропасти, он увидел в этом жесте что-то божественное. Незаметно для себя он стал обожествлять Арабель.Всеми силами он старался завоевать её расположение и постепенно заболел идеей «дела чести».Когда он был занят исключительно сердечными делами, он на время забыл о своём "деле чести".Всё вновь повторилось, когда на месте обвиняемого оказалась его возлюбленная.Перед ним встал выбор: честь или любовь.

Глава 3

Ни одна добродетель не искупает пороков.

Ювенал

То, что прошло, нельзя возродить, можно лишь остановить процесс разложения. И гадость внутри ты не уберёшь, как бы ни старался, и как бы не была сильна красота, и любовь, что её дарует.

Посреди ночи он ввалился в свою комнату. Никто не заметил его отсутствия — со своих увеселительных встреч он часто приходил под утро.

Заперев комнату на ключ, чтобы никто не отвлекал его, никто не донимал расспросами, он завалился на кровать, не сняв грязной одежды.

Он хотел побыть один. Впервые за долгие-долгие годы, а может, и за всю жизнь. Он вспоминал слова незнакомки, её голос, её руку. Руку, длинную, нежную, сильную, с грязью и засохшим тестом под ногтями. Даже эта грязь показалась ему какой-то необыкновенной. Не такой, какая бывает у бродяг и попрошаек, эта грязь была олицетворением жизни, показателем того, что это было не привидение, и не ангел, сошедший с небес ради него, а обычная девушка, каких в Марселе тысячи.

Он знал практически всех девушек Марселя, которые относились к высшему обществу, но таких рук, как у незнакомки, он ещё не видел. Они истончали боль, тяжесть, но в тоже время смирение.

«О, как бы я хотел взглянуть в её лицо!», — повторял Ален несколько раз, лёжа на своей перине. С этой же мыслью он и уснул.

Проснулся он от стука в дверь.

— Жоффруа! Если ты не откроешь дверь, мне придётся сломать её! Уже полдень прошёл, а ты всё не выходишь. Неужели вчерашний вечер так вымотал тебя? Или, может, Годелив вернулась из Парижа?

Это был его лучший друг — Лорентин Де Бутайон, второй по значимости кутила в Марселе.

— Уходи, Лорентин, мне слишком плохо, чтобы кого-то видеть, — ответил своему другу Ален, явно недовольный таким внезапным пробуждением. Он не хотел, чтобы кто-то сегодня вторгался в его жизнь, и тем более в душу.

— Ладно, когда придёшь в себя, дай знать. В субботу все будут ждать тебя у Руже. До встречи, друг! Приходи скорее в себя, — аккомпанируя своим последним словам тремя стуками в дверь, попрощался Лорентин.

Ален не обратил внимания на слова друга и отвечать ничего не стал. Он думал всё об одном — о прекрасной руке, длинные пальцы которой так сильно схватили его тогда за рукав и подняли на ноги.

«Я непременно должен встретиться с ней», — решил он.

Весь день он не выходил из комнаты, но к вечеру открыл дверь и прошёл в ванну, чтобы смыть с себя старую засохшую грязь и неприятные мысли. Он переоделся, звоном колокольчика известил прислугу, что желает кофе, и принялся выжидать. Он выпил две чашки кофе и стопку виски, дожидаясь, когда в доме все уснут.

Дом, в котором жил он, его родители и бесчисленное количество прислуги, от кухарки до чистильщика обуви и прачки, погрузился в сон. Ален решительно вышел из своей комнаты и направился к комнате Лазара — садовника. Стащив его потрёпанный камзол и штаны, он поспешно вышел на улицу.

Стояла гробовая тишина, и только через несколько минут послышался топот ног по каменной улице. Это шёл месье Шавре, дочь которого, Мадлен, была близкой подругой Алена. Взгляд месье Шавре возмутил молодого человека, но он сдержался. Конечно, реакция этого месье была ему понятна — возле самого богатого дома Марселя стоит попрошайка в старых одеждах, пряча своё лицо под дорогой шляпой. «Он может подумать, что я украл её. Тогда всё рухнет», — вдруг прояснилось в мозгу Алена. Сперва он хотел окликнуть месье Шавре, но побоялся, что после этого разоблачения он станет посмешищем для всей Франции.

Шаги уважаемого месье отдалялись и отдалялись, и Ален пустился в поиски. Он бродил по Марселю до самого рассвета, но так и не нашёл того, чего хотел. На какую бы улочку он ни зашёл, в какую бы часть города ни привела его рука судьбы, он не мог найти лавку Бенуа, а следовательно и таинственную незнакомку, которая там работала.

«А что если она там не работает? Вдруг она просто приходила проведать месье Бенуа? Он ведь живёт на втором этаже, и его покои связаны с лавкой винтовой лестницей. Вдруг она появилась в городе всего на один вечер, и сейчас она в обществе элегантных кавалеров пьёт бургундское вино где-нибудь в престижном доме в Париже. Не может этого быть, эти руки пахли именно бакалеей», — рассудив ситуацию, Ален решил, что пора возвращаться домой, пока никто не проснулся и не заметил его отсутствия. Он не хотел допросов, вторжения в его голову и исключительно личную жизнь.

Зайдя в свою комнату Ален не сразу заметил девушку, сидящую на его кровати. Он спокойно зажёг лампу, снял с себя лохмотья садовника и накинул на себя лёгкий атласный халат. Пламя слегка колыхалось, а Ален вглядывался в огонь, и видел руку. Одну единственную сильную, но нежную руку. Он стоял несколько минут и почувствовал на себе взгляд. Обернувшись, он лишь увидел ноги, свисающие с кровати. Обнажённые ноги. Он узнал их.

— Не задавай вопросов, ибо у меня они к тебе тоже имеются. Не будем омрачать утро.

— Я думала, что ты подпрыгнешь, от радости или удивления, но ты так сух, словно сушёное яблоко, — еле слышно проговорила девушка. Она подошла к Алену и крепко обняла его. Она была полностью обнажённой.

— Годелив…Ты могла бы появиться в более подобающем виде.

— Раньше ты не высказывал своё недовольство по поводу моего внешнего вида.

Немного помедлив, девушка добавила.

— Прости. Я не смогла найти у тебя в комнате подходящий для меня наряд. Но, думаю это подойдёт, — пролепетала девушка себе под нос, стягивая простыню с кровати.

— Ты приехала так, из самого Парижа? Вот уж занятное зрелище.

— Каким образом и в каком виде добралась я — это моя тайна, можно даже сказать профессиональная. Я люблю перевоплощаться, этот навык делает меня незаменимой в некоторых кругах, — девушка замялась, было видно, что она не хотела больше говорить о себе.

— Твой приезд сюда не случаен. Тебя выгнали из театра?

— Нет, я сама ушла оттуда. Я не смогла реализовать там свои таланты.

— И где же ты их реализовала?

— В доме мадам Нюбурже. Но и там у меня появились проблемы, которые я могу решить здесь. Ты ведь поможешь мне?

— Если ты расскажешь всё, как есть. Только тогда я отвечу, буду помогать тебе или нет.

Рассказ Годелив ошеломил Алена. Он был готов услышать любое, но такого в голову ему и не приходило.

Годелив, попрощавшись с Марселем, отправилась покорять Париж. В «Комеди Франсез» она проработала всего несколько месяцев. Мадам Нюбурже переманила актрису к себе, заманив девушку отличной оплатой каждый день и прекрасными постановками, в которых Годелив не будет равных.

В реальности же, у мадам Нюбурже был не театр, а публичный дом, при чём исполняющий свою деятельность, естественно, незаконно и тайно. Как только духовенство узнало о заведении мадам Нюбурже, его сразу упразднили, а саму основательницу и её артисток ждал эшафот на Гревской площади. Годелив умудрилась сбежать, переодевшись монахиней. На крестьянской вознице она добралась до Марселя, а здесь без труда нашла дом Д’Амбруазе. В виде монашки она появляться перед Аленом не хотела, и скинула с себя непривычные одежды перед тем, как войти в дом.

Рассказ Годелив поразил Алена не так, как её просьба. Просьба была ошеломительной, низкой, отвратительной даже для него.

— Ты не представляешь какое это прибыльное дело. Если мы откроем здесь подобное заведение, представь, все богачи будут стекаться в одно место и оставлять нам свои кошельки. А я — буду Примой, настоящей королевой Марсельского театра.

— Марсельского борделя! Ты просишь меня помочь тебе открыть публичный дом! Опомнись, Годелив. Мы не были идеальным обществом, мы устраиваем шумные увеселительные посиделки, но публичный дом…Это выше моего понимания. Лучше убирайся прочь из города, иначе я сдам тебя жандармерии как личность, затевающую бунт против короля.

Ален кричал, подавляя эмоции как мог, но злость его и отвращение росли с каждым мгновением.

— Быстро ты изменился, Ален! Куда подевался тот Ален, мой Ален, который плевать хотел на законы, приличия и устои? Тебе ведь такая жизнь была в радость, что же изменилось?

— Я уже давно не твой Ален. Уходи. Я предупредил тебя. Появишься в моём доме — жди свидания с палачом.

Ален указал рукой на дверь и отвернулся.

Мадам Изабель Д’Амбруазе наслаждалась прекрасными цветами, поглаживая их лепестки, в то время как Годелив бежала по лестнице, а простыня, в которую она завернулась, колыхалась от ветра из-под её быстро шагающих ног.