Тайна старого особняка

Лорен Магазинер, 2018

Карлос Серрано в жизни не раскрыл ни одной тайны. Но, когда его маму – главу детективного агентства – выводит из строя жестокий грипп, Карлос берет дело в свои руки. С помощью лучшей подруги Элизы и ее кошмарного младшего братика Фрэнка Карлос должен распутать дело, в котором замешаны: эксцентричный миллионер, анонимные письма со смертельными угрозами, любовные чары и бесценный клад, закопанный неизвестно где. Хитрые головоломки, уйма подозрительных лиц вокруг, спрятанные подсказки и секреты за каждым углом… Без твоей помощи троице детективов просто не справиться!

День третий

Я ПРОСЫПАЮСЬ ОТ ТОГО, что кто-то возится на кухне.

— Мам?

— Нет, это я, — отзывается Элиза. — Я делаю тосты. Это все, что я умею готовить.

— А я помогаю! — раздается голос Фрэнка.

Я зеваю и сажусь.

Элиза ставит на стол тарелку, на которой лежит целая гора тостов. Мы молча приступаем к еде. Откусывая кусочек, я с любопытством наблюдаю за Фрэнком. Он катает шарики из поджаренного хлеба, а потом закидывает их себе в рот, будто это попкорн. Он делает это снова, и снова, и снова.

— Оставь немного моей маме! — кричу я, и Фрэнк выплевывает остатки тоста на тарелку.

— Ууууупс! — резюмирует он.

У меня вырывается стон.

Элиза встает и снова принимается жарить хлеб.

— Есть! — восклицает она.

— Спасибо. Она любит их с маргарином.

— Нет, я не про тосты, а про наше дело! В смысле… Думаю, у меня есть ответ!

Я взмываю со своего места вверх, как ракета:

— Ты знаешь, кто посылает угрозы?

— Нет. Но я знаю, что нам делать дальше, — она выглядит рассудительной и решительной. — Вам не кажется странным, что Айви и Гвиневра отказываются рассказывать о ссоре, которая произошла между ними несколько лет назад?

— Что ж, пожалуй.

— И вот я подумала… Может быть, чтобы найти разгадку, нужно выяснить, что же тогда случилось? — Элиза достает из тостера кусочек хлеба и смазывает его маргарином.

Я мгновение раздумываю над ее словами. Кажется разумным выяснить, что произошло между Гвиневрой и Айви. Но это совершенно не обязательно приведет нас к разгадке. Может быть, прошлое лучше оставить… ну, не знаю… в прошлом?

— Не знаю, Элиза. Возможно, нам следует следить за Айви, пока она не выдаст себя. В конце концов, она ведь наш главный подозреваемый.

Элиза качает головой и отодвигает мамин тост подальше от Фрэнка, который нацелился на него.

— Нет, Карлос, я уверена! В прошлом Гвиневры что-то кроется. И поскольку в основе этой тайны лежит сокровище мистера Лекавалье, возможно, стоит заглянуть и в его прошлое. Прошлое влияет на будущее, и на нем-то мы и должны сосредоточиться. Нам следует копать глубже. Это единственный способ все выяснить.

Я все еще не сомневаюсь. Я чувствую, что лучше всего нам следить за Айви и ждать, пока она допустит ошибку, но и идею Элизы отвергать не хочу.

Возможно, она и права. Обычно ведь оказывается именно так.

ЧТОБЫ СЛЕДИТЬ ЗА АЙВИ, ОТКРОЙ СТРАНИЦУ^[13].

◄–►

ЧТОБЫ ГЛУБЖЕ КОПНУТЬ ПРОШЛОЕ ЛЕКАВАЛЬЕ, ОТКРОЙ СТРАНИЦУ^[14].

Я ОТСОЕДИНЯЮ ПРОВОД «А», и комната начинает трястись. Все вокруг гремит, грохочет, рычит и ворчит, и я слышу, как книги падают с полок в фальшивом кабинете мистера Лекавалье.

^{Сноска № 68}

— ЗАМЛЕТРЯСЕНИЕ! — вопит Фрэнк.

Я спрыгиваю со стола и обхватываю Элизу и Фрэнка как раз в тот момент, когда стены с треском и грохотом рушатся.

Элиза беспомощно пищит, и я заботливо прикрываю ее собой.

— ЛОНДОНСКИЙ МОСТ ПАДАЕТ! — распевает Фрэнк.

Проходит не меньше пяти минут, прежде чем грохот прекращается. Когда наконец можно спокойно поднять глаза, я оглядываюсь по сторонам и ахаю. Стены и потолок обрушились, и мы находимся практически на улице. На всем верхнем этаже нет ни стен, ни потолков. Мы просто сидим на полу под открытым небом.

Мы остаемся на месте из опасения, что пол под нами может рухнуть. В конце концов приезжают пожарные и вытаскивают нас из руин. Мы разрушили половину особняка.

Мы рассказываем Гвиневре все, что узнали о преступнике, но это не имеет значения. Вручая нам деньги, она в ту же секунду выхватывает их обратно из наших рук, чтобы возместить ущерб, нанесенный ее дому. Боже, во что нам это обойдется!

ДЕЛО ЗАКРЫТО

КАК ТОЛЬКО МЫ целиком заполняем судоку, телефон Пэтти издает звук: щелк\

ВЫ ВОШЛИ!

Мое сердце колотится как бешеное, и я, не колеблясь ни секунды, захожу в почту Пэтти… ДЖЕКПОТ! Там полно писем от одного адресата: Джо Мэддока.

— У нее куча писем от Джо Мэддока! — восклицаю я.

И открываю одно из них наугад:

Дорогая Мусипусенька,

Мой сладенький медвежоночек! Могу ли я сравнить тебя с тарелкой начос? Ты прекраснее и вкуснее. Сравнить ли мне тебя с юридической документацией? Ты гораздо интереснее. Сравнить тебя с шоколадным тортом? Это трудный выбор. Но ты же знаешь, как я обожаю десерты.

Моя вечная любовь, с того момента, как я увидел твои прелестные кудряшки, твой роскошный макияж, твою неповторимую походку, я понял, что ты должна быть МОЕЙ. Я все время думаю о тебе: о твоей танцующей походке, о том, как изгибаются твои губы, как блестят твои глаза. Даже сейчас я думаю о твоих крепких лодыжках. Какие же у тебя пухленькие лодыжки, моя кудрявая булочка!

Каждая секунда нашей разлуки — это агония. Возможно, потому, что вчера вечером я оставил у тебя свой ингалятор и едва могу дышать из-за пыльцы! Когда придешь в четыре, пожалуйста, захвати его, Мусипусик!

Искренне твойДжо

— ФУУУУУУУУУ! — восклицает Фрэнк. — Вот гаааадость!

— Открой другое, — нетерпеливо говорит Элиза. — Посмотрим, как Пэтти отреагировала на это письмо. Оно ее оскорбило или…

— Или? — не понимаю я.

— Давай посмотрим!

Я кликаю на следующее письмо.

Мой миленький дражайший сладенький лапочка пупсик!

Сегодня, когда я размышляла о твоем облике, я написала стихотворение по всем правилам поэзии.

(Пожалуйста! Не относись ко мне иначе теперь, когда знаешь, что я литературный гений.)

Жил да был некий Джо удалой,

Что наполнил мне сердце весной.

Он целуется в носик,

Как любимый мой песик,

Потому-то навеки он мой.

Чмоки, Пэтти

— «Навеки он мой»! — восклицаю я. — Значит, Мэддок влюбился в Пэтти! А Пэтти в Мэддока!

Элиза кивает, Фрэнк изображает тошноту:

— Так они сообщники?

— Может быть, — отвечает Элиза, — Мэддок знает о сокровищах, а Пэтти хочет отомстить. Вместе они могли бы составить идеальный криминальный дуэт. У Пэтти есть мотив, а у Мэддока — доступ к дому.

— Так это они все сделали? — спрашивает Фрэнк, дергая Элизу за руку.

— Фрэнк, перестань! — Элиза вырывает руку. — Да, у них есть мотив и возможность. Но это вовсе не значит, что они это сделали.

— Но и не означает, что они этого не делали! — ворчу я.

— Мы НИ К ЧЕМУ не пришли! — стонет Фрэнк и снова ложится на асфальт.

Воцаряется молчание. Тишину нарушает Отто, который обходит дом с газонокосилкой. Звук такой громкий, что я затыкаю уши. И все же… когда я думаю о последней улике, которую мы обнаружили, то просто схожу с ума!

Пэтти и Мэддок… встречаются! Мне кажется, если вид у них виноватый (а он именно такой), то они, наверное, виновны. Но я не хочу делать поспешных выводов. Хорошие детективы терпеливы. Мы должны найти убедительные улики — доказательства того, что за угрозами стоят именно эти двое.

— Чего мы ждем? — наконец говорю я. — Пойдем следить за Пэтти!

Мы бежим по подъездной дорожке Гвиневры. Желтый дом Пэтти стоит через дорогу, и ее живая изгородь в виде Йорков блестит в лучах послеполуденного солнца.

В окна трудно заглянуть, но, чем ближе мы подходим, тем лучше видно. В левой части дома у открытого окна стоит Пэтти.

— Пошли! — говорю я, и мы втроем бежим через двор и прячемся под окном.

–…Не могу найти свой сотовый, пупсик. Должно быть, я оставила его в другой сумочке или еще где-нибудь. Звоню тебе с домашнего телефона. — Наступает пауза. Затем Пэтти продолжает: — Конечно, я запомнила твой номер. — Пауза. — О, завтра ее ждет сюрприз, который она запомнит на всю жизнь. Не могу дождаться, когда увижу ее лицо. — Еще одна пауза. И Пэтти говорит: — Нет! Мы должны обсудить план сегодня вечером. — Пауза. — Почему? Потому что я боюсь, что ты все испортишь. Ты должен стать приманкой.

Тайный план? Испортить все?

— Зайка, мне нужно повесить трубку, если я собираюсь ехать к тебе прямо сейчас. Я просто позвонила сказать, что опоздаю на несколько минут. Не хотела, чтобы ты волновался, если не сможешь мне дозвониться. — Пауза. — Да, я тоже люблю тебя, мусипусик.

Фрэнк притворяется, что его тошнит.

Я полностью разделяю его чувства.

Мгновение спустя мы слышим, как над нами захлопывается окно. Элиза вскрикивает:

— Простите, меня напугал звук.

Я поднимаю Элизу и Фрэнка на ноги и жестом приглашаю их следовать за мной. Как грациозная газель, я прыгаю через двор и заглядываю в другое окно. Пэтти включает сигнализацию и уезжает! Ура!

— Подожди, — говорит Элиза. — Мы не можем проводить расследование в ее отсутствие. Нам даже неизвестен код сигнализации.

Раздается шум мотора, и машина Пэтти выезжает с дорожки. Я толкаю Фрэнка и Элизу за большую живую изгородь, и мы прячемся, пока автомобиль не исчезает внизу улицы.

— С другой стороны, — продолжает Элиза, — Патти сказала, что они с Мэддоком что-то затеяли на завтра. Если план имеет какое-то отношение к Гвиневре, то, по крайней мере, мы знаем, что сегодня этого не произойдет.

— Но это случится завтра, — говорю я, сглотнув.

Мои руки внезапно вспотели, а живот скрутило. У нас остался один день, чтобы раскрыть это дело. Один день, чтобы спасти мамино агентство.

— Карлос, во всяком случае, мы можем пойти домой, зная, что Гвиневре ничто не угрожает… пока…

— Дам-дам-даааааааааааам, — зловеще напевает Фрэнк.

Несмотря на все переживания по поводу завтрашнего дня, я горжусь той работой, которую мы сделали сегодня. Мы добились потрясающего прогресса. Пэтти что-то задумала, и я буду следить за ней, пока не выясню, что именно.

К тому времени, как мы добираемся до моего двора, в животе у меня вакуум, поэтому я быстро прощаюсь с Элизой и Фрэнком и направляюсь домой.

Я делаю себе сэндвич с ореховой пастой и джемом и проглатываю его так быстро, что почти не чувствую вкуса.

После этого я иду проведать маму. Она сидит и ест хрустящий тост.

— Тебе лучше? — спрашиваю я ее.

Она пожимает плечами:

— Думаю, жал спал, но я фее ищо не могу вынести из постели.

— Вынести? — переспрашиваю я. — Ааааа, понял, вылезти!

Она слабо улыбается.

Я ставлю стакан воды на прикроватный столик:

— Ты должна пить много жидкости, мама, — именно это она говорит мне всякий раз, когда я заболеваю. — Принести тебе лекарство?

— Фее хоошо. Но ты осень мил, апчхи, — она чихает и продолжает: — Што фы сегоня делали с Элисой?

Сердце начинает стучать быстрее.

— Ничего особенного, — вру я.

Затем приправляю ложь щепоткой правды, чтобы она не догадалась:

— Я скучаю по летнему лагерю.

— Ох, Калос, я наю. Мне так шаль, — она от огорчения вешает свой красный, как у оленя Рудольфа, нос.

Отлично. Теперь мне еще хуже от того, что я причинил ей боль. Лицо горит от стыда, меня подташнивает. Думаю, от собственного вранья мне наконец становится стыдно. Не хватает только носа как у Пиноккио.

Я действительно ненавижу врать маме. И никогда раньше не врал о чем-то настолько значительном. Но я должен помнить, что делаю важное дело. Это единственный способ спасти ее агентство и решить наши денежные проблемы. Как только мы разгадаем тайну, я все расскажу ей. Клянусь, так и будет.

Но даже это молчаливое обещание самому себе не приносит мне облегчения.

— Калос? — Мама чихает. — Тебе луше уйти. Десь веде микообы.

— Тогда… выздоравливай скорее… Ладно, мам?

— Пасибо, милый. Люлю тепя, — говорит она.

И я чувствую себя так ужасно из-за того, что провожу расследование у нее за спиной, что готов немедленно во всем признаться.

«Держи себя в руках», — велю я себе. Ради мамы.

Я выскальзываю из комнаты, чувствуя себя хуже — и более решительным — чем когда-либо.

Примечания

13

325

14

243