Эмили и Волшебное Королевство

Луна Ашборн

Сказка, в которой путь не менее важен, чем то, куда он может привести. Сказка об истинной свободе, волшебстве и Эмили. Ей предстоит стать сильной и храброй девушкой, чтобы спасти мир, в который трудно поверить, но который всегда был ей знаком. В путешествии она найдёт друзей и врагов, захватывающие приключения и опасности, но сможет ли она в гуще событий отыскать себя?

• БЕСКРАЙНИЙ ЛЕС •

Глава 1. В лесу

Когда Эмили очутилась ночью в лесу, бесстрашие и безрассудство куда-то в миг улетучились, и она осталась один на один с темнотой. Но осознание того, что её конь всё ещё несётся по чаще, где может подвернуть ногу, споткнуться и упасть вместе с ней, пришло не сразу. Инстинкт самосохранения сработал верно, и вскоре она остановила Грома.

Эмили посмотрела по сторонам и прислушалась. Вокруг будто не было ни единой души, ничего. Даже ветер не колыхал листву, а конь затих, не выдавая никаких признаков своего присутствия. Словно всё умерло, и Эмили осталась совершенно одна.

— Нет, так не пойдёт, — чтобы развеять давящую на уши тишину, она заговорила с собой, разрезая ночной воздух словами, — я точно совершила глупость. Нужно срочно вернуться. Давай, мальчик.

Она развернула коня в ту сторону, откуда прибыла. Но, стоит сразу сказать, что, к своему ужасу, выхода из леса она так и не нашла. Он исчез как по волшебству. Эмили точно помнила, что никуда не сворачивала и не отклонялась от прямого курса, она скакала в одном направлении и возвращалась по той же дороге, если там вообще была какая-либо дорога. Если размышлять логически, она должна была найти путь домой. Но, вероятно, то, что происходит в Бескрайнем лесу, логике не поддаётся. К сожалению, она не знала об этом.

Эмили перепугалась не на шутку. Только она поддалась острым эмоциям, как тут же угодила в крупные неприятности, при том не совершив, будем честны, ничего такого ужасного.

Нельзя было сказать наверняка, сколько времени девушка потратила на поиски обратного пути. Глаза успели привыкнуть к темноте и различали размытые чёрные фигуры со всех сторон, судя по всему, являющиеся деревьями. Но так и не удавалось увидеть полную картину леса, что, само собой, только больше нагоняло страху.

Эмили не знала, что ей делать. Она только теперь поняла, что завтра произойдёт в Капитайбуре. Всё станет вверх дном, её мама, Маркус и Александр поставят всех на уши, и начнётся такая суматоха, которую и представлять не хотелось. Только теперь в груди ощущалось ноющее, ещё слабое, но грозившееся стать сильнее, чувство, что она всех подвела. Взяла, всё испортила, и, ко всему прочему, сама не может выбраться оттуда, куда залезла. Но вместе с этим чувством давало о себе знать другое — чувство облегчения. Кто-то невидимый внутри нашёптывал в ухо: «Зато ты избавилась от проблем», «Зато не нужно больше переживать из-за свадьбы». В какой-то мере это действительно было так, но Эмили понимала, что это очень эгоистичные мысли. И потом, жертвовать собой только чтобы не выходить замуж — как-то слишком, разве нет?

«Впрочем» — нашёптывал тот же эгоистичный довольный голос, — «я же всё ещё жива».

Сбежать одной в лес — не решение проблемы. И не могло бы им быть. Однако Эмили уже была здесь, и ей не удавалось выбраться. Поэтому она заставила себя немного успокоиться и приняла решение остаться до утра. Возможно, она не видела дороги потому, что в принципе с трудом могла увидеть хоть что-то. А с утра, на свежую голову, выход непременно должен найтись сам.

Спешившись с коня, она на ощупь добралась до ближайшего дерева, присела на корточки возле него и прощупала землю. Она была мягкая, под пальцами чувствовался приятный мох. Не обнаружив ничего колючего и нежелательного, Эмили села, прислонившись спиной к древесному стволу, всё ещё держа Грома за перекинутые через его голову поводья, не столько для того, чтобы он не убежал, сколько для того, чтобы не чувствовать себя одиноко и не так сильно бояться темноты. Сложив руки на согнутых коленях, Эмили уткнулась в них головой, и собственное тёплое дыхание согрело её ноги. Она была в одном лишь обыкновенном платье, да в поношенных туфлях, которые также не назовёшь хоть сколько-нибудь защищающими от холода, а впереди была ещё целая ночь, то время суток, в которое обычно бывает холоднее всего.

Мурашки, но совсем не от страха, начинали ползать по спине. Сначала они показались жуками, и Эмили вздрогнула. Но вскоре поняла, что это происходит у неё в голове, и на ней нет никаких жуков. Тогда она поёжилась и снова положила подбородок на руки.

— Я совсем одна, — шептала она, крепче сжимая рукой ремень поводьев. Что же она наделала? В голове всплыли образы матери, которая ждёт свою дочь с дурацкого пикника. Совсем скоро, если это уже не произошло, Нина поймёт, что Эмили куда-то пропала, а узнав, что все девушки, которые были с её дочерью в этот вечер, находятся дома, без сомнений побежит к Александру и Маркусу. Тогда поднимут ближайших соседей, и все будут искать Эмили.

И как бы удивительно это ни звучало, но вряд ли кому-то придёт в голову сунуться в Бескрайний лес. У него слишком дурная слава, а потому никто из любопытных детей или, тем более, разумных и правильных взрослых не пойдёт сюда. Размышляя в этом же направлении, Эмили если и пропала куда-то, то уйти в лес ей просто «не могло прийти в голову». Возможно сюда и соберут поисковый отряд, но далеко не сразу. До того обыщут Капитайбур, всё у всех спросят и переспросят, на что, очевидно, требуется много времени.

Эмили не могла заснуть. Она не представляла, как здесь вообще можно спать. Бескрайний лес казался громадным диким монстром, и она была в его власти. Он смотрел на неё тысячью своих глаз, торчащих отовсюду, мелких и больших, снующих из стороны в сторону с расширенными от мрака зрачками. Чей-то едкий, внимательный взгляд чувствовался со всех сторон, само присутствие этого монстра было так явно, что воображение начинало рисовать картинки, образы его, склонившегося над маленькой Эмили с протянутой к ней мохнатой когтистой лапой, из которой торчат острые ветви. Он сам, властитель, побеждающий всех неугодных, возвеличивался над ней не как короли возвеличиваются над подчинёнными, а как чудовища, пугающие трусливого путника, смеющиеся над ним и выжидающие, когда его страх достигнет своего апогея.

Чем дольше Эмили сидела на месте, с обострёнными слухом, зрением, осязанием, тем больше появлялось разнообразных звуков. Постепенно начинали шуршать листья, поскрипывать кроны и потрескивать ветки, точно лес, наконец, пробуждался. Эмили хотелось заплакать, но она боялась, что этим отвлечётся и упустит что-то, не заметит или не услышит. Поэтому она так и сидела в одном положении, как каменное изваяние, иногда подрагивающее от холода, всю ночь.

Утро наступало в лесу очень долго. Встающее из-за горизонта долгожданное солнце не сразу пробилось сквозь плотную чащу. Заиграли первые краски. Точно от зарева, в небе переливались оранжевый, жёлтый и фиолетовый в начале, позднее смешиваясь с голубым и уступая ему ближе ко дню всё свободное пространство. Вершины деревьев же, однако, закрывали обзор, и Эмили не смогла бы вдоволь насладиться прекрасным пейзажем, даже если бы не было омрачающих настроение обстоятельств.

Она покинула свой своего рода ночлег в тот самый момент, когда стало достаточно светло, чтобы можно было разглядеть лес получше. Конечно, было самое раннее утро, и толком на произошедшие с лесом перемены она внимания не обратила. Перед ней была единственная важная задача — вернуться домой.

Гром тоже уже не спал. Взгромоздившись на него и протерев сонные глаза рукой, Эмили двинулась в путь. Но даже в самых отдалённых частях леса ни с одной из его сторон не было видно, где кончаются деревья. Лес был повсюду. Он буквально теперь стал целым миром, вращающимся вокруг Эмили и не желающим её отпускать. Или, может, она не была уверена, что хочет его покинуть?

Она ехала до тех пор, пока солнце не оказалось прямо над головой, и лучи не начали повторную атаку теперь уже не из-за горизонта, а прямо сверху, отчаянно пытаясь пустить в чащу как можно больше своего света. И всё это время не было ни единого следа человеческого, ничего, что подсказало бы Эмили, что она на верном пути.

А тем временем Бескрайний лес преобразился. Из жуткого чудища, каким он был ночью, в обитель волшебства и света, в зелёное благоухающее царство, где в воздухе витают ароматы дикого мха, утренней росы и лесной свежести. Земля действительно была неровной, и Эмили повезло, что она смогла не упасть в кромешной темноте. Более того, в некоторых местах появлялись возвышенности, как некие небольшие скалы: снизу лежали булыжники, выкладывающиеся в своеобразную лестницу, ведущую наверх, налегая один на другой, и заканчиваясь только у земляной дуги, превращающейся в длинный лесной хребет, а после сходящей обратно, вниз. Такие «скалы», если можно было так их назвать, не были частыми гостями в Бескрайнем лесу, а, скорее, были просто хаотично разбросаны по всей его площади, так что и не угадаешь, где можно будет встретить подобное явление в следующий раз.

Единственным, что можно было отметить как особенность леса, то, что встречалось здесь на каждом шагу, были мхи. Они, как богато расшитый ковёр, покрывали землю, камни и даже низы деревьев, пушистые, создавая необыкновенную атмосферу уюта. Более того, они вполне бы подошли на роль мягкой постели, если бы Эмили решила всё-таки попробовать уснуть в первую ночь. Плотные, мхи, на первый взгляд, казались плоским, гладким слоем, но стоило лишь опустить руку на какой-нибудь из камней, она тотчас бы провалилась глубже, и её бы окутало зелёное облако, заботливо не пропуская к ней холодный ветер.

Лес, Бескрайний или какой-либо другой, не может не быть прекрасен. В разные времена года в нём сосуществуют практически все цвета, доступные человеческому глазу, и не любить лес не представляется возможным. Он может быть и комнатой уединения, и невероятным приключением, каким впоследствии он станет для Эмили, и усладой для зоркого глаза художника, и вдохновением для поющей души писателя, и много чем ещё.

Когда же Эмили начала обращать внимание на окружающую её природную красоту, она никак не могла понять, как она или кто-то ещё из знакомых ей людей, живя на земле, ходя по земле и питаясь от неё, знает о ней так мало? Она никогда не бывала в лесу, это было запрещено. Но она никогда и не видела ни таких маленьких каменистых «скал», ни высоких гор, также произрастающих из земли. Вряд ли охотники, единственные, кому было позволено заезжать в лес, и кто в принципе должен был знать его суть, задумывались о том, что есть вокруг них, помимо кабанов и прочих животных, рассматриваемых не более чем как в виде добычи. А может кто-нибудь из них и задумывался, почем знать. Но Эмили ясно ощущала, что её отчаяние сглаживается теперь убаюкивающими объятиями Бескрайнего леса, будто в нём была магия, незримая, но так или иначе воздействующая на человека.

Теперь Эмили точно понимала, что заблудилась. Сколько бы она ни шла, она всё больше сбивалась с пути и не имела представления о том, где находится. Всё определённо вышло из-под её контроля.

— В это время сейчас я бы уже вышла замуж, — подняв голову и посмотрев на расположение солнца, сказала Эмили Грому, единственному её собеседнику, — Маркус, должно быть, ужасно переживает.

Виновато опустив голову, Эмили постаралась отбросить эти мысли. Ей не хотелось чувствовать себя виноватой. Ей также не хотелось, чтобы кто-то из-за неё страдал, но чем больше она будет на этом зацикливаться, тем хуже будет ей самой.

— И что мне здесь делать? — всплеснув руками, вопросила она. — Покорно ждать смерти?

Гром недовольно зафыркал, и Эмили молча с ним согласилась. У неё тоже не было никакого желания здесь умирать.

В животе вдруг заурчало. Пока ещё тихое, это урчание обещало стать серьёзной проблемой примерно уже к вечеру, а потому Эмили решила подкрепиться. Какое счастье — думала она, — что последний вечер в Капитайбуре перед тем, как уйти в лес, она провела на пикнике, и у неё оставались продукты. Заглянув в мешок, она нашла там несколько яблок, сыр и надломанную буханку хлеба.

— Что ж, не богато, — заключила она, — но, как говорится, чем богаты, тем и рады, верно, дружок?

Эмили взяла для себя немного хлеба и кусочек сыра. Вдоволь наевшись, она откусила несколько раз от сочного красно-жёлтого яблока и позволила полакомиться этим Грому, чтобы и его настроение улучшилось. Она не могла сказать, как он себя чувствовал, но предполагала, что столь резкая смена обстановки не доставляла особого удовольствия. С другой стороны, в молодости он часто бывал в этом лесу, и если он ещё об этом помнит, значит, всё не так уж и плохо. На сытый желудок всё в целом не так уж плохо.

Закончив трапезу, Эмили поднялась с земли, отряхнулась и решила вспомнить все байки, которые доводилось ей слышать от охотников давным-давно. О том, как они выслеживали зайцев или даже оленей, о том, как они оставляли засечки на деревьях, чтобы не заблудиться. Надев невидимую маску охотника, Эмили решила поискать дорогу домой другим способом. Она высматривала свои следы, идя по ним, возвращаясь к началу своего пути; она искала взглядом обломанные ветви или что угодно ещё, что могло бы вывести её из леса. Но в какой-то момент следы обрывались и появлялись совершенно в другой стороне, на некоторых деревьях были заметны старые засечки, которые, на удивление, были расположены не в строгом порядке, но были разбросаны повсюду и вели, опять же, в никуда. А редкие сломанные ветви где-то сменялись на тонкие стволы молодых деревьев, упавшие, видимо, во время урагана. Вероятно недавно здесь проходил суровый ветер, и сейчас лес был в том состоянии, по которому нельзя было сделать полезных выводов. Ну или, по крайней мере, Эмили этого сделать не сумела бы.

Больше ей в голову пока ничего не приходило. Тем временем наступал вечер, и близилась очередная холодная, тоскливая и может быть вновь пугающая ночь. В этот раз Эмили освободила Грома от лишней экипировки, чтобы он мог как следует отдохнуть.

— Только не убегай от меня, пожалуйста, — поцеловав коня в морду, пониже глаз, и почесав шею, она разместилась неподалёку, там, где было больше мха, подложила себе под голову седло и кое-как укрыла хотя бы ноги подстилкой под это самое седло. Мама всегда говорила ей теплее укрывать ноги и не давать им мёрзнуть, так как, по её словам, все болезни овладевают телом человека именно через них. Но, конечно же, этого было недостаточно, и, как бы странно это ни звучало, уснуть требовало больших усилий. Эмили пришлось сконцентрироваться и представить что-то отвлечённое, придумать у себя в голове интересную историю, которая вытеснила бы мысли о холоде, беспощадно к ней пробиравшемся. Как и в первый раз, чем дольше длилась ночь, тем холоднее становилось, поэтому Эмили то и дело просыпалась от собственной дрожи. Только один раз, под утро, она смогла нормально заснуть. Ей снился сон. Очень странный и быстрый, совсем не пугающий, как раньше, но, в то же время, оставляющий на душе осадок. На утро Эмили смутно его помнила, всё плыло, как заволочённое туманом, лишь одну фразу, прозвучавшую несколько раз, она слышала вполне чётко.

— Красный дуб, — повторял голос, похожий на голос её отца, — найди его, Эмили. Найди его.

«Даже здесь одно и то же» — подумала она. Но, с другой стороны, сейчас она была гораздо ближе к своим прежним снам, и мысль о поиске красного дуба засела у неё в голове совершенно незаметно. Она блуждала по лесу, не отдавая себе отчёта в том, что что-то ищет. Но только какая-то активность, видимость занятости могли отвлечь Эмили от её одиночества и страхов.

Эмили поёжилась. Она заметила, что с каждым днём становилось немного, но прохладнее, а на ней по-прежнему было только платье, и не было даже какой-нибудь шали или шарфа, которыми она могла бы укрыть спину. А чтобы не мёрзли ноги, она прижимала их близко к тёплому телу Грома, когда ехала на нём верхом.

Девушка так же не заметила и то, что чем дальше она продвигалась в лес, чем глубже погружалась в его таинственную атмосферу, тем реже и менее болезненно она вспоминала об опасностях, о семье и всём прочем, что так волновало её в Капитайбуре. Лес будто заботливо вытаскивал из неё лишние тревоги, специально завораживал и требовал полного к себе внимания, поражая всё больше и больше. Только Эмили захочет подумать о прошлом — сразу же ей запоют под шум ветра деревья, или она наткнётся на любопытные цветы или даже на ягоды, которые, однако, она не станет рисковать пробовать. Воздух здесь одурманивал и был совершенно не похож на тот, которым дышат в её родных краях, и в скором времени ей стало радостно, что она очутилась здесь, и ночью, когда лес прежде пугал её, мрак постепенно переставал давить на воображение, и пугающая неизвестность, стоящая к ней лицом, начинала рассеиваться. А когда Эмили привыкла к окружающему её новому миру, Бескрайний лес решил преподнести ей несколько сюрпризов.

Как-то раз, когда она ехала верхом на Громе, быстрый тёмный комок мелькнул у неё прямо над головой, заставив остановиться. Эмили подумала, что ей показалось, ведь за все несколько дней, что она уже провела здесь, ей не довелось встретить ни одно живое существо. Но когда то же мимолётное движение повторилось, только уже где-то справа, вверху, она подняла голову, чтобы проверить. Никого. Эмили облегчённо вздохнула, отмечая, как быстро забилось её сердце.

«Это шелест листьев, не будь такой трусишкой» — мысленно говорила она себе, подталкивая Грома разными восклицаниями и лёгким движением ноги на продолжение пути. Казалось бы, ситуация разрешилась, но неожиданно тень мелькнула снова, выпрыгнув из ниоткуда и опередив всадницу, словно оно, чем бы это ни было, играло в догонялки. Девушка и в этот раз не поленилась поднять голову. Она посмотрела на одно дерево, на другое, оглядела все веточки третьего и даже…

— Зверёк! — наконец, Эмили заметила пушистый коричнево-рыжеватый комочек, издалека казавшийся невероятно маленьким. Он внимательно глядел вниз, на незваную в лесу гостью. К сожалению, Эмили не знала, что это за зверь, но ей очень хотелось посмотреть на него поближе. Тогда она решила его подманить.

Осторожно и медленно она спешилась с коня, развязала свой мешок и достала оттуда небольшой кусочек сыра. Затем положила его на ладошку и вытянула руку вперёд, подзывая рыжее чудо.

Поначалу зверёк сильно сомневался, стоит ли ему спускаться вниз. Он отбежал по крепкой ветке дерева в сторону, намереваясь убежать прочь, но почему-то остановился. Наверняка он видел не очень много людей, либо не видел их вовсе, а потому не думал, что ему стоит чего-то бояться. Так что через какое-то время, когда рука Эмили начинала болеть от усталости, зверёк спустился-таки к ней ближе. И теперь она могла наблюдать перед собой более крупное, чем оно казалось, но всё равно небольшое животное с причудливыми ушками и невероятно красивым пушистым хвостом, загнутым замысловатой буквой. Чёрные глазки смотрели то на угощенье, то на неведомое существо в двадцать, а то и больше раз выше их обладателя, и белые искорки плясали в них.

— Какой ты красивый, — прошептала Эмили, стараясь не спугнуть пушистого, и улыбнулась. Но зверёк, тщательно обнюхавший лакомство, выяснил, что ему такое не по нраву, и прямо по дереву быстро вскарабкался наверх, затерявшись в гуще листвы.

— Какая жалость, — вслух озвучила свои мысли Эмили. Она не стала убирать этот несчастный кусочек сыра в мешок и решила отдать его Грому, который на него заворожено посматривал, мотая ушами.

Они направились дальше.

Вскоре Эмили перестала видеть что-либо перед собой. Тьма окутала лес и её вместе с ним, от чего глаза сильно напрягались, пытаясь разглядеть дорогу. Она то и дело вытягивала впереди себя руку, когда подмечала рядом силуэт дерева, а также существенно замедлила шаг. Часть луны было видно над верхушками деревьев, но её свет был так слаб, что ничем не мог помочь.

Ноги Эмили гудели, и всё её тело говорило ей на своём языке, что пора бы отдохнуть. Привыкшая к определённому графику (днём — работа, ночью — сон), она чувствовала себя уставшей. Веки тяжёлыми свинцовыми крышками опускались на ясные глаза, блестевшие от скопившейся в них влаги. И если к началу ночи Эмили ещё была достаточно бодрой и чувствовала, что может пройти хоть десять миль пешком, то к середине её пыл заметно поубавился. Ближе к концу зловещего и одновременно маняще-таинственного времени суток девушка сдалась своей собственной природе и решила присесть, чтобы немного передохнуть. Она пообещала себе, что посидит под деревом, облокотившись на теперь кажущийся мягкой периной ствол, совсем недолго, но как только она дала себе слабину, отпустила Грома и слегка прикрыла глаза, из-под ног тут же ушла земля, и Эмили провалилась в глубокий сон, растянувшийся до самого обеда следующего дня.

И в этот раз она встретила ночь в лесу. И в следующий. Больше наслаждаться красотами не хотелось, и страх вернулся к Эмили. Её тянуло домой, в тепло и уют, к мягкой постели, но она всё ещё была в лесу, каждый день переживая одни и те же эмоции, и каждую ночь дрожа от того же холода. Конечно, она ещё не потеряла надежду на то, что ей удастся вернуться, но время шло, а она продолжала блуждать в лесу, уже не разбирая, куда именно направляется. Гром заметно устал. Это было видно, несмотря на то, что он пытался идти так, как идёт молодой отдохнувший конь: с гордо поднятой головой и широким шагом. Но копыта Грома, пусть и не часто, но задевали коряги, торчащие из земли. Поэтому Эмили нашла лучшим решением больше не ездить верхом, чтобы ему было легче. Как бы там ни было, и куда бы они ни спешили, она не могла позволить Грому совсем остаться без сил.

Впрочем, Эмили и сама их лишалась. Еды становилось меньше. Она съела немного хлеба, совсем кусочек, с Громом разделила половину куска сыра. На удивление он и в этот раз его жадно умял. То ли ему действительно нравился сыр, то ли голод заставил его видеть во всём что-то вкусное. Но Грому ещё повезло, он мог есть растущую на земле траву, срывать какие-то, кажущиеся ему вкусными, листья. И в общем он не был сильно голоден, чего нельзя было сказать об Эмили. Но она всё ещё не падала духом.

В очередную наступившую ночь Эмили не уснула. Как бы ей ни хотелось, но она нашла в себе силы продержаться. Они вновь шли медленнее из-за темноты. В какой-то момент у девушки сильно заслезились глаза, будто она хотела заплакать. Но твёрдой ладонью она вытерла влагу и быстро заморгала, чтобы лучше видеть. От холода ничего не могло её спасти, ноги нещадно мёрзли, и ногти на руках посинели (к счастью, ночью Эмили не могла разглядеть страшную синеву). Её успокаивало лишь то, что рано или поздно должно было взойти солнце. Взойти и согреть продрогшую Эмили, утешить её и отогнать страхи, шепчущие на ухо, что она может не вернуться, может остаться здесь навсегда.

«Потому, что там погиб твой отец…» — резко всплыли слова Маркуса в её голове и с грохотом рассыпались как тысяча острых пик. Слезы хлынули новой волной, которую в этот раз она уже не смогла сдержать. Она поддалась страху, а ночь только усиливала его. Что, если она действительно умрёт здесь, как её отец? Нина останется одна.

Эмили остановилась, обняв себя руками. Гром удивлённо качнул головой, осторожно подошёл к ней и мордой прислонился к её плечу. Он не понимал, что с ней случилось, но как будто чувствовал её переживания. Не зря говорят, что лошади — очень умные существа.

Глава 2. Красный дуб

Всё оставшееся время до рассвета Эмили боролась с навязчивыми мыслями, своими страхами, и при этом отчаянно пыталась не замёрзнуть, топая ногами или подпрыгивая на месте, размахивая руками в воздухе. Прежде наплакавшись вдоволь, ей оставалось теперь смеяться. Уже после того, как успокоилась, она буквально разразилась смехом. Но это был не радостный смех, а, скорее, истерический, трудно контролируемый и возникающий без причины. Ещё позже она ощутила невыносимую усталость в своём теле и не могла даже говорить. Эмили не сомкнула глаз, но присела отдохнуть и на холодной земле просидела до самого утра.

Они с Громом возобновили шаг. Уставшие, они волокли то себя, то друг друга за собой вперёд, поглядывая на землю, чтобы не споткнуться о что-нибудь. У Эмили было чувство, что если она сейчас случайно упадёт, то, как бы больно ей ни было, она не почувствует этого и сразу же уснёт. Так что ей приходилось быть особенно осторожной.

Желудок сводило от голода, но доставать остатки еды, а тем более их есть тоже не было сил. Она и Грома не могла покормить несчастным яблоком, поэтому ему приходилось жевать одну траву. Но он не особо-то жаловался. Однако им обоим ужасно хотелось пить. Они получали жидкость из яблок и утренней травы, на которой оседали капли. Однако, разумеется, организм стал требовать всё больше и больше, поскольку запасы его кончались. И если Эмили могла выдержать жажду какое-то время, то смотреть на измученного жаждой Грома — нет.

«Какая же я дура» — подумала про себя Эмили, — «не удосужилась взять попить».

Конечно, лес — не пустыня, и на первый взгляд здесь жажду выдерживать проще. Может, так оно и есть, но только вскоре отсутствие воды стало главной проблемой, перечеркнувшей собой все остальные.

Таким образом, к Эмили пришло осознание того, что из себя представляют настоящие путешествия и «приключения». Когда прежде ей приходилось о таком думать, ей казалось всё это очень простым и понятным. Вот ты берёшь еду и питьё; далее — идёшь, куда глаза глядят, и наслаждаешься тем, что видишь. Впитываешь в себя красоту природы, а больше ничего и не нужно. На деле всё обстояло совсем не так. Еды осталось чуть-чуть, воды не было, желудок болел, а в горле пересохло; ноги заплетались от усталости, в руках почти не было сил, и побаливающая голова ощущалась в два раза тяжелее. Вот тебе и новые жизненные открытия.

«Таких открытий ещё сто лет бы не совершать» — подумала Эмили, обнадёживая себя только тем, что получает огромный опыт, больше, чем могла бы получить от спокойной поездки в карете куда-нибудь вдаль, как привыкли путешествовать богачи.

Когда наступила очередная ночь, Эмили решила безотлагательно лечь спать под ветвями какого-нибудь лиственного дерева, которое утром защитит её от солнца, а ночью спасёт от ветра. Попав в необычайный, неописуемый и непредсказуемый мир снов, Эмили увидела перед собой родник, где напилась вдоволь, так, что потом забавное бульканье воды было слышно из её живота. И это наслаждение было таким явным, таким сильным, что, проснувшись, девушка пожалела, что вообще спала. Ей овладело отчаяние, мука, которую трудно было стерпеть. Дурацкий, дурацкий сон. Но что ещё мог соорудить её, сейчас оказавшийся будто в клетке, разум?

Эмили села, выпрямив спину и потянувшись. Конечности отдали приятной дрожью, и, пожалуй, это были первые приятные ощущения за долгое время (здесь, в лесу, оно тянулось очень медленно, так что пол дня Эмили казались неделей, день — и того больше). К этому времени Гром был уже сытым и выспавшимся, лишь периодически причмокивал и недовольно дёргал ушами, давая понять, что хочет пить.

— Ничего, мы скоро дойдём уже, — ласково произнесла Эмили, обращаясь к нему, но все меньше веря, что они действительно хоть куда-то дойдут. Она со вздохом поднялась на ноги, отогнала от себя плохие мысли и подошла к коню. Только она хотела надеть на него узду, как краем глаза заметила что-то необычное, выбивающееся из общего фона. Она повернула голову.

— Ах! — только и могла вымолвить девушка. От неожиданности она прикрыла рот рукой и так стояла некоторое время, удивлённо моргая. Но когда она осознала всю ситуацию и смогла в неё поверить, радость нахлынула на неё волной, дав силы сдвинуться с места.

— Красный дуб!

Выходит, он действительно существует. То есть это не глупые фантазии, не сон, а правда. Самая настоящая правда, которую можно было увидеть своими глазами. Дерево с тёмным, отдающим красным, стволом и яркими, где-то алыми, в других местах бардовыми и каштановыми, листьями. На отдельные их участки падали лучи света, что создавало интересную игру цветов, с бликами и крапинками. Эмили не смогла удержаться, чтобы не расплыться в улыбке. На глаза навернулись слезы, которые тут же были смахнуты одним движением руки. Она не дошла домой, но было гораздо важнее, что она «куда-то», всё-таки, дошла. Находясь постоянно в одной и той же обстановке, какой бы прекрасной та ни была, начинаешь медленно сходить с ума. Когда каждый новый день ведёшь борьбу за выживание, причём совершенно одинаковую, воля, которая двигала тебя вперёд, на поиски, отступает, и появляется желание лечь на ровном месте и позволить себе умереть, чтобы хоть что-то изменилось. Само собой, Эмили не позволила бы себе умереть таким образом, но ощущение себя в ловушке, где-то, где кончилась реальность, в чьей-то картине, где она ходит кругами, становилось назойливее. Теперь же у неё вдруг случился всплеск какого-то беспредельного счастья и облегчения.

Конечно, когда бы восторг Эмили поубавился, и она окончательно пришла в себя, то возник бы логичный вопрос: «А что теперь?». Она нашла красный дуб, но ведь про то, что делать дальше, ничего сказано в её сне не было. Лис якобы должен был её куда-то отвести, но неужели придётся сидеть и ждать, пока он появится? А если он не появится неделю? Эмили всем своим естеством отвергала возможность, предполагающую увлекательное начало той же самой карусели, в которой ей придётся снова проходить всё, что, казалось бы, осталось позади. Но что предпринимать — было непонятно.

Словно верующий, увидев божественное сияние, священный образ, Эмили простирала свои руки к красному дубу, ощупывая его, проверяя, не является ли он её видением, проводя ладонями по гладкому закрученному стволу, боясь коснуться алых мягких листьев и тем более ненароком сорвать хотя бы один. Но вот дуб рос перед ней, самый настоящий и живой. И когда мимо них проносился ветер, его верхушка естественным образом клонилась в сторону.

Гром не был столь же сентиментален. Увидев интерес в глазах своего человека, он решил попробовать чудо-дерево на вкус, сорвав с него пару листьев и съев их, причмокивая. На вкус они были как и все другие листья — ничего особенного.

— Гром, что ты делаешь! — тут же воскликнула Эмили, и он наверняка подумал что-то вроде: «И чего раскричалась? Если бы я съел какие-то вкусные листья, которые хотела бы съесть она сама, я бы ещё понял».

Но Эмили по-прежнему была недовольна, твердя, что нельзя его есть, поэтому он, махнув хвостом, развернулся и отошёл в сторону.

Признаться, она и сама не знала, почему листья красного дуба нельзя есть. Дубы не считались священными деревьями, хотя и были полезны в хозяйстве. Но этот был особенным. И из-за необычного цвета, какого Эмили не встречала у деревьев, и из-за того, что он стал для неё лучом надежды. Он высился перед ней, как герой-защитник, и от одного вида в вальсе сплетающихся карминовых изгибов что-то внутри неё трепетало.

Эмили захотела оставить частицу дуба для себя. В конце концов, если на него указывали её сны, возможно, он мог понадобиться ей в будущем. Но дерево выглядело таким целостным и неприкосновенным, что ломать с него ветки совершенно не хотелось, оно должно было оставаться таким, каким выросло. И тогда взгляд её зацепился за растущие на них жёлуди, молодые, блестящие, словно начищенные кем-то с утра, с идеальным контуром и ровными шляпками, выделанными самым искусным на свете мастером — Природой.

«Может, они тоже подойдут?» — подумала Эмили, не задумываясь, для чего именно они вообще должны были подойти.

Девушка потянулась рукой за одним жёлудем, после — за другим, первый крепко держа в ладошке. Так она сорвала четыре штуки, и они как раз поместились в её кулачке.

Довольная, она всё ещё стояла рядом с деревом, когда возникшую идиллию нарушил человеческий голос, внезапно появившийся из ниоткуда и напугавший её.

— Ты?!

Глава 3. Старые новые знакомства

Эмили резко обернулась, и на её лице отразилось удивление. Перед ней стоял тот самый парень с ярмарки, который, как она помнила, её очень обидел. В ней вдруг забушевали самые разные чувства: от негодования и возмущения до странной радости от того, что она кого-то встретила в Бескрайнем лесу, и теперь уже точно не сойдёт с ума от одиночества.

— Что ты здесь делаешь? — задала она прямой вопрос, на который Сэнрик тут же ответил.

— Охочусь, — он гордо выставил грудь вперёд. Ей даже подумалось, что сейчас он больше обычного похож на индюка, расхаживающего мимо сородичей и демонстрирующего свои достоинства, — но что делаешь здесь ты? Если ты помереть решила, то ты выбрала не самый лёгкий способ.

— И вовсе я не собираюсь помирать, — возмутилась Эмили, — я… — признаться, она не хотела говорить, зачем сюда пришла, поскольку была уверена, что история про свадьбу, ровно как и история про сны и красный дуб будет звучать очень глупо, — я гуляю, — такой ответ, конечно же, лично ей вовсе не показался глупым.

— Гуляешь? — Сэнрик усмехнулся, а затем и вовсе расхохотался, одной рукой держась за всё тот же кинжал на поясе, который девушка тут же заметила. — Если заблудилась, так и скажи.

Эмили опустила голову, признавая своё поражение. Если бы она была сейчас преисполнена энергией и бодра, то с вызовом ответила бы что-то Сэнрику, но ей было очень грустно от осознания, что она действительно заблудилась, и сил на бурные эмоции у неё не было. Как не было сил даже придумать какой-нибудь ехидный или остроумный ответ, чтобы не казаться нелепой.

Впрочем, она не боялась казаться нелепой. В этом плане она редко слушала советы других и чаще делала и думала то, что ей нравилось делать, и о чём нравилось думать. Что, в принципе, она прекрасно показала, сбежав практически со свадьбы в лес.

Эмили была легка на подъем, но за этим скрывалась и другая сторона медали. По-настоящему она никогда не сталкивалась с трудностями в жизни. Кроме одного-единственного раза, унёсшего жизнь её отца. Когда же она оправилась от потери, ни разу до недавних событий ей не доводилось от чего-либо по-настоящему страдать. И, с одной стороны, это было крупным для неё везением, поскольку она могла жить с улыбкой, которая не скрывала за собой душевные шрамы, а была так по-детски наивна и искренна, что могла заворожить самое каменное сердце. Но, с другой стороны, как показывает жизнь на протяжении долгого времени, с момента её зарождения в первом человеке и до настоящих дней, трудности закаляют нас. Если ты крепко стоишь на ногах, не давая сбить себя волнами неприятностей и всяческих проблем, то становишься способен на большее, чем мог бы себе представить. А Эмили и не задумывалась, на что она способна. Лес стал новой трудностью в её жизни, которая морально практически истощила её. И в то же время она, незаметно для себя, начинала открывать, что ей подвластно находиться здесь так долгого, и это, вкупе с беспокойством о Громе, давало ей ту толику сил, на которой она и держалась.

Сэнрику же, хоть некоторые и могли вполне справедливо назвать его невоспитанным чурбаном, всё же сострадание было не чуждо. Как бы ему ни хотелось уколоть или задеть Эмили в другое время, конкретно в эту минуту он мог прочесть её состояние в глазах. И, как ни странно, ему захотелось помочь. Но он абсолютно не знал, как это сделать, поскольку и сам был далёк от родного дома, путь к которому ему преграждали деревья.

— Я оставлял засечки на деревьях, когда шёл сюда, — у Эмили вспыхнула надежда в глазах, — но потерял их из виду, — мрачно закончил он, и девушка устало вздохнула. Со вздохом она села прямо на землю. За ней, недолго поколебавшись, последовал Сэнрик, а рядом с ним, на их удивление, через некоторое время улёгся и конь.

— Забавно, пожалуй, — произнесла Эмили и, поймав на себе вопросительный взгляд, продолжила, — ну, что мы вдвоём с тобой оказались. Именно мы. И больше никого.

— Я не верю в судьбу, — отмахнулся Сэнрик, скривив губы.

— А я и не говорила о судьбе.

— А о чём тогда?

— Просто так совпало, наверное. Может, если бы мы встретили здесь кого-то другого, мы бы не сидели сейчас вот так. Может, всё вышло бы гораздо хуже. Или лучше, наоборот, — она пожала плечами.

— Кажется, у тебя горячка, — выдал свой вердикт Сэнрик.

— А у тебя имя странное, — Эмили сложила руки на груди.

— Эй, ничего оно не странное! Своё-то слышала?

— А вот и странное!

— Вообще не странное.

— Очень даже.

И так их спор тянулся до вечера. Конечно, они не спорили всё это время об именах, но позже их разговор перекочевывал то в одно направление, то в другое. Между этими спорами наступали минуты примирения, когда прошлое забывалось и оставалась лишь единственная, а потому приятная, компания. Хоть на небе было бы солнце и повсюду душистые поля цветов, хоть был бы туман и вороны каркали над головой, да хоть бы сыпался с неба ледяной ливень, в любое время человеку нужен человек. В лесу Эмили и Сэнрик уже перестали быть Эмили и Сэнриком. И тем более уж они не были давними знакомыми, которые когда-то повстречались на ярмарке и там же поссорились. Сейчас они были просто людьми. А Гром так и оставался Громом.

День завершил своё представление, пропев последнюю песню заходящим за горизонт солнцем. Над лесом сгустилась тьма, и неясно было, где больше померкло красок: небо разлилось ли тёмно-синим океаном, или это деревья опутали весь лес чёрной непроглядной паутиной. Но, всё же, уголок света искрил где-то в потаённой глуши. Это был разведённый умелыми руками Сэнрика огонь, аккуратно обложенный вокруг камнями, которые Эмили старательно искала по лесу, в то время как Сэнрик собирал сухие ветки. Она не умела разжигать костров, а потому за ночи, проведённые в Бескрайнем лесу, привыкла к холоду и подрагиванию замёрзшего тела, греющего себя остатками внутреннего тепла. И сейчас, когда она сидела рядом с ярким пламенем, она чувствовала себя как нельзя лучше. Когда же она достала последние запасы еды и разделила их с Сэнриком, она почувствовала сперва необычайный восторг и блаженство, разливающееся в груди, а после сладкую дремоту, которую не чувствовала уже так давно

— Спасибо, — произнёс после трапезы Сэнрик.

Эмили была приятно поражена.

— Так ты оказывается знаком с вежливостью?

В ней появились силы, и она могла теперь позволить себе шутить.

— «Ха-ха», — Сэнрик передразнил её.

— Так… — она придвинулась ближе к огню, потирая руки, — ты, говоришь, здесь на охоте? Давно?

— Всего пару дней, — юноша выглядел так, будто сказал не о паре дней, а о половине часа.

— И где же твоя добыча? — искренне поинтересовалась Эмили и заметила, как её знакомый нахмурился. — Что, ничегошеньки нет?

Сэнрик промолчал, и ей стало неловко.

«Он, должно быть, очень расстроился», — подумала она.

— Ой, а хочешь услышать ужасно глупую историю? — резко переключилась Эмили, решив, что, может, её история его подбодрит. В конце концов, они оба оказались в похожих ситуациях.

— А у меня есть выбор? — Сэнрик улыбнулся, и она почувствовала облегчение.

— Внимание-внимание! — торжественно произнесла Эмили. — Господа и кони, — она указала ладонью поочерёдно сначала на Сэнрика, а после на Грома, — история о том, как я оказалась в лесу совершенно одна без воды и, теперь уже, еды!

И она начала свой рассказ, который прежде ей было страшно озвучить самой себе. Однако она исключила подробности про жениха и свадьбу, сочтя их неуместными в контексте повествования, которое должно было поднять кому-то настроение. Да и сама не относилась к этому, как к шутке, и до сих пор не могла примириться со всеми обстоятельствами в её жизни, от которых она бежала.

В остальном Эмили говорила живо, с беззаботной простотой и даже посмеиваясь, не скупясь на разнообразные приукрашивания, которые делали историю ярче и производили большее впечатление.

Сэнрик не выглядел больше столь мрачным. В некоторых моментах он и сам выдавал что-то наподобие смеха или, точнее будет сказать, добродушную усмешку, на которую он был способен.

— И ты серьёзно пошла сюда за красным дубом потому, что тебе такой сон приснился? — веселясь, переспросил он. — Ничего более безумного в жизни не слышал!

— Но я же нашла дуб, — похвасталась Эмили, широко улыбаясь.

— Ага, в наших краях таких как птиц в небе в ясные дни. Могла просто спросить, я бы тебе хоть целое дерево привёз!

— Что, правда? — лицо Эмили резко переменилось. — Я считала, такого нигде не бывает.

— Думала, небось, в волшебную сказку попала?

Эмили закусила губу.

— В общем-то, да, — она пожала плечами, а Сэнрик по-дружески насмешливо покачал головой.

Они просидели за разговорами до глубокой ночи, и только потом легли спать подле костра. Правда, Сэнрик прежде подождал, пока уснёт Эмили, а после в собственных мыслях просидел ещё какое-то время и только на рассвете, убедившись, что ночь не подстерегала их с опасными неожиданностями, смог уснуть.

Неясно, какие сны им снились. Возможно, это было что-то хорошее, возможно и нет, но только проснулись они без памяти об этом, но с ощущением, будто большой булыжник, придавивший им спину, куда-то внезапно пропал.

Эмили проснулась первой. Поскольку она дольше спала, она и чувствовала себя гораздо лучше. Мир вновь начал приобретать яркие краски, пусть и не все проблемы были решены. Точнее, главная проблема — как попасть домой — оставалась всё ещё главной проблемой.

— Сэнрик, вставай, — Эмили аккуратно толкнула юношу в плечо, не подозревая, что ему удалось поспать всего ничего. Для себя она отметила его усталый вид, когда он уже открыл глаза и поднялся на локтях, оглядываясь.

— Солнце встало, — констатировал он и встал на ноги, потянувшись, — пора идти.

— Но куда мы пойдём? — Эмили поднялась следом за ним, глядя на него так, как ребёнок смотрит на всезнающего родителя.

— Куда-то, — он пожал плечами, — мне нужно вывести тебя отсюда, а после я смогу заняться охотой.

— Ты видел себя? У тебя практически нет сил! — возразила Эмили, но ответа со стороны не последовало. Тогда она продолжила. — Нам обоим следует добраться до дома, иначе мы здесь непременно…

— Тш! — неожиданно произнёс Сэнрик, одну руку выставляя в сторону Эмили в жесте, показывающем, чтобы она не издавала ни звука и замерла на месте. — Я что-то слышу, — пояснил он.

Девушка притаилась, практически задержав дыхание. Она напрягла весь свой слух, и спустя пару секунд услышала какой-то шорох в стороне, в кустах. Конечно, она испугалась, но подавать виду не хотела, скорее всего из-за присутствия Сэнрика.

Прошло совсем немного времени, прежде чем из-за тех же самых кустов показался виновник нарушенного покоя. Сначала высунулся один нос, дёргающийся и вбирающий в себя воздух «на пробу», потом показалась мордочка целиком, и, наконец, перед Сэнриком и Эмили во всей своей красе предстал зверёк, невероятно милой наружности, и уже знакомый одному из путников.

Только юноша открыл рот, чтобы что-то сказать, как в этот раз уже его перебили.

— Лис! Это лис, Сэнрик! Лис!

— К нашему счастью, да, это всего лишь лис, — подтвердил он, покосившись на Эмили.

Но её уже было не унять. Она не сразу смогла объяснить, откуда взялась такая буря эмоций, и почему зверь в лесу, где ему, в принципе, и место, вызвал восторг.

Эмили смотрела на Сэнрика выжидающе, изредка переводя взгляд на лиса и обратно, и только спустя некоторое время, прокрутив их разговор в голове, юноша понял, чего от него ждали.

— Думаешь, это тот самый лис? Ну, из твоего сна?

— А какой же ещё! — Эмили по-детски радовалась, восполнившая часть своих жизненных сил и вновь способная на искренние, лишённые тени усталости эмоции. Она внимательно посмотрела на растерянного и настороженного лиса, ожидая его действий. Чтобы не спугнуть зверька, Эмили застыла на месте, как вкопанная.

— Кажется, это корсак, — изрёк Сэнрик, подпирая пальцами подбородок.

— Тебе не кажется, это точно он, — ответила она шёпотом, даже не глядя на своего собеседника.

— Хотя не думал, что они водятся в тутошних местах, — продолжал говорить, будто сам с собой, юный охотник.

А в это время в голове у Эмили эхом раздавалось: «Корсак». Ей ужасно нравилось само название этой породы лис. Она вытащила спрятанный за платьем кулон, висящий на шее, положила его на ладонь и почувствовала, как тепло разливается в её душе.

«Корсак».

— Что это? — тут же Сэнрик заинтересованно взглянул на кулон и двинулся в сторону Эмили, что напугало зверька, и последний быстро юркнул в другие кусты, проскользнув между ветками и скрывшись за деревьями.

— О нет! Сэнрик! — всполошилась Эмили. — Что же ты наделал? Нам скорее нужно за ним!

— Ты же это не серьёзно? — спросил виновный, но, судя по безумному взгляду своей спутницы, понял, что им, скорее всего, и вправду придётся нестись прямо за лисом.

— Давай, залезай! — Эмили быстро забралась на Грома, до того отдыхавшего и даже не думавшего о том, что ему придётся скакать галопом после такого перерыва.

Сэнрик колебался. Но оставаться одному ему хотелось меньше, чем следовать желанию сумасбродной девчонки, которая хоть порой и болтала без умолку, зато отвлекала от собственных неприятных мыслей и тем более одиночества.

Итак, Сэнрик, сидя на коне позади Эмили, вместе с ней нёсся за корсаком, который вскоре появился-таки в поле их зрения, словно специально замедлил темп, поджидая погоню, а после разогнался с новой силой.

Гром бежал на удивление быстро и достаточно бодро, и в целом выглядел как молодой резвый жеребец, чьи мускулы переливались под блеском изредка попадающих на них лучей.

— Давай, малыш, скачи, — говорила Эмили Грому, подбадривая его, — мы не должны упустить его из виду!

Так они плутали по лесу в неизвестных направлениях неизвестно сколько, и если до этого в чьей-либо из их голов могла теплиться мысль о спасении, теперь найти дорогу домой представлялось невозможным, поскольку корсак увёл их слишком далеко в Бескрайний лес. Каким-то образом он не оставлял следов, чего не было времени заметить ни у Сэнрика, ни у Эмили, хотя Гром за собой тянул целую вереницу протоптанных ямок в мягкой земле. Помимо того, под его копытами поднимался первый слой пыли, смешанной с почвой, в то время как лис словно парил в воздухе, перебирая лапами.

Вскоре Эмили, пристально следившая за передвижением зверька, непонятно как потеряла его из виду. Ей пришлось остановить Грома. Она потянула поводы на себя и издала характерный звук, который служил коню сигналом для того, чтобы замедлить бег.

— Как же так? — расстроено спросила у самой себя Эмили, озираясь по сторонам.

— Возможно, он спрятался где-то рядом, — Сэнрик спешился с коня и медленной бесшумной поступью прошёл вперёд, пытаясь поймать взглядом животное. Но корсака и вправду нигде не было. После практически часа погони он просто взял и исчез! Это было совершенно несправедливо. Сэнрик обернулся на девушку и заметил её грустный взгляд и поджатую нижнюю губу.

— Не вешай нос, — в своей манере он попытался подбодрить её, — может, это был не тот лис, что тебе нужен.

— Может, вся эта затея была не тем, что мне нужно, — парировала Эмили, сердясь на себя. Она даже не то, чтобы сердилась, скорее чувствовала обиду за безрезультатно проделанный путь.

— Может, — Сэнрик пожал плечами.

— Мне просто…

«… на секунду показалось, что я действительно могу попасть в сказку», — Эмили не произнесла этого вслух и оборвала мысль, не решив рассказывать про это Сэнрику. Он и так, вероятно, считал, что она не в себе.

— Не важно, — с улыбкой заключила она.

Это был первый раз, когда она приблизилась к признанию самой себе в том, что она хотела увидеть Волшебное королевство, о котором ей рассказывали и мать, и отец когда-то давно. После долгого пути, пройдя голод и холод, желание попасть в сказку пересиливало все другие, и какую-то часть Эмили это пугало. С другой стороны, в её голове уже давно связалась цепочка событий, сотканная из снов, в которых отец говорил как раз об этом, а также из побега в лес. Чем дальше она продвигалась, тем больше случайностей, которые она таковыми назвать уже не могла, претворялись в жизнь. И когда она нашла красный дуб, представление о том, что это путешествие заведёт её в счастливый конец было таким реальным и естественным, что даже без озвучивания и признания его Эмили глубоко в душе понимала, что надеялась найти в этом лесу волшебство. Пускай не огромное королевство, где все всегда счастливы, но хоть что-нибудь. Теперь она отдавала себе отчёт в том, что поверила своим снам. А, возможно, они были лишь иллюзией воспалённого разума. И ничем более.

В то же время, Эмили была не той, кто опускает руки и теряет надежду после первой же неудачи. Она была ужасно расстроена случившимся (если говорить верно, то не случившимся), но всё же чувствовала, что всё не может кончиться так по-дурацки. Может она и не найдёт Волшебное королевство, но что-то же должно быть. Где-то в глубине этого необъятного леса что-то должно было быть.

— Что теперь собираешься делать? — поинтересовался Сэнрик.

Эмили только развела руками.

— А что мне остаётся? Похоже, я застряла тут надолго.

— Мы застряли, — произнёс Сэнрик, тут же смутившись и усмехнувшись. Эмили улыбнулась ему в ответ.

— Что ж, тогда пойдём вперёд, может застанем кор… — она сделала небольшую паузу, вспоминая название породы, — корсака, вот.

Так они вновь продолжили свой путь. И когда Эмили смогла сосредоточиться на себе и происходящем, она поняла, что очень хочет есть. В подтверждении этому её желудок запел дифирамбы. Но еды не было. Последнее они съели с Сэнриком буквально вчера.

Эмили предложила ему поохотиться, поймать какую-нибудь мелкую дичь, разжечь костёр и приготовить еду. Но почему-то Сэнрик, вместо того, чтобы согласиться, лишь отмахнулся, ответив что-то невнятное и своим видом выказав нежелание идти на охоту сейчас. Эмили не поняла такой реакции и по своей детской наивности стала его расспрашивать.

— Почему нет? Ты разве не голоден?

— Не голоден.

— А я вот голодная. Сейчас бы целую курицу съела! — мечтательно протянула она. — Ты же охотник, ты пришёл в лес охотиться, значит, сможешь поймать, ну, зайца, к примеру. Наверняка дядя научил тебя чему-то перед тем, как ты сюда пошёл?

— Я всему учился сам! — возразил Сэнрик.

— Так это замечательно! — тут же подхватила Эмили. — Значит, поймаешь нам еду? — она состроила «щенячьи глазки». Однако в их местности такая гримаса называлась «ёжик». Ёжиков в Капитайбуре было немало, у многих жителей под домами или где-то поблизости жило как минимум одно семейство этих колючих зверьков, собак же было куда меньше. Никто не считал ёжиков зловредными, они даже с течением времени превратились в образ-талисман для местных жителей. И от них пошли многие интересные выражения, либо же подобные метафоры.

— Не могу.

— Как же? Почему? — вновь задалась вопросами Эмили.

— Не могу и всё, — отрезал Сэнрик и ускорил темп. Эмили сложила губы трубочкой, изображая обидевшегося ребёнка, а после догнала юношу.

— Но мы так умрём с голоду, — уже тише добавила она.

— А не будь меня здесь? Что б ты делала? — неожиданно спросил Сэнрик.

— Пожалуй… — Эмили убрала прядь волос за ухо, подумав над ответом, — нашла бы какие-нибудь ягоды. Или грибы. Или ещё что-нибудь. Правда всё это может быть ядовито, но я разбираюсь в некоторых видах, так что у меня высокие шансы выжить, — гордо и с улыбкой заключила она.

— Вот и ищи ягоды свои, — ответил юноша, — «или грибы».

— Да почему ты такой вредный? — возмутилась Эмили.

— Я просто… — Сэнрик тяжело вздохнул, понимая, что эта весьма любопытная особа от него не отстанет, а потому придётся, всё-таки, рассказать, в чём дело, — я не могу этого сделать. Много лет я так ждал этого момента, а сейчас вся смелость куда-то исчезла! Это ужасно раздражает меня.

Эмили немного помолчала, размышляя над ответом. Она не стала больше настаивать на своём.

— В конце концов, — неуверенно начала она. Она не боялась сказать чего-то не того, однако Сэнрик выглядел крайне серьёзным, и ей не хотелось обидеть его своими глупыми подбадривающими шутками, — зайцы не всегда бывают вкусными. Да и наверняка их очень трудно готовить.

Юноша подумал, что и правда стоило бы пересилить себя и добыть им еду. Хоть он и был покрепче, но желудок у них сводило в одинаковой мере. И всё же, он был слишком горд, чтобы признать правоту Эмили, а потому промолчал.

Глава 4. Трудности

Они подкрепились тем, что нашли. Ягод здесь, на удивление, практически не было, грибы всё же попадались на пути, но и их было не очень много, будто Сэнрик и Эмили зашли в какую-то «вымершую» часть леса, где ничего съедобного не росло. Да и добрая часть этих грибов являлась ядовитой, поэтому они её не трогали. И хотя девушка прежде упоминала, что хорошо разбирается в ягодах и грибах, несколько ядовитых она всё-таки пропустила. Если бы не её спутник, она бы вполне могла их по ошибке съесть. Ей даже стало немного обидно за то, что Сэнрик казался умнее неё. В первую их встречу она посчитала его глупым мальчишкой, ко всему прочему ещё и грубияном. Но теперь он открывался ей с новой стороны.

Во-первых, он начинал казаться не «мальчишкой», а достаточно взрослым юношей.

Во-вторых, он больше не выглядел глупым в её глазах. После того, как он запросто узнал в неприметных, с виду совершенно обычных грибах рядовку белую, которая запросто могла бы спровоцировать не только расстройство желудка, но и серьёзное отравление.

И, в-третьих, в перерывах между их молчанием, когда Сэнрик начинал дружелюбную беседу, он мог рассмешить Эмили, а эта черта в людях её всегда подкупала. Она была склонна к оптимистичному настроению, поэтому ей нравилось, когда кто-то заставлял её смеяться.

Однако ветра почему-то не хотели жалеть голодных и снова начинающих уставать путешественников. С каждым часом порывы становились всё холоднее, сильнее продувая одежду, злостно разбрасывая во все стороны волосы Эмили, словно пытаясь выгнать её и Сэнрика со своей территории. К ночи Сэнрик, заметив, что Эмили замерзает, снял с себя плащ, который до этого момента спускался по его спине и сверху закреплялся на шее, над воротом тёмной рубахи, замысловатой пуговицей и прикреплённой к ней плотными шерстяными нитками. Это всё, что он мог предложить Эмили.. Они не могли развести огонь, поскольку это было бесполезно в условиях такой погоды. И всё, что им оставалось делать, — согреваться их собственным теплом, которого определённо было недостаточно.

— Я т-так замёрз-зла, — под отблесками печальной луны произнесла Эмили, стискивая зубы и прилагая огромные усилия к тому, чтобы выговорить хоть слово. Её челюсть дрожала, и она не могла членораздельно и быстро говорить, то и дело, когда по телу пробегала новая дрожь, её зубы смыкались, едва не придавливая язык.

— Знаю, — хмуро ответил Сэнрик. Он тоже подрагивал от порывов ветра. Более того, он был без плаща, хотя вряд ли бы тот помог ему согреться.

Грому тоже приходилось нелегко. Он не боялся холода, но ветер был таким сильным, что не знающему как спастись от напасти коню приходилось периодически пригибать голову к передним ногам, словно тянув её к земле, его грива металась то в одну, то в другую сторону, ровно как и волосы Эмили, а сам он беспокойно тряс хвостом. На своём веку он видал и ураганы, но самые зловещие из них были перенесены им в стойле, где приходилось опасаться только трещащих досок и крыши, которая вот-вот готова была обвалиться, либо оторваться и разлететься в разные стороны.

Впрочем, ураган в Бескрайнем лесу отличался от тех, что видели Гром, Эмили или Сэнрик вместе взятые. Трудно объяснить, но это было понятно на каком-то подсознательном уровне, как абстрактный образ, всплывающий в голове, который ты чувствуешь, но не можешь превратить в понятную мысль логической формы. Так было и сейчас. С этим погодным явлением было что-то не так. Хотя чего уж там, с этим лесом, в первую очередь, было явно что-то не так, поэтому не стоило удивляться тому, что туманная атмосфера неизведанного застилала собой не только деревья, но и всё, что попадало в чащу: ветер, животных, путников.

— Мы не сможем долго идти, — Сэнрик остановился, — если мы не согреемся, всё закончится плохо.

Эмили пришлось напрячься, чтобы услышать его за шумом ветра.

Вдалеке, прежде, чем она успела ответить, сверкнула молния.

— Ой! — вскрикнула девушка. — Как страшно, ты посмотри! Сэнрик, что нам теперь делать? — она не сводила глаз с места, где тёмное небо пронзила желтая стрела.

— Она далеко, — заверил Эмили юноша, — нужно сделать остановку и сесть всем вместе как можно ближе друг к другу. Гром больше нас, значит теплее. Мы будем греть его, а он — нас.

Эмили готова была послушаться всего, что бы ей ни сказали, лишь бы это хоть на минуту уняло пока безболезненные судороги в конечностях. Гром всё же сопротивлялся первое время, не понимая, чего от него хотят, но после поддался чужой воле и устало лег на холодную землю.

Они выбрали место, где мох занимал большую площадь, и где рядом с ними возвышался огромный валун, хоть немного останавливающий разъярённые воздушные потоки. Эмили села вплотную к Грому, касаясь его бока и частью плаща укрывая своего коня. Сэнрик приземлился рядом с Эмили, и им пришлось повернуться полубоком друг к другу, чтобы от их положения был хоть какой-то толк.

Гром недовольно фыркнул, но прижал голову к ноге Эмили. Вскоре все трое почувствовали, что стало чуть теплее. Конечно, этого было всё ещё недостаточно, чтобы согреться, но прогресс был на лицо. Под конец ночи Эмили даже смогла уснуть, облокотившись на коня.

К утру ураган затих. В лесу всё ещё было холодно, но появившийся там морозец не сковывал в движениях и не вызывал дрожь в теле. Поначалу Эмили даже чувствовала, будто он согревает её. Наверное, в этом был виноват контраст между погодой вчерашнего дня и погодой сегодняшнего. Но, несмотря на эти значительные улучшения, ими ограничивалось всё приятное, что могло произойти сегодня. Эмили и Сэнрик быстро восстановились, адаптировавшись к климатическим условиям, но вот Гром такую погоду, вероятно, переносил плохо. Когда он попытался подняться на ноги после сна, то сначала чуть не обрушился на землю. Вторая попытка вышла удачной, однако Эмили уже забеспокоилась.

В течение какого-то времени конь выглядел нездорово. Время от времени он раскачивал головой и издавал звуки, похожие на кашель, но, естественно, не человеческий. Ушами человека это воспринималось, скорее, как хриплые вздохи.

— Сэнрик, я очень волнуюсь, — сказала Эмили, — кажется, Гром болен.

Юноша подошёл к животному и внимательно осмотрел его с ног до головы.

— Похоже он простудился во время урагана, — высказал свои мысли юноша.

— Что же нам делать?

— Вряд ли ему сейчас можно чем-то помочь. Он должен сам победить недуг, — сказал он.

— Неужели ничего нельзя сделать? — с не иссякающей надеждой спросила Эмили, при этом в голове хаотично перебирая все свои знания о лечебных травах, которые могли бы помочь в данной ситуации.

— Ему нужен покой, тепло, еда, вода и время. Ничего из этого мы ему дать не можем, — Сэнрик положил руку на плечо девушки, — мы сами уже которые сутки бродим без покоя, тепла, еды и воды. У нас нет сил. Если нет сил, значит нет и времени. Нужно придумать что-нибудь, а не просто шарахаться по лесу, надеясь на чудо. Чудес не бывает. Ну во всяком случае не здесь. Я поверю в них где угодно, но не здесь, — было видно, что Сэнрик сердился на то, что уже который день они не могут выбраться из леса, а также на много чего ещё, в чём он себе возможно не сознавался.

— Лучше уж я умру от голода или холода, чем Гром, — с влажными глазами, но гордо приподнятым круглым подбородком с ямочкой заключила Эмили.

— Твоё дело, но я с тобой помирать за компанию не хочу.

Эмили стало неприятно от его слов. Неужели Сэнрик совсем лишён сочувствия? Разве может он думать только о себе и совсем не беспокоиться ни об Эмили, ни о Громе, который был ей безумно дорог?

На самом деле, вполне мог. Эмили до сих пор видела этот мир только со своей колокольни, не представляя, что другие люди могут видеть его по-другому. Если бы она знала, что порой творится в чужих головах, ей бы, пожалуй, пришлось пересмотреть всё, что она когда-либо знала. В целом, разум другого человека — это целый новый мир, неподвластный твоей собственной логике и часто выходящий за рамки твоего собственного сознания. И порой там сам чёрт ногу сломит.

Эмили отвернулась, поджав губы. Но Сэнрик не был таким уж эгоистом. До двенадцати лет у них в доме жил пёс по кличке Нут, лохматый и вечно в чём-то измазанный, с большим пушистым хвостом и острой мордой. И хотя вид его был довольно внушительным, а посторонние, не знающие его доброго нрава, зачастую старались обходить его стороной (к примеру, в случаях, когда его оставляли сторожить дом), практически каждую ночь он шёл к Сэнрику и ложился рядом с ним, под боком. Дядя Сэнрика не одобрял такого поведения пса, и им приходилось всячески ухитряться делать так, чтобы Нут оставался незамеченным, приходя к кровати мальчика. И тем не менее, их можно было назвать самыми настоящими лучшими друзьями. После, незадолго до дня рождения Сэнрика, Нут умер от болезни, поразившей его отважное преданное сердце. И тогда мальчик постиг настоящую потерю, ранящую сердце так сильно, что ещё долго невозможно спокойно спать. Так что, Сэнрик определённо понимал чувства Эмили. Другое дело, что он не хотел этого показывать. Если он проявит сочувствие, она тут же расплачется, и это никак не поможет делу. Более того, на первом месте для него сейчас действительно была их жизнь. Он был не бесчувственным, но всё же более рассудительным, отдавая предпочтение холодной голове, нежели жаркому сердцу. У Эмили же было всё с точностью да наоборот, и то было главным отличием между ними.

— Ладно, — наконец произнёс Сэнрик, — я могу разжечь костёр, чтобы Гром согрелся, но при условии, что ты отправишься на поиски хоть какой-нибудь еды.

Эмили обрадовалась его словам.

— Какой же ты замечательный, Сэнрик! — на радостях она обняла его, от чего юноша на пару мгновений остолбенел. Они прежде даже руки друг другу не пожимали, а тут сразу объятия. Признаться, у него никогда не было подруги, всегда он общался с компаниями парней, а потому не знал, как обычно девчонки дружат, поэтому подумал, что подобная экспрессия для них является нормой. — Я сейчас же пойду искать еду!

Эмили уже собиралась уходить, как вдруг остановилась, точно забыв что-то.

— Только, будь так добр, позаботься о Громе, — попросила она, а затем подошла к коню, заглянув в его большие чёрные глаза, в которых блестели капельки света, — с тобой всё будет в порядке, малыш, — она погладила его по гриве, взяла руками за морду и, притянув к себе, прикоснулась своим лбом к его. Это был жест крепких дружеских уз из их секретного языка, который образовался между ними, когда Эмили была ещё маленькой. Тогда она думала, что его может понять лишь Гром, и никому больше не доступен смысл их тайных знаков.

Сэнрик понимал, как сильно ей сейчас нужна была поддержка.

— Обязательно, — кивнув, ответил он и улыбнулся.

За своё отсутствие Эмили смогла-таки найти то, что можно было съесть. Она собрала немного грибов, старательно избегая те, о которых предостерегал её Сэнрик, и даже сумела найти куст сладкой малины, которую она собрала столько, сколько могла унести прямо в подоле платья. Так, ягодами и жареными на огне грибами они с Сэнриком смогли вдоволь наесться и до самого утра не чувствовать голод.

На самом деле, Эмили, хоть она и не заметила, похудела за то время, что провела в Бескрайнем лесу. И это отражалось на ней однозначно нехорошо. Её руки высохли, скулы стали более заметными, а живот потерял свою округлую снизу форму, особенно красящую девушек того времени, и стал совершенно плоским. Сам организм её тоже не радовался таким переменам. На одних грибах и ягодах далеко не уедешь, и ещё две-три недели такого питания — начнутся проблемы с пищеварением и усваиванием нормальной пищи. Сэнрик же пробыл в лесу гораздо меньше Эмили, поэтому на нём «ягодно-грибная диета» ещё никак не успела отразиться. Да и желудок у него был куда крепче, поэтому быстро и ловко перерабатывал всю грубую пищу. В общем-то, Сэнрик был стройным, поджарым юношей, ко всему прочему высоким, а потому даже если бы он потерял в весе, это не было бы сильно заметно.

Эмили со всеми собранными сокровищами вернулась к нему, когда солнце уже наполовину зашло за горизонт. Костёр к тому времени вовсю пылал алым пламенем, распространяя тепло вокруг себя, обдавая им в том числе и Грома, чьё состояние немного улучшилось от этого, хотя он всё ещё периодически нервно подёргивал ушами и зачем-то поднимал одну ногу.

— Как он? Ему лучше? — поинтересовалась Эмили, глядя на своего коня.

— Он согрелся, — сказал юноша, словно отвечая на другой вопрос, — остальное в его руках, — выдержав паузу, он поправился, — копытах.

— Что это ещё значит? — тут же уточнила Эмили.

— Мы ему больше никак не поможем, Эм, — пояснил Сэнрик. Сначала Эмили отреагировала с пониманием, прекрасно зная, что он прав, но позже что-то стрельнуло в её голове яркой вспышкой, от чего она подскочила на месте и удивленно захлопала ресницами.

— Эм? — Сэнрик редко звал её даже по имени, а уж так тем более не называл ни разу. Единственным человеком, который обращался к ней, как к «Эм», был Маркус. Внезапно на неё нахлынули воспоминания, она почувствовала себя так, словно проснулась от глубокого долгого сна, и вместе с этими воспоминаниями к ней пришли или, точнее сказать, вернулись ужас, горечь и вина. Она не в силах была понять, как смогла забыть про свой дом, про маму, про Маркуса, про весь Капитайбур! Она не узнавала себя более. В первые дни своего пребывания в лесу она только и делала, что думала о них и мучилась от сомнений в совершённом поступке. С тех пор же, как она встретила Сэнрика, у неё будто отняли память. И вернулась она весьма болезненно. Эмили действительно была эмоциональной, а потому её глаза тут же наполнились влагой, которая, всё же, не решалась стечь солёными слезами по розовым щекам. Однако в голове её воцарился полный хаос.

— Что я сказал не так? — спросил ошарашенный такой реакцией Сэнрик.

— Нет-нет, я просто… — Эмили вытерла слёзы и улыбнулась, хотя, признаться, эта улыбка выглядела натянутой, — меня так звал только один человек. Которого я подвела. О святой Дух, я понятия не имею, сколько здесь провела! — всплеснула руками она. — Как долго я здесь, Сэнрик?

Сэнрик, откровенно говоря, растерялся. Как он мог это знать? Но молящий взгляд его спутницы так и требовал ответа.

— Ну, долго наверное. Очень долго.

— Точно. Очень и очень долго! — вздохнула Эмили. — Как же моя семья?

На какое-то время она замолчала, осмысливая всё, что крутилось у неё в голове. Юноша тоже молчал, не зная, какие слова подобрать. Наконец, она первой нарушила тишину.

— Твой дядя, наверное, очень волнуется. Но ему легче, он ведь знает, где ты.

Сэнрик заколебался. Он не был уверен, стоит ли рассказывать Эмили то, за что ему было стыдно. Но он долго был один и ещё дольше ни с кем не делился. Как позже он заключил для себя сам, если он не расскажет Эмили о себе хоть что-то, ему, скорее всего, не удастся отвлечь её от навязчивых мыслей, соответственно, они застрянут на одном месте, пока она не оправится.

— Не совсем, — нерешительно произнёс он. Как и ожидалось, Эмили посмотрела на него с играющим во взгляде любопытством.

— Если я расскажу эту историю, ты должна будешь рассказать что-то взамен, — потребовал Сэнрик. Ему было в новинку так просто открываться людям. Но он увидел в Эмили, как и она в нём ранее, неплохую компанию и, более того, человека, которому можно довериться. Ко всему прочему, он не знал, сколько они ещё времени проведут вдвоём в этом лесу, быть может, они и умрут здесь на пару, поэтому какая разница? Что ж, пожалуй, стоит признать, Сэнрик более реалистично смотрел на вещи, и иногда его реализм граничил с каким-то равнодушным пессимизмом.

— Ладно, — тут же согласилась Эмили. Что касается её, она без особого труда открывалась людям. Иногда это могло сыграть с ней злую шутку, но такова была её доверчивая натура.

— Я сбежал сюда, — начал Сэнрик, — дядя ни в жизнь меня бы не отпустил. Ага, конечно. Да и никакой я не охотник. Мой дядя, он всегда был против того, чтобы я занимался его ремеслом, потому-то никогда не учил меня всяким вещам, ну знаешь, охотичьим.

Эмили считала Сэнрика умным, как говорилось ранее, однако полагала, что выражается лучше него. Иногда она замечала, как ему бывает трудно подобрать правильные слова, но поправлять не смела, поскольку не хотела задеть его раздутое самолюбие.

— Он всё обещал меня с собой взять, но не брал. Хоть бы на какого хилого зайца! — Сэнрик нахмурился. — Меня это задевало, я же ещё мальчишкой мечтал стать охотником. Поэтому я решил пойти против дядькиной воли.

Эмили издала звук, похожий на сочувствующее «оу».

— Я и не знала, — она отвела взгляд, а после улыбнулась краешками губ, — выходит, на ярмарке ты был грубияном, потому что был обижен на весь свет?

Сэнрик смутился.

— Каким ещё грубияном! Ну может немного, как ты сказала… Что-то вроде того.

— Но почему ты так хочешь быть охотником? Из-за дяди?

Сэнрик вновь не стал спешить с ответом. Она подумала, что это было что-то личное, и говорить об этом дальше ему было неприятно. Но тогда зачем же он начал этот разговор? Эмили заинтересовал его рассказ, и даже если она не получит ответа на свой вопрос сейчас, рано или поздно она намеревалась всё узнать.

Конечно, любопытство не очень хорошая черта. Ценится, скорее, любознательность, которая позволяет человеку открывать перед собой целый новый мир интересных явлений, да и та нравится далеко не всем и принята не в каждом обществе. Что уж говорить про любопытность, которая многих даже раздражала из-за того, что люди с этим качеством зачастую либо очень напористые, либо постоянно суют свой нос, куда им не следует. Что ж, надо признать, Эмили как раз была из таких.

— Из-за моего отца, — внезапно сказал Сэнрик.

— Почему из-за него?

— Он известен. Важный человек, так сказать. Охота — его страсть. Я хочу стать охотником, чтобы он взял меня к себе. Чтобы, знаешь, вместе нестись по лесам на лошадях, в погоне за каким-нибудь оленем с большу-ущими рогами, — он даже начал жестикулировать, настолько его увлёк рассказ, — чтобы он…

— Заметил тебя, — тихо договорила за него Эмили, когда возникла небольшая пауза, — О Сэнрик, — её тронула его история.

— Теперь твоя очередь, — громче произнёс он, распрямив спину.

Эмили давно чувствовала, что ей необходимо было кому-нибудь выговориться. Для неё разговор служил своеобразной эмоциональной разрядкой, ритуалом, после которого она всегда чувствует себя лучше. И, по правде говоря, ей хотелось рассказать именно обо всём важном, что произошло с ней в Капитайбуре. Но начать об этом сразу она боялась, возможно оттого, что не знала, как отреагирует Сэнрик, поэтому прежде всего рассказала про кулон, подаренный ей на день рождения, про Лизу, с которой вечно ссорилась, а потом уже Эмили перешла к Маркусу и свадьбе.

— Тогда я вернулась домой, и мама сказала, что нам нужно поговорить о чём-то важном. Не представляешь, как я заволновалась, Сэнрик! Но я попыталась успокоить себя, в конце концов, это могла быть какая-нибудь чепуха, — она попыталась засмеяться, но внутри неё нарастало волнение по мере того, как она приближалась к сути. Ей уже перестало казаться хорошей идеей рассказать про то, что она без двух минут обручена, но отступать было уже поздно.

— В общем…

— Ну, что она? Кто-то умер что ли? Ты чего так волнуешься?

— Сейчас, сейчас, — Эмили сделала вид, что поправляет платье.

— Ты кстати хорошо рассказываешь, — поддержал её Сэнрик, в ответ увидев наигранное удивление.

— Неужели это комплимент? А ты не так самолюбив, как я думала, — подстегнула его она.

— И вовсе я не самолюбив!

— Как же, — Эмили улыбнулась и почувствовала облегчение. Тогда она продолжила.

— Разговор вышел не самым приятным. Мне уже восемнадцать, и у нас так принято… Полагаю, и у вас тоже, мы же, в конце концов, мало чем отличаемся. Вкратце… Мне предстояло выйти замуж.

Сэнрик не ожидал такого поворота событий. Сначала его брови поползли вверх от удивления, а позже он, осознав услышанное, насупился и неосознанно согнул спину, подперев подбородок ладонью.

— Так ты что же, замужем?

— Нет-нет! Ты всё неверно понял, — Эмили замахала перед его лицом руками, — я так и не успела выйти замуж. Только не осуждай меня, умоляю! Я не вынесу этого. Но я сбежала совсем незадолго до своей свадьбы. Ночью, пока никто не спохватился. А утром я должна была обручиться.

Сэнрик был удивлён ещё больше.

— Так… — он почесал лоб и провёл рукой по волосам, — ты сбежала из-за снов или из-за жениха?

— Скорее, из-за всего вместе, — Эмили опустила голову, — Маркус замечательный человек, мы всю жизнь дружили, но я совершенно не была готова к тому, чтобы стать его женой. Чтобы стать чьей угодно женой! И эти сны, в которых отец звал меня в Волшебное королевство. Мне хотелось поверить, что они реальны. Что есть место на свете, где нет всех этих проблем. Всё внезапно навалилось, и я… Я… Не знаю, я струсила, Сэнрик. Просто струсила.

— Вообще, если тебе интересно моё мнение, по-моему ты не струсила.

Эмили взглянула на него, не поднимая головы, исподлобья, не понимая, как он до сих пор не сказал ей ни единого укоризненного словечка, не посчитал её сумасшедшей, и одновременно мысленно благодаря его за это.

— Не каждой хватило бы духу дать дёру с собственной свадьбы.

Он рассмеялся. Конечно, над ней, но он вовсе не насмехался, а смеялся по-доброму, искренне. И смех его пришёлся ей по душе. Впервые она взглянула на Сэнрика с теплотой, уже не считая себя самым ужасным человеком на свете.

В этот самый момент позади юноши она заметила маленькую искорку света. Она тут же указала на неё, никогда не видевшая ничего подобного. Маленький огонёк висел где-то в воздухе, помигивая им, и было не разглядеть, что он из себя представлял на самом деле.

— Волшебство, — инстинктивно подавшись вперёд, прошептала Эмили, только краем глаза заметив хитрую улыбку своего друга.

— Не-а, — он развалился на траве, закинув руки за голову, и не без наслаждения наблюдал, как Эмили пялилась на огонёк и тянулась к нему, точно это было какое-то чудо света. Но он-то знал, чем была крошечная искорка света, и что она должна была за собой повлечь. Светлячки.

Не успела Эмили ничего спросить, как рядом с ней возник ещё один огонёк. Третий появился подальше. Четвёртый. Пятый. Они вдруг десятками появились из сгустившейся к тому моменту темноты, и лес будто наполнился не солнечным, а лунным, прекрасным светом, играющим, отбрасывающим причудливые тени. Всё вокруг засеребрилось, заблестело, и самыми яркими точками в этом вальсе двух противоположностей были светлячки. Они парили в воздухе, точно в невесомости, то подлетая поближе, то отдаляясь. Эмили казалось, что они окружают её, тем самым создавая водоворот, обвивая её вихрем, в котором она была центром. В её глазах загорелись блики их яркого света, её кожа теперь тоже светилась серебристым лунным цветом, а платье из простого, в котором она, бывало, даже убирала дома, превратилось в платье принцессы, особенно когда на него сели несколько светлячков.

Сэнрик смотрел на всё снизу вверх, и ему открывался вид на звёздное небо, проглядывающее сквозь пышные кроны деревьев. Эта ночь действительно отличалась от всех предыдущих. Не только потому, что, как бы странно это ни прозвучало, она была полна света, но и потому, что впервые за время своего путешествия он по-настоящему радовался, что не одинок.

Однако надолго останавливаться на одном месте они не могли. Нужно было продолжать свой путь практически «в никуда», чем они благополучно и занимались вот уже на протяжении нескольких дней. Никто из них не мог точно сказать, сколько времени прошло. Возможно, даже неделя. И хотя время можно было определить по тому, как заходило и вставало солнце, кажется, наши спутники перестали обращать на это всякое внимание. По правде, время в Бескрайнем лесу не поддавалось объяснению. Оно протекало совсем не так, как там, откуда были родом Сэнрик и Эмили.

— Нам пора, — произнёс юноша, поднимаясь с земли после очередного привала. Эмили устало кивнула ему и тоже поспешила встать.

Однако у неё это вышло не особо хорошо. Как только она смогла подняться на ноги, земля перед глазами начала плыть, ноги подкосились, и Эмили не заметила, как чуть не упала. Сэнрик среагировал моментально и вовремя подхватил её на руки.

— Что с тобой?

— Мне… как-то нехорошо, — произнесла Эмили, положив себе ладонь на лоб, — голова кружится. И ноги что-то не держат.

Сэнрик аккуратно усадил её возле ближайшего дерева.

— Отравилась, может, чем? — задумчиво произнёс он.

— Не думаю. Я слишком голодная для того, чтобы чем-то отравиться, — она попыталась изобразить подобие улыбки.

— Голо-одная, — Сэнрик протянул эту фразу, словно что-то обдумывая, а потом резко заключил:

— Точно! Ты голодная! У тебя это… как его, — он отчаянно пытался вспомнить слово, однажды произнесённое его дядей в отношении уличного пса, давным-давно бродившего по их городу и выпрашивающего у всех еду. Конечно, он не хотел сравнить Эмили с тем псом, но полагал, что такого рода недуг может быть и у людей.

— Истощение! — наконец, вспомнил он.

— Истощение? — Эмили выглядела напуганной. Она прежде не стакивалась с подобным и сейчас очень надеялась, что это не какая-нибудь страшная болезнь. Только подцепить заразу ей не хватало, для полного счастья.

«Если мне и суждено здесь погибнуть, то точно не от этого истощения», — прозвучало у неё в голове.

— Такое бывает, когда ничего не ешь. Ну или слишком мало ешь, при этом ещё и не сидишь на месте. Мы в пути уже долго, а ты съела-то за это время всего ничего. Твоему… ну, организму, не хватает… веществ.

— Веществ? — теперь Эмили уже была, скорее, в недоумении. О каких таких веществах говорил Сэнрик? Она и подумать не могла, что у неё внутри могут быть какие-то вещества. Что это вообще значило?

— Я говорю, ну, о «питательных веществах». Ну знаешь, тех, которые нужны каждому организму.

— Нет, не знаю, — честно ответила девушка.

— Мне дядя рассказывал об этом. Он умный и много знает, — пояснил Сэнрик.

— Хотела бы я его послушать, — Эмили нравилось учиться чему-то новому, и ей действительно было интересно, что же ещё может рассказать ей дядя её друга, — но что же нам делать с моим истощением?

— Тебе еда нужна, — уверенно, точно зная, о чём говорит, ответил Сэнрик, — что-то сытное.

Эмили задумалась.

— Но тут из сытной еды только мясо, а его нам не достать. Ты не охотишься, а я просто не умею. Что же делать в этом случае?

Сэнрик почесал подбородок, уставившись себе под ноги. Прошло какое-то время, в течение которого он то хмурился, пытаясь, видимо, что-то осмыслить, то расслаблял мышцы лица, а иногда в его глазах будто загоралась некая искра. Эмили же стояла в нетерпении.

— Идём на охоту, — внезапно, твёрдо, без тени сомнения, сказал Сэнрик.

Глава 5. Преодоление

Как бы ни было это неожиданно, они действительно отправились на охоту. Точнее, отправился Сэнрик, а Эмили же шла вместе с Громом позади, стараясь не закрывать глаза, вопреки налитым свинцом векам от слабости в теле.

«Что ж, хотя бы с Громом всё хорошо» — думала она, будучи действительно рада, что Гром выглядел уже как здоровый конь, мог ходить и даже, скорее всего, бегать. Однако последнее она, всё же, пока не решалась опробовать.

Сэнрик искал любые следы, которые могли бы привести его к добыче. Он знал кое-что об охоте, но даже при этом весьма скудном (в сравнении со знаниями настоящего охотника) запасе информации вполне смог бы, как он думал, управиться со зверем. Он надеялся наткнуться на оленя или, может быть, кабана. На крайний случай сгодились бы и зайцы. Если бы можно было выбирать, то кабана, к слову, он выбрал бы в последнюю очередь или не выбрал вообще. Эти животные зачастую очень свирепы, когда защищают свою территорию. Помимо прочего, у них плотная шкура, а потому убить их не так-то просто. Да и в принципе с ними сложно управиться. В охоте на кабана, особенно без лошадей и какого-нибудь более мощного оружия, чем кинжал и смекалка, можно было серьёзно пострадать. Олени тоже бывают разных нравов: те, что живут ближе к людям, чаще пугливые, и вся сложность заключается в том, что их трудно нагнать (хотя всё же стоит опасаться их огромных рогов), а те, что живут в отдалении, гораздо смелее и могут даже атаковать первыми. Тем не менее, охота на оленей, по мнению Сэнрика, была куда проще. Достаточно было лишь выждать нужный момент, подкрасться так, чтобы тебя не заметил их чуткий нюх и острая, как лезвие, интуиция, и — раз! — вот уже олень падает на землю с предсмертным стоном. С зайцами обстояла похожая ситуация. Конечно, они в любом из возможных вариантов развития событий не могли атаковать человека, но их главными преимуществами были скорость, ловкость и умение запутать охотника. Зайцы умело переплетали свои следы, петляя из стороны в сторону, и человеку уже сложно было бы различить, в какую на самом деле сторону убежал зверь. Хищникам, вроде волка, немного проще, поскольку они используют обоняние, но даже здесь у зайца есть все шансы сбежать от незавидной участи.

Поначалу поиски Сэнрика не предвещали успеха. У него даже создалось впечатление, что здесь и вовсе нет животных, максимум — одни птицы, да и те появлялись в поле зрения крайне редко. Впрочем, сгодились бы и они, если бы при себе у юноши был лук с колчаном стрел. Но, как говорилось ранее, из оружия у него был только кинжал, а с ним в охоте далеко не уедешь, особенно если у тебя за спиной нет многолетней практики. Вот как Сэнрик собирался нападать на оленя? Прямо так, чуть ли не в рукопашную, набрасываться на животное, чьей реакции можно было бы позавидовать? Об этом он, конечно, думал, но не нашёл для себя ответов, а потому принял решение «посмотреть по ситуации», что было, откровенно говоря, не очень умно. Даже у Эмили промелькнула тень сомнения по этому поводу, но она ничего говорить не стала. Ей всё же казалось, что Сэнрик в таком деле умнее её, и он лучше знает, что делать.

В конечном итоге, фортуна повернулась лицом к голодным спутникам, и Сэнрик наткнулся на едва заметные, практически уже стёртые с земли, следы. В них он различил отпечатки оленьих копыт и тут же обрадовался. Он всё-таки наткнулся на оленя! Будет огромной удачей, если сегодня они им и отужинают.

— Эмили, — говоря тише обычного, позвал девушку он, — я нашёл кое-что!

— Отлично, — она улыбнулась, пытаясь рассмотреть находку.

— Тебе придётся остаться здесь, — сказал он, — ты не в состоянии охотиться, а Гром ещё слаб. Я пойду один.

— Ты уверен? — Эмили обеспокоенно глядела на Сэнрика. Она не знала, то ли она волновалась за себя, то ли за своего друга, то ли за них обоих.

— Уверен. Ты справишься одна? — неуверенно спросил он. Понимая, что здесь можно уже ожидать чего угодно, мысли о том, что Эмили может попасть в неприятности, не оставляли его. И поскольку он будет достаточно далеко от неё, он не сможет, в случае чего, сразу прийти к ней на помощь.

— Я не одна, — девушка ласково похлопала Грома по шее, — не волнуйся, иди.

Сэнрик без лишних слов развернулся и направился по следам, скупой на проявление излишних эмоций. Хотя, откровенно говоря, в сравнении с экспрессивностью Эмили любой показался бы чёрствым сухарём.

— Сэнрик! — окликнула его вдруг девушка. Он обернулся на неё.

— Если что, это совсем необязательно. Я думаю, со мной всё будет в порядке.

Сэнрик улыбнулся ей. Она уже давно не видела такой улыбки, которая выглядела в точности как у дворовых мальчишек, беззаботно играющих в салочки или что-то ещё. Его улыбка не могла быть сдержанной или фальшивой. Если она появлялась на его лице, то обязательно была искренней и какой-то… доброй. По крайней мере, Эмили сразу становилось от неё спокойнее, лучше на душе.

После Сэнрик всё же отправился на охоту, на настоящую, первую в его жизни, охоту, которая должна была стать поистине чем-то незабываемым, как он себе это представлял. Он был воодушевлён и чувствовал прилив необычайной силы, словно сама отчаянная смелость разливалась по его венам вместо крови.

Пока Эмили с Громом отдыхали на месте, где распрощались с Сэнриком, желая ему удачи, сам юноша открывал для себя собственное, в пределах мирового масштаба может и маленькое, но для него большое и значимое, приключение. Судя по всему, олень был далеко от него, и, скорее всего, был не один, но это не останавливало Сэнрика. Наоборот, это лишь распаляло его. Он был уверен в том, что в ближайшее время доберётся хоть до целого стада.

Конец ознакомительного фрагмента.