Сильнее ветра

Лия Аструм (2024)

Способна ли я на измену? Я всегда считала, что нет… Ещё подростком Эйден Райс заселился в соседний дом, подарил свободу и научил любить. Мне всегда было его мало, и я хотела остановить мгновение и покорить неподвластный никому ресурс — время с ним. И вот спустя годы, на моём пальце красуется помолвочное кольцо, а впереди меня ждёт свадьба с самым лучшим мужчиной на свете. Но судьба та ещё стерва, и одно непредвиденное знакомство в Городе Ветров с Максвеллом Уайтом переворачивает всю мою жизнь с ног на голову. Заставляет испытывать противоречивые чувства. И запускает цепочку событий, в один день заканчивающихся шокирующей правдой, после которой я ощущаю себя так, словно вскрыла вены… Меня не успели спасти… А я забыла умереть… ПЕРВАЯ КНИГА ДИЛОГИИ

Глава 2

Майами. Пригород Авентура. Семь лет назад

Эмили

— Что за поведение, Эмили?!

Утро выдалось ожидаемо отвратным. Вчера я совершила непростительный поступок, равносильный похищению десяти младенцев. После задувания свечей сразу же свалила к себе в комнату и не выходила до сегодняшнего момента. Гости разошлись поздно, и только по этой причине мне не влетело ещё вчера. Мама, разумеется, выкрутилась и придумала легенду о моём плохом самочувствии, переходном возрасте, скачках настроения или любую другую чепуху. И теперь дополнительно затраченная на ложь энергия должна вдоволь компенсироваться мстительным обругиванием меня.

Поэтому сейчас я стояла на открытой террасе перед круглым обеденным столом и восседающими за ним двумя разъярёнными родителями. Хотя, не совсем так. Один был разъярён, второй сидел с каменным, нечитаемым лицом.

— Ты опозорила нас перед всеми этими людьми! — нервно трепыхала крыльями носа Оливия. — Что они подумают о нас? А я тебе скажу что! То, что у нас абсолютно невежественная дочь, раз позволила себе устроить скандал из-за какого-то торта!

И это она называла скандалом?!

— А если мы не можем справиться с собственным ребёнком, то какие вообще можно с нами иметь дела?!

Из её рта продолжали вылетать неприятные и очень абсурдные, по моему мнению, слова.

«Интересно, она сама осознаёт какую ерунду говорит? Скорее всего, нет».

Опустив глаза в пол, я носком туфли выводила непонятные узоры по деревянным лакированным доскам, стараясь не прибегая к помощи рук, заткнуть себе уши, отключить слух и не реагировать на то, что говорит женщина, родившая меня, как она любит утверждать, в страшных муках.

Наверное, пару лет назад я ещё надеялась на то, что всё может измениться. Что если я буду послушной отличницей, свободно говорящей на трёх языках, родители оттают и проникнутся ко мне хоть небольшой любовью. Но каких бы успехов я не добивалась, реакция всегда была одна — мало, недостаточно, можно лучше. Я не могла вспомнить, чтобы на этом безупречном лице хоть раз отразились любовь или нежность. Эти чувства легко распознать. Так смотрели на меня только Кэти и Стефани.

Сестра не переставала твердить, что ничего не изменится. Что нужно просто потерпеть и дождаться выпуска. А дальше свободное плавание, в котором всегда будет предоставлен выбор: видеть это холёное, намазанное дорогущими кремами лицо или нет.

У меня имелись подозрения, что, если бы не я, Кэти давно разорвала бы все отношения с семьёй. По её словам, мы не всегда жили богато. Отец был из семьи среднего класса, в то время как семья матери в социальной иерархии занимала место на пару уровней ниже. Это сложно представить, но Оливия долгое время работала обычным продавцом в магазине и занимала в три раза больше пространства, чем сейчас. Я не помнила этого времени, потому что была совсем маленькой. Но помнила Кэти. Как и помнила то, когда всё изменилось.

Отец всегда был очень амбициозным человеком, и, спустя несколько лет упорного труда, добился того, что его компания получила обширное признание на строительном рынке. Мама же просто села на всё готовое и очень быстро вжилась в образ непревзойдённой леди. Мониторила журналы мод, посещала светские рауты, салоны красоты и создала образ настолько реалистичный, что каждая курица из её нового окружения верила в то, что она грациозно выползла из утробы сразу с укладкой и в трусах от Chanel. И она так глубоко срослась со своим пьедесталом, что ни за что не позволит себе вылететь из круга знатных дам и вернуться к той жизни, о которой она очень не любила вспоминать. Диагноз Кэти: закомплексованная женщина с психологическими проблемами, вечно боящаяся социального осуждения. Она не общалась со своими родителями и запрещала мне, потому что они, видите ли, не того статуса.

Мои единственные бабушка и дедушка жили в Окленде в скромной квартирке, и я имела представление о их внешности только благодаря фотографиям, присланным сестрой. После переезда в Чикаго Кэти восстановила с ними связь, и каждый раз, когда она приезжала к ним в гости, они передавали мне привет. Через год я обязательно последую её примеру и встречусь с ними лично.

— Эмили! — грозный тон отца привлёк моё внимание, и, подняв голову, я столкнулась с тяжёлым взглядом Джона Майерса.

Стеф считала моего отца красавчиком. Но я отказывалась воспринимать её слова всерьёз, потому что красоты в этих серых безжизненных глазах я никогда не видела. Не притронувшись к завтраку, он, с иголочки одетый, неподвижно сидел за столом и с серьёзным лицом рассматривал меня в ответ. Тёмные короткие волосы, широкие плечи, волевой подбородок и взгляд свысока. Стального цвета костюм и в тон галстук, идеально завязанный и лежащий строго посередине белой, выглаженной до скрипа рубашке. Возникло желание закатить глаза. Или поморщиться.

— Мы заказали другой торт, потому что у Адама Торренса аллергия на орехи. На данный момент он главный инвестор в моём проекте, и я не хочу, чтобы с ним произошёл неприятный инцидент.

От возмущения из моих лёгких вышибло весь воздух.

Его хоть что-нибудь волновало в этой жизни кроме своей работы?! Какой к чёрту Адам Торренс?! Разве это его праздник?! Очевидно, что желания родной дочери болтались где-то в конце списка. После партнёров по бизнесу.

Я непроизвольно сжала руки в кулаки, стараясь изо всех сил удержаться и не наговорить то, о чём мгновенно пожалею. Воображение рисовало мрачные, даже жуткие картины. Хотелось орать, бить посуду, драться. Причинять боль. Но всё, что я могла — это стоять и пытаться сдержать бешенство, рвущееся откуда-то из самых глубоких слоёв разозлённой несправедливостью души.

— В таком случае, он мог просто его не есть! Это моё…

Тяжёлый кулак с грохотом приземлился на стол, и я рефлекторно дёрнулась, тут же мысленно ругая собственное тело за непозволительную реакцию. Моя мать даже бровью не повела, продолжая неотрывно пилить меня едким взглядом.

— Я смотрю, ты сильно взрослая стала, — отец понизил голос, а это означало лишь одно — злость достигла критической отметки. — Это мой дом, и только я устанавливаю здесь правила. Мы тебя полностью обеспечиваем. Стараемся дать всё самое лучшее. И это твоя благодарность? Я не потерплю в сторону себя и твоей матери подобного неуважения. Вместо того, чтобы стоять и спорить, лучше пошла бы и занялась уроками. Твои знания оставляют желать лучшего.

Высокие оценки уже давно не являлись поводом услышать хвалебные отзывы. Я училась как ненормальная ради безоблачного будущего, в котором рычаг контроля жизни всегда будет только в моей руке. Я хотела окончательно оборвать эту нить под названием «Зависимость». Она как нож в горле. Мешала неимоверно.

Поэтому, о чём собственно шла речь, я не понимала. У меня почти по всем предметам «А+». Или он возжелал увидеть букву, которую ещё не изобрели?

— Твоя сестра с бунтарскими замашками плохо на тебя влияет, — продолжал он своим титановым взглядом вдавливать меня в пол.

Общение с сестрой — это отдельная рубрика наказаний. Раньше они отбирали у меня телефон и запрещали с ней разговаривать. Но прогресс не любил стоять на месте, и очень кстати появились школьные чаты, сообщения в которых я не могла игнорировать. Родители оказались в безвыходном положении и больше не могли ударить по этому важному аспекту моей жизни. Теперь им приходилось напрягать голову и придумывать что-то более изощрённое. Но проблема была в том, что я и так всё свободное время посвящала их прихотям.

— Ты совсем отбилась от рук. Неделю сидишь дома. Никаких прогулок со своей… Как её там? Стелла?

Господи, когда ему надоест включать дурака и перебирать все известные имена на букву «с»? Все, кроме того самого. Которое он прекрасно помнил.

В любом случае, это смешно. Я и так гуляла с ней, от силы, два часа в неделю. Переживу.

— Бери пример с матери!

Я перевела взгляд на Оливию, которая после последней фразы ласково улыбнулась мужу. А она не устала заглядывать ему в рот? Такими темпами она доберётся до кишок.

Страшные люди. Как Бонни и Клайд. А их жертва я.

— Надеюсь, к этому вопросу мы больше не вернёмся, — властно подытожил отец, беря в руки столовые приборы. — А теперь завтракай и марш делать уроки.

Медленно опустившись на стул, я старалась сдержать слёзы и не разреветься на глазах у этих двух бездушных людей. Мысленно отсчитывая в голове числа, я пыталась успокоиться, совсем не анализируя то, что кладу в тарелку, а потом в рот. Где-то я читала, что достаточно посчитать до десяти, но в голове уже было все шестьдесят пять, а спокойствие не приходило. Наверное, мой случай тяжелее. Я потянулась за графином свежевыжатого апельсинового сока, когда на террасе показался Фредерик.

— Прошу прощения. К вам гости.

Моя мама, явно неожидающая никаких визитёров, удивлённо приподняла бровь. А мои так и обе стремительно взлетели вверх, когда из-за спины управляющего показался Эйден Райс.

Какого чёрта он тут забыл?!

На нём были свободные белые шорты, зелёная футболка и белая кепка, закрывающая обзор на необычного цвета глаза. Он выглядел довольно… хм, пляжно.

Мне в таком виде не позволили бы и мусор вынести.

Мой взгляд опустился на ноги. Он что, в сланцах?!

Непотребства за столом. В чистом виде.

Моя мать будет обсуждать это до самой смерти. А принимая во внимание тот факт, что в её венах кристально чистый яд, поддерживающий молодость и красоту, жить она будет долго.

— Доброе утро и приятного аппетита, — ослепительно улыбнулся он, обнажая ряд идеально ровных белоснежных зубов. Напоминало рекламу зубной пасты или, может, хлопьев, где все наигранно дружелюбно скалятся друг другу, изображая душевный семейный завтрак.

Почему он весь такой неприятно-приятный?

— Эйден! — радостно воскликнула моя мать. И в этом звонком голосе не было ни намёка на фальшь. Вероятно, с сланцами я прогадала. Он действительно ей нравился, что просто стоило занести в «Книгу рекордов Гиннесса». — Присаживайся, позавтракай с нами. — Она указала на свободное место рядом со мной.

Нет. Только не это. Я не вынесу, если ещё полчаса буду слушать эти пламенные речи, которыми они так любезно обменивались вчера. В лучшем случае, меня стошнит прямо ему в тарелку.

— Благодарю за предложение, но я уже поел, — вежливо отказался он и даже слегка склонил голову в знак уважения. Я чувствовала, как кусок слабосолёной форели поднимается вверх по пищеводу. — Сегодня выходной, и я надеялся, что у Эмили найдётся время показать мне город. Что скажешь? Хочешь прогуляться? — Эти вопросы были адресованы уже лично мне.

Я так и замерла со стаканом сока в руке. Мне совсем не хотелось этому лизоблюду ничего показывать. Вроде, его заинтересовала Карла, вот пусть она и показывает. Всё, что я хотела — это закрыться в собственной комнате и вдоволь нарыдаться над своей несчастной жизнью.

— Какая прекрасная идея! — не дав мне вставить и слова, обрадовалась Оливия, словно ей только что предложили сделать бесплатно укладку в новом дорогом салоне. Откуда столько неподдельного энтузиазма? Будь на его месте Стеф, она, не раздумывая, ответила бы нет. — Ну что ты стоишь? Присаживайся, Эйден. — Она изящно махнула рукой с идеальным маникюром. — Тебе придётся немного подождать. Эмили сейчас соберётся.

— Мне же нужно делать уроки, — размеренно проговорила я, пристально вглядываясь в лицо отца и сильнее сжимая пальцами стакан. Если он принимал какое-либо решение, то никогда не передумывал. Поэтому мне не стоило даже переживать, он не отпустит.

— Весь день ещё впереди, — ответил он, заставляя впасть меня в полнейший ступор. — Сделаешь вечером.

Поразительно. Стоило только этому наглому мальчишке улыбнуться, как они тут же поменяли своё мнение. Что в нём вообще такого? Я никогда не ощущала себя такой беспомощной, как в этот момент. Зачем он вообще припёрся к нам? Снова захотелось поорать и провести тщательную инвентаризацию посуды, но я лишь молча отставила стакан в сторону, не сделав ни единого глотка.

— Надень то жёлтое платье, — принялась указывать Оливия. — Тебе в нём очень хорошо.

Какая забота. Кусочек форели продвинулся выше.

— Ладно.

Я поднялась и уже готова была сбежать в родную обитель горя и одиночества, как тёплая ладонь мягко обхватила моё запястье. Я резко вскинула голову и озадаченно уставилась в зелёные глаза незваного гостя. Что это ещё за нахальные тактильные коммуникации?

— Ты почти ничего не съела, — спокойно пояснил он свой порыв, кивая головой на мою нетронутую тарелку с едой. — Позавтракай. Я подожду.

— Не голодна, — не успев толком подумать, грубо отрезала я и, выдернув руку, пошла в сторону выхода с террасы.

Я взлетела по лестнице на второй этаж с такой скоростью, словно за мной гнались десять грабителей с ножами. Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной и прикрыла глаза. В моей комнате даже не было замка, и если отец прежде, чем зайти, стучался, то моей матери такое понятие, как личное пространство, было совсем незнакомо.

Пытаясь восстановить дыхание после незапланированной пробежки, я с мрачным выражением лица принялась рассматривать свою стерильную до скрипа зубов комнату, стараясь сделать это под другим углом, другими глазами. И довольно быстро пришла к выводу, что Эйден ни за что не должен её увидеть.

Прямо по курсу, возле окна, располагался серого оттенка стол. Слева — того же цвета кровать. Справа — гардеробная. Никаких постеров и фотографий. Никаких валяющихся предметов одежды. Всё аккуратно разложено по местам. Тетради одна к одной убраны в нижний ящик письменного стола. Даже карандаши в металлическом стаканчике были одной длины. Это сводило с ума. Если задуматься, комната напоминала ужасно канцелярский кабинет не самого успешного сорокалетнего адвоката. Единственным неоспоримым плюсом являлась собственная ванная комната.

Я быстрым шагом прошла в гардеробную, в которой тоже царил идеальный порядок, и принялась так яростно перебирать одежду, что металлические крючки, конечно же, все до единого повёрнутые строго в одну сторону, противно заскрипели, грозясь вылететь из деревянных треугольников. Я торопилась и надеялась, что моей матери хватить ума не отправить Эйдена следом за мной. Было жутко от мысли, что он увидит все эти однотонные тусклые цвета и посчитает меня максимально неинтересной ботаничкой.

Я тут же одёрнула сама себя. Плевать. Он мне никто.

Но волнение всё равно настигло меня, когда я спустилась обратно вниз и услышала заливистый смех матери. Я и не думала, что она может показывать такие эмоции. Эйден что-то продолжал говорить, а она смеяться. И я не хотела туда идти, не хотела их видеть. Но выбора не было. Сжав до хруста в пальцах подол ненавистного платья, такого же ненавистного, как и вся моя жизнь, я вышла на террасу.

— Эйден, ну ты и рассмешил меня. — Махала ладонью перед раскрасневшимся лицом Оливия.

Даже в мимике отца прослеживалась неопознанная положительная эмоция.

Что я говорила про форель? Она достигла верхней точки пищевода и готова была вылететь и шлёпнуться на эту белоснежную кепку, которую, кстати, стоило снять за столом. Почему-то эта картина развеселила меня, и я расплылась в мстительной улыбке.

— А вот и Эмили, — голос заметившей меня матери резко изменился, словно это я в качестве незваного гостя пожаловала на их маленькую семейную трапезу.

Эйден тут же обернулся, а затем поднялся.

— Мистер и Миссис Майерс, — кивнул он моим родителям. — Благодарю за чудесную беседу. Нам пора.

— Хорошо провести время, — щедро раскидывалась вежливостью мама, смотря только на Эйдена. — И передавай родителям привет.

— Обязательно. До свидания.

Странно, что никаких дополнительных наставлений, адресованных мне, не последовало. Хотя, что я могла сделать? Свернуть ему кровь теоремой Пифагора на французском языке?

Мы прошли с ним до ворот в абсолютной тишине. Погрузившись в собственные мысли, я невольно замедлила шаг и он, заметив, что я отстала, резко остановился и повернулся ко мне лицом.

— Всё в порядке?

В его взгляде читалось искреннее беспокойство. С чего бы это? Разве не из-за него я только что истратила свой дневной запас нервов? И это до полудня!

Мне хотелось очень подробно и чётко разъяснить ему, почему конкретно сейчас со мной далеко не всё в порядке. Что он не может вламываться ко мне в дом и тащить куда ему вздумается. Я против. Но я совсем не знала, какая последует за этим откровенным признанием реакция. Вдруг, он избалованный мажорчик, привыкший одной своей улыбочкой покорять небеса. А если покоряться они не желали, то следом неизбежно шли плаксивые истерики и месть всем вокруг.

На первый взгляд он совсем не производил подобного впечатления. Но рисковать не стоило.

— Да.

Солнце било ему прямо в лицо, из-за чего он склонил голову вниз, и мне сложно было рассмотреть его глаза, скрытые глубокой тенью от низко надвинутого козырька кепки. Но в такой близи я сразу же обратила внимание на маленькую родинку на самом кончике носа. Она была довольно… милой.

Он несколько секунд молча рассматривал моё невозмутимое лицо, а потом согласно кивнул и вышел за ворота.

— Ты здесь родилась? — начиная с банальных азов, попытался завести он дружескую беседу, вышагивая по образцово асфальтированному тротуару в направлении соседнего дома.

Он подстроился под мой шаг, так что теперь мы шли рука об руку.

Слишком близко для меня… И комфортно для него.

Я родилась в Майами. Отцу принадлежала компания, занимающаяся строительством отельных комплексов. Тогда мы жили в просторной квартире в высотке, всего в пятистах ярдов от побережья. Но когда четыре года назад он с боем выбил для своей фирмы крупный проект, то сразу купил дом в Авентуре.

Те времена я вспоминала со страхом. Приходилось ходить по струнке ровно и практически не дышать, чтобы, не дай бог, его не разозлить. Даже мама вела себя тише обычного, боясь вызвать гнев отца.

Мне было всё равно на этот переезд. Из-за него у меня не появились свободное время, новые друзья или родительская любовь. Но в Авентуре и правда оказалось довольно неплохо. Пригород состоял из современных высотных новостроек с люксовыми квартирами и помпезными частными домами. Родителям нужно было соответствовать статусу, и именно для этого отец купил большой дом на одной из самых тихих и дорогих улиц. Здесь всегда обитало много туристов, но они не напивались и не устраивали дебош, а, как считала мама, приезжали за спокойным элитным отдыхом. Как вы уже поняли, слово «элитным» в этом предложении очень важно.

Я мысленно фыркнула. Наслышана я об этой элите. Кевин — старший брат Стеф один раз решил впечатлить сестрёнку и протащил её на закрытую вечеринку. От её истории у меня глаза на лоб вылезли, а после сразу захотелось искупаться в святой воде.

Я могла бы поддержать разговор и всё это в красках поведать Эйдену, но предпочла много не болтать.

— Да.

Мы остановились перед высокими металлическими воротами, с самого низа которых тянулись железные чёрные прутья. Они перекрещивались наверху в незамысловатый узор и примерно на двенадцать дюймов уходили заострёнными наконечники вверх. При всём желании не перелезешь.

— А ты не очень та разговорчива, — беззлобно усмехнулся он.

Подняв пластиковую крышку на вызывной панели, он нажал код, который я не успела рассмотреть. И только тут до меня дошло.

— А зачем мы идём к тебе?

— Надо кое-что прихватить с собой, — просто ответил он, галантно пропуская меня вперёд.

Передо мной предстала роскошная вилла. Белоснежный двухэтажный дом с прямой крышей, панорамным остеклением и огромным полуовальным бассейном с чистой голубой водой. Идеально подстриженный газон, высаженные по периметру кусты пушистого жасмина и поражающая своим размахом терраса.

На улице стояла жара, и за те несколько минут, что мы ползли до его дома, я успела прилично взмокнуть. Поэтому, не было ничего удивительного в том, что мне резко захотелось искупаться, а затем завалиться под пальму в один из шезлонгов и выпить прохладного лимонада.

— Красивый дом, — непроизвольно вырвалось у меня.

— А ты что, никогда его не видела? — удивлённо спросил он, шагая по дорожке, выложенной одинаковой, светло-серой квадратной плиткой.

— Только крышу. Слишком большие расстояния между домами и высокий забор. Вы первые, кто сюда заселился. Его долго не могли продать. Причины мне неизвестны. — Это самое длинное предложение, которое я произнесла в его присутствии.

— Мы его не купили. Арендовали, — уточнил он и, открыв дверь, заорал: — Я дома!

Стало интересно: какой срок тюремного заключения мне бы пришлось отбыть за подобный разрыв перепонок?

— Мы в гостиной, милый! — раздался такой же громкий голос миссис Райс.

Эйден снял кепку и, привычно проведя рукой по волосам, небрежно кинул её на небольшой столик, стоящий в углу. Она с шуршащим звуком проехалась по поверхности и замерла на самом краю, грозясь вот-вот упасть на пол. Во мне сразу же вспыхнуло навязчивое желание взять и убрать головной убор в шкаф. Чёртовы правила, привитые Оливией, работали на ура! Необходимо было срочно переключать внимание, пока я опрометчиво не кинулась гладить ему рубашки.

Я огляделась.

Выкрашенные в белый цвет стены расширяли пространство, а хаотично разбросанные по ним золотые мазки и пара висящих картин неизвестных мне художников добавляли некой элегантности и изысканности интерьеру. Одна из стен отличалась панорамными, выходящими к бассейну окнами. Через их стёкла пробивались жгучие лучи солнца Майами и освещали бесподобную задумку дизайнера: необъятное море или, может, океан и одинаковое солнце с двух сторон. Поразительный рисунок, без пробелов покрывающий весь потолок насыщенными густыми красками, заставил замереть на месте и рассмотреть каждую деталь необычной работы.

— Мама немного увлекается живописью, — заметив мой неприкрытый интерес, пояснил Эйден, останавливаясь в нескольких шагах от меня. — Этот потолок стал одним из аргументов при выборе дома.

— Это закат или рассвет?

Мне даже на секунду не хотелось уводить взгляд от раскрашенного яркими мазками горизонта.

— С одной стороны — закат, с другой — рассвет.

Прищурившись, я старательно пыталась найти отличия.

— Они одинаковые!

— Я тоже не вижу разницы, — в его голосе послышалась улыбка. — Но мама утверждает, что у этих двух явлений цвета меняются в разной последовательности и поэтому это, — он указал пальцем на правую часть рисунка, — рассвет. А это, — переместил палец влево, — закат.

— Очень красиво, — выдохнула я.

«После рассвета всегда наступает закат».

— А может, после заката всегда наступает рассвет? — послышался тихий голос Эйдена, и я резко опустила голову, тут же сталкиваясь с его внимательным взглядом.

В отблесках солнечных лучей его глаза стали ещё ярче. Зелёные, со странно завораживающими золотыми бликами. Красивые… тёплые. Было очень необычно вот так стоять и молча смотреть друг на друга, чувствуя полное спокойствие… и каплю смущения.

Я по-дурацки тряхнула головой.

Прекрасно. Я сказала это вслух! Частичная потеря контроля над когнитивной функцией! Что дальше?! Ранняя деменция?

— Пойдём, — Эйден первым нарушил комфортную тишину и двинулся в сторону комнаты, из которой раздавались приглушённые голоса его родителей.

В гостиной оказалось довольно уютно. Тёплые оттенки мебели, разноцветные подушки, раскиданные по широкому дивану, и кремовые однотонные шторы. На одной из стен висела огромных размеров плазма, а на полке под ней были расставлены золотистые статуэтки и семейные фотографии в одинаковых рамочках. Мне стало интересно посмотреть на маленького Эйдена.

Его родители стояли в центре комнаты, и миссис Райс, тепло улыбаясь мужу, заботливо поправляла ему галстук. В ответ он нежно поцеловал её в щеку.

Я вообще не помнила, чтобы мои родители проявляли хоть какую-то нежность по отношению к друг другу. Если мама ненастойчиво пыталась где-то как-то приобнять и улыбнуться, то отец был чёрствый, как окоченевший век назад и пролежавший до нашего времени сухарь. Сложно сказать, была ли между ними любовь, но то, что они всегда вставали на защиту друг друга, объединяясь против не оправдывающей надежд дочери — железобетонный факт. Я не раз думала, что приёмная. Но Кэти всегда хохотала и говорила, что это полный бред.

— Эмили! — радостно воскликнула мама Эйдена и, быстро сократив расстояние, заключила меня в крепкие объятия. — Я очень рада тебя видеть!

На какую-то долю секунды я растерялась и неподвижно застыла от столь эмоционально тёплого приёма. Но мысленный подзатыльник быстро привёл меня в чувство.

— Здравствуйте, миссис Райс. — Я неловко приобняла в ответ.

— Кому нужны эти формальности?! — отстранившись, махнула она рукой. — Зови меня Грейс.

Никому из моих друзей и знакомых моя мать не давала подобного разрешения. И я готова откусить себе палец, если Эйден станет первым.

— Здравствуй, Эмили, — сдержанным, деловым тоном поприветствовал меня мистер Райс, беря в руки чёрный кожаный портфель.

Я бы очень удивилась, если бы он налетел на меня с радостными объятиями.

— Милый, мы сейчас уезжаем, поэтому дом в вашем полном распоряжении, — проговорила Грейс, посматривая на настенные часы. — Можете поплавать в бассейне. Через час приедет Сара и приготовит вам что-нибудь поесть. Мы вернёмся ближе к вечеру. Развлекайтесь. — И поцеловав его на прощание в щеку, направилась следом за мужем, уже успевшему покинуть нашу очаровательную компанию.

Поплавать?! Она сказала поплавать?!

Мысль раздеться перед Эйденом пугала до чёртиков. Я вообще стеснялась своего белого угловатого тела. Почти у всех моих одноклассниц имелась грудь. Та же Стеф являлась обладательницей уверенной двойки, а у меня тело как… как у ребёнка. Некрасивого худого ребёнка. Подруга утверждала, что мне всего лишь нужно прекратить изводить себя диетами и набрать немного веса. Но с Оливией Майерс, контролирующей каждую лишнюю унцию, сделать это было просто невозможно.

— Разве мы не собирались погулять по городу? — задала я волнующий меня вопрос, когда Эйден без объяснений направился вглубь дома, и мне ничего не оставалось, как послушно последовать за ним.

— Позже, — не оборачиваясь, бросил он. — Сначала небольшой сюрприз.

«Что ещё за сюрприз? И с чего ему вообще делать мне какие-то сюрпризы?».

Пока мы молча шли по бесконечному коридору, я решила не отказывать себе в возможности ещё раз рассмотреть его внешность. Если исключить футболистов, то по сравнению с обычными сверстниками, у него были довольно широкие плечи и крепкие руки. Спорт? По внешнему виду я смело могла предположить, что да. У него вообще была отличная фигура: ни капли жира на рельефном жилистом теле, ровные ноги с нормальным количеством растительности, а не как у некоторых, унаследовавших у далёких предков непроходимо густые чащи леса… крепкие бедра… ягодицы… их сложно было рассмотреть под свободной тканью шорт, но они выглядели довольно… хм, упруго… Вспыхнув, я стыдливо отвела взгляд от его пятой точки.

В просторной светлой кухне витал лёгкий запах моющих средств, словно тут совсем пару минут назад закончили уборку. Мы по очереди вымыли руки в раковине с каким-то новомодным краном, с которым я вряд ли бы справилась без подсказки невинно улыбающегося Эйдена. После чего он галантно усадил меня на один из стульев, выстроившихся в одну линию вдоль острова из чёрно-белого мрамора, и отошёл к двухдверному холодильнику. Долго не выбирая, он достал белую большую коробку, перевязанную красной лентой, и, поставив её передо мной, быстро расправился с завязками.

— Это тебе! — торжественно объявил он.

Я шокировано пялилась на торт, покрытый шоколадной глазурью и украшенный крошкой тёртого грецкого ореха. По бокам, больше для креатива, были вставлены вафельные молочные трубочки и чёрные круглые печенья.

— Внутри карамель. — Достав из подставки нож, он легко разрезал торт на несколько частей и, положив в белую плоскую тарелку самый большой кусок, аккуратно пододвинул мне.

Я не могла определиться. Что шокировало меня больше: то, что он знал, какой торт я люблю, или то, что вообще решил купить его для меня? Надпись известной кондитерской на коробке я приняла во внимание сразу же.

— Эт… — я запнулась и совсем неестественно прокашлялась. — Эм… это очень неожиданно. Спасибо.

Может, для кого-то в этом поступке не было ничего необычного. Для меня же — это огромный жест, вызывающий внутренний трепет и благодарность.

— Вилка или ложка? — уточнил гостеприимный хозяин, шумно копаясь в одном из ящиков и совершенно не замечая моего смущения.

В голове сразу всплыли уроки этикета, на которые меня заставляла ходить Оливия. В данной ситуации требовались десертные нож и вилка. Какая ложка?!

— Вилку, — тихо ответила я, утаивая свои ненужные никому познания о столовых приборах.

Он подал мне обычную столовую вилку, хотя нужно было дать десертную. Я решила благоразумно промолчать.

Уложив себе на тарелку второй по величине кусок, он перенёс стул на другую сторону острова и уселся напротив меня. Несколько секунд я ещё тупо сверлила взглядом не ту вилку, а затем медленно взяла её пальцами и отломила маленький кусочек, уже со страхом представляя своё завтрашнее утреннее взвешивание.

Но отказаться было невозможно. Торт был бесподобен. Карамель таяла во рту, а орех оставлял такое послевкусие, из-за которого хотелось ещё и ещё. Мой живот благодарно заурчал, и у меня тут же заалели щёки, когда Эйден по-доброму усмехнулся на этот невежливый звук.

— Что за история вчера произошла с твоим тортом? — спросил он, не переставая жевать.

«Сначала прожуй, а потом говори. Где манеры, Эмили?» — зазвенел в голове навязчивый голос матери.

Изыди, демон.

— Ничего. Произошла ошибка.

— Ты так расстроилась, словно тебе под нос кучку дерьма подсунули, — выдал он, прямо рукой беря с торта вафлю и засовывая её себе в рот. По кухне разнёсся аппетитный хруст.

— Ты преувеличиваешь.

— Может быть. Что хочешь попить? — запихнув очередной кусок в рот, Эйден резво поднялся с места. — Тут есть кола, лимонад, сок. — Открыв холодильник, он бегал взглядом по полкам. — Хочешь колы?

«Хочу, конечно. Какой дурак её не хочет».

Сразу же вспомнилась лекция Оливии о вреде газировки и пользе зелёного чая. Этот чай я терпеть не могла.

— Да.

— Она и так прохладная, но если нужно, я добавлю лёд, — беззаботно предложил он, доставая бутылку из холодильника и не подозревая, что своими безобидными действиями устроил мне самый настоящий праздник.

С лёгким шипением он открутил пробку и налил напиток в два стакана. Запихнув в один из них трубочку ненавистного мне розового цвета, он поставил их на стол. Не задумываясь, я сразу достала её и аккуратно положила на тарелку рядом с куском торта, чтобы не заляпать каплями стол.

— Не любишь трубочки? — Сделав несколько жадных глотков газировки, он прищурился, а затем механически облизал губы. Мой взгляд опустился на его рот. Верхняя была заметно тоньше нижней. Мокрые и блестящие.

— Не люблю розовый цвет, — с трудом оторвавшись от его губ, пояснила я.

В глазах напротив вспыхнули игривые огоньки. Он точно заметил эту постыдную заминку. Какой кошмар!

— Странно, — хмыкнул он. — Блондинка не любит розовый. Хотя знаешь, тебе гораздо больше пойдёт голубой.

Мой любимый цвет.

— К твоим глазам, — прилетело смелое дополнение. — Они очень красивые.

Стеф не раз говорила про мои глаза.

— Джо, твои глаза — это нечто. Как Париж. Увидеть и утонуть.

— Там говорилось умереть.

— Плевать. Считай, я её осовременила. Но утонуть — это же и значит умереть!

— Эта фраза из русской книги «Мой Париж». Но она не придумана русским писателем, а лишь перефразирована из итальянского высказывания «Vide Napule e po' muore». «Увидеть Неаполь и умереть».

— Боже, заткнись!

Но одно дело слышать комплименты от лучшей подруги, и совсем другое от Эйдена. От его тихого вкрадчивого голоса родились странные колючие мурашки и пронеслись атакующей армией от макушки до смущённо поджимающихся под столом пальцев ног.

Лично я не видела в своих глазах ничего особенного. Они были слишком большие и слишком голубые. Подруга не уставала повторять, что я очень красивая. Но сложно объективно оценить саму себя, когда женщина, проживающая со мной на одной территории, никогда не упускает возможности уколоть тем, что до идеала ещё очень далеко.

— Спасибо, — сконфуженно пробурчала я, отламывая новый кусочек торта.

Эйден уже доел и, расслабленно развалившись на стуле, непринуждённо улыбался, демонстрируя свои очаровательные ямочки.

Почему-то всё его поведение не вязалось с образом того мальчишки, который утром заходил к нам в гости. Хотя, почему? Он просто был вежлив и вёл себя ровно так, как и подобает вести себя со старшими и тем более незнакомыми людьми. А мгновенная волна негатива, направленная на любого, кто проявит симпатию по отношению к моей матери — явный признак нездоровых отклонений.

В таких ситуациях мне всегда хотелось орать: «Вы её совсем не знаете! Не знаете, что за закрытыми дверями она превращается в далёкую от светских бесед бездушную женщину!». И иногда, в процессе наших с ней разговоров, я действительно ожидала увидеть длинный раздвоенный язык. А когда не находила, искренне расстраивалась. Досадное и непростительное упущение природы. Он бы идеально вписался в её образ ядовитой гадюки.

Я опять зациклилась на своей матери!

— Давай дружить, — буднично сказал он, и я, удивлённая его внезапным предложением, перестала жевать.

«Дружить? Но со мной ведь тяжело дружить».

— Не знаю, Эйден. — Я отвела взгляд в сторону и уставилась в окно, с лёгким недоумением отмечая, что жаркое солнце закрыли серые тучи. На улице поднялся ветер и небрежно раскачивал зелёные листья пальм из стороны в сторону. Странно, сегодня обещали солнечно.

— Ладно, я понял. Давай начнём с чего-нибудь попроще.

— Например? — Нахмурив брови, я вернула все своё внимание ему.

— Считай, это такая игра. Я задаю вопрос, а ты отвечаешь мне честно. Потом ты мне. Это чтобы узнать друг друга получше и решить, стоит ли нам дружить, — с видом умника изложил он мне свой нелепый план. — Можешь начать первой.

Истинный джентльмен.

— Ладно, — неуверенно протянула я, убирая руки под стол, чтобы скрыть волнение. С этим я точно справлюсь. — Откуда ты узнал, какой торт я люблю?

Такую широкую улыбку на его лице я видела впервые с момента нашего знакомства.

— Это просто, — ответил он, расслабленно откидываясь на спинку стула. — Мне сказала Стефани.

Что?! Когда она успела?

— Она — единственная, с кем ты общалась на празднике. Ты расстроилась, я заинтересовался и спросил у неё сам.

Он спросил? Сам? Это было неожиданно. Я даже не знала, мне её придушить или поблагодарить, потому что Эйден с каждой секундой нравился мне всё больше.

— Теперь моя очередь, — заявил мой, возможно, будущий друг, краем глаза тоже посматривая в окно. С улицы стали раздаваться странные звуки: шорох, свист, скрежет. Ветер разгулялся не на шутку, и я тайно надеялась, что всё закончится проливным дождём. Да хоть градом, только не…

— У тебя напряги с предками?

Я задержала дыхание.

Это что, настолько очевидно? Видимо, игра моей матери на публику была не столь безупречной, как я всегда считала. Где-то произошёл сбой, раз человек за пару коротких встреч смог увидеть то, что некоторые не видели годами. Та же Стеф не подозревала, насколько плохо мне жилось в этой семье, пока однажды я не выдержала и от полного бессилия не вылила на неё годовой запас осадков страны. А может, никакого секрета вовсе не было, и Эйден просто являлся очень проницательным и наблюдательным парнем.

Его участливый взгляд вызывал стойкое желание рассказать всю правду прямо здесь и сейчас. Но я не относила себя к категории наивных идиоток, умела пользоваться мозгами и думать наперёд. Ведь он не Стеф, которая, скорее, зашьёт себе рот самой толстой иглой из вышивального набора, чем выдаст чужие тайны.

Игра была на честность, и я испытывала неприятное тянущее чувство от того, что придётся солгать.

— Нет, почему ты так решил?

— Просто… — он запнулся и несколько секунд задумчиво смотрел мне в глаза, словно решал, стоит ли сказать или нет. — Наверное, показалось.

Тебе не показалось!

— Ладно, — как-то нехотя принимая мой ответ, кивнул он и передал эстафету: — Теперь ты.

В голове нарисовался сразу целый список вопросов. Почему они переехали в Майами? Когда у него день рождения? Какое у него хобби? Действительно ли ему так понравились мои родители или это банальная вежливость? И ещё целая куча вопросов и мысленный поиск того, ответ на который я бы хотела услышать в первую очередь.

Но мои душевные метания прервал неожиданно раздавшийся справа оглушительный грохот. Я испуганно соскочила со стула и уставилась в окно, в центре которого сейчас очень не кстати застрял небольшой металлический столик с террасы. Стекло пошло кривообразными трещинами и грозилось в любую секунду рассыпаться вдребезги.

Я ошарашенно захлопала глазами. Пальмы гнулись как акробаты на арене, а небо заволокли синевато-чёрные тучи, выглядящие довольно устрашающе и уже практически не оставляющие сомнений в надвигающемся урагане. Но никаких же прогнозов не передавали! Грёбаная Флорида!

Из-за страха, скручивающего тугим узлом все мои внутренности, я чуть не словила инфаркт, когда в напряжённой и без того обстановке раздалась оглушающая мелодия его телефона. Эйден с невозмутимым спокойствием на лице принял звонок, поднёс трубку к уху и, в упор смотря на меня, внимательно выслушал говорящего.

— Да, пап, я понял, — это всё, что он сказал, прежде чем скинуть вызов.

Убрав телефон в карман шорт, он молча взял меня за руку и повёл на выход из кухни. Быстрым шагом мы прошли через уже знакомый холл. После чего свернули направо и дальше куда-то вниз по узкой лестнице, пока перед нами не предстала тяжёлая металлическая дверь. Она выглядела довольно внушительной и складывалось ощущение, что её не пробьёшь даже с гранатомёта. Но Эйден легко открыл её и, не отпуская моей руки, прошёл внутрь, где нас тут же окутала сплошная темнота. Не видно было абсолютно ничего. Я только слышала странный скрежет, похожий на возню с тяжёлыми задвижками. Пуленепробиваемая дверь закрывалась на замок.

— Эмили, — раздался голос Райса где-то в паре шагов от меня. — Ты не бойся, я сейчас включу свет. Подожди немного.

Эта ободряющая фраза прозвучала как самая злая шутка, потому что в своей жизни я до красных пятен перед глазами боялась всего двух вещей: темноты и ураганов. Поэтому его «не бойся» пролетело мимо смазанным и почти неуловимым звуком, не усвоилось головным мозгом, а, следовательно, не запустило процесс выработки жизненно необходимого мне сейчас серотонина.

Кончики пальцев нервно подрагивали, и я, обхватив себя руками, глубоко вдыхала воздух с концентрированным налётом сырости, чтобы заглушить бунтующий и пытающийся вырваться наружу отчаянный крик.

Некоторое время не происходило абсолютно ничего. Я слышала лишь лёгкую поступь его шагов, шорох одежды, звук передвигаемых предметов, а затем комнату залил тусклый жёлтый свет от масляной лампы. Я прищурилась и осмотрелась.

Это был подвал. Или, точнее, бункер. Только очень обустроенный бункер. Два кожаных тёмно-коричневых дивана стояли по углам друг напротив друга. По левой стороне почти во всю стену тянулся стальной стеллаж, с аккуратно расставленными по полкам консервами, бутылками с водой, медикаментами и стопками потрёпанных журналов. На глаза попалась жёлтая надпись Playboy, и я, мгновенно смутившись, сразу же отвела взгляд.

— Присаживайся. — Эйден гостеприимно указал на один из диванов и, схватив поверх стопки тот самый неприличный журнал, сел на второй. — А предыдущие хозяева были со вкусом, — дразняще протянул он, демонстрируя мне первый разворот.

Там красовалась блондинка с длинными волосами и огромными сиськами. Её купальник даже сложно было назвать купальником: какие-то тонкие верёвки, еле прикрывающие интимные части тела. На плечи была накинута кожаная потёртая куртка, а широкая белоснежная улыбка выглядела такой же неестественной, как и её надутые шары. Какого они размера вообще? Десятого? Эйдену нравилось такое? Я сложила руки на груди, пытаясь сдержать собственную нервозность, вызванную стыдом за неимение тех самых форм, от которых большинство парней сходило с ума. Как бы странно это не звучало, я искренне боялась, что у меня никогда не будет нормального размера груди.

Не обращая внимания на отсутствие ответа с моей стороны и вызывающий взгляд из-под нахмуренных бровей, он пролистал ещё несколько страниц вперёд и, потеряв интерес, откинул журнал в сторону.

— Итак. — Лениво развалившись на диване, он посмотрел мне в глаза. — Продолжим игру?

Сверху раздался грохот, а затем оглушительный треск, и я от испуга чуть не подскочила с дивана, в последний момент с трудом сумев совладать с собственными инстинктами. Ещё подумает, что я трусиха. Хотя, что тут думать? Всё максимально прозрачно. Как стекло. Самое тонкое и натёртое до блеска.

Лицо Эйдена потеряло всю шутливость.

— Боишься?

— Немного.

Лгунья. Сама не понимала, почему, живя в одной из стран с самым большим количеством подобных явлений, я продолжала трястись, как в первый раз.

Будь сейчас на месте Эйдена Стеф, я бы утопила её в слезах. Но Эйден не Стеф, и реветь при нём я не собиралась. По его виду вообще не скажешь, что его как-то заботило то, что происходит снаружи.

— Ты когда-нибудь целовалась?

ЧТО?! Мои глаза буквально вылезли на лоб. Нет. Они покинули лицо, а затем планету.

— Что?!

— Ты когда-нибудь целовалась? — буднично повторил он, словно спрашивал сделала ли я домашку.

Я забыла про всё вокруг. Про ураган, про проблемы с родителями, про идиотский торт. После его вопроса в голове воцарилась полная тишина. Дрожь прошла, и я даже перестала моргать, смотря на наглого пацана с наглыми вопросами. Он так дерзко улыбался мне в ответ, что я вспыхнула и залилась краской до самых пяток. По ощущениям горели даже мизинцы.

Какие поцелуи? Вряд ли к поцелую можно отнести тот убогий случай, который я старалась тщательно выскрести из памяти: я, Дин, школьный шкафчик, и слюнявый чужой язык, активно пытающийся выяснить точное количество пломб у меня во рту. Он постоянно принимал моё «нет» за «да», и я уже не знала на каком из трёх языков ему сказать, чтобы он наконец понял точное значение этого простого слова.

— А разве сейчас твоя очередь?! — резко вспомнив, что так и не задала свой вопрос из-за вписавшегося в окно столика, возмутилась я.

— Подловила, — нехотя протянул он. — Но уже поздно. Придётся ответить. Потом задашь два.

— Я не буду отвечать! — гордо задрав подбородок, опротестовала я. — Это личное.

— Ты играешь нечестно… Мили.

Я стрельнула в него убийственным взглядом. Это я нечестно?! И тут же следующая мысль: «Как он меня назвал?!».

— Что ещё за Мили?

— Эмили слишком длинно, я решил сократить.

Он совсем обнаглел.

— На одну букву?

— Но сократил же. Так, что? Целовалась?

Мы пристально смотрели друг другу в глаза. Мне было мучительно сложно открыть рот и вообще издать хоть один звук. Но это всего лишь безобидная игра, и мне не хотелось обманывать его вновь.

— Нет, — с непосильным трудом выдавила я, словно признавалась в самых страшных народных грехах. Горели уже не то, что мизинцы, горела печень, селезёнка и левая почка.

Карла любила пошутить на тему, связанную с моей девственной смертью в окружении так и не познавших удовольствия монахинь. Мои одноклассницы постоянно шушукались о парнях. Кто-то встречался, кто-то просто зажимался по углам. Стеф уже целовалась с двумя мальчишками из нашей школы!

А у меня никто ни разу не вызвал желания обменяться слюной. Даже я сама находила отсутствие этого желания странным. Подруга однажды решилась спросить, нравится ли она мне… в этом плане. А услышав мой твёрдый отрицательный ответ, ещё час убеждала, что любит меня любой. Мы тогда впервые сильно поругались, потому что она отказывалась слышать и принимать тот факт, что я полностью гетеросексуальна.

Тишина затягивалась, и в моей голове сам по себе вдруг родился вопрос: «А он целовался?». И скорее всего, кто-то невидимый нарисовал этот вопрос прямо у меня на лбу. Потому что другого объяснения тому, что он так открыто растянул губы в широкой, игриво-дразнящей улыбке, обнажая при этом идеальный ряд белоснежных зубов, я найти не могла.

— Теперь твой черед, — напомнил он об игре.

Я ненормальная, потому что эти три слова прозвучали для меня, как призыв к действию: «Давай, спроси! И если захочешь, мы попробуем прямо здесь и сейчас».

Господи, боже мой! Я готова была взвыть от того, что в черепной коробке прочно засел вопрос о поцелуях с Эйденом. Учитывая, какое внимание он привлёк на моём дне рождения, я готова была поспорить на собственную девственность, что он далеко не невинный мальчик. Нет, с девственностью я перегнула. Кто вообще на такое согласится поспорить? Если только Карла. Хотя, как можно поспорить на то, чего нет?

Скорее всего, он уже не только целовался. Но спросить о таком я не решусь и под дулом пистолета.

Наверное, мы бы так и сидели, молча пялясь друг на друга, если бы не очередной грохот, от которого я подпрыгнула вверх и автоматически разорвала этот порочный круг гляделок.

— Не бойся, — попытался успокоить меня игрок-мошенник. — Это всего лишь ветер.

Пришлось признать, что вопрос о поцелуях был более действенным способом отвлечения.

— Это не просто ветер, Эйден. Это разрушительной силы природное явление.

Ну мне только осталось достать указку и с важным видом взмахнуть ей перед школьным глобусом. Сейчас я была согласна со Стеф. Умничать по поводу и без — моя раздражающая черта характера.

— Разрушительной силы?

— Да.

— Думаю, есть вещи гораздо страшнее, сильнее.

— И что, по-твоему, может быть сильнее ветра? — Я скептически выгнула бровь, смотря на рассуждающего о природной стихии очень привлекательного парня.

Он склонил голову вбок и, задумчиво рассматривая меня в ответ, тихо сказал:

— Я обязательно найду ответ на твой вопрос… Мили.