Что мы пожираем

Линси Миллер, 2021

Все мы вынуждены хранить секреты, и Лорена не исключение. Всю жизнь она старательно скрывала, что является обладательницей редкой силы. Мир Лорены мрачен и жесток, ведь для использования магии здесь необходима жертва: от пары капель крови до украденных воспоминаний и сотни мертвых людей. Этим миром правят безжалостная королева и ее жестокий сын. Они коварны и готовы убивать, принося в жертву любого ради темной магии. Когда безжалостный принц Алистер заключает с девушкой договор, Лорене предстоит узнать все о пожирателях – демонах, стремящихся прорваться к ним. Дверь отделяет пожирателей от мира людей, и когда она окончательно распахнется, все погрузится в хаос. Сможет ли Лорена пожертвовать самыми ценными воспоминаниями и пойти на сделку с совестью, чтобы остановить зло?

© Лидман М., перевод на русский язык, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Часть первая

Уста темные, как ночь

Если ты неспособен приручить своих демонов — выпусти их на свободу

Посвящается Бренту

Без тебя ничего этого бы не было.

Выпьем за то, чтобы провести вместе еще пятнадцать лет.

Глава первая

Работать с мертвыми для меня честь, но ни один похоронный обряд не исправит того, что Райлан Хант — «двадцать пять с половиной килограммов, сто тридцать два сантиметра, выпотрошен», как гласили мои записи, — погиб за два дня до своего тринадцатого дня рождения. Я выпрямила сжатые в кулаки пальцы — напряженные мышцы затрещали как гнилое дерево — и стянула с его рук влажные перчатки. Их прошлой осенью связала его мама, подобрав синие нитки. Сейчас же Райлан весь был красным, коричневым и фиолетовым, а на его коже выступили трупные пятна. Я повернулась и бросила перчатки в кучу компоста, которая вскоре станет его могилой. В наполненном по колено бассейне заплескалась вода.

Каждая частица этого мальчика была воплощением любви — и каждая была предана земле, за исключением тех, что стали частью меня. Я — кладбище, и я стала им для того, чтобы им не пришлось быть кому-то другому.

Единственная могильщица Лощины — не этого титула я хотела, но семь лет назад, когда я пришла в этот город, другой работы здесь не было.

— А это значит, что я здесь ради тебя, — сказала я, положив дрожащую ладонь на его руку.

Кожа Райлана была изодрана в клочья, ребра раскрыты, как цветок ликориса. Я собрала столько крови, сколько смогла, но ее все равно едва хватило, чтобы провести погребальные обряды. От него почти ничего не осталось.

Того, кто это сделал, схватили, но мою грудь все равно сжимало от тоски. Есть ли смысл в мести? Райлана уже не вернуть.

Да, нас пугали старые легенды о когда-то господствовавших над нами полубогах — Благих и Грешных, — но их давно уже нет. Бояться стоит нас, смертных: мы намного страшнее. Пусть раньше нами правили, с нами воевали, нас пожирали — но напыщенные пэры с их богатством и армией были куда хуже старых преданий.

Я накрыла рану Райлана куском парусины и начала пришивать ее к его телу. Иголка легко проскользнула через его кожу, руки ритмично двигались над тканью. Это меня успокаивало. Когда я накладывала швы, я всегда вспоминала о волнах реки, у которой родилась. Там смерть была таким же привычным делом, как и здесь. Только богачи — чаще всего представители высшей знати, которых суверен одарила титулами и которые правили Цинлирой, — могли ее избежать.

— Ты выглядишь старше своего возраста, — сказала я, убрав волосы с его лица. — Знаю, тебе это нравилось.

Как нравилось большинству двенадцатилетних детей.

— Никогда не понимал, как ты не брезгуешь стоять в этой помойке, — прозвучал знакомый голос у меня за спиной. — Здесь же просто невозможно находиться.

Я вздохнула и подняла голову, подставляя лицо лучам полуденного солнца. Бассейн под открытым небом, в котором я совершала погребальные обряды, находился совсем недалеко от церкви. Райлан покоился на каменной плите в самом его центре, а я при необходимости могла сбегать в церковь и вылечить тех, кто решил туда заглянуть. Все бандиты, которые пытались напасть на нас сегодня утром, были мертвы — все, за исключением одной грехоосененной налетчицы.

— Джул, не надо так выражаться, — сказала я, не оборачиваясь.

— А разве я выражался? — он фыркнул и что-то с тошнотворным звуком упало на пол. — Лора?

Я обернулась. Джулиан стоял над скрючившейся налетчицей и протягивал мне покрытую синяками руку. Он был самым типичным жителем Лощины — зеленоглазым и поджарым (потому что долгие годы он занимался рубкой деревьев) — и как все жители Лощины, он питал глубокое недоверие ко всем чужеземцам.

Я подняла руку.

— Я почти закончила.

Я положила на веки Райлана два халфана, чтобы его глаза оставались закрытыми. У всего есть своя цена — даже у смерти. В наши дни большинство людей не может себе этого позволить. Ну, за исключением Джулиана.

— Тебе необязательно следовать старым традициям, — сказал он. — Ты не здешняя. Тебя никто не осудит.

— Об этом просила его мать, — сказала я, выходя из бассейна. С моей одежды на землю полилась светло-розовая вода. — Как я смогу убедить жителей Лощины, что стану тебе хорошей женой, если не буду соблюдать ваши традиции?

Джулиан пожал плечами. Сам он не соблюдал традиций. Для его семьи я была все равно что родной, но пока мы не поженимся, я буду здесь чужой. И, возможно, еще какое-то время после свадьбы.

— Ты собираешься исцелить эту тварь? — спросил Джулиан, легонько пнув грехоосененную. — Подлатай ее, чтобы она могла говорить. Нам нужно знать, остались ли поблизости еще налетчики.

Налетчица вздрогнула. От нее исходили волны магии, от которых волосы на моих руках вставали дыбом. Я опустилась перед ней на колени и коснулась ее окровавленной руки. Ее плечи затряслись.

— Конечно, — сказала я. — Иди присмотри за теми, кого я исцелила. Убедись, что пока я работаю, никто из них не пострадает.

Джулиан тут же отправился выполнять мою просьбу. С губ умирающей девушки сорвался смешок — и она закашлялась. Я достала футляр и вытащила из него нож.

— Ты грехоосененная, — сказала я. — Это редкость.

Она подняла голову и посмотрела на меня. У нее были голубые глаза, а кожа ее была сплошь покрыта синяками и ссадинами. Она кивнула в сторону тела Райлана и спросила:

— Погиб только он?

— Да, — я коснулась засохшей крови на ее руке. Она была почти невредима, только на груди у нее зияла рваная рана. — Тут есть твоя кровь?

— Возможно, — сказала она, пытаясь выкрутить руки в туго завязанных веревках. Я тысячу раз повторяла Джулиану, что грехоосененным связывать руки бесполезно. — Есть ли от целителя хоть какая-то польза в этой глуши?

— В последнее время почти никакой, — я прижала нож к ладони. Мой благотворец, силу которого я могла чувствовать, но которого не могла видеть, поднялся, как поднимается дым от костра. — Не двигайся.

— Меня нет смысла исцелять, — застонала она. — Мне нечего сказать.

— Мне все равно, — сказала я. — Ты ранена, и я буду тебя лечить.

«Прими эту жертву, — взмолилась я, отрезая от своей руки полоску плоти, — и вылечи ее рану».

По моей руке пробежала волна неприятной дрожи — и кровь с кожей исчезли. Благотво́рцы, как и Благие, от которых они произошли, могут только создавать. Но чтобы благотворец творил, нужно принести в жертву частицу себя. Я выронила нож. Мои руки задрожали. Она зашипела.

Новая плоть переплелась с ее раной и осела блестящим розовым шрамом.

— Благоосененная, — девушка уставилась на шрам. — Ты — благоосененная.

До того как боги покинули нас, когда Благие и Грешные еще ходили по этому миру, смертные не могли использовать магию. Они сражались против Благих и Грешных, но все было тщетно. И тогда у людей остался только один выход. Был только один способ вырваться из ужасающей хватки господства бессмертных тиранов — и они стали пожирать Благих и Грешных, чтобы забрать их магию.

Мы, благоосененные и грехоосененные, были наследием тех людей.

— А ты хороша, — она коснулась своей новой кожи и пристально посмотрела на меня. Исчез даже ее синяк под глазом. — Очень хороша.

Быть благоосененной все равно, что иметь бога, который течет по твоим венам. И бог этот откликался на мои молитвы, когда я приносила подходящую жертву.

— Спасибо, — я откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на нее. — Кем ты пожертвовала, чтобы убить Райлана?

— Ну да, — усмехнулась она. — Я же грехоосененная, я всегда приношу в жертву других. А что, если я устала убивать?

— Это ты его убила? — спросила я, указывая на Райлана.

— Это сделал блондин, — она почесала грудь и поморщилась. — И я даже не пыталась запоминать имена.

Блондинов среди налетчиков было двое — и утром после допроса отец Джулиана приказал убить обоих.

Мой благотворец задрожал, и я почувствовала, как от моей груди по рукам расходится гул, напоминающий жужжание пчелиного роя.

— У тебя есть еще одна рана, — сказала я. Благотворец может только исцелять. Я сцепила дрожащие руки. — Скажи, почему именно Лощина, и я тебя вылечу.

— Я знаю, что со мной не так, но ты это исправить не сможешь. Я истекаю кровью. И, думаю, это внутреннее кровотечение, — она усмехнулась, и в уголке ее рта появились красные пузырьки. Она потянула свою рубашку связанными руками. — Мы не выбирали Лощину. Это сделал он, — ее грехотворец, невидимое и почти неосязаемое существо, завис между нами, как бушующий шторм. Девушка посмотрела на меня и прищурилась. — Когда мне было семь, меня связали знаком Хаоса. Сделали меня солдатом. Даже сейчас я чувствую их ужасные приказы. Чувствую, как меня терзает то, что я должна сделать, — сказала она, распахивая свою рубашку.

Под новым шрамом на ее груди был вырезан неровный символ, закрашенный красными чернилами, напоминающий закрытый кровоточащий глаз. Все, у кого были тво́рцы, даже двуосененный суверен Цинлиры и ее грехосененный сын, были вынуждены служить и подчиняться суду и народному совету. Это ограничивало их магию и держало ее под жестким контролем. Каждый знак показывал, какую магию может выполнять тво́рец. Магия знака этой девушки разъедала ее кровоточащую кожу.

— Если я не сделаю то, что должна, он убьет меня. И я позволю ему меня убить. Единственное самопожертвование, которое способен принять мой грехотворец, — усмехнулась девушка. — Этого должно хватить, чтобы стереть наши следы и уничтожить все, что может привести его сюда.

— Кого? — спросила я.

Мама говорила мне, чтобы я ни в коем случае не позволяла связать себя знаком. Потому-то я и сбежала в Лощину. А от чего бежала эта девушка?

Я потянулась за ножом, но она ногой отбросила его прочь.

— Тот человек заслуживает того, что его ждет. Но ты — нет, — сказала она. — Тот грехоосененный мальчишка полюбит тебя. Мне так жаль.

Я покачала головой и убрала руки с ее груди.

— Кто? Скажи мне, и я тебя вылечу.

— Это мой выбор, — она коснулась крови на своей груди и провела пальцами по своему лицу. Я знаю, что она делает. Этот жест знают все осененные. Пять линий в форме полумесяца, похожие на руку, тянущуюся из вырытой могилы. Знак смерти, который отмечает нашу последнюю жертву, последний контакт с нашим тво́рцем. — Впервые в жизни я что-то решаю сама. Не волнуйся. Мой грехотворец сделает так, чтобы все закончилось быстро.

— Тебе необязательно это делать, — сказала я, склоняясь над ней. От присутствия ее грехотворца у меня начался зуд, который ничто не смогло бы успокоить.

— Передай ему, что я не убийца. Что я приходила не за ним, — она провела пальцами по губам, прорисовывая на них красную линию. — И беги. Если он уже здесь, беги, потому что он никогда тебя не отпустит. Тебе с ним не справиться.

Но я бы справилась. Меня пронзила вспышка боли, внутри поднялась потребность уничтожать. Грехоосененная отпрянула от меня.

— О, благоосененная моя сестра, — прошептала она. — Есть ли в тебе еще монстры, кроме твоего благотворца?

Я не ответила — и она замолчала навсегда.

Избавлением для грехоосененного может стать только смерть.

Глава вторая

Я с трудом поднялась на ноги. На пороге церкви появился Джулиан; винтовка за его широкой спиной отбрасывала длинную тень. Когда он подошел ко мне, я уже сидела на краю бассейна, обхватив голову руками. Он присел рядом со мной на корточки и убрал руки от моего лица. Его теплые, шершавые от мозолей пальцы были неприятно влажными: он вспотел на позднем летнем солнце. Джулиан бросил взгляд на грехоосененную, и его рука дернулась к ножу.

Я покачала головой.

— Она говорила, что сюда кто-то идет, — я шмыгнула носом и повела рукой в ее сторону. Смерть накрыла меня с головой. — Она уничтожила его следы…

— Это она так сказала, — нахмурился Джулиан.

–…и велела бежать, если он найдет меня.

— В ней была частица души Грешного. Кто знает, может, она лгала, — сказал Джулиан, схватив тряпку. — Выше нос. Если ее кто-то преследовал, мы его поймаем.

Жители Лощины могли разобраться с большей частью налетчиков, а отец Джулиана, Уилл, пользовался благосклонностью достаточного количества пэров и мог удержать их от нежелательных для города действий. Уилл был самым богатым жителем Лощины, и следил за тем, чтобы в городе было достаточное количество боеприпасов. Не то чтобы сюда часто кто-то приезжал.

— Мне нужно узнать, что она имела в виду, — я провела рукой по лицу. — Вот на языке вертится.

— Ты уже вторые сутки на ногах, — Джулиан поцеловал меня в щеку, опустился передо мной на колени и осторожно смыл кровь с моих рук и ног. — Отдохни. Я разберусь. В отличие от тебя, я могу проспать похороны.

— Нет, не можешь. Райлан равнялся на тебя, — сказала я.

После слов той грехоосененной мне будет не до сна.

Джулиан бросил тряпку в кучу компоста и вытер руки.

— Жаль, что ты попросила меня уйти. Она могла тебя ранить.

— Если бы она попыталась мне навредить, мой благотворец бы с ней разобрался. Или мой нож, — я хрустнула шеей. — Моя помощь точно никому не нужна?

— Может, ты хотя бы притворишься, что тебе нужно, чтобы я был рядом, — пробормотал Джулиан, помогая мне подняться на ноги. — Или ты со мной только из-за моих денег?

Мы посмотрели друг другу в глаза. Он улыбался, но улыбка его была натянутой.

— У тебя есть еще какие-то положительные качества, о которых я не знаю? — спросила я, взяв его за руку. Я знала его семь лет, но этого все равно было мало. Мы с Джулианом были лучшими друзьями задолго до того, как начали встречаться. Он нежный и уютный, как первый весенний дождь после безрадостной зимы. — Останься со мной. Айви и остальные все уладят, — Джулиан снял пальто и накинул его мне на плечи.

— Договорились. Давай…

Джулиан осекся, услышав резкий звук предупредительного сигнала. Он развернулся, его рука потянулась к винтовке. Я схватила одну из медицинских пил и побежала в сторону центра города. Он бросился за мной. Мой благотворец нетерпеливо загудел. Я задрожала. Упиваться магией можно бесконечно.

Мы нырнули в переулок и выбежали на центральную площадь. Вокруг водяного насоса собралась толпа. Люди стояли плечом к плечу, перегородив дорогу группе солдат. Старая Айви, глава стражи и городского совета, стояла перед пятью солдатами, скрестив руки на груди. Позади нее ее жена крепко сжимала в руках топор. У каждого солдата было по винтовке, а на поясах у них висели ножны с мечами. Насколько я поняла, ни один из них не был осененным.

Позади них, преграждая дорогу, ведущую из города, стояла черная как смоль карета.

По площади разносился громкий, четкий голос Старой Айви.

–…сегодня утром убили двенадцатилетнего ребенка, — чеканила она. — Мы не хотим иметь с вами дела.

Мы с Джулианом протиснулись в середину толпы.

Уилл взял Джулиана под руку, заставляя его закинуть винтовку на плечо. Джулиан был похож на отца: у обоих были мягкие кукурузного цвета волосы, оба были зеленоглазыми. И оба нахмурились, когда солдат посмотрел на Старую Айви и насмешливо ухмыльнулся.

— Я думал, ты приказал казнить всех налетчиков, — сказал Джулиан.

Уилл кивнул.

— Им нужен кто-то другой, — прошептал он. — Не зли их.

— На налетчиков нам плевать, — сказал солдат в длинном красном пальто с золотым воротником. Я не видела прапорщиков с тех пор, как покинула столицу. Почти все они были вторыми и третьими детьми пэров, которые не унаследовали титул. — У нас ордер на арест Уиллоуби Чейза, и мы не уйдем отсюда без него. Если вы не отдадите его по своей воле, нам разрешено задержать его любыми средствами.

Джулиан застыл. Уилл даже не вздрогнул.

— Кого из пэров ты разозлил? — прошептала я.

— Думаю, скоро мы это выясним, — прошептал он в ответ, обнимая Джулиана и сжимая мою руку. — Не волнуйся.

Как часто он говорил мне эти слова? С тех пор, как я поселилась здесь, Уилл относился ко мне как к родной. Он кормил меня и защищал, пока я набиралась опыта в исцелении и погребении. Двенадцать лет назад он наконец исполнил мечту большей части жителей Лощины и заключил с несколькими пэрами договор на поставку пиломатериалов. Этим он обеспечил себе место в народном совете. Через Уилла Лощина оказалась связана с остальным миром и у него, вне всяких сомнений, было достаточно денег, чтобы заплатить залог и выйти из тюрьмы. Он вдохнул жизнь в Лощину и в меня. Я крепко сжала его руку.

— Вот ордер, — сказал офицер, вытаскивая из внутреннего кармана плаща толстое письмо. — Если не верите мне, прочтите сами.

Он бросил листок на землю перед Старой Айви. Она подняла его и передала Уиллу.

Тот дрожащими руками развернул ордер. Он был написан на гладкой бумаге, выбеленной до оттенка слоновой кости и усыпанной золотыми хлопьями. Синие чернила, которыми были выведены слова вверху страницы, были такими темными и густыми, что меня пробрала дрожь, хотя я просто смотрела на них. Восковая печать кровавым пятном выделялась на бумаге. Раньше я никогда не видела печать Расколотой короны Цинлиры — переплетенные в причудливом круге красный и синий фениксы, пожирающие хвосты друг друга. Внутри кольца было выведено имя Уилла. Ни на кого из жителей Лощины прежде не выписывали королевский ордер. И была только одна причина, по которой это могло произойти.

— Это ордер на жертвоприношение, — прошептала я.

Уилл провел большим пальцем по своему имени, и чернила размазались. Я протянула руку и коснулась воска. Он был еще теплым.

— Со стола Ее Светлейшего Превосходительства Гиацинты из Дома Уирслейн, суверена Цинлиры и далее по списку, — прочитал Уилл. Кровь прилила к его бледному как снег лицу. — Суду пэров сообщили, что Уиллоуби Чейз из Лощины, юг Цинлиры, замешан в мошенничестве, воровстве и измене суверену и ее великой нации. Его вызывают в Устье реки богов, где он будет находиться под стражей до тех пор, пока не состоится суд, на котором он ответит за это перед лицом правосудия. Если его ответы окажутся неудовлетворительными, он будет принесен в жертву на благо этой великой нации.

В самом низу стояла витиеватая подпись наследника престола, Алистера Уирслейна, и дата, на которую было назначено жертвоприношение Уилла, — через десять недель.

— Измена? — голос Джулиана дрогнул.

Уилл шикнул на него, закрыл письмо и откашлялся.

— Этот ордер, очевидно, был написан только что. Чем мотивированы эти обвинения?

— Все доказательства будут представлены в суде, — сказал офицер. — До тех пор Чейз будет находиться под стражей.

— Уиллоуби Чейз — почетный гражданин Цинлиры. Он много сделал для общества и пользуется поддержкой суда пэров и народного совета, — громко сказала я. — Он явился бы в суд, даже если бы на него не выписали ордер. Необходимости угрожать жертвоприношением не было.

— Мы не судьи. У нас есть приказ, и мы его выполним, — капитан оглянулся на своих подчиненных, и солдаты расправили плечи. — У нас много работы, а вы тратите наше время.

— Вы считаете, что мы отпустим его на верную смерть только потому, что так захотела наш суверен? — спросила Старая Айви. — Этого не будет.

Уилл вытянул свою руку из моей хватки. При перспективе потерять единственного человека, которого я могла считать семьей, меня охватил ужас. Руки стали влажными от пота. Жертвенные суды — это обман. По Цинлире о них ходили нелепые слухи, и официальные заявления двора не могли положить им конец. Жертвоприношения начали приносить несколько десятилетий назад. Сначала они проходили раз в несколько лет, потом — раз в год. Сейчас суверен проводит жертвоприношения каждый месяц, «чтобы не допустить возвращения Грешных».

В жертву приносили не только преступников, но даже пэров и советников — если они выступали против Короны.

— Приказ есть приказ, — сказал капитан. — Если у вас есть вопросы, их можно вынести на рассмотрение в Устье.

— Да это чушь собачья, — раздался чей-то громкий голос. Я оглянулась, чтобы посмотреть, кто это был. Кара, чьи сильные руки были обмотаны бинтами после утренней стычки, указывала на капитана морковкой. — Вы приходите сюда, требуете, чтобы мы просто взяли и выдали его вам, хотя не предоставили никаких доказательств его вины. Да еще и предлагаете нам ждать, что когда будет доказана его невиновность, ему позволят вернуться обратно? Да я даже отсюда вижу, что чернила еще не высохли!

— Или вы отдаете его, — сказал капитан, — или мы заберем его силой.

— Даже сейчас? — спросила Кара, разгрызая морковку напополам.

Один из солдат поднял винтовку в сторону Кары. Рядом со мной вперед выступила спутница жизни Кары, Инес. Я потянула их обратно.

— Наш покровитель очень хочет продолжить свое путешествие, — сказал капитан, — поэтому нам плевать, как будет арестован Чейз, если это произойдет быстро.

— Джулиан, — прошептала я. — Эту драку нам не выиграть. Ты мне доверяешь?

— Конечно, — он сжал мою руку и пристально посмотрел на своего отца. — Ты можешь что-нибудь сделать? Хоть что-нибудь?

Я сглотнула и кивнула. Мой благотворец нервно прижался к моей спине. Сейчас его вытеснил другой, ведь он — не единственный бог, что течет по моим венам.

«Возьми воспоминание Джулиана о его одиннадцатом дне рождения, — взмолилась я, крепче сжав его руку, чтобы мой грехотворец знал, что делать, — и уничтожь воспоминания офицеров о том, что они пришли сюда за Уиллом Чейзом».

Мой грехотворец оторвался от меня как короста отрывается от раны, и я ахнула. По телу Джулиана пробежала дрожь. Я обхватила его, не позволяя ему упасть. Солдат повернулся к нам.

«Возьми мое воспоминание о том, как мама смеялась в ночь перед своей смертью и создай новое. Сделай так, чтобы офицеры думали, что приехали, чтобы арестовать налетчиков, а не Уилла».

Мой благотворец скользнул к офицерам. Их глаза застлала пелена, каждый из них моргнул.

«Двуосененная» — так меня назвала мама, стараясь скрыть слезы. Прямо как ее превосходительство Расколотый суверен. У меня был и благотворец, который мог создавать, и грехотворец, который мог уничтожать. И у меня было так мало воспоминаний о моей матери. Но Уилл того стоит. Он станет моей семьей. Он уже как семья.

Офицер сделал глубокий вдох.

— Если бы мы успели добраться сюда вовремя, эти налетчики не доставили бы вам хлопот. Мы проследим, чтобы в этом районе не появлялось бандитов.

Все жители Лощины повернулись ко мне — все, кроме Уилла.

— Мы понимаем, — сказал он, сжимая и разжимая руки. — Мы очень ценим ваш труд.

И он слегка склонил голову перед человеком, который пять секунд назад угрожал силой увезти его на верную смерть.

Увидев, что я жива и невредима, Инес широко раскрыла глаза. Люди совершенно лишены воображения. Они всегда думают, что нужна физическая жертва.

— Воспоминания, — прошептала я, — работают также хорошо.

Я никому не говорила, что у меня есть грехотворец, даже Джулиану. Двуосененной была только суверен, и я знала, что о ней думают люди. У меня не было ни малейшего желания соперничать с ней или играть в ее игры, и я хорошо знала, что Джулиан думает о людях, у которых есть грехотворец. Мне нужен дом. Им не нужно знать.

Старая Айви что-то прошептала стоящим рядом с ней, и они зашептались с теми, кто был рядом с ними. Знание о том, что произошло — или, по крайней мере, о том, что произошло по мнению Старой Айви, — распространилось. Они решат, что я каким-то странным образом использовала своего благотворца, а Джулиан заметит, что у него пропало воспоминание, только если будет чересчур усердно пытаться вспомнить события того дня. По этому поводу я не беспокоилась. Он не из тех, кто предается воспоминаниям.

Мои тво́рцы вернулись ко мне, едва заметным дуновением ветра коснувшись моей кожи. Обычно они предпочитали ютиться у меня на затылке, но сейчас сели мне на плечи — благотворец слева, грехотворец справа — как невидимая, неосязаемая мантия. Грехотворец одобрительно загудел.

— Так, — произнес новый голос, — кто из вас это сделал?

Из кареты вышел человек. В его руках был нож, а одет он был в рубашку из чистого белого шелка в мелкую складку, красный жилет и галстук. На нем была черная шинель, по которой злобной моросью проходила одна-единственная строчка красной нитью. Его черные заплетенные в косу волосы были перекинуты на плечо, а бледное лицо обрамляли выбившиеся пряди. Я почувствовала присутствие его грехотворца, и у меня из легких словно вышибли воздух.

Все, кроме меня, упали на колени и прижались лбами к земле.

— Просто поразительно, — сказал наследник престола Цинлиры, красноглазый грехоосененный, человек, которого боялись больше любой армии. Алистер Вирслейн. Он поправил свои очки с красными стеклами и обратил на меня пристальный взгляд своих кровавых глаз. — Ты не та грехоосененная, что я искал. Но ты тоже сойдешь.

Глава третья

Когда я впервые увидела наследника, мне было семь. Мама умерла, я осталась одна и жила в Болотах, пытаясь скрыть своих творцев и выжить. Процессии не были редкостью, но наследник не появлялся на людях с тех пор, как был обнаружен его грехотворец и мальчика связали знаком, обязав его служить своему отцу. Его мать торжественно провела его по городу, и я видела, как он тонул в бело-красной шинели — одежде грехоосененных, состоящих на службе у суверена. Ему было девять, и ростом он был чуть выше меня.

Через месяц он снова прошел по городу, но на этот раз с ним были примерно две тысячи человек, мятежников из Хилы. Среди них были как пэры, так и простолюдины, и все они шли за ним как послушные псы. Их воля была уничтожена его грехотворцем. Его отец подарил сыну часть своей армии, чтобы он доказал свою ценность и подавил восстание. Но вместо этого он принес своих солдат в жертву. Дети мыслят в рамках равного обмена, поэтому мальчик принес в жертву волю своих солдат, чтобы уничтожить волю восставших. Разумеется, этой жертвы его грехотворцу было мало, и четыре тысячи солдат лишились своей воли.

Его отец был в ужасе.

А мать устроила в его честь еще один парад.

Ходили слухи, что она всего лишь спросила: «Какой толк от солдат, которые ставят под сомнение приказы?»

И пусть знак на груди Алистера Уирслейна не давал ему убивать с помощью своего грехотворца, чудовищем его делал вовсе не он. В Хиле не было пролито ни капли крови, но это не значит, что он не убил тех людей.

Эти люди не задавая вопросов покончили с собой на следующий день после возвращения.

— Вы ошиблись, — сказала я, пытаясь понять, как мальчик, который едва мог удержаться в седле, стал этим нависающим, облаченным в серебряные одежды мужчиной. — У меня с вами нет ничего общего — и никогда не будет.

— Я никогда не ошибаюсь, — он улыбнулся и положил руку на голову офицера. — Она уничтожила ваши воспоминания о настоящем ордере. Будьте на чеку.

Солдаты поднялись, но я заметила, что они сжимают винтовки дрожащими руками. Еще один солдат, девушка, одетая в черную форму армии Уирслейна, выскользнула из кареты после наследника. Ее форма была сделана из тонкого шелка — и на ней виднелись следы слез. Костяшки ее пальцев покрывали бесчисленные шрамы.

Жертвенная стражница — у суверена и наследника была целая группа солдат, нанятых исключительно для принесения в жертву их грехотворцам.

Наследник подошел ко мне. Он мельком глянул на стоящих на коленях жителей Лощины, как ястреб смотрит на муравьев. Он голоден, но никогда не сможет утолить свой голод. Я пристально посмотрела на наследника. Мой благотворец прижался ко мне. Наследник подошел ко мне почти вплотную.

У меня есть творец, о котором он не знает. Я выкручусь из этой ситуации.

— Здесь есть еще один грехотворец? — спросил наследник. Он даже не опустил подбородок, чтобы посмотреть на меня, его лица было не видно из-за больших круглых очков. Грешные могли выглядеть как угодно, но их всегда выдавали их глаза — такого же кровавого оттенка, как у бога Хаоса. Наследник не был одним из Грешных, но благодаря этим красным очкам выглядел как они. Никто никогда не видел его глаз. — Кто тебя обучал? Какая формулировка была у контракта?

Контракты. Я всегда называла их «молитвами», но у осененных было принято говорить именно «контракты». Они составляли их, точно указывая, какая будет жертва и что они хотят создать или уничтожить, а после — надеялись, что формулировка была достаточно четкой. Если это было не так, творцы позволяли себе вольности — часто опасные вольности.

Наследника обучили составлять контракты. Того требовал его грехотворец, даже несмотря на то, что в крайнем случае наследник мог произнести условия вслух. Моему грехотворцу это было не нужно.

— Та грехоосененная мертва, — сказала я, подняв голову.

Он усмехнулся.

— Тогда мне повезло, что вселенная так любит баланс и ты оказалась на моем пути, как только убрала с него других грехотворцев. Мы с тобой ведь редкие пташки.

Я стала спорить.

— Ваше превосходительство, — сказал Джулиан, дрожащей рукой сжимая мою лодыжку. — Она не грехоосененная.

— Вообще-то, «ваше величество», — наследник носком сапога заставил Джулиана убрать руку. — Мы всегда узнаем друг друга. Ты не виноват в своей невнимательности, но постарайся не терять нить происходящего. — Наследник поднял руку к моему лицу, не касаясь моей кожи, но намереваясь это сделать, и опустил ладонь на мое плечо. — Можно?

Члены королевской семьи не привыкли слышать слово «нет».

Я склонила голову. Наследник откинул воротник моей рубашки и обнажил кожу над моим сердцем — гораздо деликатнее, чем я могла бы ожидать от красноглазого грехоосененного. Мое сердце заколотилось, его грехотворец резко вытянулся в мою сторону. Наследник отпустил ткань и сделал шаг назад. Его пальцы не коснулись моей кожи.

— У тебя нет знака. Ты самоучка, — с его губ сорвался тихий хрип, как будто он бесчисленное количество ночей провел без сна. — Ты само совершенство.

— Я ничего из себя не представляю, — сказала я. — Я не…

Наследник улыбнулся, хлопнул в ладоши и повернулся к офицеру.

— Нужно завершить то, зачем мы здесь. Уиллоуби Чейз — взять его.

— Кого? — сглотнул офицер.

Жертвенная стражница наследника вырвала ордер из рук Уилла.

— Предателя, которого вы должны были взять под стражу.

— Его здесь нет, — солгала я. — Вы не можете его арестовать.

— По закону, мы должны его схватить. Правила нужно соблюдать. Условия контрактов должны неукоснительно выполняться, — наследник оглядел толпу и подозвал свою жертвенную стражницу и солдат, стоявших рядом. — Эта грехоосененная поедет со мной. Схватите Уиллоуби Чейза — можете использовать для этого любые средства.

Мой живот скрутило от страха. Я могла бы вынести послевкусие, оставшееся после смерти Райлана, и, возможно, вытерпела бы даже зловонные ветры Устья — если наследник решит сделать меня своей игрушкой. Но я не могу допустить, чтобы Уилл оказался в руках суверена. Уилл приютил меня. Благодаря ему у меня есть семья. Я не могу позволить ему умереть из-за какого-то сфабрикованного обвинения.

Но сейчас они знают. Он знает.

Я — грехоосененная, и люди обратили внимание, что у меня есть два творца — как у суверена. Они возненавидят меня за ложь или будут бояться меня так, как в маленьких городах боятся новоприбывших. Если я позволю им забрать Уилла, меня никогда не простят.

Я схватила наследника за руку. Он резко обернулся, пытаясь вырваться из моей хватки. Между его пальцами появилась игла длиной с мое предплечье, и он поднес ее к руке своей жертвенной стражницы. Там, где острие коснулось ее кожи, проступила кровь. Я подняла руки.

— Я пойду с вами, по собственной воле, без борьбы, — сказала я, — но только если Уилл Чейз останется здесь до суда и вы не свяжете меня знаком.

— Нет! — Джулиан вскочил на ноги.

Наш друг Мак схватил Джулиана за колени и дернул его назад. Один из офицеров направил на них свой арбалет. Мак обхватил Джулиана и что-то зашептал ему на ухо. Джулиан замер. За спиной наследника подняли головы Кара и Старая Айви. Кара вытащила нож из сапога Айви. Наследник слегка наклонил к ним голову.

У меня есть преимущество. Я могу заключить с ним сделку. Так у Уилла будет хоть какой-то шанс.

— Таковы мои условия. Вы принимаете их? — спросила я.

— С чего ты решила, что можешь диктовать мне условия? — он ухмыльнулся и повернулся ко мне спиной.

— Потому что я принесу в нашу борьбу то, чего вы привнести не сможете, — я сильно прикусила щеку изнутри. — Так что начинайте торговаться.

«Сделай так, чтобы на обоих кончиках его иглы появилась шляпка как у гвоздя. Сделай иглу бесполезной, — взмолилась я своему благотворцу. — Возьми мою кровь и боль в качестве платы».

Передо мной стоит мальчик, который подавил восстание пэров, который без раздумий лишил людей воли и собирал осененных для своих исследований, используя их, пока они не умирали. Его мать принесла своих врагов в жертву давно исчезнувшим Худым, а он не моргнул и глазом.

Но сейчас его колотила дрожь.

— Ты — двуосененная, — выдохнул он. К его лицу прилила кровь. Он резко поднял руку, будто хотел меня коснуться, но одернул ее.

Хорошо. Он хочет меня забрать.

Я кивнула.

— Вы правда хотите узнать, как я могу использовать их обоих?

— Ты скрывалась, — сказал он, скрещивая руки и проводя большим пальцем по своей губе. — Тебя не обучали.

— Нет, — сказала я, — но как, по вашему, я смогла остаться в тени?

Дикая собака так же опасна, как и дрессированная.

— Ты будешь сотрудничать? — спросил он. — Будешь со мной работать?

«Со мной». Не «на меня». Интересно.

— Да.

Он улыбнулся.

— Ты знаешь, что по закону работающий осененный должен быть связан.

Для защиты нации, как говорили суд и совет, чтобы мы не могли убить всех и захватить власть.

— Вы — наследник короны Цинлиры, — сказала я. — Вы и есть закон.

— Но все же порядки нужно соблюдать, — он шагнул ко мне. — Ты будешь работать со мной и делать то, что я скажу.

— Я буду работать с вами, — сказала я. — Только я не буду делать то, что вы скажете.

— Думаю, мы сработаемся, — медленно сказал он. — Контракт составим по дороге в Устье Реки Богов. Но мы договорились.

Контракт. Он сказал это так, как будто простые слова на бумаге могли гарантировать, что настолько богатый, титулованный и могущественный человек будет держать свое слово.

— Ваше величество, — прошептала жертвенная стражница, склонив голову, — ее превосходительство будет недовольна. Уилл Чейз все еще в розыске.

— Моя мать ничего об этом не узнает, — сказал он. Он смотрел на меня, склонив голову набок, и снова провел пальцем по своей нижней губе. — Ты что-то говорила про налетчиков. Внушила солдатам воспоминание о них. Где они?

— Они мертвы, — громко сказала Айви. Голос ее звучал приглушенно, потому что она говорила, опустив голову. На земле были глубокие борозды от ее пальцев, а пряди ее черных с проседью волос дрожали в такт ее словам. — Мы казнили шестерых бандитов после того, как они убили одного из наших детей.

— Мои соболезнования, — сказал он, даже не изменив выражения лица. — Уиллоуби Чейз должен явиться в суд в назначенный день, или ты умрешь, моя новая двуосененная. Он должен ответить на обвинения. Где он?

Джулиан резко втянул носом воздух. Уилл посмотрел на меня.

— Он путешествует, — ответила я. — Он занятой человек.

Наследник подозвал меня поближе, не сводя с меня взгляда своих красных глаз.

— Он явится на суд, а ты будешь работать на меня. Если его признают виновным, то принесут в жертву, — сказал он и протянул руку. — Договорились?

— Если его не признают виновным, ему сохранят жизнь и отпустят на свободу.

Я сжала его протянутую руку. Когда наша кожа соприкоснулась, по моему телу пробежала дрожь. Но он касался меня ровно столько, сколько требовали правила вежливости. Какой учтивый монстр.

— Договорились, — сказал он. — Поехали.

Он, не оглядываясь, отправился к экипажу.

— Лорена, — Джулиан вскочил на ноги и схватил меня за руку. — Тебе необязательно это делать.

— Найди меня, — сказала я, с трудом вытягивая руку из его хватки. — Прошу тебя. Найди меня в Устье, и мы все исправим.

Я посмотрела на Уилла. Взгляд его был суров, челюсть сжата. Его руки больше не дрожали. Джулиан кивнул, я быстро сжала его руку и отстранилась. Наследник ждал меня у ступеней кареты. Он подал мне руку, помогая мне подняться, и зашел внутрь вслед за мной. Его жертвенная стражница закрыла за ним дверь. Я забилась в самый дальний от двери угол. Наследник сел напротив меня.

— Мы с тобой, — дрожащим голосом выдохнул он, — сотворим что-то необыкновенное.

Глава четвертая

В жизни не видела ничего красивее убранства этой кареты. Сидения были обиты мягким темно-синим бархатом. Здесь было довольно светло и было все видно, но при этом не было невыносимо жарко. У ног наследника покачивалась стопка книг в кожаных переплетах с позолоченными корешками. Он протянул мне одну из них, как будто она не стоила больше, чем я могла себе представить. Карета мерно покачивалась на дороге, а наследник молчал, позволяя мне томиться в тишине. Я провела пальцем по позолоченным корешкам книг.

— Я очень много времени потратил на поиски другого грехоосененного, — сказал он. От стекол его очков на моих коленях появились отблески двух красных лун. — Тебе, разумеется, хочется узнать о грехотворцах больше. Я могу ответить на все твои вопросы.

Он пытался меня подловить, предлагал мне наживку. Но я знала, что происходит с рыбой.

— Вы сказали, что мы составим контракт, — я улыбнулась ему со всей уверенностью, на которую была способна. Горожане обожают улыбчивых селянок. Называют нас забавными. Пусть он думает, что я не обучена и наивна. — Ваше величество, прошу вас, не поймите меня неправильно, но вы ведь наследник престола. Вы не связаны законами и контрактами так, как я.

Разумеется, я была наслышана о том, как он заключает сделки. Говорили, что заключить сделку с ним — все равно что заключить сделку с одним из Грешных. Ты или подберешь нужную формулировку, или пойдешь писать завещание.

— Это правда. Я обладаю властью, доступной не многим, — он сел поудобнее и скрестил свои тонкие ноги. — Если при заключении контракта со своим грехотворцем не подобрать очень точные формулировки, он позволит себе вольности. Представь себе, что я — твой грехотворец. Подумай, что именно тебе от меня нужно, и когда мы приедем в Устье Реки Богов, мы составим контракт.

— Но до этого момента я буду в безопасности? — спросила я.

— О, ты представляешь слишком большую ценность, я не могу упустить тебя, — он, не сводя с меня глаз, хрустнул суставами пальцев. — У моей матери, однако, уже был отрицательный опыт обращения с грехоосененными, так что нужно сделать так, чтобы твое знакомство с ней было для тебя максимально безопасным.

Я раньше не слышала о других грехоосененных. Возможно, это означает, что она убила их.

— А что, если я не хочу с ней встречаться? — спросила я.

— Тогда ты, как и все, с кем она встречалась, неизбежно будешь разочарована, — он сложил ладони и уперся кончиками пальцев в подбородок. — Получается, у тебя есть и благотворец и худотворец?

Я кивнула.

— Когда ты это поняла? Моя мать узнала, что у меня есть грехотворец, когда мне было шесть, но не позволяла связать меня до Хилы. Кто из творцев первым дал о себе знать? Ты чувствовала, как он двигается рядом с тобой? Чувствовала его голод? — он наклонился вперед и уперся руками в колени. — Моя мать считает абсурдным, что им приписывают способность двигаться или что-то хотеть, но у них есть потребности, как у всех живых существ. Грехотворцы алчут. Мне всегда было интересно, это голод или просто я проецирую свою усталость после контракта с грехотворцем. Но раньше спросить было не у кого. Это странно, но…

Он говорил без остановки, ссылаясь на десятки гипотез, которые я не знала, но которые смогла понять из контекста.

Я выросла с этими творцами, а они выросли со мной. Мне не нужно было слушать, как он цитирует различных ученых, чтобы понять, что чувствую я, а что — они.

— Вы описываете их так, как солдат описал бы свой меч, — сказала я, когда карета остановилась в тихом темном городке. — Творцы — не инструменты.

Он облизнул пересохшие губы и кивнул.

— Конечно. В каком-то смысле они живые существа, но без нас они существовать не могут. Советую тебе почитать эту книгу. Завтра можем ее обсудить.

— У меня сейчас довольно плотное расписание, — сказала я, — все мое время занимают ночные кошмары.

Он фыркнул.

— Прочти ее.

Мы ночевали в пустом трактире. Я спала в одной комнате с его жертвенной стражницей, Ханой Уорт. Он спал один. Хана одолжила мне небольшую сумку со сменной одеждой, чистящим средством для зубов и другими предметами первой необходимости. Я спала, завернувшись в старое коричневое пальто Джулиана и уткнувшись носом в его воротник. На рассвете я поднялась в карету и бросила книгу на сиденье наследника. Она была в красивом позолоченном переплете, но прочесть ее было невозможно. Усаживаясь в карету, наследник даже не взглянул на меня. Он не сводил глаз с книги.

— Ты прочитала ее? — спросил он.

Он все еще не удосужился узнать, как меня зовут.

— Нет, — сказала я. — Она на старолиранском.

— Все осененные могут читать на старолиранском, мадшави и крейте, — его темные брови сошлись на переносице. — Тебя же обучали?

— Вы согласились заключить со мной сделку, потому что я самоучка, — сказала я. — Вы ведь не забыли?

— Конечно, я не забыл, — его губы изогнулись в усмешке. Он сделал вдох и медленно выдохнул. — В этой книге грехотворцы описаны как паразиты.

При этих его словах оба моих творца негодующе ощетинились. Мне показалось, что по моим зубам скребут металлическим ножом.

— Но ты ведь поняла меня вчера вечером? — я не могла видеть знак, который суд и совет вырезали у него на груди, но знала, что он такой же красный, как его сердце. Из-за этого знака он был обязан служить суду и совету и использовать своего творца только так, как они одобряли. Как он может так жить? — Ты должна меня понять.

Он произнес эти слова тем же тоном, каким у меня просила воды умирающая после пожара на фабрике мать.

— Что наши грехотворцы голодны? — спросила я. — Что благоосененным не понять, каково это — чувствовать, как грехотворец гудит у тебя в груди, пока ты не принесешь ему жертву — и неважно какую?

Иногда, поздно ночью, перед самым рассветом, когда в Лощине было тихо и я могла слышать только пустоту своей жизни, я понимала, что меня гложет бесконечный голод. Мне не хотелось прятаться, не хотелось заводить семью, не хотелось рутины… я хотела большего, хотела настолько сильно, что у меня ныли кости. Я хотела чего-то. Хотела всего.

Мой грехотворец любил эти ночные часы.

— Наши грехотворцы не паразиты. Они испытывают голод, — сказала я. — Я прекрасно вас понимаю.

Он вздохнул. Напряжение в его плечах спало, и он откинулся на сиденье.

— У большинства из нас одни и те же учителя. У каждого пэра есть два или три учителя, которых они за определенную плату предоставляют другим. Отчасти они делают это, чтобы те шпионили за нами, а отчасти — чтобы убедиться, что никто из нас не научился делать что-то опасное, — сказал наследник, глядя, как за окном кареты краснеет небо. — Они научили меня составлять более длинные и точные контракты. Они боялись, что мой грехотворец может позволить себе вольности. Какие у тебя контракты?

Я поерзала. Нам предстояло провести в этой карете несколько дней, а я уже от него устала.

— Я не пишу длинные контракты с точными формулировками, как вы. И никогда не писала, — медленно сказала я. — В детстве у меня не было ничего, кроме моих творцев.

Он посмотрел на меня и поджал губы.

Я покачала головой.

— Как бы вам ни было одиноко, у вас, по крайней мере, было место, которое принадлежало вам, и существо, которое было вашим. У меня же — нет. У меня были только мои творцы. Я прошу у них что-то и приношу им жертву, и если она их устраивает, они выполняют мою просьбу. А если нет, мне становится плохо, они сердятся, принимают жертву, но ничего не делают. Они поддерживают мою жизнь, поддерживая тем самым собственные. Наши отношения…

— Любопытные, — он улыбнулся так широко, что его очки подскочили вверх. — Монстр, что течет в наших венах. И мы кормим его, чтобы он сделал что-то, близкое нашей просьбе.

«Бог, который течет в моих венах и отвечает на мои молитвы в обмен на жертву».

— Я хочу провести исследование, так, чтобы о нем никто не знал. Для этого мне нужен еще один грехотворец, — он вытянул руку и в его ладонь скользнула длинная игла, которую он стал крутить между пальцев. — Но я не могу заняться этим вплотную, потому что связан знаком. А ты — нет.

— Никто не знает, что вы делаете с осененными, которые попадают в вашу коллекцию, — сказала я. — Незнание меня пугает.

— Без сомнений, — он взглянул на меня, свет мерцал в его очках. — Если ты узнаешь, тебе станет легче?

— Мне станет легче, если вы уберете вот это, — я кивнула на иглу. — И да. Я хочу знать, для чего я вам нужна.

— А… я всегда делаю так, когда нервничаю, — он криво усмехнулся и убрал иглу в чехол под рукавом. — Прежде чем мы обсудим частности, давай поговорим о том, что ты знаешь и чего не знаешь о творцах.

Он не ответил на мой вопрос ни в тот день, ни на следующий.

Он хорошо умел избегать ответов на вопросы. Ему это было необходимо, ведь он рос в окружении своей матери и пэров. Они собирали всех осененных, которых могли найти, связывали их, заставляли служить себе и учили выписывать контракты настолько длинные и запутанные, что творцы могли делать только то, что у них просили. Большая часть благоосенненных также не могла работать без контрактов.

Любое восстание будет подавлено, когда составлен и приведен в действие соответствующий контракт.

Наследник не упомянул об этом, но было очевидно, почему суд и совет настаивали на их использовании.

Я довольствовалась вопросами, которые, как мне казалось, ему понравятся, и молчала о более насущных делах, больше интересующих меня.

Приедут ли Джулиан и Уилл в Устье? Отрекутся ли от меня жители Лощины? Кто-то из них разозлился на меня из-за моей лжи? Что сделал Уилл и чем он сейчас занимается? Ордер был выписан прямо перед тем, как мы вступили в конфликт с солдатами, но Уилл вел себя очень спокойно, как будто знал, что это произойдет. Даже если он и нарушил какой-то закон, это наверняка было что-то незначительное, что-то, что не каралось смертной казнью.

— Должно быть, у тебя есть более интересные вопросы? — спросил наследник. — Язык контрактов очень сухой, когда мы начнем работать, они успеют тебе надоесть.

Я пожала плечами.

— Как творцы могут испытывать голод и поглощать жертвы, если у них нет физической формы?

— Любопытная загадка, — пробормотал он, открывая маленькое окошко. Наследник снял с него грязную паутину, и она прилипла к его руке, как вторая кожа. — Эта паутина существует, хотя паука нет. Но под определенным углом мы не можем ее увидеть. При определенном освещении мы можем почти увидеть наших творцев, даже несмотря на то что Благих и Грешных уже нет.

— Вы хотите сказать, что мы не видим творцев, потому что смотрим не под тем углом.

Наследник повернул руку, и нити паутины исчезли. Паук — он так и не исчез — пробежал по его ладони. Наследник шевельнул рукой, как будто хотел убить его, но я схватила его за запястье. Он поднял бровь.

— Возможно, когда-нибудь Грешные вернутся, — сказала я, забирая паука и пряча его в ладонях. — Они страшные, но плохими их назвать сложно. Они питаются вредителями, знаете ли.

В следующий раз наследник заговорил со мной только на пятый день нашего путешествия. Мы проезжали Язык, реку, которая протекала через Устье и впадала в южную часть Цинлиры. От реки исходил терпкий запах серы и каждый вдох отдавал вяленой рыбой и густой липкой грязью. Это всколыхнуло все мои старые, худшие воспоминания. Я читала одну из книг, когда у меня задрожали руки. Наследник протянул мне флягу с холодной водой.

— Ты нервничаешь, — сказал он, закрывая свой дневник и откладывая перо. — Почему?

— Я выросла в Устье, — сказала я. — И не хотела сюда возвращаться.

— Правда? — спросил наследник. — Как же я тебя не замечал?

От резкости в его голосе у меня заныло в груди.

— Я выросла на севере первой стены Незабудок.

Незабудки, район, в котором когда-то располагались церкви, по большей части были заброшены, и воды Болот давно уже подтапливали его заброшенные церкви. Когда-то у богов были имена, но после того, как они покинули нас, мы перестали их использовать. Сейчас они были просто идеями — Порядок, Хаос, Жизнь, Смерть и Время, — а их церкви гнили. Когда я была там в последний раз, большая часть зданий обвалилась, а в оставшихся жили люди, которым больше некуда было идти. Раз в несколько недель стража устраивала там зачистки.

— Район Не-Забывайте-Их? — он слегка наклонил голову. — Ты выросла в районе Худой-погряз-в-болотах?

Старые названия уже никто не использовал. Но, разумеется, он был исключением.

— Вы не были в Болотах, — пожала плечами я. — А я уже много лет живу в Лощине.

Он долго смотрел на меня, слегка приоткрыв рот.

— Какая у тебя фамилия?

Жители Лиры всегда носили фамилию того родителя, который внес больший вклад в семью. Но фамилию моей матери он вряд ли узнает. Я не была забытым ребенком какого-то пэра. Просто у нее было на два медных халфана больше, чем у моего отца.

— Адлер, — сказала я. — Скажите, а люди просто говорят вам свои имя и фамилию, забывая, что вы никогда об этом не спрашивали?

— Прости меня, — он поправил очки и откинулся на спинку сиденья. — Как тебя зовут?

— Лорена Адлер, — сказала я. — И я прощу вас, если вы скажете, что именно вам от меня нужно.

— Мне нужна ты, Лорена, — сказал наследник, барабаня своими длинными пальцами по щеке. — А чего хочешь ты? Ты говорила, что хочешь помочь Уиллоуби Чейзу, но, кроме этого, ничего не упоминала.

Он снова пытается меня отвлечь. Я ничего не ответила.

Наследник вздохнул. Он пересел со своего места ко мне, коснувшись бедром моего колена, снял очки и развязал галстук.

Он протер им красные стекла.

— В детстве я хотел собаку, — сказал он, — но на самом деле мне была нужна не она.

Он надел на меня очки, положил палец мне под подбородок и повернул мою голову к себе. В пространстве над его плечами висело едва заметное темно-красное пятно — как будто кто-то наклонился, чтобы что-то прошептать ему на ухо. Я протянула руку, пальцы скользнули по пятну. Я ничего не почувствовала.

— Это ваш творец, — прошептала я. — Вы можете видеть творцев.

Он рассмеялся, запрокинув голову. По его шее, от левого уха тянулся вниз едва заметный шрам.

— Они показывают только грехотворцев, — он кивнул на пространство позади меня. — Твой грехотворец прячется, когда я смотрю на тебя.

Я бы тоже спряталась.

— Вы сами их сделали? — спросила я. Я наклонилась к нему, чтобы получше рассмотреть его творца, но он спрятался у него под плащом. Этот мальчик — монстр, но все же он чертовски умен.

— Мама сказала, что позволит мне завести собаку, если я сделаю со своим грехотворцем что-то, чего она до этого не видела, — сказал он. — А я очень хотел собаку, даже несмотря на то что контракт едва меня не убил.

— Вам не собака была нужна, — очки соскользнули с моего носа и его рот оказался разделен пополам толстой красной линией. — Вам был нужен кто-то, кому было бы плевать, что вы — грехоосененный.

Ему был нужен кто-то, кто любил бы его, а не боялся. Кто-то равный ему — и это было невозможно, пока существовал суд пэров, а он был наследником престола.

— И вот, у меня есть ты, — он забрал у меня очки и небрежно нацепил их на лоб. Его глаза были светлыми, пепельно-серыми. — Что ты знаешь о Двери?

— Только слухи, — покачала головой я. — Когда боги изгнали выживших Благих и Грешных, Грешные пошли на хитрость. Они не покинули наш мир навсегда и позаботились о способе вернуться. Глубоко под сердцем Устья есть Дверь. Чтобы она оставалась закрытой, ей нужно приносить кровавые жертвоприношения.

Они пожирали нас. Мы пожирали их. Выжившие спрятались за Дверью, которая пожирала нас. Цикл продолжался вечно.

Вот зачем Уилла хотели принести в жертву.

— Она существует. Действительно, существует. И ее аппетиты растут. Чтобы она оставалась закрытой, нужно все больше и больше душ. Скоро наступит день, когда мы не сможем утолить ее голод. Она откроется. Грешные вернутся в этот мир и снова будут господствовать над людьми. Над теми, кто останется в живых… — он наклонил голову, позволил очкам скользнуть на место и поправил их дрожащей рукой. — Я хочу, чтобы ты помогла мне закрыть Дверь, чтобы больше не нужно было приносить жертвы и никому не надо было умирать. Я хочу закрыть ее навсегда.

Глава пятая

Устье Реки Богов располагалось на изгибе Серповидных гор. Королевские владения возвышались над городом, взирая с вершины скалы на прочих обитателей Устья. От дворца в сторону города спускалась река; ее извилистое течение разделяло город на две части, а созданные смертными каналы обеспечивали водой все районы столицы и окрашивали их в серо-желтый цвет. Лодки и баржи медленно проплывали под широкими воротами на границах районов, словно слова, вырывающиеся из кривозубого рта.

Если ворота, ведущие из Устья, были ртом, то Болота были кишечником. Там замерло множество полузатонувших плавучих домов и застойной воды, потерявшей свое русло. Без Болот Устье перестало бы функционировать: жители Болот делали работу, браться за которую не хотел больше никто. Так было выгоднее: можно было не обращать внимания на тех жителей Болот, что лишились руки, работая в шахтах, или потеряли палец, трудясь на заводах. Вряд ли кто-то стал бы что-то менять — даже если бы и существовала такая возможность. В народном совете — органе, в котором состояло несколько десятков человек, задачей которых было контролировать полномочия суда, — в основном заседали люди, не поднимавшие шумиху или не желавшие изменений, опасаясь больших потерь. Конечно, если бы они попытались что-то изменить, двору пэров достаточно было бы просто получить перевес голосов, чтобы отменить их решения. В стране было более двухсот семей пэров, а в суде пэров заседал представитель каждой семьи. Эти люди определяли все, что происходило в Цинлире.

Сборище лживых шутов.

Мама получила такие серьезные ожоги, что я даже ее не узнала. А пэр, на фабрике которого она работала, просто отправил ее домой умирать. На следующий день ее место на линии занял какой-то новичок. Несчастные случаи со смертельным исходом происходили каждые несколько недель, но фабрика все равно продолжала работать. Пэр, которому она принадлежала, все равно получал с нее прибыль.

— Добро пожаловать домой, Лорена Адлер. Добро пожаловать в самый древний город из оставшихся в мире, венец Разрушенного континента, столицу Цинлиры, Устье Реки Богов. — Наследник раздвинул занавески и потянулся. Он все еще сидел рядом со мной. — Ты скучала?

— Я бы так не сказала, — пробормотала я.

Наследник рассмеялся. Он сжал свои облаченные в перчатки пальцы на моей ладони и кивнул в сторону самой высокой башни на вершине дворца.

— Глубоко под этой башней, за запертыми дверями и лестницами, выдолбленными намного раньше, чем появился этот город, в пещере, из которой нет другого выхода, находится Дверь, которой моя мать приносит в жертву смертных, — сказал он. — Грешные ушли из этого мира, но любой, кто взглянет на эту Дверь, становится заражен их странным хаосом. Благоосененные едва могут находиться рядом с ней, и я знаю только одного человека, который может говорить о ней без содроганий, — это моя мать. Дверь хочет, чтобы ее открыли. Она внушает нам желание это сделать.

— А что случится, если не принести ей жертву? — прошептала я.

— Каждый раз, когда ей отказывают в жертве, она открывается чуть сильнее. Но она требует все больше жертв. Она действительно существует, и она очень опасна. Эта Дверь — единственное, что мешает Грешным вернуться в этот мир. — Он отпустил мою руку. — Я хочу ее уничтожить. Хочу создать другую Дверь, более прочную, которой не придется приносить жертвы и которая навсегда останется закрытой. Я хочу, чтобы ты помогла мне построить новую Дверь и спасти мир.

Я отодвинулась от него.

Он наследник престола. Он опасен — недаром ведь его первым детским порывом было уничтожить волю людей в Хиле. Поверить в его желание совершить такой хороший поступок было просто невозможно.

— Это такая увлекательная загадка, — сказал он, снова уткнувшись в одну из своих книг.

Так вот что им движет. Любопытство.

— Что ж, — сказала я. — По крайней мере, вы наконец-то намекнули, чем я буду заниматься.

Он усмехнулся.

— Уверен, мои осененные с огромным удовольствием объяснят тебе, чем именно.

До королевских владений мы доехали за час. Никогда прежде я не пересекала Устье так быстро. Высокие деревья отбрасывали тень на лужайку, на которой мы остановились, а из-за кустов остролиста доносилось ржание лошадей из конюшни. Наследник кивнул мне.

— Мы находимся в моей частной резиденции, — сказал он. Его глаза снова были скрыты за очками. — На людях тебе придется мне кланяться, ты понимаешь?

— Конечно, ваше величество.

Я не стала склонять голову.

Он ничего не сказал и быстро вышел из кареты.

— Пойдем. — В карету заглянула Хана. — Ты будешь жить с другими исследователями его величества.

Едва ли я могла постичь всю роскошь этих земель. Сады были такими аккуратными, что я могла определить время по тому, как отбрасывали тени стебли чеснока, а дорогу можно было запоминать по растущим вдоль дорожек тюльпанам всех цветов и оттенков. Одно здание целиком занимала небольшая оранжерея, в которой росли спелые фрукты, а в другом было стрельбище с изрешеченными мишенями. На некоторых деревьях я заметила пометки, означающие, что за ними начинаются охотничьи угодья. По дорожкам носились слуги в простой одежде и солдаты в цветах незнакомых мне семей. Хана подвела меня к последней двери в дальнем коридоре. Было видно, что совсем недавно на ней висела табличка.

— Это здание принадлежит его величеству. В нем живут только те, кто работает на него, — сказала она, протягивая мне ключ. — Комната закрывается только изнутри. Закрывайся на ночь. Грехоосененные особенно восприимчивы к Двери.

— Но ведь грехоосененных здесь только двое, — сказала я. — Откуда ты знаешь, что восприимчивы все грехоосененные, а не только они?

— Грехоосененные ходят во сне и приходят к Двери, — Хана скрестила руки. У нее на груди висел серебряный колокольчик, он тихо звякнул при ее движении. — Кстати, во сне они так же смертоносны как и когда бодрствуют. Так что ни на что не рассчитывай.

В детстве я тоже ходила во сне, но это прекратилось, когда я ушла из Болот. Я повозилась с дверной ручкой. Дверь моей соседки — Карлоу, судя по имени на табличке, — была приоткрыта. За дверью виднелась комната, в которой все было покрыто толстым слоем пыли.

— Удачи с ней, — сказала Хана. — Не пытайся ничего предпринять. Мне не хотелось бы тебя убивать.

Она сказала это так легко, что я чуть не пропустила это мимо ушей.

— Он убил тысячи людей, — сказала я. — Он правда соблюдает условия контрактов?

— Так же точно, как творцы, — со смехом сказала Хана. — У него своя логика, так что когда будешь составлять контракт, постарайся подобрать максимально точные формулировки.

Она толкнула дверь в мою комнату. Обстановка была скудной, здесь были только кровать и письменный стол. Хана задержалась на пороге.

— Никто не должен знать, что ты двуосененная, кроме тех, кто работает в лаборатории, — сказала она. — Однако тебе нужно будет придумать причину, почему ты здесь.

Я провела рукой по разложенной на кровати простой коричневой одежде — одно платье, одна льняная рубашка, один жилет и одна пара брюк. Очень простые вещи, но не такие грубые, как домотканая одежда, которую я носила в Лощине.

— Я могильщица, — сказала я. — Конечно, ему нужны такие как я.

Может быть, он не лгал, и Дверь действительно требовала жертвоприношений. А может быть, ему и его матери просто нравилось убивать. В любом случае, они оставляли за собой много трупов.

— Ну конечно, — пробормотала Хана. — Те, что работают в Устье, носят серые шинели.

Кости и пепел: последняя жертва, которую каждый приносит Смерти.

В Болотах могильщики даже не думали о пальто. Мы знали их в лицо, потому что там смерть была частым гостем.

— Я обойдусь и без нее, — сказала я. Девочку из Болот, которая приехала из какой-то глуши, никто ни в чем не заподозрит. — Если возникнет необходимость, найдите старую.

Час спустя наследник стоял на моем пороге, сжимая в руках потрепанную серую шинель. Он переоделся; теперь вместо черного пальто на нем было белое, какие носили осененные. На спине у него был красный знак, такой же, какой был вырезан у него на груди. Эти знаки были пережитком того времени, когда боги еще не ушли. Они показывали, какую магию может творить осененный, и не давали пользоваться ее другими видами.

Суверен была связана Жизнью и Смертью. Она была вынуждена служить своему народу как целительница и могильщица. Мы с ней уже были так похожи, что я едва могла это терпеть.

— Можно войти? — спросил наследник.

— Могу ли я вам отказать? — сказала я, выдвигая стул из-под стола. — Ваше величество.

— Влиятельному человеку важно установить четкие границы. Мой отец никогда этого не делал, — он вошел в комнату и положил пальто на мою кровать. На нем не было знаков. Из сумки, висящей у него на плече, наследник вытащил толстую стопку бумаг. — По этому образцу я составляю все свои контракты.

Чем ближе он подходил, тем больше злился мой благотворец. По ощущениям у меня как будто заложило уши от того, что я слишком много времени провела под водой.

— Этим правилам вас научил ваш отец? — спросила я, пытаясь не обращать внимания на ярость своего благотворца.

— В каком-то смысле, — наследник поправил очки. — Это в Болотах ты научилась использовать творцев без контрактов?

— А со своим грехотворцем вы обращаетесь так же, как и ведете беседы? А как же равноценный обмен информацией, как при сделках с нашими творцами? — спросила я.

— Не бывает такой вещи как «равноценный обмен», особенно когда речь заходит об осененных и об их творцах, — фыркнул наследник. — Творцы не разумны. Они не делают выводов, они не осознают. Они подчиняются.

Творцам была нужна не равноценная действию жертва. Они всегда требовали большего. Чтобы уничтожить жизнь, грехотворцу будет мало одной жизни. Банально было говорить, что творцы подчиняются, когда именно они решали, какой будет жертва.

— Я имела в виду — не в прямом смысле, — вздохнула я. — Мои творцы знают, что я им доверяю. Они могут понять, что мне от них нужно. Возможно, ваш так не может и ему нужны длинные контракты, потому что он знает, что вы ему не доверяете. Мы с моими творцами понимаем друг друга.

Если умру я, умрут и они.

— Они не могут знать, чего ты хочешь, — сказал наследник.

— То, чего мы хотим, не всегда совпадает с тем, что нам нужно, — я стояла, положив руки на спинку стоящего между нами стула, но он не садился. — Мы выживаем.

Вот почему я могу сделать так много и так быстро. Наследник не мог сделать что-то подобное тому, что он сотворил в Хиле, пока ему не будет дано разрешение двора и совета.

— Ты хочешь сказать, что оставляешь разрушение на усмотрение своего грехотворца? — сдержанно спросил он. — Мы годами изучаем язык контрактов, но каждый месяц осененные умирают, потому что их благотворцы находят лазейки в формулировках и позволяют себе вольности. Знаешь, сколько людей… — он сделал судорожный вдох и покачал головой. — Творцы — не люди. Они в лучшем случае дикие собаки, которых, возможно, можно надрессировать.

Я ощутила, как на мои плечи опускается тяжесть, и как кожу начинает легонько покалывать. Наследник поднял глаза, в уголках его глаз появились морщинки.

— Кажется, — медленно произнесла я, — вы обидели моего грехотворца.

— Он не человек, — наследник протянул мне бумаги, но все еще продолжал смотреть куда-то поверх меня. — Его нельзя обидеть.

Я села и молча прочитала контракт. Он вытащил из сумки книгу и начал делать пометки на полях. Я просмотрела контракт три раза, внимательно изучив формулировки, и постаралась заметить все, что могло быть истолковано неоднозначно. Если он мог четко сформулировать, что ему нужно от его грехотворца, он также мог, когда это было ему выгодно, выбирать расплывчатые формулировки.

— Что это значит? — я уже обдумала эти его слова, но хотела узнать, будет ли он мне лгать. Я указала на один из разделов контракта: «За исключением прав, предоставленных разделом двенадцатым настоящего контракта, наниматель сохраняет за собой права на знания, полученные во время работы, и не несет ответственности за полученный исполнителем ущерб, в течение бессрочного периода».

— Все открытия, которые ты сделаешь, пока будешь работать на меня, будут моей собственностью, — сказал он, изящным движением пальцев поправив очки. — Я просто защищаю свое исследование.

Какой же он ужасный лжец. Я вымарала это предложение, и он поморщился.

— Теперь мне придется все переписать, — сказал он.

Это было совсем необязательно, но его скрупулезность переходила все границы.

— Оба мы знаем, что значит этот пункт. Все, что я создам, будет принадлежать вам, а если я пострадаю, вы будете ни при чем. Так вы, по крайней мере, возместите мне ущерб.

Он ведь так и не объяснил, в чем суть его исследований.

— Полагаю, вы не скажете мне, чем именно я буду заниматься и насколько это опасно, — сказала я. — Сколько времени я буду работать над этими исследованиями? Я не подпишу этот контракт, если там будет сказано, что продолжительность контракта определяется нанимателем. А что, если я не смогу вам помочь? Наше соглашение станет недействительным?

— Ты слишком полезна, чтобы подвергать тебя опасности, — он так и не подошел к столу и так и не сел.

Я чуть не сломала перо. Как будто моя ценность была неразрывно связана с пользой, которую я могу принести.

— У меня есть несколько вопросов, и прежде чем я буду что-либо подписывать, я хочу получить на них ответы, — сказала я. — И ответы эти я хочу получить в письменном виде.

Он вытащил чистый лист бумаги с прозрачным водяным знаком Лощины в центре, и протянул его мне.

— А знаете, эта красивая бумага появилась у вас благодаря Уиллу Чейзу, — сказала я.

Наследник хмыкнул.

— Поскольку у меня есть бумага, неважно, где именно я ее взял.

— Точно.

Я написала большую часть своих пожеланий: у Уилла и его спутников будет беспрепятственный доступ в Устье, до суда Уилл будет находиться в своем доме в Устье, нам будет предоставлен доступ к уликам против него, а если окажется, что он невиновен, он и жители Лощины не будут наказаны.

Мы просто должны будем доказать его невиновность суду и совету.

— А что, если вы нарушите условия контракта?

Скрипнули половицы. Я обернулась.

Он навис надо мной.

— Я никогда не нарушаю условия контракта, — сказал он, сжимая спинку моего стула.

Я наклонилась, отстраняясь от него.

— Вы наследник престола. Вы можете делать все, что захотите.

— Если кто-то из нас нарушит условия контракта, санкциями займется мой грехотворец, — сказал он.

Вот почему наследник так опасен. Грехоосененных было очень мало, а привязать частицы своего грехотворца к предметам мог только он. Он мог извлечь выгоду из контракта или начать спор по его условиям спустя многие годы после его написания. Его замыслы не ведали пощады.

Как только контракт будет составлен и мы его подпишем, мы будем обязаны следовать его условиям до самого конца.

Он стиснул зубы.

— На твоем месте я бы больше переживал о Чейзе. Что, если он сбежит?

— Он не сбежит, — сказала я. — Он меня любит. Что, если я не смогу вам помочь?

Я увидела, как он закатывает глаза, даже несмотря на его очки.

— А что, если он виновен? — спросил наследник.

— Он невиновен, — сказала я, вставая со стула. — Вот. Пишите новый контракт.

Он сел за стол и открыл новую баночку небесно-голубых чернил. Он написал контракт невероятно четким почерком, тихо задавая мне вопросы, прежде чем дополнять или изменять первоначальные формулировки старого контракта. Я стояла, прислонившись к столу, и говорила, какие формулировки хотела бы видеть в документе. На третьей странице он разбавил чернила водой.

— Ваша мать принесла в жертву и поставщика чернил? — спросила я.

Его плечи напряглись, а пальцы сжались.

— Можно и так сказать.

— Теперь меня все устраивает.

Джулиан, Уилл и остальные жители Лощины будут в безопасности, если они не нарушили какие-либо существующие — наследник не хотел добавлять это уточнение — законы. А если Уилл виновен, он будет принесен в жертву.

Но он не виновен.

Уилл всегда был законопослушным гражданином. К тому же ему нужно было думать о Джулиане. Он не стал бы подвергать опасности своего сына. Он бы так с нами не поступил.

Также я настояла, чтобы, по условиям контракта, жителей Лощины больше не приносили в жертву. Нас было очень мало, и город был слишком далеко, чтобы оно того стоило. Наследник согласился.

— Тогда договорились, — сказал он. — Копию ты получишь завтра утром. Сейчас от тебя требуется только биографическая справка и часть тебя, чтобы убедиться, что подписи скреплены должным образом.

— Слишком много страниц, чтобы сказать, что вы меня используете, — сказала я, выдергивая несколько прядок волос.

Наследник стянул перчатку и поцарапал тыльную сторону ладони кончиком пера.

— Ты можешь использовать своих творцев без ограничений. И ты используешь меня точно так же, как я использую тебя. Или я неправильно тебя понял?

— Нет, — сказала я. — Просто вы говорите об этом очень честно, тогда как этот контракт составлен совсем не за этим.

— Хорошо, — сказал он, снова обмакивая перо в чернила.

Со своего места я смогла заметить, как его губы скривились в едва заметной усмешке.

— В настоящее время ты проживаешь в городке Благой-Повержен-в-Лощине, да?

— Сейчас мы называем его просто Лощиной.

Он записал мое полное имя и спросил:

— Дата рождения?

— Мне семнадцать, я родилась зимой. Точнее сказать не могу, — я пожала плечами на его вздох. — Скорее всего, я родилась в первый день бирдаффина. Я всегда говорю так, но, возможно, я родилась в предпоследний день года. Выбирайте любой на ваш вкус, у вас есть целых пять вариантов.

Он поднял глаза. Чернила капнули с пера на страницу.

— Моя мать записала мою точную дату рождения и даты рождения моих братьев и сестер.

— Моя мать работала по шестнадцать часов в сутки на заводе боеприпасов Норткотта, а бумага стоила дорого.

Больно осознавать, что я помню этот простой факт, но забыла, как она выглядела и какой у нее голос. Я пожертвовала воспоминаниями об этом за те годы, что жила в Лощине, чтобы сохранить жизнь ее жителям. Я сохранила свои воспоминания о пэре, на которого она работала. Она работала на Ланкина Норткотта по шетнадцать часов в сутки на протяжении десяти лет — и погибла после несчастного случая, которого можно было избежать. Норткотт не хотел платить за обслуживание оборудования, так что моя мать и еще с десяток человек вместе с ней лишились из-за этого жизней.

Когда-нибудь Норткотт за это заплатит.

— Жительница Болот, которая связана с Лощиной и у которой есть двуосененная дочь? — спросил он. — Кто-то совершенно бесхитростный предположил бы, что ты попала туда, где ты сейчас, с помощью своих творцев.

«Возьми пятно с бумаги и, если понадобится, чернила с пера, — взмолилась я. — Он очень их любит. Уничтожь его воспоминания о том, что я сказала о своей матери».

Конечно, этого хватит, чтобы стереть из памяти всего шестнадцать слов. Моя мать принадлежит мне и только мне. У меня так мало воспоминаний о ней. Нельзя, чтобы наследник о ней думал. А если он будет о ней думать, я заставлю его о ней забыть.

Мой худотворец сделал выпад, Наследник вздрогнул, а затем обмакнул свое теперь пустое перо в бутылку и позволил чернилам наполнить его.

— Напишем, что в первый день года.

Я улыбнулась.

Вот почему концепция нефизических жертвоприношений была такой революционной и никогда никому не преподавалась. Поэтому наследника связали знаком, как только он вернулся из Хилы. Никто не знал, когда осененный заключает такой контракт, и такие контракты не требовали от осененного видимых действий. От крови оставались пятна. Но было непонятно, когда в жертву приносилось чувство.

Никто не знал, что Алистер сделал в Хиле, пока не стало слишком поздно.

Поскольку я не была связана и могла приносить нефизические жертвы, я могла использовать своих творцев без чьего-либо ведома.

Чтобы принести в жертву кровь наследника, мне пришлось бы его убить. А чтобы манипулировать его воспоминаниями, мне нужно было всего лишь находиться рядом с ним.

Наследник макнул перо в царапину с тыльной стороны ладони и подписал свой контракт. Потом он протянул мне новое перо с острым кончиком и заставил и меня расписаться собственной кровью.

— Мне понадобится твоя помощь во время жертвоприношения.

Я искоса взглянула на него.

— Что вы задумали?

— Мне нужно либо совсем немного крови, — сказал наследник, — или какое-нибудь очень ценное воспоминание. Более ценное, чем то, которое ты уничтожила… Думаю, оно было о твоей матери.

Я оцепенела. Он улыбнулся.

— Воспоминание о том, как я впервые попробовала ежевику. — Я протянула ему руку. — Это было летом, мне было десять, и я впервые была за пределами Устья.

— Подойдет, — он взял меня за руку, его голые пальцы, холодные и сухие, прижались к моим, и усмехнулся. — В Лощине ты истощила себя.

Я это знала, но отсутствие воспоминаний там было лучше опасности здесь. Хотя теперь я могла помочь что-то сделать.

— Неужели за Уиллоуби Чейза действительно стоит умереть? — спросил наследник, поднимаясь со стула. Он все еще крепко сжимал мою ладонь. Он усмехнулся, и трещина у него на губах закровоточила. — Уничтожишь мое воспоминание еще раз, и можешь забыть, что у тебя в принципе есть творец, — он отпустил мою руку и отвернулся. — Запри за мной дверь. В этом дворце есть вещи и похуже меня.

Я спала крепко, проснувшись только тогда, когда Хана громко постучалась в мою дверь.

По моей кровати была разбрызгана кровь, она спеклась у меня в носу. Чернил, которыми я пожертвовала, не хватило. Я чувствовала тяжесть своего грехотворца у себя на груди.

Ему всегда было мало.

Глава шестая

Пока что я не могла даже думать о встрече с Джулианом. Они с Уиллом не отшатнулись от отвращения, узнав, что я двуосененная, но это была чрезвычайная ситуация.

А вдруг теперь он будет со мной дружелюбным только потому, что я обменяла себя на жизнь его отца? А вдруг Уилл будет чувствовать себя обязанным? Я нашла их и подпустила их к себе. Они — моя семья. Но случившееся могло все испортить.

Я сняла пальто Джулиана и разложила его на кровати. Теперь оно почти не пахло им. Простая одежда и серое пальто хорошо сидели, но казались тяжелее. Я почувствовала, что меня бросило в пот.

Заскрипела дверь.

— Адлер! — позвала Хана. — Его величество предпочитает начинать рано.

Я открыла дверь. Хана стояла, прислонившись к стене и вращая кулон в форме полумесяца. На ее испещренных шрамами мощных руках был с десяток свежих порезов.

— Идем, — сказала она, бросив на меня неодобрительный взгляд.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла прочь. На спине ее черного пальто без рукавов красовался красный знак Уирслейнов. Он был даже на ее ботинках. Единственным, что говорило, что она способна на нежность, был жест, которым она спрятала кулон под рубашку.

Последние шесть лет своей жизни моя мать пыталась уберечь меня от этого — если бы сейчас она увидела меня, она бы умерла снова.

Хана привела меня к небольшому зданию, расположенному на поляне среди фруктовых деревьев. На висящей на двери табличке были выжжены имена Бейнса, Карлоу и Крика. Вокруг имени Крика выросли ростки ласточкиной травы.

— Я больше не буду показывать тебе дорогу, — сказала Хана. — Я стражница его величества, а не нянька.

Я отчаянно хотела спросить ее, каково это — быть жертвенной стражницей, человеком, которого приносят в жертву чужому грехотворцу, и как она может с этим жить, но она скривила свои тонкие губы и напрягла мышцы рук — и желание задавать вопросы как-то пропало.

— Считай, что нянчиться со мной больше нет необходимости, — я коснулась двери — ручки на ней не было — и постучала. — Позволь только задать один вопрос: ты сама решила стать его стражницей?

Она вздрогнула.

— Он предложил мне сделку, как и большинству тех, кто на него работает. Я приняла ее условия.

Она еще раз оглядела меня с головы до ног и ушла.

На стук никто не ответил. Я постучала еще раз, и из-за двери раздался приглушенный голос:

— Заходите.

Я толкнула дверь, но что-то блокировало ее изнутри.

— Открывай же.

Я вздохнула и толкнула ее еще раз.

— Я пытаюсь.

Дверь со скрипом открылась — и стукнулась о чью-то ногу. Я просунула голову в щель. Благоосененный на спине светлого плаща которого красовался зеленый знак Жизни, лежал набоку, свернувшись калачиком. Когда дверь ударилась о его ногу, он не сдвинулся с места, и мне пришлось толкнуть ее плечом, чтобы освободить себе дорогу. У него было грациозное тело, загорелая из-за большого количества времени, проведенного на улице, кожа, светлые, с выгоревшими прядями, каштановые волосы. Губы его были бледными, серо-голубого оттенка.

Я приложила пальцы к его шее и выругалась.

— Эй? — позвала я.

Я оказалась в длинной комнате, заставленной вдоль стен столами и полками. Тут везде лежали книги, стояли емкости с металлом и костями, а так же стеклянные устройства, назначение которых было мне неизвестно. Здесь могли с комфортом работать пять человек, но занято было только четыре стола.

Тот стол, что стоял ближе к двери, был абсолютно чистым — на нем лежала только большая стопка книг. Я почувствовала, как от него волнами исходит потребность наследника соблюдать правила. Рядом с этим столом стоял другой, покрытый слоем грязи и гнили. Из него росло дерево, на котором цвели олеандр и анютины глазки, а в куче старых бумаг и земли копошились черви. На другой стороне комнаты, рядом с дверью, стоял третий стол, заваленный нарисованными от руки картами и диаграммами, а рядом в углу стоял полуразобранный арбалет. В потолке над ним торчали крепкие костяные болты.

А в дальнем конце комнаты, за столом, заваленным смятыми бумагами и старыми перьями, спиной ко мне сидел благоосененный. На спине его шинели был вышит синий знак Порядка. Значит, он специализируется на технике.

Я прочистила горло.

— Там труп не дает открыть дверь.

— И хорошо, — прокряхтел благосененный, поднимая сутулые плечи и вырывая страницу из книги. — Отодвинь его и заходи.

Наверное, это Крик. По словам Ханы, он был единственным мужчиной, который работал на наследника.

— Ты Карлоу или Бейнс? — я проскользнула в комнату и перешагнула через труп Крика.

— Правило первое, — сказала она, не отрываясь от своего стола. — Не мешай мне работать.

— Тело скоро начнет гнить, нужно…

— С ним все будет в порядке. Не переживай, — она встряхнула своими спутанными черными волосами и потянулась. — Бейнс скоро придет и разберется с тобой.

Значит, это Карлоу, девушка, которая жила рядом со мной.

— У тебя нет знака, — сказала Карлоу, соскальзывая со стула. Она нахмурилась. Девушка была худенькой и выглядела очень неухоженно, как будто в последний раз переодевалась и заплетала волосы месяц назад. Ее нос был усеян веснушками, а глаза были скрыты за толстыми темными защитными очками. — Ты не связана.

— Я могильщица, — сказала я. — По крайней мере была, пока не решила использовать своего творца в неподходящий момент.

Пальто Карлоу свисало с ее плеч. Знак, вырезанный над ее сердцем, сочился кровью и синими чернилами. Должно быть, она часто поступала вразрез с его ограничениями.

— Наконец-то он нашел живого грехотворца, — пробормотала она, почесывая ободранную кожу своего знака. — Можешь звать меня Карлоу, если тебе в принципе нужно будет со мной разговаривать.

Если бы не ее низкий рост, она была бы очень страшной.

— Не драматизируй, — Карлоу пнула Крика по ноге и потопала обратно к своему столу. — Ты не умрешь, пока не умру я.

Я ошиблась: она очень страшная.

Я наклонилась, чтобы еще раз проверить тело Крика, но с его губ сорвался глубокий, хриплый вдох и он вскочил на ноги.

— Сколько? — закашлялся Крик. На его лице снова начали появляться краски. — Сколько я был мертв?

— Пять минут, — сказала Карлоу. — Конструкция развалилась через минуту после смерти. Я же тебе говорила — наши жизни не примут в жертву. Нас — не хватает.

— О, эти сладкие слова «я же тебе говорила», после воскрешения они так ласкают слух, — Крик покачал головой и, спотыкаясь, прошел к грязному столу. Его растрепанные волосы прилипли к изможденному лицу. Когда он стоял, то больше напоминал шаткий манекен, на который натянули одежду, чем человека. Крик провел кончиками пальцев по куче сухих веток. — Черт. Я думал, мы что-то нащупали.

— Пришла новая грехоосененная, — Карлоу вернулась к своему столику. — Разберись с ней.

— Ты часто умираешь? — спросила я, и мой благотворец задрожал у меня на затылке.

Крик издал лающий смешок и повернулся ко мне. Я отступила назад. Его глаза — зрачки, белки и все остальное — были ярко-голубыми. Это был цвет, выбранный Порядком. Благие, которых создал Порядок, отмечали всех, кого проклинали, этими голубыми глазами.

— Я Делмонд Крик, садовник и благоосененный. Но ты можешь звать меня просто Крик, — сказал он и протянул руку, как будто в этом не было ничего необычного. — Ты уже имела несчастье познакомиться с Карлоу. Не обращай на нее внимания. Кусает так же сильно, как и лает, а намордники у меня закончились.

— Он отравитель, — сказала Карлоу. — Не прикасайся к нему.

Я отступила еще на шаг назад. Благие и Грешные были изгнаны столетия назад. Раз он проклят, он, должно быть, прожил очень, очень много лет.

— А я все думал, когда же ты появишься, Лорена Адлер, — сказал он, засовывая руки в карманы. На его светлых штанах были пятна от травы. — Не обращай на нее внимания. Милая маленькая Франциска Карлоу — острый шип в моем боку. Я разрабатываю новые лекарства из натуральных компонентов.

— Это яды, просто название у них длиннее, — откликнулась Карлоу.

Я хотела спросить, откуда он знает, как меня зовут, но с моих губ сорвалось только:

— Ты проклят.

Благие были существами порядка и разума, и смертные с легкостью выводили их из себя, мешая им устанавливать баланс в мире. Но я никогда не слышала, что кто-то из проклятых Благими дожил до наших дней.

— Сколько тебе лет? — спросила я. — Ты видел Благих и Грешных? Влияет ли проклятие на твоего благотворца? Тебя прокляли за то, что ты съел одного из…

— Мне по вкусу куда более утонченная пища… — Крик надрезал палец, подождал секунду — возможно, заключая контракт со своим благотворцем — и из его раны вырос цветок ириса. Он вставил его мне за ухо. — Любопытство, конечно, лучше воплей, но это все равно грубо. Даже несмотря на то что мы здесь ко всякому привыкли.

Карлоу фыркнула.

— Веди себя хорошо, — сказал он, но я не могла сказать, перевел ли он взгляд на Карлоу. Его глаза были голодными осколками неба, и за ними невозможно было уследить.

— Ему шестьдесят девять, — сказала Карлоу, поворачиваясь ко мне. — Его проклятье передается от поколения к поколению. Мое — заразно.

Она сдвинула очки на макушку. На ее глазах тоже была видна печать проклятия, но они были такими красными, глубокими и темными, что я испугалась, как бы цвет ее глаз не пролился наружу и не утопил нас всех.

Грешные, создания Хаоса, всегда любили красный цвет.

— Не переживай. Оно передается только тем, кого я люблю, а я всех ненавижу. Ты в безопасности, — она дернула головой, ее защитные очки снова упали на глаза и она отвернулась. — По большей части.

— Не обращай на нее внимания. Мне всего двадцать пять, — Крик хрустнул шеей со звуком, похожим на треск веток под ногами. — Мы с Карлоу на самом деле не бессмертны. Не нужно так хмуриться, Лорена. Мы можем умереть только от старости или если выполним условия наших проклятий. Хотя сомневаюсь, что когда-нибудь смогу вырастить полностью голубую розу. Так что мне ничего не угрожает, а Карлоу больше никогда никого не полюбит. Получается, она в безопасности.

Он провел меня по комнате. В самом ее конце была маленькая дверь, ведущая в туалетную комнату с наполненной медной ванной посередине и паутиной сочащихся водой труб на потолке. Крик сказал, что это нужно для обеззараживания, и посадил меня за стол рядом с Карлоу, ближе всего к туалету, «на всякий случай». Он подтащил один из двух запасных табуретов, заявив, что его вряд ли будут искать.

— Другой слишком скрипит, — пробормотала Карлоу.

— Нам не приходилось пользоваться туалетом с тех пор, как приехал Бейнс — он крайне щепетильно относится к безопасности, — сказал он, погладив меня по голове. — Мы тебя защитим. В конце концов, ты наше секретное оружие. Ее превосходительство и суд отклонили наши недавние предложения по контрактам. Поскольку ты ни с кем не связана, у тебя должна быть возможность продолжать наши исследования без их ведома. Твои творцы…

Карлоу дернулась, сметая на пол целую кучу деревянных стружек, дюбелей и кусочков головоломки «ласточкин хвост».

— Ты — двуосененная?

— Видишь, что ты упускаешь, будучи злой? — спросил Крик. — Ты ведь совсем не слушала его величество сегодня утром, да, дорогая? — Он положил руку мне на плечо. — Чтобы сделать так, чтобы Дверь не требовала жертвоприношений, нужно уничтожить ее так, чтобы она не слетела с петель. Дверь сможет разрушить только грехотворец, а наследник не может ослушаться свою мать. Суд и совет считают, что это слишком рискованно. Если мы попытаемся экспериментировать, те, кто нас связывает, сразу же об этом узнают. А если это будешь делать ты, об этом не узнает никто, — он сделал шаг назад и некоторое время изучал меня. — Ты уже слышала Дверь?

— Нет, — сказала я. — До недавнего времени я и не думала, что она действительно существует.

— О, она существует, и она очень притягательна, — он наклонился ближе и прошептал: — Открой Дверь.

Я отпрянула, и он рассмеялся.

— Советую к этому привыкнуть, — сказал Крик.

— Ее превосходительство не намерена прекращать жертвоприношения, — быстро сказала Карлоу, подбегая ко мне и отталкивая Крика. — Суд пэров с этим согласен, и даже члены совета относятся к этому снисходительно — особенно когда в жертву приносят не их. Они думают, что это держит людей в узде.

— И что, правда держит? — Крик посмотрел на меня поверх Карлоу и положил подбородок ей на голову. — Выглядит она не слишком впечатляюще. Двуосененные должны производить впечатление. Их же выбирают души поглощенных Благих и Грешных. Почему именно эта смертная?

Карлоу толкнула его локтем.

— Иметь творца по сути, значит, быть избранным. Когда бессмертные еще существовали, было невозможно определить, почему и как они овладевали определенными смертными.

— В основном — теми, кто подходит, — пробормотал Крик.

— Наследник действительно пытается закрыть Дверь? — спросила я, указывая на защитные очки Карлоу. Если они всегда себя так ведут, мы ничего не добьемся. — Они позволяют тебе видеть благотворцев? Или Дверь?

— Нет, — она снова надела очки, выскользнула из-под Крика и вернулась к своему столу. — Они нужны, чтобы не смотреть на всех вас.

— Доступ к Двери ограничен, — сказал Крик. — Она ослабла от голода, и суверены Грешных, сильнейшие Грешные, свободны проникнуть через нее в этот мир. «Открой Дверь, Лорена Адлер», скажут они, и в конце концов ты это сделаешь.

Дверь в лабораторию распахнулась. Я вздрогнула и отвела взгляд от голубых глаз про`клятого Крика. В комнату вошел благоосененный — круглолицый человек с ухмылкой от уха до уха. Увидев меня, благоосененный ахнул и прогнал Крика прочь. Тот отошел в сторону.

— Я Бэзил Бейнс, — сказал благосененный, взяв меня за руки и оглядев меня с головы до ног. Он сделал это так быстро, что его каштановые кудряшки запрыгали вверх-вниз. — Ты Лорена, да? Двуосененная? Можно звать тебя Лорой? Зови меня Бэзилом.

Я засмеялась.

— Да и да, если ты настаиваешь.

— Шикарно! — благоосененный оттащил меня от остальных. — Не обращай на них внимания. Они всегда ведут себя ужасно странно. Как ты используешь своих творцев? Ты училась? Слышал, что у тебя нет знака. Ты должна рассказать мне, как ты используешь своего благотворца.

— Я не связана, — медленно ответила я. — Но я знаю не так много, как вы.

— Не волнуйся. Карлоу все равно знает больше всех, — сказал благоосененный, плюхнувшись на табурет за моим столом. — Обычно она даже не обращает внимания на то, что большинство людей знает меньше, чем она, правда, Карлоу?

Она хмыкнула и перевернула страницу в своей книге.

— Она пытается понять, с какой закономерностью Дверь требует определенное количество жертв, — сказал Бэзил. — Скука невероятная.

— Это выше моего понимания, — я запрыгнула на стол. — Хорошо. Я отвечу на твои вопросы, если ты ответишь на мои.

— Ты должна читать, — пробормотал Крик, но пожал плечами и пошел доставать Карлоу.

— Договорились, — Бэзил кивнул, зажав язык между зубами. — Как ты научилась использовать своих творцев и как вышло, что ты не связана?

— Мама велела мне никому о них не говорить. Так я и поступала, — сказала я. — Я никогда не училась их использовать. Я задаю им вопросы и иногда они отвечают.

Бэзил перегнулся через стол и схватил блокнот. Покрытый веснушками нос благоосененного почти касался страниц.

— Только иногда?

— Иногда, — сказала я, — они считают, что мне в голову пришла плохая идея.

Глава седьмая

Наследник не появился и на следующий день. Я провела в этом городе три дня, и мне уже не терпелось отсюда уехать. Ни от Джулиана, ни от кого-либо другого из Лощины вестей не было, и отсутствие новостей или даже попыток связаться со мной причиняло боль. В детстве, когда я жила в Болотах, одиночество было привычным делом. И, несмотря на шутки жителей Лощины о моем доме, городок стал моим настоящим домом. Я бы пожертвовала чем угодно ради знакомого присутствия Джулиана или мягкого смеха Мака. Я скучала по ним.

Карлоу поставила на мой стол закрытую миску, и Бэзил заглянул мне через плечо.

— Может быть, — сказал он, подтолкнув меня в бок, — Карлоу будет потрясена результатами твоей работы.

Я засмеялась, прикрыв рот рукой, и Бэзил затрясся от хохота. Карлоу вытащила нож.

Бэзил — а если повезет, то даже Карлоу и Крик — делали мое новое одиночество выносимым.

— Пусть пока постоит так, — сказала Карлоу, протягивая мне нож. — Крик, твоя очередь лажать.

Мы пытались создать копию Двери, но пока что мой грехотворец без труда уничтожал все наши образцы.

— Тот факт, что ты не веришь в меня, ранит меня до глубины души, — Крик постучал костяшками пальцев по груди. — В конце концов, Жизнь — это дверь в Смерть, так не будет ли лучше создать Дверь из смерти?

Философия этого человека была непостижима. Он работал в основном с органическим материалом, позволяя Карлоу заниматься неорганическим. Дверь создали Грешные, она не была творением природы, и Крик настоял на том, чтобы использовать растения, созданные его благотворцем, чтобы попытаться ее закрыть. Он сказал, что они будут сводить друг друга на нет.

Он положил на мой стол маленькую копию Двери, которая вся заросла виноградными лозами.

— Уверен, этого не хватит, но мне не терпится увидеть, как ты, Лорена Адлер, откроешь Дверь.

Мой грехотворец уничтожил его виноградные лозы, для этого хватило всего лишь одного воспоминания Карлоу. Его лозы не смогут помешать Двери открыться и недостаточно сильны, чтобы ее заменить.

— Грешные несовместимы со смертной жизнью, — пожал плечами Крик. — Возможно, сетка, сделанная из творцев и осененных, сработала бы куда лучше.

— Спасибо, что вызвался в качестве добровольца и решил первым проверить это предположение, — Карлоу наточила перо. — А теперь, Адлер, будь добра, приступай к настоящему испытанию.

Крик что-то пробормотал себе под нос, и на его руке выросла окровавленная сетка из красных цветов и белых, как кость, шипов. Они двигались, словно сотканные невидимыми руками, и мой благотворец заворчал на меня. Я засунула руки в карманы штанов, чтобы скрыть дрожь. К тому времени, когда я закончила, у меня заболели даже зубы. Карлоу ткнула в странную растительность пером.

— Почему всегда лозы? — спросила она.

— Я предпочитаю их общество вашему, — сказал Крик. Он заметил, как я вздрогнула от того, что некоторые растения все еще двигались под его кожей, и подмигнул мне. — Они питаются моей кровью и связаны с моим благотворцем, так что они не совсем смертны. В них есть магия, в отличие от других моих работ. Ее превосходительство запретила его величеству уничтожать работы, все еще связанные с создавшими их благоосененными, поэтому мы не смогли провести испытания подобных творений. Она сказала, что это очень похоже на попытку убить творца.

Разумеется, она будет мешать всему, из-за чего может потерять власть.

— А что будет, если я уничтожу твоего благотворца? — спросила я.

Он был таким же старым, а ум его был таким же острым, как ножницы в его кармане, а они уже столько перепробовали. Крик и Карлоу работали над этим много лет. Если они думали, что нужно работать в этом направлении, то, вероятно, так оно и есть.

— Не волнуйся, Адлер, — сказала Карлоу, царапая пером серию вычислений. — Если нам повезет, ты полностью уничтожишь Крика.

— Жаль, что нам придется работать вместе вечно, — сказал Крик и послал ей воздушный поцелуй.

— Тише, вы, — Бэзил выдернул виноградную лозу из локтя Крика, и она рассыпалась у него в руке. — Нужно сделать так, чтобы они не погибали, как только перестают быть частью тебя.

Запасной табурет в углу скрипнул, и Крик сказал:

— Они высоко меня ценят.

— Прикуйте его к Двери, — пробормотала Карлоу, откладывая в сторону свой журнал и притягивая Крика за воротник на уровень глаз. Она осмотрела кожу Крика в местах, где из нее прорывались цветы и виноградные лозы. Он положил подбородок ей на макушку. Она облизнула палец.

— Ты создал их из костей? — спросила она, коснувшись стебля ярко-красного мака. Он прилип к ее влажной коже.

— О да. Хочу предупредить: до конца дня моя рука будет ни на что не годна, — сказал он.

— Да и сам ты, думаю, тоже, — Карлоу сорвала цветок, и он лопнул с брызгами крови. — Возможно, новая Дверь, сделанная из нас, сработает, потому что мы бессмертны.

Она резко отстранилась, и Крик, не ожидая этого, с трудом удержал равновесие. Я вздрогнула. Похоже, чтобы навсегда закрыть Дверь, они перепробовали все, что могли, но ничего не получалось. Все, что создавали благоосененные, под воздействием Двери сходило на нет в течение нескольких дней. Карлоу удалось продлить этот срок до двух недель, изменив формулировки некоторых контрактов и использовав себя в качестве жертвы. После этого ее превосходительство запретила Карлоу и Крику приносить в жертву свои жизни.

Они не могли умереть, но в теории у них было множество других способов рисковать своей жизнью.

— Я обращусь к ее превосходительству с другой просьбой. Надеюсь, она разрешит приносить в жертву тебя, — сказала Карлоу, затачивая перо. — Учитывая твою неспособность держать рот на замке, из всех нас стать Дверью больше всего шансов у тебя.

Он притянул ее к себе, одной рукой обняв за талию, и постучал пальцами по ее ребрам.

— Если найти правильный подход, все смертные могут стать Дверью. Как думаешь, там есть сердце или только завядший мак?

Бэзил сделал глубокий вдох и отвернулся.

— Ты ошибаешься, Крик. — Карлоу вонзила перочинный нож ему в бедро и вскрыла артерию. — Ты ведь знаешь, у меня в груди ничего нет. Нам обоим это хорошо известно, ведь мы столько раз меня вскрывали.

Крик был мертв еще до того, как упал на землю.

— Бейнс, отдай мои записи, — сказала Карлоу, протягивая руку. — Мне нужно работать.

Крик воскрес, засмеялся, стягивая с себя порванные брюки и осмотрел свою кожу. На месте пореза не было ни единого шрама.

— И снова за работу.

— Не обращай на них внимания, — пробормотал Бэзил. — Они все время так себя ведут. Думаю, мертвым быть проще, чем разбираться с жизнью, а все изменилось с тех пор, как… Ну, они никогда особо не ладили, но в последнее время все стало еще хуже.

Я кивнула. Жить уже было все равно что стоять у обрыва. Каждая беда была просто рукой, которая подталкивала нас чуть ближе к краю. А наши творцы были все равно что второй набор рук. Мы были полезны, но только если причиняли себе боль. Мы чего-то стоили, но только если причиняли себе боль. Мы контролировали ситуацию, но только если причиняли себе боль.

— Но если ничего, что вы создавали с вашими благотворцами, не сработало, — я говорила медленно и достаточно громко, чтобы меня услышали остальные, — почему бы наследнику не использовать своего грехотворца?

— Что мы будем делать, когда его грехотворец разрушит Дверь? Вежливо попросим Грешных не есть нас? — спросила Карлоу, повернувшись ко мне. Ее черная бровь взмыла над стеклами защитных очков. — Мы должны вести себя осторожно. Ее превосходительство в курсе всех контрактов его величества, и все, что может быть расценено как измена, приведет к тому, что нас всех убьют. Даже несмотря на то что он ее наследник, она не позволит ему править, пока не будет готова сложить корону. Она не хочет, чтобы во время наших исследований мы случайно обнаружили, как убить их — или их творцев.

— Потому-то ты и здесь. — Крик посмотрел на меня, прищурился и похлопал по своей руке, вокруг которой извивалась виноградная лоза. — Попробуй их уничтожить. Не бойся. У тебя не хватит сил, чтобы уничтожить моего благотворца.

Я кивнула. Это не было оскорблением, обычная констатация факта, но мой грехотворец все равно недовольно заворчал.

Крик протянул руку, и из его плоти выросла белая роза, вокруг которой обвивались ярко-голубые анютины глазки. Мой грехотворец задрожал и соскользнул с моей руки. Я прислонилась к столу Крика.

— В случае со мной и Карлоу лучшие жертвы — это воспоминания. Из-за наших проклятий физических жертв не хватает — мы ведь не можем погибнуть. Поэтому физические жертвы либо бесполезны, либо из-за них мы умрем на несколько дней, — он взял со стола флакон без этикетки и протянул его мне. — Чтобы создать это, мне потребовалось почти сто смертей, но содержимого этого флакона хватит, чтобы убить десять человек.

— Всего десять? — спросила я.

Карлоу фыркнула, и Крик скрестил руки на груди.

— Мне очень нравится мое первое воспоминание о смерти Карлоу, — сказал он. — Принеси его в жертву и уничтожь только растения.

«Уничтожь эти цветы, — взмолилась я своему грехотворцу, — и прими в жертву первое воспоминание Крика о том, как Карлоу принесла себя в жертву».

Мой грехотворец заскулил, и мою голову пронзила острая боль. Этого не хватало.

«Уничтожь то, что сможешь. Смертные части цветов».

Я крепко зажмурилась. Меня окутало тепло, похожее на весенний солнечный свет, струящийся сквозь листья, и влажный запах перевернутой земли, и мой грехотворец пронесся над Криком. Крик ахнул. Раздался звон, стекло ударилось о дерево, ящик захлопнулся. Я открыла глаза, и мой грехотворец залился трелью, как будто ждал меня. Цветы заколыхались, и их лепестки осыпались. Мои ноги подкосились, и я упала на пол. Крик поднял меня и усадил на свой табурет.

— А вот это любопытно, — сказал он.

От цветов остались только вены, красные и тонкие, вертикально стоящие в форме растения, которое они когда-то переплетали.

Бэзил подошел ко мне.

— Они все еще связаны с твоими венами?

— В самом деле, — сказал Крик, — есть ли разница между прожилками листа и венами под моей кожей?

— Оооо, есть и большая, — Карлоу наклонилась над странными остатками моей магии и коснулась вен. — Похоже, лепестки все еще есть, хотя я их не вижу. Как ты сформулировала контракт?

— Я заставила его уничтожить только смертные части, — сказала я. — А это, должно быть, бессмертные. Чтобы уничтожить их, принесенной жертвы не хватало.

— Вот оно как? — спросила она. Я кивнула, и она вздохнула. — Я знала, что мы с Криком не полностью смертны, но если грехотворец не может уничтожить то, что мы сотворили из наших тел, возможно, Дверь не сможет тоже.

— Но один из вас должен будет отдать мне бо́льшую жертву, — сказала я. — Я никогда не уничтожала ничего бессмертного.

Карлоу указала на свой нож в моих руках.

— Убей меня. Я все равно оживу, и это должно требовать жертвы большей, чем воспоминания Крика.

— Нет, — я уронила ее нож. — Я никогда никого не убивала. А что, если, чтобы воскреснуть, тебе понадобятся годы?

— Тогда я приду в себя более спокойной, чем была, — сказал Карлоу. — Твой грехотворец подчинится, если ты точно скажешь, сколько нужно уничтожить, чтобы я оставалось мертвой максимум несколько дней?

Мой грехотворец замурлыкал.

— Да, — дрожащим голосом сказала я.

— Если уничтожить половину лепестка, она должна прийти в себя завтра, — сказал Крик и протянул мне нож. — Это не убийство. Это жертва.

— Одно другому не мешает, — сказала я.

У меня на душе заскребли кошки. Даже если бы Карлоу и Крик смогли возродиться, исход у этой линии исследований только один — чтобы уничтожить Дверь, многим осененным пришлось бы умереть.

— Сегодня — мешает, — Карлоу позволила Крику поднять ее и усадить на стол передо мной. Она раскрыла пальто. Знак на ее груди сочился ярко-синими чернилами.

— Ты знаешь, как сформулировать контракт?

— Прими в жертву жизнь Франциски Карлоу, — сказала я, — и уничтожь половину лепестка розы.

Бэзил поднял руку.

— Это очень простой контракт, — сказал он, наморщив нос. — Может не сработать.

— Он поймет, что я имею в виду, — я почувствовала, как рука, в которой я сжимала нож, взмокла от пота. — Мне пришлось быстро научиться работать с ними. Когда я начинала, я едва умела говорить. Он поймет.

Мой грехотворец, от которого всегда исходили волны острой боли или низкий рык, тихо загудел.

— Это неважно, — Карлоу ткнула себя в грудь, прямо над сердцем, и нащупала щель между ребрами. — Когда мы сможем найти способ уничтожить что-то бессмертное, у нас будет шанс уничтожить и заменить Дверь. Представь себе, что лепесток — это Дверь. И не беспокойся из-за того, что тебе приходится меня убивать. Важно только то, что мы сможем найти новые способы воздействия на Дверь. Уничтожить ее. Запереть. Все, что угодно.

— Большинство людей мечтают об этом, — сказал Крик, — так что наслаждайся.

«Возьми в жертву жизнь Карлоу, — взмолилась я своему грехотворцу, — и уничтожь половину этого лепестка, включая бессмертные части».

Я воткнула нож между ребер Карлоу, и через несколько мгновений она замертво упала на стол.

Крик поднял руку. Бэзил проверил лепесток.

— Полностью уничтожен, — сказал он, двигая пальцами в том месте, где должен быть лепесток.

Крик закрыл глаза Карлоу.

— Многообещающе.

Глава восьмая

Я стояла над раковиной. Меня рвало. Бэзил держал мои волосы и протирал мои руки влажной тряпкой, смывая с кожи кровь Карлоу. Из-за знаков никто их них не мог запереть что-то бессмертное или уничтожить — это было слишком похоже на запирание или уничтожение творцев. Суверен никогда бы не допустила подобных экспериментов. Но я связана не была и могла заключать любые контракты, какие хотела. Мы повторяли подобные контракты до конца дня и узнали, что для уничтожения чего-то бессмертного лучше всего подходят физические жертвы.

В этом был смысл. Чтобы оставаться закрытой, Двери нужны были физические жертвы. С чего бы для уничтожения творений единственных оставшихся в мире бессмертных существ, творцев, не нужно было то же самое?

— Как бы мы ни поступили с Дверью, она потребует крови, — сказал Бэзил, переводя взгляд с трупа Карлоу на алое небо за окном.

— Почему именно крови?

— Потому что если Дверь откроют, крови уже не будет, — сказал Крик. Его тело было испещрено дырами, оставленными моим грехотворцем. — Карлоу пришлось умереть, чтобы ты смогла справиться хотя бы с этим. А представь, что потребуется, чтобы разрушить Дверь?

— Представь, что потребуется, чтобы создать Дверь, которая не будет требовать жертвоприношений, — возразил Бэзил.

— Можно, я подумаю об этом завтра? — спросила я. Каждый раз замечая боковым зрением неподвижное и безмолвное тело Карлоу, я вздрагивала. Мои творцы были вымотаны от объема работы. После всех выполненных контрактов у меня болела голова. — Сомневаюсь, что чего-нибудь когда-нибудь будет хватать, чтобы это сделать.

— Даже если жертвы принесем не только мы. — Бэзил выставил меня за дверь. — Отдохни. Продолжим завтра.

Я вернулась в свою комнату, но была слишком уставшей, чтобы заснуть. Беспокойная энергия струилась по моим рукам и ногам.

Я так и не услышала, как Карлоу вернулась к жизни. Вот до чего доводила нас Цинлира, вот до чего она довела мою мать и других жителей Болот. Она заставляла нас работать до седьмого пота, пока наши тела не падали от изнеможения, а мы не могли вспомнить, когда в последний раз были в постели. Она говорила нам, что если мы будем работать с достаточным усердием, то сможем разбогатеть.

Не сможем.

Пэры будут заставлять нас работать до самой смерти, будут богатеть за счет нашего труда, а затем передадут все заработанные нами деньги своим наследникам. Так поступили с моей матерью. Так поступал с Карлоу наследник. Так поступала со всеми нами суверен. Неважно, чего было слишком много — работы или принесенных жертв — люди были слишком измотаны, и переутомление не давало им сопротивляться положению дел.

Кто-то трижды постучал в мою дверь, и я заколебалась. Дверь может попытаться меня соблазнить, чтобы я ее открыла.

— Лорена? — раздался голос наследника.

Он был бы ужасной приманкой.

Я открыла дверь.

— Ваше величество?

— Боюсь, я не уделял тебе внимания, но последние несколько дней моя мать требовала моего присутствия, — сказал он, входя в комнату. — В следующий раз, прежде чем открывать дверь, убедись, что это я. Задай мне вопрос, ответ на который могу знать только я.

— Это было бы излишне, но если вы настаиваете.

— Настаиваю, — он поставил на мой стол маленькую стеклянную миску с красной грязью и сложил руки за спиной. Это была та самая чаша, что мне показала Карлоу, но после наших опытов она не считала, что я была готова приступить к работе с ней. — Бэзил рассказал мне о ваших сегодняшних экспериментах. Предлагаю тебе провести еще один — если ты считаешь, что сможешь его провести. Можешь уничтожить вот это?

В миске была очень однородная субстанция, все крошечные гранулы были одной формы и цвета. Я наклонила миску, и грязь, как вода, пролилась через край.

— Что это? — спросила я — и тут же почувствовала, как на моем языке появился маслянистый, горький вкус. Я не была готова экспериментировать, но хотела знать, что это. — Это не грязь.

— Ты знаешь, почему кровь красная? — спросил наследник.

— Из-за железа, — чтобы создавать или уничтожать кровь с помощью моих творцев, я должна знать, из чего все состоит. Благодаря своему ремеслу могильщицы я хорошо знала строение тела смертных. — Грязь не может быть такой идеальной консистенции из-за железа.

— Да, но, насколько я могу судить, это не совсем грязь, — сказал он. — Это часть Двери или, по крайней мере, ее физического воплощения. Нам потребовалось два года, чтобы понять, как забрать ее из пещеры, в которой находится Дверь.

— Что? — я отдернула руку. — Что вы имеете в виду под физическим воплощением? Дверь это дверь.

— Не всегда, — он поднял одно плечо и медленно опустил его. — Мы знаем, что это не настоящая грязь, но что это на самом деле, понять не можем. Понимание ускользает от нас, как ускользает настоящая форма Двери. Ты сможешь это уничтожить?

Он посмотрел на меня поверх очков. Я проследила за его взглядом до маленького пятнышка над моим плечом. Он кивнул на пустое место.

— Твой грехотворец… — он взмахнул ладонью. — Наклонился?

— Он устал, — сказала я.

— Если ты настаиваешь. Так ты сможешь это сделать?

То есть это вызов. Сможет ли двуосененная, которая угрожала ему в Лощине, вернуть свою уверенность?

— Конечно, я могу попытаться, но у меня есть вопросы. К ней можно прикасаться? — спросила я.

Когда он кивнул, я смахнула грязь обратно в миску. Гранулы издали звук, похожий на звон разбитого стекла. Несколько из них прилипли к моей коже. На ощупь они были влажными и маслянистыми. Я соскребла их в миску и понюхала руку. От нее ничем не пахло.

— Вы пробовали ее на вкус?

— У нее нет вкуса, — сказал он. — Ее пробовали несколько людей — и несколько осененных, включая меня. Похоже, точно воспринимать это вещество можно только через осязание.

Я вытерла пальцы о рукав рубашки. По ощущениям я как будто натерла пальцы салом.

— И скольким вы ее скормили, прежде чем пробовать ее самому? — спросила я.

— Я наследник престола Цинлиры. Я представляю слишком большую ценность, чтобы просто так взять и попробовать нечто подобное. Но да, в прошлом году я ел ее лично, — он склонил голову. Волосы упали ему на лицо, но ему не удалось скрыть улыбку. — Ты ведь это понимаешь, не так ли?

Потому что все жизни могут быть сведены к ценности. Пэры никогда не понимали всей тонкости этого высказывания.

Я стиснула зубы, и он посмотрел на меня.

Он вдохнул, выдохнул, снял очки и вытер их о рубашку.

— Это тебя расстроило?

— Да.

Разочарование в его вздохе было ощутимым, и я ясно вспомнила, как когда-то он сказал: «Ты должна меня понять».

Если я должна быть здесь, помочь Уиллу и остановить жертвоприношения, этот парень — мой шанс это сделать.

— Я понимаю почему, — я коснулась его руки. Я не позволила своему большому пальцу скользнуть чуть-чуть влево под его рукав. Я не обвила пальцами его запястье. Он замер. — Но это не значит, что я с этим согласна.

Прикосновения приносили ему такой же дискомфорт, как и мне. Он носил одежду, как доспехи, рукава всегда были плотно застегнуты на запястьях, а на шее завязан галстук. Я любила прикосновения — чувствовать их и касаться кого-то, — но очень часто от меня ждали, что после них будет что-то еще, и не знали, как остановиться, когда я прекращала контакт. Я использовала свое ремесло как щит: никто не хотел прикасаться к девушке, которая прикасалась к смерти. Это спасло меня от чужих ожиданий. Щитом наследника были страх и отлично сшитые костюмы.

Наследник сжал челюсти. Я убрала руку.

— А как бы ты поступила? — спросил он.

Не приближалась бы к тем, кто согласился бы на это, если бы им предложили достаточно денег. Это было слишком легко и влекло за собой много опасных вариантов развития событий.

Но отвечая ему, я солгала.

— Не знаю, — ответила я, пожав плечами.

— Ненавижу незнание, — пробормотал он. Наследник расстегнул пальто и сел за мой стол. — Я еще не говорил матери, что ты здесь. Я не знаю, как она отреагирует на нашу сделку о Уиллоуби Чейзе. Ты понимаешь, что если его не принесут в жертву, потребуется кто-то другой? Твоя совесть позволит занять его место кому-то другому?

Уилл протянул мне руку помощи, когда больше никто не стал этого делать. А теперь я наконец-то могла помочь ему.

— Моя совесть не может позволить умереть невинному человеку, — сказала я, прислонившись к стулу. — Это она решает, кто будет принесен в жертву?

Он кивнул.

— Несмотря на то что сейчас жертвоприношения делаются раз в месяц, она обсуждает это с судом. А если суд предаст ее, она будет принимать такие решения самостоятельно. Можно сказать, ей не нужно, чтобы они делали то, что она хочет. Но всем легче, когда она соглашается с мнением суда. Они могут убить ее, но тогда она убьет их — и все погибнут. Она может убить их, но тогда они убьют ее — и все погибнут. На данный момент между ними заключено шаткое перемирие, и все более-менее спокойно.

Для них. Большая часть Цинлиры не знала, что такое покой — из-за воюющих за земли пэров и опасностей, с которыми простому народу приходилось сталкиваться на работе.

— Если она принесет его в жертву, это нарушит наш контракт, — сказала я. — Как она воспримет смерть единственного из оставшихся в живых детей?

— Гораздо легче, чем ты думаешь, — он взглянул на меня, серые глаза бледнели на фоне темных теней под глазами, и поправил очки. — Как умер твой отец?

— В инциденте на шахтах.

У него оторвало руки, а в шахте не было благоосененного целителя — хотя должен был быть.

— Давайте покончим с этим, — сказала я. — Мне нужна жертва.

Наследник тихо рассмеялся. Он протянул руку, закатал рукав, пока сухожилия его предплечья не напряглись под моими пальцами, и предложил мне иглу. Я постучала по сгибу его локтя, пока под моими пальцами не налилась вена, и проколола его кожу. Он даже не поморщился.

«Прими в жертву его боль и кровь, но возьми мало, чтобы он не погиб, — взмолилась я своему грехотворцу, — и уничтожь эту часть Двери».

Если я что-то знала, это знали и мои творцы. Они были как какая-то отдаленная часть меня, доступ к которой я могла получить только тогда, когда платила за это. Я никогда не ограничивала своих творцев — я редко использовала их так, чтобы они могли кого-то убить, — но это была часть Двери, она была творением Грешных. Никто не знал, сколько крови понадобится, чтобы ее уничтожить.

Кровь, капавшая с руки наследника, дернулась и исчезла, как будто ее слизнул с его кожи чей-то маленький язычок. Из чаши повалил черный дым, и мой нос обжег запах обугленных волос. Мы с наследником склонились над чашей.

Три маленькие гранулы рассыпались и растворились в дыму. С горла наследника сорвался тихий гортанный звук. Мой грехотворец залился трелью.

Это не звук, а скорее ощущение, звенящее у меня в голове, как свистки, которые могли слышать только собаки. Я знала, что звук действительно есть, хоть и не могла его услышать.

— Подождите, — сказала я. — Что-то не так.

Три другие гранулы закрутились, что-то под ними пошло рябью. Каждая из гранул согнулась посередине и разделилась. В миске появились три новые гранулы.

Наследник хмыкнул.

— Только три. Любопытно.

— Вам не удастся меня искусить, — я стиснула зубы и перевела дыхание. У меня получилось, но я слишком устала, чтобы отвечать на его выпады. — У вас было то же самое?

— Каждый раз, — сказал он. — Дверь — не дверь, хотя на вид она похожа на дверь. Эта грязь, которая ее окружает, на самом деле не грязь. Область вокруг Двери также является частью Двери, но мы не до конца понимаем, где заканчивается эта граница. Мы с Карлоу считаем, что она расширяется.

— Кто с вами не согласен? — спросила я.

— Моя мать, — он сглотнул. — Расширение, по сравнению с почти экспоненциальным увеличением количества необходимых жертв, незначительно.

— Если бы мы знали механизм, который используется для восстановления, мы могли бы уничтожить его, а затем уничтожить Дверь, — сказала я. — Вы пытались это сделать?

— Конечно, — сказал наследник. — Мы даже попытались ее воссоздать, чтобы получить о ней некоторое представление.

— Вы не можете создавать. Кто же пытался это сделать?

— Мне прекрасно известно, что я могу только разрушать, — сказал он, отрывисто произнося слова и оскалив зубы. Они были не такими острыми, как о них ходили слухи. — Воссоздать ее попыталась Карлоу. Она воскресла только через месяц после нашей попытки.

Мой день был заполнен движениями Карлоу — она постукивала пальцами по столу, бросала в голову Крику скомканные листки бумаги, дергала себя за спутанные волосы, когда читала, — а затем неожиданно застыла, умерев у меня на руках.

— Моя мать узнала, что мы сделали, и предупредила суд и совет. Нам запретили повторять наши попытки. Суд пэров и народный совет часто расходятся во мнениях, но в одном они солидарны: мы не должны делать с Дверью ничего, что может повлечь за собой ее открытие, или разрушить ее, — он усмехнулся, и мой благотворец вздрогнул. — Оставь грязь у себя. Не делай ничего, что могло бы причинить тебе вред, но узнай, что ты можешь с ней сделать.

Я кивнула.

— Так вот какая у меня задача. Грязь.

— Грязь, — сказал он и поднялся с моего стула. Юноша остановился на пороге. — Я слышал, что завтра Уиллоуби Чейз приедет в город, чтобы начать подготовку к защите на суде. Он будет находиться под домашним арестом. Ты можешь его навещать. За тобой будут следить. Можешь сообщить ему, что мы будем следить и за ним. Не думай, что сможешь сбежать от моих стражников или избежать выполнения условий нашего контракта.

— У меня и в мыслях не было, — сказала я. — Вы расскажете мне, почему я должна удостовериться, что тот, кто стучится в мою дверь, — именно тот, за кого себя выдает?

Он покачал головой.

— Нет. Ты умная девочка. Ты все поймешь.

То есть он хотел посмотреть, как я именно я это пойму. Ведет себя так, как ведут все пэры — играет со мной в какие-то игры.

Я заперла дверь. Когда его шаги затихли в коридоре, я забралась в постель. В дверь постучали один раз. Я не ответила.

— Умная девочка, — послышалось мне, но когда я все-таки открыла дверь, в коридоре никого не было.

Глава девятая

Я покинула королевские владения на рассвете. Стражники уже патрулировали сады и здания, а Хана Уорт провожала меня взглядом с порога здания, побывать в котором мне еще не довелось. Она стояла, скрестив на груди забинтованные руки и расчесывая старые раны. Рука в зеленой перчатке целителя затянула ее обратно в комнату.

Было совершенно нормально — слишком нормально для такого места, как это, — видеть, как стражница наследника краснеет и исчезает в комнате целителя, как будто это место было такой же частью реального мира, как Лощина.

Я подняла воротник пальто Джулиана, наполовину скрыв свое лицо. Ястворец, в районе Колеса-везут-нас-к-богатствам, где новоиспеченные богачи терлись локтями с теми, кто надеялся разбогатеть, был огромной гостиницей. Прежде я тут не бывала. У Уилла Чейза была квартира на одном из верхних этажей, и он всегда останавливался там, когда приезжал в Устье. Колеса были самым модным из торговых районов, и здесь было полно людей из всех слоев общества, надеющихся, что они кажутся достаточно могущественными, чтобы получить то, что хотят. Никто на меня даже и не взглянул.

Я — неброская. Неинтересная. Невидимая.

Если бы я попыталась сунуться сюда в детстве, со мной бы непременно кто-то заговорил. На улице было слишком много стражников; они внимательно наблюдали за каждым прохожим. Люди ходили мимо них, как будто были декорациями. Один из стражников гнал жителей Болот по аллее, туда, где они бы не оскорбили взоры иногородних богатых купцов или не попались бы на глаза кому-то из разгуливающих по району пэров. Никто не обращал на это никакого внимания.

Городская стража состояла из солдат армии дома, управляющего городом. В Устье это были солдаты Уирслейнов, одетые в черные, с красной строчкой, мундиры. Болота были слишком маленьким и незначительным городом, и не могли позволить содержание стражи, даже несмотря на то что недавно на город были совершены набеги. Пока стражники не начинали задерживать советников и пэров, никто не придавал значения тому, что они грубо обращались с простыми людьми. Но от новеньких блестящих винтовок, висящих на спинах у солдат, у меня по коже побежали мурашки. Такое оружие было почти у каждого из них.

Чтобы добраться до Ястворца, мне понадобилось почти два часа, но я не стала сразу заходить внутрь. Перед большими парадными дверями остановилась карета, и из нее вышел мужчина. Он остановился на ступеньках кареты, помогая спуститься двум малышам, и семья без колебаний двинулась к дверям Ястворца. Двое слуг открыли для них двери.

В Устье людей оценивали по их обуви. И даже у этих детей обувь стоила больше, чем моя мать заработала за всю свою жизнь. С моей стороны, было несправедливо злиться на эту семью. Они казались очень милыми. Но было несправедливо, что деньги открывали те двери, к которым большинство жителей Цинлиры даже не могло приблизиться.

Уилл был так же богат, как этот человек, может быть, даже богаче, но все равно носил свои старые сапоги. Он не издевался над Джулианом из-за того, что мы состояли в отношениях. И за последние десятилетия он потратил на Лощину больше денег, чем пэр, который владел этими землями.

Я не могла позволить судьбе разрушить семью, которую я так долго искала.

Я покачала головой, вздохнула и направилась к Ястворцу. Для меня двери никто не открыл, и я потянула за ручку одной из них. Когда я уже хотела проскользнуть в здание, кто-то схватил меня за запястье.

— Лора? — прошептал знакомый голос.

Я резко обернулась. Джулиан стоял на краю тротуара, глядя в переулок, из которого я вышла, и ткнул меня в плечо. Я улыбнулась.

— С тобой все в порядке, — сказал он, обнимая меня. Я прижалась носом к его щеке, а он уткнулся мне в шею. — Я так сержусь на тебя.

— Что? — спросила я и попыталась отстраниться, но он сжал меня крепче и потащил к лифту, который охраняли два стражника Уирслейнов.

— Я понимаю, почему ты ничего не сказала и все такое, — пробормотал он, уткнувшись мне в волосы, — но когда ты заключила эту сделку и сбежала… Я не это имел в виду, когда просил тебя помочь, и ты это знаешь.

Я подавила свою неуверенность и откинула волосы с его лица. Я смогу справиться с гневом.

— Жители расстроились?

— Кто-то — да, но большая часть горожан заявила, что они могут переехать в другой город, — Джулиан не отпустил меня, и мы, спотыкаясь, вошли в комнаты Чейза. — Мак, она нашла нас!

Мак Саркло быстро вышел в прихожую. Полноватый и спокойный, он был настолько же серьезен, насколько Джулиан уверен в себе. Увидев меня, он улыбнулся так широко, что я чуть не заплакала. Он выхватил меня из рук Джулиана и расцеловал в щеки. Мы чуть разомкнули объятья и упали на мягкую скамью. Джул и Мак расположились по бокам от меня.

Здесь было не так много места, но уютнее, чем в маленькой комнатке, в которой я жила в Лощине.

— Приехали только мы. Отец разговаривает с друзьями, но он скоро придет. Он не знает, как тебя отблагодарить, — сказал Джулиан. — О чем ты только думала?

— Наследник все равно забрал бы меня, — я пожала плечами. — Я решила попробовать что-то из этого выиграть. Если бы вместо этого я попыталась начать драку, Лощину, скорее всего, сравняли бы с землей.

— У нас определенно были бы проблемы, — пробормотал Мак. — Айви пришла в ярость.

Я поморщилась.

Мак сжал мою руку.

— Не из-за тебя, — быстро сказал он. — Она разозлилась на Уилла. По-видимому, в последнее время в отношении нескольких советников проводилось расследование. Но у Уилла было железное алиби.

Я расслабилась и положила голову ему на плечо.

— Спасибо.

— Мы прожили бок о бок почти десять лет, — вздохнул Мак, перекидывая через плечо заплетенные в косички волосы. Раздался тихий звон стеклянных бусин и золотых колец, и я улыбнулась. Он заплетал свои черные кудри с самого нашего знакомства. — Так ты двуосененная?

— Поэтому я и ушла из Устья, — сказала я. — Лгать вам было просто невыносимо.

— Сделанного не воротишь. — Джулиан повернулся и положил ноги на нас с Маком. Когда я фыркнула, его бровь взлетела вверх. — Как еще я могу быть уверен, что ты снова не сбежишь?

Он сказал это легко, но его пальцы переплелись с моими. Он прижал наши руки к своей груди.

— В общем, — продолжил Джулиан, — Мак не злится на тебя, а я злюсь. Двуосененная, Лора? Я всегда знал, что у тебя есть секреты, но что ты двуосененная? Поверить не могу, что ты нам не доверилась.

— Хранить секреты лучше, чем погибнуть, — пробормотала я.

— Ты слишком честная, чтобы ограничиться пустыми отговорками, — сказал Джулиан, шмыгнув носом. — А может, и нет.

— Замолчи, — сказал Мак. — Ты правильно сделала, что солгала нам. Жители Лощины съели бы тебя живьем.

В Лощине больше не было наших ровесников. Мне было девять, и я только-только пришла в город, но Джулиан принял меня без вопросов, и Мак был в восторге от перспективы завести нового друга. Тогда он больше улыбался и много болтал, но со временем стал более закрытым. Люди погибали — из-за налетчиков, болезней, природных катаклизмов. Все мы гораздо чаще бывали на похоронах, чем на свадьбах. У меня не было знака, у меня было два творца, и, может быть, я могла спасти больше людей.

— Как будто они не съедят меня живьем сейчас.

— Когда мы узнали, что ты двуосененная, мы немного расстроились, что ты не делала для нас больше, — сказал Джулиан, — но ты член семьи.

Я поморщилась.

— Я помогала как могла, использовала обоих своих творцев. Просто не распространялась о них.

— Мы знаем, — сказал Мак и бросил взгляд на Джулиана. — Ты в безопасности?

— Насколько это возможно, — ответила я. — Мы с наследником заключили контракт, и он действует. Поэтому Уилл находится здесь под наблюдением, а не в тюрьме. Где он? Нам нужно понять, почему против него проводится расследование.

— Встречается с друзьями из совета, обсуждает ордер. Бумага явно была написана наспех, поэтому он думает, что им нужен был кто-то другой, но решили, что можно забрать и Уилла. — Мак постучал пальцами по икре Джулиана. — Скажи ей то, что сказал тебе Уилл.

— Несколько месяцев назад отец получил место в совете, — сказал Джулиан. — Хотя он не хотел распространяться об этом до следующей сессии. Он и другие советники думают, что наследник что-то задумал. Очевидно, они беспокоятся, что он путешествует через Лощину и другие города. Это как-то связано с жертвоприношениями и с сувереном. Отец и большинство советников пытались заставить наследника показать свою работу, но он отказался это делать. И вот, теперь некоторым советникам приходят ордера за мелкие правонарушения — за правила техники безопасности на заводах и в городах, взяточничество и другие вещи, до которых раньше никому не было дела.

— Мелкие правонарушения, — повторила я. Уилл бы не стал нарушать правила безопасности. Он знал, что из-за этого погибла моя мать.

— А еще их злит, что он купил оружейный завод и теперь в Лощине есть оружие, — Мак фыркнул. — Пэры выступают за оружие, но только до тех пор, пока к нему не получают доступ «неудобные» люди.

— Уилл обсуждает с друзьями, что наследник вообще делал возле Лощины и с чего бы ему преследовать одного грехоосененного. — Джулиан сел и взял меня за руки. — Я знаю, что просил тебя сделать в Лощине и что ты уже сделала. Я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности. Но это мой отец. Кроме него, у меня никого нет.

От правды у меня перехватило дыхание.

— Вы хотите, чтобы я шпионила за наследником, — сказала я. — Но вы уже знаете то, что знаю я. Слухи верны — он исследует Дверь, которой его мать приносит людей в жертву. Он говорит, что это нужно, чтобы прекратить жертвоприношения и навсегда закрыть Дверь.

— Похоже на то, — пробормотал Джулиан. Его руки выскользнули из моих. Он взял меня за запястья. — Ты ему веришь?

Я пожала плечами.

— Именно над этим мы с ним и работаем. Так что если у него и есть скрытые мотивы, пока что я их не вижу.

«Я хочу, чтобы ты помогла мне построить новую Дверь и спасти мир» — так сказал наследник, но для такого педантичного юноши спасение мира могло заключаться в чем угодно.

— Мы просим тебя не шпионить. Скорее — рассказывать нам о том, чем ты занимаешься, — сказал Джулиан. — Ты правда подписала с этим грехоосененным контракт?

— Он хотел заключить сделку, а я уговорила его позволить Уиллу оставаться здесь, — сказала я. — Пока мы можем доказать его невиновность, все будет в порядке. Оставайтесь в Устье. Не угрожайте ни суду, ни наследнику. Давайте выясним, как они будут доказывать его вину, сделал ли он что-то, что может оправдать жертвоприношение, и обеспечим его безопасность. Как только он докажет свою невиновность, он будет свободен и его не смогут принести в жертву. Даже наследник будет вынужден подчиняться нашему контракту. А если его мать все равно попытается принести Уилла в жертву, наследник умрет.

Джулиан сильнее сжал мои запястья.

— Значит, пока что он в безопасности.

— Если мы сможем доказать его невиновность, — сказал Мак.

— Да, — сказала я, — но Уилл бы это сделал.

Джулиан сделал вдох, его ноздри раздулись. Его пальцы скользнули по моей коже к плечам, вдавливаясь в мою плоть, как знаки. Я уткнулась лбом ему в плечо.

— Спасибо, — прошептал он, одной рукой поглаживая меня по голове. — Ты уверена, что ты в безопасности? Тебя держат во дворце силой?

— Он будет разбираться с арестом и судом Уилла, пока я помогаю ему с его исследованиями, — сказала я. — Говорят, он всегда выполняет свои сделки. Я заключила настолько надежный контракт, насколько смогла. Он не может убить нас или причинить нам вред — физически, эмоционально или намеренно — и даже если мы умрем, он будет связан условиями контракта. Если он узнает, что твой отец невиновен, он должен будет предотвратить жертвоприношение.

Мак прочистил горло.

— Договор связал твой творец или его?

— Творцы, — поправил его Джулиан.

Мак бросил на него неодобрительный взгляд, и Джулиан вздрогнул.

— Его, но контракт предусматривает оба варианта. Если наследник его нарушит, его грехотворец обернется против него. — Я вдохнула все еще исходящий от Джулиана запах дороги и мускуса, который буду узнавать до самой смерти. Я чувствовала, как напряжение понемногу отпускает свою хватку. Слегка отстранившись, я подняла руку к своей шее и коснулась воротника пальто Джулиана. — Хочешь его забрать?

— Оставь его себе, — сказал Джулиан. — И вспоминай обо мне.

— Как будто она тебя забудет, — Мак сжал мою руку. — Ты не ограничена в передвижениях? Говорить с нами безопасно?

— За мной всегда будут следить стражники, но мне разрешено ходить куда угодно, — я откинулась назад, утренний свет лился на меня из одного из окон. — Но мне пора возвращаться. Я работаю с тремя благоосененными — Бэйлом Бейнсом, Делмондом Криком и Франциской Карлоу. Кажется, раньше была еще одна. Выясните, в чем именно обвиняют Уилла и почему его считают виновным. Мы можем доказать, что это не так. Как только мы сделаем это, может, я смогу заключить еще один контракт с наследником и уехать отсюда.

Может быть. Возможно. Все зависит от того, насколько сильно ему нужна моя помощь в исследованиях.

— Это похоже на план, — сказал Мак. — И наша двуосененная могильщица останется в живых, и Уилла спасем.

— Не надо так шутить, пожалуйста. — Джулиан обнял меня за талию, его руки скользнули под мое пальто. — Делай что должна, Лора, а если что-то случится, мы вернемся в Лощину. Там он и пальцем тебя не тронет.

Грехотворцу расстояние не помеха. Если я нарушу условия контракта, то погибну.

— Конечно, — солгала я, чтобы он не беспокоился. — Просто узнайте, в чем именно его обвиняют.

Он никогда не понимал, когда я лгу.

Глава десятая

На следующее утро я пришла в лабораторию сразу после наследника. Солнце только-только поднялось над горами, на небе пробивались лучи красного света, окрашивающие все вокруг в светло-розовый цвет. Светлая шинель наследника висела на крючке возле стола, и вышитый на спине знак Хаоса казался почти черным в тусклом свете. Он сидел за столом, закатав рукава своей рубашки. От стоящей возле него чашки чая поднимался пар. Наследник указал на стул рядом с собой. Я взгромоздилась на него, положив свою сумку рядом. Больше никого в лаборатории не было.

— Я просмотрел ордер Уиллоуби Чейза и могу передать тебе несколько документов, — сказал он, не поднимая глаз. — Однако должен отметить, что еще не уделял этому делу должного внимания.

Ну разумеется.

— В контракте было сказано только, что вы позволите просмотреть все документы мне, а не что будете делать это сами, — сказала я. — Джулиану, как члену семьи, тоже разрешен доступ.

— В этом нет необходимости, — сказал он, без надобности поправляя очки. — С судебных документов нельзя снять копию. Любая информация, которая тебе нужна, должна быть получена непосредственно из них.

— Неплохо, — я откинулась назад и скрестила руки на груди. — Так вот что я получаю, полагая, что доступ к информации включает в себя возможность копировать ее, чтобы облегчить к ней доступ.

Я закрыла глаза на этот аспект — и теперь расплачивалась за это.

— В таком случае мне придется заучивать прочитанное. Получается, завтра я не смогу много времени уделить работе, — сказала я. — А пока что вы можете объяснить, почему написали ордер на жертвоприношение Уилла прямо в карете.

Наследник вздохнул.

— Я думал, ты знаешь.

— Так же, как знаю старолиранский, — пока он не видел, я закатила глаза. — Я все еще хочу знать об этих ордерах. Чернила и воск были еще влажными.

— Да, — он сделал глоток чая и повернулся ко мне. Его очки запотели от пара, а с чашки свисала лимонная кожура. — Ордер на его арест был выписан ввиду обвинений в совершении менее тяжких преступлений. Я подписал ордер на жертвоприношение, потому что он был единственным советником, проживающим в Лощине. Как только я понял, что грехотворцы бежали именно в Лощину, я понял, что мне нужен Уиллоуби Чейз.

Конец ознакомительного фрагмента.