Око Дракона

Любовь Александровна Филимонова, 2013

Главная героиня романа – Александра Панкевич, вполне успешная писательница, пишущая под псевдонимом Иванка Панчовски. Приключения героев, которые она описывает в своих романах, имеют странную тенденцию сбываться и в ее реальной жизни. Ее друзья – те самые богемщики, люди искусства, без которых наша жизнь была бы скучна, бесцветна, лишена красок и предвидения. Ее друзья – Валентин, он же литературный агент и друг Иванки; художник Валдис, по прозвищу Гуруджи, человек с очень нестандартными манерами, способом одеваться, и непредсказуемым поведением, – с него-то и начинаются приключения друзей; и Валерия, лучшая подруга Иванки, композитор, музыкант, она способна на практике доказать, что красота и в самом деле спасает жизнь. Эта «великолепная четверка» разгадывает тайну картины, которая привнесла в их жизнь столько неожиданного. Герои романа совершают путешествие в Эгейское море на «остров колдунов», открыв там неожиданно для себя Тоннель в другие миры. Повествование многопланово.

Часть 2. Куда ведут следы

Валентин, Иванка и Валерия молча сидели на кухне и так же молча глядели друг на друга. И молчание это говорило… в общем, говорило оно о том, что каждому из них было что сказать друг другу…

Валентин, к примеру, мог бы кое о чем спросить Иванку. Например, — зачем она врет? Дверь она могла не запереть, лишь находясь в изрядном подпитии. В трезвом же виде она была очень аккуратна. И, кстати, где же эта чертова картина? Хотелось бы еще раз взглянуть на нее. И могло ли быть случайностью, что новый Иванкин роман — о художнике?

А Валерия, в свою очередь, могла бы напомнить Иванке, как их обоих сколько раз выручала именно ее, Леры, интуиция, и что Иванка могла хотя бы поблагодарить ее за бдительность, а не выставлять сумасбродной дурой перед этим приятным молодым человеком из милиции.

Иванка смотрела на них обоих с совершенно непроницаемым лицом.

В кухне громко тикали настенные часы в бамбуковой оправе, Лера куталась в шаль.

Все они понимали одно: надо успокоиться, разложить мысли по полочкам, и тогда станет ясно… Что? Да хоть что-нибудь!

— Я сейчас, только переоденусь… — произнесла Иванка и отправилась в спальню.

Валентин принялся варить кофе.

— Может, хоть ты мне объяснишь, что происходит? — спросила Лера, явно обеспокоенная, что ее потрясающая интуиция на этот раз, похоже, дала сбой.

Валентин молчал. Он думал, стоит ли посвящать ее в подробности всех этих происшествий двух последних дней. Но раз уж она зачем-то появилась здесь в самый разгар этих событий, то, может, стоит ей рассказать и о Гуруджи, и о картине.

Тут в кухне появилась Иванка. Вид у нее был довольно растерянный.

Валентин понял: что-то случилось.

— Картина… ее нигде нет, — трагическим голосом произнесла Иванка.

— Какая картина? Ника Селены? — с ходу спросил Валентин, но тут же сообразил, что опять у него в голосе все перепуталось.

Ник — это имя персонажа из нового романа Иванки. А автор пропавшей картины, которую вчера принес им Валдис, — пока им не известен. И все-таки жаль, что картина исчезла. Что-то в ней все же было.…Странное изображение то ли фантастического круга, то ли какого-то фантастического чудовища…

— Да, это та самая картина, и она пропала, — сказала Иванка тем же трагическим голосом, и Валентин уже окончательно запутался, о чем это она?

— Вчера ее тебе принес Гуруджи. Так? Потому мы пошли на Остров. Тем же вечером на Гуруджи напали. А теперь, день спустя мы здесь сидим и гадаем…где эта чертова картина? Может, она пропала еще вчера?

— Я… я не помню, — жалобно ответила Ивонка. И оба ее глаза были на своих местах. — Когда я вернулась вчера с Острова — было уже поздно. Я сразу села за компьютер. А потом легла спать. А утром этот звонок насчет Гуруджи…

— У тебя пропала картина? — Валерия аж подскочила на стуле. — Давайте позвоним этому молодому человеку из милиции, он, наверно, еще где-то еще поблизости. Он же просил сообщить, если мы вдруг обнаружим какую-то пропажу. Видите? Значит, у меня все же были основания для тревоги? — Лера была просто счастлива, что ее бдительность, ее нюх не подвели. — А про какую картину, собственно, речь?

— Подожди, — остановила ее Иванка. — Дай сообразить. Ты что, захочешь ему снова рассказывать про предчувствия, ясновидение, про странные мистические совпадения и тому подобное? Вспомни наши приключения, когда мы с тобой попали в лапы бандюганов, которые хотели на нас свалить ограбление магазина, доказывая, что это мы наводчицы? Помнишь, как ты долго и безуспешно рассказывала в милиции про все эти «мистические совпадения».

— Но ведь на этот раз, слава Богу, не мы с тобой подозреваемые!

— Да? — весьма многозначительно произнесла Иванка. — Ты уверена? Ведь кто обычно первым вызывает подозрение? Ты первой оказалась, как ты утверждаешь, у уже открытых дверей. А ведь именно ты могла сама и открыть их… А затем вызвала полицию, чтобы отвести от себя подозрения.

— И что? Ты хочешь сказать, что это я тебя ограбила? Украла у тебя какую-то долбаную картину, которую я и в глаза-то никогда не видела?

— Да не я хочу это сказать, а только у милиции всегда вызывает подозрение именно тот, кто первым оказался на месте ограбления, или застигнут рядом с еще теплым трупом.

— Нет, но трупа я тут точно не видела, — довольно спокойно отозвалась Лера. — А куда вы его дели?

— Валерия, успокойся, — парировала Иванка. — Это всего лишь пример.

— Кстати, — продолжила она, обращаясь к Валентину, — ты уже понял, почему консьержка не видела, как кто-то посторонний входил в подъезд?

— Я не такой умный, как ты.

— Окно…

— То есть?

— А, поняла, — вмешалась Лера в их птичий язык полунамеков, попивая приготовленный Валентином крепкий и вкусный кофе, — преступник влез по ветке дерева в окно… Кстати, Иванка, я тебе уже однажды говорила: позаботься о том, чтоб ЖЭС спилил ветки этого тополя, а то они почти влезают в твоё окно…

Они подошли к окну, пытаясь осмыслить эту новую версию. И на самом деле, ветви огромного тополя, росшего во дворе, протянулись почти до самых окон Иванки.

— Действительно, таким путем кто угодно может забраться по ветке к тебе в окно, и похитить у тебя что угодно… Кстати, может, это какой-то сумасшедший искусствовед? Но почему он тогда оставил твою входную дверь открытой? — продолжала Валерия.

— А ты перед тем, как войти в мой подъезд, случайно не набирала мой домашний номер? — спросила Иванка.

— Ну естественно, набирала… Вошла во двор и сразу позвонила тебе на мобильный. Ты не ответила. Тогда я набрала домашний номер.

Иванка подошла к аппарату, включила автоответчик. Несколько сообщений от знакомых не вызвали интереса. Пока не дошли до звонка от Валерии. Ее оживленный голос сообщил: «Ау, Иванка! Твой сотовый, когда надо, не работает. А я ведь уже у тебя во дворе, смотрю на твои окна, сейчас приду, ставь чай».

— Итак, если кто-то влез сюда через окно, то выйти обратно таким же образом он уже не мог, так как Валерия уже была под самым окном и могла видеть того, кто вылезал бы из квартиры через это окно. Стало быть, похититель вышел через подъезд, хотя перед этим в этот подъезд не входил — его заметила бы консьержка. Не знаю, обращает ли консьержка такое же внимание на выходящих, как и на входящих? — подытожил Валентин.

— Гениально! — воскликнула Иванка. — Скорее всего, именно так и было!

Валентин лишь пожал плечами, хотя на самом деле был польщен тем, что Иванка назвала его «гениальным». За сегодняшний день это было самое приятное для него событие.

— Лера, твои действия после этого звонка мне? Постарайся точно вспомнить, — спросила у подруги Иванка.

— То, что ты мне не ответила по телефону, меня ничуть не смутило. Я ведь видела, что твое окно открыто. И подумала, что ты дома, возможно, спишь. Затем я вошла в подъезд.

— Спит в час дня? — заметил Валентин.

— А что, — невинно поинтересовалась Лера, — разве такого не бывает?

— Логично, — сухо перебила ее Иванка. — А когда ты входила в подъезд, случайно в это же время никто оттуда не выходил?

— Подожди… Не могу припомнить, не обратила внимания… — растерялась Валерия.

— Вот! — торжествующе заключила Иванка. — И ты после этого хочешь звонить в полицию и что-то им сообщать? Какой же ты свидетель?

— Какой? — спросила Лера.

— Весьма подозрительный… Итак, ход событий, по видимости, был таков: преступник, очевидно, напуганный твоим звонком, быстренько выбежал из квартиры, не захлопывая дверь, чтоб консьержка не засекла, откуда он вышел… тихо спустился вниз… — продолжила Иванка, словно перед ее мысленным взором, как в кино, развертывалась вся картина происходившего.

— Надвинув на лоб капюшон… — в тон ей подхватил Валентин.

— Ой, да! — вскрикнула Лера, — именно так и было! Какой-то мужчина как раз в надвинутом на лоб капюшоне разминулся со мной, когда я поднималась наверх.

— Мужчина? А может парень? Сколько ему на вид было лет?

— Да нет, судя по фигуре, вполне взрослый мужчина. Я хоть лица не видела, но уж отличить молодого человека от вполне зрелого мужчины лет сорока пяти-сорока восьми — очень даже могу.

— Ну вот, наконец, пошли реальные детали, — улыбнулся Валентин. — И тот человек был скорее худощавого телосложения, роста… чуть выше среднего?…

— Ты имеешь в виду мужика из тибетского ресторанчика? — догадалась Иванка.

— Ребята! — радостно подпрыгнула на табуретке Лера. — А может в новом романе Иванки найдется место и для такой скромной героини, как я? Ведь я первая появилась здесь, на месте происшествия.

Валерия была в курсе многих талантов Иванки, потому что знала ее уже сотню лет (женщины обычно не рассказывают посторонним, сколько лет они знакомы друг с другом, так как с арифметикой, особенно связанной с подсчетом времени, у них большие трудности). Так же, как и Валентин, Лера знала: когда с Иванкой начинаются очередные приключения, это может означать лишь одно: она уже взялась за свой очередной роман. И кто знает, чтó было первым: курица, или яйцо? Точно так же никто из них не мог точно ответить, с чего начинается каждый новый роман Иванки: с реальных приключений? Или, наоборот, она сама их провоцирует, и все ее фантазии каким-то образом претворяются в реальную жизнь?

Валерия уже не раз была прототипом героини второго плана в паре-тройке романов Иванки Панчовски, и это ей очень нравилось. Ее собственная жизнь наполнялась каким-то драйвом. И сама себе она начинала казаться окруженной какой-то тайной, человеком, о ком обычно говорят: «Он ведет двойной образ жизни». Хотя и собственную ее жизнь отнюдь нельзя было назвать спокойной, но ведь это на самом деле так интересно: «вести двойной образ жизни»!

— Кстати, почему ты сказал, что это картина Ника Селены? — спросила Иванка у Валентина.

— Да прочел начало твоего нового романа. А что, Ник Селена — это настоящее имя художника?

— Почти… На самом деле был такой художник Николай Май.

— А ты не говорила, что знакома с этим художником, — оживилась Лера. — Он ведь довольно известен… в своих кругах.

— Да не то, чтобы знакома… — в раздумье сказала Иванка, — так, довольно шапочно.

— Пожалуй, есть повод обратиться в милицию, — настаивала Лера.

— Давайте сначала попробуем проанализировать ситуацию, чтобы не выглядеть… гм, странно перед посторонними, — сказал Валентин. — Итак, перед нами — талантливый художник, имя его мы пока не знаем, — продолжал он. — Его картины спустя некоторое время вдруг стали пользоваться бешеным спросом у каких-то злодеев. Нам теперь стоит сопоставить события в нашей реальной жизни — с теми, которые начинают разворачиваться в новом, будущем романе Иванки.

— И новый герой романа Иванки — тоже художник. Это факт, — сказала Валерия. — И в реальной жизни у автора романа пропадает картина неизвестного художника. Теперь все становится более понятным. Речь идет об одном и том же человеке! — заключила Лера.

–…И если мы побольше узнаем о судьбе автора нашей…то есть, теперь Иванкиной картины, — тогда поймем, что с нами происходит сегодня, — подхватил Валентин.

Иванка меряла шагами комнату из угла в угол, о чем-то молча размышляя.

— Мне кажется, что милиция в этом разберется быстрее, — робко предположила Лера.

— Да, и начнем мы свой рассказ с того, что Иванка начала писать новый роман… — предложил с иронией Валентин.

–…после чего в нашей жизни сразу же стали происходить события, странным образом вытекающие из этой завязки. Вчера нападают на Гуруджи, чтобы отнять у него эту картину. Но он к этому времени уже успел подарить ее мне. А сегодня я обнаруживаю, что картины в доме нет. Возможно, ее украли… — и как, ты думаешь, отреагируют в полиции на всю эту информацию? — подхватила Иванка.

— Да, действительно, — сказала произнесла Лера, — для этого интересного мужчины из милиции написанный накануне сюжет Иванкиного романа — не доказательство. — Она скептически скривила губы. — Я согласна с вами. Вряд ли убедим милицию начать поиск вора, укравшего картину кисти неизвестного художника, о которой ничего не знаем, и которую никто толком и рассмотреть-то не успел, и при этом будем утверждать, что это — картина Николая Мая… И всего лишь на том основании, что Иванка обо всем этом уже заранее написала в своем романе?

— Ну, наконец-то ты поняла, почему мы не спешим звонить «этому приятному мужчине из милиции», — рассмеялась Иванка. — Сначала надо самим кое-что понять.

— Действительно, зачем обращаться к хирургу с насморком, если достаточно попить чаю с шалфеем, — заключил Валентин. — Итак, наши действия?

— Завтра надо узнать у Гуруджи, где и как он раздобыл эту картину. Думаю, это даст нам ниточку для дальнейшего расследования, — предложила Иванка.

— А давайте-ка сегодня позвонить кому-нибудь из знакомых художников, чтобы уточнить, есть ли у Николая Мая подобная картина… вы хоть помните, что на ней нарисовано? — Валерии хотелось хоть чем-то помочь друзьям в их поисках.

Иванка и Валентин внимательно посмотрели друг на друга, словно пытаясь вместе сформулировать: что же, действительно, было изображено на той странной картине.

— Там было изображено НЛО.

— Какой-то спящий дракон.

— Нет, живой…

— В любом случае, от этой картины веяло каким-то… я бы даже сказала, чем-то потусторонним.

— Да, и у меня — мурашки по коже.

У каждого был свой вариант ответа.

— Гм… — скептически отозвалась Валерия. — Никогда не встречала более ясного и четкого описания произведения искусства.

Иванка набрала чей-то телефон и удалилась, разговаривая с неведомым собеседником.

Валентин открыл ноутбук, стоявший среди чашек на кухонной стойке, и стал гуглить в поисках информации о художнике по имени Николай Май.

Иванка, вернувшись на кухню, доложила о содержании разговора.

— Только что дозвонилась до Вики.

— Это кто? — осведомился Валентин.

— Это Джесси из романа. К сожалению, они расстались год назад. Джесси… вернее, Виктория, даже не помнит, была ли у него картина, подобная этой…

— А может сам Николай смог бы нам помочь? — с надеждой сказала Валерия. — Ну, можно же как-то разыскать его. Все-таки он достаточно популярный художник…

— Увы. — Иванка нахмурилась. — Через пару месяцев после расставания с Джесси… то есть, с Викторией, он уехал. Она не знает, куда.

Какое-то время все они сидели молча.

— Вот оно! — Радостное восклицание Валентина нарушило тишину. — Нашел, ребята! Я даже не ожидал…

Женщины сбежались к нему.

— Вот, — радостно продолжал Валентин, повернув к ним экран ноут-бука.. — Николай Май выставлял свою работу только однажды, в Париже. Вот ее репродукция в недавно изданном им альбоме. Картина называется «Око Дракона».

— Валентин! Давай я тебя поцелую! — Иванка с радостным визгом повисла у него на шее.

И они замерли у монитора.

На экране перед их глазами была именно та самая пропавшая картина…

— Значит, все-таки Иванка оказалась права! Это действительно картина Николая Мая! — прошептала ошеломленная Лера. — Я начинаю тебя бояться. Ты — настоящая Кассандра!

— Да! — тихо сказала Иванка. — Я и сама, честно говоря, этого не ожидала!

— Но если бы ты не придумала этой завязки своего нового роман о художнике, если бы не подтолкнула Валентина к этим поискам, — вряд ли он догадался бы, где искать информацию о… о вполне реальной картине.

Валерия замолчала, полностью погрузившись в созерцание того, что она видела теперь на экране компьютера. Не замечая, как течет время вспять… Какая странная вещь. Причем, сразу не поймешь, что же в ней такого особенного? Действительно, словно в вихре красок проступает летящий дракон.

…И тут она словно провалилась в бесконечно долгий тоннель времени. На нее теплой щемящей волной нахлынули воспоминания детства.

…Сейчас ей предстоит отыграть очередной концерт, которым завершается каждый год в их музыкальной гимназии. Обычный — для других, но не для Леры.

Она ужасно боялась этих концертов. Потому что едва выходила на сцену — начиналось что-то ужасное. Ей казалось, взгляды всех собравшихся в темной яме зала, устремленные на нее из темноты, обжигают, как мороз, что с нее словно кто-то сдирает кожу. Руки деревенели и словно примерзали к клавишам, и ей стоило огромных усилий двигать пальцами с такой же уверенностью, как в классе на обычном уроке.

Ее учитель, пожилой седовласый человек, словно чувствуя, что она сейчас переживает, тихо говорит ей: «те, кто сидит в зале и смотрит на вас — они ведь на самом деле помогают вам, общаясь с вами на невербальном уровне, они сопереживают и сочувствуют…А вы просто-напросто должны подарить им какое-то самое главное свое открытие. Вашу саму-самую секретную тайну… Плохой или грубый человек ее все равно не поймет. Поймут лишь те, кто настроен с вами на одну волшебную струну, кто разговаривает с вами с открытым сердцем, с огромной симпатией.

И вот этот наступивший день концерта. И когда Валерия поднималась по ступенькам на сцену, и перед глазами бежали эти мерцающие, слегка трассирующие дорожки от огней рампы, она окончательно поняла, какую тайну она должна сообщить тем, кто сидел в зале. Да, действительно, Лунная соната, которую она должны была исполнить, была посвящена юной графине Джульетте Гвичарди, в которую был влюблен композитор. До сих пор считалось, что именно она покинула композитора, предпочтя его другому. Но на самом-то деле все было как раз наоборот. Великий композитор просто-напросто…использовал свою юную Джульетту: «Перемена, произошедшая во мне теперь, вызвана милой, чудесной девушкой, которая любит меня и любима мною», писал великий Людвиг ван Бетховен. Но его собственная музыка все же выдала посвященным правду: эта девушка была лишь прикрытием. Она лишь помогла пробудиться необыкновенным, уже почти забытым в его зрелом возрасте эмоциям, и ему удалось, наконец, то, о чем мечтал давно. Поймать этот луч, эту светлую дорожку, возводящую на небеса, в даль, почти недостижимую для простых смертных, туда, где нет страстей, а чувства возвышены до блаженного покоя вечности у престола Создателя.

И это было так прекрасно, что Людвиг практически не заметил, как его покинула юная Джульетта и ушла к графу, а по совместительству, музыкальному администратору и композитору-любителю Венцелю Галенбергу. Девушка была на самом деле лишь ключиком к секретам вдохновения.

А что касается самой Джульетты — что ж, женщины быстро забывают тех, кто изменил им с лунным светом…

…Валерия вдруг услышала собственный голос, напевавший основную тему из второй части «Лунной сонаты». И вовсе не удивилась этому. Ох уж эта «лунная дорожка», бегущая в полночь от сердца к сердцу…

Она взглянула на сидящих рядом людей.

Иванка, полуприкрыв глаза, слегка покачиваясь в такт неведомым мыслям или ритму услышанной ею музыки внутри своей души, а может просто думала о чем-то своем.

Валентин, уставившись в одну точку застывшими, странно поблескивавшими глазами, тоже, по всей видимости, пребывал в далекой нирване.

То ли от голоса Леры, то ли от какого-то внутреннего толчка, Валентин также пробудился.

— Что за черт… — были его первые слова после этих нескольких минут? часов? — А она, эта картинка, признаться, — с доброй чертовщиной. Вчера я ее, честно говоря, и не оценил по достоинству.

— Да, и тебе она тоже такой показалась? — живо переспросила Валерия. Но на самом деле ей самой просто не терпелось поделиться всем тем, что она только что пережила.

— Представляете, я прониклась ее настроением и вдруг погрузилась в такие далекие воспоминания юности!.. Вспомнила, как впервые мне захотелось сочинять музыку…

— А я вот сейчас «впал в детство», — попробовал пошутить Валентин, вспоминая, как только что, словно провалившись в какую-то воронку времени, очутился в далеком детстве.

— Как тебе эта картина? — спросил Валентин у Иванки. — Странная она… Но что-то в ней, действительно, есть.

— Знаешь, меня тоже бросило в детство, — коротко отозвалась Иванка. Затем, посерьезнев, подытожила:

— Итак, у нас у троих возникли детские воспоминания… Интересно. Надо подумать, что бы все это значило… А вообще-то уже поздно. Хватит на сегодня впечатлений. Все остальное — завтра, на свежую голову. А пока — спать, спать, спать…

Легенды знают обо всём

Иванка лукавила. Она вовсе не собиралась спать. Когда Валерия с Валентином ушли, она, убрав посуду, забралась с ногами на огромный мягкий диван, положила на колени ноутбук.

Полуночный Интернет… Что-то в этом есть… ну, что-то почти от полета над гнездом… скажем так, всего человечества, что-то неземное, нереальное. В час, когда весь окружающий мир спит, — твоя мысль летает над землей, вступая в контакт с чужой, не спящей мыслью. И при этом ты толком не знаешь: то ли от инферно, то ли от рая она, эта чужая мысль…

Иванка хотела пошарить по и-нету в поисках информации о картинах-предсказателях, о картинах-знамениях, в общем, о произведениях искусств со странной судьбой.

«Странная судьба предметов искусств». На эту тему выскочило множество статей.

«…Диадема, которую выкопал в Трое Шлиман, оказалась на самом деле египетской. Когда служительница музея, взяла ее в руки и поднесла к свету, то вскрикнула. На ее руках внезапно возник ожог, словно от огня. Дело в том, что эта диадема оказалась в немецком музее в результате кражи».

(Ну, это точно не наш случай. Во-первых, нашей картины я не крала, она попала ко мне случайно, правда, странным путем. Да и Валдис, хоть и чертов охломон, но тоже не вор. Впрочем, завтра расспрошу его о картине поподробнее), — подумала Иванка.

…Чудесное зеркало Бенвенуто Челлини. Сколько оно принесло несчастий красавицам. Особенно тем, кто завладевал зеркалом нечестным путем, стараясь извлечь из той красоты, которую дарило это зеркало владелице, максимальную выгоду. Красотой, да и любой чудесной силой нужно делиться с людьми, дарить ее им.

(Да, эгоизм делает людей настоящими вампирами. Это тоже не наш случай. Я и не собиралась прятать картину от людей).

А вот, кстати, про картины.

…Полотно кисти испанского художника Джованни Браголина"Плачущий мальчик"считается «проклятым». Дело в том, что художник рисовал портрет плачущего ребенка со своего маленького сына. Но поскольку малыш не хотел плакать на заказ, то отец специально доводил его до слез, зажигая перед его лицом спички. Художник знал, что его сын очень боится огня, но искусство было ему дороже… Вот ребенок, а может какие-то высшие силы, и прокляли отца.

Вскоре художник заживо сгорел в собственном доме. И далее наступил ряд зловещих совпадений.

В Северной Англии одно за другим начали гореть те дома, где находились репродукции с изображением плачущего ребенка. И даже один из пожарных инспекторов во всеуслышание заявил, что во всех без исключения сгоревших домах были найдены нетронутым репродукции"Плачущего мальчика"…

(Ну, слава Богу, пожара у меня еще не было, надеюсь, и не будет. Но вот, правда, воры… — да. С этим «повезло»)

…Да, кстати, о знаменитой"Джоконде"Леонардо да Винчи! О знаменитой ее улыбке ходит столько легенд и сплетен о том, что она, мол, не только восхищает, но и пугает людей. История припоминает случай со Стендалем, который, любуясь шедевром, вдруг упал в обморок.

Иванка задумалась. Столько нарыла всего в Интернете, что даже сама растерялась. Но почему, черт подери, с необычными произведениями искусства всегда должно быть связано что-то плохое? Не секрет, что каждый художник просто старается рассказать в своем творении о своей судьбе.

Конечно же, и в этой картине Николая Мая есть частичка личной истории художника. Причем, она каким-то образом касаться и Иванки, раз ей в голову прошлой ночью пришел образ Ника Селены, прототипом которого и был Николай Май, хотя и мало знакомый ей художник.

Иванка мерила комнату шагами из угла в угол.

Как все в жизни переплетено! Как все интересно!

Наверняка есть какая-то разгадка всех событий последних дней, связанная с картиной Причем, разгадка эта где-то совсем рядом.

Единственно, жаль, что нет перед глазами настоящей картины Селены… черт, Николая Мая. Оригинал наверняка смог бы рассказать много больше…

Чувствовала, что на сегодня, действительно, голова уже переполнена информацией. Пора спать…

* * *

…Утро хлынуло в сознание светлой солнечной волной. Иванка нежилась в постели, на которую сквозь кружевную занавесь падали лучи уже вставшего солнца. Она нарочно не закрывала на ночь тяжелые шторы, чтобы ее вместо будильника вовремя будило утреннее солнце.

Сейчас Иванка лежала с закрытыми глазами и просто кайфовала, наслаждаясь моментом, «забыв о тревогах, печалях, разбитых сердцах и любви» — как пелось в одной популярной песне.

Рукой машинально провела рядом по постели, нащупала лежавшую рядом на кровати книгу.

Эта книга, которую Иванка в один прекрасный день откопала среди развалов букинистического отдела, была без обложки, изрядно потрепанная. Сборник легенд древнего народа маару. Тогда, в магазине, она буквально «прилипла» к Сашиной руке. И, едва открыв первую попавшуюся страницу, она поняла, что заберет ее с собой, задавая себе лишь один вопрос: почему то, о чем пишут легенды, мне уже знакомо?

…Сейчас, лежа в кровати, она открыла ее там, где была закладка…

«Царь Аманту был сыном Зара, Бога Огня. В один из дней, когда Бог Огня сражался с Драконом, молния принесла на землю царя Аманта. Он стал основателем династии Заару.…Он взял себе в жены […………….], самую красивую дочь вождя племени маару. И с той поры династия царей-наследников Аманту — Заару прославилась на весь мир. Люди всех племен маару славили своего единого царя Аманту»…

(«Интересно, что все древние писали про «весь мир», имея в виду лишь свою деревеньку, свой островок, в крайнем случае, свою маленькую страну и пару таких же маленьких стран-соседей. Как дети, ей богу»), — рассуждала Иванка, по-прежнему лежа в постели.

«Откуда пришли Ведающие — никто не знает. Некоторые утверждают, что они были всегда.

И были с ними рядом «Знающие», — это те, кто в будущем становился «Ведающими». Они были незаметны рядом с царями рода Аманту. И мало кто знал меру их влияния на царей династии […………….].»…

«…Его звали Акинья, младший Знающий. Он был высок и красив, словно кипарис, и силен, как лев.

И знал он небесные пути Сияющих Птиц, знал их имена: […………….], а также умел укрощать огонь.

И подчинялся ему свет утра и полумрак ночи.

И слушались его птицы, выполняя его приказы, потому что […………….],

И сильно было его влияние на царя Аманту Ш-го.

Но сердце его не умело улыбаться.

Потому и оставался он всего лишь младшим Знающим.

И потому он не был среди тех, кому разрешен был проход через Ущелье»…

(«Господи, как красиво сказано, — думала с восхищением Иванка, — «Сердце его не умело улыбаться…». Ну почему люди сегодня не умеют объясняться так же красиво?!»)

Любовь — не тема для легенд?

В эту утреннюю тишину рассужденья Иванки о метафизике сущего мира были прерваны внезапным телефонным звонком. У Иванки возникло предчувствие какого-то приятного приключения. Не впервой ей удавалось предугадать (правда, всего лишь за пару минут до самого события), — чтó сейчас произойдет.

Да, да, да… Это был именно тот человек, о недавней встрече с которым Иванка часто вспоминала. Хотя это не очень-то было на нее похоже, она была не из тех, кто живет вчерашним днем. Но на этот раз дело обстояло именно так.

Обычно Иванка редко вспоминала о своих маленьких сердечных приключениях, тем более, если встреча была ограничена временными рамками всего лишь одного приятного, но недолгого отпуска…

Но на этот раз звонок пробудил в ее сердце ощущение какого-то мягкого приятного тепла. Ох, как давно она не ощущала в своем сердце это тепло! Для Иванки было открытием, что она, оказывается, на самом деле очень соскучилась по этому почти забытому толчку в сердце.

Голос в трубке напомнил ей о прошлогоднем чудесном летнем месяце на берегу Крита.

— Артик! Рада тебя слышать. — Иванка постаралась, чтобы голос ее звучал ровно и в меру дружелюбно. И не более того. Главное, выдержать те интонации легкого дежурного флирта, оставшиеся после незабываемого месяца под палящими лучами южного солнца, под звуки экзотических флейт и щемящих струнных инструментов, названия которых не выговорить, под мелодии, заставляющие трепетать и волноваться сердца в предчувствии любви.

— Рада, что ты меня помнишь, красавица! — в тон ей ответил невидимый собеседник.

Иванка радостно засмеялась.

Именно эту игру в охотника-добычу она и затеяла на лазурном берегу Эгейского моря со своим новым знакомым. И была эта игра настолько увлекательна, что Иванка, забыв о времени, застряла на этом острове на две недели дольше, чем планировала. Забыв и про договор с издательством, и про недописанную концовку последнего романа «Черный ветер», и про все прочие свои дела.

И сейчас за какое-то короткое мгновение перед мысленным взором Иванки словно оживший пресловутый «25-й кадр», — как одно мгновение, промелькнули те волшебные летние дни…

…Экскурсовод предупредил, чтобы все, кто завтра отправляется на экскурсию, одели удобную, легкую, не спадающую с ног обувь, потому что им предстоит много ходить по каменистым горным тропинкам.

Иванка по обыкновению прохлопала эту информацию, и назавтра надела то, что было под рукой — обычные босоножки. Но на головокружительных крутых тропках по чертовым скалам, с высоты которых, правда, открывался сумасшедше прекрасный вид на бухту, Иванка поняла, почему экскурсовод предупреждал их об «удобной и не спадающей с ног обуви».

Вдоль тропинки, по которой они взбирались на вершину скалы, тянулись деревянные, отполированные множеством рук перила. Внизу зиял крутой обрыв, усеянный камнями. И когда из-под ног человека, взбирающегося по тропинке, вырывался камешек, — то несся, всё ускоряясь, в бездонную пропасть, увлекая за собой по пути много других камешков, превращаясь в несущуюся со скоростью экспресса маленькую лавину.

Иванка чуть не поскользнулась на камешке, он выстрелил из-под подошвы, падая вниз. Взгляд Иванки последовал за ним. На какое-то мгновение, ее воображение рванулась вслед за падающими вниз камешками. Закружилась голова. Иванка пошатнулась, и вслед за камешком с ноги прямо в зияющую пропасть свалилась и ее босоножка.

Она оцепенела от ужаса, вцепившись обеими руками в перила.

И тут чья-то теплая, крепкая рука обняла ее за талию.

— Все в порядке, — услышала она довольно приятный мужественный голос.

Этого высокого худощавого мужчину она видела впервые. По крайней мере, до этого он никак не выделялся в толпе туристов. А народу действительно в это день на экскурсии было много. Невесть каким образом оказавшись теперь с нею рядом, он мгновенно среагировал, придя к ней на помощь.

— Артур Эванс, — представился мужчина.

— Как? Неужели тот самый? — опешила Иванка.

— Почти…

Он засмеялся, обрадовавшись, что они поняли друг друга с полуслова.

Да, «Иванов» — это, действительно, почти «Эванс» — долго потом подначивала его Иванка.

Иванке понравилась его мгновенная реакция, когда он поддержал ее на краю опасной тропинки. А также изрядное чувство юмора. А более всего — общие увлечения.

Дело в том, что еще в детстве она, прочтя в книге об открытиях английского археолога и ученого, Артура Эванса, археолога-любителя, купца Шлимана, исследователя-лингвиста Майкла Вентриса, — бредила крито-микенской культурой, расшифровкой древнейших табличек, найденных когда-то на острове. Она тогда искренне верила, что таинственные надписи скрывали самые сокровенные тайны человечества, которые еще предстоит открыть.

И в то время, как ее друзья гоняли на скейтборде по тротуарам, проводили время на вечеринках и дискотеках, вечерами торчали у телевизоров, Иванка в свои четырнадцать «зависала» над довольно серьезными книгами по археологии, истории письменности, углублялась в жизнеописание таких ученых-авантюристов, как Шлиман и Эванс…

И сейчас она приехала сюда, на Крит, не только потому, что захотелось вырваться из надоевшей богемной среды с ее ленью, придуманными приключениями, дымом сигарет за традиционным бокалом вина на заваленном окурками столе. А еще и потому, что вдруг проявилась детская тоска по нераскрытым тайнам человечества. Захотелось погрузиться в тишину критских дворцов и лабиринтов.

И эта неожиданная встреча…

Оказалось, что они оба, как Артур Иванов, так и Сашка Панкевич вырвались из своей обыденной колеи с одной целью: побыть какое-то время, мягко говоря, никем, полежать с голым пузом на пляже, не думая о работе, одним словом, освободиться «от собственной важности» и каких бы то ни было примет надоевшей цивилизации.

Иванов, которого она так и продолжала звать «Артур Эванс», напоминал Иванке охотника, траппера. Мягкая, словно крадущаяся походка — словно гепард на охоте. Его привычки тоже, казалось, выдавали в нем охотника: привычный жест — мягко выбрасывать вперед длинную кисть руки, словно бросая бумеранг.

Гепард, который отдыхает, — подумала Иванка об Артуре.

И на той тропинке над пропастью, спасая босые ноги Иванки от острых камешков, он на руках переносил ее через каменистые отрезки тропинки, потому что иначе Иванка босиком не поспевала за всеми. Пока она не купила себе сандалии на торговых развалах около ближайшего поселка.

А потом… А потом было великолепное жаркое лето, гонки на водных велосипедах, когда они, словно дети, смеясь, старались протаранить друг друга.

…Вот они в кафе под названием, конечно же, «Одиссей», лениво потягивают из высоких бокалов отличное красное вино под плеск прибоя на морском берегу, и она читает Артуру из «Одиссеи» Гомера:

«…Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный,

Тучный, отвсюду объятый водами, людьми изобильный;

Там девяносто они городов населяют великих.

Разные слышатся там языки: там находишь ахеян

С первоплеменной породой воинственных критян; киконы

Там обитают, дорийцы кудрявые, племя пеласгов,

В городе Кносе живущих…»…

…Еще один вечер на уютной маленькой набережной городка. От нечеткого света ночных фонариков набережная кажется таинственной и незнакомой. Из маленького тростникового кафе доносится хрипловатый, взволнованный, берущий за живое, голос певца, немолодого полноватого грека. Сверкая очами, наполненными влагой, он страдает: «Белый парус уже не уносит нас вдаль, и угасла любовь, накатила печаль…».

Артур, зная греческий, нашептывает ей на ухо перевод песни.

От этой песни, доносящейся из кафе, почему-то щемит в горле, непонятно почему становится жалко самого себя. Но здорово, что рядом есть крепкое плечо мужественного спутника.…Это так кстати!..

Ивонка и Артур сидят на берегу напротив кафе, на лежаках у моря, свесив ноги в воду, болтают ими, наблюдая, как разбегающаяся рябь колышет отражение береговых огоньков в воде.

…Ночное купание в теплой воде. Она настолько теплая, что, кажется, и воды-то вовсе нет, а есть только кожа обнаженного тела, которая ощущает эти сильные, мягкие, невидимые, нежно обнимающие руки…

Иванке нравился этот человек, его независимость, та внутренняя свобода, которую она очень ценила в людях. Да, именно эта внутренняя свобода гонит людей в дальние странствия, толкает на незабываемые приключения, не дает надолго приземлиться, обосноваться на одном месте. Именно эта свобода позволяет людям совершать великие открытия, вершить великие войны…

В общем, у Иванки была целая философия на эту тему.

Да и сама она была по характеру, пожалуй, такой же охотницей.

Артур как-то мимолетно вспоминал о своем участии в экспедиции «Витязя» в Средиземном море.

А Иванка в ответ ему врала, что работает в издательстве корректором.

И от этой полуправды ей было волнующе весело…

В это критское лето они, взяв напрокат машину, изъездили многие древние городки и поселки острова, величественные руины Фестской крепости высоко в горах, где время казалось совершенно призрачным и условным, развалины Кносского дворца, повествующие о том, как приходили сюда, в эти края, волна за волной, народы, разрушая то, что строили до них другие.

…После купанья в теплой голубой лагуне, они ночуют в одной из карстовых пещер острова, которые, казалось, еще хранят в своей непроглядной глубине шум шагов пиратов, которые совсем-совсем недавно, всего пару-тройку столетий назад, останавливались здесь, устроив засаду на мореплавателей, высаживающихся на обманчиво спокойный берег лагуны..

— Кап-кап… — тихие равномерные звуки в глубине пещеры кажутся отзвуком чьих-то крадущихся шагов.

* * *

Расставались они так же весело, как и проводили время на острове.

Что могут сказать друг другу два охотника? Никто из них ни хищник, ни добыча. Не было победителя или жертвы. Они сыграли в эту игру на равных.

Правда, потом Иванка не раз порой с очень теплым чувством, которое в другом случае могло бы показаться тоской-печалью Пенелопы по своему Одиссею, — нет-нет, а и вспоминала об Артуре и о волшебном лете на Крите.

…И теперь этот неожиданный звонок. Хотя она даже не помнила, когда успела дать ему свой номер? Но в любом случае, была рада снова услышать его уверенный голос.

— Да, конечно, мой ангел. Мы можем встретиться в арт-клубе «Лабиринт». — Иванке захотелось показать ему что-то исключительное, чего он еще в своих экспедициях не видывал, — а именно — местную артистическую богему. Тем более, что сегодня в клубе выступала Валерия с презентацией своего нового авторского альбома.

Они договорились встретиться на площади Трех фонтанов.

* * *

…Только сейчас, сидя рядом с Артуром в полутемном зале за маленьким столиком на двоих, потягивая терпкое красное вино, почти такое же, как полгода назад на Крите, Иванка заметила легкую седину на его висках. Летом же на его посветлевших от солнца пепельных волосах седины вовсе не было видно.

И еще — легкие морщинки у уголков губ.

«Ого, все-таки оставила свой след долгая и нелегка жизнь охотника за тайнами, полная приключений, труда и волнений», — подумала Иванка.

— А ты почти не изменилась, — ответил Артур, словно угадав, о чем мысли Иванки.

«А может, действительно, угадал?» — подумалось ей.

— Тут очень даже неплохо, — Артур огляделся по сторонам. Но что-то в его поведении выдавало напряжение или неловкость.

«Вольному охотнику тесно в закрытом помещении», — решила Иванка. Она уже знала, что он только что вернулся «с поля», — то есть, из очередной экспедиции, где занимался своей — (Иванка с трудом выговаривала это слово) «палеогеоморфологией», — господи, каких только наук ни придумали люди!»

— Это тебе, — Артур протянул ей что-то в прозрачном пакетике.

— Господи!… — Иванке на мгновение показалось, что это тот самый знаменитый «фестский диск», который они с Артуром видели в археологическом музее Ираклиона. Даже мелькнула сумасшедшая мысль, что Артур ради нее ограбил музей…

«Придет же в голову такое!…».

Но нет, музейным экспонатам суждено было остаться в целости и сохранности. А этот диск был лишь копией того самого, знаменитого фестского диска, — с тщательно оттиснутыми значками-иероглифами на обеих сторонах.

Ивонка, не обращая внимания на окружающих, бросилась Артуру на шею.

— Ой, ну какой ты молодец! — Она чмокнула его в слегка небритую щеку.

…Когда они полгода назад приехали с Артуром в знаменитый археологический музей, то сразу поспешили к заветной реликвии, увидеть которую собственными глазами ей хотелось очень давно. Это был один из самых загадочных и знаменитых экспонатов — фестский диск: терракотовый круг диаметром около 15 см, на котором с обеих сторон на неизвестном языке внутри спирали были оттиснуты иероглифы.

— Самое замечательное, — тихо говорила тогда Иванка Артуру, созерцая таинственные надписи, — что на этом лихом перекрестке цивилизаций найдено и расшифровано многое. Почти все. Но эти письмена не только не поняты, но и даже неясно, чтó это: молитвы, календарь, заклинания…

— Да, в этом случае даже мой знаменитый предшественник и почти однофамилец, «тот самый» Артур Эванс был бессилен объяснить содержание этого диска. Все, что он смог сделать с ним — от руки перевел все рисунки с диска на бумагу.

— Говорят, рукой художника водит сам Бог… — вставила Иванка. — Наверно, в процессе вот такого рисунка, ему в голову приходили и какие-то догадки, о которых он никому не говорил.

— Не исключено. Потому что он долгое время не публиковал эти рисунки, не давал в открытую прессу даже фотографий диска.

…Иванка с Артуром на какое-то время погрузились в воспоминания. Скорее всего, перед их глазами проходили одни и те же картины того жаркого лета, которые вызывали теперь на их щеках еле заметный румянец…

Иванка любовно поглаживала пальцами выпуклые линии на диске. Артур молча смотрел на нее.

Полет их фантазии, уносивший в прошлое, был прерван громким возгласом:

— Дорогие мои! Здравствуйте! Я счастлива, что вы снова со мной.

У рояля, стоявшего на небольшой площадке в центре зала, появилась Валерия. Она была в привычном для нее развевающемся наряде. Лера любила этакие летящие, «льющиеся» одежды, они скрывали ее полноту и были достаточно эффектны для сцены.

После некоторого возбуждения в рядах спокойно сидящей публики, в виде небольшого рокота тихих приветственных слов, Валерия продолжала:

— Посмотрите сюда, дорогие мои.

Она театральным жестом указала на Иванку.

— Перед вами чудесный автор многих стихов, — я даже не могу сказать «текстов»… ведь я пишу песни только на стихи серьезных поэтов.…Ну, вы меня понимаете…

В ответ прозвучали сдержанные аплодисменты, что, впрочем, услышать от искушенной клубной публики было вообще-то редкостью.

Иванке, в глубине души чертыхаясь, пришлось привстать и поклониться. Черт бы побрал эту Леру. Не прийти на ее презентацию — обидится, — все же подруга. А придешь — нарвешься на такой вот спектакль. А ведь так хотелось тихо, спокойно посидеть со старым другом в уютном, привычном месте, не привлекая особого внимания.

— Да ты у нас, оказывается, знаменитость, — с улыбкой заметил Артур.

Иванка вспомнила, что несколько месяцев назад рассказывала ему о работе в издательстве, кажется, говорила, что она — корректор?

— Лера — моя давняя подруга, мы когда-то написали с ней несколько песен…

Иванка внимательно слушала Валерию, невольно отбивая ногой ритм, — песни Леры ей всегда нравились. В них был какой-то особый магический ритм. Кто-кто, а Лера умела своей музыкой задеть за живое.

— Я сам сделал этот диск, — вдруг невпопад тихо сказал Артур, заметив, что Иванка по-прежнему держит его в руках.

Иванка смутилась, что случалось в ее жизни нечасто.

Какая-то теплая волна поднялась в душе. Иванка положила ему руку на колено. Словно они только сейчас поздоровались после долгого перерыва в несколько зимних месяцев…

Затем она незаметно отключила в сумочке свой телефон.

А потом они поехали к ней домой.

В эту теплую ночь с балкона можно было любоваться огромным бледным лунным диском. И снова, как и тем жарким кипрским летом, они не размыкали до утра жаркие объятия, догоняя друг друга, — два охотника, две добычи древнего бога любви Гимерота…

* * *

Под утро Иванке неожиданно приснился странный, очень четко запомнившийся сон.

…Темный зияющий грот пещеры. В углу пещеры, в самой темной ее части, сидел седовласый старец.

Хотя на самом деле лишь совершенно белые, ниспадающие мягкой волной на плечи волосы, создавали впечатление, что это убеленный временем старик.

Когда он поднял голову, — глаза его заблестели каким-то озорным, мерцающим светом, словно яркие угольки. Движения человека были медленны, казались неуверенными. Ничего удивительного. Ведь он только что вернулся из путешествия по Ущелью. И лишь теперь его светящееся тело соединилось с его физическим телом, которое все это время оставалось неподвижным в этой пещере под неусыпной охраной.

Старший Ведающий Самата был не один. Он поднял голову и посмотрел на, подошедшего к нему человека, который нес в руках только что приготовленный, еще дымящийся настой из горных трав: парты, магдала, и волшебного цветка астару, сорванных в ночь самой полной луны, в самый длинный месяц лета, после появления первой росы. Звали человека Влка, — Первый Хранитель.

Старшего Ведающего Самату мало кто из простых людей мог лицезреть воочию. Много дней и ночей он проводил в самади, после чего появлялся во дворце Амату с новыми пророчествами.

И лишь его личная охрана — Первый Хранитель по имени Влка мог видеть его уход в Ущелье и его приход из Ущелья.

Влка поклонился Самате и передал ему напиток. Вся фигура его выражала почтение, но держался он с несомненным достоинством. Это был храбрый воин, посвященный в тайную жизнь высших жрецов. Его походка выдавала хорошее происхождение. Несмотря на то, что он служил Старшему Ведающему, он не забывал о том, что он воин, охотник, как и его далекие предки, вольные люди. Обо всем этом говорила его мягкая поступь, он ступал мягко, как гепард. Его жесты также были сдержаны, длинную кисть рук выбрасывал вперед свободным жестом, словно «выстреливал»…

Иванка словно наяву видела лицо этого человека с длинными, чуть седоватыми волосами.

И оно казалось ей удивительно знакомым…

— Меня очень беспокоит Акинья….

* * *

Иванка задыхается от того, что в пещере слишком душно… И лишь прикосновение к чьей-то руке слегка успокаивает, давая возможность вернутся…

Она внезапно просыпается, — тело влажно от пота.

Рядом бесшумно спит человек, которого, как ей кажется сегодня, сейчас, в этот миг, — она любит.

Дыхание ее понемногу успокаивается.

Надо же, как все смешалось в одну кучу, фантазии, реальность, легенды и быль… Не иначе, виновато полнолуние.

Артур, как истинный охотник просыпается быстро и бесшумно. Вот только что она слышала его легкое дыхание, — и вдруг стало тихо…

Она ближе придвигается к нему, кладет ему голову на плечо. Оно кажется ей таким надежным…

Тот, кто распутал этот клубок

За задвинутыми шторами понемногу светлеет. Правда, пока еще не видно, встало ли солнце. Но еще очень рано, настолько рано, что время еще не угадывается.

Но что-то в этой тишине беспокоит, нарушает тишину. Вроде как мышь скребется, — так кажется Иванке. Этот непрерывный легкий шум не дает снова заснуть.

…Звук настораживает. Ясно слышно, как что-то незнакомое, инородное вторглось в утреннюю гармонию и тишину. Иванка подхватывается, садится на кровати.

Да, уже видно, как пробивается в уголке окна солнечный свет. Артур еще крепко спит.

Кто-то явно скребется в коридоре. Она осторожно встает, накидывает халат, и осторожно, как кошка, которая собирается напасть на скребущуюся в коридоре мышку, медленно начинает двигаться вдоль стены спальни к двери, ведущей в коридор.

В коридоре никого… Но вот во входную дверь извне кто-то явно скребется.

Иванка распахивает двери.…И даже не удивляется.

Конечно же, это Гуруджи. С весело поблескивающими глазками, вполне живой и здоровый. Правда, с двумя пластырями — на лбу и чуть выше правого виска.

— Ну слава богу! — улыбнулась Иванка. — Тебя уже отпустили из больницы?

— Да. Вчера. — Гуруджи был рад жизни и вполне готов ко вниманию всех желающих к своей не самой скромной особе.

— Ну, заходи, — Иванка проводила Валдиса, естественно, первым делом, на кухню. Она была рада, что этот вполне тихий день с утра складывается наилучшим образом. — Я пока оденусь, а ты намажь бутерброды и включи чайник.

Иванка знала, что Гуруджи справится и без нее.

Вместе с тем ей было совестно, что за своими личными, хоть и довольно неотложными делами она совсем забыла о многострадальном друге, лежавшем в больнице в полном одиночестве без должного ухода и внимания друзей.

Ах да, она ведь отключила телефон, и поэтому словно выпала из потока событий, потеряв ощущение времени. Пора, пора возвращаться в эту привычную жизнь, как бы тебе ни было хорошо в нирване.

Когда она вышла из ванной, квартира уже была наполнена запахом кофе, а из комнаты слышался разговор.

В гостиной Иванка застала Гуруджи с уже успевшим одеться Артуром.

— А где Валентин? — невинно спросил Гуруджи у Иванки.

— А почему ты решил, что его по утрам нужно искать у меня? — парировала она.

Артур сидел в глубоком кресле. Вокруг него, кругами, как охотник вокруг дичи, ходил Гуруджи, и у Артура впервые за то время, что она его знала, был вид загнанной в угол добычи.

«Бедняга, — подумала Иванка, — легко переносит трудности, к которым привык: опасные переходы в горах, пустынях. Траншеи раскопок, кропотливый труд, авиасъемки, карты древних государств, клады, захоронения. Но с нашей богемной братвой не всегда бывает так же просто и легко».

Она присела на ручку кресла Артура, обняла его за плечи.

— Это мой старинный друг и коллега Гуру… э-э-э, просто Валдис, — представила она Артуру Гуруджи. — Его только что выписали из больницы после ужас-с-сной травмы головы… почти несовместимой с жизнью.

Иванка надеялась, что этого вполне хватит, чтобы объяснить странную манеру поведения Гуруджи и его привычку вторгаться в чужие дома, да и вообще в жизнь своих ближних, как к себе домой. Но она явно ошибалась.

Гуруджи хитренько хихикнув и подмигнув Иванке обоими глазами по очереди, парировал:

— Ну, моя травма, все же оказалась не смертельной, слава богу. Думаю, нападавшим тоже досталось от меня на орехи. А у Валентина ведь есть ключ от твоей квартиры, я знаю… Я сначала думал, что это он там, в спальной.

Гуруджи трудно было сбить с выбранной им темы.

Иванка многозначительно кашлянула, сделав Валдису страшные глаза. Но до Валентина все доходило как до жирафа.

— Хочешь перекусить? — спросила Иванка у Артура. — Пойдем, — не дожидаясь ответа, потащила его за руку на кухню. — Могу тебе сделать яичницу, или что-то посущественнее. Не обращай внимания на Валдиса, он всегда такой странный. Хотя, в общем-то, добрый и забавный. У него была такая тяжелая судьба!

— Оно и видно, — вяло отозвался Артур.

Иванка заботливо соорудила ему пару бутербродов с колбасой, случайно оказавшейся в холодильнике. Оглянулась на дверь кухни: как правило, почуяв запах колбасы, Гуруджи тут же появлялся на пороге. Но тот подозрительно затих в комнате. Иванка уже решила, что Гуруджи по своему обыкновению бесследно испарился, не прощаясь, но он вскоре нарисовался в дверях.

— А я слышал, что на тебя тут тоже было нападение… кто-то влез в твою квартиру, — Валдис произнес это с ударением, почему-то выразительно глянув на Артура, — и украл мою картину.

— Да уж. Выходит, не только тебе одному досталось на орехи из-за нее. Кстати, у «твоей» картины очень странная судьба, заметила Иванка. — Почему-то у всех, к кому она попадает, начинаются проблемы.

— Постой-ка, — Гуруджи быстро вышел из кухни.

Не успели они опомниться, как он появился снова, а в руках у него была… та самая картина Николая Мая «Око Дракона»! Все тот же размытый полукруг, похожий на странное животное, присыпанное разноцветными листьями. Да, да, это была та самая картина, которую Гуруджи несколько дней назад подарил Иванке.

— Где ты ее откопал?

— Да у тебя за шкафом… — Гуруджи хитро усмехнулся.

Иванка по-прежнему ничего не понимала.

Гуруджи был счастлив вниманию к себе, и загадочно улыбался.

Иванка слегка шлепнула его ладошкой по затылку, чтоб направить его мысль в нужное русло и активировать речь.

— Это я… — вставил Гуруджи.

— Что «ты»? Это ты ее украл у меня?

— Почему украл? — обиделся Гуруджи. — просто позавчера, когда я принес тебе эту картину, — вы собирались уходить. И поэтому бросили ее, где попало, даже на стену не повесили. Вот я, уходя, и засунул ее за шкаф. Меня еще мама учила: особо ценные вещи нужно прятать за шкаф, потому что там никто не догадается искать. Выходит, это и в самом деле помогло?

— Похоже, вы тут не скучаете. Если не секрет, о чем речь? — спросил Артур.

— Речь о… картине, — пояснил Гуруджи, провожая глазами последний кусок бутерброда, который исчез во рту гостя Иванки, — …со странной, как выразилась Иванка, судьбой. Это я подарил ей эту картину.

Артур внимательно вгляделся на картину.

— Действительно, похоже на дракона, — отозвался он наконец. — Она похожа на дракона, закрученного в спираль.

Артур говорил сейчас медленно, невыразительно, и производил впечатление медиума, находящегося в фазе активного сна.

— Да, спираль… Она тут четко различима, — продолжал он. — Кстати, спираль символизирует то же, что и лабиринт. Может являться изображением вращающегося небосвода, движения Солнца, смены времен года, вращения земли…означает плодородие и динамический аспект бытия. Как вихрь или водоворот, спираль отождествляет великие созидающие силы… это символ энергии в природе!

Иванке не доводилось еще видеть Артура в таком состоянии. Он явно сел на какой-то свой конек. Может, он еще и медиум?

— Этот символ — спираль — связан с solve et coagula в алхимии. Может также быть символом пламени и огня, как в символике кельтов.… Похоже, у этого шедевра действительно интересная судьба, — задумчиво заключил он.

Что видит Око Дракона

Во входную дверь уже должно быть минут с десять кто-то настойчиво звонил. Но присутствовавшие на кухне были настолько увлечены созерцанием и обсуждением загадочной картины, что эти настойчивые звонки долго не доходили до их сознания.

Наконец до Иванки дошло, что, возможно, к ней рвется еще один непрошенный посетитель, и она пошла открывать двери.

На пороге стоял Валентин. А с ним еще двое молодых людей с одинаковыми выражениями лукавства, озорства и любопытства на лицах. Это были «варяги», «лит.пацаны», о которых вспоминал пару дней назад Валентин. Начинающие писатели Аменхотеп и Иракли.

Были ли это их настоящие имена — Иванка не знала. Возможно, это были псевдонимы. Но по большому счету это никого не интересовало, так как ни их имена, ни псевдонимы пока еще не были известны на вершине литературного Олимпа.

Этих ребят им когда-то порекомендовали в издательстве, которое уже три года работало с Иванной Панчовски. Лит.пацаны там выполняли разные мелкие задания — от подбора нужной информации по теме, — до дописывания эпизодов, если писателю самому по какой-то причине влом было это делать.

Как догадалась Иванка, Валентин притащил пацанов, чтобы вместе с ней подвигнуть и настроить их на создание концовки романа, который она задолжала издательству.

— Ну, рад, что всё в порядке и все живы, — воскликнул Валентин с порога. — А то я уже начал волноваться. Твой телефон не отвечает, наверно, забыла зарядить?

— А у нее гости, — как всегда невпопад встрял в разговор Гуруджи.

— Да я уже вижу… — парировал Валентин, но вдруг, заметив посреди кухни стоящую на стуле картину, замер на полуслове.

— Ни фига се!… — только и смог произнести он. — Пока меня тут не было, у вас каким-то чудом эта картина нарисовалась снова? Что за чудеса?

— Да это все Гуруджи. В тот день, когда он ее притащил, — мы собирались в город. И Гуруджи перед уходом, никому ничего не говоря, засунул ее за шкаф, чтоб, как он выразился, — «она не пропала»…

— Как в воду смотрел! — засмеялся Валентин. — Не зря говорят, что у первобытных людей интуиция развита гораздо сильнее, чем у цивилизованного человека.

Гуруджи засопел, пытаясь уловить скрытый смысл комментария Валентина, но такое напряжение сил мысли оказалось для него слишком утомительным, и он вскоре оттаял и, как ни в чем не бывало, улыбнулся.

— Вот так вот я и спас ценное произведение искусства, — с гордостью провозгласил он.

Валентину нечем было крыть.

Иванка краем глаза заметила, как Артур вдруг застыл, по-прежнему продолжая сидеть спиной к присутствующим. Он один оставался неподвижным, словно всецело погрузившись в созерцание картины.

— Класс! Отпад! — воскликнули по очереди Аменхотеп и Иракли, разглядывая картину и комментируя свои впечатления от нее.

— Затягивает…

— Что-то в этом есть… Словно драконий глаз. Говорят, есть такой минерал, «Око дракона». Когда долго вглядываешься в него — там открывается почти бездонная глубина. Третье измерение. В древности этим минералам поклонялись, как средоточию магических сил…

«Да, мальчишки не так глупы, как кажутся на первый взгляд», — подумала Иванка.

— А она, кстати, и называется «Око Дракона», — вставил Гуруджи.

— Спорим, у нее наверняка непростая судьба?

— А вот нам сейчас Гуруджи о ней расскажет…

Иванка оттягивала тот момент, когда ей надо будет представить присутствующим Артура. Да и тот, судя по его напряженной фигуре, вовсе не был расположен сейчас общаться с шумной компанией. Иванка не без основания полагала, что Валентин будет ей потом читать мораль, что она еще та ведьма, что не должна отключать телефон, учитывая все последние события, и вообще эгоистка…

Он порой бывает таким занудой!

Валентин в это время полез в шкафчик за кофе. И молчание его, действительно, было весьма красноречивым.

Кто-то дотронулся до рукава Иванки. Артур, судя по всему, под шумок уже собрался уходить. Он увлек ее в прихожую. Обнял. Она почувствовала в своей руке бумажный квадратик.

— Тут мой телефон. Не хочу вам мешать. Кроме того, у меня сегодня дела.

Иванка только вздохнула и красноречиво развела руками.

Но то, что он оставил ей телефон, говорило о многом.

Закрыв за Артуром дверь, Иванка вернулась в кухню.

— Ну вот, наконец, здесь остались только свои! — провозгласил Гуруджи. — Пора доставать коньяк.

— Рано, — сурово парировал Валентин. — К тому же ты забыл его захватить с собой. Давайте все же выслушаем историю этой восхитительной картины? — Где ты ее раздобыл?… Кстати, куда умчался этот странный гость? — перебив сам себя на полуслове, он повернулся к Иванке. — У меня странное ощущение, что я его знаю. Жаль, не успел рассмотреть… А ведь мог бы поклясться… почти со стопроцентной уверенностью… он очень напоминает моего бывшего одноклассника, Эдика Скрипку.

— Эдика? — А вот и мимо! — ответила Иванка, думая, как переключить мысль Валентина на что-то другое. — Нам всем, полагаю, не терпится, наконец, побольше узнать о нашей картине.

Все уставились на Гуруджи.

А тот кайфовал из-за того, что снова все внимание сосредоточено на его персоне.

— Все началось два месяца назад, — начал он, — когда я продал свою отличную, почти новую индийскую духовую гармошку, которую раздобыл в прошлом году на гавайском рынке. Я ее продал своему приятелю, — ну вы его знаете, это антиквар Мехлис. Ваня Мехлис. Он…

— Вернемся к нашим баранам, — Валентин попробовал вернуть его к картине.

— Так вот этот Ваня Мехлис, не рассчитавшись со мной, неожиданно пропал. И его жена, вернее, подруга Лора, отдала мне эту картину, которая лежала у Мехлиса в задней комнате.

— И что сталось с этим антикваром? — заинтересовалась Иванка.

— Лора до сих пор не знает, где он сейчас, но считает, что он не пропал, а просто уехал к родителям после того, как они поругались, — ответил Гуруджи.

— А как картина попала к Мехлису? Кто был ее хозяином до этого? — спросила Иванка.

— Когда Лора, подруга Ивана, предложила мне картину вместо денег, я, конечно, спросил, откуда она? А вдруг оставлена в залог? Мне не нужны потом сложности…

— И что же?

— Ее и вправду оставляли в залог. Но потом за ней никто так и не пришел. Лора сказала, что я могу ее оставить себе как оплату за мою гармошку. Таким образом, у Мехлиса будет одним долгом меньше.

— Так что же получается, — прервал молчание Аменхотеп, — выходит, что те, кто владел картиной — рано или поздно исчезают? Сначала художник, затем, тот, кто оставил ее в залог, потом, хозяин лавки?…

Иванка зябко передернула плечами. Встала, нашла среди дискет, валявшихся на подоконнике, запись последних творений Валерии и вставила его в проигрыватель.

Музыка сразу овладела всеобщим вниманием. Все-таки Валерия была прекрасным композитором. И ее музыка, равно как и чудесным образом появившаяся снова картина, словно дополняли друг друга, овладев слухом и зрением всех, кто здесь находился.

Гуруджи в ритм музыке задумчиво то открывал, то закрывал дверь огромного, но почти всегда пустого Иванкиного холодильника, словно надеясь на волшебство, состоящее в том, что при новом открытии дверцы холодильник вдруг окажется набит вкусной снедью.

Иванка молча вглядывалась пустыми глазами в потемневшее небо за окном, за которым еще не зажглись фонари.

— А вот и нет! — вдруг сказал Гуруджи.

— Что? — вздрогнул Валентин, пробудившись от размышлений.

— А? — вскинула голову Иванка.

Аменхотеп и Иракли дружно уставились на Валдиса.

— Сколько уже дней у нас картина? — спросил Гуруджи.

Присутствующие не понимали, о чем он.

— Уже дней пять, — торжествующе произнес Гуруджи. — И кто-нибудь исчез? Как бы не так! Правда, ее пытались украсть и у меня, и у Иванки, и у Мехлиса. Но — не удалось!

— Допустим, что это одни и те же злодеи, но лишь — допустим. Мы не можем знать этого наверняка, — отчасти согласился с ним Валентин.

— И что ты хочешь этим сказать? — спросила Иванка.

— А просто они не на тех нарвались! — торжествующе закончил Гуруджи. — Мы их объегорили! Мы им оказались не по зубам!

Это его категоричное заявление, кажется, и в самом деле немного разрядило обстановку. Гуруджи порой бывал таким наивным, но тем не менее…

Все на самом деле сложнее, чем кажется

Когда Гуруджи отправился домой, Валентин послал Ираклия за парой бутылок красного вина, и весь вечер они с Иванкой наставляли молодых литераторов, какой должна быть концовка «Черного ветра», последнего романа Иванки Панчовски.

Лит.пацаны согласно кивали головой, уминали с неимоверной быстротой пиццу, запивая ее красным сухим.

В общем, этот вечер закончился на удивление спокойно, без приключений.

Затем, когда уже ушли и лит.пацаны, Валентин поставил еще раз новый, недавно записанный диск Валерии. Музыка и в самом деле была хороша, хотелось слушать еще и еще. Особенно вторая часть рондо, очень спокойная, светлая, со внутренней едва заметной улыбкой.

Иванка сидела рядом на диване, молча смотрела на загорающиеся по очереди фонари и звезды за окном.

Слишком много событий за один день. Ничего говорить и обсуждать ей уже не хотелось. Хотелось просто помолчать с закрытыми глазами, ни о чем не думая.

Быстро темнело, но они не зажигали света, довольствуясь быстро меняющимися оттенками вспыхивающих фонариков за не занавешенным окошком.

— Так что с тобой происходило в эти последние пару дней? Я уже Бог знает что передумал, — спросил вдруг Валентин, — телефон твой не отвечал. И только Лера знала, что позавчера ты была с каким-то приятелем в арт-клубе.

— Неплохая музыка, — невпопад ответила Иванка, теребя бахрому на диванном покрывале.

— Так что это за… охотник за змеями? — не успокаивался Валентин.

— Ты что, отец мне, или брат? — по-прежнему вяло попыталась возразить Иванка, хотя было видно, что ее мысли сейчас где-то очень далеко.

— Я просто опасаюсь, как бы этот твой новый знакомый тоже не оказался каким-то образом замешан в эти приключения с картиной. Ты давно его знаешь?

— Ревнуешь? — довольно нахально спросила Иванка.

— Размечталась! Просто этот человек… жаль, не рассмотрел, не поговорил с ним. Но, по крайней мере, он хоть не похож ни на культуриста, ни на тренера по фитнесу. Уже одно это хорошо. Он очень напомнил мне… ах да, я тебе уже говорил. Я мог бы поклясться, что это вылитый Эдик…

— В таком случае, почему он тебя не узнал? Да и зовут его вовсе не Эдик.

* * *

…Иванке в эту ночь снова приснился зеленовато-коричневый водоворот из листьев, плавающих на воде и увлекающий в свою влажную и теплую глубину. (В глубину тоннеля, похожего на глубокую пещеру).

И она провалилась — то ли в этот водоворот, то ли в сон.

…В этой темной, теплой, парной глубине — то ли тоннеля, то ли пещеры клубился теплый туман и почти ничего не было видно. Лишь впереди нечетко поступало что-то вроде решетки. А из-за нее, из-за этой решетки на нее смотрели чьи-то глаза. Она вглядывалась в полумрак. Из тумана выступило лицо. Это… Николай Май! Где это он? В пещере? Что это за решетка? Тюрьма?

Конец ознакомительного фрагмента.