Неупокоенные

Лука Каримова (2020)

Как умирают люди в викторианском Лондоне? Известно лишь Жнецам, ведь именно они забирают их души. По темным переулкам, окруженный мраком, рыщет Джек Потрошитель; вампирша Эржбет Батори, она же кровавая графиня, повелевает элитным борделем; тайное общество плетет интриги против королевы Виктории, а двое сирот мечтают отомстить врагам за смерть родителей…

Глава 3

На следующее утро, когда Джек ушел на лекцию в анатомический театр, Жнец мирно дремал на кушетке в гостиной. Ночью после разговора с Валетом он принес ее с собой, забрав из квартиры покойника, чья душа теперь хранилась в его мече. Среди дорогой мебели кушетка смотрелась неуместно, сверкая ярким малиновым пятном и намекая на антураж будуара в доме терпимости. При виде элемента мебели, оскорбляющего его вкус, Джек скривил губы, но промолчал, понимая, что подобное убожество лишь временное неудобство. Как же он ошибался.

Жнец обошел многие пустующие дома в Лондоне, где произошли убийства или несчастные случаи, за ними числилась печальная слава, они продавались по сниженной цене и покупатели находились с трудом.

Вытянувшись и постаравшись, чтобы ноги не слишком свисали с края (мало того, что кушетка оказалась узкой, так еще и короткой), Жнец раздумывал над сложившейся ситуацией. Таскать с собой детей он не мог: им необходимо тепло, еда и, что важно, присмотр, о чем Джек шепнул ему перед уходом. Жнец взглянул на них: положив ладошку под подушку, Вайолет спала с одной стороны дивана, а Калеб с другой, отвернувшись лицом к спинке.

«Они могут жить и здесь…», — решил он. «Уж не это ли имел в виду Джек». Намеков Жнец не понимал и решил дождаться возвращения друга, а пока написать отчет и вернуться в Корпсгрэйв, чтобы отдать души.

Вайолет лениво открыла глаза, почувствовав, как ее легонько трясут за плечо. Калеб мгновенно очнулся ото сна. Его волосы торчали в разные стороны, и он поспешно пригладил их руками.

— Хотите пойти со мной в Корпсгрэйв? — спросил Жнец, глядя им в глаза.

Дети переглянулись и одновременно закивали.

— Я первая в ванную! — закричала Вайолет, путаясь в пледе, и торопливо скрылась за дверью.

Калеб же поправил подушки, сложил плед и отправился в кухню. Изучая содержимое буфета и шкафчиков, он пришел к неутешительным выводам: в квартире Джека не водилось ничего съестного. Калеб вырос в богатом доме в окружении слуг и лишь в теории знал, как сварить кашу или кофе, помнил, что для приготовления чая необходимо добавить щепотку «Эрл Грей» и залить кипятком. Собственная неопытность удручала его. Матушка частенько повторяла, что аристократ обязан уметь все, что делают слуги, и даже больше, но повар придерживался другого мнения, стараясь не подпускать Вайолет к плите, боясь, что она обожжется, или на нее брызнет раскаленное масло.

К счастью, Джек оставил накрытый салфеткой и от того незаметный поднос с завтраком на столе, и, когда Вайолет вернулась в гостиную умытой и причесанной, Калеб открыл кофейник, серебряные кастрюльки с горячим. На фарфоровые тарелки дети положили идеально круглые яичницы, золотистый омлет с коричневыми ломтиками беконами и сосисками. В подставке с тостами был зажат плотный конверт.

Пока Вайолет уплетала омлет, а Жнец пил какао и хрустел тостом, неторопливо пережевывая и смакуя его, Калеб ознакомился с посланием: «Вернусь поздно вечером, на обед зайдите в булочную неподалеку на углу (очень вкусные круассаны)», — в конверте звякнули монеты.

— Как ему не скучно без домашнего животного, хоть бы маленькая канарейка или попугайчик, ведь у него столько восточных диковинок, — посетовала Вайолет. — Помню, у мадам Клеменс был дивный попугай из Индии. Большой, с голубым оперением и желтым брюшком.

— Это синегорлый ара, — пояснил Калеб. — Дорогая птица, требующая бережного и внимательного отношения. Ты бы с такой не справилась.

Вайолет насупилась:

— Ну и ладно! Не попугая, так собаку, ведь мама говорила, что если мы будем хорошо себя вести, то на Рождество нам подарят щенка.

Калеб тяжело вздохнул, убрав деньги в карман. Упоминание о Рождестве, которое они больше не встретят с родителями, отбило аппетит, и чтобы сестра не увидела его слез, он скрылся в ванной.

Закрыв дверь на щеколду, Калеб отвинтил кран и под шум воды издал сдавленный стон — в черную дыру раковины упало несколько слезинок. В отражении зеркала он увидел не искаженное гримасой боли лицо, а хищную улыбку и мстительный блеск в глазах.

«Я отомщу, клянусь вам», — на миг ему показалось, что за спиной возникли полупрозрачные духи родителей — сердце замерло, он обернулся, но там никого не было.

Как только они покончили с завтраком, Жнец протянул детям руки, и те взялись за них.

— Ничего не бойтесь, — спокойно предупредил Жнец и гостиная померкла, словно кто-то погасил свет и они окунулись в кромешную тьму. Повеяло ароматом сырости, лица обдало дождевыми каплями. Дети стояли на окутанной туманом мостовой.

Небо укрывали плотные черно-серые тучи, не пропускающие ни единого лучика света. Да и откуда ему взяться в обители мертвых, где вечно идет дождь, и тускло горят желто-красные фонари. Жнец не боялся намокнуть: мелкие капельки собирались бусинами на его длинном плаще и стекали вниз на темные гладкие камни с белесыми прожилками. Словно по ним процокало множество женских каблучков, каждый из которых оставил трещину, и она разрослась вширь, образовав подобие паутины. С легким хлопком Жнец раскрыл зонтик и вручил его Калебу:

— Добро пожаловать в Корпсгрэйв, — он криво улыбнулся и поправил съехавшие на кончик носа очки, поля головного убора защищали стеклышки от дождя.

Калеб ухватился за ручку в виде берцовой кости и поднял зонт, Вайолет взяла его под руку, и они осмотрелись. На первый взгляд, мир смерти не слишком отличался от Лондона, разве что в воздухе пахло тленом, а в уличных фонарях вместо желтоватого огонька зловеще горели вороньи черепа, полыхая в глазницах и раскрытом клюве фиолетовым, колыхающимся от сквозняка пламенем.

— Нам в ту сторону, — в руке Жнеца появился черный сгусток, он удлинился, становясь плотнее, пока не образовал отполированную трость с серебряным набалдашником.

Завеса тумана расступилась, и дети увидели высокие соборы в готическом стиле, подпирающие предгрозовое небо, башни с острыми шпилями, дома с узкими черепичными крышами, на которых сидели нахохлившиеся вороны размером с кошку и внимательно следили за окружающими. Их перья лоснились от влаги, переливаясь синевой, а глаза были подернуты белесой пеленой. У некоторых дверей статуями замерли коты с полуразложившимися телами, пустыми глазницами. При виде проходящих детей они повернули в их сторону головы и издали режущее слух мяуканье. По канавам с багровыми лужами вслед за гостями бежали крысы.

— Это соглядатаи, они нужны чтобы в городе не нарушался порядок, особенно среди ночи, когда вампиры любят затевать попойки в местных кроварнях, — пояснил Жнец, увидев какой у Вайолет испуганный вид. — Они не просто животные: в их тела заключены человеческие души. Корпсгрэйв, если опираться на вашу Библию, нечто вроде чистилища.

— Что же тогда с теми, кто попал в Ад или Рай? И где они? — спросила Вайолет. Присмотревшись к котам, она увидела свалявшуюся шерсть в кровавых подтеках, а у пролетевшего над их головами ворона вырвался поистине человеческий крик, а не карканье. Пробегающие вдоль мостовой крысы кусали друг друга, щелкали зубами выскакивающих из загривков чумных блох и глядели на детей красными глазками с сочащимся желтоватым гноем. Вайолет теснее прижалась к брату.

— Это… ч-чумные крысы? — прошептала она, боясь поверить увиденному.

— Они самые, но как я уже говорил — ничего не бойтесь. Что до Ада и Рая: лично для меня, как, впрочем, и для многих — их нет и, возможно, никогда не было. Но люди придумали эту сказку и хотят в нее верить. Нам же доподлинно известно, что после смерти происходит некая лотерея, и выиграешь ли ты в ней роль жнеца или соглядатая в крысином обличье — остается тайной, — ответил Жнец.

— Город действительно похож на Лондон, — отметил Калеб поскучневшим голосом. Вид разлагающихся животных не произвел на него сильного впечатления. В детстве он видел мертвых собак, котов и птиц, наблюдал, как их души выпрыгивают из застывшей оболочки и прогуливаются по городу как ни в чем не бывало. Матушка рассказывала, что души животных существуют иначе, чем человеческие: они свободны, и их нельзя призвать. А людей держат в мире живых разные предметы, семья — все, что с ними связано, любая частица.

— Ты ожидал, что здесь повсюду будет валяться человеческая плоть, а скелеты будут просить милостыню? — Жнец глухо засмеялся.

— Честно говоря, да…

Жнец повел их дальше.

— Раньше здесь было куда хуже: вечная грязь, разложившиеся тела, запахи которых лучше никогда не вдыхать. Хотя подобные улочки остались до сих пор, но они находятся в противоположной от ратуши стороне, где обретаются души самоубийц. Те вечно стенают, плачут кровавыми слезами…

— Так вот почему в стоке багровая вода! — поняла Вайолет. — Точнее кровь.

Жнец кивнул:

— Хотя по большей части это остатки из кроварни, радует, что сегодня не пятница, иначе здесь валялись бы чьи-нибудь органы. Местный бармен обожает протыкать их бамбуковыми соломинками и подавать как готовый напиток, но пьяные кровососы любят мусорить.

— Как… удобно, — пробормотал Калеб. — Посуду мыть не нужно.

— Старшие жнецы не слишком интересуются чистотой на улицах Корпсгрэйва, но и не хотят превращать его в кладбище с мертвецами посреди улицы.

— Должно быть, кучерам частенько приходится чинить кареты, вот так попадет чья-нибудь кость в спицы колеса, и оно сломается, — Вайолет перепрыгнула через чей-то скелет в тряпье и недовольно фыркнула. — Ну и ну!

Чем ближе они подходили к ратуше, тем чище становилось на улице, и чаще встречались призраки. Это были люди в одеяниях из разных эпох, которые дети видели только в книгах. Никто не обращал на них внимания, души проходили сквозь детей и Жнеца. Последний слегка морщился, чувствуя неприятный холодок чужой души.

— Они нас видят? Слышат? — почему-то зашептала девочка.

— Меня — да, вас — нет, вы ведь живые, — ответил Жнец, стуча тростью о камни.

— Здесь может быть наш отец? — спросил Калеб, цепляясь взглядом за каждое мужское лицо.

— Возможно, но вы не сможете с ним поговорить.

Калеб решил, что обязательно попробует еще раз вызвать отца, и тот объяснит слова матери: «Разгадка наших врагов в стихотворении, оно скрыто у сердца. Что же это может означать?» — подумал он.

— Ах, какая встреча! — воскликнула остановившаяся напротив них бледнолицая красавица с алыми чувственными губами и такого же цвета глазами в обрамлении длинных ресниц. Из-за плотности и четкости облика дети поняли: она не призрак.

— Мадам Батори, — Жнец снял головной убор, приветствуя ее.

— Ты к своим? Составлять отчет? — дама подтянула черную кружевную перчатку повыше, и дети заметили, какими острыми оказались ее ногти.

— Как всегда, — Жнец кивнул.

— А кто эти сорванцы? — Мадам впилась в Калеба с Вайолет внимательным взглядом.

— Мой временный крест, — коротко ответил Жнец.

После перехода в Корпсгрэйв он отметил души детей черными крестиками, обозначив их неучтенность, дабы коллеги не задавали лишних вопросов.

— Какой хорошенький мальчик, — проворковала Мадам и потрепала Калеба за щечку, а затем схватила его руку и прошептала. — Боже! Какие тонкие музыкальные пальчики! Должно быть, ты хорошо играешь…

— У меня очень талантливый брат, — с гордостью заявила Вайолет, и Мадам перевела взгляд на нее.

— Да что ты говоришь… — растягивая слова, прошептала она. — Но ты… куда более одарена природой, моя маленькая фиалка, — женщина погладила малышку по лицу, коснулась пепельных волос, плеча.

— Нам пора, — прервал ее Жнец. — Дела не ждут, всего хорошего, Мадам.

Дети кивнули и последовали за ним, а женщина еще долго стояла, провожая взглядом затянутую в черное платьице девичью фигурку, тонкие, стройные ножки в полосатых чулках.

— Хорошенькая… — прошептала она, облизнув удлинившиеся клыки, и пошла дальше.

Калеб с Вайолет остановились перед трехэтажным зданием ратуши в готическим стиле из угольно-черного камня с башнями по бокам и центру. Фасад с высокими стрельчатыми окнами украшали статуи Смерти в балахонах, из-под которых светились белые черепа, а костлявые пальцы сжимали древки кос. На часах центральной башни мимо римских цифр двигались стрелки-кости, а рамкой служили ребра.

— Местная ратуша, она же мой штаб, — пояснил Жнец.

Дождь резко прекратился, и с неба повалил снег.

— Ого! — восхитилась Вайолет. — Как быстро сменилась погода.

— Привычно для Корпсгрэйва, — скучающе отметил Жнец и толкнул дубовую дверь, та со скрипом открылась, и навстречу вышла бледная дама в черном. С ее шляпки на глаза спадала вуаль, а с окрашенных в черный цвет губ на подбородок стекала темная жидкость, образуя полоску в центре и по уголкам рта, словно женщина взяла кисточку и разукрасила себя.

— О, Мария! Здравствуйте, — поприветствовал Жнец.

Та молча кивнула и, раскрыв зонтик, покинула здание, шелестя подолом черного платья.

— Это тоже твоя коллега? Кто она? — спросила Вайолет с интересом, провожая даму в старинном наряде.

— Дочь Генриха VIII, работает в должности жнеца с момента смерти, кажется… — стал припоминать Жнец.

— Кровавая Мария!¹⁷ — хором воскликнули дети.

— Так и не вспомнил год — у меня неважная память на даты, но да, эта несколько хмурая леди и есть бывшая королева. Дамы из нашего коллектива говорят, что если кому-нибудь в списке выпадает протестант, Мария просит поменяться с ней душами.

— Непримиримая даже после смерти, — прошептал Калеб.

— Но и при жизни-то она не была слишком счастлива, — добавила Вайолет, вспоминая историю.

Внутри ратуши оказалось мрачновато: тускло мерцали вороньи черепа, из фонтанчика для питьевой воды лилась полупрозрачная кровь, омывая багровым края светлой чаши.

Готический зал украшали фрески, отображающие непрестанную работу Смерти, а стрельчатые арки дубовых сводов были расписаны эпизодами пути человеческой души.

В начищенном до блеска поле из черных мраморных плит можно было разглядеть собственное отражение, а звуки шагов эхом отражались от стен, увешанных картинами в костяных рамах из человеческих рук и ног (этого материала в Корпсгрэйве всегда хватало).

Дети видели на них известные исторические битвы, как, например, Саламинское сражение¹⁸ на море между армией персов и греков, где среди людей стоял жнец с копьем, одетый в черную тунику с белесым черепом и провалами глазниц. Его невозможно было не заметить — выглядел словно живой. Ветер бросал морские брызги в лица персов, а жнец как будто шевелился в такт качающемуся кораблю.

— Работа Аполлодора¹⁹. В Корпсгрэйве множество талантливых художников, композиторов, архитекторов. Те из душ, кто хочет вымолить лучшую участь, работают на благо Смерти; однако, из этого многообразия я предпочитаю живопись Нидерландов: Босх, ван Бален, Брейгель, — Жнец повел их по коридору из других картин, на которых Смерть и ее помощники принимали непосредственное участие в великих и малых сражениях. Лица и одеяния жнецов сменялись, пока троица не дошла до отдельных портретов: здесь был и сам Жнец — в черном костюме, с тростью, такой, каким он выглядел сейчас; на следующем портрете — мужчина, изображенный по пояс, с аккуратной бородой, в широкополой шляпе и с повязкой на глазу, как у пирата, далее следовал некто в венецианской маске и красном балахоне.

— Это мои ближайшие коллеги по Лондону, время от времени мы подменяем друг друга. Если вы их встретите — не бойтесь. Одного зовут Мушкетер, а второго — Валет.

— Француз и итальянец? — спросил Калеб.

Жнец пожал плечами:

— Никогда об этом не задумывался, — он надавил ладонью на высокую дверь, и к удивлению детей та с легкостью открылась. Они ступили в ярко освещенную залу со стрельчатыми витражами, множеством рабочих столов, как в конторе клерка, и книжными стеллажами, сплошь заставленными папками с разноцветными корешками.

Из всех столов занятыми оказались только три. При виде гостей жнецы даже не подняли головы, продолжая строчить отчеты, поскрипывая перьями. За одной из колонн стоял такой же, как в коридоре, фонтанчик, но жидкость в нем не текла. Один из жнецов опустил в чашу несколько стрел для лука, и те прошли насквозь. По древкам, как по венам, заструилось нечто бирюзовое, Калеб услышал щелчок, а жнец убрал стрелы и приготовил следующие.

— Что он делает? — прошептал мальчик.

— Избавляется от душ: через чашу они попадают в отдел обработки, и другие жнецы решают, что с ними делать.

— Прямо как Санта-Клаус выбирает плохих детей и хороших, кому дарить подарки на Рождество, а кому оставить в носке уголь, — ввернула Вайолет. Души не слишком ее интересовали, куда больше девочку занимало, какой же из столов принадлежит их Жнецу. — Где твое место? — она взглянула на него пытливым взглядом, и Жнец повел их ближе к окну.

На столе лежала стопка из плотных желтоватых листов пергамента, стояла подставка для письменных принадлежностей с перьевыми ручками, ножом для бумаги и несколько книг, названия которых Вайолет не смогла прочитать из-за потертости. Столешница оказалась слегка запыленной, словно за ней давно никто не работал (так оно и было).

— Посидите, мне необходимо избавиться от душ, — предупредил Жнец и направился к чаше. Калеб последовал за ним, а Вайолет устроилась за столом и с некоторой брезгливостью протерла его своим платком, вмиг утратившим белизну.

— Мне интересно, как это работает, — поделился мальчик, встав по левую сторону от Жнеца. Тот не возражал. В его руке появился длинный меч, который он по рукоять сунул в чашу. Лезвие не звякнуло о дно, а прошло насквозь, как было со стрелами предыдущего жнеца. Калеб даже смог увидеть, как души плавно утекают по подобию водоворота. Прежде чем погаснуть, сталь едва заметно засветилась.

— Пустой, — изрек Жнец и вытащил меч, оружие также исчезло, как и появилось. — Теперь пора приниматься за отчеты, — его лицо искривилось, он выудил из кармана сложенный список и вернулся к столу.

— Тебе помочь? — спросила Вайолет, встав на коленки и опершись ладошками о чистую поверхность.

— Нет, только у меня в голове то, что необходимо записать. Вы можете почитать, — он пододвинул книги и, ссадив девочку со стула, принялся скрипеть пером, как и коллеги.

От перелистывания страниц с текстом на латыни у Вайолет стали слипаться глаза, мама обучала их мертвому языку, но девочке он давался с большим трудом, не то что французский или немецкий. С детства они с братом знали два языка: родной мамин русский, папин — английский. Калеб же, наоборот, с интересом углубился в старинный трактат по демонологии и не заметил, как Вайолет тихонько пробралась к выходу. Ее занимали портреты жнецов, а не чтение пыльных книг, от которых слезились глаза и хотелось чихать.

Из женских портретов ей приглянулась девушка в черной тунике с нежной персиковой кожей и очень добрым, одухотворенным лицом с легким румянцем. В руках она держала позолоченный серп, инкрустированный темным драгоценным камнем на рукояти. На рамке было выгравировано имя «Мнесарета»²⁰. В качестве фоне художник изобразил морскую волну цвета бирюзы, светлый пляж, усыпанный множеством перламутровых раковин, и чистый небосклон. От портрета веяло бризом с солоноватыми каплями, пахло морем и апельсинами.

Следующая дама в алом платье с рюшами и бантом на пышной груди сжимала окровавленную плеть. Художник подчеркнул капли крови, и при мерцающем свете «воронов» те поблескивали добавленной к красной краске золотистой охрой. Вайолет протянула руку и коснулась пальцем холста, тот оказался слегка выпуклым, объемные мазки засохшей краски иглами торчали на портрете. В высокой напудренной прическе девочка заметила крохотные незабудки, такие же украшали жемчужные бусы, оплетающие лебединую шею. В глазах молодой девушки скрывалось нечто притягательно-загадочное и вместе с тем пугающее.

Вайолет опустил взгляд на раму и по слогам прочла:

— Да-рь-я Сал-ты-ко-ва²¹, Дарья…хм, русская, а это у нас кто?

Смуглая девушка в свободной рубахе, цветастой шали на плечах и с множеством золотистых браслетов призывно улыбаясь. В одной руке она держала нож с изогнутой сталью и рукоятью в виде медвежьей головы, а в другой — бубен. Пышная копна черных волос окружила ее узкое лицо с белоснежной улыбкой, но один из клыков сверкал золотом. Цыганка Эсмеральда!

Рядом с ней висел портрет женщины в закрытом парчовом одеянии с покрытой полупрозрачным платком головой и короной. На груди — массивный золотой крест, а в руке — меч. Выглядела женщина отнюдь не как монахиня, а властная и сильная королева. Ее яркие, серо-голубые глаза горели яростью. Из всех портретов она показалась Вайолет самой живой.

— Ольга, — прошептала девочка, касаясь пальцами ее имени и стирая пыль с других букв. — Кня-ги-ня²². Эта поинтереснее Марии.

— Так-так, ты заблудилась, малышка? — спросил из полумрака мужской голос, и на свет вышел мертвенно-бледный мужчина с ярко-рыжими волосами и большими кроваво-красными глазами. Его длинная рука с острыми ногтями уперлась в стену над головой Вайолет, и девочка невольно прижалась к холодному камню.

— Нет, не потерялась, — пробормотала она. Неожиданное появление и близость незнакомца испугали ее. — Я пойду… — и, скользнув под его рукой, она бросилась к дверям, даже не заметив, когда успела дойти до конца коридора.

— Куда же ты, крошка?! — окликнул незнакомец и вихрем помчался за ней, скользя сквозь пространство с невероятной скоростью, пока не вцепился рукой в запястье девочки.

Вайолет взвизгнула и затрепыхалась, когда ее подняли над полом.

— Ну-ну, не брыкайся, все равно от меня не сбежать, — процедил мужчина и щелкнул острыми клыками.

«Вампир!» — слишком поздно осенило Вайолет. Ее взвалили на плечо, сжали ноги и понесли к выходу из ратуши.

— Ох и славная будет пирушка! — пропел клыкастый и стал насвистывать себе под нос. Правда, свистеть получалось не слишком хорошо — мешали клыки.

— Далеко собрался, кровосос? — спросил глубокий женский голос, и вампир резко остановился.

Вайолет заерзала на его плече, пытаясь обернуться, и увидела краем глаза ту самую женщину с портрета. «Княгиня…»

— Помогите! — попросила она и забила кулачками по спине вампира.

— Цыц, мелюзга! — шикнул вампир и с силой ущипнул ее за попу, заставив девочку ойкнуть. — Сударыня, так я это… в кроварню собрался, вот, несу ко столу, не извольте беспокоиться, — и попытался ее обойти, но та преградила ему дорогу выставленным мечом, сталь почти коснулась его носа.

— Я тебя не отпускала, смерд, а ну пусти дитя, не то худо будет.

— Помилуйте, матушка, — взмолился вампир и отпустил Вайолет, девочка скользнула на пол и забежала за женщину.

— Какая я тебе матушка, пес блудливый, пшел отсюда, и чтоб я тебя здесь больше не видела. Таким отбросам выделен собственный район, там и промышляй, — угроза возымела успех, и вампир бросился вон из ратуши, превратиться в прах от руки старшего жнеца ему не хотелось, а со своей госпожой он как-нибудь договорится, и та не откажет ему в посещении.

На плечо испуганной Вайолет легла теплая рука, лицо женщины прояснилось. На секунду девочке показалось, будто она смотрит на живую икону, чье лицо и голова озарены теплым, божественным светом.

— Вижу я, что отмечена ты печатью, но где тот, кто оставил ее, почему бродишь одна в столь опасном для живого месте? — строго, но спокойно спросила Ольга.

— Мой… опекун пишет отчеты, а я хотела полюбоваться картинами и вот… встретила того господина, — Вайолет виновато опустила голову, предчувствуя наказание.

Женщина усмехнулась:

— Да какой из него господин — кровопийца и только. Пойдем, — протянула ей руку. — Отведу тебя.

Вайолет взялась за нее и тяжело вздохнула.

— Ругать не стану — итак наказана. Корпсгрэйв — не место для живых, твой опекун поступил беспечно. Метка — знак для нас, но не для вампиров и прочей нечисти: те творят, что пожелают — здесь их вотчина, и изгнать их можно лишь из ратуши.

Девочка кивнула, запоздало понимая, куда могла вляпаться из-за своей неосмотрительности. Княгиня права, это ведь не прогулка по картинной галерее или Ридженс парку.

— Не говорите ему, пожалуйста, что меня могли похитить, не хочу волновать ни его, ни брата, — попросила она.

Ольга остановилась и долго смотрела в ее глаза:

— Так тому и быть.

При виде княгини жнецы как по команде встали из-за столов и раскланялись. Один только Жнец активно работал пером, перед ним росла стопочка из отчетов, а Калеб неторопливо переворачивал страницы.

— Двое неучтенных.

Услышав голос Ольги, Жнец поднялся.

— Приветствую, княгиня, — он склонил голову. — Все верно.

— Не стану напоминать тебе о наших правилах, но на будущее учти — живым, даже неучтенным, здесь не место, или я позабочусь о том, чтобы в устав вписали новый закон.

Калеб с интересом переводил взгляд от Жнеца к величественной женщине в отороченном мехом плаще и золотистыми волосами, перехваченными на лбу алой лентой. На ее пышной, скрытой под плотной тканью груди сверкал православный крест. Матушка носила такой же, только маленький.

— Слушаюсь, этого больше не повторится, — Жнец не смел взглянуть ей в глаза.

— Заканчивай побыстрее, в Лондоне уже вечер, а детям пора спать. Привыкай к их графику, раз взял на себя чужое бремя, — княгиня коснулась макушки Вайолет и покинула зал.

Жнец проводил ее долгим взглядом, а затем вернулся к записям и через несколько минут закончил. Калеб даже не успел расспросить сестру, куда она умудрилась вляпаться, раз Жнецу из-за нее досталось. Но до самого дома Вайолет молчала и была какой-то подавленной.

У дома Джека Жнец их оставил и скрылся во тьме. Он тоже не разговаривал, и Вайолет решила, что обидела его, в горле появился неприятный ком, а на глаза навернулись слезы, но стоило ей последовать за братом, как дверь дома повторно хлопнула, и рядом стоял Жнец. В руке он сжимал большую черную клетку, внутри которой на косточке-жердочке висела самая настоящая летучая мышь. От света она раскрыла один кровавый глазик и поморщилась, мол, зачем ее потревожили, ей было так хорошо в темноте Корпсгрэйва.

— Это тебе, — улыбнулся Жнец, вручив Вайолет подарок. — Не собака, но…

Шокированная девочка захлопала глазами.

— Она пьет кровь? — спросил Калеб, аккуратно забрав клетку и стараясь ее не трясти.

— Это Он, и да, помимо крови он также любит экзотические фрукты, сырое мясо, правда, редко его доедает, должно быть, я давал слишком большие куски, а порой и лакомится молоком, — нахмурившись, ответил Жнец.

— Как его зовут?! — обретя дар речи, выпалила Вайолет и провела пальчиками по прутьям, но Калеб качнул головой, и сестра убрала руку. Одной неприятности в Корпсгрэйве достаточно, еще не хватало, чтобы маленький кровопийца уцепился за палец, вдруг он голоден?

— Барток. Полагаю, Джек не станет возражать против чистоплотной мыши, — Жнец поднялсь по лестнице.

Джека дома не оказалось, и когда на стук никто не ответил, Жнец выудил из кармана запасной ключ, и они вошли внутрь. Вайолет тут же принялась искать съестное для Бартока и обнаружила апельсины, они показались ей более аппетитными, чем вяленое мясо.

Калеб поставил клетку на стол и накрыл пледом:

— Пусть привыкает, — он забрал у сестры апельсин, быстро его почистил и разделил.

Потирая сонные глаза и наслаждаясь сладкими дольками, одну из которых брат вставил между узкими прутьями, дети наблюдали, как впиваются в яркий плод острые крохотные зубки мыши. Как Барток тянет сок, а затем отбрасывает остатки мякоти на дно, требует добавки.

— Обжора, — пробормотал Калеб с усмешкой.

— Мне нужно уйти на задание, — сказал Жнец в дверях.

— Не волнуйся за нас, — Вайолет помахала ему рукой. Спать на диване ей не хотелось, но другого варианта не оставалось, комнаты-то были пусты.

Идя в ванную, она еще раз открыла дверь своей будущей комнаты и обомлела. За день та наполнилась мебелью, игрушками, шкафом с одеждой и прочими девчачьими принадлежностями. В камине лежали поленья, а на столике вазочка с дивными желтыми розами.

— Калеб! — окрикнула она брата, и тот заглянул внутрь.

— Хорошо, — он одобрительно оглядел новшества. — Чудесно, что Джек не сделал ее в розовых тонах, иначе бы его ждал грандиозный скандал.

Вайолет злорадно потерла ладошки.

Ей понравилась выбеленная мебель в стиле «Прованс», и хотя она казалась простоватой, но была качественной и подобрана со вкусом. Такая комната подходила больше взрослой девушке, нежели маленькой девочке, но Вайолет она пришлась по душе.

— Может, и твоя такая же? — она подтолкнула брата, и они распахнули дверь его комнаты, а заодно и Жнеца. Опекуну повезло меньше всех: вместо добротной кровати там стояла малиновая кушетка.

— Думаю, это такая месть, — хихикнула Вайолет.

Калеб понимающе кивнул.

— Как, оказывается, быстро в Корпсгрэйве идет время… — начал он, желая вывести сестру на разговор.

— И есть иерархия старших и младших жнецов. Получается, наш… работает посыльным или кем-то вроде того. Забирает души, доставляет их туда, а всем остальным заведуют старшие. Интересно, он правда ничего не помнит о своей прошлой жизни?

Калеб пожал плечами:

— В любом случае неприлично лезть к нему с расспросами, захочет — сам расскажет. Ты не хочешь поделиться тем, что произошло? Почему тебя привела княгиня Ольга? — он строго посмотрел на сестру.

Вайолет тяжело вздохнула и покаялась в содеянном, но когда брат ничего ей не сказал и даже не отругал, а умел он это делать не хуже матушки, девочка забеспокоилась.

— Я хочу еще раз попытаться связаться с отцом, — твердо сказал мальчик, вернувшись в гостиную.

— Может, не нужно? Вдруг тебе снова станет плохо? — но брат остался непреклонен. Когда он чего-то хотел, то не отступал от задуманного.

Однако, как Калеб не напрягался, как не старался, ничего не получилось, к ним никто не пришел. В глубине души Вайолет была этому рада, страх потерять брата вновь зашевелился в ней.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, она открыла дверцу клетки и протянула Бартоку руку, наевшийся и довольный мышь неторопливо сполз к ней на ладонь, но стоило ему оказаться на свободе и он распахнул крылья, залетав по комнате.

— Ну вот, как теперь его поймать? — заканючила Вайолет.

— Никак, полетает и вернется, он ведь свободный мышь, — Калеб пожал плечами.

Но у Бартока оказались свои планы: облетев лестницу и пошуршав на втором этаже, он вернулся и приземлился Вайолет на голову, а затем зарылся в ее волосах, как в гнезде.

— Ой! — девочка заулыбалась, чувствуя, как мышь тычет ей в щечку своим носиком и щелкает клыками — разговаривает на своем языке.

— Теперь ты сможешь повсюду его носить, и окружающие будут думать, что это подобие заколки или оригинальной шляпки, особенно, если прикрепить к волосам вуаль или сеточку, чтобы скрыть его телосложение, — предложил Калеб, вспоминая матушкины головные уборы.

— Отличная идея! — в шкафчике Вайолет как раз приметила подходящую сетку.

— Пора спать, — брат подтолкнул ее к ванной, а позже они разбрелись по своим комнатам. Барток спал с Вайолет, оставшись в ее волосах, но периодически переползал на карниз.

Дети даже не услышали, как среди ночи вернулся Джек и долго принимал душ, смывая с лица и рук брызги крови. Ночь выдалась не самой приятной, он очень устал, потому как очередная жертва оказалась слишком активной. Осушив стакан воды, Джек заглянул к Вайолет и, убедившись, что девочка крепко спит, поднялся к себе в комнату.

Блаженно растянувшись на футоне и раскинув руки в стороны, он смежил веки и стал медленно погружаться в тревожный сон.

Джеку снилась холодная зима. Та, от которой немеет кожа, глаза готовы превратиться в два ледяных шарика, а руки и ноги перестают слушаться. Их с сестрой похитили и спрятали на пыльном чердаке. Сквозь щели в потолке проникали снежинки, завывала вьюга. Джек старался отогреть Милу собственным теплом, но они очень давно не ели ничего горячего, даже хлеб зачерствел. Мыши и те не грызли его, сбежав с чердака под пол кухни, где было теплее всего, и на ужин всегда подавали что-то горячее. Сестренка плакала, от голода у нее болел животик, и она очень мерзла, а затем стала кашлять. Из-за ее болезни к ним часто захаживал похититель и грозился убить, если Мила не замолчит. Однажды ночью она так сильно раскашлялась, что на ее крохотной ладошке осталась кровь.

Тогда Джек испугался и стал барабанить в дверь, кричать, чтобы ей дали лекарство, но никто не ответил. «Почему же родители тянут с выкупом, где они?» — не раз задумывался маленький Джек, падая в голодный обморок и просыпаясь от стука Милиных зубок, дрожи ее тельца. Сестренке было четыре года, ему… кажется, восемь или девять. Такая маленькая — она не заслуживала подобной участи.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

17

Первая коронованная королева Англии с 1553 года, старшая дочь Генриха VIII от брака с Екатериной Арагонской. Также известна как Мария Кровавая.

18

480 год до н.э. сражение произошло рядом с о.Саламин.

19

Аполлодор из Афин, известный как Скиограф — древнегреческий художник.

20

Знаменитая афинская гетера, натурщица Праксителя и Апеллеса.

21

Салтычиха — русская помещица, вошедшая в историю как изощрённая садистка и серийная убийца нескольких десятков подвластных ей крепостных крестьян.

22

Ольга — княгиня, правившая Киевской Русью с 945 до 960 года.