Отложенное счастье

Линн Грэхем, 2018

Мерри Армстронг забеременела, проведя ночь с начальником – красивым и избалованным греческим миллиардером Ангелом Валтиносом. Грек щедро заплатил, чтобы она держалась от него подальше и хранила в тайне имя отца ребенка. Но шестнадцать месяцев спустя он снова ворвался в жизнь Мерри с ультиматумом. Она должна выбрать между замужеством без любви и заранее проигранной судебной тяжбой за опеку над дочерью.

The Secret Valtinos Baby

© 2018 by Lynne Graham

«Отложенное счастье»

© «Центрполиграф», 2019

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2019

Глава 1

Греческий миллиардер Ангел Валтинос удивился, обнаружив, что оба брата дожидаются его появления в приемной перед кабинетом отца.

— По какому поводу семейный сбор? — поинтересовался он, заломив угольно-черную бровь.

— Отец собирается нас пороть. — В голосе итальянского принца Витале Кастильони слышалась ирония, поскольку все они уже давно вышли из возраста, когда родительское неодобрение вызывает страх.

— И часто он это делает? — озадаченно нахмурился Зак Да Роча.

Ангел и Витале молча переглянулись. Незаконнорожденный брат из Бразилии пока оставался для них непонятной величиной. Зак вошел в семью недавно, его происхождение и обстоятельства жизни окружала завеса тайны, поэтому старшие братья пока относились к нему с осторожностью. Ангелу доверие давалось ничуть не легче, чем Витале.

— Ты старший, — с ухмылкой напомнил греку итальянец. — У тебя больше привилегий, но и на ковер ты пойдешь первым.

— Я об этом не просил. — Ангел передернул плечами, пытаясь стряхнуть непривычную тревогу.

Чарльз Расселл никогда не сковывал сыновей излишним контролем, не давил авторитетом — это заставляло Ангела думать, что ему повезло с отцом. Чарльз не смог долго уживаться ни с его матерью, ни с матерью Витале, однако сохранил отношения с детьми и принимал в их воспитании заинтересованное участие. Ангел много раз благодарил судьбу за надежную основательность отца и острый деловой ум, который от него унаследовал. В родительницы Ангелу досталась пустоголовая, привыкшая к легкой жизни наследница аристократической греческой династии — она пустила бы образование сына на самотек, если бы отец не поставил жесткие условия на этот счет.

Чарльз встретил Ангела в дверях кабинета.

— В чем дело, отец? Столкнувшись в приемной с Заком и Витале, я подумал, что разразилась какая-то семейная катастрофа.

— Зависит от того, что ты подразумеваешь под этим словом. — Чарльз посмотрел на тридцатитрехлетнего старшего сына, переросшего его на полголовы.

До недавнего времени первенец только радовал Чарльза, но открытие возмутительного факта биографии Ангела больно ранило отцовскую гордость. Он всегда опасался, что в сыне взыграют гены сказочно богатой и породистой родни с материнской стороны, которая сумела прославиться разве что скандалами и безудержной тягой к саморазрушению. Ему было особенно приятно, что Ангел стал первым за два поколения Валтиносом, который зарабатывал больше, чем тратил. Умный, честолюбивый, целеустремленный бизнесмен с отличной репутацией в деловых кругах, почтительный и любящий сын, Ангел не принадлежал к числу детей, от которых родителям стоит ждать разочарований. И все же он неприятно удивил отца, продемонстрировав свойственные Валтиносам эгоизм и безответственность.

— Так что стряслось? — спросил Ангел.

Чарльз присел на край стола. На шестом десятке он оставался привлекательным, подтянутым мужчиной, в волосы которого только начинала пробираться седина. Язык его тела выдавал напряжение и недовольство.

— Когда ты планируешь повзрослеть?

— Это что, шутка? — озадаченно заморгал Ангел.

— К сожалению, нет. Неделю назад человек, имени которого я тебе не назову, сообщил, что у меня есть внучка…

Оживление схлынуло с красивого худощавого лица Ангела. Он верил, что надежно спрятал концы в воду, и испытал шок, когда их выудил единственный человек, чьим расположением он дорожил.

–…А ты сделал все возможное, чтобы я никогда не увидел ее. — В голосе Чарльза прозвучало сожаление.

Нахмурившись, Ангел протянул к отцу руки ладонями вверх в экспансивном греческом жесте, означающем, что все не так драматично, как кажется.

— Я хотел оградить тебя…

— Себя, — без колебаний перебил Чарльз. — Ты защищал себя от ответственности за ребенка и обязательств, которые накладывает его воспитание.

— Это вышло случайно. Неужели я должен был перевернуть жизнь с ног на голову из-за неудачного стечения обстоятельств?

— Ты тоже появился на свет, когда отцовство не входило в мои планы, но я никогда не считал тебя несчастным случаем.

— Твои отношения с мамой строились на другой основе, — сказал Ангел с высокомерием обладателя богатой во всех отношениях родословной.

Лицо старшего мужчины омрачилось.

— Ангел… Я никогда не говорил тебе всей правды, чтобы не давать повода меньше уважать мать. Но факт остается фактом: Ангелина забеременела намеренно, когда поняла, что я собираюсь расстаться с ней. Я женился потому, что она ждала ребенка, а не потому, что любил ее.

Это откровение расстроило, но не удивило Ангела. Он всегда знал, что его избалованная, эгоистичная матушка ненавидит проигрывать.

— Из вашего брака ничего не вышло. — Глаза цвета темного золота, полускрытые густыми черными ресницами, смотрели на отца цинично и вызывающе. — Ты не можешь толкать меня на те же грабли.

— Пусть официальная регистрация отношений с Ангелиной Валтинос ничего не дала мне, зато пошла на пользу тебе. Ты вырос с отцом, который имел право отстаивать твои интересы.

Ангел скрипнул ровными белыми зубами. Он никогда не думал о брачном союзе родителей с этой точки зрения, и ему нечего было возразить.

— Наверное, я должен поблагодарить тебя за жертву.

— Не стоит благодарности. Чудесный маленький мальчик стал мужчиной, достойным уважения…

— Во всем, кроме этой истории.

— Ты сделал ошибку, натравив адвокатов на мать своего ребенка. Эти стервятники готовы втоптать в грязь кого угодно, чтобы защитить имя и состояние Валтиносов.

— Вот именно. Они защитили меня.

— От маленькой девочки? — с раздражением спросил Чарльз. — Разве ты не хочешь узнать свою плоть и кровь?

Ангел, охваченный злостью и стыдом, сердито поджал чувственные губы.

— Конечно, хочу. Но ее мать никогда на это не согласится.

— Ты действительно считаешь бедную женщину виноватой во всем этом безобразии? Пока твои адвокаты брали с нее подписку о конфиденциальности в обмен на финансовую поддержку, ты был настолько не заинтересован в дочери, что даже не подумал настоять на праве видеться с ней.

Ярость жгла Ангела изнутри, но он старался сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Будь он проклят, если позволит глупой детской неожиданности встать между ним и отцом, которого он любил.

— Она тогда еще не родилась. Я не знал, что буду чувствовать, когда это произойдет.

— Тебе следовало оставить деловую часть адвокатам и заняться семейным аспектом ситуации. А ты дал матери девочки повод считать тебя врагом.

— Я вел переговоры через юристов как раз для того, чтобы личные чувства не помешали нам достичь согласия.

— И многого ли ты добился безличным подходом? — иронично поинтересовался Чарльз.

Ангел готов был застонать от бессилия. Говоря по правде, он преследовал собственную цель. И, лишь получив желаемый результат, осознал, что хотел совсем не этого.

— Она не желает, чтобы я навещал дочь.

— Чья вина?

— Моя, — признал Ангел. — Но, что бы я ни сделал, это не дает ей права растить моего ребенка в неподходящих условиях.

— Да, сложно согласиться с тем, что наследница Валтиносов воспитывается женщиной, которая работает в собачьем приюте. Хотя я рад, что твоя бывшая подруга равнодушна к богатству. В противном случае она осталась бы в Лондоне прожигать деньги, которые ты ей платишь, а не жила бы у тети в глухом углу Саффолка, зарабатывая себе на жизнь.

— У моей бывшей подруги не все дома! — Впервые с начала разговора Ангела захлестнули эмоции. — Она добивается, чтобы я чувствовал себя подлецом.

— Неужели? — Чарльз в сомнении приподнял бровь. — Не слишком ли много усилий ради мужчины, которого она не желает видеть?

— Она имела наглость сказать юристам, что не может разрешить мне навещать ребенка без риска нарушить договор о конфиденциальности!

— Пожалуй, у нее есть основания волноваться, что ты приведешь пронырливого репортера прямо к ее порогу, — заметил Чарльз.

— Я умею быть осторожным.

— К сожалению, сейчас вопрос посещений возможно решить только через суд. А британские законы крайне редко диктуют решения в пользу отцов внебрачных детей…

— Ты предлагаешь мне жениться на матери, чтобы получить доступ к ребенку? — Ангел не мог поверить своим ушам.

— Нет. — Чарльз покачал седеющей головой. — Такие жесты должны идти от сердца.

— Или разума. Я могу взять ее в жены и увезти в Грецию, где у меня будет преимущество в борьбе за опеку. Помнится, юристы предлагали такой вариант.

Чарльз смерил своего безжалостного сына неодобрительным взглядом. Он имел в виду погасить конфликт Ангела с матерью его дочки, а не завести его туда, откуда нет возврата.

— Надеюсь, ты даже не размышлял о возможности опуститься так низко. Неужели нельзя решить дело миром?

Ангел заверил отца, что постарается получить право видеть дочь, не прибегая к грязным трюкам, хотя сомневался, что у него есть хотя бы малейший шанс договориться с Мерри Армстронг. С ней ничего нельзя было сказать наверняка. Она отказывалась просто делать так, как он хочет: срывала планы, воздвигала препятствия и встречала каждое предложение градом контраргументов. Ангел не привык к столь неуважительному отношению, не знал, как реагировать или воспринимать этот новый опыт. Каждый раз, когда Мерри возражала или отказывала ему в чем-то, становился для него культурным шоком.

Всю жизнь женщины сами давали Ангелу, что и когда ему было нужно. Тетки, кузины и любовницы относились к нему как к божеству. Он рано проникся убеждением, что прекрасный пол создан исключительно для того, чтобы обожать его и доставлять все виды удовольствий. И принимал это приятное положение вещей как данность, пока темное дьявольское наущение не побудило его связаться с Мерри Армстронг…

Но как Ангел мог пропустить ее? Как мог не заметить точеную фигурку с длинными ногами, доходящие до талии волосы цвета крепкого кофе с рыжеватым отливом, кристально-голубые глаза и пухлые розовые губы, которые пускали мужское воображение вскачь по дороге греха? Если учесть, что эта красота целыми днями находилась на расстоянии вытянутой руки, развитие событий было предсказуемым и неизбежным с первой минуты. Даже несмотря на то, что Ангел свято следовал правилу не соблазнять своих сотрудниц и клялся никогда его не нарушать.

Дрожащими пальцами Мерри взяла у почтальона письмо. Йоркширский терьер, которого переедание сделало похожим на лохматую сардельку, носился вокруг ее ног, возбужденный звонком в дверь и посторонним голосом.

— Тихо, Тигр, — строго сказала Мерри.

Она взяла песика на передержку, чтобы подкорректировать огрехи в его воспитании перед поиском новых хозяев. Обучение шло своим чередом, но Мерри нарушила строгие правила тети Сибил, чрезмерно привязавшись к подопечному. Тигр нашел путь к ее сердцу и получил позволение сидеть на коленях и лежать на диване.

Хотя Сибил обожала собак, она не верила, что очеловечивание или сюсюканье идут им на пользу. А Мерри в свете собственных эмоциональных травм горячо сочувствовала собачке, пострадавшей от жестокого обращения. Маленький терьер искал утешения в еде, Мерри — в возможности его приласкать или потискать. Правда, порой ей казалось, что она слишком сильно жалеет себя, сравнивая поведение Ангела по отношению к ней с физическим насилием. Такого же мнения придерживалась Сибил, говорившая, что племянница делает из мухи слона.

К несчастью, оставить муху в покое Мерри не позволяли, и доказательством служило письмо, которое она держала в руках. При виде лондонского адреса молодую женщину затошнило. Она просто не могла заставить себя прочитать еще одно послание адвокатов семьи Валтинос. Передернувшись от омерзения, смешанного со страхом, Мерри трусливо сунула конверт в ящик тумбочки, чтобы не мозолил глаза, пока она не будет готова разобраться с новой проблемой спокойно.

Спокойствие давалось Мерри нелегко с того самого дня, когда юристы Валтиносов впервые связались с ней, положив начало бесконечной изматывающей битве, в которой каждое ее движение служило новым поводом для критики или шантажа. Перспектива читать еще одну порцию прикрытых вежливыми формулировками угроз приводила Мерри в ярость. Еще год назад она и представить не могла, что способна так разозлиться, а сейчас боялась, что злость поглотит ее и выжжет в душе все остальное. Гнев вошел в жизнь Мерри вместе с Ангелом Валтиносом. Красавец грек не научил ее ничему, кроме горечи, ненависти и отчуждения, без которых она бы с удовольствием обошлась.

Зато он, пусть даже помимо воли, подарил ей Элиссу…

Желая придать мыслям менее желчное направление, Мерри выглянула из кухни в крохотную гостиную, где ее дочь весело возилась с игрушками на ковре. Буйные черные кудри обрамляли смуглое личико с голубыми глазами и нежным бутоном рта. Волосы и оливковый тон кожи Элисса унаследовала от отца, глаза и губы — от матери. Мерри считала ее феноменально красивым ребенком, хотя признавала свою необъективность во всем, что касалось дочери.

Появление Элиссы на свет после тяжелой и тревожной беременности вернуло Мерри вкус к жизни. До родов она только предполагала, что материнство в корне изменит ее мировоззрение, наполнит всепоглощающей, ни с чем не сравнимой любовью. После теория обрела весомость факта: на свете не было ничего, что Мерри не сделала бы ради малышки.

Легкий стук в заднюю дверь возвестил, что пришла Сибил — высокая худая блондинка, которая и на шестом десятке не утратила красоту, сделавшую ее топ-моделью в восьмидесятых.

— Я поставила чайник, — сказала она. — Нам не помешает выпить по чашке чая.

Именно Сибил всегда служила племяннице образцом для подражания. Когда Мерри было шестнадцать, ее мама Натали уехала с мужем-австралийцем на его родину, а девочка перебралась к тетке, открывшей собачий приют. Сибил закончила модельную карьеру, как только накопила достаточно денег, чтобы посвятить остаток жизни заботе о бездомных собаках. У Мерри не было никого ближе тети, желания общаться с матерью молодая женщина не испытывала. Связь с Натали поддерживала Сибил, относившаяся к некогда беспутной младшей сестре с удивительной нежностью, несмотря на все хлопоты, которые та ей доставила.

На поздних сроках беременности Мерри жила у Сибил в переделанном под дом амбаре, в меру сил помогая с собаками и строя планы более независимого будущего. Диплом бухгалтера дал ей возможность заняться домашним бизнесом: она вела финансовую отчетность для мелких предпринимателей. Это позволило Мерри купить машину и убедить тетю брать у нее хотя бы скромную плату за аренду коттеджа у ворот приюта. Коттедж был тесным и старым, но Мерри с Элиссой пока не требовалось ничего больше трех комнатушек и палисадника.

Сибил, со своей стороны, продолжала дарить им неизменную любовь, ощущение безопасности. Так было, сколько Мерри себя помнила. Натали родила ее рано, в девятнадцать лет, забеременев от женатого начальника. Быстро выяснилось, что юная мать плохо приспособлена для самостоятельной заботы о ребенке. Сибил все чаще забирала Мерри к себе на выходные, чтобы младшая сестра могла расслабиться и повеселиться.

Через спальню Натали маршировала нескончаемая вереница сомнительных мужчин: любители распускать руки, пьяницы, наркоманы. Некоторые воровали ее деньги, другие отказывались зарабатывать свои. К пяти годам Мерри искренне полагала, что все матери меняют кавалеров каждую неделю. Из-за нестабильной обстановки в доме, где взрослые либо находились в измененном состоянии сознания, либо были слишком заняты выяснением отношений, Мерри часто пропускала школу. Социальные службы уже собирались забрать девочку из очевидно неблагополучной семьи, но Сибил снова пришла на помощь.

Мерри провела под ее единоличной опекой девять чудесных лет. Подтянула учебу, научилась снова быть ребенком, которому не надо вести хозяйство вместо матери или прятаться во время бурных ссор в ожидании очередного приезда полиции. Фаза стабильности и покоя подошла к неизбежному концу, когда Натали, в сотый раз начавшая новую жизнь, потребовала вернуть ей дочь.

Как и следовало ожидать, счастливого воссоединения семьи не получилось. Натали успела привыкнуть к свободе. Мерри оказалась не послушной маленькой куколкой, какой ее помнила мама, а незнакомым подростком. И наконец, молодой жених Кит, собиравшийся увезти Натали в Австралию, ясно дал понять, что не готов взять на прицеп чужого ребенка. Мерри снова поселилась у Сибил и не виделась с матерью со дня ее отъезда.

— Что принес почтальон? — спросила Сибил.

Мерри напружинилась и покраснела, со стыдом вспомнив о спрятанном в ящик письме. Тетя была слишком сильной женщиной, чтобы понять, как можно испугаться и расстроиться из-за клочка бумаги.

— Я заказала для Элиссы кое-что через Интернет.

— Никаких вестей от Того-Кого-Нельзя-Называть?

— Похоже, в нашей драме наступил антракт. — Мерри виновато потупилась, сосредоточившись на раскладывании чайных пакетиков по кружкам.

Сибил подняла внучатую племянницу с ковра, обняла и усадила себе на колени.

— Не смей даже думать о нем.

— Я не думаю. — Это тоже было ложью.

Мерри и сама ругала себя за мысли об Ангеле.

Лишь круглая дура способна лелеять воспоминания о мужчине, который плохо с ней обошелся. Но что толку обсуждать любовные переживания с Сибил? В свое время красивую и знаменитую модель осаждали толпы восторженных поклонников, но она так и не нашла среди них того, с кем захотела бы создать семью. А если какой-то мужчина и пытался отнестись к Сибил без должного уважения, вряд ли он прожил достаточно долго, чтобы об этом рассказать.

— Когда-нибудь он получит по заслугам, — предсказала Сибил. — Как аукнется, так и откликнется.

— Меня беспокоит, что я так его ненавижу, — вполголоса призналась Мерри. — Я никогда не относила себя к людям, способным на ненависть.

— Тебе все еще больно. Теперь, когда ты снова начала ходить на свидания, неприятные воспоминания будут таять быстрее.

Неожиданно для себя Мерри улыбнулась. Ветеринар Фергюс Уикэм был частым гостем в приюте. В момент знакомства она была обескураживающе беременна, однако Фергюса это не смутило. Он терпеливо ждал, пока мужское внимание снова начнет находить у нее отклик.

Мерри упрямо убеждала себя, что симпатия к Фергюсу и удовольствие от его компании — повод задуматься об отношениях. Он не волновал ее до бабочек в животе, она не мечтала об его поцелуях, но стоило ли придавать такое значение физиологии? Сексуальный магнетизм Ангела был неодолим, как укус ядовитой змеи, и что? Он притянул Мерри к себе, только чтобы отравить. Красивый, но смертоносный. Боже милосердный, как же она злилась на него, как хотела забыть мучительную историю, которая началась шестнадцать месяцев назад…