Гамаюн – птица сиреневых небес

Лора Олеева, 2022

Когда черная беда раскрыла над тобой свои крылья, когда мир грозит несчастьем и логика отказывается принимать окружающие тебя странности, торопись!Торопись! Беги, девочка, беги! Не жди, что завтра будет лучше, завтра может уже не наступить. Ты думаешь, что тебе никто не поверит? Тогда отыщи того, кому тоже не верят. Найди телефон гадалки, наберись смелости и перешагни через ее порог.Может, это твой единственный шанс узнать горькую правду. Единственный способ вырваться из силков темной судьбы. Единственная возможность понять, о чем так плачет под твоими окнами вещий Гамаюн.В книге есть:#забавная невезучая главная героиня с паранормальными способностями#страшное проклятие, преследующее семью#таинственный убийца

ГЛАВА 11. Сергей. Противостояние

Сергей отошел подальше в сторону от лежащих в шезлонгах людей и достал телефон. Ветер трепал рубашку: то просовывал свои ласковые прохладные пальцы под ткань и игриво оглаживал кожу, то облеплял ткань вокруг тела, чтобы через секунду попытаться сорвать одежду с детской непосредственностью. Море едва заметно колыхалось густой синей массой воды, а солнечные блики мельтешили в глазах даже при опущенных веках.

Сергей поставил ногу на нижнюю планку бортика, или как там его называют на корабле, — это он не знал и, если честно, не испытывал ни малейшего желания узнать. Если бы не жена, Сергей ни за что не поехал бы в этот дурацкий круиз по Средиземноморью. Больше всего ему хотелось сейчас уехать на дачу, завалиться там в траве среди тоненьких березок и лежать, слушая, как листья о чем-то перешуршиваются между собой на языке облаков, ветра и дождя. Глядеть, как вершины деревьев в плавном танце то соединяются друг с другом, то разъединяются, открывая в прорехе теплое, как парное молоко, небо, ласковое-ласковое, а не жгучее и пронзительное, как здесь. Возникшее вдруг желание прикоснуться рукой к гладкой, облезающей белыми лоскутами березке было таким сильным, что Сергей даже сжал руку в кулак.

Сергей усмехнулся. Старый дурак! Так удивлялся стойкому нежеланию Тани принять этот драгоценный подарок (да если бы Сергею в ее годы предложили в круиз поехать, то на голове бы скакал от радости!). Так кричал на дочь, когда она окончательно и бесповоротно отказалась, отрезав резкими и больно отдавшимися в сердце словами любые пути уговорить ее. А вот поди ж ты: сам он тоже не особо и рад баснословно дорогой каюте с прекрасным видом, изысканной еде, ежедневно открывающимся видам на новые города, которые лежат, как драгоценные фарфоровые игрушки, среди гор и зелени. Даже добродушная вежливость иностранцев и вышколенность обслуги стала раздражать. Даже ежедневная хорошая погода и ежечасно меняющее оттенки цветов прозрачное море надоело хуже горькой редьки.

Солнце обожгло плечо. Сергей ругнулся и подвинулся правее, чтобы снова оказаться в благословенной тени.

Кой черт он обещал жене год назад заказать круиз на следующую годовщину и тем выполнить ее заветное желание?! Но жена, сорвавшая обещание с его противящихся губ, ни за что не дала бы ему пойти на попятные. И вот теперь Сергею приходилось сопровождать ее в ежедневных экскурсиях, рыскать по магазинам, таскаться по раскаленным булыжным улочкам старинных городов, растягивая лицо в гримасе показного интереса. И чувствовать, что сердце колотится в груди, как набат, а рубашка становится насквозь мокрой от пота. Сергей сжал зубы в бессильной ярости. Эх, если бы не жена!..

Но нет, нет, супруга безусловно заслужила эту поездку, о которой мечтала так давно, и он бы считал себя последним подлецом, если бы не выполнил ее заветное желание. И может быть, даже и к лучшему, что Таня не поехала с ними, и они могут хоть немного отдохнуть друг от друга. Особенно жена.

Боже, как она устала, бедная! Он-то уходил каждый день на работу, общался там со множеством людей, был озабочен разными проблемами, загружающими его голову, а она… «Я на тебе, как на войне…» Эти слова известной песни как нельзя более подходили к ситуации в его семье. Ад кромешный, а не жизнь! Возвращаясь домой, Сергей иногда даже замирал перед входной дверью, не решаясь нажать на кнопку звонка, потому что знал, что там его ожидает все то же — ожесточенное противостояние двух близких людей: истерика жены и хамство дочери.

Таня смотрела на родителей исподлобья, как смотрит затравленный волчонок, и так же, как волчонок, скалила зубы и огрызалась. Огрызалась на все. Сергею даже казалось, что она полностью утратила способность нормально реагировать на слова и разговаривать в спокойном тоне.

…Сергей осторожно стучит в дверь, за которой слышатся звуки компьютерной игры и стук по клавишам.

— Можно войти?

Стук прекращается.

— Неужели нельзя меня хоть на минуту оставить одну?

— Таня!

Звук отодвигаемого кресла. Дверь резко распахивается, и Сергей едва не отшатывается от полоснувшего его ненавистью взгляда дочери.

— Ну чего еще? — бурчит она, опуская бунтующие глаза.

— Я могу с тобой поговорить?

Сергей старается держать себя в руках и говорит спокойно, но чувствует, как грудь стесняется, а сердце начинает покалывать.

Таня садится в кресло и скрещивает на груди руки. Наушники она не вынимает из ушей и постукивает ногой в такт музыке, булькающей в ухе.

— Ты могла бы хоть наушники из ушей вынуть?

Таня выдергивает наушники и бросает их, не глядя, на замусоренный стол, где среди книг и тетрадок стоят стаканы с недопитым соком и грязные тарелки, которые девочка не удосужилась донести до кухни. Рядом на полу валяется брошенная в кучу школьная одежда, которую жена покупала в дорогом бутике. Таня прослеживает взгляд отца, слегка смущается и перебрасывает ворох мятой одежды на неубранную кровать. Сергей морщится.

— Ты говори, пап, — подгоняет его Таня, — а то через пятнадцать минут у меня с одноклассниками в Майнкрафте игра на сервере начнется.

— Обождут твои одноклассники, — строго говорит Сергей. — Мне с тобой обсудить кое-что надо.

Таня нехотя кивает головой.

— Танюш, — мягко начинает Сергей, — мы с мамой договорились поехать летом в круиз по Средиземному морю.

Таня кидает быстрый взгляд на отца и поджимает губы.

— А мне-то что? — спрашивает она. — Я как бы в лагерь собиралась.

— Танюш, а может, ты с нами поедешь? Мне бы очень хотелось взять и тебя, и маму.

Таня смотрит на отца, и Сергей поражается, какой у нее отчужденный взгляд. Как будто это не его родная дочь, а подменыш, который заменил дорогого ему человечка. Но нет, это же она, Нютка, как он называл ее в детстве. Он сам выбрал ей это имя. Он это хорошо помнит.

…Вот он идет встречать Марину в роддом, волнуется, протягивая сестричкам одеяло и купленные розовые ленты. Ходит, мается, нервно поглядывая то на часы, то на телефон, вместе с другими такими же бедолагами, чувствующими, что жизнь перешла какой-то Рубикон, но еще не до конца осознающими всю эпохальность этого перехода.

Через час к нему выходит побледневшая и осунувшаяся, но счастливая Марина со свертком в руках. Сергей машинально сует деньги в ждущие руки, не понимая, кому и сколько он дает, и даже толком не видя лиц в крутящемся калейдоскопе поздравлений. Улыбки, фотографии. И вот наконец он остается наедине с семьей.

Сергей осторожно заглядывает в сверток, боясь даже взглядом напугать или разбудить. Боже, какое все крохотное и нежное! Причмокивает губками. И кто сказал, что все младенцы страхолюдины? Нет, это дитя — его дочь — прекрасно почти неземной красотой.

— Держи! — ласково шепчет Марина.

Сергей пугается.

— Ну что же ты! — смеется Марина. — Держи!

— А вдруг уроню?

— Не уронишь!

Сергей принимает сверток и обхватывает его руками, которые сразу же становятся неуклюжими. Держит осторожно, как драгоценную хрустальную вазу, наполненную живым теплым весом.

Глаза, еще мутно-голубые, с не до конца определившимся цветом радужной оболочки, смотрят на него удивленно.

— Танюшка! — говорит умиленный Сергей. — Нютка-незабудка.

— То есть прерогатива выбора имени — вся твоя? А вдруг у нее глаза будут не голубые, а карие — как у тебя? — лукаво спрашивает Марина и прижимается к его плечу.

— Нет, они будут голубые, как у тебя, — уверенно говорит Сергей.

Пальцы больно сводит от боязни не удержать эту хрупкую бабочку, каким-то волшебным ветром занесенную в его раскрытые навстречу чуду ладони…

…Вот Тане три с половиной года. Залитое небом июля лето на даче. Солнце пытается наспех высушить дорожку и зажигает золотые искры в мокрой после короткого дождя траве и листьях сирени. Сергей пробирается по тропинке сквозь густые кусты смородины, где гроздья ягод уже наливаются сочной чернотой. Тишина врачует измученные городским шумом уши благословенным бальзамом птичьего пения, стрекота кузнечиков и вздохов воды, которую впитывает земля.

Марина читает, сидя на веранде. Эта картина заставляет Сергея ускорить и без того широкий шаг. Он торопится. Ему не терпится поскорей обнять своих загорелых девчонок после целой недели разлуки.

— А Нютка где? — спрашивает Сергей, чувствуя, как на лицо сама собой наползает расслабленная улыбка нежности.

— Она в нашей постели лежит. Ест арбуз и смотрит мультики на планшете.

Радостная Марина встает, чтобы обнять мужа и принять из его рук пакеты с продуктами.

Отворяется дверь и появляется она, Нютка, измазанная по уши арбузным соком. Уверенным тоном с порога она заявляет:

— Папочка, я ела арбуз на кровати и пролила арбузный сок тебе на одеяло и простыню. Очень много. Извини. Так получилось, и с этим уже ничего не поделаешь.

Марина ахает, но Сергей начинает так смеяться, что она тоже не выдерживает педагогической позы, машет рукой и присоединяется к нему. Сергей разводит руками. Вот уж точно. Так получилось, и с этим уже ничего не поделаешь.

Эта фраза становится семейной легендой и определением любых жизненных невзгод…

Как же так получилось, думает Сергей, глядя на ставшую ему чужой дочь. Кто виноват? Он? Жена? Дочь? Или жизнь, расставившая все согласно каким-то своим приоритетам? И что — теперь уже совсем-совсем ничего не поделаешь?

— Я не поеду с ней! — категорически заявляет Таня. — Ты ей обещал, вот и выполняй обещание. А мне ваш круиз нужен, как кролику Виагра.

— Татьяна! — ахает Сергей.

— Ну что «Татьяна»! — взрывается дочь. — В гробу я этот ваш круиз видала. В белых тапках! И ее тоже!

Сергей хватается рукой за сердце. В комнату вбегает жена, которая подслушивала за дверью.

— Ты что делаешь, мерзавка?! — шипит она злобно на Татьяну. — Тебе отца совсем не жалко? Ты его в гроб вогнать хочешь?

Танино лицо белеет, но становится еще более упрямым.

— Да отстаньте вы от меня! Целый год меня изводили. Дайте хоть летом отдохнуть по-человечески! Без вас!

Сергей слышит в ее истеричном крике близко подбирающиеся слезы и обреченно встает. Поговорю с дочерью потом, решает он. Нет, ну вот зачем жена вмешалась?! Как будто нарочно, ну честное слово! Если бы она не вошла, он смог бы как-нибудь еще убедить Таню. Но сейчас… Это же, как красная тряпка для быка.

Сергей машет рукой и выходит из комнаты. Руки дрожат, и он никак не может набрать воды из кулера, чтобы запить таблетки, которые пьет украдкой от жены.

А из комнаты слышатся крики, кромсающие на неровные лоскуты тишину и мирный покой вечера.

— Ты!.. Дрянь!.. Неблагодарная!.. Да мы для тебя!..

— Достали!.. К черту!.. Подавитесь!..

Звук пощечины, от которого Сергею становится нехорошо. Потом рыдания Тани. Хлопает дверь. Выбегает разъяренная жена.

— Я так больше не могу. Я сойду с ума, — плачет она и бросается на диван. Ее плечи вздрагивают.

Сергей выходит на широкий балкон, прижимается затылком к прохладной кирпичной стене и замирает, невидяще глядя на скопление вечерних огней. За что это ему? Господи, ну вот за что ему это все? Впрочем, нет, он знает за что. Он слишком хорошо знает это. Слишком хорошо.