Мама собирается в командировку. Рассказы

Любовь Безбах

Катю выгоняет из дома неуживчивая хозяйка, а любимый человек отказывает ей в помощи. Ревность и страх семейного закрепощения заставляет сторонницу свободной любви Ирину покинуть любимого. Ульяна от безответной любви превращается в русалку, а Зина попадает в плен каннибалам. Сборник раскрывает читателю тайны женской души.

БЕСТОЛКОВАЯ НАТАШКА

Серый дворик перед конторой «Теплосервиса» внезапно посветлел, освещённый нечаянным солнечным лучом.

— На небе объявилось некое космическое тело! — с пафосом провозгласил Дима, раздавая сотрудникам грабли и кисточки. — Что-то оно кажется подозрительно знакомым…

— Это у вас дежа вю! — весело откликнулась Наташа, оглянувшись на солнце, обычное солнце, которого сахалинцы не видели месяца, пожалуй, полтора.

От субботника работникам коммунальной компании «Теплосервис» отвертеться не удалось. Традиционно трудовой праздник проводился в начале мая, но капризная сахалинская весна уплакалась дождями, хлюпать, как водится, начинала ближе к выходным, и субботник всё откладывался — до самого июня.

И вдруг — солнце, да ещё в пятницу! В одиннадцать утра коммунальщики собрались во дворе управы, чтобы разобрать инвентарь и разойтись по участкам. Шашлыки после уборки решили жарить за городом.

Распаковывая огромные пакеты для мусора, Дима увидел, как к Наташе вразвалку подобрался бомж и начал что-то ей активно втолковывать. «Чего он там её „лечит“? На жалость давит?» — неприязненно подумал инженер. Вмешаться он не успел: оперативно получив купюру, бомж сгорбился, воровато стрельнул глазами и убрался вон.

— Деньги девать некуда? — поинтересовался Дима.

— Это мой папа, — беспечно ответила Наташка, энергично перемалывая жвачку.

— Ишь ты, Сонечка Мармеладова, — усмехнулся Дима, неприятно удивившись.

Хорошее настроение вмиг испарилось. Дней десять назад он разругался с отцом из-за дачи. И в самом деле, что за необходимость каждый год вскапывать и засаживать необъятный огород, оббивать плёнкой большую, как вагон, теплицу, заготавливать штабеля банок с вареньем и разносолами и потом раздавать их направо и налево?! Дима отказался помогать отцу, не видя в таком труде ни пользы, ни радости. Наговорили друг другу много лишнего и с тех пор не общались, благо Дима жил отдельно от родителей ещё с тех пор, как поступил в институт.

И вдруг — щелчок по носу, и от кого!

Наташа работала в «Теплосервисе» временно вместо экономистки в декрете. Пришла сразу после института и чрезвычайно Диме понравилась — светлая и лёгкая, как солнечный зайчик. Тот, наученный горьким опытом неудачного брака, выказывать симпатии не торопился, и правильно делал. Убедившись, что девушка курит, постарался подальше задвинуть нарождавшийся интерес. Не нравились ему курящие девушки.

И вот поди ж ты…

После субботника коллектив погрузился в автобус. За городом потянулись ветхие частные дома. Наташа с одной из сотрудниц попросила шофёра остановить, потому что обещала выкопать ландыши. Оказывается, она жила в одном из домишек.

Завидев во дворе цветущие яблоню и сливу, женщины заахали и полезли из автобуса. Смекнув, что дело это нескорое, Дима выбрался следом, словно на экскурсию.

Деревья в белой пене напоили воздух головокружительной сладостью. Огород был засажен всего на треть, остальное заросло сорняками. Десяток аккуратных грядок зеленел трогательными ростками, небольшой пятачок рядом с кустами смородины занимали тщательно прополотые рядки с клубникой. За участком вздымались сопки, покрытые весенним лесом, словно закутанные в прозрачный нежно-зелёный пеньюар.

— Кто землю-то вскопал? — спросил Дима.

— Я, кто же ещё, — все так же беспечно ответила Наташа, пожёвывая жвачку.

Дима усмехнулся, приняв ответ за шутку.

— За неделю как раз успеваю: после работы по грядке, и на выходных, сколько остаётся. Потом сажаю. Здесь у меня укроп, здесь редиска…

Наташа скупыми жестами показывала грядки, и Диме невольно закралось подозрение, что она вовсе не шутит. «Отец, небось, весь участок в одиночку вскопал. Спину сорвал, как пить дать, — подумал он. — Надо хоть матери позвонить, спросить». Мысль-то мелькнула, но звонить он вовсе не собирался.

— Что, копать больше некому?

— Не-е… Раньше с бабушкой вдвоём вскапывали, так она умерла два года назад. Дом-то её был, а теперь мой. Мама по выходным приезжает, копается на огороде в своё удовольствие. Отчим не хочет.

Наташа по-прежнему беспечно улыбалась, и Диме захотелось заставить её выплюнуть злополучную жвачку. «Забор бы поправить, покосился весь», — невольно подумал он. Молча прошел в дом, заранее чувствуя ревность к мужскому духу.

Всё-то у Наташки было старым-престарым, как у древней бабки: и кое-какая мебелишка, и истёртые половики, и обои, и вдрызг застиранные задергушки на окнах. Однако было на удивление чисто. Мужчиной здесь и не пахло. «Крышу латать надо — потёки на стенах. Ремонт бы не помешал. А лучше снести всю труху и построить новое. Земля-то у неё, интересно, в собственности? Подсказать бы, помочь, так ведь подумает невесть что. Хотя какая мне разница?» Неудобными, жёсткими уголками вертелся в голове образ Наташиного отца, грязного, с запаршивевшим небритым лицом.

Из сеней заглянула Наташа:

— Вы чего?

— Да вот, смотрю, как живёшь. Как добираешься-то сюда с работы?

— На «сто шестнадцатом». А то и пешком: последний рано, в семнадцать тридцать, а я задерживаюсь часто.

— Путь неблизкий, однако, — снова усмехнулся Дима. — А потом сразу на грядки?

— Не, потом на грядки не получается, поздно уже, — засмеялась Наташа.

— А с мамой почему не живёшь?

— Дык… Взрослая уж.

Они вышли на улицу. Дима смотрел на неё несколько задумчиво, отчего Наташа заморгала, перестала жевать и опустила глаза. А Дима пытался понять, что за чудо перед ним сейчас стоит: бестолковое, курящее, с неизменной жвачкой, с ухоженным огородом, чистым ветхим домиком, и, похоже, одинокое.

На шашлыках он к ней не подходил, чтобы не вызвать раньше времени лишние пересуды, только украдкой присматривался. Он уже раз пошел на поводу у чувства… Но в этот раз, похоже, всё было без обмана, и Наташа, с виду беспечная, зато отзывчивая и добрая, и, главное, настоящая, какая есть, нравилась ему все больше.

В понедельник Наташа задержалась с отчётом и опоздала на последний автобус. Её нагнал Дима на своей «Мицубиси-RVR» — рабочей «лошадке», удобной и семью возить, и на рыбалку ездить:

— Садись, довезу.

— Я пешочком, привыкла уже.

— С подружками ломаться будешь, — с шутливой строгостью буркнул Дима, — садись.

Наташа на переднее сиденье не пошла, скромненько уселась на заднее. Жвачка куда-то делась. По пути Дмитрий Николаевич расспрашивал девушку о житье-бытье. Ему казалось, будто створки раковины чуть приоткрылись, и оттуда выглянул незнакомый пугливый человечек, и очень хотелось этого человечка выманить и рассмотреть ближе. О нём самом она не расспрашивала, и это радовало. Стеснялась, видать.

Дима довез её до калитки, и, прежде чем она вышла, сказал:

— Как задержишься на работе — звони, довезу. Листик есть номер написать?

— Не буду, — сказала Наташа, выходя из машины.

— Что «не буду»?

— Звонить не буду, — и шумно задвинула дверь салона.

«Ишь ты, — удивился Дима. — Ещё и гордая». Увидев, что она закуривает по пути к калитке, разозлился:

— Чёрт бы побрал эти сигареты! Об колено б их, как полено…

С досады газанул сильней, чем нужно, и уехал.

Во вторник и среду он звонил в бухгалтерию, чтоб узнать, задерживается экономист или нет, и отвёз домой ещё раз. Сотрудницы стали беззлобно подтрунивать над Наташей, а та только отмахивалась и отшучивалась, он ведь ничего не предлагает, просто подвёз пару раз, и всё. Никаких цветов, намёков и прочее. О взглядах инженера, прожигающих до самых пяток, Наташа благоразумно помалкивала. Серьёзные глаза у него, у Дмитрия Николаевича, серые и внимательные…

— Запомни, девочка: мужчины ничего не делают просто так, — поучали её умудренные жизнью тётки.

— Рот не разевай, а то упустишь! — добродушно бухтела начальница отдела Елена Андреевна. — Да жвачку выплюнь! Девушка ты симпатичная, но жвачка портит. Вид сразу дебильный, корова коровой. Спишь с ней, что ли?

«Брошу-ка я курить, — геройски решила Наташа. — Он-то не курит! Как я выгляжу на его фоне? Вульгарная девка, от которой табачищем за версту прёт». Сигареты она отдала сотрудницам, которые весело состряпали понимающие лица. Дима одобрил её решение, как же иначе?

До четверга всё было хорошо, а потом у Наташи возникла проблема. Ещё на прошлой неделе Елена Андреевна поручила ей сделать финансовый баланс за старенькую Лидию Ивановну, которая сидела на больничном. В четверг готовый баланс, подписанный генеральным, факсом ушел в районную администрацию, а исполнителем в нем значилась Лидия Ивановна.

Наташе померещилось, будто на неё обрушилось небо. Обиду из гордости она от всех скрыла, спросила у сотрудницы сигарету и в одиночестве ушла в курилку, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок. Позвонила подруге, утешилась немного. По пути из курилки, как на грех, встретилась в коридоре со своим, как говорили сотрудницы, «персональным водителем».

Запах сигарет Дима учуял моментально.

— Курила?

Наташкин взгляд заметался.

— Да нет… — испуганно соврала она.

Дима фыркнул, развернулся и пошёл прочь. Она подавила острое желание окликнуть его. «Ну что ты будешь делать?! — злился он. — Ладно, сорвалась, трудно бросить, понимаю, но врать-то зачем? Пусть бы лучше курила, чем это враньё!»

Зазвонил сотовый. Дима подумал, что это Наташка, обрадовался, но это была не она.

Наташа добралась до своего рабочего места в некоей прострации. Димина обида неожиданно перекрыла предыдущую неприятность. «Домой пойду, не могу я здесь. Даже отпрашиваться не буду. Пусть хоть прогул ставят, всё равно терять нечего», — решила она.

По пути к остановке она заметила Димин «RVR», проезжавший мимо. Дима был не один: рядом с ним сидела прелестная пассажирка. Наташа встала столбом посреди улицы, не в силах сделать вдох. «Ах, вот оно что, — подумала она. — У него другая. Да что я себе вообразила? Пару раз отвёз домой из жалости, а я понавыдумывала невесть что!» Она зашагала дальше, гордо вскинув голову. «Неужели я всерьёз решила, будто он может в меня влюбиться? Дура, дура белобрысая! У такого мужчины, как он, я только жалость способна вызвать. Потому что я жалкая! И потому что дура долбанутая. Белобрысая, курносая, с глупой рожей. В чёрный цвет покрашусь! В черный, траурный! А завтра меня за прогул уволят, и буду дома сидеть. С голоду помру, чтоб знал, за что жалеть надо! Нет уж, покрашусь в чёрный и стану другой — сильной и независимой, как все брюнетки. Он мне ещё замечания смеет делать — да кто он такой?!»

В магазине она купила краску для волос. Дома развернула инструкцию: волосы ещё не красила ни разу. Попыталась прочесть, но строки прыгали перед глазами, непослушные буквы разбегались и в слова не складывались. Промаявшись над ними битый час и едва разобрав, как готовить краску, Наташа отложила инструкцию, решив обойтись без неё. «Чем дольше, тем лучше», — рассудила она, неловко размазывая краску по волосам. Намотала на голову пакет, сверху полотенце и занялась растопкой печи.

На второй час жжение под чалмой стало невыносимым. Наташа, погружённая в мрачные думы о несчастной своей любви, наконец, заметила это. «Ничего, потерплю. Зато наверняка. Чёрная буду, как рубероид! И никаких белокурых волосиков! Почему же я такая слабая? Почему мне обязательно кто-то нужен, будто я одна не проживу? И не кто-то, а именно Дмитрий Николаевич? Брюнетки, говорят, сильней блондинок. Девчонки вон, собственный бизнес строят, карьеру делают, мужиков ни во что не ставят и ни от кого не зависят. Детей рожают без всяких мужей! Дался мне этот Дима… Он обо мне уже и думать забыл, а мне так плохо, будто по мне слоны топтались».

За окном стемнело. «Хватит, наверное», — подумала Наташа, налила в таз тёплую воду и размотала чалму.

Свои радикально чёрные волосы Наташа оставила в тазу.

Охнув, она бросилась к зеркалу. Оттуда глазами побитой собаки смотрел овальный «котелок» с неряшливыми черными клочьями на макушке. Кожу покрывали серые с прозеленью пятна.

— Мамочка… — простонала несчастная Наташка и попятилась от зеркала.

Она не сразу услышала телефонную мелодию. Убедившись, что звонит Дима, испугалась и обрадовалась. «Чему я радуюсь, дура лысая?! Та, что в машине сидела — с волосами, небось». Вмиг обидевшись, сбросила звонок и отключила телефон.

Долгая ночь, душная, блёклая, растерявшая краски, какой бы горькой ни была, всё же пошла на убыль. Измученная Наташа задремала и благополучно проспала подъём. «Всё равно в таком виде на работу нельзя, — подумала она, подавив первый испуг. — Придётся сначала парик купить. Хоть бы только Дмитрий Николаевич на глаза не попался, я тогда не знаю, что со мной будет. Где бабушкина косынка, блин?» Бабушкины вещи она так и не разобрала, и теперь пришлось внедриться в её комод.

Хотелось курить, но сигареты дома два дня как не водились. «И сигарет заодно куплю», — решила Наташа.

Так она и сделала. Местный супермаркет предлагал целых пять париков, которые Наташа перемерила, брезгливо морщась. Парики неприятно елозили по чувствительной, обожжённой коже. Купив более-менее подходящий (черный!) парик, Наташа пристроила его на голове, купила сигареты и жадно выкурила одну прямо около «сельпо», и, преодолевая дурноту, поплелась на работу, куда ей совсем не хотелось.

У самой конторы её обогнал знакомый «RVR». Наташу словно кипятком окатило.

Дима припарковался и пошёл к дверям управы, но, почувствовав взгляд, обернулся.

— Наташа? — удивился он. — Ты… ты где была?! Ладно, не дозвонился — понимаю, обиделась, а сейчас-то тебя где черти носят? Ни дома её, ни на работе…

Домой к ней, значит, ездил? Наташа насупилась и хотела пройти мимо, но Дима удержал её за локоть. Наташа сердито вырвалась.

— Ну, прости, Наташ… — примирительно сказал Дима.

Она клюнула на «прости» и на мягкий тон. Ни к чему он ей, однако, дорогу перегородил…

— Обижаться не на что, — ответила она и попыталась его обойти.

— Ну-ка, стой, — нахмурился Дима. — Погоди, Наташ. Вчера я был неправ. Я отвернулся от тебя в самый неподходящий момент, хотя вообще-то понял, что у тебя что-то случилось. Я об этом уже тысячу раз пожалел! Но ты вчера мне соврала, вот это совершенно не надо было. Просто не ври больше, не нужно нам это враньё. Хорошо?

Наташа смотрела на него пасмурным взглядом.

— А зачем тебе? — спросила она. — С девушкой своей договаривайся. О чём угодно.

Дима, казалось, не очень-то удивился.

— Нет у меня никакой девушки. Уже наплести с три короба успели?

— Просто видела.

— Может, и видела когда-то. Я же не монах.

— Типа как бы расстались, — съязвила Наташа.

Дима вздохнул:

— Что, где и когда ты видела?

— Вчера. В твоей машине. Всё, хватит.

Наташа таки обошла его и решительно зашагала к управе, а потому не увидела широчайшей Диминой улыбки.

— Так это Алёнка, сестра моя! — крикнул он вдогонку.

Наташа резво обернулась:

— А?

Дима подошел к ней:

— Сестра. Я её с рынка забрал. Она так нагрузилась, будто не пешком была, а на самосвале. Муж у неё в море… Ну, вот… А теперь рассказывай, что у тебя вчера стряслось, да поскорее, пока нас обоих за прогул не выперли.

«Производственные» неурядицы уже не казались Наташе концом света. Она рассказала в двух словах, что произошло.

— Несправедливо, — проникся Дима. — Ты с начальницей не пробовала поговорить на эту тему?

— С Еленой Андреевной? Не-а. Она же начальница, что я ей скажу?

— Ты же временно работаешь, чего тебе бояться?

— А вдруг «на постоянно» оставят? А, ладно…

— Она ж пенсионерка, Лидия Ивановна, за которую ты баланс делала? Боится, поди, как бы её на пенсию не отправили. Подождёшь до шести? Вместе поедем.

И добавил:

— Парик-то незачем. Не от кого тебе прятаться.

Наташа мигом вспомнила о новой неприятности.

— Подожди, Дим, я главное не сказала.

Помявшись, она стянула парик (никакой лжи теперь!), будто в прорубь бросилась:

— Вот такая я, видишь? Всё, разговор окончен?

Дима от изумления издал невнятный возглас, а потом спросил:

— Ты… Ты что? Ты что, я не понял?..

— Покрасилась неудачно.

— Ты же голову себе сожгла! Ох, беда с тобой, горе луковичное…

Наташа вмиг почуяла его жалость, быстренько приладила парик на место и неуверенно улыбнулась.

— Не переживай, — утешающе сказал Дима. — Волосы — не зубы, отрастут. Ты и так славная.

Наташа расцвела и рысью понеслась к себе в отдел.

— Ба, легка на помине, — встретила её очень строгая Елена Андреевна. — Что ещё за новости? На часы смотрела?

— Извините за опоздание, — пробормотала Наташа.

— Та-ак… Повернись ко мне и объясни причину опоздания, а не бормочи себе под нос!

Наташа уже уладила самую животрепещущую неприятность, поэтому, заслышав менторский тон начальницы, осмелела и закусила удила.

— Вы со мной в таком тоне не разговаривайте! Я вам не школьница. Будете меня здесь строить, я… парик сниму!

— По мне — хоть трусы снимай. Объяснительную на стол, хабалка!

Наташа демонстративно стянула парик. Она думала, что все будут смеяться, но сотрудницы вместо этого дружно заахали и запричитали.

— Да, милая, волос нет — и терять нечего, — вставила копейку и начальница, и в голосе ее просквозило искреннее сочувствие.

В отдел заглянул генеральный:

— Что за шум в рабочее время?

Наташа нахлобучила парик задом наперёд и метнулась на своё место. Женщины уткнулись в бумажки, кое-кто давил непрошеный смешок. Генеральный украдкой глянул в зеркало: не над ним ли смеются? Разозлился, рыкнул Елене Андреевне:

— Будьте добры, пройдите ко мне в кабинет!

Начальница с независимым видом прошествовала вслед за генеральным.

Сотрудницы вволю нажалелись, утешили Наташу, получили от неё свежекупленную пачку сигарет, покивали и к возвращению начальницы угомонились.

— Объяснительную всё-таки напиши, надо, — мирно сказала Наташе Елена Андреевна.

Та послушно кивнула.

— И в другой раз в отчёте исполнителем себя укажи, а не Лидию Ивановну, — продолжила начальница. — Я не могу уследить за всеми. Вы ошибаетесь, а я виноватая хожу. Вышло, будто я человека на больничном работать заставила.

Лицо у Наташи вытянулось. А ведь верно: она же сама забыла сменить в балансе фамилию Лидии Ивановны на свою. А грешила на начальницу! Ох, стыдно — за одни только нехорошие мысли о человеке!

После обеда в контору наведалась и сама Лидия Ивановна.

— Надоело болеть, — пожалилась она. — Не простуда, а прямо аллергия на климат! Поработаю до зимы и уйду на пенсию. Пусть молодежь работает.

И многозначительно посмотрела на присмиревшую Наташу.

После работы Дима снова наблюдал, как Наташа дает папашке деньги. «Ходит к ней, как в кассу, — злился он. — И вмешиваться нельзя. А если бы мой отец был таким, что бы я делал? Она вон своего не „посылает“, в отличие от некоторых…».

Ссора с отцом по-прежнему тяготила. Надо идти на мировую, да гордость не позволяла. Скажет отец — явился, когда уже всё вскопано и посажено, а сыну и крыть нечем.

От размышлений отвлекла Наташа, которая уселась на пассажирское сиденье и глянула на Диму хитрющими глазами.

— Всё, неделя отработана? — спросил он.

— Угум!

— А поехали завтра за город? По лесу побродим, черемши наберем, шашлыков нажарим?

— Хоть на край света, — улыбнулась Наташа.

«Отцу-то я всё ж позвоню», — основательно подумал Дима, а вслух сказал:

— А тут и так край света, — и сощурился на «некий космический объект», выплывший к вечеру из серой сплошной пелены.