Лес душ

Лори М. Ли, 2020

Сирша Ашвин привыкла, что за все в жизни надо бороться. Она рано лишилась родителей, выросла в сиротском приюте и ничего не знает о своем происхождении. Но это не помешает ей верить в мечту – стать Тенью, главным королевским шпионом. Однажды, когда она вместе с подругой Саенго выполняет секретное поручение, на них нападают шаманы враждебной древней расы. Саенго погибает, но Сирше удается вернуть подругу к жизни. Теперь она знает, что тоже принадлежит к расе шаманов и обладает редким даром исцелять погибшие души. Впереди у нее опасное приключение – поход в Мертвый Лес, деревья которого несут угрозу всему живому. Сможет ли она развить свои способности и усмирить души Мертвого Леса?

Глава 2

Саенго уже ждет меня. Она сидит верхом на своем дрейке, рядом с тем местом, где я оставила собственного скакуна. Когда она меня замечает, ее темные брови недовольно хмурятся.

— Ты знаешь, сколько сейчас времени? — упрекает меня она, уже поворачиваясь к воротам. — Они собираются уходить. Ты что, специально делаешь все, чтобы тебя наказали?

— О, Сестры, помилуйте. А тебя пусть не милуют, — бормочу я. Приветствую Яндора, своего дрейка, крепко похлопав его по шее.

Огромная ящерица довольно оттряхивается, его темно-зеленые чешуйки дрожат при каждом движении. Схватившись за седло, я подтягиваюсь на руках и запрыгиваю Яндору на спину. Старая кожа седла скрипит. Я смахиваю волосы со своего лба, чернильно-черные пряди, которые умудрились выбиться из косы. Мои пальцы скользят по тонким шрамам на верхних изгибах моих ушей — это бессмысленное действие, появившееся в результате привычки.

Наконец я встряхиваю поводьями, и сильные лапы Яндора бросаются в бег вслед за дрейком Саенго, который уже промчался половину дороги.

— Сегодня моего терпения хватит разве что на одно дурное настроение, — говорю я. Несмотря на ворчливую натуру Кендары, мне никогда не хочется покидать ее.

— А я уже потратила все свое терпение, пока ждала тебя, — бросает мне через плечо в ответ Саенго.

Дорога ведет нас вокруг внешнего двора, а затем сворачивает с дворцовых земель. Спустя несколько минут мы уже на извилистых, устланных брусчаткой улицах Вос-Тальвина. Мы направляемся на восток, подальше от Великого дворца, чьи многослойные крыши и острые шпили, украшенные золотыми листьями, купаются в утреннем солнечном свете.

Я влюбилась в этот город в тот самый миг, как прибыла сюда семь лет назад. Ощущение было похоже на резкое погружение в ледяную воду, это был шок от увиденного для сироты в застиранных тряпках.

Дома с крышами, устланными глиняной плиткой, сбиваются в кучи, точно бездомные старики в капюшонах, которые обмениваются секретами через ажурные окошки и обшитые панелями двери. Наши скакуны несутся, огибая позолоченные кареты и их несоразмерно огромные колеса, которые грохочут бок о бок с тяжеленными телегами, запряженными сразу несколькими дрейками. Мы огибаем носилки какой-то рейвинской леди, с ног до головы разодетой в бирюзовые шелка. Огибаем вечную очередь, толпящуюся у популярной забегаловки, где подают лапшу с бульоном, и неустанно восклицающих детей, собравшихся вокруг театральной тележки на углу улицы.

Виды и улицы города сегодня не особо привлекают мое внимание, я забываю обо всем едва ли не сразу же, как отворачиваю голову. Моя рука нащупывает браслет из кости тролля, спрятанный под рукавом. Скоро Кендара провозгласит меня своим официальным подмастерьем. «Скоро». Мои пальцы сжимают талисман крепче, прижимая его к руке ближе, точно это какое-то обещание.

Затем мы с Саенго сворачиваем в безлюдный переулок, по бокам которого тянутся здания, принадлежащие военным офицерам. Здесь тихо по сравнению с другими улицами города, лишь несколько солдат стоят неподалеку группкой и бормочут, что-то негромко обсуждая. Переулок выводит нас к закрытому двору Гильдии принца. Мы проезжаем мимо, едем дальше вдоль аллеи, утопающей в тени сливовых деревьев. Ворота открываются прямо в тренировочный двор достаточно крупных размеров. Длинное двухэтажное здание опоясывает двор с трех сторон. Именно в нем студенты сидят на занятиях, слушают лекции по истории, религии и о военных стратегиях.

Однако прямо сейчас почти все студенты толпятся во дворе, выстроившись рядами. Они двигаются синхронно, перемещаясь в такт знакомому мне танцу вивернов — боевому стилю наших армий. У входа стоят первогодки, хатчлеты, уже разделившись на два ряда. Их всегда легко заметить, потому что желтые пояса вокруг их талий и остриженные волосы видно издалека. Неужели я тоже была такой маленькой, когда мне было четырнадцать? Помню, как мне хотелось рыдать, жалея себя, каждый раз, когда я смотрела в зеркало и видела свою обритую голову.

— Виверны! Вы опоздали!

Мой позвоночник машинально выпрямляется от одного этого голоса. Страх крадется по моим ребрам. «Нет, нет, нет», — я высвобождаюсь из седла и спрыгиваю, тут же склоняясь в глубоком поклоне, когда офицер Болдис подходит к нам, оставляя свое место у телеги с припасами.

Он не должен был быть на службе сегодня. Его имени не было в списке заступающих на караул. Похоже, что-то поменяли в последнюю минуту. Офицер, которого он заменил, был одним из немногих, которому я вроде бы пришлась по душе. Та бы максимум отругала меня за опоздание, ну и, может, заставила бы отмыть дрейков после путешествия. Если бы я знала, что офицер Болдис будет здесь сегодня, я бы сделала все, чтобы прибыть пораньше.

— Наши глубочайшие извинения, офицер Болдис, — говорит Саенго низким, подобающе безэмоциональным голосом. Она ненавидит его не меньше, чем я, однако ни за что не станет выказывать свое неуважение на публику. — Меня задержал один из заводчиков соколов, и Сирша была так добра и дождалась меня. Такого больше не повторится.

Но офицер Болдис уже вперил в меня свой полный подозрений взгляд. Саенго принадлежит одному из самых старинных рейвинских родов в Эвейвине, роду Панг. Они известны тем, что обучают лучших соколиных заводчиков в королевстве. К Саенго часто подходят другие заводчики из столицы, чтобы обсудить с ней какой-нибудь вопрос или посоветоваться, как лучше дрессировать посыльных птиц.

— Пусть даже так, — говорит офицер Болдис с насмешкой в тоне. — Ваше опоздание стоило нам лишнего времени. В качестве наказания…

Кто-то легонько кашляет за нашими спинами. Глаза Саенго широко распахиваются в тот момент, когда мы вдвоем оборачиваемся, чтобы посмотреть, кто посмел прервать самого офицера. Я жутко удивлена, увидев, что это Джонья Тао, который уже слезает со своего дрейка. Мои руки сердито сжимаются за спиной, и я переплетаю пальцы, в то же время обмениваясь обеспокоенным взглядом с Саенго.

Джонья сначала кланяется офицеру, а затем Саенго. Саенго — его двоюродная сестра, а также будущая глава земель, принадлежащих ее роду. Хотя Джонья даже не глядит в мою сторону, так как старше меня и более благородного происхождения, но я все равно обязана выказывать ему уважение. Моя голова наклоняется в попытке сделать поклон, который мне с трудом удается.

Джонья говорит:

— Офицер Болдис, я считаю своим долгом доложить вам, что Панг покинула территорию Гильдии всего полчаса назад. Мы с другом были свидетелями этого.

Саенго косится на меня, ее ноздри раздуваются. Представляю, как бы уставился на меня Джонья, если бы я прямо сейчас врезала ему кулаком по челюсти.

Уголки губ офицера Болдиса ползут вниз, как будто бы подражая его кривым усам. Его тяжелые брови опускаются, надвигаясь на глаза, а его взгляд точно приближающаяся буря.

— Врать офицеру?! — Все, что он выплевывает в ответ. — Палку сюда!

Я опускаю подбородок и отвожу глаза, мысленно проклиная его на всех трех языках, которые знаю. Мои ноги только-только зажили после встречи с пожирателем шипов на прошлой неделе, когда Кендара отправила меня на север, чтобы достать для нее клык этой твари.

Саенго пытается поймать мой взгляд, но я продолжаю таращиться на землю под ногами. Наши мольбы и просьбы все равно окажутся бессмысленными. Учитывая, что она дочь рейвинского лорда, ее запрещено наказывать физической болью даже офицерам Гильдии.

Я же никто, ребенок безымянных родителей, которые оставили меня сиротой в двухлетнем возрасте. Если у меня и были какие-то воспоминания о них, то они давно канули в небытие и полностью растворились в моей памяти. Это будет даже не первый раз, когда меня накажут за то, в чем виноваты мы обе, однако мы опоздали именно из-за меня, так что все равно это моя вина.

Офицер Болдис продолжает говорить своим гнусавым голосом:

— Наказание, как и обычно, пятнадцать ударов бамбуковой палкой. Тем не менее, так как ты уже виновата в том, что мы задерживаемся, я даю разрешение хлестануть тебя в том числе пять раз по ногам.

Я молча жду, зная, что этим все не закончится. Он не из числа сострадательных людей.

— Тао, — говорит он, обращаясь к Джонье. — Ты готов осуществить наказание?

Мои глаза смыкаются, чтобы не выдать мои смертельно опасные мысли. Слышу, как Саенго ахает рядом со мной. Даже Джонья не может сдержать удивления. Все это против правил. Нет оскорбления хуже, чем получить свое наказание от рук одноклассника-виверна, тем более на глазах у всей Гильдии. Кендара узнает об этом через час, если не раньше, и внимательно изучит каждое мое движение, каждое слово, брошенное в ответ. Поэтому я даю себе лишь одну-единственную секунду на то, чтобы взять себя в руки, чтобы придать беспристрастность своему лицу, а затем молча киваю.

Джонья и офицер Болдис маршируют мимо рядов студентов, которые продолжают перемещаться неподалеку из одной боевой позиции в другую. Их глаза следят за нами. Никогда я еще не чувствовала большего унижения.

Одинокий деревянный столб стоит угрожающе посреди двора, каждому на обзор. В конце концов, публичное унижение эффективно только, когда за ним наблюдают все — в этом и заключается вся его суть. Без указаний, я и так знаю, что делать, подхожу, поднимаю руки и берусь пальцами за веревку, примотанную к крюку, что вогнан наверху в дерево столба. Сжимаю его что есть мочи и замираю, поворачиваясь лицом к Джонье.

Офицер Болдис отходит в сторону, давая простор для размаха.

— Ничего не сломай, — добавляет он. — У нее все еще есть задание, которое она должна завершить.

— Да, офицер, — говорит Джонья. Он стучит легонько бамбуковой палкой по своей ноге, проверяя ее на прочность и силу удара, и раздумывая, куда та попадет, когда хлестанет по моей коже. А потом…

Я делаю резкий вдох, когда первый удар приходится по моему левому бедру, резкий и внезапный. Продолжаю смотреть Джонье в глаза, пытаясь найти хоть что-то позитивное в изгибе его губ. Его следующий удар оказывается еще сильнее, боль меня ослепляет, пронзая мне ногу на этот раз чуть ниже. Я продолжаю молчать, хотя мои ногти уже практически впились в веревку до середины. Не кричу, не позволяю своим ногам подкашиваться. Я привыкла к боли. Я живу бок о бок с ней уже четыре года, иногда получая порцию от Кендары, иногда от Гильдии.

Когда наказывают других студентов, я всегда отвожу глаза в знак уважения. Многие ученики поступают подобным образом и сейчас, продолжая свою тренировку. Однако немало и тех, кто остановился, чтоб поглазеть. Я могу пережить боль, но чувство беспомощности, чувство, что меня выставляют всем на обзор, никогда не станет менее невыносимым.

Третий удар приходится мне прямо по колену, но я затягиваю веревку крепче вокруг своего запястья и перемещаю вес на другую ногу. Слова Кендары, как мантра, повторяются в моей голове: «Прикусывай язык. Играй свою роль. Не потеряй свое место в Гильдии, иначе потеряешь и свое место рядом со мной».

«Меньше месяца», — напоминаю себе я. Осталось всего несколько недель, а может, и того меньше, если Кендара объявит о своем решении до того, как закончится месяц.

Четвертый и пятый удары следуют сразу друг за другом, примерно по одному месту. Я сжимаю губы, стискиваю челюсти. Синяки точно останутся впечатляющие. Джонья делает шаг назад, и я осторожно отпускаю веревку, приказывая своим ногам держать меня. Когда же наши с Джоньей взгляды пересекаются, я гордо поднимаю подбородок, показывая, что его попытки сломить мой дух не удались. Ноздри Джоньи раздуваются от злости.

— Хорошо, — говорит офицер Болдис, — а теперь за дела. Вы уже потратили кучу нашего времени.

Джонья прижимает меня обратно к столбу, когда подходит, чтобы повесить палку на свое привычное место на крюке. Он на целую голову выше меня, и его рост является еще одним способом запугивания. Когда он перемещает вес с ноги на ногу, его кислое дыхание касается моих волос и что-то слегка изгибается в его кармане. Он дергает меня за косу, заставляя поднять голову и посмотреть на него снизу вверх.

Его голос ворчливый:

— Тебе следует сдаться. Ты все равно что соринка у меня под ногами, мешаешь, но ничего не значишь, так что получается, тебя можно без зазрения совести раздавить.

Я позволяю себе посмотреть на него взглядом полным желчи. Хотя я и не единственная его жертва в Гильдии, тем не менее знаю — я одна из любимых. Ненависть наполняет пространство между нами, я буквально физически ощущаю ее и задумываюсь, не ударит ли он меня снова, просто чтобы доказать, что может. Однако в этот момент офицер Болдис издает нетерпеливый звук. Джонья отпускает мою косу и уходит прочь. Как только офицер Болдис проходит мимо нас, Саенго бросается ко мне, позволяя опереться на ее плечо.

Я качаю головой, отказываясь от ее помощи. Вместо этого стискиваю зубы и ставлю одну ногу перед другой.

Офицер Болдис уже забрался в седло своего дрейка, а хатчлеты должны будут бежать всю дорогу пешком. Хотя мои ноги и горят от почти что нестерпимой боли, отказываюсь хромать. Какое же облегчение, когда наконец подхожу к Яндору и хватаюсь за его поводья. Яндор легонько толкает меня в плечо своей головой. Я наклоняюсь к нему, принимая его поддержку.

— Ты пойдешь пешком, — говорит офицер, заставляя меня замереть, когда одна моя нога уже в стремени. Я медленно поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Он холодно улыбается мне, а затем этой же улыбкой одаривает каждого из шестерых вивернов, которые идут с нами, включая Джонью. — Вы все пойдете сегодня пешком, вместе с первогодками. Можете поблагодарить Ашвин за то, что она пренебрегла своими обязанностями сегодня и опоздала.

Одноклассники-виверны сердито косятся на меня, слезая со своих скакунов. Путешествие в долину Крайнес займет целый день. Я занимаю место в конце нашей процессии, рядом с Саенго, мы ведем наших дрейков за поводья и наконец покидаем внутренний двор. Движемся к боковым воротам неподалеку, которыми пользуются только Гильдии. Они лишь выполняют свою функцию, никаких украшений, никаких золотых завитков на них нет в отличие от общественных ворот, ведущих в город.

Ворота состоят из двух рядов перегородок, первые сделаны из железных решеток, которые поднимаются и опускаются, когда нужно, а вторые из дерева и железа, их распахивают и запирают на несколько цепей. Прямо сейчас и те и другие открыты. Снаружи виднеется грязная дорога, местами пересекаемая охапками травы, которая ведет вниз по склону и делает изгиб, уводя в лес.

Удары на моих ногах ощущаются теперь как постоянная ноющая боль. У меня всегда есть с собой лечебные травы, но я не знаю, когда у меня появится возможность приложить их.

— С тобой все в порядке? — шепчет Саенго. Ее дрейк пытается облизать ей волосы, она шлепает его, отмахиваясь.

— Со мной все будет хорошо, — говорю я.

Виверны четвертого года обучения шагают по бокам от марширующих вперед хатчлетов. Еще двое идут впереди с офицером. Ведут всю нашу процессию четверо солдат и огромная телега, которую тянут четверо дрейков. Телега наполнена припасами для тюрьмы: простая, но чистая одежда, бушели^[1] трав и овощей, мешки с рисом и даже парочка поросят, которые задорно хрюкают каждый раз, когда их телега трясется.

Когда мы приближаемся к повороту, где дорога дальше следует через Лес, чтобы потом соединиться с главной магистралью, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть через плечо на оставшийся позади город. Стены возвышаются, и часовые в зеленых мундирах патрулируют зубчатые стены, прохаживаясь туда-сюда. Дальше, за каменными стенами, виднеется сияющий мрамор куполов храма Пяти Сестер, где каждая из них высечена статуей — Старуха-демоница, Мать-змея, Соколиная воительница и двое Близнецов. Однако все они выглядят ничтожно по сравнению с башнями Великого дворца. Его пики высятся над городом, его покрытые золотом и нефритом крыши и ажурные балконы блестят, а тянущиеся башенки с кичливо сияющим декором, точно копья, пронзают облака.

Мои глаза с легкостью находят башню Кендары и ее широченный балкон. Это одна из самых высоких башен среди дюжин других во всем Великом дворце. Интересно, она все еще точит свое оружие? Иногда я прихожу в ее мастерскую и обнаруживаю ее в той же самой позе, в какой она была, когда я уходила.

Люблю шутить, что она питается лишь раздавленными надеждами и слезами своих учеников, что сердит Саенго. Возраст и высокое положение Кендары подразумевают, что о ней можно упоминать лишь с уважением. Обычно я с этим согласна, разве что… Ну ведь это же Кендара. Как Тень, ее не существует внутри социального строя королевства Эвейвина; она существует над ним, она не подчиняется никому, помимо королевы. Мне Кендара всегда казалась удивительной хотя бы по этой единственной причине.

— Хатчлеты! — кричит офицер Болдис, приостанавливаясь, чтобы обратиться к первогодкам. Его голос звучит как скрежет в моих ушах. — Вам следует запомнить, что долина Крайнес является тюрьмой. Не разговаривайте с рожденными шаманами и не отставайте от своей группы.

Первогодки неуютно ерзают от этого предупреждения. Этим хатчлетам было, наверное, не больше шести или семи лет, когда королева Мейлир заключила всех рожденных шаманами в тюрьму.

— Прости, — тихо говорит мне Саенго.

— За что? За то, что соврала?

Она вздрагивает.

— Я думала, так будет лучше.

Я натягиваю улыбку, несмотря на то что не хочу ничего так сильно, как просто лечь на землю прямо посреди дороги. Саенго — моя лучшая подруга, и я ценю ее, как никого другого, разве что не считая Кендары. Чувство вины будет преследовать ее весь день, если я не смогу смягчить ее душевные муки.

— Знаю, и нам бы удалось избежать наказания, если бы не Джонья, чтоб его. — Кроме того, я могла бы избежать наказания, если бы пришла вовремя.

Саенго отворачивается, но между бровями у нее пролегает хмурая линия. Даже в подавленном настроении она шагает как настоящая рейвинская леди: подбородок вздернут вверх, плечи расправлены, осанка прямая. Ее длинная коса, украшенная черными перьями, болтается у нее между лопаток за спиной. Наши волосы одинакового полуночно-черного оттенка, но у меня глаза серые, а у нее светло-карие, и если я рождена быть никем, то она рождена с привилегиями, с чувством собственного достоинства в доме рейвинов, при знатном дворе. Мы противоположны практически во всем, и все равно я не представляю своей жизни без нее.

— Знаешь, на самом-то деле ты первоклассная лгунья, — подшучиваю я.

Саенго закатывает глаза.

— Этот навык уж точно пригодится в королевской армии.

— Для каждого таланта есть предназначение.

— В отличие от тебя у меня нет таких талантов.

— Ну да, ну да, — говорю я, — потому что твоей победоносной натуры достаточно, чтобы всего добиться?

Она одаривает меня высокомерным взглядом своих кошачьих карих глаз.

— Со мной приятно общаться.

Я давлюсь своим смехом, однако этого достаточно, чтобы смягчить ее суровый изгиб губ.

Помимо луж, ничто уже не напоминает о дожде, что заливал дорогу прошлой ночью. Далеко на восток тянутся фермы и сады, и лишь местами их прерывают участки Леса. На западе виднеются Коралловые горы, названные так из-за сливовых деревьев, тянущихся на высоте, они сейчас яркие и цветущие. Как серпантин, дальше извиваются и тянутся рисовые поля, уже подготовленные к сезону дождей, делая пригорные районы похожими на полосатые картины, расписанные маслом.

Вдруг что-то жесткое ударяет меня по щеке. Я вздрагиваю, инстинктивно нагибаясь, когда еще один крошечный снаряд свистит в воздухе надо мной. Виновника найти оказывается несложно. Это одна из вивернов, несущая в руках охапку камешков. Девушка запускает их в меня, пока офицер повернулся к нам спиной.

Щеки Саенго краснеют.

— Невоспитанная свинь…

— Она просто злится, — я отбиваюсь от нового камешка до того, как тот попал мне в висок. Большинство студентов Гильдии считают своим долгом меня игнорировать, тогда как я игнорирую их, но такие как Джонья определенно делают всю работу за остальных.

Около полудня мы наконец останавливаемся на перерыв и чтобы справить нужду. Первыми в лес отправляются девочки. Когда мы с Саенго возвращаемся к своим дрейкам, я вижу, что все содержимое моего рюкзака раскидано по земле и валяется в грязи. Яндор доедает остатки моего сушеного манго, заготовленного на обед.

— Я поделюсь с тобой своим, — говорит Саенго тут же, когда мы наклоняемся, чтобы собрать плед и другие припасы обратно в рюкзак. Ветер развеивает травы, которые я хотела приложить к ногам на ночь. Смесь гнева и разочарования захлестывает меня, но я лишь поджимаю губы и стискиваю зубы.

Все, что осталось от моей еды, валяется на земле. У меня не получится собрать и отмыть манго от грязи, не получится собрать рис, высыпавшийся из банановых листьев, по которым кто-то к тому же еще и с радостью прошелся ботинками. Офицер Болдис сидит верхом на своем дрейке неподалеку, уплетая обед и делая вид, что ничего не замечает.

Ко мне подходит кто-то из вивернов. Судя по топорщащейся в его кармане бумаге, я догадываюсь, это Джонья. Он всегда носит с собой бумажные деньги, которые рейвины любят больше монет. Он думает, деньги делают его важной персоной. Ему удалось подскочить ко мне достаточно быстро, чтобы выдернуть пару перьев из кончика моей косы.

— Ты просто позорище, — он швыряет мои перья в грязь.

Саенго поднимается на ноги, сжимая руки в кулаки. Я подскакиваю бок о бок с ней и кладу руку ей на предплечье, останавливая ее до того, как она успевает что-либо сказать.

Джонья усмехается, но не уходит, когда я подхожу к нему и придвигаюсь достаточно близко, чтобы мои пальцы могли дотянуться до кармана штанов его униформы. Несколько напряженных мгновений мы с ненавистью смотрим друг на друга. Затем его взгляд устремляется на Саенго.

— А ты позоришь наш род, потому что…

— Если бы я хотела знать твое мнение, то спросила бы, — говорит Саенго сухо.

Губы Джоньи складываются в тонкую линию, однако он делает вежливый поклон и молча уходит. Как только он исчезает, я засовываю руки в свои карманы вместе с деньгами, которые сжимаю в своей ладони. Затем снова нагибаюсь, чтобы собрать остатки разбросанных припасов. Когда нас вдвоем отправляли на одни и те же задания, Джонья всегда делал все, чтобы превратить мою жизнь а ад. Увидев имя Джоньи в списке вивернов, назначенных на сегодняшнее задание по доставке припасов, я ворчала и умоляла Саенго застрелить его из лука, притворившись, что ее ослепило солнце. Я бы с радостью понесла за это наказание.

— Свинья, — бормочет опять Саенго. Она поднимает мои серые перья и нежно дует на их края, смахивая пыль. — Давай прикреплю обратно.

Хотя мои ноги гудят в знак протеста, я остаюсь в сидячем положении, согнувшись над небольшой кучкой своих вещей на дороге, пока она вплетает перья обратно в мою косу.

Привилегия носить перья дается лишь студентам четвертого года обучения, когда наши волосы отрастают достаточно длинными. Стиль и украшения должны служить своего рода подражанием хвосту вивернов, одних из самых устрашающих хищников на всем Тие. Конечно же, это не настоящие вивернские перья — виверны обитают лишь в Казаине, горном государстве на юге.

Для Саенго перья являются знаком ее достижений. Она носит их с гордостью. Даже я немного возгордилась, когда она стала виверном и заслужила право носить свои перья, хотя это чувство сразу исчезло. Я выбрала серые, которые сочетаются с цветом моих глаз. Кендара иногда права, называя меня самовлюбленной.

Теперь же я порой ненавижу смотреть на эти перья и вспоминать то, что они символизируют. Мое место в Эвейвине. Мое место в Гильдии. Все те насмешки, которые мне приходится терпеть, наказания, которые я должна переживать, каждый взгляд офицеров и людей вроде Джоньи, которые считают себя выше меня из-за моего низкого происхождения.

Мы с Саенго собираем разбросанные вещи обратно в мой рюкзак и привязываем его к седлу Яндора, пока остальные тоже собираются двигаться дальше в путь. Хатчлеты снова выстраиваются в строй, и другие тоже возвращаются на свои места. Саенго предлагает мне один из своих рисовых шариков, но я отказываюсь, качая головой. Я не голодна, а ее еда должна прокормить ее до завтрашнего дня, до того времени, как мы вернемся из этого путешествия.

Крик сокола раздается над головой. Вместо того чтобы смотреть вверх, я смотрю на Саенго. Ее глаза пробегают по затянутому тучами небу, а брови серьезно сдвигаются. Напряжение с ее губ исчезает, когда она наконец замечает того, кого искала, — Милли, ее ручную соколиху. Домашние питомцы запрещены в королевской Гильдии, но Милли не приручена по большому счету, так что офицеры ничего не могут с этим поделать.

Офицер Болдис хмуро глядит в небо, а затем громко кричит:

— По местам!

Виверны, что впереди, быстро принимают нужную позицию, чтобы скорректировать отряд, и мы продолжаем свой путь. Где-то под моим бесконечным гневом скрывается еще и нетерпеливость.

Последние несколько недель все четверокурсники разделяют эти непрекращающиеся волнения и беспокойство относительно скорого выпускного. Студенты вроде Саенго обычно назначаются на посты в своих же землях. Саенго на самом-то деле уже получила свой пост на прошлой неделе, ее назначили в число королевских войск на Соколином хребте, где находятся владения ее семьи. Она подала просьбу поменять назначение.

Однако студенты вроде меня, у кого нет принадлежности к кому-либо из лордов, получают свои посты позже. Если бы решение принимал офицер Болдис, он бы, наверное, отправил меня на восток. Я слышала от других четверокурсников, что именно туда назначают тех, кто приносит кучу неприятностей.

Эвейвин является королевством маленьким, длинным и узким, как лезвие меча. К востоку от нас пролегают два других королевства — Ньювалинская империя, которой правят шаманы, к северу, и Казаин, родина тенеблагословленных, к югу. Однако солдаты, которых отправляют на восточные границы, могут встретиться лицом к лицу лишь с Мертвым Лесом.

Мертвый Лес разрастается, как непроходимая тьма, что отделяет нас от других королевств, оставляя лишь кусочек зеленых земель между Эвейвином и империей. Другие четверокурсники поговаривают, что бывали случаи, когда солдаты даже сходили с ума, вглядываясь день за днем в те проклятые леса.

Время от времени какой-нибудь вор или пьянчуга набирается смелости пробраться в чащу. Однако эти деревья наделены собственной волей, и никто не может спастись, если у того нет защиты правителя Мертвого Леса, паучьего короля Ронина. Изредка осмелевшие глупцы с огромным трудом все же выбираются обратно на свободу, возвращаются со сломленной волей, падшие духом, лишь отдаленно напоминающие людей, и делают это только для того, чтобы схватить кого-нибудь, кто достаточно глуп, чтобы предложить помощь, и утащить с собой обратно во тьму. Солдаты, что становятся свидетелями того, что деревья делают со своими жертвами, никогда уже не ведут себя как прежде. По крайней мере таковы слухи.

В моей жизни было предостаточно опасностей с тех пор, как я стала учиться у Кендары, однако она ни разу не отправляла меня никуда вблизи Мертвого Леса. Так что мне остается лишь полагать, что все эти слухи правдивы.

— О чем ты задумалась? У тебя лицо странное, — говорит Саенго, доедая свой рисовый шарик. Я шутливо дергаю рукой, выхватывая у нее еду, и как будто собираюсь размазать остатки риса по ее лицу, но она отскакивает и смеется.

— Какое лицо? — спрашиваю я, перекладывая рисовый шарик из одной руки в другую, подальше от нее.

— Как будто ты представляешь что-то неприятное.

— Я думала о том, что офицер Болдис, скорее всего, назначил бы меня на восточные границы.

Саенго вздыхает.

— Если бы я была злопамятным человеком, то попросила бы своего отца лишить его должности.

— Ну что ж, я злопамятный человек, можешь сделать это ради меня?

Закатывая глаза, она говорит:

— Если тебя назначат на восточные границы, может быть, ты встретишься с Ронином.

Ее голос звучит заинтригованно. Как у того, кто поддерживает мир между тремя королевствами на Тие, власть у Ронина просто безграничная. Это бы напугало до мурашек большинство людей, но не пугает Саенго, наследницу древнего эвейвианского рода. Я же, с другой стороны, не имею ни малейшего желания встречаться с паучьим королем. Если мне чего и не хватает, так точно не людей, перед которыми нужно склонять голову и слепо следовать их указаниям.

В любом случае мне хочется верить, что истинная причина того, что я до сих пор не получила приказ о своем распределении, в том, что я останусь в Вос-Тальвине с Кендарой как ее официальный подмастерье.

Я держу поводья Яндора одной рукой, а другую засовываю в карман. Мои пальцы находят деньги, которые я стащила у Джоньи. Вытаскиваю их.

— Это что? — спрашивает Саенго.

— Это принадлежит Джонье. Руки у меня чесались. — Мне плевать на деньги, мне просто хотелось хоть немного на нем отыграться.

Но когда опускаю глаза, то удивляюсь, увидев вместо денег скомканный пергамент. Хмурюсь. Мои глаза находят затылок Джоньи, который шагает впереди процессии, а потом я осторожно расправляю помятую бумагу.

Мои ноги чуть не спотыкаются при виде аккуратного, скрупулезного почерка. Яндор вовремя наклоняется ко мне, чтобы я не потеряла равновесие, потому что мой разум внезапно опустел от растерянности. Сестры, помилуйте, откуда у Джоньи письмо от Кендары?

Сегодня ночью. Талонский чайный дом. Дождись мужчину со скрещенными мечами. Запомни его мечи хорошенько. Возвращайся на рассвете. Сожги, как прочтешь.

Слова разносятся болезненным эхом в моей голове, пока я пытаюсь найти в них логику. Все вокруг внезапно кажется слишком громким, каждый звук вокруг меня усиливается: шарканье усталых ног, пробирающиеся сквозь грязь ботинки, ветер, колышущий траву. Мое дыхание учащается и грубеет, проходя через нос, а мои пальцы сжимают крепче бумагу, едва не разрывая ее.

— Сирша? — неуверенно зовет меня Саенго.

— Он ученик, — шепчу я сквозь стиснутые зубы. Трясу бумагой перед носом Саенго. — Он один из ее учеников.

Саенго — единственная, с кем я поделилась своим секретом. И иначе быть не могло, ведь она моя лучшая подруга. Она берет пергамент и быстро читает написанное, и в этот момент я осознаю кое-что еще. Кое-что, что даже еще хуже. Кендара писала мне записки, только когда поручала простые задания, вроде достать какой-то предмет, пройти умственный тест или выследить какого-то зверя.

Никогда она не писала мне о каком-либо шпионе и не просила передать сообщение. Это… это не тренировка. Это работа Тени.

Мои пальцы сжимаются на поводьях Яндора, отчасти я наваливаюсь на него, чтобы не рухнуть на землю от тяжести этой мысли. Если Кендара еще и не сделала этого, то собирается сделать Джонью своим официальным учеником. Несколько секунд я просто бессмысленно шагаю, позволяя осознанию этого терзать меня на куски. Все внутри рвет и мечет от негодования, огонь поднимается от моей груди к моим щекам. Я сжимаю пальцы у запястья, касаясь тролличьей кости. Нет, Кендара не выбрала бы Джонью вместо меня.

Я морщусь при виде грязи под своими ботинками. Как она посмела не сказать мне об этом с утра? Сжимаю кость тролля так сильно, что ладонь болит.

И вдруг догадываюсь, что мог означать этот талисман на самом деле: прощальный подарок.

Гнев внезапно исчезает, оставляя меня опустошенной. Лишь остатки моей гордости не позволяют мне рухнуть тут же на землю и рвать траву в клочья от немощности и нечестности этого всего. По какой-то причине, из-за чего-то я оказалась недостойна, я оказалась недостаточно хороша.

В этом состоит вся моя жизнь. Недостойная. Недостаточно послушная. Недостаточно умная, может, только языки хорошо знаю, но какая от этого польза? Недостаточно скромная, чтобы угодить кому-то.

Недостаточно хороша для родителей, которые меня бросили, или для монахов, которые меня воспитали, или для офицеров, которые меня тренировали.

Хотя я встретила Кендару, когда мне было одиннадцать, впервые я сразилась с ней лишь в тринадцать, во время своего финального года в Гильдии принца. Когда начал приближаться выпускной, никто, даже офицеры, не могли победить меня на ринге. Кендара увидела, как я тренируюсь одна, а когда встала напротив меня с мечом и приказала нападать, я рассмеялась, думая, что она шутит.

Слепая и безоружная, она победила меня меньше чем за две секунды.

«Это, — сказала она, имея в виду свои собственные навыки, — то, чего я смогла достичь лишь потому, что перестала жалеть себя и свое положение, и начала требовать от себя стать чем-то большим. Требовать, что я заслуживаю большего».

Кендара всегда верила, что я могу достичь величия.

Но я потратила последние четыре года, посвятив себя этой единственной цели, а теперь что? Я пришла в Гильдию королевы лишь потому, что Кендара требовала этого — доказать свою верность, сказала она, доказать, что я могу пережить все и заработать свое место как ее официальный подмастерье. И я переживала. О, я терпела все.

Может, моя гордость стала всему виной. Тень не должна привлекать внимание, должна позволять другим себя недооценивать. Ради того, чтобы заработать место рядом с ней, я могла опустить голову и проглотить свою гордость — но только не на боевом ринге. Только не в том единственном месте, где было дозволено сражаться, где я могла зарыть глубоко свой страх быть недостойной и доказать свою силу.

И ради чего все это было?

Впереди дорога сворачивает с главной магистрали и уходит на запад. Пока мы проходим лишь Кейстранский пролет, который тянется от южного берега Эвейвина, пролегает через столицу Вос-Тальвин и выходит к северному городку Бирт. Однако дорога, что ведет на запад, состоит из пары узких низин, поросших травой, протоптанных телегами и дрейками.

Хатчлеты тихо и печально вздыхают, когда стражники покидают главную магистраль и сворачивают на Кейстранский пролет с его неровными тропами. Я сердито кошусь на голову Джоньи и дергаю Яндора за поводья, заставляя его остановиться. Обеспокоенно посмотрев на увеличивающуюся дистанцию между нами и остальной делегацией, Саенго тоже замирает. Никто не замечает нашего отставания.

Саенго хватает меня за руку, достаточно грубо, чтобы это не привлекло мое внимание.

— Сирша, рассказывай.

Я забираю из ее рук записку, снова всматриваюсь в слова, а затем сминаю бумагу в кулаке и засовываю обратно в свой карман. Чтобы успеть добраться до чайного дома к полуночи, Джонье придется скоро уйти. Наверняка он уже придумал какое-нибудь оправдание и получил разрешение офицера Болдиса.

Когда я уверена, что мой голос не дрогнет, я говорю тихо:

— Я доберусь до чайного дома первой.

Выпускной меньше чем через месяц. Меня бросят в какой-нибудь закоулок королевства вместе с королевской армией, оставят гнить на каком-нибудь отдаленном от цивилизации сторожевом пункте на шесть лет, пока мой срок обязательной службы не закончится. А потом что? У меня нет семьи, нет дома, нет никаких талантов, я умею только сражаться.

Если я не стану Тенью, я останусь никем. Пустым местом.

А я так устала быть пустым местом.

Примечания

1

Бушель — единица объема, применяемая для измерения сыпучих товаров.