Имени такого-то

Линор Горалик, 2022

Октябрь 1941 года. Немецкие войска приближаются к Москве, а работающая в тяжелейших условиях психиатрическая больница имени такого-то ждет приказа об эвакуации. В атмосфере тревожного ожидания чувства героев достигают высочайшего накала, а больничный и военный быт становится все более осязаемым. История находящихся в смертельной опасности людей, больных и медиков, превращается в многослойную аллегорию, в которой переплетается военная историческая реальность и поэтический вымысел, самоотверженный подвиг и безумие, страх и надежда. К написанию этой книги автор готовилась много лет, опираясь на историю сложнейшей эвакуации московской больницы им. Алексеева (более известной как «Кащенко»). Линор Горалик – писательница, поэтесса и журналистка, преподавательница НИУ ВШЭ и Шанинки.. Текст содержит нецензурную брань.

2. Вы всё видите

Некоторое время Потоцкий стоял очень тихо и смотрел, как Мухановский управляется с кашей. С кашей Мухановский управлялся хорошо, ровненько: подхватывал ее ближним к себе углом саперной лопатки, аккуратно нес в рот, заглатывал, не ронял ни капли, даром что каша сегодня была еще жиже обычного, и Потоцкий все думал, сколько же пользы ему теперь будет от Мухановского, сколько пользы, а еще думал — страшная она, эта лопатка, осторожно надо. Впрочем, Мухановский был слаб; Потоцкий, человек простой, «придворный», как любила пошутить сестра-хозяйка Малышка, недаром двадцать три года был при заведении, много чего понимал; лопатки можно было не бояться. Если и горел когда в Мухановском боевой огонь, то, ясное дело, давно прогорел, и привезли его с другими контуженными эвакопоездом уже тихого; в палате он терпел, а в огород приходил тайком плакать, и если раньше Потоцкий думал, что от боли в заживающей руке, то теперь — что от стыда.

Столовая гудела и звякала; кто-то плакал, кто-то еще плакал с ним за компанию, утро шло своим чередом, немолодая сестра Сутеева, большеногая и большерукая, как краб, за соседним столом оперативно кормила кашей сразу нескольких малышат из детского острого (впрочем, неострого сейчас и не было: всех тем самым приказом распустили по домам, кого могли, и на свободные койки с июня поступал страшный фронтовой контингент, и что бы они делали без него, Потоцкого, и без его золотых рук?). Потоцкий засмотрелся на Сутееву, на ловкость, с которой она орудовала кусочком серого хлеба у медленно ворочающихся или, наоборот, слишком говорливых ртов, — и чуть Мухановского не упустил: тот успел встать и, держа все еще припухшую руку с красноватым запястьем нежно, как младенца, стал потихоньку лавировать между столиков. Тогда Потоцкий тихо пошел за ним в коридор, покрытый корявым линолеумом, пристроился слева и стал внимательно смотреть Мухановскому под ноги. Мухановский неприязненно вскинул на завхоза близорукие глаза, и тогда Потоцкий сказал тихо и доверительно:

— Да вы не отвлекайтесь, вон жирная какая побежала!

Мухановский подскочил козликом, потом в ужасе замер и уставился на завхоза. Потоцкий смотрел на контуженного сапера не отрываясь, а потом покачал головой и сказал тихо, чтобы не услышал идущий мимо, белоснежным брюхом вперед, профессор Синайский с кусочком каши в не по-военному холеной бороде:

— Вы не по квадратикам ходите, Мухановский. Вы крыс видите, да? Я понял, вы крыс сквозь пол видите, боитесь крыс. Это ничего, мы с вами их повыведем.

— Ничего я не вижу, — прошептал Мухановский, пряча свою страшную руку за спину.

— А вот еще крупная! — радостно сказал Потоцкий и наугад ткнул пальцем в пол.

Мухановский дернулся.

— Ничего я не вижу! — прошипел он злобно, и вдруг саперная лопатка, заменяющая ему кисть оторванной руки, оказалась прямо у шеи Потоцкого.

— Вы всё видите, — тихо сказал Потоцкий. — Крыс. Провода. Мины.

Мухановский нехорошо дышал ему в лицо кашей и всем прочим.

— Мины, — еще тише повторил Потоцкий. — Отлично вы видите мины. Как же вас при этом угораздило, а, Мухановский? Интереснейшее получается дельце…

Потом он взял ставшего совсем маленьким Мухановского под здоровую руку и повел в палату, мимо окна, в которое Сутеева, высунувшись по пояс, закидывала маленькую самодельную удочку без поплавка.

— Не скажу, никому не скажу, не бойтесь, — ласково говорил завхоз Мухановскому, — зачем мне на вас говорить? У нас с вами большие дела впереди, мы с вами, дорогой, сегодня огородом заниматься начнем, картошку копать начнем.

— Я не могу, — слабым голосом сказал Мухановский, — еще болит… Шов болит очень… Я не могу ею копать…

— А вы показывайте, показывайте, где поспелей и покрупней, а копать — это я найду, кто, — говорил завхоз терпеливо. — Времени сэкономим! Да вы не бойтесь, и они не скажут. Я молчаливых найду. Вот, подождите, — и, оставив Мухановского, Потоцкий быстро побежал по коридору назад, к окну, откуда тянуло позднеоктябрьской мерзостью.

Дрожащая от холода медсестра Сутеева замерзшими толстыми пальцами боролась с задвижкой. Удочка валялась на полу, в зубах у детской сестры был серый, треугольный, криво надорванный листок. Потоцкий вместе с ней навалился на оконную раму, задвижка поддалась.

— Что, Настасья Кирилловна, есть новости? — участливо спросил завхоз.

— Уже думала, что нет, — сказала Сутеева, сжимая листок обеими руками, — уже думала, что и нет, две минуты стою, три стою — не тянет, не клюет, у меня сразу сердце падает, вы же понимаете, Сергей Лукьянович?

— Понимаю, — сочувственно сказал Потоцкий.

— Думаю — буду стоять, хоть насмерть замерзну, — сказала Сутеева, — хоть замерзну насмерть.

«Такая будет стоять, хоть насмерть замерзнет», — подумал Потоцкий.

— Вдруг как дернет! — сказала Сутеева радостно. — Как дернет! Как пойдет! Я как начну тянуть! Тяну-тяну, оно тянется-тянется, долго так тянется! Я сразу поняла — перекинули их куда-то подальше, влево, далеко-далеко крючок, уже не под Москвой они, и — перекинули! Но жив, цел, бьет врага, понимаете?

— Понимаю, — сказал Потоцкий. — Рад за вас, Настасья Кирилловна.

— Жив, цел, бьет врага, — вдруг сказала Сутеева совершенно упавшим голосом и взяла письмо в рот.

— Настасья Кирилловна, — сказал Потоцкий, помолчав, — картошку пора копать.

Она покивала, глядя в пол.

— Нам бы человека три еще. Вы, да я, да еще человека три, — сказал Потоцкий. — И вот товарищ Мухановский поможет нам кое-чем, нетрудно будет.

— Я бы из детского отделения пару молодых ребят — трудотерапия, я спрошу разрешения у профессора Борухова, — задумчиво сказала медсестра, вынув изо рта листок. — И Милочку Витвитинову надо взять, она сильная.

— Вот и спасибо, — сказал завхоз, настороженно поглядывая на Мухановского, но тот никуда не шел, топтался на месте, смотрел в пол, здоровой рукой поглаживал острые края лопатки.

— Сергей Лукьянович, — вдруг шепотом сказала Сутеева, — как же знать? Если бьет врага прямо сейчас — как знать: жив? цел?..