Идеальный полёт

Лора Деренская

Мечтательница с Урала попадает на край земли и неожиданно для себя становится… Невыдуманная история удивительных приключений захватывает, как водоворот. Аборигены, афганские беженцы, слава, любовь! «Терра Австралия! Игрушечная страна», – восторгается доверчивая Александра. «Ах, этот загадочный русский акцент». Новый мир принимает иностранку с распростертыми объятиями и заодно… норовит поставить на колени. Удастся ли убить в оптимистке жизнелюбие? Вечен ли сладкий поцелуй счастья или чудес не бывает… Книга содержит нецензурную брань.

7. Дальний Восток

Когда Саша вернулась домой с дипломом, Елизавета Васильевна встретила ее счастливой улыбкой:

— Победа!

— Наконец-то, — выдохнула Саша.

Взяв у дочери из рук новенькие корочки, мама зачитала с гордостью:

— Институт иностранных языков, по специальности английский… А ведь чуть не бросила, помнишь?

— Конечно помню. Спасибо, мамочка, что уговаривала не бросать, и хорошо, что я тебя послушалась. Только вот в школе неохота работать. Вот бы гидом где-нибудь пристроиться или техническим переводчиком… — девушка попыталась представить себя на такой работе и не смогла.

— Школа — тоже неплохо. Рада, что помнишь, как я с тобой билась. И отец, между прочим, твои поездки оплачивал. Ты вот о нем плохо думаешь, а сама вся в него. То же упорство, настырность. Забыла, как зубрила по ночам, к экзаменам готовясь?

— Мам, только не надо меня с ним сравнивать! Он алкаш, всю жизнь нам испортил. Много зарабатывает, а толку? Потом сам же все и пропивает.

— Не все, на твою учебу Володя не жалел. Злая ты, Сашка. Вот Ниночка добрая.

— Ничего, подрастет — тоже поймет, — не унималась Саша.

Разгорающуюся ссору прервал телефонный звонок. Мама сняла трубку.

— Да, я… Кто… Лида? Здравствуй, Лидочка!.. Нет, Володя в командировке в Прибалтике… Помогает литовским специалистам, там гидроэлектростанцию строят. Вот запустят, и вернется домой… Нормально, все хорошо… Сашенька? Только что вернулась. Закончила институт, закончила…

Саше было неинтересно слушать разговор с далекой тетей Лидой, и она прошла в комнату, которую делила с младшей сестрой. То ли из-за большой разницы в возрасте, а может, из-за Сашиного эгоизма отношения между сестрами нельзя было назвать близкими, задушевными. Вероятно, Нине хотелось, чтобы умная взрослая Саша стала ей подругой и советчицей, не исключено, что безразличие старшей сестры даже ранило душу младшей, но она этого не показывала.

Сестры были совсем разными: и по характеру, и внешне. Все говорили, что Саша пошла в Лучина, а Нина — в маму — может, поэтому та относилась к младшей дочери с большей теплотой. У Нины тоже были зеленые глаза, длинные и пушистые ресницы, кожа белая, как у Елизаветы, только сейчас на лице девочки появились подростковые прыщики, которых она очень стеснялась. Свои густые с рыжинкой длинные волосы Нина забирала в хвост.

Глядя, как Саша перебирает вешалки в шкафу, Нина спросила ей в спину:

— Ты куда-то пойдешь сегодня вечером?

— Не знаю, — буркнула Саша, не оборачиваясь.

Младшая сестра, собиравшаяся на пробежку и только что натянувшая синие тренировочные штаны, поняла, что разговора опять не получится, и тихо вышла из комнаты.

Саша стояла перед распахнутым шкафом, нахмурившись. На вечер совершенно нечего надеть. Весь ее гардероб состоял из нескольких застиранных кофточек и пары юбок — узкой черной и бежевой, фасона полусолнце.

Елизавета Васильевна не слишком жаловала Лидию. Она считала ее женщиной недоброй и надменной и не могла забыть услышанный случайно на собственной свадьбе разговор двух сестер новоиспеченного мужа: «И чего Володя эту Донскую выбрал, передок у нее какой-то особенный, что ли?» — заносчиво говорила Лида, по-видимому, считавшая, что ее красавец и умница брат достоин лучшей невесты.

Теплых отношений с золовкой так и не сложилось, поэтому неожиданное предложение Лидии прислать к ним Сашу порядком удивило Елизавету, но и обрадовало. Конечно, далековато, восточная окраина Советского Союза, но город большой, портовый. Лида говорила, что на первых порах племянница может остановиться у них, убеждала, что в Приморье ей будет легко найти работу переводчицы и выйти замуж — может, даже за капитана дальнего плавания…

Сашу предложение тетки ошарашило, но она тут же подумала, что это счастливый шанс. Конечно, она любила своих родных, но обстановка в доме ее настолько не устраивала, что подчас хотелось бежать куда глаза глядят.

Дальше все было как в тумане: отец выслал деньги, мама купила билет на самолет… И вот с полупустым чемоданом и тридцатью рублями в кармане Александра Лучина очутилась в неведомом и удивительном краю под названием Дальний Восток.

Все здесь было другим. Большой, продуваемый морскими ветрами город на сопках, взирающих на бескрайний океан; корабли у причалов, навевающие мысли о путешествиях в счастливое неизведанное. На улицах часто попадались люди в морской форме, и близость дальневосточной границы была очевидна — в городе жили и работали китайцы, корейцы, вьетнамцы. На полках в магазинах удивлял богатый выбор морепродуктов, а также корейская морковка, китайские специи и деликатесный дальневосточный папоротник, особо полюбившийся Саше.

Лидия Кузьминична всю жизнь была домохозяйкой, потому что в свое время удачно вышла замуж. Теперь ее муж-военврач Евгений имел звание адмирала флота. Вместе с ними в большой квартире в новой высотке жили два Андрея: сын, командир военного корабля, капитан первого ранга, и двенадцатилетний внук.

В семье тетки Сашу приняли хорошо, однако чуть ли не в первый же день Лидия посоветовала племяннице поторопиться с поисками работы, желательно с жильем. Саша прекрасно поняла намек и уже через месяц работала воспитателем в детском саду. Садик был ведомственный, от швейной фабрики. У фабрики имелось общежитие, и Саша переехала туда.

Поначалу она чувствовала себя обманутой — тетка наобещала с три короба, сорвала с насиженного места, а потом просто избавилась от нее. Девушку одолевали страхи, ей было неуютно жить одной вдали от дома, ведь несмотря ни на что, свою семью она любила. «В конце концов, всегда можно вернуться, — успокаивала себя Саша. — Да нет, все устроится, все будет хорошо. Я точно знаю. Надо принимать жизнь такой, какая она есть. Живут же здесь другие, и я приспособлюсь».

Общежитие было относительно новым, гостиничного типа, такие еще называли малосемейками или гостинками. Саше предоставили койко-место в комнате, где стояли четыре железные кровати с панцирными сетками и четыре тумбочки. Больше бы туда ничего не вошло. За стенкой туалет и ванна, а еще закуток, куда втиснулись холодильник и стол. На нем электроплитка и кухонная утварь. Обстановка более чем скромная.

В первую же ночь Сашу атаковали клопы. В панике ей показалось, что их здесь миллион, не меньше.

Утром, увидев, с каким ужасом Саша рассматривает расцарапанное, покрытое волдырями тело, Ирина, тридцатисемилетняя соседка по комнате, пробасила:

— Ерунда. Это они новую кровушку почуяли, вот и озверели, — она сипло захохотала и завершила цинично: — Ничего, скоро клопы привыкнут, и ты тоже…

Соседка показалась неприятной и грубой особой, но позже Саша узнала ее историю. Подвыпив, Ирина поведала, что прежде жила с семьей в Амурской области. Однажды уехала за продуктами в город, а когда вернулась, обнаружила на берегу реки тела обеих дочек и мужа. Убийц так и не нашли…

Характер у Иры был непростой, и внешность далеко не миловидная: выпяченная нижняя челюсть и маленькие злые глазки. Когда она сверлила ими собеседника, то походила на бульдога, готового цапнуть, если тот попробует возразить. И все-таки Саша чувствовала, что где-то в глубине души Ирина готова на добрые и благородные поступки. Своей тяжелой работой на фабрике женщина гордилась. «Я штамповщица!» — заявляла она, по-дурацки задирая голову вверх и слегка потряхивая подстриженными под горшок прямыми волосами. Частенько руки Ирины были забинтованы. Глубокие резаные раны от картона гноились и долго не заживали, но она не жаловалась. Перенесенное горе будто покрыло панцирем ее тело и душу. Деликатностью она не отличалась и иногда приказывала погулять до определенного времени, поскольку к ней придет «е..арь».

Одно койко-место в их комнате пустовало. На третьей кровати спала молоденькая смазливая девчушка Оля, которой только что исполнилось восемнадцать. Однажды к Оле зашел в гости знакомый парень Юра. Внешне он был неказистый, совсем не в Сашином вкусе: невысокий, с крупной головой, кожа лица изрыта следами от глубоких прыщей; маслянистые темные, почти черные глаза, в которых невозможно что-либо прочитать.

«Татарин какой-то», — определила для себя Саша и ошиблась. Позже свекровь рассказывала, что у них в роду был бурятский шаман.

Молодые люди разговорились, потом вышли покурить к мусоропроводу. То, что Саша окончила институт иностранных языков и говорит по-английски, вызвало у Юры восхищение. Она только снисходительно улыбнулась в ответ на дифирамбы. Ей и в голову не приходило флиртовать с парнем, который и внешне несимпатичный, да еще младше на четыре года.

Юра приходил почти каждый вечер. Говорил он мало, но не матерился и казался вполне правильным парнем. Он работал на фабрике грузчиком и учился в институте на заочном. После работы Саша помогала ему с английским, а он играл на гитаре и пел. Репертуар приличный: Макаревич, «Аквариум», «Веселые ребята». «Хорошо, что не заунывная, давящая безнадегой тюремная «романтика», — отмечала про себя Саша.

Заведующая общежитием и Юрины родители были земляками, и благодаря его участию Саша вскоре переехала в другую комнату, по соседству с Юрой. Это более просторное жилище она делила всего с одной соседкой, молодой доброжелательной украинкой, работающей на фабрике. Вскоре хохлушка съехала, и Саша блаженствовала одна. Она и не заметила, что стала скучать, когда Юра уезжал в небольшой районный центр навестить родителей.

Попыток соблазнить Сашу Юрий не предпринимал. Все случилось спонтанно, бездумно, после какой-то вечеринки. Произошедшее ее не очень удивило и ничем особо не запомнилось, и все-таки близкое соседство и свободная комната привели к тому, что Юра стал проводить у Саши каждую ночь. Вначале девушка не относилась к парню всерьез, но постепенно начала думать о нем как о возлюбленном. Однажды Юра признался, что по пути на работу его качает после бессонных бурных ночей, но все равно он чувствует себя самым счастливым человеком на земле. Саша тоже ощущала необычайную легкость и приятную боль в паху, напоминающую о ночи, проведенной почти без сна.

Как любой девушке ее возраста, Саше хотелось выйти замуж и родить ребенка. Через некоторое время она намекнула Юрию, что надо бы как-то узаконить их союз, и подкрепила свое предложение тем, что тогда можно открыто ночевать вместе, и в комнату уже никого не подселят. Когда парень с удивленной физиономией заявил, что он еще молодой и ему рано семью заводить, Саша обиделась.

— Мне уже двадцать пять, я времени терять не могу. Буду искать мужа, а ты больше ко мне не приходи, — твердо проговорила она.

Ошарашенный любовник не хотел идти к себе, но Саша была непреклонна. И все-таки, когда Юра ушел, она всплакнула. Что ни говори, одной быть плохо…

Через несколько дней Юрий одумался и предложил пожениться. Улыбнувшись тому, что повела себя правильно, Саша поинтересовалась:

— Когда позвонишь домой?

— Я своим сообщать не буду, — пряча глаза, пробормотал жених.

— Как не будешь? Почему? — поразилась она.

— Не хочу, и все, — отрезал он. — Потом скажем.

«Боится, что отговаривать начнут, — поняла она. — Мол, невеста старше, а тебе только недавно двадцать исполнилось, погуляй пока…» Сердце кольнуло обидой, но Саша загнала ее поглубже и независимым тоном проговорила:

— А я-то думала, они нам деньгами на свадьбу помогут. Да и вообще — нехорошо это. Ну да ладно. Я у своих попрошу.

С переговорного пункта она дозвонилась домой. К телефону подошел отец, и пришлось сообщить новость ему. Папа обрадовался, сказал, что за три месяца к свадьбе подготовиться вполне можно, а они все прилетят на регистрацию и торжество.

Саша невольно покраснела и повернулась в тесной кабинке спиной к людям в зале. Ей было стыдно.

— Не надо прилетать, пап. Юриных родителей не будет, он почему-то не хочет им говорить. Мы просто распишемся и посидим в ресторане со свидетелями…

На том конце провода повисла напряженная пауза.

— М-да, — наконец проговорил Владимир Кузьмич, — а деньги-то на свадьбу у вас имеются? На кольца, церемонию, ресторан?

Саше нечего было ответить, но ее молчание оказалось красноречивее слов.

— Все понятно, — сделал вывод отец. — В ближайшее время перешлю тебе рублей восемьсот. Хватит?

— Конечно! Спасибо, папа!

По пути с переговорного пункта, размышляя о неожиданной щедрости отца, Саша пришла к выводу, что он верит в ее здравый рассудок и, несмотря ни на что, по-настоящему любит и рад за нее. Хорошо, что не мама к телефону подошла, наверняка бы сказала, что эта затея со свадьбой выглядит странновато.

Светло-голубое свадебное платье Саша сшила сама, на руках, — позже она узнала, что это плохая примета. В день торжественной церемонии тоже все не заладилось с самого утра: тайфун свирепствовал уже несколько дней, дождь лил как из ведра, и заказанное такси задержалось на полтора часа. В загсе неявившуюся пару выкинули из очереди, и чтобы церемония бракосочетания все-таки состоялась, пришлось потратить немалое время на уговоры. После, как принято, поехали кататься по городу, фотографироваться в памятных местах. Дождь как раз кончился, однако в воздухе стояла такая сырость, что объектив у приглашенного фотографа постоянно запотевал, снимки получились плохие.

По дороге в ресторан Саше пришлось открыть окно — в машине нечем было дышать, и в ту же секунду ее лицо, шею и платье на груди окатило грязной водой из-под колес пролетевшей рядом японской иномарки. Последствия трагедии пришлось ликвидировать в туалете ресторана, но пятно на платье все равно осталось заметным.

В затемненном зале крутили разную музыку. «Розовые розы Светки Соколовой» и «Мираж» сменяли живые голоса за соседним столиком. «Как пить дать капитан дальнего плавания», — оценила Саша седовласого в красивой морской форме с орденами военной выправки соседа. Он самозабвенно пел, и ему подпевала серьезная дородная чопорно одетая дама, похожая на жену капитана дальнего плавания. С ними за длинным столом, тоже в морской форме, очевидно, сослуживцы с семьями, не отставали:

«Хорошо из далекого моря

Возвращаться к родным берегам.

Даже к нашим неласковым зорям,

К нашим вечным полярным снегам…

На пирсе тихо в час ночной,

Тебе известно лишь одной,

Когда усталая подлодка

Из глубины идет домой».

Нагулявшись вдоволь и немало выпив, молодожены и Юрин друг с девушкой вышли из ресторана. В темноте на мокром асфальте яркими пятнами отсвечивали огни фонарей. Они шли по обочине дороги, голосуя проезжающим автомобилям, но все проносились мимо. Увидев фары очередной приближающейся машины, Василий, свидетель на свадьбе, размахивая руками, выскочил прямо на дорогу. Автомобиль остановить удалось, но из него вышли два милиционера. Не разбираясь, в чем дело, они сходу накинулись на Васю. Получив удар по голове, тот упал и потерял сознание.

Юрий застыл, ошарашенный, а обе девушки пытались защитить парня, кричали: «Он ничего не сделал, за что вы его бьете, перестаньте!»

Только милиционеры не слушали. За руки и за ноги они забросили тело Василия в кузов машины и укатили.

Наступила тишина. Трое оставшихся на дороге виновато переглядывались. Все произошло так быстро… Вскоре они поймали попутку и в молчании доехали до общежития.

Утром Васю выпустили из вытрезвителя. Парня рвало, у него жутко болела голова, и он утверждал, что ничего из вчерашнего не помнит. Однако неделю спустя он выместил злобу на своей девушке: обвинил в том, что она не бросилась спасать его от ментов, и избил. Сашу не слишком поразило, что к Юрию у друга претензий не имелось. Она вспомнила горе их семьи от алкоголизма отца и подумала: «Сколько же мужики приносят горя, и у них всегда и во всем виноваты женщины!»

Началась семейная жизнь. Юрий продолжал двигать ящики на фабрике. Тайком от жены он бросил институт и продолжал по вечерам бегать на репетиции. Саша решила уволиться из детского сада. В городе стали появляться частные фирмы, и она нашла себе работу в ООО «English plus⁵». Новое дело нравилось девушке намного больше. Красивая, модно одетая, Александра производила впечатление уверенного в себе человека и сумела организовать классы английского языка в нескольких школах и дошкольных учреждениях. Она давала уроки с утра до вечера и стала зарабатывать раза в четыре больше, чем муж. На фирме ее хвалили, дети восхищались веселой и доброй англичанкой, и вскоре появились желающие брать частные уроки. От них Саша отказывалась, ссылаясь на занятость, а на самом деле опасаясь, что не выдержит такой нагрузки — ведь она была беременна.

Плотный график не оставлял свободного времени, но Александра не забыла о Раисе Федоровне. Она испытывала симпатию к пожилой немногословной нянечке и однажды заглянула на восьмой этаж. Постучав и открыв незапертую дверь, сообщила:

— Здравствуйте, Раиса Федоровна, это я, с тортиком пришла.

Няня поздоровалась в ответ. Не заметив ее заплаканных глаз, Саша открыла коробку с шоколадно-вафельным тортом и поставила его на стол.

— Как у вас дела, как там наши воспитки в саду? Все сплетничают?

Автоматически выставив две чашки с блюдцами, Раиса Федоровна вздохнула:

— Ах, Александра Владимировна, какие они злые! Работаю, никого не трогаю, а все равно найдут, чем обидеть.

Женщина присела на край кровати. Во всей общаге стояли скрипучие койки-близнецы со старыми матрасами на провисающих панцирных сетках. Прищуренный глаз Раисы Федоровны слезился, и у Саши вдруг сжалось сердце. Мама тоже порой плакала вот так, беззвучно. Как-то там они с Ниной? Наверное, папаша их с ума сводит своими запоями…

Чтобы не думать о плохом, она поинтересовалась у нянечки, которой недавно удалили маточные миомы.

— Как прошла ваша операция?

— Спасибо, нормально, уже лучше себя чувствую. Вот только… Помните Власенко из соседней группы? Гордячка такая надменная. Знаете, что она мне сказала? Мол, нужно было не шляться по морям, а детей рожать, тогда бы миом не было.

— Вот мерзавка! Да какое она имеет право так говорить! Разве это ее дело? Она вас совсем не знает, эта злобная баба, — возмущалась Саша.

— А Татьяна уволилась. Ну та, что драться с вами хотела. Я тогда прямо оторопела: при детях пытаться ударить по лицу воспитательницу! Как сейчас, вижу ее длинные худые руки с растопыренными пальцами.

Саша усмехнулась, вспоминая этот случай.

— «Ах ты, сногсшибательная блядь», — орет. Слава богу, я стул схватила и прикрывалась… Этой Татьяне место в тюрьме. Ну и коллективчик там у вас! — Александра помнила свой тогдашний страх, ведь ревнивая тетка наскочила совершенно неожиданно. — Зато детки такие хорошие, я их до сих пор вспоминаю…

— Вот скажите на милость, — перебила няня, — отчего эта Татьяна вас в виноватые записала? Шел к ней мужичок, да не дошел. Увидел вас на участке и давай языком чесать. Но вы ведь на него никак!

Саша не ответила, задумавшись о своем. Ревность, мерзкое чувство… Юрий постоянно пропадал, и она примерно знала, куда он ходит, не считая репетиций. О подробностях можно было бы расспросить соседей, но гордость не позволяла. Саша не знала, изменял ли Виват ей физически. Возможность этого вызывала у нее лишь такое же физическое отвращение. Сама по себе ложь страшила ее. Честность в отношениях ценила эта молодая женщина больше всего. Поэтому обида за предательство, непонимание, как себя вести в сложившейся ситуации, и невозможность что-либо изменить разъедали ее душу. Саша считала унизительным бегать за мужем, да еще напоказ это выставлять. Чувство собственного достоинства никогда бы не позволило ей затевать скандал с другой женщиной, тем более драться с ней. Да и зачем других винить? Он взрослый и женатый человек — значит, он и виноват. Каждый сам должен отвечать за свои поступки.

Однажды вечером Юра незаметно забрал все ключи и запер Сашу в их гостинке. Она долго барабанила по двери, надеясь, что в коридоре кто-нибудь услышит и поможет открыть замок снаружи. В голове метались панические мысли: «А вдруг случится пожар? Или мне станет плохо? Подлец! Сволочь! Ничтожество!» Саше казалось, что это дурной сон, с ней такого произойти не могло. «Я знаю, зачем он это сделал, — вдруг поняла она. — Побоялся, что прослежу, куда он ходит. Да я бы в жизни не пошла! Позориться!»

Открывая бутылку водки, она рыдала.

Как-то, еще работая в детском саду, она поделилась с воспитательницей из соседней группы, что муж все свободное время проводит на репетициях.

— Как же, на репетициях! — хмыкнула та в ответ. — Ты-то нагулялась, ведь на четыре года старше. Пусть теперь и он погуляет!

Пятидесятилетняя, хорошо одетая и ухоженная воспитательница не шутила. Прежде Саша относилась к ней с уважением, а теперь не знала, что и думать: «Как может такую пакость говорить взрослая женщина, которой я в дочери гожусь? С чего она взяла, что Юрка гуляет? И получается, если гуляет — то это нормально?! Она на его стороне! Гадость какая!»

Делая всезнающее лицо, воспитательница заметила:

— Знаешь, моему сыну почти тридцать, и не женат. Еще не нагулялся.

— Вы замужем, и я замужем, — глядя прямо в глаза собеседнице, сказала Саша, — но у меня другое понимание семьи…

Про себя она решила тогда, что с этой старой дурой будет общаться только по работе.

Саша пила рюмку за рюмкой, много курила, стряхивая в блюдце. Слезы лились сами собой, было очень себя жалко. Она вспомнила песню со старой маминой пластинки — гибкий голубой кружок с дырочкой посередине фирмы «Мелодия» — и некрасиво запела:

«Я могла бы повернуть за поворот,

Я могла бы повернуть за поворот,

Я могла бы повернуть за поворо-от,

Я могла бы, только гордость не да-ет…»

Нет, так жить она не хочет. В этот вечер она уже предчувствовала, что уйдет от этого «маленького плюгавенького Вивата». Когда-нибудь уйдет.

Бог уберег молодую беременную женщину от опасной заразы, но ей все-таки пришлось однажды побриться, а позже лечить менее опасную болезнь. Начались скандалы. Теперь Саша называла мужа не иначе как грязной мразью. Знакомая медсестра Люда призналась, что именно она делала Юре уколы. Сама Люда не догадывалась, что жила с такой же грязной мразью. В подпитии ее муж Андрей, земляк Юрия, хвалился Саше, что под носом у жены изменяет ей с соседкой.

Саша больше не делила диван с мужем. Ее мучила бессонница, целыми ночами она думала о том, во что вляпалась. Вспоминала его немигающие черные глаза, когда он чуть не задушил ее после очередных взаимных оскорблений. Или другой случай, произошедший еще до рождения ребенка…

Юрий уже был в дверях, когда Саша с игривой улыбкой заявила, что впредь будет сидеть на его репетициях. Ведь ей все равно нечего делать по вечерам одной дома. Он развернулся и так же играючи начал подталкивать ее к кровати. Ничего не подозревая, она поддалась, и вот муж уже сидел на ней. Именно сидел у нее на животе, зажав коленями ее вытянутые вдоль туловища руки, так что она оказалась совершенно в беззащитном положении. И тут, глядя сверху вниз, победоносно улыбаясь, он начал давать ей слабые пощечины, вкрадчиво приговаривая: «Зачем ты будешь сидеть? Зачем? Зачем? Следить решила за мной?» Когда Саша попыталась защищаться, она сообразила, что не может пошевелиться. То ли от шлепков, которые становились все ощутимее, то ли от унижения кровь прилила к Сашиному лицу, и она заговорила настойчиво громко: «А ну встань с меня! Встань немедленно! Гад! Руки отдай, прекрати». Он легко спрыгнул с нее и прямиком за дверь. «Я тебя убью!» крикнула ему вслед Саша.. Горькая водка не заглушала обиду, а лишь разжигала ненависть за глумительные пощечины, и ночью, когда Юрий вернулся домой, Александра набросилась на него с утюгом. А утром удивилась, откуда у мужа под глазом синяк. Настолько она была пьяна накануне, что не помнила, что действительно чуть не убила его.

«Неужели все это происходит со мной — раз за разом спрашивала она себя. — За что? Я ведь никогда ему не изменяла… Это, наверное, мне урок, расплата за то, что замуж вышла за первого встречного. Обрадовалась, что непьющий, а оказалось, недалекий, да еще и гулящий. Ребеночка моего жалко. Будет расти без отца…»

Саша всегда жалела одиноких или разведенных женщин, их вокруг было много. И с ней судьба сыграла злую шутку, но она все исправит. Пока не знает, как, но исправит. Потому что так жить она не будет. Надо только потерпеть… Пусть ребенок родится.

Саша провалилась в неспокойный сон ближе к утру. В этой же комнате на матрасе спал чужой и противный ей человек.

***

Отношения и без того рвались по швам, а рождение дочери только все усугубило. Из-за нервной обстановки молоко у Саши пропало, когда Анечке было всего три месяца.

Каждый день, возвращаясь с работы, Юрий молча ел, принимал душ и, переодевшись, начинал крутиться перед зеркалом.

Держа на руках девятимесячную дочку, Саша с презрением наблюдала за его приготовлениями. «И как меня угораздило выйти замуж за эту обезьяну? Потому что песни романтические под гитару пел? Немногословность я за ум приняла. А ему просто сказать было нечего, потому что недалекий. Чужие аккорды, чужие куплеты… Мне замуж хотелось во что бы то ни стало, от одиночества, видимо, и одурела. Думала: двадцать пять, почти старуха. Да и комнату отдельную обещали… Сама во всем виновата», — вздохнула она и в который раз предприняла попытку пристыдить мужа.

— Хоть бы подошел к ребенку, сказал что-нибудь. Вон как Анюта смотрит на тебя. Она ведь тебя, считай, не знает.

Он взглянул на дочку, улыбнулся ей.

— Аня, Анечка! Иди к папе…

Стоило ему сказать эти слова, как девочка потянулась к отцу, стала отталкиваться ножками от маминых коленок, выпрыгивать у нее из рук. Юрий взял ее, присадил себе на локоть и, умело придерживая за спинку, начал шептать что-то ласковое, нежно поцеловал в лобик. Анечка внимательно его разглядывала, улыбалась беззубым ртом и хватала за нос. На руках у отца ей явно нравилось.

Зная, что муж опять пропадет на весь вечер, Саша сказала:

— Сходи на молочную кухню, творожок кончился, бутылочек тоже не осталось.

— Самой надо было сбегать. Я, между прочим, с работы, а ты целыми днями ничего не делаешь.

Отговорка прозвучала фальшиво. Отправляться неизвестно куда у него силы имеются…

Сжав губы, Саша процедила:

— Мы утром в детскую поликлинику ходили на взвешивание. Думаешь, легко вверх-вниз по сопкам с коляской, а потом ее и ребенка на пятый этаж пешком?

— А чего пешком-то? — небрежно бросил муж.

— Так вьетнамцы опять лифт сломали.

С конца восьмидесятых в общежитии жили вьетнамцы — целый табор, в основном девушки-коротышки, все на одно лицо. Специально для них девятый этаж отремонтировали, ванные новым кафелем отделали, мебель приличную поставили. Они работали на фабрике, питались вскладчину одним рисом и также вскладчину скупали мелкую и крупную бытовую технику и отправляли к себе на родину. Остальным обитателям общежития такое соседство не слишком нравилось. Мало того, что условия для граждан дружественного Вьетнама особые, мало того, что девушки скандалы и драки устраивают, деля своих парней, — так еще и лифт по их вине ломается то и дело. То стиральную машину туда впихнут, то холодильник. Во время товарного дефицита вьетнамцам было нечего посылать на родину, но теперь они опять зашевелились. Вернувшись с дочкой из поликлиники, Саша наблюдала, как пять мелкорослых азиаток дружно заталкивают холодильник в лифт. Втиснули кое-как, но он не поехал, так и остался на первом этаже.

Юрий равнодушно пожал плечами. Он явно не собирался менять планы на вечер.

Саше хотелось плакать от обиды, но не позволяла гордость и злость.

Она очень изменилась за последние месяцы, похудела и осунулась. Аппетит отсутствовал, к тому же хроническое недосыпание и бесконечные заботы о доме и маленьком ребенке истощили ее организм. Муж ни в чем не помогал, не жалел жену и не интересовался ребенком. Саша чувствовала себя усталой и больной, и душа ее тоже была больна — больна от одиночества.

— Мы тебе не нужны. Уходи к одной из своих заразных помоек и живи там! — со злостью сказала Александра, протягивая руки, чтобы взять дочку.

— Тебе надо, ты и уходи, — бросил Юрий и, не дав Аню жене, усадил ее в кроватку.

— Куда я пойду, с ребенком?

Он как будто не услышал.

— Хорошо, — нахмурилась Саша, — я вернусь домой. Только купи мне билет на самолет и заплати половину за все, что здесь есть.

— У меня нет денег, — последовал ответ.

Сашу он не устраивал.

— Можно все продать и деньги поделить.

— Еще чего! — скривился Юрий. — Да я лучше мебель топором порублю, чем тебе отдам!

— Ничтожество, — процедила сквозь зубы Александра. — Забыл, на чьи деньги она куплена? Я всегда больше тебя зарабатывала!

Юрий Виват ушел, а она без сил рухнула на диван.

Все, конец иллюзиям. По-человечески разойтись не удастся. Значит, придется бежать тайком, бежать без оглядки, а там будь что будет. Как жаль, что отца больше нет…

Примечания

5

Английский плюс.