Гамаюн – птица сиреневых небес

Лора Олеева, 2022

Когда черная беда раскрыла над тобой свои крылья, когда мир грозит несчастьем и логика отказывается принимать окружающие тебя странности, торопись!Торопись! Беги, девочка, беги! Не жди, что завтра будет лучше, завтра может уже не наступить. Ты думаешь, что тебе никто не поверит? Тогда отыщи того, кому тоже не верят. Найди телефон гадалки, наберись смелости и перешагни через ее порог.Может, это твой единственный шанс узнать горькую правду. Единственный способ вырваться из силков темной судьбы. Единственная возможность понять, о чем так плачет под твоими окнами вещий Гамаюн.В книге есть:#забавная невезучая главная героиня с паранормальными способностями#страшное проклятие, преследующее семью#таинственный убийца

ГЛАВА 13. Сергей.

Все будет хорошо, да?

Сергей медленно обходит палубу по кругу, стараясь унять взбаламученную душу, потом идет назад к жене. Она сидит в кафе на носу судна в компании с парой пожилых иностранцев и оживленно болтает. Вот жена — да! — она точно получает бездну удовольствия от их путешествия. Активно знакомится с пассажирами, предпочитая исключительно иностранцев и настороженно обходя вниманием своих соотечественников, бегает, высунув язык, за гидом по городам, накупает кучу нужных и ненужных вещей в каждой забытой Богом лавке и только иронически изгибает тонкие брови, видя растущее в Сергее глухое раздражение.

— Oh, it’s my husband! Come here, come here! (О, это мой муж! Иди сюда, иди сюда!) — она весело машет рукой мужу.

Сергей подходит и знакомится с иностранцами — пожилой супружеской парой из Лиона. Французы говорят по-английски так же плохо, как и жена Сергея, время от времени совещаются друг с другом относительно того или иного трудного слова и постоянно вставляют французские выражения. Однако несмотря на языковые преграды, общий незамысловатый разговор легко струится по руслу светских тем: погода (собственно, о чем тут говорить, если погода каждый день одна и та же, как будто запрограммированная на долгий срок), впечатления от новых городов, легкое прощупывание друг друга на предмет социальной среды. И точно так же осторожно обтекает темы скользкие и могущие поставить всех в неловкое положение диаметральностью взглядов.

–…Ах нет, не говорите, Санторини меня совсем не поразил. Конечно, красиво: эти белые дома, вырезанные в пещерах, голубые крыши, — не поспоришь, да. Но эти толпы туристов! Вот уж удовольствие — толкаться локтями, чтобы увидеть хоть краешек неба. Я думала, что сойду с ума. Да и больше одного дня там делать абсолютно нечего.

— Вы не правы, милая Марианн, — французская дама мягко качает головой. — Просто на Санторини надо приезжать на несколько дней, брать машину и ездить по нетуристическим тропам. Мы с Жаном были там в молодости, — доверительно накрывает морщинистой ладонью француженка руку своего мужа. — И у нас остались совершенно восхитительные воспоминания. Мы останавливались в маленьких деревушках, ели в домашних тавернах, где лично для нас готовили огромных свежевыловленных рыб и креветок. Ах, это было бесподобно — закаты, пляжи с черным песком… Ты помнишь, Жан? N’est pa? ( Не так ли?)

— Oui ma cheri. (Да, моя дорогая.)

Старички улыбаются друг другу и своим воспоминаниям.

Сергей подмечает брошенный его женой завистливый взгляд и слегка поджатые губы. Ну вот, с усмешкой думает он, следующий маршрут путешествий ею уже выбран и обжалованью не подлежит. Ну нет, ма шери, на эту козлиную тропу ты меня не затащишь, с неожиданным ехидством решает Сергей, ничего у тебя не получится.

Французы вежливо откланиваются, машут рукой и доверительно сообщают, что теперь идут на массаж. Сергей остается наедине с женой. Ее лицо, долго изображавшее приторную любезность, разглаживается, сбросив утомившую его маску, и становится обычным повседневным лицом.

— Ну как там Таня? — с холодком в тоне спрашивает она и проводит пальцем по запотевшему стакану с коктейлем.

— Кажется, нормально, но мне показалось, что она то ли расстроена, то ли начала скучать по нам.

— Скучать? — жена рассмеялась с горечью. — Скажешь тоже — «скучать»! Да когда нас с тобой зароют, она придет сплясать на могиле.

— Ты к ней не несправедлива. Она же еще ребенок.

— Я достаточно натерпелась от этого «она-ж-ребенка». Наверное, нет такой грубости, какую я не выслушала в свой адрес. И это в ответ на все, что я делала для нее. Возила на кружки, помогала делать домашнее задание, в школе даже вступила в родительский комитет и занималась всякой фигней, чтобы только учительница была к ней полояльней. Но куда там! — жена досадливо машет рукой. — Все равно в конце концов на тройки скатилась. Лентяйка и бездарь!

— Прекрати! Как ты можешь так говорить? Ты понимаешь, через что она прошла?

— Да-а? — глаза жены становятся злыми. — И теперь нужно всю жизнь из-за этого с ней сюсюкаться и носиться как с писаной торбой? А она в ответ чуть ли не матом тебя кроет! Господи, сколько сил я угробила на все ее дополнительные занятия, которые потом ей разонравились, на теннис, который она бросила, на организацию ее дней рождения. Танечка, вот тебе блинчики, Танечка, дай я поглажу кружавчики, Танечка, то, Танечка, се! Вертелась, как юла. И швец, и жнец, и на дуде игрец! А в ответ — что? Нет, ну ты мне скажи: что в ответ? Спасибо? Держи карман шире! Не благодарность, а шиш с маслом! А ведь была таким чудным ребенком. Я так сильно… — губы жены начинают дрожать.

Сергей с сочувствием смотрит на нее.

— Ты позвони ей. Мне кажется, она с матерью откровеннее будет. Надо все-таки выяснить, что с ней происходит.

— А почему ты думаешь, что с ней что-нибудь происходит?

— Не знаю. Просто так показалось.

— А ты спрашивал ее об этом?

— Спрашивал.

— И что она сказала?

— Да нахамила опять, кажется, — покаянно признается Сергей.

— Вот-вот, — задумчиво кивает головой жена. — И снова здорово. Нет, Сереж, я звонить не буду. Позвоню, как обычно, завтра.

— Но как же так?! Тебе что — трудно позвонить? — Сергей начинает закипать.

— Ты знаешь… трудно. Устала биться о каменную стену. Уже такую шишку набила, что… — она машет рукой. — Извини, но перегорела. Переживала, бесилась, плакала, а потом взяла и перегорела.

Сергей молчит, не зная, что сказать. Да и что тут скажешь?

— Кстати… — вдруг вспоминает он. — Танюшка вдруг стала меня об альбомах фотографий спрашивать.

— Каких альбомах?

— Не знаю зачем, но она стала копаться в наших семейных фотоальбомах. Не нашла дошкольных и стала меня пытать, куда они могли запропаститься.

— И что ты ответил? — взгляд жены становится резким и требовательным.

— Соврал, что при переезде потеряли грузчики. А что мне еще оставалось? — он разводит руками.

— Правильно. Молодец, — кивает головой жена. — Хорошо, что ты тогда от них избавился. Не дай Бог Таня на них натолкнулась бы.

Сергей открывает рот и тут же захлопывает его. «Я не избавился от них, — едва опрометчиво не произносит он. — Я их оставил в квартире у мамы».

Как я мог вообще избавиться от них? — хочет возразить он. Это же наше прошлое. Это его прошлое. Его заплетенное в солнечные лучи прошлое. Пусть оно приобрело на фотографиях эффект засушенного листка из гербария, превратилось в жалкий трупик наколотой на иголку укоров совести мертвой бабочки, рассыпалось беспомощными частичками плоти заложенного между страниц и забытого на годы цветка… Пусть так! Но избавиться от него, поднять на него кощунственную руку, самому занести молот на возведенный в душе саркофаг памяти… Нет, это выше его сил, выше его сил! Вы-ше!

Однако вслух Сергей ничего такого не произносит и только послушно кивает головой.

— Слушай, а не может так быть, чтобы Таня… начала вспоминать… — осторожно предполагает он.

— Исключено, — поджимает жена губы. — С ней поработал высококлассный психолог. Как ты помнишь, очень и очень дорогой. Уникальный в своем классе. Просто гений. Исключено. Абсолютно.

Сергей соглашается. Да, этот человек сотворил просто чудо, но…

— Но может быть, со временем… — сомнения продолжают его терзать, и он робко высказывает свою боязнь.

— Ис-клю-че-но! — еще раз безапелляционно заявляет жена и, как бы подчеркивая окончание дискуссии на эту тему, берет в руки журнал, до этого втуне валявшийся рядом.

Что ж… Если она так уверена. Дай Бог, дай Бог! По крайней мере, они сделали тогда для Танюшки все, что могли. Все, что было в их силах и даже больше. Сергей откидывается на удобную спинку кресла, снимает очки и закрывает глаза. Ладно, ладно, все будет хорошо, — уговаривает он завозившееся в душе бесформенным хаосом волнение за дочь. Вот Миха сходит и проведает ее. И доложит ему. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо. Сергей повторяет это, как мантру, как припев навязчивой песни, как заклинание, как молитву. Господи, пусть все будет хорошо! Пусть будет!