Гид по чаю и завтрашнему дню

Лора Тейлор Нейми, 2020

Лайла Рейес не собиралась проводить лето в Англии. Ее план состоял в том, чтобы: 1) Стать главным пекарем в семейной пекарне. 2) Переехать к лучшей подруге после выпускного. 3) Жить со своим парнем долго и счастливо. Но потом кое-что случилось, и план развалился. Обеспокоенные настроем Лайлы, родители составляют для нее новый: провести три месяца с друзьями семьи в Винчестере, Англия, чтобы расслабиться и перезагрузиться. Сложно почувствовать себя лучше там, где нет солнца и проблемы с едой, – так думает Лайла, пока не встречает Ориона Максвелла. Странный продавец из чайной решает помочь девушке избавиться от апатии, назначая себя ее личным гидом. И в очередной раз все в жизни Лайлы Рейес идет не по плану…

Глава 4

Две недели спустя после того, как папи забронировал билет на самолет, белый бабушкин фартук лежит на прикроватном столике в Англии. Прошли уже полные сутки после приземления, но я почти не вставала с постели.

Я бросаю взгляд на часы — восемь вечера. Через холл доносится какофония синтезаторов и барабанов. Очевидно, музыка играет в комнате Гордона. Не представляю Кейт и Спенсера, колбасящимися под рок восьмидесятых между развлечением постояльцев и управлением гостиницей. Как только я вспоминаю название группы — «Ван Хален», музыка выключается. Не проходит и десяти секунд, как деревянные панели на стенах начинают вибрировать от басов следующей композиции, включенной на полную громкость. Затем… она тоже выключается после нескольких тактов. ¿Cómo? ^[25]

Мой взгляд останавливается на алтаре памятных вещей: рамках с фотографиями, белой футболке и пируэтах вышитой синими нитками «Л».

Los recuerdos обладают уникальной силой. Силой любви, истории и наследия. Они окликают меня громче, чем музыка, на языке, на котором меня вырастили. Abuela никогда не позволила бы мне вот так бездельничать — большую часть суток проваляться в постели. Она бы как минимум заставила меня подняться и распаковать чемоданы.

Как только я откидываю одеяло, меня встречает волна электронной техно-поп-музыки. Что ж, неужели сама вселенная говорит через Гордона Уолласа, что моя спячка официально подошла к концу? Так или иначе — нет. Я не вынесу этот грохот целое лето. Едва я дохожу до двери, музыка резко прекращается, как и до этого. Я жду, когда этот ужас возобновится, но этого не происходит.

— Хм-м-м, — говорю я себе и смотрю на чемоданы.

Десять минут спустя, разложив обувь и одежду по комоду и шкафу, я открываю второй чемодан. Сверху лежат выпрямитель для волос и косметичка. Под халатом я нахожу квадратный листок с почерком сестры.

Hermana, не злись, но я тебя знаю.

Люблю и уже сильно скучаю.

— П.

«Не злись»? Самый верный способ разозлить меня — попросить не злиться, так что я настороженно вынимаю толстый сверток. Первое, что я достаю из коричневого бумажного пакета, — черный свитер из искусственной шерсти.

Я не паковала ни одного свитера.

Дальше — больше.

Еще один такой же свитер, только серого цвета. Короткий черный водонепроницаемый плащ. Две ветровки. Пара темных зауженных джинсов. Две футболки с длинным рукавом: одна синяя с белыми полосками, вторая темно-синяя. Наконец, огромный серый шарф с абстрактным узором из черных гепардов.

Теперь я настороженно отношусь ко всему содержимому чемодана. Я перерываю все в поисках новых улик вмешательства и нахожу пару черных ботильонов, которые Пилар купила прошлой осенью в Нью-Йорке. Я хочу обнять ее. Хочу бросить один из ботильонов в ее круглую кубинскую задницу. Я не могу сделать ни того, ни другого, поэтому решаю нарушить сестринское молчание и тянусь за телефоном.

Экран загорается; я вижу четыре сообщения на голосовой почте и шестнадцать текстовых от мами. От Пилар ничего.

— Ты знала, Пили! — говорю я, когда овальное лицо сестры заполняет экран FaceTime. Она сидит в черном папином кресле в кабинете пекарни.

— Что ж, и тебе привет, — отвечает Пилар. — Два дня от тебя ни слуху, ни духу, и вот как ты меня теперь приветствуешь?

— Я написала тебе и мами, когда приземлилась. — Я машу черным свитером перед телефоном. — Ты знала.

— Что? Что тебе не понравится?

Я фыркаю.

— И, — продолжает она, — что когда я проверю твой чемодан, то найду только las camisas pequeñas^[26] и летние платья? Конечно, я знала. И я оказалась права. Лето в Англии не такое, как у нас. Мами сказала тебе, что взять с собой, Кейт сказала, и я тоже…

— Я буду носить то, что захочу.

Пили тяжело вздыхает; я практически чувствую ее горячее дыхание.

— Винчестер — это тебе не Майами.

Я бросаюсь в нее кинжалами через FaceTime.

— Лайла, думаешь, я не знаю? Мне без тебя плохо, но это единственный правильный способ.

— Я. Бы. Справилась. Сама, — процеживаю я сквозь стиснутые зубы.

— Справилась бы? Ты исчезла, а папи увидел твою машину на стоянке и подумал… что бы подумала ты, увидев это? И когда я наконец нашла тебя… на кого ты была похожа? Dios, Лайла, не так справляются с проблемами.

Пилар редко плачет. Она думает и анализирует. Она организует и сортирует. Поэтому мы так отлично сработались. Я мечтаю и придумываю то, что понравится всем. Затем готовлю, а Пилар виртуозно продает. Но теперь она хлюпает носом и рыдает, как протекший кран. Я так заблуждалась, когда думала, что одна страдаю. Что только я потеряла бабушку.

— Хватит, Пили. Знаю, я тебя напугала. Я просто хочу домой. — Домой, где все наладится.

Она шумно сморкается в платок.

— Тебе пока лучше побыть подальше от дома. Ты это доказала, понятно?

— Пекарня…

— Мы уже говорили об этом сколько раз — двадцать? Анджелина со всем справится.

Я не доверяю новому пекарю, у которой было всего несколько месяцев практики.

— Это временно.

— Claro^[27]. Мы будем работать вместе. Но сначала нужно, чтобы моя сестра пришла в себя. Отдохни и позволь Кейт позаботиться о тебе. — Она снова сморкается, затем наклоняется ближе. — Ну, как там?

— В смысле, в городе? Понятия не имею.

— Должна была догадаться по этому жуткому пучку на голове. Но уже прошло два дня!

— Я… завтра, ладно?

Ее ответ тонет в грохоте музыки. На этот раз это гитарный рифф.

— Гордон, — говорю я Пилар в ответ на ее озадаченное лицо.

— Похоже на «Укрой меня»^[28], — говорит она.

— Тебе видней. — Пилар отличалась от меня любовью к классическому року, особенно на виниле. — Так продолжается уже… — Музыка снова затихает. — Понятия не имею, что он там делает, но я положу этому конец прямо сейчас. Позвоню тебе завтра.

— Espérate^[29]. — Пилар поднимает руку. — Тебе понравилась новая одежда?

— Она ужасна, — говорю я, но продолжаю поглаживать мягкую шерсть.

Пили влажно усмехается.

— Ты давно засматривалась на мои ботинки.

— Sí, pero^[30] это не значит, что я буду их носить.

Губы сестры растягиваются в улыбке.

— Но ты положишь их в шкаф. И футболки с куртками тоже.

Затем я чувствую, как по моему лицу тоже расползается улыбка, которую я не могу контролировать, как бы ни старалась.

— Может быть.

Через тридцать секунд после того, как я кладу трубку, из комнаты Гордона снова раздается музыка. Я стучу в его дверь, затем начинаю с силой колотить. Затем колотить и кричать. Шум, наконец, прекращается, и подпольный диджей открывает дверь своей спальни. Его густые рыжие волосы — копия отца — собраны сзади в растрепанный короткий хвост.

— Здарова. Так ты, значит, не умерла. — Он вертит в руках цветной карандаш.

Я не обращаю внимания на его комментарий:

— Музыка.

— А что с ней?

— Громкость. — Я демонстрирую уровень шума руками. — Слишком громко.

В его голове словно загорается лампочка.

— А-а-а. У нас тут отличная звукоизоляция, а я не привык, что в этом крыле есть кто-то еще.

— Мне все равно.

Гордон чешет висок кончиком карандаша.

— Ну да, что ж, музыка настраивает меня на творческий лад.

— А более тихая версия той же музыки не поможет тебе настроиться на то, что ты там творишь?

— О, вот это. — Он театрально делает шаг в сторону.

И… вау. Стены его комнаты покрыты карандашными рисунками домов во всех мыслимых архитектурных стилях. Каждая картина наполнена филигранными деталями и красочными пейзажами.

— Ты их все нарисовал?

Он кивает в сторону чертежного стола, усыпанного измерительными инструментами, радугой из карандашей и чистым листом пергаментной бумаги.

— За последние несколько лет. Это типа хобби.

Я иду по периметру маленького домашнего района Гордона, мимо каменных коттеджей, домов в викторианском стиле и зданий эпохи Тюдоров. У окна стоит виниловый проигрыватель с колонками. Пластинки на полке ждут, пока Гордон врубит их на полную мощность.

— Так вот откуда звук.

Он подходит.

— Извини, что включаю и выключаю. Просто не мог найти подходящую, понимаешь? Постараюсь потише.

— Спасибо. — Я беру пластинку «Роллинг Стоунс» с «Укрой меня». — Пилар тоже их коллекционирует. Всегда ищет редкие экземпляры.

— Удивительно, на что некоторые готовы пойти. У нас здесь есть магазинчик с виниловыми пластинками, называется «Фарлейс». В городе, рядом с Хай-стрит.

Я мысленно делаю заметку, прежде чем продолжить осматривать остальные работы Гордона. Может, дело в цвете или форме, но меня тут же притягивает картина, на которой изображено двухэтажное здание ярко-персикового цвета с терракотовой крышей. Изящные пальмовые листья развеваются над подстриженной зеленой лужайкой, а розовая бугенвиллея крадется по яркой штукатурке. Я резко оборачиваюсь.

— Это…

Он задирает подбородок.

— Знал, что тебе понравится. Прямо из Корал-Гейблс во время нашего последнего визита, если я правильно помню. Мне понравились стиль и цвета.

Дом. Мое сердце сжимается, словно оно знает. Затем я делаю шаг назад, изучая всю стену. Рядом со зданием из Корал-Гейблс висит идеальное изображение «Совы и ворона» и бунгало мастера. Среди кирпичных особняков и домов с соломенной крышей дом с персиковой штукатуркой смотрится совершенно неуместно.

Примечания

25

Почему?

26

Легкие рубашки.

27

Ясно.

28

Gimme Shelter — песня группы The Rolling Stones.

29

Подожди.

30

Да, но.